Страница:
Он так и не предстал перед судом, поскольку утром 24 ноября 1963 года был убит Джеком Руби, когда его вели к бронированному автомобилю, чтобы перевезти в более безопасное место.
Таковы факты, которые после долгих споров признала и приняла широкая общественность. Свэггер признавал и принимал их – вплоть до своей беседы с Жанной Маркес.
Ее слова пробудили в нем воспоминания из давнего прошлого. Однажды, во времена бурной молодости, его преследовала группа людей, и рассказ Жанны о следе протектора на спине пальто был исполнен для него особого смысла. Удивительно, что спустя столько лет этот след вновь настиг его.
– Не могу поверить, что я нахожусь здесь, – произнес кто-то, прервав путешествие Свэггера во времени. Это был его друг, более молодой, лучше одетый – на вид преуспевающий далласский чиновник, в шерстяном костюме от «Хики Фримен»[8], – севший на скамейку рядом с ним.
– Мы включили в группу, расследовавшую убийство Кеннеди, самого неразговорчивого стажера, – сказал человек, после того как они обменялись приветствиями и рукопожатием. – Ежедневно он принимал от десяти до двадцати звонков от людей, которые точно знали, что в этом преступлении замешаны цыгане, Ватикан и японская императорская разведка.
В настоящее время Ник Мемфис служил специальным агентом, руководившим далласским управлением ФБР. Большинство людей назвали бы эту должность тепленьким местечком, но для него она стала последней ступенькой перед выходом на пенсию. Его карьера достигла кульминационной точки, когда новый директор Бюро услышал, что тот принимал непосредственное участие в расследовании трагического инцидента, произошедшего в огромном торговом центре в Миннесоте[9], и решил, что ему следует находиться подальше от центрального управления. Помощник директора, желчный тип по фамилии Ренфро, взял на себя деликатную миссию уговорить Ника перейти с должности заместителя директора в региональное управление, достаточно крупное и успешно расследовавшее больше дел, чем в среднем по стране, и вместе с тем не требовавшее радикальной перетряски или внесения кардинальных перемен в стиль руководства. Отныне его служба не была сопряжена с особыми хлопотами. Он должен подписывать требования, утверждать бюджет и следить за тем, чтобы следственные группы укомплектовывались надлежащим образом.
Свэггер молчал. Он знал, что привел своего более молодого приятеля в изумление несколько дней назад странной просьбой и что Нику нужно выговориться. Он дал ему возможность выпустить пар.
Свэггер был, как всегда, лаконичен и отстранен. Невольно возникало ощущение, будто он облачен в камуфляж, хотя на нем был костюм цвета хаки, напоминавший хозяйственную сумку, надетую на пугало. Он неловко закинул ногу на ногу, демонстрируя видавшие виды ботинки «нокона». Сидя он выглядел моложе, поскольку несколько старых ран придавали его походке некоторую несбалансированность и неуверенность. Другой морщился бы от боли, которая пронзала его бедро, и удивлялся, почему старик с таким упорством отказывается использовать болеутоляющие средства. Но сегодня по крайней мере он не надел традиционную выцветшую бейсболку с надписью «Razorbacks».
– Я должен тратить на тебя средства из программы защиты свидетелей Департамента юстиции, – кипятился Ник. – Кем ты себя возомнил, Марком Лейном?[10] Это сделал Освальд, и больше никто. Об этом свидетельствуют результаты всех расследований, самые последние компьютерные реконструкции, к этому заключению пришли все комиссии. Только сумасшедшие и вегетарианцы верят в заговор. Послушай, приятель, если станет известно, что я влез в это дело, Ренфро надерет мне задницу.
– Ценю твое расположение, – нарушил наконец молчание Свэггер. – И, пожалуйста, не думай, будто я сошел с ума. Я считаю, мой мозг функционирует вполне нормально. Медленно, как всегда, но нормально.
Ник издал звук, означавший разочарование.
– Приятель, мне не следовало даже пытаться перехитрить тебя. Кеннеди! Мог ли я подумать, что ты залезешь в эту яму с дерьмом!
– Если тебе нужно оправдание, ты можешь сказать им, что занялся расследованием убийства. Человек приезжает из Балтимора в Даллас, затем возвращается домой и погибает при обстоятельствах, которые очень напоминают профессионально организованное убийство.
– Расследование убийства в Балтиморе не входит в нашу юрисдикцию, – с раздражением возразил Ник. – Оно находится в компетенции местных властей.
– Сбивший его водитель приехал в Балтимор, чтобы выполнить эту работу, откуда-то – возможно, из Далласа. Это абсолютно точно, поскольку во всем мире одновременно действуют не более двух-трех профессиональных автомобильных киллеров, и, насколько мне известно, в Балтиморе их нет.
– Это ровным счетом ничего не значит. Его мог сбить пьяный.
– Я видел рапорт, составленный в Балтиморе. Там был свидетель: девушка, выгуливавшая собаку. Она все видела. После наезда он нажал на акселератор и умчался по прямой линии, не виляя и не отклоняясь в стороны, затем совершил резкий поворот влево на большой скорости и секунды через три скрылся из вида. При этом не было слышно визга тормозов, не осталось следов юза или заноса на обочину. Налицо все признаки профессионального вождения, пусть даже в Балтиморе и не обратили на это внимания. Если он приехал в город откуда-то, это твой клиент, и если ты задержишь его и докажешь, что он пересек границы между штатами, чтобы совершить преступление, то им наверняка заинтересуется прокурор Балтимора, и этот парень сгниет в тамошней тюрьме.
Ник знал, что этого едва ли будет достаточно. Он тщательно обдумал ситуацию, пытаясь понять, что из нее можно выжать. И пришел к выводу: заказные убийства случаются довольно редко, и арест киллера может стать хорошим достижением в карьере, несмотря на препоны со стороны мистера Ренфро. Возможно, если этот водитель-ас окажется закоренелым преступником и будут представлены достаточно убедительные доказательства – а Свэггер умеет это делать, – они могут привлечь группу экспертов из «Формулы-1», чтобы прикрыть его задницу и избавить всех от препирательств в суде. Пресса любит, когда ребята из «Формулы-1» выводят злодеев на чистую воду.
– Если будешь иметь дело с представителями местных властей, не упоминай фамилию Кеннеди. Ни в коем случае. Речь идет о межштатном преступлении. Я не хотел привлекать местного агента и воспользовался услугами одного парня, который работал раньше на ФБР. Которого я знаю и которому доверяю. Вот так. Кстати, кто ты на этот раз?
