Страница:
— Знаешь, мама, в пятницу вечером я купила кое-какие краски и обои. Хочу, пока есть время приготовить детскую. Шери вызвалась миг помочь
— Она удивительный друг, — сказала Паула. Я тоже по мере возможности помог тебе. А если потребуются какие-то работы посолиднее, то мы пошлем к тебе папу и Сэма. — Она откинулась немного назад и оглядела дочь нежным, любящим взглядом. — Ты не одинока, детка. Мы нее с тобой и, если потребуется, всегда придем тебе на помощь.
— Не представляю, как тебе только такое на ум взбрело! — с недоверием воскликнула Никки. Он отняла трубку от уха и посмотрела на нее как на проводник зла. Зло перетекало с той стороны провода, от ее бывшего мужа, Скотта Дерринджера. — Это уж слишком гнусно, Скотт, даже для тебя.
— Ох, да брось ты, Николь, — прошипел он. Разуй глаза и попробуй для разнообразия пожить в реальном мире.
В реальном мире? — повторила она. — Ты имеешь в виду тот мир, к которому сам привык? Тот мир, где поменять постельного партнера так же легко и просто, как переключить телевизор на другую программу? С чего ты взял, Скотт, что мне по сердцу этот твой реализм? Мне он не нравился и во времена нашего брака, так с чего вдруг я должна его теперь?
— Ну, я просто подумал, что после этой твоей интрижки, я имею в виду увеселительную прогулку любовником в Мексику, ты хоть немного расслабилась и теперь не такая бука, какой я знал тебя прежде. Это с твоей стороны был удачный выстрел.
— В кого бы я с удовольствием выстрелила, так это в тебя, — раздраженно проговорила она. — Причем из ствола двенадцатого калибра, потому что ничего более крупного ты не стоишь, мистер Дерринджер[41]. Что тебя беспокоит, милок? Рога чешутся? Или потянуло на свежее мясцо? Старые подружки прискучили? Выброси это из головы. Меня от тебя тошнит. Я бы не легла с тобой в койку, даже если бы ты был последним оставшимся на земле мужиком. Да я лучше куплю искусственный фаллос и научу его стричь газоны, и то будет больше пользы, чем от тебя, хоть по хозяйству поможет. Кстати, где ты раздобыл мой телефонный номер? Я ведь сменила его.
— У меня подружка работает в телефонной компании. Хорошенькая такая маленькая пышечка, рыжеволосая, с татуировкой — тарантул на левой грудке, представляешь — она дышит, а он шевелится. И чем тяжелее она дышит, тем он активнее. А я ведь могу, как ты знаешь, заставить девушку тяжело дышать.
— Ты редко когда что видел дальше титек. Но я не собираюсь мусолить эту тему. Так говоришь, твоя подружка шпионит на тебя? Видно, в благодарность за интимные услуги? Первое, что я сделаю завтра утром, позвоню в телефонную компанию и потребую ее увольнения. Не сомневаюсь, что ты не единственный, кто пользуется услугами этой недорогой шпионки, стоит только немного расшевелить ее паука. Придется мне еще раз сменить свой номер, но если ты снова раздобудешь его и начнешь мне трезвонить или если твоя рожа начнет мелькать поблизости от меня, я найду способ тебя прихлопнуть, и так эффективно, что башка твоя попадет за решетку, в лучшем случае за решетку твоих собственных ребер!
Ужасаясь собственному блатному красноречию, Никки швырнула трубку.
— Боже! Что за грязная тварь! — в сердцах выкрикнула она. — Кто-нибудь однажды прострелит ему «молнию» со всем, что за ней хранится.
Сентябрь тащился медленно. Несмотря на большую загруженность в школе и работы по ремонту и отделке детской, времени на горестные мысли и слезы одиночества оставалось достаточно.
Никки жила в старом районе, в двухэтажном особнячке с большим двором и множеством больших раскидистых деревьев. И дом, и это место она предпочла современным застройкам, громоздящимся в новом районе. Радовало уже одно то, что жизнь здесь более уединенная, а отношения — более добрососедские, и одно другому, как ни странно, не противоречило. Местность напоминала старый городок из тех, что любил изображать на своих картинах Норман Рокуэлл.
Соседи не отличались назойливостью, но если появлялась нужда, заботились о тебе и оказывали поддержку и помощь. Не было той изоляции, что в современных кварталах, люди друг друга знали и, хотя жили разреженно, встречались гораздо чаще, чем в густонаселенных кварталах города. Все дома были почтенного возраста, но хорошо сохранившиеся, с прелестными лужайками. Дети бегали и играли повсюду, не опасаясь, что попадут под машину, поскольку сюда вела одна, да и то не длинная, дорога. Местные жители, молодые и старые, переходя через цветущие поляны и дворовые лужайки, наносили друг другу визиты. Семьи собирались для совместной стряпни и трапез на открытом воздухе, напоминающих пикники. Распахнутые парадные двери были скорее нормой, чем исключением. Словом, место для жизни спокойное, а люди дружелюбные и деликатные.
Дом свой Никки любила. Достаточно вместительный на тот случай, если она обзаведется семейством, но и достаточно небольшой, чтобы чувствовать себя в нем уютно, он не был ни вычурным, ни по-современному упрощенным, а просто удобным и, что особенно нравилось ей, имел небольшой участок земли. Землю эту, правда, она прикупила уже потом, через год после развода со Скоттом, и теперь радовалась, что и дом и земля принадлежат ей одной.
На первом этаже, не считая застекленной веранды, было четыре комнаты — гостиная, столовая, по-современному отделенная от кухни лишь стойкой под широким арочным проемом, кабинет и небольшая ванная. На втором этаже, куда вела деревянная лестница, находилась большая ванная и три просторных спальни, над которыми располагалась еще и мансарда. Фундамент, правда, представлял собой довольно ненадежное сооружение, состоящее из врытых в землю шлакоблоков и пропускающее под дом воду и всякую непогоду, но Никки надеялась, что в один прекрасный день соберется с силами и средствами и укрепит его, устроив внизу хороший сухой подвал.
Рядом с домом находился гараж на две машины с выложенным каменной плиткой подъездным путем, а дальше виднелся задний двор, обнесенный высокой оградой, воздвигнутой для защиты Их Светлости — ангорской кошки — от соседских собак и во избежание ее незапланированных прогулок. Но от собак Их Светлость благополучно спасалась на деревьях, а запретные прогулки совершались все равно, ибо для этого Их Светлость находила сколько угодно ходов и лазов в самых невероятных местах. Вокруг дома Никки насадила цветы всех сортов и видов с таким расчетом, что цветение начиналось с первых солнечных дней и продолжалось почти до заморозков.
