Стивен Хантер
Третья пуля
Посвящается друзьям второй половины жизни, так украсившим ее:
Гэри Голдбергу
Джею Карру
Эду ДеКарло
Фрэнку Старру
Роджеру Трупу
Пора кончать с этим, ребята, что это за звук? Гляньте, что происходит вокруг.
«For What It’s Worth»Buffalo Springfield
ЧАСТЬ 1
США
Здесь что-то происходит
Глава 01
Балтимор
Тротуар вздымался вверх и нырял вниз, продуваемый наискось ветром, воющим в ночи.
Стоп! Необходимо уточнение. Не было никакого вздымания и ныряния. То же самое относится к «продуваемому наискось» и «воющему в ночи».
Так только казалось Эптэптону, поскольку ветер, нарушавший стабильность тротуара, дул исключительно в его сознании. «Зефир», вызванный водкой, существенно удлинял дорогу от бара, из которого он только что вышел, до дома, где жил. Расположенного в нескольких сотнях метров.
Эптэптон – алкоголик, успешный писатель, меланхолик и любитель оружия – находился в состоянии, которое можно назвать опьянением средней степени. Его болтало на ветру, словно тростинку, и он был очень счастлив – ведь три порции водки с мартини могли полностью удовлетворить человека, обладающего весьма умеренными способностями к поглощению алкоголя, а лежавший впереди путь, хотя и сопряженный с некоторыми трудностями, не казался непреодолимым. В конце концов, ему нужно пройти еще несколько метров, перейти улицу и затем…
Лирическое отступление. Пауза для автобиографической интерлюдии. Под воздействием алкоголя это допустимо. Одно предполагает другое, и в данном случае предположение вполне уместно.
Улица называлась Лайт-стрит[1], и это предполагало весьма обнадеживающее завершение вечера. Свет сердца, свет души, свет в конце туннеля, свет как символ надежды и жизни. Но также «Свет» – знаменитая газета, редакция которой находилась примерно в километре по той же самой Лайт-стрит. Она выходила ежедневно на протяжении ста восьмидесяти лет, или около того, из которых он проработал в ней двадцать шесть, а его жена работала там до сих пор.
Да, это тот самый Джеймс Эптэптон, журналист, знаменитость местного масштаба, который со временем занялся литературным трудом и начал писать книги в твердой обложке, посвященные перестрелкам и героям-стоикам. Ему минуло шестьдесят пять, он находился в зените довольно скромной славы и был, в общем, доволен собой. У него имелось все: красавица жена, пара миллионов, прекрасный дом в сказочном районе города, определенная репутация, достаточная для того, чтобы наслаждаться ею, щедрый контракт, чрезвычайно заманчивый проект на будущее и целый арсенал оружия.
Причиной поглощения трех порций водки с мартини было освобождение, а не празднование некого события. Его жена отсутствовала – ха-ха-ха, – тем хуже для нее. Она была в гостях у своей сотрудницы, кажется, на вечеринке по случаю дня рождения – кстати, почему женщины так серьезно относятся к дням рождения? – и поэтому он в одиночестве отправился в близлежащее бистро, где съел бургер, выпил кружку «Будвайзера», затем бокал № 1, который существенно ослабил его решимость противостоять соблазну со стороны бокала № 2. Тот, в свою очередь, камня на камне не оставил от его решимости противостоять соблазну со стороны бокала № 3. К счастью, бокала № 4 не последовало, иначе он просто заснул бы в туалете.
Ну, ладно. Где я был до лирического отступления? Что это за место? Где я нахожусь?
Ха-ха-ха.
Ах, да. Его целью был дом. Он. Шел. Домой.
Улица отклонилась в сторону, потом завертелась. Она то выгибалась, то опадала – и тогда открывался вид на долину. Она раскачивалась. Вращалась. Тряслась. Грохотала. Извивалась. Пузырилась. Кипела. Волновалась.
Он рассмеялся.
– Ты находишь себя забавным? – всегда спрашивала жена, и он действительно считал, что это так.
Настроение улучшилось благодаря химическому воздействию продукта, полученного из картофеля потомками кулаков. Тот самый Джеймс Эптэптон добился признания. Такое редко, но происходит в низшей лиге литературных знаменитостей.
– Мистер Эптэптон?
Уже выпивший половину бокала № 3, он поднял глаза и увидел молодого человека серьезного вида, похожего на помощника менеджера.
– Я только хотел сказать, что прочел все ваши книги. Меня к ним пристрастил отец. Мне они очень нравятся.
– Ну, что же, – сказал Эптэптон, – скажем, большое спасибо.
Молодой человек присел рядом и принялся изливать свое восхищение творчеством Эптэптона, а тот поделился с ним опытом. Эта сделка принесла выгоду обоим, и когда после завершения бокала № 3 в потоке хвалебных речей возникла пауза, Эптэптон деликатно извинился, попрощался (с Томом? может быть, Джеком? или Сэмом?) и удалился. Таким образом, настроение у него было прекрасным. Он пересек Лайт-стрит, и теперь от горизонтального положения в постели его отделяла лишь узкая аллея, носившая имя Черчилля.
В угнанном черном «Камаро», припаркованном на Лайт-стрит, сидел русский и смотрел в окно. С терпением, присущим истинному профессионалу, он занимал этот наблюдательный пункт уже в течение трех дней, и один из его талантов заключался в умении точно определять, когда обстоятельства благоприятствуют ему, а когда нет.
Так, полицейский сканер выдал свой усеченный десятизначный код и лаконичные идентификаторы местоположения, что свидетельствовало об отсутствии полиции в зоне, непосредственно прилегающей к Федеральному холму. Улицы, блестевшие росой, пусты, если не считать периодически перемещавшиеся взад и вперед компании подвыпивших молодых людей.
Функциональные возможности появившегося клиента были ограничены вследствие алкогольного опьянения и чрезмерной любви к себе.
Русский увидел мужчину в джинсах и твидовом пальто, в очках, похожих на те, что носят писатели. Троцкий, трансформировавшийся из Оруэлла с помощью Армани или кого-нибудь в этом роде. Такие очки можно увидеть в Нью-Йорке. Лицо круглое, самодовольное, поросшее бородой а-ля Хемингуэй. Из всех человеческих качеств наиболее явственно из него выпирал нарциссизм. Дорогие красивые туфли. Элегантно одетый тип.
