Харви Джон. Грубая обработка

   Если у него не пропадет желание, он может даже зайти в агентство по недвижимости и посмотреть, там ли еще эта женщина с австралийским произношением и в красных сапожках. Грайс думал, во сколько ему обойдется пригласить ее к себе домой. Он может предоставить жидкий крем для массажа и полотенца. Все, что ей потребуется, это принести…
   – Тревор Грайс?
   Грайс подпрыгнул от неожиданности, так как не видел приближения этого человека. Быстро обернувшись, он уставился в это узкое азиатское лицо. Высокий для этой расы, жилистый. Грайс оценивал свои шансы. Он заметил на противоположной стороне улицы автомобиль без сигнальных огней, а в самом конце улицы полицейского в форме.
   – Да, – ответил Грайс. – В чем дело?
   – Я хочу, чтобы вы прошли со мной в участок, – сказал Патель.
   – Хорошо, – согласился Грайс, направляясь вместе с ним к автомобилю, – почему не пойти?
   Когда они отъехали, Грайс посмотрел через заднее стекло и увидел старую женщину в спортивных ботинках, хихикавшую посредине дороги. «Старая корова!»

– 32 —

   – Ты уверена, что с тобой все в порядке?
   – Да. Я чувствую себя прекрасно.
   – Хорошо, но если что-либо не так…
   – Джерри, я же тебе говорю!..
   – Хорошо. Хорошо. Просто ты выглядишь несколько… – Он просунул кончики пальцев ей под руку. – Хотя не имеет значения.
   – Что «несколько»?
   – Мне кажется, несколько напряженной.
   – Потому что я не кончила?
   – Нет, не поэтому.
   – Нет? – Мария засмеялась.
   – Ладно. – Грабянский продвинулся ниже и стал целовать ее между грудей, под ними. – Может быть, это и имеет какое-то отношение к тому, что я сказал.
   – Послушай… – Она запустила пальцы в густые волосы на его затылке. Ей нравилось теребить их, они были жесткие, почти как проволока. – Если бы ты знал, как давно это было… когда я в последний раз была с мужчиной… все время одна… Тогда ты не стал бы так беспокоиться.
   – Я не беспокоюсь. Мария…
   – Да?
   – Все в порядке. – Он прижался лицом к ее животу, собирая языком оставшийся пот, а также ощущая ртом соленый привкус ножи там, где ее темные волосы поднимались, как полураскрытый веер.
   Мария не видела, но догадывалась, что его глаза закрыты, и подумала, что теперь он может немного поспать. В это утро Гарольд уходил из дома, как человек, которому приснилось, что он находится на скамье подсудимых и видит, как судья потянулся за черной шапочной, а потом проснулся и обнаружил, что это вовсе не сон. После того как он ушел, Мария налила вторую чашку кофе, отнесла ее в ванную и забралась в воду, наслаждаясь ее теплом и голосом Симона Бейтса, исполнявшим «Нашу мелодию». Она готовилась к встрече с Джерри Грабянским. Ароматная пена, духи, теплая ласковая вода… Она представляла себе, что так будет продолжаться бесконечно. Ей нравилось фантазировать. Но в ее воображении были не наручники или решетки, а истории, многократно показанные по телевидению: ну там, скажем, любовь между докторами и медсестрами или про не имеющего ни гроша за душой артиста, оказывающегося сыном богатого лендлорда, владельца замка. Это в ее-то годы! Но она не хотела отказываться от своих фантазий. «Ты не должна упускать из своих рук, Мария, то, что можешь реально иметь в твоем возрасте, потому что когда ты…»
   Грабянский зашевелился и устроился поудобней.
   Мария улыбнулась и посмотрела на часы. Если он подремлет еще полчаса, она встанет, спустится вниз, приготовит для него и себя шоколад и вкусные бисквиты, которые она купила у Маркса. Может быть, ей удастся уговорить его разделить с ней ванну еще раз. Мария захихикала, но сдержалась – не хотелось его будить. Что бы сказал психиатр о таком внезапном стремлении отмыться – совсем как у леди Макбет?