Думая о Сильвере Торне, Никки критически, как бы его глазами, осмотрела весь дом, размышляя о том, как он все это воспримет. Не слишком ли дом тесен и загроможден вещами? Возможно, ему больше пришлись бы по вкусу плетеные циновки на полу и старая, ручной работы мебель из потемневшего дуба? Не покажутся ли ему лампы слишком яркими, мебель слишком мягкой, а занавески слишком легкомысленными?
Относительно ванных комнат, кухни и своего небольшого кабинета она не беспокоилась. С детской тоже как будто все шло своим чередом, а вот с гостиной и спальней надо что-то решать. Никки, например, не могла представить Сильвера Торна в своей спальне. Слишком уж женственно ее убранство, слишком фривольно и легковесно. Крупный мужчина наверняка будет чувствовать себя здесь не в своей тарелке. Да и в гостиной тоже.
Думая о том, какие здесь потребуются изменения, а, следовательно, и затраты, Никки с грустью констатировала, что финансовые возможности ее весьма ограничены. Ее мать и Шери с радостью вызвались помочь, но дело дальше раздачи полезных советов не шло, предлагалось, правда, еще их время, способности и опыт. Самым ценным советом, который дала Паула Сван дочери, был тот, что следует дождаться Сильвера Торна, все с ним обсудить, а уж только тогда затеваться с ремонтом и сменой интерьера.
— Представь, что ты сейчас потратишься, а ему не понравится, значит, все было зря, — убеждала Паула дочку. — Тебе уж как загорится что, так вынь да положь. Детская, да, я согласна! Остальное может и подождать.
— Но я хочу это сделать, мама, — пыталась объяснить Никки. — И не просто чтобы чем-то заняться, это нечто такое, что способно существенно поддержать мои надежды и ожидания. Я должна убедить себя, что он действительно появится.
— Знаешь, дорогая, в чем-то ты права, — поддержала Шери подругу, — я согласна: любой мужчина в этой гостиной почувствовал бы себя неуютно. Женщина — да. Для женщины это годится, но мужчина, настоящий мужчина как-то сюда не вписывается. Все эти плюшки-финтифлюшки, розочки и птички-синички на обоях… Чересчур уж все изящно. Кое-что можно и оставить, но эту кушеточку и стульчики с курчавыми ножками и гобеленовыми сиденьицами следует изгнать. Кресло еще, куда ни шло, оно массивное и глубокое, и кофейный столик… А вообще, я бы поставила здесь дубовый стол со скамьей.
— Прекрасно, но мой банковский счет вряд ли позволит такие расходы, — проговорила Никки. — А в кредит влезать не хотелось бы.
— Ну и не влезай, — с благодушной улыбкой ответила Шери. — Только не говори, что ты никогда не слышала о гаражных распродажах[42]. Сначала ты сама сбудешь все ненужное. Потом просмотришь газеты и узнаешь, где что распродается. Таким образом, можно накупить кучу прекрасных вещей и совсем не дорого. Особенно когда люди переезжают и им срочно нужно избавиться от лишней мебели.
— А если тебе на этих распродажах не попадется подходящих штор, мы просто купим ткань и сошьем их сами, — присоединилась к беседе и Паула. — То же самое с абажурами, не найдется подходящих — так можно старые каркасы обтянуть Новой тканью. Что совсем не трудно.
Все это потребовало хлопот, и три женщины в течение трех недель здорово потрудились, но труды их не пропали даром. Кое-какие ремонтные работы и смену обстановки в гостиной и спальне им удалось произвести, истратив сравнительно немного денег.
Розовато-лиловые стены гостиной теперь стали нейтрального песочного цвета, который удивительно удачно сочетался с коричневым ковром в кремовых разводах и всплесками более ярких тонов, разбросанных по ковру, как цветы по поляне. Никки нашла на распродажах травянисто-зеленую кушетку, пару крепких дубовых скамей со столом для коктейлей, кое-что по мелочи — в общем, гостиная обрела совсем иной вид.
Новые занавески они с Паулой сшили сами, купив ткань цвета слоновой кости, покрытую бледным рисунком шалфейных стебельков и листьев. Шери раздобыла керамические настольные лампы, украшенные западно-индейским орнаментом, удачно перекликающимся с орнаментом обойного бордюра под потолком. Светлые полотняные абажуры приятно смягчали свет, но не делали его тусклым. Никки к тому же купила три гравюры в оригинальных рамках, одна из которых изображала сцену из жизни индейской деревни, другая — пейзаж, напоминающий тот, у водопада в пещерах, а на третьей красовалась индейская девушка, стоящая в своем наряде у реки.
В спальне перемен потребовалось меньше. Женщины лишь изменили, общее цветовое решение оклеили стены сине-фиолетовыми обоями, шторы и покрывало на кровати заменили на голубые, с легким геометрическим рисунком, а для ночных столиков приобрели новые лампы. Результаты трудов вся троица признала удовлетворительными.
— Удобно, уютно и приятно глазу, — заметила Никки.
— И детская получилась удачно, — поддержала ее Паула.
— А эти обои с мотивами естественной американской природы просто прелесть. Торн почувствует себя здесь как дома, — высказалась и Шери. — Только знаешь, дорогая, не позволяй ему загромождать дом тотемными шестами и этими ужасными чучелами животных, добытых охотой, какие торчат в витринах всех таксидермистов.
Никки подавила тяжелый вздох.
— Да пусть делает что хочет, хоть живых хищников здесь поселяет и разводит костер посреди гостиной, лишь бы он появился, наконец, живой и здоровый, вот о чем я молюсь. Я так устала ждать. Завтра первое октября. Если он в ближайшие дни не отговорит Текумсеха от участия в войне, все произойдет так, как описано в учебниках истории.
— И тогда он придет, — с пламенной убежденностью принялась внушать подруге Шери. — Вот увидишь!
И она готова была разразиться по этому поводу целым монологом, но внимание ее в этот момент привлекли подозрительные звуки — шорох, бормотание и возня за окном. Нахмурившись, она указала на белку, торчащую на ближайшей к окну ветке дерева.
— Вот и поговори о животных! А они уже тут! Надеюсь, Торн найдет способ изгнать с вашей территории эту маленькую верещунью, поселившуюся слишком близко к дому. Если эта тварь заберется в дом, хоть сюда, хоть в мансарду, беды не оберешься. Я слышала, что белки и бурундуки, пробравшись в дом, нередко бывают виновниками пожара. А эта маленькая бестия определенно интересуется твоим жилищем и высматривает, как в него проникнуть.
