Харитонов Михаил. Разоритель

   Когда служанка вернулась, домина Нелия спала, уютно закутавшись в шерсть и слегка похрапывая.
   Служанка тихонько, чтобы не разбудить госпожу, поцеловала её в дряблую щёку и так же тихо покинула беседку.
   Пробираясь по скользкой тропинке к дому, она думала, что беременность у госпожи проходит непросто, и что жрец Жизни сегодня вышел из спальни госпожи Нелии сильно озабоченным.
   Большая Гряда, остров Гау, 244-й год, 211-й день.
   Длинное голубое пламя спиртовой горелки неподвижно стояло в воздухе, упираясь острым краешком в дно колбы. Химический сосуд, зажатый в медном захвате, раскалялся над пламенем. К широкому горлышку была привешена трубка из асбестовой ткани. Из трубки что-то капало на горячее дно сосуда и с шипением испарялось.
   Домин Гау тщательно осмотрел дно сосуда и перевернул песочные часы. Потом извлёк из горлышка трубку и заменил её на другую.
   В нечистом подвальном воздухе внезапно завоняло отхожим местом.
   Антор демонстративно зажал нос: это было уже слишком.
   - Простите, это моя ошибка, - дом Гау резво поменял трубки. - Я понимаю, что вам наши скромные опыты кажутся примитивными, но мы всё же надеемся, что движемся в верном направлении.
   Антор отметил про себя это "мы". Похоже, его худшие подозрения оправдываются: домин Гау и в самом деле ведёт себя странновато.
   - Мы, алкемисты, - невозмутимо продолжал дом Гау, - пытаемся продвинуться в наших исследованиях природы дальше обычных естествоиспытателей. Многие считают это невозможным... но вы-то понимаете, что это просто и очевидно, это ясно как Солнце! Думаю, что и вы проходили этот этап, пока не достигли успеха. Или же вам всё было известно заранее? Скажем, вам попал в руки какой-нибудь древний трактат?
   - Я не интересуюсь древними трактатами, - почти невежливо прервал его Антор.
   Ему очень не нравилось всё то, что он здесь видел.
   Дюжину дней назад Антор устроил для друзей небольшой праздник на море, с катанием на лодках в заливе, вином и фейерверками. Странным образом среди гостей оказался и дом Гау, в последнее время очень редко покидающий остров. Отчасти из-за долгой разлуки, отчасти из-за той истории с единорогами, Антор каким-то образом уверил себя, что дом Гау ему чрезвычайно симпатичен. Странно, но и суровый, замкнутый Гау тоже изо всех сил выражал дружеские чувства. Кончилось это тем, что Гау предложил Антору посетить его владения - якобы чтобы приятно провести время и распробовать молодое вино, в этом году решительно удавшееся. Впоследствии Антор уверял себя, что нездоровый блеск в глазах дома Гау уже тогда показался ему подозрительным: уж слишком настойчиво зазывал тот его к себе, и слишком уж не хотел более широкого общества. Тем не менее, на поездку Антор согласился без особых колебаний.
   Путешествие с самого начала не задалась. Двухдневный морской переход до Гау не принёс радости: погода была скверной, и вместо того, чтобы наслаждаться морскими просторами, пришлось коротать время в тесных и душных каютах. Общительный капитан рассказывал обычные морские байки. Антору было откровенно скучно. Зато дон Гау был всё время оживлён и даже весел. Он с видимым удовольствием слушал рассказы капитана, задавал какие-то вопросы, и даже пил с ним ром - этот напиток быстро распространился среди мореходов, хотя изрядно потерял в качестве. Напивался он быстро и столь же быстро засыпал после этого.
   На острове Гау Антору уже приходилось бывать, так что вид серых неприветливых скал его не слишком огорчил, хотя и не обрадовал. Местное вино оказалось и в самом деле хорошим, хлеб - плохим, а овощи пресноватыми. Единорогов, которых он так нерасчётливо преподнёс в дар дому Гау, Антор так и не увидел, а расспрашивать об их судьбе счёл неприличным. Зато скверные местные дороги и плохие экипажи, влекомые тощими, заморёнными животными, испортили ему настроение вконец.