   Грабянский не спал. Перед его взором продолжало маячить лицо бледного полного человека, уходившего из жизни у него на глазах. Это почти случилось. Прежде чем взять такси, чтобы доехать сюда, он окольным путем добрался до больницы и, хотя ему не позволили войти внутрь, переговорил с дежурной медсестрой. Состояние больного было стабильным. Это все, на что можно было рассчитывать. Он счастливо выпутался и, если изменит свой образ жизни, то может прожить до глубокой старости. Хорошо, пусть живет подольше.
   – Скажи, ради Бога, зачем ты делал все это? – фыркал Грайс, когда они вернулись в арендованную квартиру.
   Как ответить на такой вопрос?
   – Ты мог вовлечь нас в большие неприятности. Пять из десяти, что нас могли зацапать там. Ты этого хотел?
   – Он умирал, – просто ответил Грабянский.
   – Я знаю, что он умирал, черт возьми! Но кто виноват в этом? Не надо было ему появляться там.
   В конечном счете, к чему было спорить? Грабянский оставил Грайса со стаканом в руке, с закрытыми глазами, с включенным телевизором, по которому крутили какой-то фильм. «Грайс был, однако, прав в одном, – думал Грабянский, – этот человек не должен был оказаться там, независимо от того, его это собственность или нет. Что-то случилось с их везением – качество информации, которую они покупают, меняется».
   Затем он зашевелился, начал целовать мягкую податливую кожу Марии. Не все, что случилось за последнее время, было плохо.
   Ни один из них не слышал шума автомобиля. Но вскоре раздался властный стук в дверь и настойчивый звонок. Первой мыслью Марии было, что это опять Гарольд, но, как оба хорошо знали, он воспользовался бы своим ключом. У Грабянского были другие предположения.
   – Нам лучше одеться, – сказал он, вставая с кровати.
   – Подожди здесь. Кто бы это ни был, они уйдут. Грабянский, потянувшись за брюками, наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
   – Я так не думаю.
   У двери стоял Резник. Кругом не было ни одного полицейского. Даже машину он оставил на улице, а не стал перегораживать подъездную дорогу. Мария Рой отступила назад, чтобы позволить ему пройти в дом. Резник подумал: «Что бы она носила, если бы не придумали домашних халатов».
   Грабянский был на кухне. Он стоял между раковиной и столом, уже надев пиджак и готовый бежать, если предоставится такая возможность.
   – Инспектор?
   Резник ответил кивком головы, поборов импульсивное намерение пожать ему руку.
   – Можем мы рассчитывать, по крайней мере, на какое-то объяснение этого визита? – спросила Мария, обойдя стол и встав рядом с Грабянским.
   – Все в порядке, Мария, – успокоил ее Джерри, похлопав по руке.
   – Какой к черту порядок? Это мой дом. Я…
   – Мария, помолчи.
   – Вы не могли бы приготовить нам кофе? – попросил ее Резник.
   Грабянский едва удержался от улыбки. Значит, это будет проходить таким образом.
   – Ты не возражаешь? – обратился он к Марии, которая удивленно уставилась на них, но тем не менее пошла к кофеварке.
   – Садитесь, – предложил Грабянский, как если бы это был его собственный дом.
   Резник снял пальто и положил его на спинку стула, потом сел на другой.
   – Ваш партнер Грайс, – сказал он Грабянскому, демонстративно посмотрев на свои часы, – находится в полиции уже почти целый час.
   Они молчали до того самого момента, как кофе был приготовлен и поставлен перед ними. Он был недостаточно крепок для Резника, но лучше, чем он мог ожидать.
   – Я не знаю, – заявил Грабянский, – каких ответов вы ждете от меня. Имена, описание внешности, контакты. Это было частью сделки.