– Некий Джон «Джек» Брофи, горный инженер на пенсии, проживающий в Бойсе. Я навел справки о себе: эти ребята проделали действительно хорошую работу. Сегодня такое встретишь нечасто, – ответил Свэггер.
– Программа защиты свидетелей была разработана с целью сохранения жизни осведомителям в стане мафии, дабы те могли начать новую жизнь. Правда, обычно они вновь становятся самими собой. Эта процедура стоит дорого и занимает много времени. Поэтому-то я и не люблю применять ее в отношении кого бы то ни было, если его не зовут Вито[11].
– Хорошо, если тебе так больше нравится, зови меня Вито.
– Изложи мне свой план, Вито.
– У меня имеется записная книжка погибшего. Информации из нее можно почерпнуть немного, так как его почерк настолько ужасен, что бо́льшую часть записей прочитать просто невозможно. Она содержит расписание его встреч. Знаю точно, куда он ездил, с кем беседовал и о чем. Я пойду по тому же самому пути. Возможно, кто-то попытается разделаться со мной. Тогда что-нибудь и выяснится.
– Боже мой, неужели ты это серьезно? Тебе шестьдесят шесть лет, у тебя уже десять лет не работает бедро, – и ты собираешься выступить в роли приманки? С чего ты взял, что сможешь противостоять профессионалу, который лет на сорок моложе тебя, и при этом остаться в живых?
– Если дело дойдет до оружия, я до сих пор выбиваю девяносто девять из ста.
– Ты вооружен? – спросил Ник.
– Пока нет. Если почувствую, что оказался в чьем-то прицеле, у меня имеется «супер» калибра.38 с тремя обоймами, спрятанный в моей комнате в отеле «Адольфус». Я думаю, если придется стрелять, то через ветровое стекло или дверные панели. Следовательно, понадобятся скорость и сила, а не пространство.
– Эти винтовки рикошетят как сумасшедшие.
– Я знаю. Буду соблюдать осторожность.
– Хорошо. Дам тебе номер телефона, по которому будешь звонить мне каждое утро и сообщать о своем расписании и планах на день. По возможности буду обеспечивать группой поддержки, для пущей уверенности, что у тебя никого нет на хвосте. Если кто-то обнаружится, я позвоню на мобильник, который ты получишь от меня, и мы устроим на него засаду. Я не должен говорить тебе это как друг, но как федеральный служащий – обязан: не надо строить из себя ковбоя. Стреляй только в том случае, если стреляют в тебя или если твоя жизнь подвергается опасности. Мне очень хочется, чтобы дело обошлось вовсе без стрельбы – не потому, что боюсь, что ты промахнешься, а потому, что один из них может застрелить осиротевшего вундеркинда-скрипача по пути в Осло за Нобелевской премией мира. Держи меня в курсе, брат Брофи, иначе я буду вынужден арестовать тебя.
– Я всегда играю по правилам.
– Нет, никогда! Что уже немало поспособствовало моей карьере. Если ты скажешь, что это в конечном счете связано с тайной, которую мы почти раскрыли двадцать лет назад, но которая в последний момент выскользнула из наших рук, – замечательно. Я приму это с осторожностью, как боящийся отправиться на пенсию бюрократ, коим уже давно являюсь. Но я помню: все, что я имею, – это только благодаря той бешеной гонке, которую мы начали в Новом Орлеане. В девяносто третьем я стал звездой Бюро. И никогда не забуду, что ты спас мне жизнь во время этой гонки. Я всегда буду чувствовать себя обязанным тебе и буду рядом в этой последней бешеной гонке, пусть это даже и безумие. Просто… будь осторожен.
– Спасибо, Ник. Держись меня, и мы добьемся, что тебя вернут в Вашингтон.
– Ну да, – сказал Ник. – Скорее всего, в гробу или в наручниках… Так, где первая остановка?
– Вон там, – ответил Боб, дернув плечом в сторону окна в углу седьмого этажа. В сторону снайперского гнезда.
Он заплатил тринадцать с половиной долларов и получил нечто вроде портативного магнитофона с ремешком для ношения на шее. Ему показали кнопку, на которую нужно нажать, когда лифт доставит его на седьмой этаж, дабы аппарат начал воспроизводить комментарии по мере его перемещений по этажу с определенной скоростью и в определенном направлении. Он прекрасно понимал: эта запись была предназначена не для того, чтобы служить гидом для посетителей, большинство из которых прекрасно знали, где они находятся и что видят, а для того, чтобы изолировать их, заставить идти в заданном темпе и воспрепятствовать болтовне, создавая ощущение, будто это святилище.
И оно таковым и было, содержа не останки святого, а останки прошлого. Заваленное пустыми картонными коробками, заброшенное помещение на седьмом этаже, каким оно являлось сорок девять лет назад, превратилось в музей Джона Кеннеди – зримое свидетельство событий того дня, выдержанное в нейтральном ключе, без негодования и ярости. Бобу не требовались напоминания, поэтому он не стал включать магнитофон и проскользнул сквозь небольшую толпу туристов, стоявших маленькими группками возле каждого из стендов с фотографиями. Маршрут заканчивался у главной достопримечательности.
Свэггер окинул ее взглядом. Добродетельные отцы Далласа решили оградить святыню от ребяческих попыток некоторых не в меру впечатлительных посетителей представить себя Ли Харви Освальдом и прицелиться из воображаемой винтовки с того самого места, в котором тот находился, и из того самого положения, которое тот занимал в момент выстрела. Они установили у окна плексигласовый куб, словно заключив в него, как насекомое в куске янтаря, злой дух из прошлого.
Боб смотрел на груду коробок из-под книг издательства Скотта Форсмэна, расположенных в том самом порядке, в каком их расположил этот чокнутый из Нового Орлеана, соорудив из них нечто вроде маленькой детской крепости. Коробки скрывали его от всех, кто находился на седьмом этаже, и в то же время обеспечивали прекрасный обзор пространства за окном. В молодости Освальд служил в морской пехоте, и там его научили правильно выбирать и оборудовать позицию. Было очевидно, что он не забыл эти уроки.