   Поэтому, когда после довольно скромной встречи в своём доме Гау сразу же повлёк Антора в лабораторию, тот поначалу даже заинтересовался. Несмотря на декларируемое неприятие науки, он ещё не потерял остатков любопытства. Увы, теперь ему стало совершенно ясно, что к научному изучению природы занятия хозяина острова имеют весьма отдалённое отношение...
   - Перед чем останавливается наше естествознание? - разглагольствовал тем временем дом Гау, не обращая внимания на всё усиливающийся запах мочи. - Оно изучает мёртвое отдельно от живого. Наука, так называемое учение о веществах, принципиально не видит разницы между составом мёртвого и живого тела. Она, например, полагает, что соль, содержащаяся в нашей крови, есть та же соль, что растворена в водах моря...
   - Кажется, те соли различаются составом, - начал было вспоминать книжную премудрость Антор, но дом Гау перебил его:
   - Немного терпения, дорогой мастер! Я имею в виду нечто более глубокое, но, несомненно, вам ведомое...
   "Почему он называет меня мастером?" - недоумённо подумал Антор и бросил рассеянный взгляд на потолок. Увы, он терялся в темноте - своды подвала были слишком высокими, а света - слишком мало. Откровенно говоря, иного источника света, кроме горелки, здесь не было.
   - Живое порождает живое, а мёртвое ничего не порождает, разглагольствовал дом Гау. - Но учёные не желают замечать этого очевиднейшего обстоятельства...
   Антор помрачнел. Ему некстати вспомнились дурные вести с Лисьего Зуба. Домина Нелия всё время чувствовала себя плохо, а в последний раз жрец Жизни, через каждую дюжину дней докладывавший домину о состоянии будущей матери, откровенно признался, что опасается за её жизнь.
   - Так чем же отличается живое тело от неживого, если оно состоит из тех же элементов? - Нам говорят, составом живых тканей. Но при убиении живого существа состав тканей не меняется. Меняется лишь строение самого тела, иногда весьма незначительно. Если некоторые точки мозга длиннокрыла поразить тонкой иглой, птица немедленно умирает. В то же время в иных направлениях ей можно пронзить весь мозг, и она остаётся живой...
   - Откуда вы это знаете? - не выдержал Антор. - Вы что, проделывали подобные опыты? Зачем?
   - Терпение, терпение, дорогой мастер! Я понимаю, что я всего лишь жалкий слепец, блуждающий в потёмках... Но всё же выслушайте меня. Живое тело состоит из тех же веществ, что и неживое, иначе они не могли бы превращаться друг в друга, не так ли? В чём же разница? В живом теле вещества ведут себя иначе, чем в неживом! Вот в чём состоит чудо! А тогда, если они ведут себя иначе, не можем ли мы предположить, что они могут приобретать свойства, отсутствующие у них во время пребывания в мёртвых телах? Например, не могут ли первоэлементы, заключённые в живом теле, превращаться друг в друга? Ведь в телах животных и растений мы можем найти вещества, которым неоткуда взяться в окружающем мире. Это касается и первоэлементов. Значит, они образуются внутри этих тел... И вы это знаете, мастер...
   Антор, наконец, понял, на что именно намекает дом Гау.
   - Дорогой друг, - сказал он, тщательно подбирая слова, - вы хотите сделать золото из неблагородных металлов. Вы почему-то думаете, что я умею делать такие вещи. Поверьте мне, это заблуждение. Вы напрасно тратите время.
   - Я ответил бы точно так же, досточтимый мастер... - дом Гау неожиданно рассмеялся.
   В гулком пространстве подвала этот смех показался страшным.
   Но ещё страшней был невесть откуда донёсшийся тихий стон.