Никки улыбнулась и сказала:
— Это Анеекуах, мой дух-проводник. Она появилась здесь месяц назад. И думаю, для того, чтобы защищать меня.
— Кто? Это крошечная зверюшка? — удивилась Паула. — Да она и от блохи тебя не защитит из тех, что наверняка водятся в ее пышной шкурке.
Никки пожала плечами и весело ответила:
— От блох, может, и не защитит, но она, кажется, способная распугать всех женихов Их Светлости. На днях я обнаружила под стулом трясущееся, насмерть перепуганное существо, в котором трудно было признать огромного ангорского котяру! Да я готова собственноручно вывести всех ее блох, если они у нее имеются, лишь бы она продолжала эту свою благородную деятельность.
28
— Она удивительный друг, — сказала Паула. Я тоже по мере возможности помог тебе. А если потребуются какие-то работы посолиднее, то мы пошлем к тебе папу и Сэма. — Она откинулась немного назад и оглядела дочь нежным, любящим взглядом. — Ты не одинока, детка. Мы нее с тобой и, если потребуется, всегда придем тебе на помощь.
— Не представляю, как тебе только такое на ум взбрело! — с недоверием воскликнула Никки. Он отняла трубку от уха и посмотрела на нее как на проводник зла. Зло перетекало с той стороны провода, от ее бывшего мужа, Скотта Дерринджера. — Это уж слишком гнусно, Скотт, даже для тебя.
— Ох, да брось ты, Николь, — прошипел он. Разуй глаза и попробуй для разнообразия пожить в реальном мире.
В реальном мире? — повторила она. — Ты имеешь в виду тот мир, к которому сам привык? Тот мир, где поменять постельного партнера так же легко и просто, как переключить телевизор на другую программу? С чего ты взял, Скотт, что мне по сердцу этот твой реализм? Мне он не нравился и во времена нашего брака, так с чего вдруг я должна его теперь?
— Ну, я просто подумал, что после этой твоей интрижки, я имею в виду увеселительную прогулку любовником в Мексику, ты хоть немного расслабилась и теперь не такая бука, какой я знал тебя прежде. Это с твоей стороны был удачный выстрел.
— В кого бы я с удовольствием выстрелила, так это в тебя, — раздраженно проговорила она. — Причем из ствола двенадцатого калибра, потому что ничего более крупного ты не стоишь, мистер Дерринджер[41]. Что тебя беспокоит, милок? Рога чешутся? Или потянуло на свежее мясцо? Старые подружки прискучили? Выброси это из головы. Меня от тебя тошнит. Я бы не легла с тобой в койку, даже если бы ты был последним оставшимся на земле мужиком. Да я лучше куплю искусственный фаллос и научу его стричь газоны, и то будет больше пользы, чем от тебя, хоть по хозяйству поможет. Кстати, где ты раздобыл мой телефонный номер? Я ведь сменила его.
— У меня подружка работает в телефонной компании. Хорошенькая такая маленькая пышечка, рыжеволосая, с татуировкой — тарантул на левой грудке, представляешь — она дышит, а он шевелится. И чем тяжелее она дышит, тем он активнее. А я ведь могу, как ты знаешь, заставить девушку тяжело дышать.
— Ты редко когда что видел дальше титек. Но я не собираюсь мусолить эту тему. Так говоришь, твоя подружка шпионит на тебя? Видно, в благодарность за интимные услуги? Первое, что я сделаю завтра утром, позвоню в телефонную компанию и потребую ее увольнения. Не сомневаюсь, что ты не единственный, кто пользуется услугами этой недорогой шпионки, стоит только немного расшевелить ее паука. Придется мне еще раз сменить свой номер, но если ты снова раздобудешь его и начнешь мне трезвонить или если твоя рожа начнет мелькать поблизости от меня, я найду способ тебя прихлопнуть, и так эффективно, что башка твоя попадет за решетку, в лучшем случае за решетку твоих собственных ребер!
Ужасаясь собственному блатному красноречию, Никки швырнула трубку.
— Боже! Что за грязная тварь! — в сердцах выкрикнула она. — Кто-нибудь однажды прострелит ему «молнию» со всем, что за ней хранится.
Сентябрь тащился медленно. Несмотря на большую загруженность в школе и работы по ремонту и отделке детской, времени на горестные мысли и слезы одиночества оставалось достаточно.
Никки жила в старом районе, в двухэтажном особнячке с большим двором и множеством больших раскидистых деревьев. И дом, и это место она предпочла современным застройкам, громоздящимся в новом районе. Радовало уже одно то, что жизнь здесь более уединенная, а отношения — более добрососедские, и одно другому, как ни странно, не противоречило. Местность напоминала старый городок из тех, что любил изображать на своих картинах Норман Рокуэлл.
Соседи не отличались назойливостью, но если появлялась нужда, заботились о тебе и оказывали поддержку и помощь. Не было той изоляции, что в современных кварталах, люди друг друга знали и, хотя жили разреженно, встречались гораздо чаще, чем в густонаселенных кварталах города. Все дома были почтенного возраста, но хорошо сохранившиеся, с прелестными лужайками. Дети бегали и играли повсюду, не опасаясь, что попадут под машину, поскольку сюда вела одна, да и то не длинная, дорога. Местные жители, молодые и старые, переходя через цветущие поляны и дворовые лужайки, наносили друг другу визиты. Семьи собирались для совместной стряпни и трапез на открытом воздухе, напоминающих пикники. Распахнутые парадные двери были скорее нормой, чем исключением. Словом, место для жизни спокойное, а люди дружелюбные и деликатные.
Дом свой Никки любила. Достаточно вместительный на тот случай, если она обзаведется семейством, но и достаточно небольшой, чтобы чувствовать себя в нем уютно, он не был ни вычурным, ни по-современному упрощенным, а просто удобным и, что особенно нравилось ей, имел небольшой участок земли. Землю эту, правда, она прикупила уже потом, через год после развода со Скоттом, и теперь радовалась, что и дом и земля принадлежат ей одной.
На первом этаже, не считая застекленной веранды, было четыре комнаты — гостиная, столовая, по-современному отделенная от кухни лишь стойкой под широким арочным проемом, кабинет и небольшая ванная. На втором этаже, куда вела деревянная лестница, находилась большая ванная и три просторных спальни, над которыми располагалась еще и мансарда. Фундамент, правда, представлял собой довольно ненадежное сооружение, состоящее из врытых в землю шлакоблоков и пропускающее под дом воду и всякую непогоду, но Никки надеялась, что в один прекрасный день соберется с силами и средствами и укрепит его, устроив внизу хороший сухой подвал.