Если исключить непредвиденное вмешательство сверхъестественных сил, которые благоприятствуют авторам триллеров, как никому другому в мире, это, по всей вероятности, должно произойти сегодня вечером. Русский не верил в сверхъестественные силы – лишь в силу быстрого автомобиля, способного сломать позвоночник бедному, ничего не подозревающему идиоту вроде этого в ста случаях из ста. Он видел, как делают это другие, он делал это сам. У него хватало хладнокровия и жестокости для того, чтобы причинять такие страшные травмы и не испытывать при этом особых эмоций. Он хорошо оплачиваемый профессионал.
Сегодняшний клиент, ослабленный воздействием алкоголя, сумел пересечь Лайт-стрит, не упав. Он перемещался в пространстве, прилагая чрезмерные усилия по контролю над собой, что характерно для пьяных. Рывок вперед, движение по инерции при отсутствии способности его адаптации: он оказывался не там, куда стремился, а там, куда его влекла неведомая сила, и в последний момент, пошатнувшись, производил боковую корректировку положения тела, как это делают клоуны.
Все это ровным счетом ничего не значило для русского, который не находил в данной ситуации ничего смешного. Он отмечал расстояния, углы и поверхности, чтобы правильно рассчитать скорость и, соответственно, силу удара. Буднично соединил два проводка из вырванного из приборной панели блока зажигания – и могучий, похожий на зверя автомобиль сразу ожил. Его многочисленные лошади под капотом, как и газы в выхлопной трубе, не производили слишком сильного шума. Он включил первую передачу, выехал на пустую улицу и немного подождал, поскольку ему требовалось по меньшей мере три секунды для разгона до скорости восемьдесят километров в час, необходимой для смертельного удара.
По обеим сторонам дороги простиралось не что иное, как Балтимор. В конце аллеи Черчилля, где с одной стороны высилась церковь, а с другой тянулась череда одноквартирных домов, предназначенных для миниатюрных людей 40-х годов XIX века, Эптэптон изменил направление и пересек перекресток. В городских документах место, по которому он теперь перемещался в пространстве, значилось улицей, хотя много лет назад она была проложена как аллея. Обрамлявшие ее крошечные кирпичные домики некогда служили жилищами для слуг или использовались в качестве административных и хозяйственных зданий и располагались позади больших домов, выходивших фасадами на более широкие, более презентабельные улицы. На протяжении ста лет эта аллея была завалена отходами жизнедеятельности свиней и лошадей вперемежку с кровью и потом негров и иммигрантов, обеспечивавших роскошную жизнь обитателям больших домов. Затем она неизбежно превратилась в трущобный закоулок, но дома здесь стояли добротные, и сносить их не стали. Последовавшее облагораживание выразилось в форме влажно поблескивавшей брусчатки из позапрошлого века, маленьких стилизованных газовых фонарей, аккуратных садиков, расписанных стен. Крошечные домики подверглись полномасштабной реконструкции и дали приют модной городской молодежи. Эптэптон принялся развлекаться изобретением сексуальных извращений, которые, как он воображал, имели место по обе стороны аллеи Черчилля. И тут до его слуха донесся шум автомобильного двигателя.
Ага. Это означало, что он должен отрегулировать свой плохо функционировавший внутренний гироскоп и перейти с брусчатки на тротуар. Сзади нарастал низкий рокот.
Эптэптон обернулся и увидел в тридцати метрах обтекаемые формы «Камаро». Его ослепил яркий свет фар. Он поднял руку и дружелюбно улыбнулся, давая понять, что уступает превосходящей мощи и сейчас предпримет мужественную попытку сойти на обочину. В тот же самый момент он застыл на месте, пораженный неожиданной мыслью.
Происходящее напомнило ему ситуацию, описанную в одной из его книг: плохие парни, заядлые автомобилисты, использовали «камаро», «чарджеры» и «транс-амы», чтобы сбивать людей. Работая над этой книгой, он решил, что нужно на время отказаться от огнестрельного оружия и заменить его автомобилем. Однако, судя по всему, это не очень понравилось читающей публике. В другой книге он попробовал прибегнуть к мечам – тоже без особого успеха. У него, поклонника огнестрельного оружия, лучше всего получалось описание перестрелок.
Во всяком случае, это походило на сцену из «Грозового вечера», когда человека окликнули, а он рассмеялся, увидев в конце аллеи расплывчатые очертания черного, сверкающего, покрытого влагой автомобиля, блестящая поверхность которого таинственным образом отражала преломляющиеся лучи уличных фонарей – как в фильме в стиле «нуар».
«Это из моего подсознания», – подумал он.
В следующую секунду автомобиль набрал скорость.
Эптэптон не представлял, что можно ездить так быстро, но у него не осталось времени для обработки этой информации. Ноги оторвались от земли, и он взлетел в воздух.
Он не почувствовал никакой боли, хотя удар сопровождался сильным глухим стуком. Не было боли и тогда, когда он опустился на землю бесформенной массой изломанного тела. «О, как же она разозлится на меня!» – думал он, лежа на брусчатке, поскольку знал, что у него большие проблемы с женой.
Тротуар вздымался вверх и нырял вниз, продуваемый наискось ветром, воющим в ночи.
Стоп! Необходимо уточнение. Не было никакого вздымания и ныряния. То же самое относится к «продуваемому наискось» и «воющему в ночи».
Так только казалось Эптэптону, поскольку ветер, нарушавший стабильность тротуара, дул исключительно в его сознании. «Зефир», вызванный водкой, существенно удлинял дорогу от бара, из которого он только что вышел, до дома, где жил. Расположенного в нескольких сотнях метров.
Эптэптон – алкоголик, успешный писатель, меланхолик и любитель оружия – находился в состоянии, которое можно назвать опьянением средней степени. Его болтало на ветру, словно тростинку, и он был очень счастлив – ведь три порции водки с мартини могли полностью удовлетворить человека, обладающего весьма умеренными способностями к поглощению алкоголя, а лежавший впереди путь, хотя и сопряженный с некоторыми трудностями, не казался непреодолимым. В конце концов, ему нужно пройти еще несколько метров, перейти улицу и затем…
Лирическое отступление. Пауза для автобиографической интерлюдии. Под воздействием алкоголя это допустимо. Одно предполагает другое, и в данном случае предположение вполне уместно.
Улица называлась Лайт-стрит[1], и это предполагало весьма обнадеживающее завершение вечера. Свет сердца, свет души, свет в конце туннеля, свет как символ надежды и жизни. Но также «Свет» – знаменитая газета, редакция которой находилась примерно в километре по той же самой Лайт-стрит. Она выходила ежедневно на протяжении ста восьмидесяти лет, или около того, из которых он проработал в ней двадцать шесть, а его жена работала там до сих пор.