   Молодой домин схватил горелку - она обожгла ему пальцы - и поднял её над головой, стараясь осветить стену.
   Над химическим столом возвышалась конструкция из каких-то длинных полок. На ближайшей из них лежало тело лисицы. Её челюсти были туго стянуты верёвками, тело перекручено и намертво привязано к полке.
   Прямо из шеи несчастного зверька торчала тонкая трубка, другая была воткнута ему в зад. Из трубки в шее медленно сочилась тёмная жидкость. Третья трубка, пошире, входила в тело через пробитый бок лисы.
   На других полках стояли банки. В некоторых находились тельца мышей, крыс, лягушек. В каких-то лежали отдельные части тел - отрезанные лапы, внутренности, сердца. В одной находилась изуродованная голова длиннокрыла. Из пустых глазниц торчали обломки стеклянных игл.
   Антор выронил горелку. Она упала и погасла.
   - Зачем вы это делаете? - тихо спросил он.
   - Итак, превращение элементов происходит внутри живых тел, - как ни в чём ни бывало продолжил свои рассуждения дом Гау, возясь на полу в поисках упавшей горелки. - Живые тела, однако, не творят золота, поскольку потребные для того элементы не могут быть внесены в них естественным путём. Мы разработали способы введения элементов в разные органы животных. Но они, к сожалению, быстро умирают, не успевая претворить элементы своей жизненной силой. Я, впрочем, возлагал надежды на эту лису: она оказалась чрезвычайно живучей. Я ввожу ей в разные части тела соли олова, и надеюсь найти в её крови и выделениях следы благородных металлов...
   - Это бессмысленно. Вы напрасно мучаете животных.
   Шумное дыхание дома Гау послышалось неожиданно близко. Антор невольно сделал шаг в сторону. Под ногой что-то противно хрустнуло.
   - Животных? Так я и думал... Но никак не решался принять этот вывод... - в голосе Гау послышался неподдельный ужас. - Значит, золото может вызреть только внутри тела человека? В некоторых трактатах давались такие намёки, но я не хотел верить...
   - Я не говорил этого! - закричал Антор, уже понимая, что переубедить безумца вряд ли удастся. - Послушайте, - начал он. - Ваши теории бессмысленны. Вы идёте в неправильном направлении. Я не алкемист. Я не делаю и не делал ничего подобного. Я просто нашёл клад своего предка...
   - Вы напрасно пытаетесь скрыть свои знания, мастер, - тихо сказал дом Гау. - Алкемисты изучили ваше золото. Монеты, которыми вы платите, состоят из металла необычайной чистоты...
   Умирающая лисица снова застонала.
   - Но я же не знаю, откуда взялось это золото! - Антор решил во что бы то ни стало переубедить друга. - Я вообще не разбираюсь в науках о веществе! Даже если оно очень чистое, это не значит, что его сделал я!
   Алкемист промолчал, продолжая шарить на полу.
   - Это очень старое золото, возможно ещё времён Древности, бывшей до Середины, - продолжал вдохновенно лгать Антор, - может быть, в те времена золото было чище... Или, может быть, вы и в самом деле в чём-то правы... может быть, существует какой-то способ превращения элементов... но не столь ужасный!
   - Может быть, - по голосу дома Гау чувствовалось, что он не вполне убеждён, но готов поверить, - может быть... По крайней мере, я готов поручиться в Чёрном Храме, что вы не знакомы с алкемическим оборудованием. Судя по тому, как вы взялись за горелку. Да, никакой алкемист не схватился бы за горячую часть... Что ж, в таком случае забудьте наш разговор. Впрочем... Не было ли среди тех ценностей, кои содержались в кладе, каких-либо записей или манускриптов древних времён?
   Что-то звякнуло, потом зажёгся тусклый свет: это дом Гау засветил масляную плошку.
   - Нет, ничего подобного, - Антору стало немножко легче. - Только золото. Может быть, - добавил он с надеждой, - мы уйдём отсюда? Мне хочется на воздух.
