Страница:
Двое молодых полицейских раздали присутствующим бюллетени, отпечатанные на трех страницах.
– Вчера вечером, около девятнадцати часов, то есть тринадцать часов назад, из каторжной тюрьмы усиленного режима бежал опасный преступник Ламар Пай. Он увел с собой своего двоюродного брата Оделла и новичка по имени Ричард Пид. Можете себе представить, что это за тип, если он ухитрился бежать из тюрьмы Мак-Алестера. Первая неприятная деталь заключается в том, что только в десять часов вечера, когда заключенных пересчитывали по головам, открылось, что не хватает троих. Их начали искать. Вместо них нашли несколько трупов. Убегая, они перерезали горло старому надзирателю. Кроме того, было найдено тело темнокожего заключенного Уилли Ральфа Джефферсона. Его обнаружили в шкафу в раздевалке душа с куском мыла в глотке. Скорее всего, это дело рук Оделла. Мы быстро выяснили, что шофер, который доставляет продукты для торговых автоматов, так и не вернулся в свою фирму. В гараже также отсутствует его фургон. Это очень плохо, что с момента побега до его обнаружения прошло больше четырех часов. Из-за этого посты на дорогах и поисковые собаки из Мак-Алестера вряд ли смогут как-то помочь делу.
Затем Гендерсон поведал собравшимся о некоторых красочных деталях происшествия, включая описание фургона, который преступники, вероятно, использовали для своего побега. Это был «Форд-89» с надписью «Продукты для гостиниц» на кузове. Кроме того, Гендерсон сообщил полицейским номер водительских прав и словесный портрет водителя фургона, некоего Уилларда Джонса.
– Вы держите в руках ориентировки на этих троих заключенных. Ламар – самый худший и опасный из них. Он опытный заключенный и профессиональный преступник. Впервые нарушил закон в десятилетнем возрасте. Кстати, его папашу убили в перестрелке с арканзасскими полицейскими в пятьдесят пятом году, когда Ламар был еще комочком в утробе матери. Учился в исправительной школе. За ним числятся нападения, вооруженные нападения, вооруженные ограбления и торговля наркотиками. Он приложил руку ко всем видам преступной деятельности. Работал в Талсе и Оклахома-Сити. В семьдесят четвертом году застрелил служащего магазина. Просто застрелил, и все. Мотивы преступления остались невыясненными. Таков Ламар. Приговор был обжалован, он вышел на свободу и в восьмидесятом году совершил еще одно убийство. В тот раз они с Оделлом, этим несчастным дураком Оделлом, занялись грабежом банков и закусочных. Черт их возьми, они даже ограбили йогуртную лавку в Талсе. Оба они первоклассные стрелки. В восьмидесятом году были осуждены. Мы также думаем, что именно Ламар нажимал на курок, когда убили двух осведомителей из мотоциклетного клуба «Благородные язычники», и сделал он это по заказу «Язычников». Есть и еще кое-что, чего вы не прочтете в бюллетене. У этого Ламара хозяйство как у быка. Покойный Джонни Диллингер – кролик по сравнению с ним. Так что если у вас возникнут подозрения, померяйте его агрегат. Если вам не хватит на это длины двух рулеток, то это точно он.
Полицейские дружно рассмеялись.
– Теперь об Оделле. Это своего рода телохранитель Ламара. Он совершенно туп, ничего не соображает и почти не может говорить. Вероятно, умственная отсталость. Так или иначе, в восемьдесят пятом году Ламар и Оделл решили отделаться от капитана клуба «Благородных язычников», который в чем-то перешел им дорогу. Они отвезли его за Анадарко и там застрелили. Пуля попала в голову. Но он умер не так быстро, как они надеялись, и успел назвать их имена. Таким образом эти мальчики наконец попали в тюрьму Мак.
Бад рассматривал фотографии этих двоих и видел то, что видел уже не один раз. Это были обычные трущобные подонки: горящие глаза, тяжелый взгляд, в котором таилась ненависть к миру нормальных людей или светилась откровенная тупость. Это были умы, которые отличались от умов большинства людей, хотя они не в меньшей степени отличались и между собой. Убийцы и вымогатели, жестокие и безжалостные, – и тем не менее, черт возьми, им не откажешь в храбрости. В них было много отважной агрессивности. Они сжились с насилием и чувствовали себя вольготно в его мире.
Глаза Оделла казались похожими на куски угля – в них ни черта не отражалось, ни одной мысли. Он без всякого выражения таращился с фотографии, его голова странной формы, казалось, была порождением другой планетной системы. На месте верхней губы чернел страшный провал.
Ламар был другим: лицо шире, более открытое, почти красивое, не лишенное очарования. Но глаза его горели страшным огнем, они ясно говорили: «Со мной лучше не иметь дела». В нем чувствовалось что-то трагичное – закоренелые преступники, профессиональные каторжники всегда бывают талантливы. Возможно, из них могло бы получиться что-то хорошее, попади они в свое время в лучшие условия.
– Я могу предположить, как именно мы их схватим, – говорил между тем Гендерсон. – Рано или поздно он возьмется за старое. У него есть связи с половиной банд Оклахомы. Он знаком со всеми старыми осужденными и профессиональными преступниками штата. Он явится к ним, и кто-нибудь из них настучит на него. Вы же понимаете, его знакомые – это рокеры, панки и алкоголики.
Из зала раздался голос:
– А кто третий из бежавших?
– О Пиде трудно сказать что-то определенное, – ответил Гендерсон. – Раньше он никогда не имел дела с полицией. Это непризнанный художественный гений, он учился в школе для высокоодаренных детей – вы знаете, в Талсе есть такая школа. Его папаша был менеджером в нефтяной компании. Сынок же приехал на Восточное побережье, потому что здесь много художников и работают художественные школы. Он надеялся получить здесь полезную практику. Когда его мать заболела, он вернулся домой и десять лет ухаживал за ней. Преподавал рисование в колледже для младших школьников в Оклахома-Сити. Все остальное время он посвящал живописи.
Бад взглянул на фотографию Ричарда Пида. Под высокой, пышной шапкой волос – лицо, замечательное мягкостью черт. В нем не было ни одной грубой черточки, оно казалось неоформленным, как бы вылепленным из сырой глины. На фотографии Ричард выглядел почти ребенком. Его лицо было воском, на котором жизненному опыту еще предстояло оставить свой отпечаток. Глаза невыразительные и немного близорукие. Эти глаза, казалось, предвидели мучения, которым его подвергнут собратья по заключению. Каждая черточка лица, беспощадно высвеченная вспышкой, излучала страх. Это был кролик. Заключение неизбежно должно было убить его.