Да, это тот самый Джеймс Эптэптон, журналист, знаменитость местного масштаба, который со временем занялся литературным трудом и начал писать книги в твердой обложке, посвященные перестрелкам и героям-стоикам. Ему минуло шестьдесят пять, он находился в зените довольно скромной славы и был, в общем, доволен собой. У него имелось все: красавица жена, пара миллионов, прекрасный дом в сказочном районе города, определенная репутация, достаточная для того, чтобы наслаждаться ею, щедрый контракт, чрезвычайно заманчивый проект на будущее и целый арсенал оружия.
Причиной поглощения трех порций водки с мартини было освобождение, а не празднование некого события. Его жена отсутствовала – ха-ха-ха, – тем хуже для нее. Она была в гостях у своей сотрудницы, кажется, на вечеринке по случаю дня рождения – кстати, почему женщины так серьезно относятся к дням рождения? – и поэтому он в одиночестве отправился в близлежащее бистро, где съел бургер, выпил кружку «Будвайзера», затем бокал № 1, который существенно ослабил его решимость противостоять соблазну со стороны бокала № 2. Тот, в свою очередь, камня на камне не оставил от его решимости противостоять соблазну со стороны бокала № 3. К счастью, бокала № 4 не последовало, иначе он просто заснул бы в туалете.
Ну, ладно. Где я был до лирического отступления? Что это за место? Где я нахожусь?
Ха-ха-ха.
Ах, да. Его целью был дом. Он. Шел. Домой.
Улица отклонилась в сторону, потом завертелась. Она то выгибалась, то опадала – и тогда открывался вид на долину. Она раскачивалась. Вращалась. Тряслась. Грохотала. Извивалась. Пузырилась. Кипела. Волновалась.
Он рассмеялся.
– Ты находишь себя забавным? – всегда спрашивала жена, и он действительно считал, что это так.
Настроение улучшилось благодаря химическому воздействию продукта, полученного из картофеля потомками кулаков. Тот самый Джеймс Эптэптон добился признания. Такое редко, но происходит в низшей лиге литературных знаменитостей.
– Мистер Эптэптон?
Уже выпивший половину бокала № 3, он поднял глаза и увидел молодого человека серьезного вида, похожего на помощника менеджера.
– Я только хотел сказать, что прочел все ваши книги. Меня к ним пристрастил отец. Мне они очень нравятся.
– Ну, что же, – сказал Эптэптон, – скажем, большое спасибо.
Молодой человек присел рядом и принялся изливать свое восхищение творчеством Эптэптона, а тот поделился с ним опытом. Эта сделка принесла выгоду обоим, и когда после завершения бокала № 3 в потоке хвалебных речей возникла пауза, Эптэптон деликатно извинился, попрощался (с Томом? может быть, Джеком? или Сэмом?) и удалился. Таким образом, настроение у него было прекрасным. Он пересек Лайт-стрит, и теперь от горизонтального положения в постели его отделяла лишь узкая аллея, носившая имя Черчилля.
В угнанном черном «Камаро», припаркованном на Лайт-стрит, сидел русский и смотрел в окно. С терпением, присущим истинному профессионалу, он занимал этот наблюдательный пункт уже в течение трех дней, и один из его талантов заключался в умении точно определять, когда обстоятельства благоприятствуют ему, а когда нет.
Так, полицейский сканер выдал свой усеченный десятизначный код и лаконичные идентификаторы местоположения, что свидетельствовало об отсутствии полиции в зоне, непосредственно прилегающей к Федеральному холму. Улицы, блестевшие росой, пусты, если не считать периодически перемещавшиеся взад и вперед компании подвыпивших молодых людей.
Функциональные возможности появившегося клиента были ограничены вследствие алкогольного опьянения и чрезмерной любви к себе.
Русский увидел мужчину в джинсах и твидовом пальто, в очках, похожих на те, что носят писатели. Троцкий, трансформировавшийся из Оруэлла с помощью Армани или кого-нибудь в этом роде. Такие очки можно увидеть в Нью-Йорке. Лицо круглое, самодовольное, поросшее бородой а-ля Хемингуэй. Из всех человеческих качеств наиболее явственно из него выпирал нарциссизм. Дорогие красивые туфли. Элегантно одетый тип.
Если исключить непредвиденное вмешательство сверхъестественных сил, которые благоприятствуют авторам триллеров, как никому другому в мире, это, по всей вероятности, должно произойти сегодня вечером. Русский не верил в сверхъестественные силы – лишь в силу быстрого автомобиля, способного сломать позвоночник бедному, ничего не подозревающему идиоту вроде этого в ста случаях из ста. Он видел, как делают это другие, он делал это сам. У него хватало хладнокровия и жестокости для того, чтобы причинять такие страшные травмы и не испытывать при этом особых эмоций. Он хорошо оплачиваемый профессионал.
Сегодняшний клиент, ослабленный воздействием алкоголя, сумел пересечь Лайт-стрит, не упав. Он перемещался в пространстве, прилагая чрезмерные усилия по контролю над собой, что характерно для пьяных. Рывок вперед, движение по инерции при отсутствии способности его адаптации: он оказывался не там, куда стремился, а там, куда его влекла неведомая сила, и в последний момент, пошатнувшись, производил боковую корректировку положения тела, как это делают клоуны.
Все это ровным счетом ничего не значило для русского, который не находил в данной ситуации ничего смешного. Он отмечал расстояния, углы и поверхности, чтобы правильно рассчитать скорость и, соответственно, силу удара. Буднично соединил два проводка из вырванного из приборной панели блока зажигания – и могучий, похожий на зверя автомобиль сразу ожил. Его многочисленные лошади под капотом, как и газы в выхлопной трубе, не производили слишком сильного шума. Он включил первую передачу, выехал на пустую улицу и немного подождал, поскольку ему требовалось по меньшей мере три секунды для разгона до скорости восемьдесят километров в час, необходимой для смертельного удара.