Рядом с домом находился гараж на две машины с выложенным каменной плиткой подъездным путем, а дальше виднелся задний двор, обнесенный высокой оградой, воздвигнутой для защиты Их Светлости — ангорской кошки — от соседских собак и во избежание ее незапланированных прогулок. Но от собак Их Светлость благополучно спасалась на деревьях, а запретные прогулки совершались все равно, ибо для этого Их Светлость находила сколько угодно ходов и лазов в самых невероятных местах. Вокруг дома Никки насадила цветы всех сортов и видов с таким расчетом, что цветение начиналось с первых солнечных дней и продолжалось почти до заморозков.
Думая о Сильвере Торне, Никки критически, как бы его глазами, осмотрела весь дом, размышляя о том, как он все это воспримет. Не слишком ли дом тесен и загроможден вещами? Возможно, ему больше пришлись бы по вкусу плетеные циновки на полу и старая, ручной работы мебель из потемневшего дуба? Не покажутся ли ему лампы слишком яркими, мебель слишком мягкой, а занавески слишком легкомысленными?
Относительно ванных комнат, кухни и своего небольшого кабинета она не беспокоилась. С детской тоже как будто все шло своим чередом, а вот с гостиной и спальней надо что-то решать. Никки, например, не могла представить Сильвера Торна в своей спальне. Слишком уж женственно ее убранство, слишком фривольно и легковесно. Крупный мужчина наверняка будет чувствовать себя здесь не в своей тарелке. Да и в гостиной тоже.
Думая о том, какие здесь потребуются изменения, а, следовательно, и затраты, Никки с грустью констатировала, что финансовые возможности ее весьма ограничены. Ее мать и Шери с радостью вызвались помочь, но дело дальше раздачи полезных советов не шло, предлагалось, правда, еще их время, способности и опыт. Самым ценным советом, который дала Паула Сван дочери, был тот, что следует дождаться Сильвера Торна, все с ним обсудить, а уж только тогда затеваться с ремонтом и сменой интерьера.
— Представь, что ты сейчас потратишься, а ему не понравится, значит, все было зря, — убеждала Паула дочку. — Тебе уж как загорится что, так вынь да положь. Детская, да, я согласна! Остальное может и подождать.
— Но я хочу это сделать, мама, — пыталась объяснить Никки. — И не просто чтобы чем-то заняться, это нечто такое, что способно существенно поддержать мои надежды и ожидания. Я должна убедить себя, что он действительно появится.
— Знаешь, дорогая, в чем-то ты права, — поддержала Шери подругу, — я согласна: любой мужчина в этой гостиной почувствовал бы себя неуютно. Женщина — да. Для женщины это годится, но мужчина, настоящий мужчина как-то сюда не вписывается. Все эти плюшки-финтифлюшки, розочки и птички-синички на обоях… Чересчур уж все изящно. Кое-что можно и оставить, но эту кушеточку и стульчики с курчавыми ножками и гобеленовыми сиденьицами следует изгнать. Кресло еще, куда ни шло, оно массивное и глубокое, и кофейный столик… А вообще, я бы поставила здесь дубовый стол со скамьей.
— Прекрасно, но мой банковский счет вряд ли позволит такие расходы, — проговорила Никки. — А в кредит влезать не хотелось бы.
— Ну и не влезай, — с благодушной улыбкой ответила Шери. — Только не говори, что ты никогда не слышала о гаражных распродажах[42]. Сначала ты сама сбудешь все ненужное. Потом просмотришь газеты и узнаешь, где что распродается. Таким образом, можно накупить кучу прекрасных вещей и совсем не дорого. Особенно когда люди переезжают и им срочно нужно избавиться от лишней мебели.
— А если тебе на этих распродажах не попадется подходящих штор, мы просто купим ткань и сошьем их сами, — присоединилась к беседе и Паула. — То же самое с абажурами, не найдется подходящих — так можно старые каркасы обтянуть Новой тканью. Что совсем не трудно.
Все это потребовало хлопот, и три женщины в течение трех недель здорово потрудились, но труды их не пропали даром. Кое-какие ремонтные работы и смену обстановки в гостиной и спальне им удалось произвести, истратив сравнительно немного денег.
Розовато-лиловые стены гостиной теперь стали нейтрального песочного цвета, который удивительно удачно сочетался с коричневым ковром в кремовых разводах и всплесками более ярких тонов, разбросанных по ковру, как цветы по поляне. Никки нашла на распродажах травянисто-зеленую кушетку, пару крепких дубовых скамей со столом для коктейлей, кое-что по мелочи — в общем, гостиная обрела совсем иной вид.
Новые занавески они с Паулой сшили сами, купив ткань цвета слоновой кости, покрытую бледным рисунком шалфейных стебельков и листьев. Шери раздобыла керамические настольные лампы, украшенные западно-индейским орнаментом, удачно перекликающимся с орнаментом обойного бордюра под потолком. Светлые полотняные абажуры приятно смягчали свет, но не делали его тусклым. Никки к тому же купила три гравюры в оригинальных рамках, одна из которых изображала сцену из жизни индейской деревни, другая — пейзаж, напоминающий тот, у водопада в пещерах, а на третьей красовалась индейская девушка, стоящая в своем наряде у реки.
В спальне перемен потребовалось меньше. Женщины лишь изменили, общее цветовое решение оклеили стены сине-фиолетовыми обоями, шторы и покрывало на кровати заменили на голубые, с легким геометрическим рисунком, а для ночных столиков приобрели новые лампы. Результаты трудов вся троица признала удовлетворительными.
— Удобно, уютно и приятно глазу, — заметила Никки.
— И детская получилась удачно, — поддержала ее Паула.
— А эти обои с мотивами естественной американской природы просто прелесть. Торн почувствует себя здесь как дома, — высказалась и Шери. — Только знаешь, дорогая, не позволяй ему загромождать дом тотемными шестами и этими ужасными чучелами животных, добытых охотой, какие торчат в витринах всех таксидермистов.
Никки подавила тяжелый вздох.
— Да пусть делает что хочет, хоть живых хищников здесь поселяет и разводит костер посреди гостиной, лишь бы он появился, наконец, живой и здоровый, вот о чем я молюсь. Я так устала ждать. Завтра первое октября. Если он в ближайшие дни не отговорит Текумсеха от участия в войне, все произойдет так, как описано в учебниках истории.
— И тогда он придет, — с пламенной убежденностью принялась внушать подруге Шери. — Вот увидишь!
И она готова была разразиться по этому поводу целым монологом, но внимание ее в этот момент привлекли подозрительные звуки — шорох, бормотание и возня за окном. Нахмурившись, она указала на белку, торчащую на ближайшей к окну ветке дерева.