– И что же натворил этот крутой мужик? – спросил прикомандированный шериф. – Ограбил лимонадный ларек?
Но Бад прочитал в ориентировке, что осужден Ричард за нападение с намерением убить. От трех до пяти лет. Такое преступление не могло в данном случае караться заключением в такую тюрьму, как в Мак-Алестере, на столь длительный срок. Даже студент первого курса юридического факультета не послал бы его туда больше чем на два месяца.
– Дело в том, что он белый и к тому же богат. Поэтому на суде решили устроить спектакль и показать суровость. Но в Маке он должен был провести только три месяца, а потом был бы этапирован в Эль-Рено. То, что он сделал, выдает в нем ненормального, – сказал лейтенант Гендерсон. – Он организовал свою выставку и думал, что все пришедшие превознесут его до небес за великий талант. А на выставку никто не пришел. Его бедная мать не смогла его должным образом утешить, и он ударил ее ножом.
Если своими последними словами Гендерсон рассчитывал поразить аудиторию, то он ошибся адресом. В трущобах и черных гетто Оклахомы эти люди видели и не такие гротескные злодейства. Но оказывается, Гендерсон еще не закончил свою речь:
– Он не просто ударил ее ножом. Он ударил ее в глаза. Он ослепил ее.
Глава 03
Глава 04
– Вчера вечером, около девятнадцати часов, то есть тринадцать часов назад, из каторжной тюрьмы усиленного режима бежал опасный преступник Ламар Пай. Он увел с собой своего двоюродного брата Оделла и новичка по имени Ричард Пид. Можете себе представить, что это за тип, если он ухитрился бежать из тюрьмы Мак-Алестера. Первая неприятная деталь заключается в том, что только в десять часов вечера, когда заключенных пересчитывали по головам, открылось, что не хватает троих. Их начали искать. Вместо них нашли несколько трупов. Убегая, они перерезали горло старому надзирателю. Кроме того, было найдено тело темнокожего заключенного Уилли Ральфа Джефферсона. Его обнаружили в шкафу в раздевалке душа с куском мыла в глотке. Скорее всего, это дело рук Оделла. Мы быстро выяснили, что шофер, который доставляет продукты для торговых автоматов, так и не вернулся в свою фирму. В гараже также отсутствует его фургон. Это очень плохо, что с момента побега до его обнаружения прошло больше четырех часов. Из-за этого посты на дорогах и поисковые собаки из Мак-Алестера вряд ли смогут как-то помочь делу.
Затем Гендерсон поведал собравшимся о некоторых красочных деталях происшествия, включая описание фургона, который преступники, вероятно, использовали для своего побега. Это был «Форд-89» с надписью «Продукты для гостиниц» на кузове. Кроме того, Гендерсон сообщил полицейским номер водительских прав и словесный портрет водителя фургона, некоего Уилларда Джонса.
– Вы держите в руках ориентировки на этих троих заключенных. Ламар – самый худший и опасный из них. Он опытный заключенный и профессиональный преступник. Впервые нарушил закон в десятилетнем возрасте. Кстати, его папашу убили в перестрелке с арканзасскими полицейскими в пятьдесят пятом году, когда Ламар был еще комочком в утробе матери. Учился в исправительной школе. За ним числятся нападения, вооруженные нападения, вооруженные ограбления и торговля наркотиками. Он приложил руку ко всем видам преступной деятельности. Работал в Талсе и Оклахома-Сити. В семьдесят четвертом году застрелил служащего магазина. Просто застрелил, и все. Мотивы преступления остались невыясненными. Таков Ламар. Приговор был обжалован, он вышел на свободу и в восьмидесятом году совершил еще одно убийство. В тот раз они с Оделлом, этим несчастным дураком Оделлом, занялись грабежом банков и закусочных. Черт их возьми, они даже ограбили йогуртную лавку в Талсе. Оба они первоклассные стрелки. В восьмидесятом году были осуждены. Мы также думаем, что именно Ламар нажимал на курок, когда убили двух осведомителей из мотоциклетного клуба «Благородные язычники», и сделал он это по заказу «Язычников». Есть и еще кое-что, чего вы не прочтете в бюллетене. У этого Ламара хозяйство как у быка. Покойный Джонни Диллингер – кролик по сравнению с ним. Так что если у вас возникнут подозрения, померяйте его агрегат. Если вам не хватит на это длины двух рулеток, то это точно он.
Полицейские дружно рассмеялись.
– Теперь об Оделле. Это своего рода телохранитель Ламара. Он совершенно туп, ничего не соображает и почти не может говорить. Вероятно, умственная отсталость. Так или иначе, в восемьдесят пятом году Ламар и Оделл решили отделаться от капитана клуба «Благородных язычников», который в чем-то перешел им дорогу. Они отвезли его за Анадарко и там застрелили. Пуля попала в голову. Но он умер не так быстро, как они надеялись, и успел назвать их имена. Таким образом эти мальчики наконец попали в тюрьму Мак.
Бад рассматривал фотографии этих двоих и видел то, что видел уже не один раз. Это были обычные трущобные подонки: горящие глаза, тяжелый взгляд, в котором таилась ненависть к миру нормальных людей или светилась откровенная тупость. Это были умы, которые отличались от умов большинства людей, хотя они не в меньшей степени отличались и между собой. Убийцы и вымогатели, жестокие и безжалостные, – и тем не менее, черт возьми, им не откажешь в храбрости. В них было много отважной агрессивности. Они сжились с насилием и чувствовали себя вольготно в его мире.
Глаза Оделла казались похожими на куски угля – в них ни черта не отражалось, ни одной мысли. Он без всякого выражения таращился с фотографии, его голова странной формы, казалось, была порождением другой планетной системы. На месте верхней губы чернел страшный провал.
Ламар был другим: лицо шире, более открытое, почти красивое, не лишенное очарования. Но глаза его горели страшным огнем, они ясно говорили: «Со мной лучше не иметь дела». В нем чувствовалось что-то трагичное – закоренелые преступники, профессиональные каторжники всегда бывают талантливы. Возможно, из них могло бы получиться что-то хорошее, попади они в свое время в лучшие условия.