По обеим сторонам дороги простиралось не что иное, как Балтимор. В конце аллеи Черчилля, где с одной стороны высилась церковь, а с другой тянулась череда одноквартирных домов, предназначенных для миниатюрных людей 40-х годов XIX века, Эптэптон изменил направление и пересек перекресток. В городских документах место, по которому он теперь перемещался в пространстве, значилось улицей, хотя много лет назад она была проложена как аллея. Обрамлявшие ее крошечные кирпичные домики некогда служили жилищами для слуг или использовались в качестве административных и хозяйственных зданий и располагались позади больших домов, выходивших фасадами на более широкие, более презентабельные улицы. На протяжении ста лет эта аллея была завалена отходами жизнедеятельности свиней и лошадей вперемежку с кровью и потом негров и иммигрантов, обеспечивавших роскошную жизнь обитателям больших домов. Затем она неизбежно превратилась в трущобный закоулок, но дома здесь стояли добротные, и сносить их не стали. Последовавшее облагораживание выразилось в форме влажно поблескивавшей брусчатки из позапрошлого века, маленьких стилизованных газовых фонарей, аккуратных садиков, расписанных стен. Крошечные домики подверглись полномасштабной реконструкции и дали приют модной городской молодежи. Эптэптон принялся развлекаться изобретением сексуальных извращений, которые, как он воображал, имели место по обе стороны аллеи Черчилля. И тут до его слуха донесся шум автомобильного двигателя.
Ага. Это означало, что он должен отрегулировать свой плохо функционировавший внутренний гироскоп и перейти с брусчатки на тротуар. Сзади нарастал низкий рокот.
Эптэптон обернулся и увидел в тридцати метрах обтекаемые формы «Камаро». Его ослепил яркий свет фар. Он поднял руку и дружелюбно улыбнулся, давая понять, что уступает превосходящей мощи и сейчас предпримет мужественную попытку сойти на обочину. В тот же самый момент он застыл на месте, пораженный неожиданной мыслью.
Происходящее напомнило ему ситуацию, описанную в одной из его книг: плохие парни, заядлые автомобилисты, использовали «камаро», «чарджеры» и «транс-амы», чтобы сбивать людей. Работая над этой книгой, он решил, что нужно на время отказаться от огнестрельного оружия и заменить его автомобилем. Однако, судя по всему, это не очень понравилось читающей публике. В другой книге он попробовал прибегнуть к мечам – тоже без особого успеха. У него, поклонника огнестрельного оружия, лучше всего получалось описание перестрелок.
Во всяком случае, это походило на сцену из «Грозового вечера», когда человека окликнули, а он рассмеялся, увидев в конце аллеи расплывчатые очертания черного, сверкающего, покрытого влагой автомобиля, блестящая поверхность которого таинственным образом отражала преломляющиеся лучи уличных фонарей – как в фильме в стиле «нуар».
«Это из моего подсознания», – подумал он.
В следующую секунду автомобиль набрал скорость.
Эптэптон не представлял, что можно ездить так быстро, но у него не осталось времени для обработки этой информации. Ноги оторвались от земли, и он взлетел в воздух.
Он не почувствовал никакой боли, хотя удар сопровождался сильным глухим стуком. Не было боли и тогда, когда он опустился на землю бесформенной массой изломанного тела. «О, как же она разозлится на меня!» – думал он, лежа на брусчатке, поскольку знал, что у него большие проблемы с женой.
Глава 02
Айдахо
В Кэскейде все ходят к Рику. Даже Свэггер.
Он появлялся там время от времени – может быть, три-четыре раза в месяц, – окруженный мифами и поражающий своей скромностью. Он всегда сидел за стойкой в одиночестве и пил черный кофе. Джинсы, стоптанные башмаки, куртка, линялая красная бейсболка с надписью «Razorbacks»[2]. Он вполне мог сойти за рыбака, водителя грузовика, фермера или стрелка. Его тело было подтянутым, мускулистым, без признаков жировых отложений. Он всегда приходил в одно и то же время – в пять часов пополудни – вместе с фермерами. Говорили, будто у него проблемы со сном, и если после захода солнца ему не удавалось заснуть, он ехал к Рику, не столько для того, чтобы присоединиться к обществу, сколько для того, чтобы удостовериться в том, что общество находилось здесь.
Это была главная роль заведения Рика в общей схеме местного мироустройства.
Ассортимент блюд небогат – здесь главным образом завтракали; виртуозно работавший повар знал все способы приготовления яиц, а также обладал даром правильно определять пропорции хрустящей корочки, жира и жареного картофеля. Ранние визитеры, приезжавшие в Кэскейд, чтобы заплатить налоги, нанять мексиканцев, поохотиться или по каким-либо другим делам, всегда останавливались здесь, чтобы зарядиться энергией на весь день.
Свэггер, хотя и не будучи рубахой-парнем, похоже, любил компанию и с удовольствием слушал шутливые беседы фермеров, разговоры об успехах футбольной команды «Бойс Стэйт»[3] и погоде. Он знал, что ни один дурак не обратится к нему с вопросами, просьбами или предложениями и что эти жилистые джентльмены являются добродушными шутниками, а не ораторами, и всегда играют по правилам.
Что касалось их, они знали только то, что слышали о нем, хотя не были уверены, где именно слышали это. Герой войны. Бывший морской пехотинец. Воспоминания о войне, которую мы проиграли. Предположительно лучший стрелок на всем Западе, или, во всяком случае, чертовски хороший стрелок. Любитель оружия и владелец большой коллекции стволов, приобретенных в магазинах «Мидуэй Ю-Эс-Эй» и «Браунеллс». Поздняя дочь, наполовину японка, ставшая победительницей чемпионата по родео для девушек до двенадцати лет – судя по всему, рожденная для верховой езды. Красавица жена, которая вела затворнический образ жизни и управляла конюшнями, принадлежащими семье, в трех или четырех штатах. Успешный бизнес. Повидал большой мир, но предпочел жить в этом маленьком мирке. Кто-то однажды сказал, что он похож на киногероя, и все согласились.
В заведении царила спокойная атмосфера, и даже Рик со своими двумя девушками, Шелли и Сэм, выглядел умиротворенным. Это продолжалось до тех пор, пока не появилась китаянка.
Впрочем, возможно, и не китаянка. Она была азиаткой неопределенного возраста – в широком диапазоне между молодой и немолодой – с крупным носом, темными умными глазами, взгляд которых мог бы пронзить сталь, если бы она того пожелала. Хотя она редко демонстрировала эту способность, ее улыбка могла разбивать сердца и изменять сознание. Невысокого роста, с большой грудью, она выглядела довольно крепко сбитой для женщины.
Она пришла в пять часов, заняла стул за стойкой, заказала кофе и в течение двух часов что-то читала в своей электронной книге. В семь ушла, оставив хорошие чаевые. Приятная, скромная, погруженная в себя. Присутствие веселой компании фермеров, казалось, ее ничуть не смущало.
Она приходила ежедневно в течение двух недель, никогда не привлекая к себе внимания, всегда оставаясь в одиночестве и храня молчание. Парням не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что ни один из них не интересует эту сдержанную и загадочную красотку и что приходит она сюда исключительно ради Свэггера. Она выслеживала его.