— Вот и поговори о животных! А они уже тут! Надеюсь, Торн найдет способ изгнать с вашей территории эту маленькую верещунью, поселившуюся слишком близко к дому. Если эта тварь заберется в дом, хоть сюда, хоть в мансарду, беды не оберешься. Я слышала, что белки и бурундуки, пробравшись в дом, нередко бывают виновниками пожара. А эта маленькая бестия определенно интересуется твоим жилищем и высматривает, как в него проникнуть.
Никки улыбнулась и сказала:
— Это Анеекуах, мой дух-проводник. Она появилась здесь месяц назад. И думаю, для того, чтобы защищать меня.
— Кто? Это крошечная зверюшка? — удивилась Паула. — Да она и от блохи тебя не защитит из тех, что наверняка водятся в ее пышной шкурке.
Никки пожала плечами и весело ответила:
— От блох, может, и не защитит, но она, кажется, способная распугать всех женихов Их Светлости. На днях я обнаружила под стулом трясущееся, насмерть перепуганное существо, в котором трудно было признать огромного ангорского котяру! Да я готова собственноручно вывести всех ее блох, если они у нее имеются, лишь бы она продолжала эту свою благородную деятельность.
28
Время, оставшееся Текумсеху на размышление, пришло и прошло, а от Серебряного Шипа до сих пор ни слуху, ни духу. Никки места себе не находила, смятение поселилось в ее душе, и оставалось только надеяться, что все это не отразится на работе, ибо студенты не должны страдать из-за личных переживаний учительницы. Все ее усилия сконцентрировались на учебном процессе. За два месяца, прошедших с тех пор, как она последний раз видела Торна, ее совершенно подавила тоска разлуки. Она потеряла сон, ела через силу, и только потому, что ни на минуту не забывала о ребенке.
Теперь ее беременность мог заметить всякий, кто хотел что-либо замечать. Еще немного, прикинула Никки, и она достигнет середины пути к материнству, четырех с половиной месяцев. В следующий уик-энд надо наведаться в магазин одежды для будущих мамаш. Не то чтобы она слишком уж располнела, но специальная одежда все-таки скрадывает нарастающий живот, а когда он не так сильно будет бросаться в глаза, шуток по этому Поводу поубавится. Хотя совсем без них не обойтись.
— Ты похожа на тощего баскетболиста, — подтрунивала над ней Шери. — Бежит, бедный, ручки тонкие, ножки тонкие, а посередине мяч.
— Хэй, сестренка, — не унимался и Сэм, — ты что это, опять перепила пива? Пивное твое брюшко!
Папа шутливо предположил, что к Рождеству она уже дозреет до того, что сможет играть Санта. Клауса. Мама лишь понимающе переглядывалась с дочерью и твердила одно, что все будет хорошо. А Никки во всем этом радовало хотя бы уж то, что прекратились утренние тошноты.
Во вторник, восьмого октября, когда только начался третий урок — единственное свободное в этот день у Никки время, — она направилась в учительскую, но вдруг почувствовала непонятное смятение. Если бы она попыталась описать его, то сравнила бы с волной — не то чтобы головокружение и дезориентация, но что-то сродни подсознательному импульсу, некому предощущению, предвидению. Забавно, но что-то понуждало ее покинуть этот кабинет, школу и мчаться… Куда? Вдруг она поняла куда. И знала, что должна торопиться.
Никки не стала заходить к руководству, чтобы предупредить о своей отлучке. Просто отловил первого подвернувшегося под руку юного прогульщика уроков, и послала его к директору сообщить, что миссис Сильвер заболела и пошла домой. Ее не беспокоило, что там подумают о ней, как воспримут ее скоропалительное исчезновение. Она просто подошла к своей машине и села в нее.
Пальцы ее дрожали, так что ключ зажигания лишь с третьей попытки встал на должное место. Затем, действуя почти автоматически. Никки завела машину и покинула школьную автостоянку. И вот она мчится по дороге, ведущей на запад к папиной ферме. Этот поступок не был следствие обдуманного решения. Просто она, ведомая интуицией, устремилась туда, куда ее влекло. Единственное, что она знала точно, что ей необходимо проверить дерево. Теперь же. Немедленно.
Через какое-то время, чтобы сократить дорогу Никки свернула с шоссе на тракторную колею идущую вдоль реки. Она не помнила, сколько проскочила стоп-сигналов, сколько дюжин чужих владений миновала или сколько промелькнуло мимо нее коровьих стад. Доехала на одном дыхании, думая лишь об одном: поскорей бы добраться.
И вот, наконец, она выбралась из машины, в спешке чуть не забыв выключить мотор. Но ключи остались в замке зажигания, сумочка — на пассажирском сиденье, а двери — открытыми. Перед тем прошел дождь, и колеса машины увязли в грязи. Она и на это не обратила внимания, а просто бросилась сломя голову к упавшему дереву. Сколько раз она заглядывала в этот импровизированный почтовый ящик, откуда в свое время извлекла кожаный конверт с письмом, сколько раз испытывала разочарование, ничего там не обнаружив. И вот теперь, ломая ногти и вымазав одежду в грязи, вновь нетерпеливо раскапывала влажную землю.
Прошло несколько минут, и пальцы ее наткнулись на искомое. Затаив дыхание, она вытащила из ямки кожаный сверточек.
— Есть! Есть! Господи! Ты услышал меня! Как мне тебя благодарить?
Она быстро развернула потемневшую снаружи кожу и с ужасом увидела, что в ней ничего нет. Но тотчас, к огромному своему облегчению, заметила на более светлой внутренне стороне буквы и чуть не завопила от радости.
— Конечно, — сказала она себе. — Что ж ты думала? У него для переписки с тобой заготовлена Пачка почтовой бумаги?
Голова приятно кружилась, сердце в груди замирало, она всматривалась в короткую записку. Бегло ознакомившись с содержанием, перечитала письмо еще раз, теперь уже медленно, вслух повторяя каждое слово. Сильвер Торн был краток, и весь вид послания говорил о том, что написано оно, вернее, за неимением карандаша или ручки, процарапан в большой спешке. Вот что оно гласило: «Нейаки. Долг исполнен. Брат ушел к Духам. Я скоро приду. Еще месяц или два. Жди. Я приду. Твой Серебряный Шип».
Никки прижала письмо к груди. Слезы радости струились по ее лицу.
— Торн! Торн! — благоговейно прошептал она. — О, дорогой мой! Спасибо тебе! Спасибо! Ты я представляешь, как сильно я нуждалась в весточке от тебя. Да нет, ты наверняка это знаешь. Поторопись, любовь моя. Я буду ждать… Мы с сынов ждем тебя.