– Я могу предположить, как именно мы их схватим, – говорил между тем Гендерсон. – Рано или поздно он возьмется за старое. У него есть связи с половиной банд Оклахомы. Он знаком со всеми старыми осужденными и профессиональными преступниками штата. Он явится к ним, и кто-нибудь из них настучит на него. Вы же понимаете, его знакомые – это рокеры, панки и алкоголики.
Из зала раздался голос:
– А кто третий из бежавших?
– О Пиде трудно сказать что-то определенное, – ответил Гендерсон. – Раньше он никогда не имел дела с полицией. Это непризнанный художественный гений, он учился в школе для высокоодаренных детей – вы знаете, в Талсе есть такая школа. Его папаша был менеджером в нефтяной компании. Сынок же приехал на Восточное побережье, потому что здесь много художников и работают художественные школы. Он надеялся получить здесь полезную практику. Когда его мать заболела, он вернулся домой и десять лет ухаживал за ней. Преподавал рисование в колледже для младших школьников в Оклахома-Сити. Все остальное время он посвящал живописи.
Бад взглянул на фотографию Ричарда Пида. Под высокой, пышной шапкой волос – лицо, замечательное мягкостью черт. В нем не было ни одной грубой черточки, оно казалось неоформленным, как бы вылепленным из сырой глины. На фотографии Ричард выглядел почти ребенком. Его лицо было воском, на котором жизненному опыту еще предстояло оставить свой отпечаток. Глаза невыразительные и немного близорукие. Эти глаза, казалось, предвидели мучения, которым его подвергнут собратья по заключению. Каждая черточка лица, беспощадно высвеченная вспышкой, излучала страх. Это был кролик. Заключение неизбежно должно было убить его.
– И что же натворил этот крутой мужик? – спросил прикомандированный шериф. – Ограбил лимонадный ларек?
Но Бад прочитал в ориентировке, что осужден Ричард за нападение с намерением убить. От трех до пяти лет. Такое преступление не могло в данном случае караться заключением в такую тюрьму, как в Мак-Алестере, на столь длительный срок. Даже студент первого курса юридического факультета не послал бы его туда больше чем на два месяца.
– Дело в том, что он белый и к тому же богат. Поэтому на суде решили устроить спектакль и показать суровость. Но в Маке он должен был провести только три месяца, а потом был бы этапирован в Эль-Рено. То, что он сделал, выдает в нем ненормального, – сказал лейтенант Гендерсон. – Он организовал свою выставку и думал, что все пришедшие превознесут его до небес за великий талант. А на выставку никто не пришел. Его бедная мать не смогла его должным образом утешить, и он ударил ее ножом.
Если своими последними словами Гендерсон рассчитывал поразить аудиторию, то он ошибся адресом. В трущобах и черных гетто Оклахомы эти люди видели и не такие гротескные злодейства. Но оказывается, Гендерсон еще не закончил свою речь:
– Он не просто ударил ее ножом. Он ударил ее в глаза. Он ослепил ее.
Глава 03
Еще один кролик получал урок общения с волками.
Время приближалось к восьми часам вечера, начинало смеркаться. До телефонного звонка лейтенанта Баду Пьюти оставалось добрых шесть часов. Но в фургоне, мчавшемся по шоссе номер 1 в направлении Ады, обучение было в полном разгаре.
Кролика звали Уиллард. На маленьком овальном значке, прикрепленном к нагрудному карману, было печатными буквами написано: УИЛЛАРД.
Ламар думал: «Что бы ни случилось, я никогда не надену на рубашку такой долбаный маленький кружок, на котором будет написано мое имя, будь оно неладно. Не хватало только, чтобы каждый осел на улице мог сказать: „Хэлло, Ламар, проверь-ка у меня уровень масла“; „Ламар, положи мои вещи вон туда“; „Ламар, я предпочитаю кофе с сахаром“».
К этому времени Уиллард уже успел намочить штаны. Он не смог удержать мочу, такой его мучил страх. Но так поступают все кролики. На то они и кролики.
– Ну а теперь, Уиллард, – потребовал Ламар, – расскажи-ка мне о своей фирме.
– Мистер, пожалуйста, не бейте меня. Боже, что я могу рассказать? Фирма как фирма.
– Сколько у них грузовиков?
– Господи, мистер, ну откуда я знаю? Я же их никогда не считал.
– Слушай меня внимательно, Уиллард. Я вовсе не хочу тебя бить и мучить. Просто ответь мне: сколько на твоей фирме грузовиков? Отвечай на мой вопрос, иначе Оделл сделает тебе то же, что уже один раз сделал, и тебе опять будет больно.
Оделл уже сломал Уилларду четыре пальца. Теперь он сидел, сомкнув пальцы своей огромной руки на тонкой, дрожащей шее Уилларда. Одновременно он ел печенье. Он съел уже штук пятьдесят.
– Итенье, – с наслаждением говорил он время от времени.
– Ричард, – окликнул Ламар, – держи курс прямо на Аду и смотри не делай глупостей. Я чувствую, что ты не превышаешь скорость, молодец! И дальше не превышай ее.
Ричард, сидевший за рулем фургона, старался придать себе бесстрастный вид, но ужас кроликов подобен гниющему мясу, он смердит и распространяется в воздухе, как зловонные миазмы. От этого ужаса Ричарда подташнивало.
– Хорошо, Ламар, – ответил Ричард.
Они проезжали мимо городков, где люди брали воду в артезианских колодцах. Ричард всегда удивлялся, как можно жить в таких местах. Вокруг виднелись бескрайние поля с разбросанными там и сям бочкообразными стогами сена. Это было воплощение фермерства Соединенных Штатов. Ричард старался не слушать того, что происходило в кузове фургона, и пытался сосредоточиться на скорости, с которой он ехал по дороге. Он поставил себе задачу ни в коем случае не превышать дозволенный правилами предел скорости и держать стрелку спидометра на цифре шестьдесят.
– Ну, может быть, грузовиков двадцать пять, – проговорил наконец Уиллард, от страха его голос вибрировал и то и дело срывался на фальцет. – Мы обеспечиваем всю Нижнюю Оклахому. Мы возим продукты во все гастрономы, во все залы торговых автоматов, в полицейские участки – копы очень любят печенье и пирожки, мы возим их и на заправочные станции, в общем, всюду, где люди едят. Вот так.