Свэггер никак не мог определиться с тем, какие чувства должен испытывать. Слишком многие приходили в этот грязный уголок грязного здания и смотрели сквозь грязное окно, чтобы проникнуться ощущением судьбоносности произошедшего здесь некогда события. Боб подошел к окну – не к тому, через которое стрелял Освальд, оно было недоступно из-за плексигласового куба, – а к соседнему, чтобы посмотреть, как близко сходятся две диагонали на улице. Если он не ошибался, самая длинная составляла восемьдесят метров. Выстрел в голову. Меньше ста метров. Дистанция не имела такого значения, как угол прицеливания: он пришел сюда именно ради этих углов. Этот был выходящий, около трех или четырех градусов влево, слегка уменьшающийся с увеличением дистанции, смещавшийся справа влево, но столь же медленно. При наличии современного охотничьего снаряжения и сто́ящей какую-нибудь сотню долларов оптики «уолмарт», произведенной на китайских заводах вроде «Би-Эс-Эй» или «Таско», сделать подобный выстрел не составляет труда. Устойчивость тщательно сконструированного сооружения из коробок обеспечивала его высокую точность.
В глаза Свэггеру бросилось и кое-что другое. Во-первых, когда огромный лимузин совершал поворот в сто двадцать градусов, он должен был почти остановиться или, по крайней мере, двигаться настолько медленно, что его движение не имело никакого значения для прицеливания. Кроме того, он находился так близко – двадцать пять метров, почти вертикально внизу. Грудь и голова Кеннеди должны быть хорошо видны отсюда. Боб попытался понять, почему Освальд не воспользовался такой возможностью. Вероятно, потому, что тогда ему пришлось бы слишком далеко высунуться из окна. Или потому, что если бы у него была более выгодная позиция, то у полицейских тоже. Хороший стрелок с четырехдюймовым «смит-и-вессоном». 357 или «кольтом». 45 АСР, которыми в те времена была вооружена далласская полиция, мог вытащить пистолет и произвести выстрел в течение секунды. Возможно, Освальд стал бы единственной жертвой в тот день, кому пуля из «смит-и-вессона» агента спецслужб вышибла бы мозги. Возможно, у него затуманился взор, либо он испытал сомнение, приступ страха, чувство сожаления, или утратил решимость, уверенность в себе. Все это могло послужить причиной, но что же все-таки ею послужило?
Свэггер посмотрел вправо. Освальд не произвел этот выстрел. Он позволил автомобилю завернуть за угол и скрыться за шеренгой дубов, после чего стрелял сквозь них. Почему он совершил такую глупость? Был ли он идиотом, безнадежным неудачником, или его просто охватила паника?
Затем Свэггер бросил взгляд на первый знак Х на Элм-стрит, куда попала вторая пуля Освальда, после первого промаха. По всей вероятности, это была его лучшая возможность, но он упустил и ее – по крайней мере, в том смысле, что попал не в голову, а в верхнюю часть спины, под шею. Да, только что произошла отдача, но цель находилась всего в шестидесяти метрах внизу и под углом, под которым она не выглядела перемещавшейся в пространстве слишком быстро. Можно считать, что он промахнулся и, с учетом отсутствия видимой реакции президента на выстрел, мог решить, что совершил абсолютный промах. Тем не менее напрашивается мысль, что если он намеревался попасть в голову, то обязательно попал бы в нее с первого раза, даже с большего расстояния, когда она представляла бы собой меньшую по размерам цель. Он же попал в нее только с третьего раза. Никакие сомнения, никакие сожаления, никакие страдания, никакие силы не способны отменить тот факт, что пуля калибра 6,5 мм поразила Джона Кеннеди в голову в 12.30 22 ноября 1963 года и потрясла мир жестокой реальностью расколотого черепа, дымящегося мозга, предсмертных конвульсий.
«Мог ли Освальд произвести этот выстрел?» – размышлял Боб. Вопрос отнюдь не абстрактный. Он мог обладать необходимыми навыками, но они зависели от типа использовавшегося им оружия и конкретных обстоятельств. Парень был полным ничтожеством, стрелявшим в президента Соединенных Штатов в спешке, используя незнакомое ему оружие – его обучали стрельбе из старой полуавтоматической винтовки «М1 Гаранд», как и Боба, – и у него в организме наверняка произошел мощный выброс адреналина. Следует также учитывать охотничью лихорадку и явный дефицит кислорода. И все же он выстрелил.
Это легкий выстрел. Боб мог бы выполнить его экспромтом, как и любой из дюжины снайперов, которых он знал. И что с того? Вопрос заключался в следующем: мог ли этот подонок, с его ненавистью, ожесточением и бредовыми политическими взглядами, с его никчемностью и длительной историей неудач произвести тот самый выстрел, в тот самый день, в то самое время?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать характеристики и возможности винтовки. Свэггер обернулся, и, словно по волшебству, перед ним предстал карабин «С2766 Манлихер Каркано», модель 1938, изготовленный в Терни, Италия, в 1941 году неизвестным механиком. «Оружейным кузнецом» – было бы слишком громко сказано. Дрянной четырехкратный прицел из Японии, еще не успевшей вырастить своего послевоенного гения оптики, располагался в держателе из медно-свинцового сплава, который крепился на двух винтах вместо четырех. Его изображение предстало перед глазами Боба на фотографии в натуральную величину, висевшей в паре метров от него. Он подошел к ней и внимательно ее рассмотрел.
Судебные эксперты-баллистики ФБР тщательно исследовали карабин, но Боб, изучив их заключение, нашел его несколько сомнительным. Агент Фрэзиер пользовался в Бюро репутацией крупного специалиста по оружию, но Свэггер знал, что он специализировался в стрельбе по крупным, неподвижным мишеням на больших дистанциях из служебных винтовок через открытые прицелы. Он обладал такими навыками, как выносливость, тонкое чувство ветра, контроль над спусковым крючком и нервной системой. Но не был хорошо знаком с телескопическим прицелом и высокоточной стрельбой. Мантра снайпера – один выстрел, один убитый – ему чужда. Хотя его свидетельства в определенных областях представлялись не вполне убедительными, Свэггер решил познакомиться с ними более тщательно на следующий день.
На фотографии винтовка, во всем блеске своего двухмерного изображения, выглядела так, как если бы принадлежала восьмилетнему оловянному солдатику в кителе из красного папье-маше – юной версии Щелкунчика. Он появился на сцене, когда Никки переживала свою балетную стадию и еще помнила мальчиков с негнущимися ногами и нарисованными на щеках красными кругами, в высоких псевдогусарских киверах из картона. Такой миниатюрной и причудливой казалась эта винтовка. Она совсем не напоминала боевое оружие.