В это мгновение младенец, будто в подтверждение ее слов, слегка шевельнулся, потом еще раз, посильнее. Никки охватила живот ладонями, глаза ее округлились от удивления. Впервые с тех пор как Торн в пещере доказывал ей, что она беременна, она почувствовала движение своего беби. Kcтати, голубая печать, появившаяся тогда у нее на животе, не исчезла и до сих пор. Но в эту свою забавную тайну Никки никого не посвящала, даже родную мать.
И вот, будто слова ее могли преодолеть толщу долгих времен, Никки тихо проговорила:
— Твой сын жив, Торн. Сейчас я впервые за эти месяцы ощутила его движение. Наверное, в те минуты, когда я читала твое письмо, он почувствовал твое присутствие и взбрыкнул от радости, как козленок. Мне кажется, он узнал тебя и чувствует, как ты стремишься к нам. Любимый, скорее присоединяйся к нам. Скорее, мы ждем.
1813 год. Огайо
Связь между ними, и без того неразрывная, в минуты, когда Нейаки держала в руках его письмо окрепла еще более. Серебряный Шип точно знал, в какой момент Нейаки развернула кожу, закопанную им под молодым дубком. Ему передалось ее волнение, ее трепет и даже то, как впервые во чреве у нее пошевелился их беби. Как и почему это происходит, объяснить он не смог бы. Да это и не важно. Просто он знал, что младенец, которого носила под сердцем Нейаки, ответил на его пламенный призыв.
К его радости, возникшей от ощущения чуда этой новой жизни, подмешивалась скорбь по убиенному брату. Текумсех пал в битве при Темсе, как и предсказывала Нейаки. Перед смертью он успел обратиться к Серебряному Шипу и своим верным воинам, сказав им пророческие слова:
— Не печальтесь, когда я покину вас и уйду с Духами, ибо в один прекрасный день я вернусь. Настанет время, когда народу моему понадобится тот, кто сможет повести его. Тогда я вернусь и укажу путь.
Зная, что умрет в тот же день, и, желая умереть достойно, как подобает воину шони, Текумсех велел снять с себя красный мундир генерала британской армии и был облачен в традиционный индейский наряд своего племени. Помимо прочего, этим достигалась и анонимность мертвого тела, ибо военное облачение индейского вождя не отличалась от того, как одеты рядовые воины-индейцы. Это необходимо было для того, чтобы американцы не надругались над телом Текумсеха, известного индейского предводителя, если оно, паче чаяния, окажется в их распоряжении, ибо и такое случалось на тропах Жестокой войны. Известны случаи, когда прах и одежда вождя буквально разбирались на сувениры. Но когда Серебряный Шип и несколько преданных и посвященных в тайну воинов предали останки Текумсеха погребению в тайном месте, достаточно удаленном от полей сражения, кроме раны, принесшей Текумсеху гибель, на теле его не было никаких повреждений. Так Серебряный Шип иск полнил свое обещание и, затаив скорбь в самых глубинах сердца, поклялся никогда не забывать любимого брата.
Теперь ему предстояло еще одно дело, и он молился об одном, чтобы оно увенчалось успехом. Он сразу же отправился на юг, в одну из деревень племени чероки, где находилась его мать и другие родственники. Необходимо переправить их в Мексику, где они могут спастись и выжить, избежав страшной участии тех, кто позже вынужден будя пройти страшной Дорогой Слез, о которой с такой печалью рассказывала Нейаки. Он выполнит свой долг перед близкими, если они согласятся за ним следовать, и, наконец, освободится, чтобы воссоединиться с возлюбленной… с женщиной, которая хранит его сердце в своей маленькой белой ладони.
1996 год. Огайо
— Денни! Денни, мне нужна твоя помощь! — панически торопливо, сразу с порога заговорила Никки, входя в кабинет брата.
— Что? Что случилось?
Денни встал из кресла и устремился навстречу сестре. Он редко видел ее такой перепутанной. Огромные фиолетовые глаза потемнели от страха, на лице проступила мертвенная бледность, которую пятна лихорадочного румянца подчеркивали лишь сильнее. Он подвел ее к креслу.
— Садись. Успокойся. Дать тебе воды? Может, чаю?
— Нет. Я не сяду. Я слишком взвинчена! И пить не хочу. Единственное, чего я хочу, чтобы ты нашел средство, как принудить Брайана Сандерса оставить меня в покое и перестать вторгаться в мою личную жизнь.
— Брайан Сандерс? Тот репортер, с которым ты когда-то встречалась?
Никки нервно мотнула головой.
— Вот именно. Встретилась-то с ним пару-тройку раз, а этот сукин сын возомнил о себе черт знает что. Представляешь? Я уж и по-хорошему пробовала с ним говорить, и просто убегала, стоило мне его завидеть, но он прилип ко мне намертво, повсюду подкарауливает, всех обо мне расспрашивает, цветы таскает. Скажи, что творится с этими мужиками? Прямо с ума посходили! — воскликнула Никки, запуская обе пятерни в свои волосы. — Скотт тут тоже звонил мне, выразил желание пересечься старых времен ради. Они что, не понимают, что их время прошло? Или почитают за доблесть пошатнуть устои чужого брака? Что их так разбирает?
Денни нахмурился:
— Постой, Ник. А как далеко зашел этот Сандерс? Он что, действительно преследует тебя?
Она на секунду задумалась.
— Нет, не особенно… Но я не удивлюсь, если и до этого дойдет. Он просто взбесился, Денни. Воистину взбесился из-за того, что я предпочла ему другого мужчину. Думаю, что пока здесь не появится Сильвер Торн, Брайан до конца так и не поверит в его существование, решив, что я этот персонаж просто по каким-то своим причинам изобрела. Но теперь, когда моя беременность видна невооруженным глазом, он еще больше расходился. Ведь не думает же он, что это второе Непорочное зачатие, наверняка вообразил меня в постели с другим мужчиной, который преуспел там, где он проиграл.
— О'кей, итак, он ревнует, — заключил Денни. — Но не думаю, что тебе, но возвращении домой, грозит найти на плите дохлую крысу. Мне кажется, во всей этой истории, сестренка, нет ничего страшного. Я поговорю с ним, если хочешь. Скажу ему, чтоб осадил, и малость подал назад. Может, он лучше понимает намеки, когда они исходят от мужчины. И в самом деле, я пригрожу ему крупные неприятностями, если он не отвяжется от тебя, думаю, этого будет достаточно. Ты как, согласна со мной?