   Но Резник уже качал головой.
   – Мы хотим от вас совсем другого. Дело даже не в том, что мы хотим что-то узнать. – Он отпил из чашки. – Большую часть мы уже имеем, нам нужно лишь подтверждение. – Он взглянул на Марию, которая нахмурилась и отвернулась. – Но мы можем попросить некоторых людей пересмотреть заявления, которые они могли сделать несколько… поспешно.
   Грабянский откинулся назад на стуле, оперевшись одной ногой о ножку стола. Чашку он держал в обеих руках. Инспектор мог бы прижать его, но почему-то не делал этого. Ему оставалось только ждать.
   – Тогда это наркотики, не тан ли?
   – Какие наркотики? – воскликнула Мария, глядя в упор на Грабянского, хотя она прекрасно знала, о каких наркотиках идет речь.
   – Речь идет о том, кто «на кнопке», – уточнил Чарли.
   – Вам нужно имя? Того типа, который занимается этим?
   Наступила очередь улыбнуться Резнику.
   – Слишком поздно, Джерри. Мы знаем и это.
   По лицу Грабянского было видно, что это произвело на него впечатление.
   – Я не знаю тогда, – пробормотал он, опустив стул на четыре ножки, – что я могу сделать, чтобы помочь вам.
   – Подумайте еще немного об этом. – Продолжая улыбаться, Резник предложил: – Пока мы пьем кофе, подумайте об этом.
   В комнате было душно: в ней не было ни окон, ни вентиляции. Чтобы исключить возможность встречи с Грай-сом, Грабянского отвезли в центральный участок. Резник и Норман Манн сидели на простых стульях, Грабянский облокотился на поцарапанный, как водится, стол. Настроение у него явно ухудшалось.
   – Грайс все валит на вас. – Норман Манн стряхнул пепел с сигареты прямо на дощатый пол. – Это правда, он в самом деле во всем винит вас. Когда он закончит, нужно будет только купить почтовую марку и послать дело на какую-нибудь студию. Получится прекрасный сценарий о типе, который был мозговым центром шайки. Он надевал свой самый дорогой костюм и отправлялся вскрывать сейфы, потом раздевался и укладывался в кровать с женщинами. Кто будет играть главного героя? Шварценеггер или Сталлоне? Вам следует бороться за себя.
   Грабянского не особенно прельщала идея изображать из себя Шварценеггера. Он помнил фильм, где этот актер играл роль русского полицейского. Он вспомнил также, как тот пытался сделать этот образ более убедительным с помощью славянского произношения, что у него совсем не получалось. Да, жаль, что слишком рано постарел Кэри Грант.
   – Вы слышите, что я вам говорю? – спросил Норман Манн.
   – Да.
   – Вы никак не реагируете на мои слова.
   – А как я должен реагировать?
   – Я не знаю. Может, немного разозлиться. Что вы думаете по этому поводу, Чарли? Если бы так поступил со мной мой партнер, я бы несколько разозлился.
   Резник думал о Джеффе Харрисоне не потому, что они всегда были партнерами или чем-то в этом роде, – просто он не мог не задавать себе вопроса, как много ему было известно.
   – Вы хотите есть, Джерри? – спросил Норман Манн, – что-нибудь перекусите?
   Грабянский пожал плечами. Ему подошло бы все, что могло прервать этот допрос.
   – Да, я съел бы чего-нибудь.
   – Позднее.
   «Странно, – подумал Грабянский, – очень странно».
   – Вначале я хотел бы знать, плевать ли вам на то, что ваш приятель навешивает на вас сколько может. Еще немного, и он станет уверять, что единственное, что он делал, это сидел за рулем угнанной машины и был на стреме. А ведь это не так, верно?
   – Вы прекрасно знаете, что не так.
   – Ну и что вы собираетесь делать?