Как и многим другим, изготовленным в странах Средиземноморья, ей недоставало серьезности и внушительности. Из нее едва ли можно точно поразить цель на расстоянии полтора километра, а прикрепленным к ней штыком вряд ли можно было выпустить кишки человеку, что под силу винтовкам «маузер», «спрингфилд», «ли-энфилд». Ее можно было бы использовать для охоты на кроликов вследствие небольшого калибра: максимум.264 в эпоху, предшествовавшую появлению высокоскоростного пороха, но не.30 с его тоннами дульной энергии.
Баллистические свойства не производили большого впечатления. Боб рассмотрел штампованный медно-свинцовый держатель прицела, хорошо видный на фотографии, и заметил два пустых отверстия для винтов, предназначенные для крепления прицела на винтовке. Какое влияние могло оказать их отсутствие на события того дня? Как долго могли эти винты жестко удерживать прицел, если они вообще когда-нибудь затягивались? Каковы последствия неплотного крепления прицела, который произвольно менял свое положение после каждого выстрела, что негативно сказывалось на точности? Все хорошие стрелки плотно затягивают крепежные винты, прежде чем приступить к стрельбе.
Сделал ли это Освальд? Знал ли он о необходимости этой меры? В Корпусе морской пехоты его не учили пользоваться оптическим прицелом, он был знаком лишь с системой крепления пип-сайта винтовки М1 – блестящим механическим устройством той эпохи. Знал ли Освальд концепцию регулировки прицела? Был ли этот прицел отрегулирован? Было ли потом восстановлено его положение? Все эти вопросы требовали ответов, и только после этого можно вынести вердикт по поводу возможностей данной конкретной винтовки.
Если именно из нее были произведены роковые выстрелы, он должен узнать о ней как можно больше. Боб решил приобрести эту модель – они продавались всюду и стоили не больше трех сотен. Мог ли он изучить отдачу? Мог ли он быстро найти цель через этот маленький четырехкратный и не очень чистый прицел? Могла ли винтовка сохранять точность прицела на протяжении серии выстрелов? Мог ли этот импровизированный ремень улучшить точность прицела, если это действительно Освальд, имевший опыт обращения с ружейным ремнем со времени службы в морской пехоте, приспособил его при подготовке к стрельбе? Все это требовалось выяснить.
Свэггер устал от этого места. Ничего особенного, никакой эмоциональной реакции на иностранных туристов, резвившихся детей, приезжих из Огайо нелепого вида. Просто пришло время отправляться восвояси.
Рядом с оживленной улицей, в самом центре города, высился поросший травой холм. В его склон было встроено некое подобие античного храма, свидетельствовавшее о том, что когда-то в Америке отдавали дань древнегреческой модели государственного устройства. Правда, сегодня это походило на декорации к фильму о Древнем Риме, и при виде ее возникало ощущение, что вот-вот появятся люди в тогах.
Свэггер стоял на вершине холма, у расположенных по окружности колонн, и старался не думать о тогах. Он определял углы. Всего метрах в двадцати под ним по Элм-стрит автомобили мчались к тройной эстакаде. Травянистый склон сбегал прямо к обочине. Улица перетекала в Стеммонс-фривэй, а еще дальше простиралось напоминавшее поверхность бильярдного стола зеленое поле Дили-Плаза.
Лучшую позицию для стрельбы трудно найти. Группа профессиональных киллеров, не имевших доступа в здание строительной компании Ти-Би-Ди, маячившее слева, за несколькими тонкими деревцами, наверняка выбрала бы это место. Они вполне могли пронести сюда автоматы времен Второй мировой войны – «томпсоны», «шмайссеры»[12], коими Америка изобиловала в 1963 году, – и устроить настоящую бойню, в которой едва ли кто-нибудь выжил. Потом могли бы огнем проложить себе путь отхода, но им вряд ли удалось бы прорваться за ближайший блокпост в нескольких километрах от центра города, где они неминуемо попали бы под ливень пуль подоспевшей полиции.
А если стрелок один, и он знал, что необходимо поразить цель первым выстрелом, причем произвести его одновременно с одним из неуверенных выстрелов этого ничтожества Освальда, который непременно промахнулся бы? У него был бы угол обзора девяносто градусов, и он мог бы уверенно попасть в пассажира автомобиля, двигавшегося с неизвестной для него, возможно, непостоянной скоростью. Сидевший за рулем агент спецслужб непременно нажал бы на акселератор в потенциальной зоне обстрела, чтобы как можно быстрее покинуть ее. Какое преимущество могло быть достигнуто за счет использования такой схемы?
Освальд не мог играть главную роль. Ему пришлось бы потратить массу времени, чтобы добиться высокой скорости и точности стрельбы из винтовки, учась стрелять по тарелочкам. Приобретение навыков быстроты реакции и меткости в этом очень сложном виде стрельбы требует от новичка многомесячных тренировок. Некоторые люди достигают в овладении этим искусством поразительных успехов. Их мозг, функционирующий, словно компьютер, раз за разом мгновенно соотносит угол отклонения с перемещением мишени и точно определяет момент нажатия на спусковой крючок. Кое-кто способен стрелять подобным образом с бедра, либо поворачиваясь назад, либо наклоняясь назад, либо между ног. Это столь редкий дар, что его обладатели становятся артистами, а не наемными убийцами.
Но при скоростной стрельбе череда пуль рассеивается по мере увеличения расстояния, поэтому дистанция имеет большое значение. Пуля с неровной поверхностью, попавшая в край тарелки, способна легко разбить ее, точно так же, как несколько пуль, попавших в середину. Стрелок на холме использовал бы не автоматическую винтовку, а обычную. Боб знал, что большинство «теоретиков» полагали, будто это был легкий карабин М1, возможно, использовавшийся одним корсиканским мафиози, но сам он считал, что речь идет о винтовке калибра.22 с повышенной точностью стрельбы, вроде помпового «винчестера», из которого великий Херб Парсонс в пятидесятых годах за два дня поразил двадцать тысяч кубиков, подброшенных в воздух. Скорострельная винтовка.22 могла быть достаточно скорострельной для того, чтобы причинить немалый ущерб с этой позиции… а могла и не быть. Кто это может знать? И пуля, в металлургическом плане, настолько сильно отличалась бы от пули «манлихер-каркано», что по результатам изучения материалов ее оболочки и сердечника любой судебный эксперт очень быстро раскрыл бы секрет второй винтовки, опровергнув тем самым маскировочную версию «одиночного стрелка».