Она могла быть журналисткой, писательницей, агентом из Голливуда – кем угодно, кто стремился заработать немного денег, выведав секреты, таившиеся под боевой маской на лице Свэггера. Тем не менее, когда он приходил, она не подавала виду, что проявляет к нему интерес. Он моментально замечал ее, как и все вокруг, но тоже никоим образом это не демонстрировал. Они сидели за стойкой – их разделял пустой стул – и пили черный кофе. Она читала, он, как всегда, слушал и иногда предавался воспоминаниям.
Это ритуал продолжался в течение двух недель и стал одной из главных тем сплетен в Кэскейде. В конце концов – скорее чтобы удовлетворить любопытство городских пустомель, нежели поддавшись внутреннему импульсу, – Боб подошел к ней.
– Мэм?
– Да, – произнесла она, подняв на него глаза. Он увидел, что она довольно красива.
– Мэм, вот эти парни полагают, что вы приехали в наш город для того, чтобы поболтать с человеком по имени Свэггер. Свэггер – это я.
– Здравствуйте, мистер Свэггер.
– Я хочу избавить вас от дальнейших неудобств, поскольку мне кажется, что вы могли бы проводить время в местах и получше, чем бар Рика в Кэскейде, штат Айдахо. В принципе я ушел из мира, и если вы приехали сюда только для того, чтобы увидеться со мной, вынужден разочаровать вас. Я ни с кем не общаюсь. Жена, дочери и сын – практически весь мой круг общения. Бо́льшую часть времени сижу в кресле-качалке и наблюдаю за тем, как солнце движется по небосводу. Всеми делами занимается жена. Поэтому, что бы ни привело вас ко мне, сэкономлю ваше время и скажу, что вам едва ли удастся добиться этого. И сказанное мною сейчас – это больше, чем я обычно говорю за год. Поэтому мне пора остановиться.
– Прекрасно, мистер Свэггер, – сказала женщина. – Время для меня не проблема. Я могу ждать годы, если нужно, и теперь никуда не спешу.
Боб не знал, что ответить на это. Ему было лишь хорошо известно, что у него нет никакой необходимости возвращаться в то место, которое он называл на жаргоне той войны, закончившейся много лет назад. Мир. Каждый раз, когда Свэггер соприкасался с ним, это дорого обходилось ему. В последний раз это стоило ему женщины, о которой он позволил себе позаботиться, и Боб не хотел вновь испытать глубокую печаль – по крайней мере, во время бодрствования. Ему хватало забот с двумя дочерьми и сыном, и в свои шестьдесят шесть, с пулей в бедре, с покрытым шрамами телом и с воспоминаниями о погибших товарищах, он не желал больше никаких приключений, никаких потерь, никакого горя. Он боялся всего этого.
Женщина заговорила вновь:
– Я знаю о вас все, чем вы занимались на войне. Эта профессия, судя по всему, требует терпения. Вы сидите и ждете, ждете, ждете. Не так ли?
– Совершенно верно, умение ждать – часть этой профессии, мэм.
– Я не умею делать ничего такого, что произвело бы на вас впечатление. Не умею ни стрелять, ни скакать на лошади, ни карабкаться по скалам. Ни одна из прочитанных мною книг не поразила бы ваше воображение. Ни одно из моих достижений не отразилось бы на экране вашего радара. Но я продемонстрирую вам терпение и дождусь того, что мне от вас нужно. Неделя, две недели, месяц, два месяца, и так далее. Я обязательно дождусь, мистер Свэггер. Я произведу на вас впечатление своим терпением.
Такого он не ожидал. Его напоминавшее маску лицо не выражало никаких эмоций. Возможно, он моргал своими круглыми, как у ящерицы, глазами или облизывал пересохшие губы. При каждом движении его тело издавало разнообразные звуки, ибо ни одно из пережитых им приключений не осталось без последствий. Солнце и ветер придали коже лица цвет гончарных изделий индейцев навахо, глаза выцвели, и в них не было места сочувственному выражению.
– Хорошо, мэм, – сказал он, – посмотрим, у кого терпения больше.
Их соревнование длилось три недели. Каждый раз, приходя к Рику, Свэггер думал, что женщина больше не появится. Но она каждый раз появлялась и сидела в углу, уткнувшись в свою электронную книгу и не поднимая головы. Он не приближался к ней, полагая, что это рано или поздно вынудит ее сдаться. Не тут-то было.
Наконец в середине четвертой недели она подошла к своему арендованному автомобилю и обнаружила, что рядом стоит черный «Форд Ф-150». Подтянутый и худощавый Свэггер в неизменной бейсболке стоял, прислонившись к его крылу, – рыбак, герой вестерна «Шейн», дальнобойщик.
– Ну ладно, – сказал он, – если бы вы затеяли это ради денег, то уже давно оставили бы эту затею. Если были бы просто сумасшедшей, то не смогли так долго выдерживать болтовню стариков в этом баре. Ваше упорство свидетельствует о высокой цели, стоящей перед вами. Вы выиграли и полу́чите то, что хотите, насколько это в моих силах и если мне не придется при этом изменить себе.
– Мне нужно немногое, – сказала она. – Это не деньги, не контракт и не выгодное дельце. Я приехала не из большого, шикарного города, а из скромного ржавого ведра, называемого Балтимор. Мне нужно услышать ваше мнение. Вы обладаете знаниями, которых нет у меня. Я покажу вам кое-что, и вы скажете, есть в этом что-то или это полная чушь, простое совпадение. Вот и всё. Забыла добавить – дело это весьма скучное.
– Хорошо, – сказал он. – Вы заслужили право наскучить мне. Я могу позволить себе испытывать скуку, это не проблема. Мы можем встретиться в ресторане «T.G.I.F.» рядом с автомагистралью в Айрон-Спрингс завтра в два. Это та еще дыра, но зато там многолюдно, шумно и никто ни на кого не обращает внимания. Мы выпьем кофе и поговорим. Я выбрал это место потому, что не хочу, чтобы старые козлы в этом заведении хихикали, увидев нас вместе.
– Справедливо, мистер Свэггер. Договорились.
Она явилась точно в назначенное время и нашла Свэггера сидящим в кабинке в задней части безвкусно оформленного ресторана, чья грязноватая веселость резко контрастировала с суровым выражением изборожденного разбегающимися от глаз морщинами лица Боба. Говоря проще, без ореола военной романтики он выглядел стариком, изрядно потрепанным жизнью. Тем временем многочисленные посетители ресторана, по всей очевидности, принадлежавшие к категории граждан, которые воспринимали это заведение в качестве символа свободы и райской жизни, громко разговаривали, поедали мороженое, кричали на детей и проявляли все признаки принадлежности к моторизованной цивилизации.