   – Что я могу сделать?
   – Может быть, вы не верите тому, что мы вам рассказываем?
   Грабянский верил этому. Грайс готов продать родную бабушку, чтобы из нее сварили суп, если сочтет это выгодным.
   – Вы можете сделать вот что, – произнес Манн, – дать нам полную возможность засадить его на большой срок. Оно за око, зуб за зуб, тан?
   – Да, – согласился Грабянский. – Конечно. Правильно. Зуб за зуб.
   – Хорошо! – Норман Манн отодвинул стул, потер ладони. – А вы не говорите это только затем, чтобы поскорее запустить зубы в мясной пирог и картофельное пюре? Три блюда, а потом перемените свое решение?
   Грабянский покачал головой.
   «Если когда-нибудь что-то случится, – говорил Грайс, – что-либо действительно чертовски неприятное, каждый будет сам за себя, запомни это». Грабянский помнил.
   – Все, что вам угодно, – заверил Грабянский. – Если только я знаю ответы… если я могу помочь…
   – Это хорошо. Это замечательно. А, Чарли? Потому что теперь мы можем пойти и набить наши желудки, зная, что мы продвинулись на нашем пути. – Он положил руку на плечо Грабянского. – Потом мы сможем поговорить об остальном. – Он нажал сильнее. – Откровенно говоря, когда я впервые услышал о вашей готовности сотрудничать, когда Чарли сказал мне об этом, я был удивлен. Я не думал, что вы пойдете на это. Надо иметь достаточно смелости и смекалки, чтобы чистить дома, одеваясь, как на великосветский раут. – Но, – он наклонился почти к лицу Грабянского, – у вас есть голова. – Он выпрямился и отошел. – И мошонка, как у носорога.

– 33 —

   В нижней части желтой афиши черными буквами было напечатано: «Серебряный оркестр горняков Лоско». Края афиши загнулись, их трепал пронизывающий ветер. Это был последний концерт прошедшего лета. Солнца не было. Хотя погода была теплой для января, она казалась отвратительной тому, кто сидел на скамейке напротив пустующей эстрады и дожидался человека, который мог вообще не появиться.
   Грабянский потратил сорок восемь часов, чтобы договориться о встрече. И все время он испытывал сомнения, сожалел, что согласился на это.
   «Таскать на себе провод, так они называют это?»
   Он вспомнил телевизионную передачу, в которой показывалось, как два детектива нажимали на заключенного, чтобы добиться от него нужной им информации, и никто из них не знал о спрятанном магнитофоне, который незаметно накручивал компрометирующую их информацию. А также фильм, и один, тоже по телевидению, где полицейский изображал преступника и ходил с микрофоном, прикрепленным к его груди. Иногда их раскрывали, но в большинстве случаев все для них кончалось благополучно. Пуля из «магнума» 45-го калибра в лицо или благодарность от комиссара, иногда даже медаль на грудь – в зависимости от статуса того, под чьим руководством они выполняли это задание. А также от того, нужны ли вы будете для подобной операции в следующий раз. «Не ясно, кем ты будешь в этой истории, героем или негодяем?»
   Было позднее утро, и вокруг было не очень многолюдно. В другом углу площадки сидел пожилой мужчина в плаще с засунутыми в карманы руками. Его взгляд был устремлен на что-то, что не имело никакого отношения к окружающему. Две девушки из близлежащего учреждения перекусывали, вытаскивая вилками печеный картофель из светлых пластиковых коробочек. По крутой изгибающейся дорожке, ведущей к замку, поднималась группа построенных парами ребятишек из начальной школы. Учительница шла сзади и выговаривала одному из мальчишек за то, что он сшибал носком ботинка рано распустившиеся крокусы.