Таковы факты, которые после долгих споров признала и приняла широкая общественность. Свэггер признавал и принимал их – вплоть до своей беседы с Жанной Маркес.
Ее слова пробудили в нем воспоминания из давнего прошлого. Однажды, во времена бурной молодости, его преследовала группа людей, и рассказ Жанны о следе протектора на спине пальто был исполнен для него особого смысла. Удивительно, что спустя столько лет этот след вновь настиг его.
– Не могу поверить, что я нахожусь здесь, – произнес кто-то, прервав путешествие Свэггера во времени. Это был его друг, более молодой, лучше одетый – на вид преуспевающий далласский чиновник, в шерстяном костюме от «Хики Фримен»[8], – севший на скамейку рядом с ним.
– Мы включили в группу, расследовавшую убийство Кеннеди, самого неразговорчивого стажера, – сказал человек, после того как они обменялись приветствиями и рукопожатием. – Ежедневно он принимал от десяти до двадцати звонков от людей, которые точно знали, что в этом преступлении замешаны цыгане, Ватикан и японская императорская разведка.
В настоящее время Ник Мемфис служил специальным агентом, руководившим далласским управлением ФБР. Большинство людей назвали бы эту должность тепленьким местечком, но для него она стала последней ступенькой перед выходом на пенсию. Его карьера достигла кульминационной точки, когда новый директор Бюро услышал, что тот принимал непосредственное участие в расследовании трагического инцидента, произошедшего в огромном торговом центре в Миннесоте[9], и решил, что ему следует находиться подальше от центрального управления. Помощник директора, желчный тип по фамилии Ренфро, взял на себя деликатную миссию уговорить Ника перейти с должности заместителя директора в региональное управление, достаточно крупное и успешно расследовавшее больше дел, чем в среднем по стране, и вместе с тем не требовавшее радикальной перетряски или внесения кардинальных перемен в стиль руководства. Отныне его служба не была сопряжена с особыми хлопотами. Он должен подписывать требования, утверждать бюджет и следить за тем, чтобы следственные группы укомплектовывались надлежащим образом.
Свэггер молчал. Он знал, что привел своего более молодого приятеля в изумление несколько дней назад странной просьбой и что Нику нужно выговориться. Он дал ему возможность выпустить пар.
Свэггер был, как всегда, лаконичен и отстранен. Невольно возникало ощущение, будто он облачен в камуфляж, хотя на нем был костюм цвета хаки, напоминавший хозяйственную сумку, надетую на пугало. Он неловко закинул ногу на ногу, демонстрируя видавшие виды ботинки «нокона». Сидя он выглядел моложе, поскольку несколько старых ран придавали его походке некоторую несбалансированность и неуверенность. Другой морщился бы от боли, которая пронзала его бедро, и удивлялся, почему старик с таким упорством отказывается использовать болеутоляющие средства. Но сегодня по крайней мере он не надел традиционную выцветшую бейсболку с надписью «Razorbacks».
– Я должен тратить на тебя средства из программы защиты свидетелей Департамента юстиции, – кипятился Ник. – Кем ты себя возомнил, Марком Лейном?[10] Это сделал Освальд, и больше никто. Об этом свидетельствуют результаты всех расследований, самые последние компьютерные реконструкции, к этому заключению пришли все комиссии. Только сумасшедшие и вегетарианцы верят в заговор. Послушай, приятель, если станет известно, что я влез в это дело, Ренфро надерет мне задницу.
– Ценю твое расположение, – нарушил наконец молчание Свэггер. – И, пожалуйста, не думай, будто я сошел с ума. Я считаю, мой мозг функционирует вполне нормально. Медленно, как всегда, но нормально.
Ник издал звук, означавший разочарование.
– Приятель, мне не следовало даже пытаться перехитрить тебя. Кеннеди! Мог ли я подумать, что ты залезешь в эту яму с дерьмом!
– Если тебе нужно оправдание, ты можешь сказать им, что занялся расследованием убийства. Человек приезжает из Балтимора в Даллас, затем возвращается домой и погибает при обстоятельствах, которые очень напоминают профессионально организованное убийство.
– Расследование убийства в Балтиморе не входит в нашу юрисдикцию, – с раздражением возразил Ник. – Оно находится в компетенции местных властей.
– Сбивший его водитель приехал в Балтимор, чтобы выполнить эту работу, откуда-то – возможно, из Далласа. Это абсолютно точно, поскольку во всем мире одновременно действуют не более двух-трех профессиональных автомобильных киллеров, и, насколько мне известно, в Балтиморе их нет.
– Это ровным счетом ничего не значит. Его мог сбить пьяный.
– Я видел рапорт, составленный в Балтиморе. Там был свидетель: девушка, выгуливавшая собаку. Она все видела. После наезда он нажал на акселератор и умчался по прямой линии, не виляя и не отклоняясь в стороны, затем совершил резкий поворот влево на большой скорости и секунды через три скрылся из вида. При этом не было слышно визга тормозов, не осталось следов юза или заноса на обочину. Налицо все признаки профессионального вождения, пусть даже в Балтиморе и не обратили на это внимания. Если он приехал в город откуда-то, это твой клиент, и если ты задержишь его и докажешь, что он пересек границы между штатами, чтобы совершить преступление, то им наверняка заинтересуется прокурор Балтимора, и этот парень сгниет в тамошней тюрьме.
Ник знал, что этого едва ли будет достаточно. Он тщательно обдумал ситуацию, пытаясь понять, что из нее можно выжать. И пришел к выводу: заказные убийства случаются довольно редко, и арест киллера может стать хорошим достижением в карьере, несмотря на препоны со стороны мистера Ренфро. Возможно, если этот водитель-ас окажется закоренелым преступником и будут представлены достаточно убедительные доказательства – а Свэггер умеет это делать, – они могут привлечь группу экспертов из «Формулы-1», чтобы прикрыть его задницу и избавить всех от препирательств в суде. Пресса любит, когда ребята из «Формулы-1» выводят злодеев на чистую воду.
– Если будешь иметь дело с представителями местных властей, не упоминай фамилию Кеннеди. Ни в коем случае. Речь идет о межштатном преступлении. Я не хотел привлекать местного агента и воспользовался услугами одного парня, который работал раньше на ФБР. Которого я знаю и которому доверяю. Вот так. Кстати, кто ты на этот раз?