– Итенье, – сказал Оделл.
– Я прошу вас, не трогайте меня больше, у меня жена и двое детей. Сэр, я никогда никого не обижал и не делал ничего плохого.
– Не бойся меня, Уиллард. Если ты поможешь мне, то я скажу Оделлу, чтобы он не слишком сильно тебя держал, ладно?
– Да, сэр, – плачущим голосом отозвался Уиллард.
– Значит, двадцать пять грузовиков? Хорошо, а когда вы возвращаетесь, то паркуетесь все вместе или нет? Есть ли там забор и ворота? Проверяют ли вас по прибытии? Кто-нибудь за вами следит? Надо ли вам по прибытии где-то отмечаться или как?
– Мы паркуемся все вместе, сэр, – ответил Уиллард, сосредоточившись. – Никакого забора или чего-то подобного там нет. Нас никто не проверяет. Водители идут в офис, и если у них остался какой-нибудь груз, то они его разгружают. Потом проверяют наличие машин.
– Ну а если ты, к примеру, не отметился в офисе, то это кто-нибудь заметит? Будет по этому поводу большой шум? Кому об этом сообщают?
– Боже мой, вы, наверное, хотите убить меня?
– Я не собираюсь ни убивать, ни мучить тебя, если ты сам не заставишь меня это делать. Мне нужно знать все это дерьмо, Уиллард, помоги мне, черт подери. Мы же можем работать вместе, правда?
– Думаю, что часов в восемь они заинтересуются, куда это я запропастился. Если я не вернусь до десяти, они, видимо, обратятся в полицию. Но дело в том, что водители и наладчики торговых автоматов такая публика – они частенько задерживаются.
– Но ты не задерживаешься. Ты добросовестно исполняешь свою работу.
– Да, сэр.
– Ладно, Уиллард. Скажи, а у тебя есть деньги?
– Сэр, при себе у меня только десять долларов наличными – это мои деньги, но у меня еще есть много четвертных. Примерно пятьсот долларов четвертными и всякая мелочь.
– Ага. – Ламар задумался. – А как насчет кредитной банковской карточки? У тебя есть кредитная карточка, Уиллард?
– Нет, сэр. Я же зарабатываю только четырнадцать тысяч долларов в год. У меня нет денег на кредитную карточку.
– А дома у тебя есть деньги?
– Пожалуйста, сэр, не надо ехать ко мне домой. У меня две маленькие дочки. О боже, ну почему это случилось именно со мной?
Слова Уилларда окончательно вывели Ламара из себя. Он считал, что никто не имеет права задавать ему такие элементарные вопросы.
– Вот почему, Уиллард. Видишь, что здесь написано?
Он показал несчастному парню громадный кулак правой руки с надписью «Твою».
Уиллард кивнул.
– Видишь?
Он показал второй кулак. На нем было написано «мать!».
Из глаз Уилларда горячей волной струился страх. Ламар любил производить на мужчин такое впечатление.
– Ты все понял, Уиллард? Теперь ты понимаешь, какой во всем этом смысл?
Охваченный отчаянием, Уиллард снова кивнул.
– Вот так. Теперь это имеет смысл. Оделл, сломай ему большой палец.
«У Оделла итенье. Итенье куто. Атко. Итенье как мама, атко.
Итенье, се итенье как сет. Мотри, итенье! Мотри! Узовик поны итенья.
Итенье белый, итенье асный, итенье куто, как маако.
Map казал: „Ломай му атой палес“.
Оделл делай селовек бона. Бон, бона. Палес не амается».
Палец действительно не поддавался усилиям Оделла.
«Палес – селк. Палес селк!
Атю ите итенья. Map даст ите итенья».
Пока Оделл ломал Уилларду палец, тот дико кричал. Он кричал так громко, что это начало раздражать Ламара. Он пробрался вперед, пригнувшись, чтобы не высовываться, и приблизился к Ричарду.
– Как самочувствие, Ричард?
– Вам обязательно надо его так пытать? – спросил Ричард.
– Пытать? Ты просто ничего еще не видел в своей жизни, Ричард, иначе ты бы не сказал, что этого парня пытают. Ты не знаешь, как можно пытать человека. – Ламар даже слабо улыбнулся тупости замечания Ричарда. – Ладно, – продолжил он после паузы, – поезжай вперед и не проскочи поворот на Аду. Когда свернешь, поедешь до Дэвис-стрит. Когда мы окажемся на ней, скажешь мне.
– Ламар, куда мы едем?
– Не беспокойся, сынок, я все продумал. Кстати, что ты можешь сказать о запястьях? Вспомни, что ты говорил мне прошлой ночью о запястьях.
Уиллард продолжал кричать. Он вырывался и извивался, но Оделл крепко держал его одной рукой, а другой продолжал класть в рот печенье.
«Запястья? Запястья? Какого черта он говорит про запястья?»
Потом он вспомнил: а-а, это про татуировку.
– Ах да. Понимаешь ли, да ты и сам это знаешь, та сила, которая делает живопись или рисование таким гибким, таким жизненным, таким пластичным, заключается в способности управлять своим запястьем, способности так управлять мышцами запястья, чтобы они следовали замыслу и воображению. Вот почему линии в живописи называются живыми линиями.
– Черт возьми, – воскликнул Ламар с восторгом. – Да, сэр, вы умеете красиво сказать. Ты умеешь красиво говорить и красиво рисовать. Ты очень интересный молодой парень, не правда ли, Оделл?
– У-у-у-у, – протянул Оделл, его широкий расщепленный рот растянулся в безобразном подобии улыбки, на губах хрустели невесомые крошки печенья.
Уиллард еще раз намочил в штаны, корчась в стальных объятиях Оделла.
– Ну вот, Ричард, теперь обдумай свой следующий рисунок. Я хочу опять поговорить о львах. Я люблю тигров и очень люблю орлов, но, будь я проклят, в этих старых царях джунглей есть нечто такое, от чего у меня захватывает дух. Эти зверюги нравятся мне больше всего.
Ричард увидел, что навстречу им проехала черно-белая патрульная машина. Он посмотрел на часы. Их точно пока не хватились.