   «Посмотрите на это с другой точки зрения, – говорил Резник, – люди, подобные Стаффорду, не должны больше оставаться на свободе, и вы понимаете это не хуже, чем мы»
   – Посмотрите на это с другой точки зрения… – Резник стоял за его стулом, засунув руки в карманы и дожидаясь, когда Грабянский поймет или, по крайней мере, хотя бы посмотрит на него. – Люди, подобные Стаффорду, не просто паразиты, это изощренные, закоренелые преступники. Они не должны больше оставаться на свободе, и вы понимаете это не хуже, чем мы.
   – Кто с этим спорит? – согласился Грабянский. Это происходило в той же тусклой комнате, где невольно возникало неприятное ощущение, будто находишься в замкнутом пространстве. Под низким потолком собирались клубы сизого дыма. Норман Манн был заядлым курильщиком, он прикуривал одну сигарету за другой. – Вы правы. Как вы сказали, его нужно изолировать…
   – Он – кусок дерьма, – вставил свое слово Норман Манн.
   – Арестуйте его, – предложил Грабянский. – Отправьте его за решетку.
   – Нам нужна ваша помощь. – Резник поставил ногу на свободный стул, не спуская глаз с Грабянского. Тот знал, чего добивается этот поляк-полицейский с легким акцентом Восточного Мидленда, он старается заставить его почувствовать свою вину, вот к чему он стремится, и он хочет вовлечь его в свои дела. Что это будет конкретно?
   – У вас есть кокаин, – заговорил Грабянский, – Гарольд Рой, Мария, они дадут показания, что Стаффорд продает наркотики, что они получали их от него. – Он переводил свой взгляд с одного детектива на другого. – Так в чем проблема?
   – Проблема вот в чем, – растолковал Норман Манн, – если мы пойдем этим путем, то единственное обвинение, которое мы сможем доказать, будет заключаться в том, что он передал этому Гарольду несколько граммов один или несколько раз и, если нам повезет, что ему принадлежит килограмм кокаина.
   – Ну и что?
   – То, что нам придется насесть на Стаффорда и выжимать из него показания. И это наверняка почти ничего не даст. Он признает свою вину, получит небольшой срок и будет ждать помилования. А пути движения кокаина останутся нам неведомы.
   Детектив из бригады по борьбе с наркотиками изобразил с помощью среднего и большого пальцев красноречивый ноль. Он раздавил ботинком на полу сигарету и направился к двери.
   – Я пошел в туалет, – заявил он.
   – Партию кокаина, который попадает в нашу страну, – продолжал пояснять Резник, – речь идет о больших поступлениях в двести – триста килограммов за один раз – делят на части и переправляют из одного города в другой, там снова делят и так далее. Люди вроде Стаффорда – небольшие фигуры в этой цепочке, но мы полагаем, что он все же достаточно осведомлен, чтобы знать имена, контакты, методику сбыта. Ну, посадим мы его на несколько лет. Никто из главных лиц не будет затронут. У них таких Стаффордов сотни. Для них пожертвовать Стаффордом – раз плюнуть. Они могут быть уверены, что он не заговорит, и они окажутся правы, если у нас на него не будет ничего большего.
   Грабянскому не нравилось, как Резник смотрит на него, ожидая ответа. Он чувствовал себя неуютно под его взглядом. Он смотрел в сторону, но каждый раз, когда поворачивал голову, его встречал пристальный взгляд Резника.
   – Ну, а я-то что могу? – буркнул Грабянский. У него должны были бы потеть руки, но они были сухими. Ладони так пересохли, что стали даже чесаться. – Если бы я и хотел, я не вижу, что я мог бы сделать.
   – Мы смогли бы помочь вам…
   – Помочь?
   – Подсказать путь, который…
   – Нет.
   – Нет?
   – Не будем об этом.
   Резник подошел к нему вплотную, и Грабянский поднялся со стула. Друг против друга стояли двое рослых, крупных мужчин.
   – Нам необходимо подтверждение того, что Стаффорд является частью крупной организации и что его действия являются не случайными, а преднамеренными. Только это.