   - Идите, - бросил дом Гау. Похоже, он резко потерял интерес к гостю. Мне нужно завершить опыт. Встретимся наверху, там накрыт стол с вином. Я присоединюсь к вам... позже, - он не стал уточнять, когда именно.
   - Вы всё-таки намерены продолжать? - не удержался от вопроса молодой домин.
   - Да, - решительно заявил дом Гау. - Откровенно говоря, я потратил на свои опыты почти все свои деньги. Алкемическое оборудование делается из тонкого стекла и стоит дорого, к тому же для опытов нужны некоторые редкие вещества и составы... Как выражались наши предки, мне некуда отступать.
   Архипелаг, остров Иган Благополучный, 244-й год, 227-й день.
   - Вот так вот, - самодовольно крякнул домин Иган, взгромождая перед собой тяжёлый кожаный мешок, полный меди. - А это серебро, - рядом встал мешочек поменьше. - Ну и золотишко, - рядом лёг небольшой, но туго набитый кожаный футлярчик. - Не извольте беспокоиться, всё считанное-пересчитанное.
   - Ещё бы я стал беспокоиться из-за такой суммы, - проворчал Сервин, делая знак своему человеку, чтобы тот взял деньги.
   - А коли так, - хитро прищурился дом Иган, - что же это вы заявились в наши края? У нас тут с денежками туговато.
   - Я любопытен, - усмехнулся купец, - да, очень любопытен. Если меня что-то интересует, я могу отправиться за этим на ту сторону Арбинады. Я услышал интересную новость - и вот я здесь.
   - А-а, - дом Иган раздвинул толстые губы в ухмылке, - вот оно что... Да уж, придумал я штуку. Если б не это, не видать бы вам моих денежек... Да, кстати, насчёт заказа - уж проследите, чтобы чёрное дерево прислали самое лучшее. Чаемо, не сарай строим, а дворец для благородного...
   - А, простите, - купец приподнял бровь, - чем вас не устраивает родовое гнездо?
   - Пссс! - Иган похабно свистнул сквозь зубы. - Сейчас приличные люди в таких не живут. Я тут недавно на Архипелаг плавал, к дому Корелу. Он раньше вот тоже навроде меня жил. Хоть и денежек у него водилось побольше, а всё равно - сидел себе в старой халупе, как птица в гнезде. Тепло, дождик макушку не мочит, вроде и ладно. А теперь он там такого наворотил, глазам не верится! Чёрное дерево, картины, мебель драгоценная из раковин, да я только рот разевал! А я что, самый последний? Мы тут в самой глухомани живём, до Архипелага полдюжины дней всего-то, если под хорошим ветром идти... Так что будем тянуться. Чтоб не хуже других, во как. Не в хлеву чтоб.
   Купец промолчал: возразить по существу было нечего. В самом деле, именовать эту приземистую постройку "родовым гнездом" можно было разве что в шутку. От обычного крестьянского дома её отличали разве что размеры да каменные стены. Внутренняя отделка практически отсутствовала: некрашеные стены, покосившаяся дверь, грубая мебель. На столешнице виднелись круглые следы от пивных кружек. Единственным предметом роскоши был древний боевой топор с длинной ручкой, лежащий на железных скобах, прибитых к стене. Его лезвие потемнело не от крови чудовищ, а от времени. Иганам никогда не приходилось сражаться с драконами, так что оружие имело для них чисто символический смысл... По крайней мере, до самого последнего времени.
   Остров Иган Благополучный больше всего напоминал самое распространённое местное блюдо, фасолевый пирог - ровный, почти круглый, с низенькими оплывшими берегами. В хорошую погоду при попутном ветре с Игана до ближайших островов Архипелага и в самом деле можно было добраться дней за семь-восемь. Попутный ветер случался, однако, нечасто - так что обычный путь занимал дюжину дней. Желающих этот путь совершить бывало немного. Избалованные благами цивилизации жители Архипелага не очень-то интересовались захолустными местечками.