Однако у Ламара на повестке дня стоял еще один вопрос. Он снова прополз в заднюю часть фургона, взял несчастного парня за подбородок, поднял его голову и заглянул в глаза. Он увидел то, что и ожидал увидеть, его это нисколько не удивило. Он увидел голый и ничем не прикрытый страх. Глаза горели, как самоцветы, словно кролик глотнул наркотика. Но это были не наркотики. Лекарством, которое сделало кролика таким безумным, был все тот же старый добрый страх. Теперь с Уиллардом Кроликом можно делать все, что угодно. Можно трахнуть его самого, можно на его глазах изнасиловать его дочерей и убить жену, поджечь его дом, а он будет неподвижно смотреть на все с дрожащими по-детски губами. Это был не мужчина, черт его побери! Это был кролик. Даже поганый ниггер будет защищаться, и его придется здорово стукнуть, чтобы успокоить.
Но кроликам это не нужно. Кролик будет покорно смотреть, как ты решаешь, какую часть его тела ты откусишь сначала. Кролик, пожалуй, даже поможет тебе выбрать кусок послаще. Он продаст тебе все и вся, все, что ты только ему прикажешь, все на свете.
– Теперь слушай меня внимательно, Уиллард, мне нужна твоя помощь.
– Ч-что?
– Оружие. Мне нужно оружие. Такому человеку, как я, человеку, у которого есть враги, необходимо оружие. Не для того, чтобы нападать, а чтобы защищаться. Уиллард, у тебя есть оружие?
– Я ненавижу оружие, – ответил Уиллард.
– Оузие, – сказал Оделл, – бах-бах!
– Сынок, это меня не удивляет.
– Я знаю, где находится оружейный магазин. – Уиллард изо всех сил старался заслужить одобрение Ламара.
– Вот теперь, Уиллард, я вижу, что ты действительно стараешься помочь мне. Но оружейный магазин – это не то, что нам надо. Как я могу ограбить оружейный магазин, если у меня нет оружия? Да и потом, в оружейном магазине неизвестно, в какое дерьмо вляпаешься. Мальчики там упакованы и вооружены на славу и так и ищут повода, как бы им выстрелить в человека. Можешь почитать об этом в любом журнале, где пишут об оружии, там полно таких историй. Там все время встречаешь страшные истории про всяких мерзавцев, подонков и прочую сволочь с деревянными яйцами и опилками вместо мозгов. Так что в оружейный магазин мы не поедем. Мне нужен гражданин с оружием. Частное лицо, у которого есть пушки. Человек, который держит дома оружие, например охотник или кто-нибудь в этом роде, Уиллард. Я уверен, что если ты хорошенько подумаешь, то скажешь мне, где живет такой человек и как его найти.
От отчаяния у Уилларда скривилось лицо, но внезапно в глазах у него сверкнул огонек.
– Мистер Степфорд рассказывал, что его отец много охотится. Он говорил, что его старик каждую осень присылает ему олений окорок.
– Гм, – задумался Ламар, – а где сейчас находится этот мистер Степфорд? Кто он такой?
– Мистер Билл Степфорд региональный вице-президент Администрации гостиничных пекарен штата Оклахома. Босс моего босса. Мой работодатель. Он говорит, что его отец в Канаде стрелял лосей, в Мексику он ездил стрелять голубей и собирается перед смертью съездить в штат Мэн поохотиться на медведей.
– Где живет отец твоего босса?
– О, у него большая ферма, целое имение около Ратлифф-Сити.
– У этого старика, наверное, есть имя?
– Сэр, я не… только не надо меня больше мучить, ладно? Он старик. Воевал во время Второй мировой войны. Был пилотом бомбардировщика. Он был героем. Он…
– Как его имя?
– Я не знаю, – взмолился Уиллард. – Но если подумать, то мне кажется, что моего босса зовут мистер Билл Степфорд-младший. Вы не причините зла старику, ведь не причините, правда?
– Вот что, Уиллард, – проговорил Ламар. – Я отвечу добром на добро. Ты помог мне, и я больше не буду тебя мучить. Стану ли я причинять боль старику? Разве я похож на садиста? Оделл, не мучь его больше. Успокой этого парнишку.
– Оп-па! – сказал Оделл.
Оделл не стал больше мучить Уилларда. Он задушил молодого человека так спокойно и мирно, как только смог, хотя тот отчаянно вырывался и извивался в его руках.
Скорость фургона перевалила за девяносто миль в час. Ламар обернулся и прикрикнул на Ричарда:
– Черт бы тебя взял, Ричард, сбрось скорость, членосос, пока мы не попали в лапы к копам. Если они за нами погонятся, на завтрак я съем твою задницу.
Ричард постарался взять себя в руки. Парень перестал сопротивляться и затих. Ричард сбросил скорость до шестидесяти пяти и посмотрел в зеркало заднего вида. Красных мигалок не было видно. Все было в порядке. Он попытался успокоить дыхание.
– Итенье, – блаженно проговорил Оделл.
Время приближалось к восьми часам вечера, начинало смеркаться. До телефонного звонка лейтенанта Баду Пьюти оставалось добрых шесть часов. Но в фургоне, мчавшемся по шоссе номер 1 в направлении Ады, обучение было в полном разгаре.
Кролика звали Уиллард. На маленьком овальном значке, прикрепленном к нагрудному карману, было печатными буквами написано: УИЛЛАРД.
Ламар думал: «Что бы ни случилось, я никогда не надену на рубашку такой долбаный маленький кружок, на котором будет написано мое имя, будь оно неладно. Не хватало только, чтобы каждый осел на улице мог сказать: „Хэлло, Ламар, проверь-ка у меня уровень масла“; „Ламар, положи мои вещи вон туда“; „Ламар, я предпочитаю кофе с сахаром“».
К этому времени Уиллард уже успел намочить штаны. Он не смог удержать мочу, такой его мучил страх. Но так поступают все кролики. На то они и кролики.
– Ну а теперь, Уиллард, – потребовал Ламар, – расскажи-ка мне о своей фирме.
– Мистер, пожалуйста, не бейте меня. Боже, что я могу рассказать? Фирма как фирма.
– Сколько у них грузовиков?
– Господи, мистер, ну откуда я знаю? Я же их никогда не считал.
– Слушай меня внимательно, Уиллард. Я вовсе не хочу тебя бить и мучить. Просто ответь мне: сколько на твоей фирме грузовиков? Отвечай на мой вопрос, иначе Оделл сделает тебе то же, что уже один раз сделал, и тебе опять будет больно.