— Тебе, может, все это и не кажется таким уж страшным, братец, но что касается меня… Знаешь Денни, я тебе больше скажу. Брайан теперь вроде бы задумал доказать если не всему миру, то хотя бы себе, что я на каникулах загуляла, забеременела незнамо от кого, а мужа себе просто выдумала, чтобы не лишиться работы в школе. Он намекал, будто кое-что пронюхал обо мне, но главное, он нигде не нашел никаких свидетельств того, что Торн Сильвер физически существует. Он уже проверил справочные материалы службы социального страхования, влез в засекреченные компьютерные программы, где есть сведения о чем угодно, вплоть до учета выдачи водительских прав, и Бог знает, куда еще не сунул свой нос. Денни, мы должны что-то предпринять! Мы должны создать хоть какое-то подобие документов, какие-то бумаги, из которых будет видно, что Торн Сильвер реально существует, иначе Брайан продолжит свои злосчастные раскопки. Он вцепился в это, как шелудивый пес в сахарную косточку!
Теперь ее беременность мог заметить всякий, кто хотел что-либо замечать. Еще немного, прикинула Никки, и она достигнет середины пути к материнству, четырех с половиной месяцев. В следующий уик-энд надо наведаться в магазин одежды для будущих мамаш. Не то чтобы она слишком уж располнела, но специальная одежда все-таки скрадывает нарастающий живот, а когда он не так сильно будет бросаться в глаза, шуток по этому Поводу поубавится. Хотя совсем без них не обойтись.
— Ты похожа на тощего баскетболиста, — подтрунивала над ней Шери. — Бежит, бедный, ручки тонкие, ножки тонкие, а посередине мяч.
— Хэй, сестренка, — не унимался и Сэм, — ты что это, опять перепила пива? Пивное твое брюшко!
Папа шутливо предположил, что к Рождеству она уже дозреет до того, что сможет играть Санта. Клауса. Мама лишь понимающе переглядывалась с дочерью и твердила одно, что все будет хорошо. А Никки во всем этом радовало хотя бы уж то, что прекратились утренние тошноты.
Во вторник, восьмого октября, когда только начался третий урок — единственное свободное в этот день у Никки время, — она направилась в учительскую, но вдруг почувствовала непонятное смятение. Если бы она попыталась описать его, то сравнила бы с волной — не то чтобы головокружение и дезориентация, но что-то сродни подсознательному импульсу, некому предощущению, предвидению. Забавно, но что-то понуждало ее покинуть этот кабинет, школу и мчаться… Куда? Вдруг она поняла куда. И знала, что должна торопиться.
Никки не стала заходить к руководству, чтобы предупредить о своей отлучке. Просто отловил первого подвернувшегося под руку юного прогульщика уроков, и послала его к директору сообщить, что миссис Сильвер заболела и пошла домой. Ее не беспокоило, что там подумают о ней, как воспримут ее скоропалительное исчезновение. Она просто подошла к своей машине и села в нее.
Пальцы ее дрожали, так что ключ зажигания лишь с третьей попытки встал на должное место. Затем, действуя почти автоматически. Никки завела машину и покинула школьную автостоянку. И вот она мчится по дороге, ведущей на запад к папиной ферме. Этот поступок не был следствие обдуманного решения. Просто она, ведомая интуицией, устремилась туда, куда ее влекло. Единственное, что она знала точно, что ей необходимо проверить дерево. Теперь же. Немедленно.
Через какое-то время, чтобы сократить дорогу Никки свернула с шоссе на тракторную колею идущую вдоль реки. Она не помнила, сколько проскочила стоп-сигналов, сколько дюжин чужих владений миновала или сколько промелькнуло мимо нее коровьих стад. Доехала на одном дыхании, думая лишь об одном: поскорей бы добраться.
И вот, наконец, она выбралась из машины, в спешке чуть не забыв выключить мотор. Но ключи остались в замке зажигания, сумочка — на пассажирском сиденье, а двери — открытыми. Перед тем прошел дождь, и колеса машины увязли в грязи. Она и на это не обратила внимания, а просто бросилась сломя голову к упавшему дереву. Сколько раз она заглядывала в этот импровизированный почтовый ящик, откуда в свое время извлекла кожаный конверт с письмом, сколько раз испытывала разочарование, ничего там не обнаружив. И вот теперь, ломая ногти и вымазав одежду в грязи, вновь нетерпеливо раскапывала влажную землю.
Прошло несколько минут, и пальцы ее наткнулись на искомое. Затаив дыхание, она вытащила из ямки кожаный сверточек.
— Есть! Есть! Господи! Ты услышал меня! Как мне тебя благодарить?
Она быстро развернула потемневшую снаружи кожу и с ужасом увидела, что в ней ничего нет. Но тотчас, к огромному своему облегчению, заметила на более светлой внутренне стороне буквы и чуть не завопила от радости.
— Конечно, — сказала она себе. — Что ж ты думала? У него для переписки с тобой заготовлена Пачка почтовой бумаги?
Голова приятно кружилась, сердце в груди замирало, она всматривалась в короткую записку. Бегло ознакомившись с содержанием, перечитала письмо еще раз, теперь уже медленно, вслух повторяя каждое слово. Сильвер Торн был краток, и весь вид послания говорил о том, что написано оно, вернее, за неимением карандаша или ручки, процарапан в большой спешке. Вот что оно гласило: «Нейаки. Долг исполнен. Брат ушел к Духам. Я скоро приду. Еще месяц или два. Жди. Я приду. Твой Серебряный Шип».
Никки прижала письмо к груди. Слезы радости струились по ее лицу.
— Торн! Торн! — благоговейно прошептал она. — О, дорогой мой! Спасибо тебе! Спасибо! Ты я представляешь, как сильно я нуждалась в весточке от тебя. Да нет, ты наверняка это знаешь. Поторопись, любовь моя. Я буду ждать… Мы с сынов ждем тебя.
В это мгновение младенец, будто в подтверждение ее слов, слегка шевельнулся, потом еще раз, посильнее. Никки охватила живот ладонями, глаза ее округлились от удивления. Впервые с тех пор как Торн в пещере доказывал ей, что она беременна, она почувствовала движение своего беби. Kcтати, голубая печать, появившаяся тогда у нее на животе, не исчезла и до сих пор. Но в эту свою забавную тайну Никки никого не посвящала, даже родную мать.
И вот, будто слова ее могли преодолеть толщу долгих времен, Никки тихо проговорила:
— Твой сын жив, Торн. Сейчас я впервые за эти месяцы ощутила его движение. Наверное, в те минуты, когда я читала твое письмо, он почувствовал твое присутствие и взбрыкнул от радости, как козленок. Мне кажется, он узнал тебя и чувствует, как ты стремишься к нам. Любимый, скорее присоединяйся к нам. Скорее, мы ждем.