– Послушайте, мэм, я даже не знаю вашего имени.
Она расположилась за столиком напротив него.
– Меня зовут Жанна Маркес. Я филиппинка, но родилась и выросла здесь. По профессии журналист, хотя к делу это не относится. В данном случае газету не представляю. Мои родители оба врачи, мне пятьдесят пять, и я вдова.
– Прискорбно слышать о вашей утрате, миссис Маркес. Я потерял нескольких близких мне людей и знаю, какую это причиняет боль.
– Да, наверное. Зовите меня Жанна. Так меня зовут все. Имя моего покойного мужа – Джеймс Эптэптон. Оно говорит вам что-нибудь?
– Хм… – произнес Свэггер и задумался, нахмурившись. Спустя несколько секунд его лицо прояснилось. – Кажется, вспомнил. Это писатель, который рассказывал о снайперах? Знаток оружия, не так ли? Я не встречался с ним и не читал его книг, но не раз слышал о нем. Теперь, вспомнив, думаю, не меня ли он вывел в своих книгах под именем Билли Дон Верное Сердце, что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде. Да, Джим был знатоком и любителем оружия. Если бы вы прожили с ним двадцать лет, как я, то привыкли бы к тому, что оружие повсюду вокруг тебя. Со временем он стал достаточно состоятельным, чтобы позволить себе купить пистолет-пулемет «томпсон» за семнадцать тысяч долларов. Если вы захотите взять его напрокат, дайте мне знать. Я могу предоставить его вам по приемлемому дневному тарифу.
– Буду иметь это в виду, но надеюсь, что мой собственный «томпсон» мне еще послужит.
– У нас в доме всюду было оружие, журналы по оружейной тематике, биографии людей вроде Элмера Кейта и Джона М. Браунинга, головы убитых животных и все такое прочее. Мне приходилось мириться с этим. Он никогда не интересовался политикой, его единственной страстью было оружие. Я относилась к этому терпимо, поскольку он был довольно забавным во всем, в том числе и в этой своей страсти. Добрый человек, после достижения успеха никогда не скряжничал и всегда достойно вел себя по отношению к нашим детям, своей матери, моей семье и всем друзьям и знакомым. Он покупал оружие, пил водку и веселил людей. Все, кто знал его, очень горевали по поводу его кончины и еще долго будут вспоминать о нем.
– От чего он умер?
– Однажды вечером этот идиот отправился в бар и выпил там целых три бокала водки с мартини вместо положенного одного. По дороге домой он потерял ориентир и попал под колеса автомобиля, водитель которого тут же скрылся.
– Мне очень жаль. Его потом разыскали?
– Нет. В этом-то и проблема. Ежегодно свыше двух тысяч человек становятся жертвами наездов, и в девяноста восьми процентах случаев эти преступления раскрываются. Не исключена вероятность того, что это было умышленное убийство. Мне представляется, что какой-то сидевший за рулем парень увидел старика, бредущего по улице, и нажал на педаль. Ради развлечения, ради смеха. Не знаю. Но… а может быть, и нет.
– У меня есть опыт общения с человеком, намеренно сбившим прохожего насмерть. Это более чем вероятно. Автомобиль с профессионалом за рулем – смертельное оружие. Полагаю, вы расскажете мне, почему считаете, что это могло быть убийством.
– Да. Переходим к скучной части. Может быть, вам заказать кофе?
– Мне нравится ваш муж. Мне нравитесь вы. Все отлично. Попробуйте нагнать на меня скуку.
– В этой истории, которую я собираюсь вам рассказать, почти ничего не происходит. В ней нет ни ярких персонажей, ни неожиданных поворотов судьбы, ни драматических событий, ни юмора. Это произошло много лет назад на рабочем месте.
– Звучит обнадеживающе.
– Все весьма туманно, и подтверждений этому никаких нет. Возможно, речь идет о мистификации, но история эта настолько мрачная, что не могу представить, как из нее можно извлечь какую-либо выгоду. Мне неизвестны точные даты. Впервые она была изложена в письме, затем спустя несколько лет – во втором письме, и спустя еще несколько лет – в третьем письме. Я не читала ни одно из этих писем, и промежутки времени между ними дают основания полагать, что их авторы, вследствие ухудшения памяти, каждый раз что-то упускали из виду. Эту историю я узнала от мужа и, должна признаться, не придала ей особого значения, так что моя память тоже не может служить надежным источником. В целом, как свидетельство преступления эта история довольно трогательна.
В Кэскейде все ходят к Рику. Даже Свэггер.
Он появлялся там время от времени – может быть, три-четыре раза в месяц, – окруженный мифами и поражающий своей скромностью. Он всегда сидел за стойкой в одиночестве и пил черный кофе. Джинсы, стоптанные башмаки, куртка, линялая красная бейсболка с надписью «Razorbacks»[2]. Он вполне мог сойти за рыбака, водителя грузовика, фермера или стрелка. Его тело было подтянутым, мускулистым, без признаков жировых отложений. Он всегда приходил в одно и то же время – в пять часов пополудни – вместе с фермерами. Говорили, будто у него проблемы со сном, и если после захода солнца ему не удавалось заснуть, он ехал к Рику, не столько для того, чтобы присоединиться к обществу, сколько для того, чтобы удостовериться в том, что общество находилось здесь.
Это была главная роль заведения Рика в общей схеме местного мироустройства.
Ассортимент блюд небогат – здесь главным образом завтракали; виртуозно работавший повар знал все способы приготовления яиц, а также обладал даром правильно определять пропорции хрустящей корочки, жира и жареного картофеля. Ранние визитеры, приезжавшие в Кэскейд, чтобы заплатить налоги, нанять мексиканцев, поохотиться или по каким-либо другим делам, всегда останавливались здесь, чтобы зарядиться энергией на весь день.
Свэггер, хотя и не будучи рубахой-парнем, похоже, любил компанию и с удовольствием слушал шутливые беседы фермеров, разговоры об успехах футбольной команды «Бойс Стэйт»[3] и погоде. Он знал, что ни один дурак не обратится к нему с вопросами, просьбами или предложениями и что эти жилистые джентльмены являются добродушными шутниками, а не ораторами, и всегда играют по правилам.