Оделл уже сломал Уилларду четыре пальца. Теперь он сидел, сомкнув пальцы своей огромной руки на тонкой, дрожащей шее Уилларда. Одновременно он ел печенье. Он съел уже штук пятьдесят.
– Итенье, – с наслаждением говорил он время от времени.
– Ричард, – окликнул Ламар, – держи курс прямо на Аду и смотри не делай глупостей. Я чувствую, что ты не превышаешь скорость, молодец! И дальше не превышай ее.
Ричард, сидевший за рулем фургона, старался придать себе бесстрастный вид, но ужас кроликов подобен гниющему мясу, он смердит и распространяется в воздухе, как зловонные миазмы. От этого ужаса Ричарда подташнивало.
– Хорошо, Ламар, – ответил Ричард.
Они проезжали мимо городков, где люди брали воду в артезианских колодцах. Ричард всегда удивлялся, как можно жить в таких местах. Вокруг виднелись бескрайние поля с разбросанными там и сям бочкообразными стогами сена. Это было воплощение фермерства Соединенных Штатов. Ричард старался не слушать того, что происходило в кузове фургона, и пытался сосредоточиться на скорости, с которой он ехал по дороге. Он поставил себе задачу ни в коем случае не превышать дозволенный правилами предел скорости и держать стрелку спидометра на цифре шестьдесят.
– Ну, может быть, грузовиков двадцать пять, – проговорил наконец Уиллард, от страха его голос вибрировал и то и дело срывался на фальцет. – Мы обеспечиваем всю Нижнюю Оклахому. Мы возим продукты во все гастрономы, во все залы торговых автоматов, в полицейские участки – копы очень любят печенье и пирожки, мы возим их и на заправочные станции, в общем, всюду, где люди едят. Вот так.
– Итенье, – сказал Оделл.
– Я прошу вас, не трогайте меня больше, у меня жена и двое детей. Сэр, я никогда никого не обижал и не делал ничего плохого.
– Не бойся меня, Уиллард. Если ты поможешь мне, то я скажу Оделлу, чтобы он не слишком сильно тебя держал, ладно?
– Да, сэр, – плачущим голосом отозвался Уиллард.
– Значит, двадцать пять грузовиков? Хорошо, а когда вы возвращаетесь, то паркуетесь все вместе или нет? Есть ли там забор и ворота? Проверяют ли вас по прибытии? Кто-нибудь за вами следит? Надо ли вам по прибытии где-то отмечаться или как?
– Мы паркуемся все вместе, сэр, – ответил Уиллард, сосредоточившись. – Никакого забора или чего-то подобного там нет. Нас никто не проверяет. Водители идут в офис, и если у них остался какой-нибудь груз, то они его разгружают. Потом проверяют наличие машин.
– Ну а если ты, к примеру, не отметился в офисе, то это кто-нибудь заметит? Будет по этому поводу большой шум? Кому об этом сообщают?
– Боже мой, вы, наверное, хотите убить меня?
– Я не собираюсь ни убивать, ни мучить тебя, если ты сам не заставишь меня это делать. Мне нужно знать все это дерьмо, Уиллард, помоги мне, черт подери. Мы же можем работать вместе, правда?
– Думаю, что часов в восемь они заинтересуются, куда это я запропастился. Если я не вернусь до десяти, они, видимо, обратятся в полицию. Но дело в том, что водители и наладчики торговых автоматов такая публика – они частенько задерживаются.
– Но ты не задерживаешься. Ты добросовестно исполняешь свою работу.
– Да, сэр.
– Ладно, Уиллард. Скажи, а у тебя есть деньги?
– Сэр, при себе у меня только десять долларов наличными – это мои деньги, но у меня еще есть много четвертных. Примерно пятьсот долларов четвертными и всякая мелочь.
– Ага. – Ламар задумался. – А как насчет кредитной банковской карточки? У тебя есть кредитная карточка, Уиллард?
– Нет, сэр. Я же зарабатываю только четырнадцать тысяч долларов в год. У меня нет денег на кредитную карточку.
– А дома у тебя есть деньги?
– Пожалуйста, сэр, не надо ехать ко мне домой. У меня две маленькие дочки. О боже, ну почему это случилось именно со мной?
Слова Уилларда окончательно вывели Ламара из себя. Он считал, что никто не имеет права задавать ему такие элементарные вопросы.
– Вот почему, Уиллард. Видишь, что здесь написано?
Он показал несчастному парню громадный кулак правой руки с надписью «Твою».
Уиллард кивнул.
– Видишь?
Он показал второй кулак. На нем было написано «мать!».
Из глаз Уилларда горячей волной струился страх. Ламар любил производить на мужчин такое впечатление.
– Ты все понял, Уиллард? Теперь ты понимаешь, какой во всем этом смысл?
Охваченный отчаянием, Уиллард снова кивнул.
– Вот так. Теперь это имеет смысл. Оделл, сломай ему большой палец.
«У Оделла итенье. Итенье куто. Атко. Итенье как мама, атко.
Итенье, се итенье как сет. Мотри, итенье! Мотри! Узовик поны итенья.
Итенье белый, итенье асный, итенье куто, как маако.
Map казал: „Ломай му атой палес“.
Оделл делай селовек бона. Бон, бона. Палес не амается».
Палец действительно не поддавался усилиям Оделла.
«Палес – селк. Палес селк!
Атю ите итенья. Map даст ите итенья».
Пока Оделл ломал Уилларду палец, тот дико кричал. Он кричал так громко, что это начало раздражать Ламара. Он пробрался вперед, пригнувшись, чтобы не высовываться, и приблизился к Ричарду.
– Как самочувствие, Ричард?
– Вам обязательно надо его так пытать? – спросил Ричард.
– Пытать? Ты просто ничего еще не видел в своей жизни, Ричард, иначе ты бы не сказал, что этого парня пытают. Ты не знаешь, как можно пытать человека. – Ламар даже слабо улыбнулся тупости замечания Ричарда. – Ладно, – продолжил он после паузы, – поезжай вперед и не проскочи поворот на Аду. Когда свернешь, поедешь до Дэвис-стрит. Когда мы окажемся на ней, скажешь мне.
– Ламар, куда мы едем?
– Не беспокойся, сынок, я все продумал. Кстати, что ты можешь сказать о запястьях? Вспомни, что ты говорил мне прошлой ночью о запястьях.
Уиллард продолжал кричать. Он вырывался и извивался, но Оделл крепко держал его одной рукой, а другой продолжал класть в рот печенье.