1813 год. Огайо
Связь между ними, и без того неразрывная, в минуты, когда Нейаки держала в руках его письмо окрепла еще более. Серебряный Шип точно знал, в какой момент Нейаки развернула кожу, закопанную им под молодым дубком. Ему передалось ее волнение, ее трепет и даже то, как впервые во чреве у нее пошевелился их беби. Как и почему это происходит, объяснить он не смог бы. Да это и не важно. Просто он знал, что младенец, которого носила под сердцем Нейаки, ответил на его пламенный призыв.
К его радости, возникшей от ощущения чуда этой новой жизни, подмешивалась скорбь по убиенному брату. Текумсех пал в битве при Темсе, как и предсказывала Нейаки. Перед смертью он успел обратиться к Серебряному Шипу и своим верным воинам, сказав им пророческие слова:
— Не печальтесь, когда я покину вас и уйду с Духами, ибо в один прекрасный день я вернусь. Настанет время, когда народу моему понадобится тот, кто сможет повести его. Тогда я вернусь и укажу путь.
Зная, что умрет в тот же день, и, желая умереть достойно, как подобает воину шони, Текумсех велел снять с себя красный мундир генерала британской армии и был облачен в традиционный индейский наряд своего племени. Помимо прочего, этим достигалась и анонимность мертвого тела, ибо военное облачение индейского вождя не отличалась от того, как одеты рядовые воины-индейцы. Это необходимо было для того, чтобы американцы не надругались над телом Текумсеха, известного индейского предводителя, если оно, паче чаяния, окажется в их распоряжении, ибо и такое случалось на тропах Жестокой войны. Известны случаи, когда прах и одежда вождя буквально разбирались на сувениры. Но когда Серебряный Шип и несколько преданных и посвященных в тайну воинов предали останки Текумсеха погребению в тайном месте, достаточно удаленном от полей сражения, кроме раны, принесшей Текумсеху гибель, на теле его не было никаких повреждений. Так Серебряный Шип иск полнил свое обещание и, затаив скорбь в самых глубинах сердца, поклялся никогда не забывать любимого брата.
Теперь ему предстояло еще одно дело, и он молился об одном, чтобы оно увенчалось успехом. Он сразу же отправился на юг, в одну из деревень племени чероки, где находилась его мать и другие родственники. Необходимо переправить их в Мексику, где они могут спастись и выжить, избежав страшной участии тех, кто позже вынужден будя пройти страшной Дорогой Слез, о которой с такой печалью рассказывала Нейаки. Он выполнит свой долг перед близкими, если они согласятся за ним следовать, и, наконец, освободится, чтобы воссоединиться с возлюбленной… с женщиной, которая хранит его сердце в своей маленькой белой ладони.
1996 год. Огайо
— Денни! Денни, мне нужна твоя помощь! — панически торопливо, сразу с порога заговорила Никки, входя в кабинет брата.
— Что? Что случилось?
Денни встал из кресла и устремился навстречу сестре. Он редко видел ее такой перепутанной. Огромные фиолетовые глаза потемнели от страха, на лице проступила мертвенная бледность, которую пятна лихорадочного румянца подчеркивали лишь сильнее. Он подвел ее к креслу.
— Садись. Успокойся. Дать тебе воды? Может, чаю?
— Нет. Я не сяду. Я слишком взвинчена! И пить не хочу. Единственное, чего я хочу, чтобы ты нашел средство, как принудить Брайана Сандерса оставить меня в покое и перестать вторгаться в мою личную жизнь.
— Брайан Сандерс? Тот репортер, с которым ты когда-то встречалась?
Никки нервно мотнула головой.
— Вот именно. Встретилась-то с ним пару-тройку раз, а этот сукин сын возомнил о себе черт знает что. Представляешь? Я уж и по-хорошему пробовала с ним говорить, и просто убегала, стоило мне его завидеть, но он прилип ко мне намертво, повсюду подкарауливает, всех обо мне расспрашивает, цветы таскает. Скажи, что творится с этими мужиками? Прямо с ума посходили! — воскликнула Никки, запуская обе пятерни в свои волосы. — Скотт тут тоже звонил мне, выразил желание пересечься старых времен ради. Они что, не понимают, что их время прошло? Или почитают за доблесть пошатнуть устои чужого брака? Что их так разбирает?
Денни нахмурился:
— Постой, Ник. А как далеко зашел этот Сандерс? Он что, действительно преследует тебя?
Она на секунду задумалась.
— Нет, не особенно… Но я не удивлюсь, если и до этого дойдет. Он просто взбесился, Денни. Воистину взбесился из-за того, что я предпочла ему другого мужчину. Думаю, что пока здесь не появится Сильвер Торн, Брайан до конца так и не поверит в его существование, решив, что я этот персонаж просто по каким-то своим причинам изобрела. Но теперь, когда моя беременность видна невооруженным глазом, он еще больше расходился. Ведь не думает же он, что это второе Непорочное зачатие, наверняка вообразил меня в постели с другим мужчиной, который преуспел там, где он проиграл.
— О'кей, итак, он ревнует, — заключил Денни. — Но не думаю, что тебе, но возвращении домой, грозит найти на плите дохлую крысу. Мне кажется, во всей этой истории, сестренка, нет ничего страшного. Я поговорю с ним, если хочешь. Скажу ему, чтоб осадил, и малость подал назад. Может, он лучше понимает намеки, когда они исходят от мужчины. И в самом деле, я пригрожу ему крупные неприятностями, если он не отвяжется от тебя, думаю, этого будет достаточно. Ты как, согласна со мной?
— Тебе, может, все это и не кажется таким уж страшным, братец, но что касается меня… Знаешь Денни, я тебе больше скажу. Брайан теперь вроде бы задумал доказать если не всему миру, то хотя бы себе, что я на каникулах загуляла, забеременела незнамо от кого, а мужа себе просто выдумала, чтобы не лишиться работы в школе. Он намекал, будто кое-что пронюхал обо мне, но главное, он нигде не нашел никаких свидетельств того, что Торн Сильвер физически существует. Он уже проверил справочные материалы службы социального страхования, влез в засекреченные компьютерные программы, где есть сведения о чем угодно, вплоть до учета выдачи водительских прав, и Бог знает, куда еще не сунул свой нос. Денни, мы должны что-то предпринять! Мы должны создать хоть какое-то подобие документов, какие-то бумаги, из которых будет видно, что Торн Сильвер реально существует, иначе Брайан продолжит свои злосчастные раскопки. Он вцепился в это, как шелудивый пес в сахарную косточку!