Что касалось их, они знали только то, что слышали о нем, хотя не были уверены, где именно слышали это. Герой войны. Бывший морской пехотинец. Воспоминания о войне, которую мы проиграли. Предположительно лучший стрелок на всем Западе, или, во всяком случае, чертовски хороший стрелок. Любитель оружия и владелец большой коллекции стволов, приобретенных в магазинах «Мидуэй Ю-Эс-Эй» и «Браунеллс». Поздняя дочь, наполовину японка, ставшая победительницей чемпионата по родео для девушек до двенадцати лет – судя по всему, рожденная для верховой езды. Красавица жена, которая вела затворнический образ жизни и управляла конюшнями, принадлежащими семье, в трех или четырех штатах. Успешный бизнес. Повидал большой мир, но предпочел жить в этом маленьком мирке. Кто-то однажды сказал, что он похож на киногероя, и все согласились.
В заведении царила спокойная атмосфера, и даже Рик со своими двумя девушками, Шелли и Сэм, выглядел умиротворенным. Это продолжалось до тех пор, пока не появилась китаянка.
Впрочем, возможно, и не китаянка. Она была азиаткой неопределенного возраста – в широком диапазоне между молодой и немолодой – с крупным носом, темными умными глазами, взгляд которых мог бы пронзить сталь, если бы она того пожелала. Хотя она редко демонстрировала эту способность, ее улыбка могла разбивать сердца и изменять сознание. Невысокого роста, с большой грудью, она выглядела довольно крепко сбитой для женщины.
Она пришла в пять часов, заняла стул за стойкой, заказала кофе и в течение двух часов что-то читала в своей электронной книге. В семь ушла, оставив хорошие чаевые. Приятная, скромная, погруженная в себя. Присутствие веселой компании фермеров, казалось, ее ничуть не смущало.
Она приходила ежедневно в течение двух недель, никогда не привлекая к себе внимания, всегда оставаясь в одиночестве и храня молчание. Парням не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что ни один из них не интересует эту сдержанную и загадочную красотку и что приходит она сюда исключительно ради Свэггера. Она выслеживала его.
Она могла быть журналисткой, писательницей, агентом из Голливуда – кем угодно, кто стремился заработать немного денег, выведав секреты, таившиеся под боевой маской на лице Свэггера. Тем не менее, когда он приходил, она не подавала виду, что проявляет к нему интерес. Он моментально замечал ее, как и все вокруг, но тоже никоим образом это не демонстрировал. Они сидели за стойкой – их разделял пустой стул – и пили черный кофе. Она читала, он, как всегда, слушал и иногда предавался воспоминаниям.
Это ритуал продолжался в течение двух недель и стал одной из главных тем сплетен в Кэскейде. В конце концов – скорее чтобы удовлетворить любопытство городских пустомель, нежели поддавшись внутреннему импульсу, – Боб подошел к ней.
– Мэм?
– Да, – произнесла она, подняв на него глаза. Он увидел, что она довольно красива.
– Мэм, вот эти парни полагают, что вы приехали в наш город для того, чтобы поболтать с человеком по имени Свэггер. Свэггер – это я.
– Здравствуйте, мистер Свэггер.
– Я хочу избавить вас от дальнейших неудобств, поскольку мне кажется, что вы могли бы проводить время в местах и получше, чем бар Рика в Кэскейде, штат Айдахо. В принципе я ушел из мира, и если вы приехали сюда только для того, чтобы увидеться со мной, вынужден разочаровать вас. Я ни с кем не общаюсь. Жена, дочери и сын – практически весь мой круг общения. Бо́льшую часть времени сижу в кресле-качалке и наблюдаю за тем, как солнце движется по небосводу. Всеми делами занимается жена. Поэтому, что бы ни привело вас ко мне, сэкономлю ваше время и скажу, что вам едва ли удастся добиться этого. И сказанное мною сейчас – это больше, чем я обычно говорю за год. Поэтому мне пора остановиться.
– Прекрасно, мистер Свэггер, – сказала женщина. – Время для меня не проблема. Я могу ждать годы, если нужно, и теперь никуда не спешу.
Боб не знал, что ответить на это. Ему было лишь хорошо известно, что у него нет никакой необходимости возвращаться в то место, которое он называл на жаргоне той войны, закончившейся много лет назад. Мир. Каждый раз, когда Свэггер соприкасался с ним, это дорого обходилось ему. В последний раз это стоило ему женщины, о которой он позволил себе позаботиться, и Боб не хотел вновь испытать глубокую печаль – по крайней мере, во время бодрствования. Ему хватало забот с двумя дочерьми и сыном, и в свои шестьдесят шесть, с пулей в бедре, с покрытым шрамами телом и с воспоминаниями о погибших товарищах, он не желал больше никаких приключений, никаких потерь, никакого горя. Он боялся всего этого.
Женщина заговорила вновь:
– Я знаю о вас все, чем вы занимались на войне. Эта профессия, судя по всему, требует терпения. Вы сидите и ждете, ждете, ждете. Не так ли?
– Совершенно верно, умение ждать – часть этой профессии, мэм.
– Я не умею делать ничего такого, что произвело бы на вас впечатление. Не умею ни стрелять, ни скакать на лошади, ни карабкаться по скалам. Ни одна из прочитанных мною книг не поразила бы ваше воображение. Ни одно из моих достижений не отразилось бы на экране вашего радара. Но я продемонстрирую вам терпение и дождусь того, что мне от вас нужно. Неделя, две недели, месяц, два месяца, и так далее. Я обязательно дождусь, мистер Свэггер. Я произведу на вас впечатление своим терпением.
Такого он не ожидал. Его напоминавшее маску лицо не выражало никаких эмоций. Возможно, он моргал своими круглыми, как у ящерицы, глазами или облизывал пересохшие губы. При каждом движении его тело издавало разнообразные звуки, ибо ни одно из пережитых им приключений не осталось без последствий. Солнце и ветер придали коже лица цвет гончарных изделий индейцев навахо, глаза выцвели, и в них не было места сочувственному выражению.
– Хорошо, мэм, – сказал он, – посмотрим, у кого терпения больше.
Их соревнование длилось три недели. Каждый раз, приходя к Рику, Свэггер думал, что женщина больше не появится. Но она каждый раз появлялась и сидела в углу, уткнувшись в свою электронную книгу и не поднимая головы. Он не приближался к ней, полагая, что это рано или поздно вынудит ее сдаться. Не тут-то было.
Наконец в середине четвертой недели она подошла к своему арендованному автомобилю и обнаружила, что рядом стоит черный «Форд Ф-150». Подтянутый и худощавый Свэггер в неизменной бейсболке стоял, прислонившись к его крылу, – рыбак, герой вестерна «Шейн», дальнобойщик.