   – Доказательства?
   – Пленка.
   – Нет.
   – Джерри, вы сказали, что не хотите, чтобы он разгуливал на свободе так же, как и мы. – Резник дотронулся до руки Грабянского.
   – Вы еще скажите, что это моя обязанность.
   – Разве не так?
   – Как честного гражданина. – Грабянский рассмеялся.
   – Почему же нет?
   Грабянский чувствовал на своем лице дыхание Резника, чувствовал, что рука инспектора сильнее надавила на его плечо.
   – Вы уже помогли нам в расследовании многих не раскрытых ранее преступлений. Если вы будете способствовать аресту крупных дельцов наркобизнеса…
   – У меня все лицо будет изрезано бритвой в первый же час, как я окажусь в их обществе.
   – Тогда мы должны сделать все возможное, чтобы такое не случилось.
   – Как только я попаду туда, вы ничего не сможете сделать.
   – Я имел в виду: сделать все точно и своевременно, тогда вам ничто не грозит.
   Грабянский задержал дыхание, медленно выдохнул воздух. Откуда-то в его ушах появился гул, мешавший думать.
   – Вы это серьезно?
   Резнику не было необходимости отвечать. Грабянский снова покачал головой.
   – Я не уверен, что должен помогать полиции.
   – Это не только Стаффорд. За ним стоят люди, которые загребают миллионы за счет здоровья нации. Вы не можете позволять им и дальше продолжать их грязную деятельность, как не могу этого позволить и я. Вы почувствуете себя лучше, когда будете знать, что они под замком.
   – Слушайте, не давите на мою совесть!
   – А почему тогда вы прыгнули под топор из-за, в общем-то, чужой вам женщины, которую вы впервые видели? И стоит ли рисковать попасть в тюрьму, делая искусственное дыхание совершенно незнакомому человеку?
   – Тогда я не думал об этом. Просто я был там, когда все это произошло. Я поступил так, как поступил. Но то, о чем вы просите, совсем другое дело. – Грабянский посмотрел мимо Резника на дверь. – Мне нужно в туалет, – сказал он.
   – Хорошо. – Резник открыл дверь и кивнул стоявшему там молодому полицейскому. В это время в комнату вошел Манн.
   – Он готов помочь нам?
   – Ну, определенного ответа он не дал, но я думаю, он пойдет на это.
   – Конечно, пойдет. Грабянский явно делает ставку на то, что та услуга, которую он окажет обществу, будет оценена достойным образом. Он уверен, что судья будет в восторге от его сознательности и лояльности.
   Грабянский надеялся, что Стаффорд не заставит ждать его слишком долго. А вдруг тот не придет совсем? Он молил Бога, чтобы все это дело прошло как можно скорее, без каких-либо неприятностей для него.
   – Что там? – спросил Резник.
   – Пока ничего, – покачал головой Норман Манн.
   На крыше Народного колледжа распластались полицейские, одетые в синие комбинезоны, другие разместились за башенками восточной террасы замка. По обе стороны эстрады были также полицейские, которые вели наблюдение через полевые бинокли. На треножниках были укреплены видео– и фотокамеры, готовые запечатлеть все, что произойдет.
   Резник и Норман Манн разместились вместе во времянке строителей под мостом возле замка. Хотя они находились на расстоянии менее ста метров от возможного места встречи, они вели наблюдение через видеокамеру, расположенную на террасе и посылающую изображение на черно-белый двенадцатидюймовый монитор. То, что записывал микрофон, находившийся под рубашкой Грабянского, передавалось им через динамик. До сих пор они слышали только городской шум и тяжелое дыхание Грабянского.
   – У этого парня сердце быка, – заметил Норман Манн.
   – И мошонка носорога?
   – Та женщина несомненно так считает. Как ее – Мэри?
   – Мария.
   – Никак не насытится.