– Некий Джон «Джек» Брофи, горный инженер на пенсии, проживающий в Бойсе. Я навел справки о себе: эти ребята проделали действительно хорошую работу. Сегодня такое встретишь нечасто, – ответил Свэггер.
– Программа защиты свидетелей была разработана с целью сохранения жизни осведомителям в стане мафии, дабы те могли начать новую жизнь. Правда, обычно они вновь становятся самими собой. Эта процедура стоит дорого и занимает много времени. Поэтому-то я и не люблю применять ее в отношении кого бы то ни было, если его не зовут Вито[11].
– Хорошо, если тебе так больше нравится, зови меня Вито.
– Изложи мне свой план, Вито.
– У меня имеется записная книжка погибшего. Информации из нее можно почерпнуть немного, так как его почерк настолько ужасен, что бо́льшую часть записей прочитать просто невозможно. Она содержит расписание его встреч. Знаю точно, куда он ездил, с кем беседовал и о чем. Я пойду по тому же самому пути. Возможно, кто-то попытается разделаться со мной. Тогда что-нибудь и выяснится.
– Боже мой, неужели ты это серьезно? Тебе шестьдесят шесть лет, у тебя уже десять лет не работает бедро, – и ты собираешься выступить в роли приманки? С чего ты взял, что сможешь противостоять профессионалу, который лет на сорок моложе тебя, и при этом остаться в живых?
– Если дело дойдет до оружия, я до сих пор выбиваю девяносто девять из ста.
– Ты вооружен? – спросил Ник.
– Пока нет. Если почувствую, что оказался в чьем-то прицеле, у меня имеется «супер» калибра.38 с тремя обоймами, спрятанный в моей комнате в отеле «Адольфус». Я думаю, если придется стрелять, то через ветровое стекло или дверные панели. Следовательно, понадобятся скорость и сила, а не пространство.
– Эти винтовки рикошетят как сумасшедшие.
– Я знаю. Буду соблюдать осторожность.
– Хорошо. Дам тебе номер телефона, по которому будешь звонить мне каждое утро и сообщать о своем расписании и планах на день. По возможности буду обеспечивать группой поддержки, для пущей уверенности, что у тебя никого нет на хвосте. Если кто-то обнаружится, я позвоню на мобильник, который ты получишь от меня, и мы устроим на него засаду. Я не должен говорить тебе это как друг, но как федеральный служащий – обязан: не надо строить из себя ковбоя. Стреляй только в том случае, если стреляют в тебя или если твоя жизнь подвергается опасности. Мне очень хочется, чтобы дело обошлось вовсе без стрельбы – не потому, что боюсь, что ты промахнешься, а потому, что один из них может застрелить осиротевшего вундеркинда-скрипача по пути в Осло за Нобелевской премией мира. Держи меня в курсе, брат Брофи, иначе я буду вынужден арестовать тебя.
– Я всегда играю по правилам.
– Нет, никогда! Что уже немало поспособствовало моей карьере. Если ты скажешь, что это в конечном счете связано с тайной, которую мы почти раскрыли двадцать лет назад, но которая в последний момент выскользнула из наших рук, – замечательно. Я приму это с осторожностью, как боящийся отправиться на пенсию бюрократ, коим уже давно являюсь. Но я помню: все, что я имею, – это только благодаря той бешеной гонке, которую мы начали в Новом Орлеане. В девяносто третьем я стал звездой Бюро. И никогда не забуду, что ты спас мне жизнь во время этой гонки. Я всегда буду чувствовать себя обязанным тебе и буду рядом в этой последней бешеной гонке, пусть это даже и безумие. Просто… будь осторожен.
– Спасибо, Ник. Держись меня, и мы добьемся, что тебя вернут в Вашингтон.
– Ну да, – сказал Ник. – Скорее всего, в гробу или в наручниках… Так, где первая остановка?
– Вон там, – ответил Боб, дернув плечом в сторону окна в углу седьмого этажа. В сторону снайперского гнезда.
Он заплатил тринадцать с половиной долларов и получил нечто вроде портативного магнитофона с ремешком для ношения на шее. Ему показали кнопку, на которую нужно нажать, когда лифт доставит его на седьмой этаж, дабы аппарат начал воспроизводить комментарии по мере его перемещений по этажу с определенной скоростью и в определенном направлении. Он прекрасно понимал: эта запись была предназначена не для того, чтобы служить гидом для посетителей, большинство из которых прекрасно знали, где они находятся и что видят, а для того, чтобы изолировать их, заставить идти в заданном темпе и воспрепятствовать болтовне, создавая ощущение, будто это святилище.
И оно таковым и было, содержа не останки святого, а останки прошлого. Заваленное пустыми картонными коробками, заброшенное помещение на седьмом этаже, каким оно являлось сорок девять лет назад, превратилось в музей Джона Кеннеди – зримое свидетельство событий того дня, выдержанное в нейтральном ключе, без негодования и ярости. Бобу не требовались напоминания, поэтому он не стал включать магнитофон и проскользнул сквозь небольшую толпу туристов, стоявших маленькими группками возле каждого из стендов с фотографиями. Маршрут заканчивался у главной достопримечательности.
Свэггер окинул ее взглядом. Добродетельные отцы Далласа решили оградить святыню от ребяческих попыток некоторых не в меру впечатлительных посетителей представить себя Ли Харви Освальдом и прицелиться из воображаемой винтовки с того самого места, в котором тот находился, и из того самого положения, которое тот занимал в момент выстрела. Они установили у окна плексигласовый куб, словно заключив в него, как насекомое в куске янтаря, злой дух из прошлого.
Боб смотрел на груду коробок из-под книг издательства Скотта Форсмэна, расположенных в том самом порядке, в каком их расположил этот чокнутый из Нового Орлеана, соорудив из них нечто вроде маленькой детской крепости. Коробки скрывали его от всех, кто находился на седьмом этаже, и в то же время обеспечивали прекрасный обзор пространства за окном. В молодости Освальд служил в морской пехоте, и там его научили правильно выбирать и оборудовать позицию. Было очевидно, что он не забыл эти уроки.