«Запястья? Запястья? Какого черта он говорит про запястья?»
Потом он вспомнил: а-а, это про татуировку.
– Ах да. Понимаешь ли, да ты и сам это знаешь, та сила, которая делает живопись или рисование таким гибким, таким жизненным, таким пластичным, заключается в способности управлять своим запястьем, способности так управлять мышцами запястья, чтобы они следовали замыслу и воображению. Вот почему линии в живописи называются живыми линиями.
– Черт возьми, – воскликнул Ламар с восторгом. – Да, сэр, вы умеете красиво сказать. Ты умеешь красиво говорить и красиво рисовать. Ты очень интересный молодой парень, не правда ли, Оделл?
– У-у-у-у, – протянул Оделл, его широкий расщепленный рот растянулся в безобразном подобии улыбки, на губах хрустели невесомые крошки печенья.
Уиллард еще раз намочил в штаны, корчась в стальных объятиях Оделла.
– Ну вот, Ричард, теперь обдумай свой следующий рисунок. Я хочу опять поговорить о львах. Я люблю тигров и очень люблю орлов, но, будь я проклят, в этих старых царях джунглей есть нечто такое, от чего у меня захватывает дух. Эти зверюги нравятся мне больше всего.
Ричард увидел, что навстречу им проехала черно-белая патрульная машина. Он посмотрел на часы. Их точно пока не хватились.
Однако у Ламара на повестке дня стоял еще один вопрос. Он снова прополз в заднюю часть фургона, взял несчастного парня за подбородок, поднял его голову и заглянул в глаза. Он увидел то, что и ожидал увидеть, его это нисколько не удивило. Он увидел голый и ничем не прикрытый страх. Глаза горели, как самоцветы, словно кролик глотнул наркотика. Но это были не наркотики. Лекарством, которое сделало кролика таким безумным, был все тот же старый добрый страх. Теперь с Уиллардом Кроликом можно делать все, что угодно. Можно трахнуть его самого, можно на его глазах изнасиловать его дочерей и убить жену, поджечь его дом, а он будет неподвижно смотреть на все с дрожащими по-детски губами. Это был не мужчина, черт его побери! Это был кролик. Даже поганый ниггер будет защищаться, и его придется здорово стукнуть, чтобы успокоить.
Но кроликам это не нужно. Кролик будет покорно смотреть, как ты решаешь, какую часть его тела ты откусишь сначала. Кролик, пожалуй, даже поможет тебе выбрать кусок послаще. Он продаст тебе все и вся, все, что ты только ему прикажешь, все на свете.
– Теперь слушай меня внимательно, Уиллард, мне нужна твоя помощь.
– Ч-что?
– Оружие. Мне нужно оружие. Такому человеку, как я, человеку, у которого есть враги, необходимо оружие. Не для того, чтобы нападать, а чтобы защищаться. Уиллард, у тебя есть оружие?
– Я ненавижу оружие, – ответил Уиллард.
– Оузие, – сказал Оделл, – бах-бах!
– Сынок, это меня не удивляет.
– Я знаю, где находится оружейный магазин. – Уиллард изо всех сил старался заслужить одобрение Ламара.
– Вот теперь, Уиллард, я вижу, что ты действительно стараешься помочь мне. Но оружейный магазин – это не то, что нам надо. Как я могу ограбить оружейный магазин, если у меня нет оружия? Да и потом, в оружейном магазине неизвестно, в какое дерьмо вляпаешься. Мальчики там упакованы и вооружены на славу и так и ищут повода, как бы им выстрелить в человека. Можешь почитать об этом в любом журнале, где пишут об оружии, там полно таких историй. Там все время встречаешь страшные истории про всяких мерзавцев, подонков и прочую сволочь с деревянными яйцами и опилками вместо мозгов. Так что в оружейный магазин мы не поедем. Мне нужен гражданин с оружием. Частное лицо, у которого есть пушки. Человек, который держит дома оружие, например охотник или кто-нибудь в этом роде, Уиллард. Я уверен, что если ты хорошенько подумаешь, то скажешь мне, где живет такой человек и как его найти.
От отчаяния у Уилларда скривилось лицо, но внезапно в глазах у него сверкнул огонек.
– Мистер Степфорд рассказывал, что его отец много охотится. Он говорил, что его старик каждую осень присылает ему олений окорок.
– Гм, – задумался Ламар, – а где сейчас находится этот мистер Степфорд? Кто он такой?
– Мистер Билл Степфорд региональный вице-президент Администрации гостиничных пекарен штата Оклахома. Босс моего босса. Мой работодатель. Он говорит, что его отец в Канаде стрелял лосей, в Мексику он ездил стрелять голубей и собирается перед смертью съездить в штат Мэн поохотиться на медведей.
– Где живет отец твоего босса?
– О, у него большая ферма, целое имение около Ратлифф-Сити.
– У этого старика, наверное, есть имя?
– Сэр, я не… только не надо меня больше мучить, ладно? Он старик. Воевал во время Второй мировой войны. Был пилотом бомбардировщика. Он был героем. Он…
– Как его имя?
– Я не знаю, – взмолился Уиллард. – Но если подумать, то мне кажется, что моего босса зовут мистер Билл Степфорд-младший. Вы не причините зла старику, ведь не причините, правда?
– Вот что, Уиллард, – проговорил Ламар. – Я отвечу добром на добро. Ты помог мне, и я больше не буду тебя мучить. Стану ли я причинять боль старику? Разве я похож на садиста? Оделл, не мучь его больше. Успокой этого парнишку.
– Оп-па! – сказал Оделл.
Оделл не стал больше мучить Уилларда. Он задушил молодого человека так спокойно и мирно, как только смог, хотя тот отчаянно вырывался и извивался в его руках.
Скорость фургона перевалила за девяносто миль в час. Ламар обернулся и прикрикнул на Ричарда:
– Черт бы тебя взял, Ричард, сбрось скорость, членосос, пока мы не попали в лапы к копам. Если они за нами погонятся, на завтрак я съем твою задницу.
Ричард постарался взять себя в руки. Парень перестал сопротивляться и затих. Ричард сбросил скорость до шестидесяти пяти и посмотрел в зеркало заднего вида. Красных мигалок не было видно. Все было в порядке. Он попытался успокоить дыхание.
– Итенье, – блаженно проговорил Оделл.