   "Благополучным" поименовал остров первый дом Иган, по происхождению обычный крестьянин. Он получил эту землю в ответственность от тогдашнего домина Рея, в награду за деяние полезное, но совершенно не героическое. На Игане сохранились несколько редких видов птиц, считавшихся повсеместно вымершими из-за Воробьиной Хвори. Крестьянин разыскал в скалах гнездовья красноногих орланов и сумел приручить нескольких, тем положив начало их домашнему разведению. Иных подвигов он не смог бы совершить при всём желании: на острове никогда не водилось ни драконов, ни церрексов, а вездесущие химеры нападали на Иган редко и никогда не гнездились. Поэтому после Воробьиной Хвори на острове и впрямь наступило полное благополучие: чудовищ не стало, а прочие неприятности обходили Иган стороной. Даже бури и засухи случались исключительно редко, и особенного вреда не приносили. Местные крестьяне могли спокойно сеять свою фасоль, не опасаясь бед ни от неба, ни от моря. Поэтому никто не хотел выплачивать страховые взносы. Совету Сословия с трудом удалось добиться от местных жителей хотя бы минимальных выплат. По той же причине династия Иганов никогда не отличались состоятельностью, а обиталище семьи походило в лучшем случае на дом зажиточного крестьянина, нежели на настоящий доминский замок.
   Судя по мешку с медью, только что продемонстрированному нынешним владетелем острова, здесь кое-что изменилось.
   Сервин отпил немного горячего пива. Этот местный напиток уже успел ему надоесть, но хороших вин на острове не было.
   - Всё-таки расскажите, как вы сумели собрать с крестьян деньги. Я знаю историю, но хочу выслушать это от вас. При пересказе теряются детали, а в них иногда гнездятся химеры...
   - Да всё просто, - толстая физиономия дома Игана расплылась в ухмылке. - Эти мерзавцы, мои крестьяне, опять задержали выплаты. Мол, скажи и на том спасибо, что вообще тебе платим. Ты, дескать, хоть и домин, а нам без надобности, мы и без твоей казны живём неплохо. Ну не церрексы, а?
   - Это случилось впервые, невыплата в срок? - мягко поинтересовался Сервин.
   - Да какое там впервые! Почитай каждый год одна песня: не заплатим да не заплатим. Ну нет, конечно, заплатили бы... но душу вымотали бы. Раньше-то я на это плевал. Ну, не заплатят. Мне вроде как на пиво и фасоль хватает. Но сейчас мне деньги во как нужны стали.
   - Почему бы вдруг? - Сервин отставил пиво в сторону и принялся за острую фасоль.
   - Ну я ж говорю! Побывал на Архипелаге, так у меня прям глаза открылись, как люди-то теперь живут... Не, думаю, я не я буду, если буду в таком хлеву век вековать. И тогда, значит...
   - Тогда вы решили построить себе дом поприличнее. Как раз подвернулся один из моих людей... дальнейшее я знаю. Меня интересует другое - как же вы всё-таки собрали деньги.
   - Ну так я о чём? Деньги мне были нужны срочно, купцы ждать не любят. А мои собственные - в сословной казне, в рост положил. На руках - горсть серебришка да пара золотых, больше ничего. Я опять пошёл по крестьянам, прямо по домам ходил, представляете? Это я-то, благородный домин! А эти мерзавцы опять за своё: не желаем платить и всё тут. В другое время я бы, конечно... а тут такая злость меня взяла! Сорвётся ведь дело, чую. Короче, вернулся я домой, пиво пью, думаю. Так с пьяных глаз глянул я на этот самый топор - и завелась у меня одна мысль. Ежели они мне, значит, платить не желают из-за хорошей жизни - дай-ка я сделаю им жизнь поплоше.
   - И что же вы предприняли? - Сервин уже знал эту историю, но хотел подробностей.