   – Вы собираетесь предъявить обвинения Гарольду? Резник покачал головой.
   – Думаю, что нет, если наша ловушка сработает. Грайса, как вам известно, мы уже взяли. Саваж тан быстро раскалывается, что нам, боюсь, придется долго проверять его показания.
   – А что в отношении Фоссея?
   – Тот все еще утверждает, что просто дает консультации – обычный бизнес, только и всего. Допускает, что мог проговориться пару раз за стаканом вина. Клянется, что не получал никакой платы за это.
   – Сможете вы расколоть его?
   – Трудно. Во время двух последних грабежей он путешествовал где-то – сами понимаете, медовый месяц. С Грайсом встречался Саваж, и именно он передавал ему необходимую информацию.
   – Во всяком случае, можно поздравить вас. – Норман Манн пожал плечами. – Вычеркнуть из списка нераскрытых преступлений такое количество ограблений! Разберетесь с сегодняшней встречей и тогда уж бесспорно станете «человеком месяца». Это уж точно.
   – Давайте подождем и посмотрим, как пойдут дела.
   – Он появится, не сомневайтесь.
   Резник хотел бы быть так же уверен в этом. Посмотрев на монитор, Манн присвистнул.
   – Чарли!
   – Да?
   – Посмотрите сюда. Видели это?
   – Ну и ну!
   – Я бы не отказался попробовать, какова она на вкус. А вы?
   Мимо Грабянского проходила молодая темнокожая женщина, по-видимому, уроженка одной из стран Карибского бассейна, в шикарном темном костюме, белой блузке, черных туфлях на высоком каблуке. Камера проследовала за ней и остановилась, когда она присела на одну из скамеек. Норман смотрел на экран, не отрываясь. Он снова присвистнул, когда она закинула ногу за ногу. Улыбаясь, подул на экран монитора, как бы охлаждая его.
   – Нет, Чарли. Вы хотите, чтобы я поверил, что вас это не волнует?
   – Совершенно.
   – Вы удивляете меня, Чарли. Никогда не думал, что у вас есть предубеждение против черных. Вы, случайно, не расист?
   Резник распрямился и расправил плечи – они сидели согнувшись слишком долго.
   – Черт побери! – проворчал Манн. – Почему он не может держать камеру на месте!
   – Для этого есть важная причина, – отозвался Резник, снова наклонившись вперед. – Посмотрите.
   Алан Стаффорд, засунув руки в карманы короткого синего пальто, с беспечным видом неторопливо шел по дорожке, обсаженной деревьями, к помосту для оркестра.

– 34 —

   Грабянский также видел, как он приближался. Он узнал Стаффорда по описанию, которое ему дали. Джерри плотнее прижался к деревянной спинке скамейки, ощутив лопатками ее твердую поверхность. Между его ног на земле стояла синяя сумка для ручной клади компании «Бритиш эйруэйз». Стаффорд продолжал не спеша прогуливаться, проявляя интерес к окрестным деревьям, пробивающимся первым цветам. Его внимание как бы привлекла освещенная солнцем куполообразная крыша нового здания Лейс-холла. На самом деле ему, конечно, было плевать на все это, он проверял, нет ли здесь ловушки, нет ли слежки.
   Вначале казалось, что его что-то насторожило, и он, вместо того чтобы прямо пройти к Грабянскому, остановился около стены замка, возможно, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом. Два футбольных поля, вышки с прожекторами поднимались по обе стороны от реки Трент, пустующее здание «Бритиш уотеруэйз» с заложенными камнем окнами и светло-зелеными дверями, с которых облетала краска, низкие крыши фабрики Ганна и Моора сразу за бульваром… Буквально в двух шагах от этого места Альберт Финни и Рэчел Робертс снимались в кульминационной сцене фильма «Субботний вечер и воскресное утро». Неужели это действительно было более двадцати лет тому назад? Стаффорд помедлил еще немного и сел.