– Ну ладно, – сказал он, – если бы вы затеяли это ради денег, то уже давно оставили бы эту затею. Если были бы просто сумасшедшей, то не смогли так долго выдерживать болтовню стариков в этом баре. Ваше упорство свидетельствует о высокой цели, стоящей перед вами. Вы выиграли и полу́чите то, что хотите, насколько это в моих силах и если мне не придется при этом изменить себе.
– Мне нужно немногое, – сказала она. – Это не деньги, не контракт и не выгодное дельце. Я приехала не из большого, шикарного города, а из скромного ржавого ведра, называемого Балтимор. Мне нужно услышать ваше мнение. Вы обладаете знаниями, которых нет у меня. Я покажу вам кое-что, и вы скажете, есть в этом что-то или это полная чушь, простое совпадение. Вот и всё. Забыла добавить – дело это весьма скучное.
– Хорошо, – сказал он. – Вы заслужили право наскучить мне. Я могу позволить себе испытывать скуку, это не проблема. Мы можем встретиться в ресторане «T.G.I.F.» рядом с автомагистралью в Айрон-Спрингс завтра в два. Это та еще дыра, но зато там многолюдно, шумно и никто ни на кого не обращает внимания. Мы выпьем кофе и поговорим. Я выбрал это место потому, что не хочу, чтобы старые козлы в этом заведении хихикали, увидев нас вместе.
– Справедливо, мистер Свэггер. Договорились.
Она явилась точно в назначенное время и нашла Свэггера сидящим в кабинке в задней части безвкусно оформленного ресторана, чья грязноватая веселость резко контрастировала с суровым выражением изборожденного разбегающимися от глаз морщинами лица Боба. Говоря проще, без ореола военной романтики он выглядел стариком, изрядно потрепанным жизнью. Тем временем многочисленные посетители ресторана, по всей очевидности, принадлежавшие к категории граждан, которые воспринимали это заведение в качестве символа свободы и райской жизни, громко разговаривали, поедали мороженое, кричали на детей и проявляли все признаки принадлежности к моторизованной цивилизации.
– Послушайте, мэм, я даже не знаю вашего имени.
Она расположилась за столиком напротив него.
– Меня зовут Жанна Маркес. Я филиппинка, но родилась и выросла здесь. По профессии журналист, хотя к делу это не относится. В данном случае газету не представляю. Мои родители оба врачи, мне пятьдесят пять, и я вдова.
– Прискорбно слышать о вашей утрате, миссис Маркес. Я потерял нескольких близких мне людей и знаю, какую это причиняет боль.
– Да, наверное. Зовите меня Жанна. Так меня зовут все. Имя моего покойного мужа – Джеймс Эптэптон. Оно говорит вам что-нибудь?
– Хм… – произнес Свэггер и задумался, нахмурившись. Спустя несколько секунд его лицо прояснилось. – Кажется, вспомнил. Это писатель, который рассказывал о снайперах? Знаток оружия, не так ли? Я не встречался с ним и не читал его книг, но не раз слышал о нем. Теперь, вспомнив, думаю, не меня ли он вывел в своих книгах под именем Билли Дон Верное Сердце, что-то в этом роде?
– Что-то в этом роде. Да, Джим был знатоком и любителем оружия. Если бы вы прожили с ним двадцать лет, как я, то привыкли бы к тому, что оружие повсюду вокруг тебя. Со временем он стал достаточно состоятельным, чтобы позволить себе купить пистолет-пулемет «томпсон» за семнадцать тысяч долларов. Если вы захотите взять его напрокат, дайте мне знать. Я могу предоставить его вам по приемлемому дневному тарифу.
– Буду иметь это в виду, но надеюсь, что мой собственный «томпсон» мне еще послужит.
– У нас в доме всюду было оружие, журналы по оружейной тематике, биографии людей вроде Элмера Кейта и Джона М. Браунинга, головы убитых животных и все такое прочее. Мне приходилось мириться с этим. Он никогда не интересовался политикой, его единственной страстью было оружие. Я относилась к этому терпимо, поскольку он был довольно забавным во всем, в том числе и в этой своей страсти. Добрый человек, после достижения успеха никогда не скряжничал и всегда достойно вел себя по отношению к нашим детям, своей матери, моей семье и всем друзьям и знакомым. Он покупал оружие, пил водку и веселил людей. Все, кто знал его, очень горевали по поводу его кончины и еще долго будут вспоминать о нем.
– От чего он умер?
– Однажды вечером этот идиот отправился в бар и выпил там целых три бокала водки с мартини вместо положенного одного. По дороге домой он потерял ориентир и попал под колеса автомобиля, водитель которого тут же скрылся.
– Мне очень жаль. Его потом разыскали?
– Нет. В этом-то и проблема. Ежегодно свыше двух тысяч человек становятся жертвами наездов, и в девяноста восьми процентах случаев эти преступления раскрываются. Не исключена вероятность того, что это было умышленное убийство. Мне представляется, что какой-то сидевший за рулем парень увидел старика, бредущего по улице, и нажал на педаль. Ради развлечения, ради смеха. Не знаю. Но… а может быть, и нет.
– У меня есть опыт общения с человеком, намеренно сбившим прохожего насмерть. Это более чем вероятно. Автомобиль с профессионалом за рулем – смертельное оружие. Полагаю, вы расскажете мне, почему считаете, что это могло быть убийством.
– Да. Переходим к скучной части. Может быть, вам заказать кофе?
– Мне нравится ваш муж. Мне нравитесь вы. Все отлично. Попробуйте нагнать на меня скуку.
– В этой истории, которую я собираюсь вам рассказать, почти ничего не происходит. В ней нет ни ярких персонажей, ни неожиданных поворотов судьбы, ни драматических событий, ни юмора. Это произошло много лет назад на рабочем месте.
– Звучит обнадеживающе.
– Все весьма туманно, и подтверждений этому никаких нет. Возможно, речь идет о мистификации, но история эта настолько мрачная, что не могу представить, как из нее можно извлечь какую-либо выгоду. Мне неизвестны точные даты. Впервые она была изложена в письме, затем спустя несколько лет – во втором письме, и спустя еще несколько лет – в третьем письме. Я не читала ни одно из этих писем, и промежутки времени между ними дают основания полагать, что их авторы, вследствие ухудшения памяти, каждый раз что-то упускали из виду. Эту историю я узнала от мужа и, должна признаться, не придала ей особого значения, так что моя память тоже не может служить надежным источником. В целом, как свидетельство преступления эта история довольно трогательна.