   - Я ж всё-таки домин. Меня в детстве учили оружию, даром что незачем это сейчас. А мне вот пригодилось... Ну, короче, взял я этот топор, да и пошёл к одному домику, где мне денег уже пять лет как не давали - дескать, пошёл ты со своей страховкой, у нас и без тебя фасоль родится... Крестьяне меня, значит, увидали - сначала не поняли ничего. Сидят, в общем, дома, не высовываются. Смотрят, что я делать буду. Ну так, значит, подхожу я к ихнему птичнику, перехватываю топорище пониже, да с двух ударов дверь вдребезги. Потом внутрь захожу, по балкам - раз, раз, крыша трещит, птицы вопят, а эти дураки - ноги в руки, в Храм побежали жалобу писать. А я смотрю, как ихний птичник рушится, да посмеиваюсь. Потому что есть закон, по которому домин имеет право на любые действия по отношению к защищаемому им имуществу: он же страховку платит... Всё по-честному.
   - Вообще-то этот закон был принят на случай стихийных бедствий, пожаров и нападения чудовищ, - заметил Сервин. - В таких случаях домин, наравне с владельцем имущества, имеет право разрушать постройки, портить имущество и вообще делать всё что угодно. Но предполагается, что всё это он имеет право делать ради спасения ценностей и жизней людей. Например, в случае пожара или налёта химер возникает необходимость выломать дверь...
   - Ага, мне чёрные жрецы потом об этом все уши прожужжали. А я им на это: мало ли, а может, мне показалось, что в том птичнике пожар начался? Я домин, с меня оплата страховки и возмещение убытков. Что не так? Они побухтели-побухтели, да и утихли. Потому как я в своём праве, а что до имущества, так ведь я же за него и плачу. Только вот крестьянин тот мне пять лет страховку не выплачивал. Так что и получил он с меня за свой птичник пару медяков. Ох, какая у него морда была! Зато на следующий день, как Храм и Совет Сословия решение объявили, все потянулись платить. Рожи злые, а денежки-то вот они, - он самодовльно похлопал по мешку с медью. - И этот заплатил. За все пять лет. Я так считаю, это правильно. Ежели им, церрексам жмотским, мало стихийных бедствий, я им их лично устрою. Я им теперь сам буду стихийное бедствие.
   Гонгур, храм Белой Богини. 244 год, 274-й день.
   Лицо жреца Хингра было гладким и твёрдым на вид, как полированный рог. Тонкие бескровные губы, сжатые в узенькую полоску, говорили о надменности и осторожности, плотно прижатые к черепу уши - о коварстве. Глаза не говорили ни о чём. Казалось, жрец каким-то непостижимым способом стёр в них всякое выражение. Он просто смотрел на собеседника - спокойно, без раздражения, но и без той приветливости, которая обычно присуща служителям Добра.
   - Я бы не стал беспокоить вас лично, почтеннейший, из-за столь малого дара, - Сервин показал на увесистый мешочек с золотом, доброхотное пожертвование Храму и его служителям. - Но мне нужно было сказать вам несколько слов. Наедине.
   - Я весь внимание, - жрец чуть наклонил голову. Солнечный зайчик пробежал по гладко выбритому черепу.
   Они стояли на высокой террасе храма Белой Богини и смотрели на закат. Солнце, нависшее над Гонгурским хребтом, окрашивало остывающую долину в цвет кифа. Воздух пах мёдом, ленью и тоской, как это бывает в землях, расположенных вдали от моря.
   Далеко внизу виднелась белая лента дороги, по которой двигались разноцветные пятнышки - то были всадники на единорогах. Иногда появлялась повозка или крытый экипаж.