Глава 04
Мир сошел с ума в семидесятых годах, и с тех пор положение все время ухудшалось: вооруженные автоматическим оружием ополоумевшие мальцы; нападения на женщин и детей; бритоголовые белые мальчики, вообразившие, что именно они избраны Богом; ниггеры окончательно свихнулись на больной идее самопожертвования и устрашающе затаились, вынашивая злобные планы. Временами Гендерсон начинал верить, что за всем этим безобразием стоят коммунисты, фашисты или еще какая-то организация вроде ЦРУ, ФБР или Ку-клукс-клана. Но потом лейтенант Гендерсон пришел к определенным выводам относительно причин возникшего хаоса. Ведь прежде всего он верил в логику. Он был детективом, знаменитым, прославленным законником чистой воды традиционного типа. Он был самым известным детективом Оклахомы, гвоздем программы полицейских совещаний, консультантом в самых трудных и запутанных случаях. В основе его веры лежало то, что если собрано достаточное количество данных, то, приложив голову, можно сложить эти данные в целостную картину и, придав этой картине смысл, прийти к нужному логическому заключению.
В свои шестьдесят восемь лет он оставался лейтенантом. Он был обречен оставаться в этом невысоком звании точно так же, как служить неизменной палочкой-выручалочкой в расследовании самых немыслимо сложных преступлений. На его интеллекте и интуиции делались головокружительные карьеры, а он по-прежнему получал свои сорок тысяч долларов в год. Люди, с которыми он в свое время начинал работать, в большинстве своем уже умерли, те, кого он обучал мастерству, либо ушли на пенсию, либо поменяли поле деятельности на более выгодное, и теперь он остался один на один с грубыми молодыми полицейскими. Но его дар остался при нем: он видел те взаимосвязи явлений, которых другие не замечали, он с охотой делал скучную работу, сличая и просеивая факты, и до бесконечности обдумывал мельчайшие подробности дел.
– Эти детишки, – жаловался он своей бабуле, – эти Богом проклятые молокососы просто не хотят как следует работать. У них есть телефоны, коротковолновые передатчики, они потеют на допросах, мучают судебных экспертов. У них не хватает терпения понянчить факты и получить верный ответ. Они не желают взглянуть на факты и вычислить ответ. Это же так просто.
– Карл, – отвечала жена, – они все вместе не стоят и стакана томатного сока в июле.
Скорее всего, именно эта горечь толкнула его в жаркие объятия А. У. Харпера. Ежедневная пинта «харперовки» приносила душевный покой и комфорт. Гендерсон носил плоскую бутылочку, завернутую в коричневый пакет, во внутреннем кармане кителя и временами прикладывался к этому спасительному источнику. Напиток делал свободным и раскованным полет мыслей и фантазии и усмирял гнев и раздражение – так, поглаживая, успокаивают расходившуюся маленькую собачонку. Возможно, он стал делать чуть-чуть больше ошибок, может, стал упускать кое-какие детали, возможно, молодые коллеги чувствовали, что от него за версту несет виски и что после четырех часов дня его лучше не кантовать, но все это не имело ровным счетом никакого значения. Либо пить, либо озлобиться на весь белый свет – третьего не было дано, и Гендерсон это прекрасно знал.
Теперь все эти прихлебатели и циники собрались в пустынном здании полицейского участка в Чикапее. Там же набилось полно полицейских, которые хотели либо просто увильнуть от тягот службы, либо спросить у него совета. Шел второй день охоты на людей, которую затеяли братья Пай. Положение становилось щекотливым, а все знали, что на счету Си Ди есть несколько подобных расследований.
– Послушайте, лейтенант, – говорил ему один полицейский, – как можно добыть адрес девчонки, у которой он остановится? Как вы полагаете, скоро ли мы это узнаем?
В свои шестьдесят восемь лет он оставался лейтенантом. Он был обречен оставаться в этом невысоком звании точно так же, как служить неизменной палочкой-выручалочкой в расследовании самых немыслимо сложных преступлений. На его интеллекте и интуиции делались головокружительные карьеры, а он по-прежнему получал свои сорок тысяч долларов в год. Люди, с которыми он в свое время начинал работать, в большинстве своем уже умерли, те, кого он обучал мастерству, либо ушли на пенсию, либо поменяли поле деятельности на более выгодное, и теперь он остался один на один с грубыми молодыми полицейскими. Но его дар остался при нем: он видел те взаимосвязи явлений, которых другие не замечали, он с охотой делал скучную работу, сличая и просеивая факты, и до бесконечности обдумывал мельчайшие подробности дел.
– Эти детишки, – жаловался он своей бабуле, – эти Богом проклятые молокососы просто не хотят как следует работать. У них есть телефоны, коротковолновые передатчики, они потеют на допросах, мучают судебных экспертов. У них не хватает терпения понянчить факты и получить верный ответ. Они не желают взглянуть на факты и вычислить ответ. Это же так просто.
– Карл, – отвечала жена, – они все вместе не стоят и стакана томатного сока в июле.
Скорее всего, именно эта горечь толкнула его в жаркие объятия А. У. Харпера. Ежедневная пинта «харперовки» приносила душевный покой и комфорт. Гендерсон носил плоскую бутылочку, завернутую в коричневый пакет, во внутреннем кармане кителя и временами прикладывался к этому спасительному источнику. Напиток делал свободным и раскованным полет мыслей и фантазии и усмирял гнев и раздражение – так, поглаживая, успокаивают расходившуюся маленькую собачонку. Возможно, он стал делать чуть-чуть больше ошибок, может, стал упускать кое-какие детали, возможно, молодые коллеги чувствовали, что от него за версту несет виски и что после четырех часов дня его лучше не кантовать, но все это не имело ровным счетом никакого значения. Либо пить, либо озлобиться на весь белый свет – третьего не было дано, и Гендерсон это прекрасно знал.
Теперь все эти прихлебатели и циники собрались в пустынном здании полицейского участка в Чикапее. Там же набилось полно полицейских, которые хотели либо просто увильнуть от тягот службы, либо спросить у него совета. Шел второй день охоты на людей, которую затеяли братья Пай. Положение становилось щекотливым, а все знали, что на счету Си Ди есть несколько подобных расследований.
– Послушайте, лейтенант, – говорил ему один полицейский, – как можно добыть адрес девчонки, у которой он остановится? Как вы полагаете, скоро ли мы это узнаем?