Свэггер никак не мог определиться с тем, какие чувства должен испытывать. Слишком многие приходили в этот грязный уголок грязного здания и смотрели сквозь грязное окно, чтобы проникнуться ощущением судьбоносности произошедшего здесь некогда события. Боб подошел к окну – не к тому, через которое стрелял Освальд, оно было недоступно из-за плексигласового куба, – а к соседнему, чтобы посмотреть, как близко сходятся две диагонали на улице. Если он не ошибался, самая длинная составляла восемьдесят метров. Выстрел в голову. Меньше ста метров. Дистанция не имела такого значения, как угол прицеливания: он пришел сюда именно ради этих углов. Этот был выходящий, около трех или четырех градусов влево, слегка уменьшающийся с увеличением дистанции, смещавшийся справа влево, но столь же медленно. При наличии современного охотничьего снаряжения и сто́ящей какую-нибудь сотню долларов оптики «уолмарт», произведенной на китайских заводах вроде «Би-Эс-Эй» или «Таско», сделать подобный выстрел не составляет труда. Устойчивость тщательно сконструированного сооружения из коробок обеспечивала его высокую точность.
В глаза Свэггеру бросилось и кое-что другое. Во-первых, когда огромный лимузин совершал поворот в сто двадцать градусов, он должен был почти остановиться или, по крайней мере, двигаться настолько медленно, что его движение не имело никакого значения для прицеливания. Кроме того, он находился так близко – двадцать пять метров, почти вертикально внизу. Грудь и голова Кеннеди должны быть хорошо видны отсюда. Боб попытался понять, почему Освальд не воспользовался такой возможностью. Вероятно, потому, что тогда ему пришлось бы слишком далеко высунуться из окна. Или потому, что если бы у него была более выгодная позиция, то у полицейских тоже. Хороший стрелок с четырехдюймовым «смит-и-вессоном». 357 или «кольтом». 45 АСР, которыми в те времена была вооружена далласская полиция, мог вытащить пистолет и произвести выстрел в течение секунды. Возможно, Освальд стал бы единственной жертвой в тот день, кому пуля из «смит-и-вессона» агента спецслужб вышибла бы мозги. Возможно, у него затуманился взор, либо он испытал сомнение, приступ страха, чувство сожаления, или утратил решимость, уверенность в себе. Все это могло послужить причиной, но что же все-таки ею послужило?
Свэггер посмотрел вправо. Освальд не произвел этот выстрел. Он позволил автомобилю завернуть за угол и скрыться за шеренгой дубов, после чего стрелял сквозь них. Почему он совершил такую глупость? Был ли он идиотом, безнадежным неудачником, или его просто охватила паника?
Затем Свэггер бросил взгляд на первый знак Х на Элм-стрит, куда попала вторая пуля Освальда, после первого промаха. По всей вероятности, это была его лучшая возможность, но он упустил и ее – по крайней мере, в том смысле, что попал не в голову, а в верхнюю часть спины, под шею. Да, только что произошла отдача, но цель находилась всего в шестидесяти метрах внизу и под углом, под которым она не выглядела перемещавшейся в пространстве слишком быстро. Можно считать, что он промахнулся и, с учетом отсутствия видимой реакции президента на выстрел, мог решить, что совершил абсолютный промах. Тем не менее напрашивается мысль, что если он намеревался попасть в голову, то обязательно попал бы в нее с первого раза, даже с большего расстояния, когда она представляла бы собой меньшую по размерам цель. Он же попал в нее только с третьего раза. Никакие сомнения, никакие сожаления, никакие страдания, никакие силы не способны отменить тот факт, что пуля калибра 6,5 мм поразила Джона Кеннеди в голову в 12.30 22 ноября 1963 года и потрясла мир жестокой реальностью расколотого черепа, дымящегося мозга, предсмертных конвульсий.
«Мог ли Освальд произвести этот выстрел?» – размышлял Боб. Вопрос отнюдь не абстрактный. Он мог обладать необходимыми навыками, но они зависели от типа использовавшегося им оружия и конкретных обстоятельств. Парень был полным ничтожеством, стрелявшим в президента Соединенных Штатов в спешке, используя незнакомое ему оружие – его обучали стрельбе из старой полуавтоматической винтовки «М1 Гаранд», как и Боба, – и у него в организме наверняка произошел мощный выброс адреналина. Следует также учитывать охотничью лихорадку и явный дефицит кислорода. И все же он выстрелил.
Это легкий выстрел. Боб мог бы выполнить его экспромтом, как и любой из дюжины снайперов, которых он знал. И что с того? Вопрос заключался в следующем: мог ли этот подонок, с его ненавистью, ожесточением и бредовыми политическими взглядами, с его никчемностью и длительной историей неудач произвести тот самый выстрел, в тот самый день, в то самое время?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать характеристики и возможности винтовки. Свэггер обернулся, и, словно по волшебству, перед ним предстал карабин «С2766 Манлихер Каркано», модель 1938, изготовленный в Терни, Италия, в 1941 году неизвестным механиком. «Оружейным кузнецом» – было бы слишком громко сказано. Дрянной четырехкратный прицел из Японии, еще не успевшей вырастить своего послевоенного гения оптики, располагался в держателе из медно-свинцового сплава, который крепился на двух винтах вместо четырех. Его изображение предстало перед глазами Боба на фотографии в натуральную величину, висевшей в паре метров от него. Он подошел к ней и внимательно ее рассмотрел.
Судебные эксперты-баллистики ФБР тщательно исследовали карабин, но Боб, изучив их заключение, нашел его несколько сомнительным. Агент Фрэзиер пользовался в Бюро репутацией крупного специалиста по оружию, но Свэггер знал, что он специализировался в стрельбе по крупным, неподвижным мишеням на больших дистанциях из служебных винтовок через открытые прицелы. Он обладал такими навыками, как выносливость, тонкое чувство ветра, контроль над спусковым крючком и нервной системой. Но не был хорошо знаком с телескопическим прицелом и высокоточной стрельбой. Мантра снайпера – один выстрел, один убитый – ему чужда. Хотя его свидетельства в определенных областях представлялись не вполне убедительными, Свэггер решил познакомиться с ними более тщательно на следующий день.
На фотографии винтовка, во всем блеске своего двухмерного изображения, выглядела так, как если бы принадлежала восьмилетнему оловянному солдатику в кителе из красного папье-маше – юной версии Щелкунчика. Он появился на сцене, когда Никки переживала свою балетную стадию и еще помнила мальчиков с негнущимися ногами и нарисованными на щеках красными кругами, в высоких псевдогусарских киверах из картона. Такой миниатюрной и причудливой казалась эта винтовка. Она совсем не напоминала боевое оружие.