   Сервин подумал о том, как мудро расположен храм: высоко на горе, но в то же время вблизи торгового тракта. Не нависая угрожающе над дорогой, он притягивал взоры, одновременно близкий и далёкий. Храм не вымогал внимания проезжающих мимо - он милостиво разрешал оказать честь богам и доставить радость себе. Многие сворачивали на неширокую тропинку, ведущую ко внешним вратам - хотя бы для того, чтобы почитать изречения Аристокла на стелах, бросить несколько монет в храмовый сосуд, и задуматься о совершённых ими добрых делах.
   В отличие от чёрных храмов Справедливости, получавших плату за участие в судебных разбирательствах, белые храмы жили за счёт доброхотных даяний: согласно учению мудрецов, служение Добру предполагает бескорыстие.
   - Я хочу дать несколько советов, - собрался с мыслями Сервин. - Как вы знаете, - он выделил голосом последнее слово, - хороший совет, данный вовремя, может стоить очень дорого.
   - Совет купца дороже золота, - вежливо улыбнулся Хингр. Улыбка у него была приятная, но Сервину она чем-то не понравилась. Так улыбаются люди, заранее уверенные в своём превосходстве над собеседником.
   - Буду краток, - приступил Сервин. - В последние годы вы, Хингр, как проповедник, получили большую известность. Да, известность...
   - Совершенно незаслуженную, - ввернул жрец.
   - Вполне заслуженную, - голос купца помимо его воли прозвучал саркастически, - ваши проповеди против наук и исследования природы воистину замечательны. Однако, я купец. И я хорошо знаю, что даже самый лучший товар продаётся только тогда, когда на него есть спрос. Это относится и к идеям. Люди охотнее слушают то, что хотят услышать...
   Улыбка сошла с лица жреца. Тонкие губы вновь сжались в упрямую полоску.
   - Я не берусь судить, в каких тайниках сердца вы читаете, столь удачно произнося свои речи и каждый раз попадая в цель, - Сервин сделал паузу после сложно закрученной фразы. - Однако, так сложилось, что я могу вам сообщить кое-что о том, к чему потянутся сердца завтра.
   - Вы знаете будущее? - жрец повёл плечами, просторный белый плащ колыхнулся, на мгновение разбудив дремлющий воздух.
   - Мы, купцы, должны уметь предвидеть спрос на новый товар, - Сервин сделал неопределённый жест, - и вовремя сделать запасы... Я хочу рассказать вам, запасы каких слов вам потребуются в скором будущем. Вы вольны распорядиться этим знанием как угодно. Но лучше всё же им воспользоваться, да.
   Жрец нахмурился.
   - Что значит - "лучше"?
   - Лучше для всех, и для вас прежде всего, - Сервин стал говорить чуть быстрее и несколько суше. - Вы получили известность благодаря проповедям об исследовании природы. Точнее, о вреде таких исследований. Скажем честно: на эти речи был спрос, причём не только у ваших постоянных слушателей... Но сейчас ситуация меняется, да, меняется. Очень, очень скоро самой распространённой темой проповедей станет нечто иное.
   - И что же? - Хингр почти не пытался скрыть недоверия.
   - Беды, происходящие от тщеславия, - твёрдо сказал Сервин. - От излишней роскоши, выставляемой напоказ. Люди будут охотно слушать проповедников, хулящих блеск и самодовольство богатых людей, и прежде всего их безумные траты на дорогие ненужные вещи, сооружения, детей. Дорогое перестанет привлекать, а кичащиеся им будут осмеяны и осуждены мнением толпы. В моду войдут скромность и простота... Подождите, - купец увидел, что Хингр порывается что-то возразить, и сделал заграждающий уста жест, подождите. Я знаю, что это всё кажется невероятным, да, и не прошу мне верить. Однако, скоро вы убедитесь в моей правоте. Так вот, когда разорятся несколько великих доминов, чьи состояния кажутся незыблемыми...
   - Вы говорите очень странные вещи, - заметил Хингр, - я не знаю, что и думать о них. - Последние слова он произнёс таким тоном, что Сервину показалось: за каждое из этих слов можно, как за оторванную подкладку, просунуть руку и дотронуться до их настоящего смысла.