Как и многим другим, изготовленным в странах Средиземноморья, ей недоставало серьезности и внушительности. Из нее едва ли можно точно поразить цель на расстоянии полтора километра, а прикрепленным к ней штыком вряд ли можно было выпустить кишки человеку, что под силу винтовкам «маузер», «спрингфилд», «ли-энфилд». Ее можно было бы использовать для охоты на кроликов вследствие небольшого калибра: максимум.264 в эпоху, предшествовавшую появлению высокоскоростного пороха, но не.30 с его тоннами дульной энергии.
Баллистические свойства не производили большого впечатления. Боб рассмотрел штампованный медно-свинцовый держатель прицела, хорошо видный на фотографии, и заметил два пустых отверстия для винтов, предназначенные для крепления прицела на винтовке. Какое влияние могло оказать их отсутствие на события того дня? Как долго могли эти винты жестко удерживать прицел, если они вообще когда-нибудь затягивались? Каковы последствия неплотного крепления прицела, который произвольно менял свое положение после каждого выстрела, что негативно сказывалось на точности? Все хорошие стрелки плотно затягивают крепежные винты, прежде чем приступить к стрельбе.
Сделал ли это Освальд? Знал ли он о необходимости этой меры? В Корпусе морской пехоты его не учили пользоваться оптическим прицелом, он был знаком лишь с системой крепления пип-сайта винтовки М1 – блестящим механическим устройством той эпохи. Знал ли Освальд концепцию регулировки прицела? Был ли этот прицел отрегулирован? Было ли потом восстановлено его положение? Все эти вопросы требовали ответов, и только после этого можно вынести вердикт по поводу возможностей данной конкретной винтовки.
Если именно из нее были произведены роковые выстрелы, он должен узнать о ней как можно больше. Боб решил приобрести эту модель – они продавались всюду и стоили не больше трех сотен. Мог ли он изучить отдачу? Мог ли он быстро найти цель через этот маленький четырехкратный и не очень чистый прицел? Могла ли винтовка сохранять точность прицела на протяжении серии выстрелов? Мог ли этот импровизированный ремень улучшить точность прицела, если это действительно Освальд, имевший опыт обращения с ружейным ремнем со времени службы в морской пехоте, приспособил его при подготовке к стрельбе? Все это требовалось выяснить.
Свэггер устал от этого места. Ничего особенного, никакой эмоциональной реакции на иностранных туристов, резвившихся детей, приезжих из Огайо нелепого вида. Просто пришло время отправляться восвояси.
Рядом с оживленной улицей, в самом центре города, высился поросший травой холм. В его склон было встроено некое подобие античного храма, свидетельствовавшее о том, что когда-то в Америке отдавали дань древнегреческой модели государственного устройства. Правда, сегодня это походило на декорации к фильму о Древнем Риме, и при виде ее возникало ощущение, что вот-вот появятся люди в тогах.
Свэггер стоял на вершине холма, у расположенных по окружности колонн, и старался не думать о тогах. Он определял углы. Всего метрах в двадцати под ним по Элм-стрит автомобили мчались к тройной эстакаде. Травянистый склон сбегал прямо к обочине. Улица перетекала в Стеммонс-фривэй, а еще дальше простиралось напоминавшее поверхность бильярдного стола зеленое поле Дили-Плаза.
Лучшую позицию для стрельбы трудно найти. Группа профессиональных киллеров, не имевших доступа в здание строительной компании Ти-Би-Ди, маячившее слева, за несколькими тонкими деревцами, наверняка выбрала бы это место. Они вполне могли пронести сюда автоматы времен Второй мировой войны – «томпсоны», «шмайссеры»[12], коими Америка изобиловала в 1963 году, – и устроить настоящую бойню, в которой едва ли кто-нибудь выжил. Потом могли бы огнем проложить себе путь отхода, но им вряд ли удалось бы прорваться за ближайший блокпост в нескольких километрах от центра города, где они неминуемо попали бы под ливень пуль подоспевшей полиции.
А если стрелок один, и он знал, что необходимо поразить цель первым выстрелом, причем произвести его одновременно с одним из неуверенных выстрелов этого ничтожества Освальда, который непременно промахнулся бы? У него был бы угол обзора девяносто градусов, и он мог бы уверенно попасть в пассажира автомобиля, двигавшегося с неизвестной для него, возможно, непостоянной скоростью. Сидевший за рулем агент спецслужб непременно нажал бы на акселератор в потенциальной зоне обстрела, чтобы как можно быстрее покинуть ее. Какое преимущество могло быть достигнуто за счет использования такой схемы?
Освальд не мог играть главную роль. Ему пришлось бы потратить массу времени, чтобы добиться высокой скорости и точности стрельбы из винтовки, учась стрелять по тарелочкам. Приобретение навыков быстроты реакции и меткости в этом очень сложном виде стрельбы требует от новичка многомесячных тренировок. Некоторые люди достигают в овладении этим искусством поразительных успехов. Их мозг, функционирующий, словно компьютер, раз за разом мгновенно соотносит угол отклонения с перемещением мишени и точно определяет момент нажатия на спусковой крючок. Кое-кто способен стрелять подобным образом с бедра, либо поворачиваясь назад, либо наклоняясь назад, либо между ног. Это столь редкий дар, что его обладатели становятся артистами, а не наемными убийцами.
Но при скоростной стрельбе череда пуль рассеивается по мере увеличения расстояния, поэтому дистанция имеет большое значение. Пуля с неровной поверхностью, попавшая в край тарелки, способна легко разбить ее, точно так же, как несколько пуль, попавших в середину. Стрелок на холме использовал бы не автоматическую винтовку, а обычную. Боб знал, что большинство «теоретиков» полагали, будто это был легкий карабин М1, возможно, использовавшийся одним корсиканским мафиози, но сам он считал, что речь идет о винтовке калибра.22 с повышенной точностью стрельбы, вроде помпового «винчестера», из которого великий Херб Парсонс в пятидесятых годах за два дня поразил двадцать тысяч кубиков, подброшенных в воздух. Скорострельная винтовка.22 могла быть достаточно скорострельной для того, чтобы причинить немалый ущерб с этой позиции… а могла и не быть. Кто это может знать? И пуля, в металлургическом плане, настолько сильно отличалась бы от пули «манлихер-каркано», что по результатам изучения материалов ее оболочки и сердечника любой судебный эксперт очень быстро раскрыл бы секрет второй винтовки, опровергнув тем самым маскировочную версию «одиночного стрелка».