Страница:
– Надо идти.
– В вашей конторе имеются дубликаты ключей.
– Полагаю, да.
– Вы можете приводить покупателей в любое время…
– Хорошо.
– Конечно, если вы тоже придете с ними. Она взглянула на него почти жестко.
– Я имею в виду, что не хочу, чтобы вы передавали ключи и люди бродили здесь одни.
– Нет-нет. Мы этого не делаем. Резник кивнул: договорились.
Клер широко распахнула дверь и спустилась на первую ступеньку.
– Я сделаю все, что смогу, инспектор.
– Спасибо.
– Вам просто надо потерпеть, только и всего. – Она спустилась еще на ступеньку и послала последнюю улыбку. Резник заметил, что она не только улыбалась, кривя рот, но и два передних зуба как бы перекрещивали друг друга. – Клянусь, вы хорошо это делаете, – рассмеялась она. – Умеете терпеть.
Наверное, стоило бы остаться в дверях и посмотреть, как она идет по извилистой дорожке, проходит через ворота и направляется к машине. Но Резник повернулся и вошел в дом. На кухне он приготовил в термосе кофе для себя и Грэхема Миллингтона в благодарность за его услугу.
Участок, в котором работал Резник, находился в черте города, не так уж близко от центра, что придавало ощущение определенной самостоятельности, и не настолько далеко, чтобы чувствовать себя в какой-то глуши. Это был северо-восток города между магистральными дорогами с построенными в начале столетия домами и стоящими среди них современными муниципальными зданиями, соединенными пешеходными дорожками. Большинство живущих здесь были бедняками, рабочими, которые считали себя счастливчиками, потому что имели работу: мулаты из стран Карибского бассейна, азиаты, белые – люди, выполнявшие почасовую работу на фабриках велосипедов или чулочных изделий. Теперь эти фабрики сносили, чтобы освободить место для универсальных магазинов. К западу отсюда был район с викторианскими особняками, теннисными кортами, обсаженными деревьями холмистыми улицами. Там еще были свободные площадки, достаточно большие, чтобы построить среди зелени по проекту архитектора летний дом и оставить достаточно места для игры в бадминтон. Единственное черное лицо, когда-либо замеченное там, могло принадлежать лишь человеку, который пытался срезать путь или заблудился.
В приемном отделении участка на полу была кровь, еще достаточно яркая, чтобы определить, что она была пролита недавно. Дежурный сдвинул панель с пуленепробиваемым стеклом, когда вошел Резник.
– Кровотечение из носа? – спросил Резник, кивнув в сторону пола.
– Не совсем тан, сэр.
Инспектор толкнул бывшую когда-то белой дверь, и комната сразу наполнилась стуком пишущей машинки, резкими звонками телефонов и неторопливыми ругательствами человека, который, видимо, знал только четыре слова и настойчиво повторял их без какой-либо связи одного с другим.
Резник кивнул женщине-полицейскому, которая вела мимо него побирушку, прошел по коридору и завернул в комнату, где сержант в белой накрахмаленной рубашке и аккуратном черном галстуке записывал происшествие в толстую книгу.
Сразу трудно было определить, кто ранен: молодой сержант или задержанный. На столе лежал нож, лезвие которого было обломано примерно на дюйм.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр? – спросил сержант, продолжая писать.
Резник покачал головой.
Он теперь видел, что на полу в держурке была кровь задержанного. Один глубокий порез был у того на голове, другой – высоко на груди под запачканной рубашкой, которая прилипла к телу, как повязка.
– Он угрожал и размахивал ножом, сэр, – доложил молодой сержант. Он не должен был объяснять свои действия Резнику, но ему надо было выговориться. Его лицо было неестественно бледно. – Я уговаривал его успокоиться, положить оружие, но он не хотел. Продолжал кричать и ругаться. Грозился располосовать меня.
Человек все еще ругался, хотя и не так громко. Интервалы между его четырьмя словами продолжали увеличиваться, но, как только начинало казаться, что он полностью выдохся, тут же произносилось очередное слово.
– Спор возник из-за стакана выпивки, – уточнил сержант.
– Значит, это не могло произойти намного позднее девяти, – заметил Резник. – Ранние птички эти алкаши.
– Я звал на помощь, – проговорил сержант притихшим голосом. – Но я не знал, как долго мне придется ждать.
– Этот тип уже отправил одного из своих друзей в госпиталь. Тот теперь ждет, чтобы ему пришили на место кусок носа. – Вступивший в разговор полицейский смотрел на Резника. – Этот парень поступил правильно.
– Я отнял у него нож, сэр, только он… он ранил себя при этом.
Резник взглянул на задержанного: теперь его глаза были закрыты, хотя рот продолжал раскрываться со все удлиняющимися интервалами.
– Вы не думаете, что он должен рассматриваться как потерпевший?
– Как только его осмотрит врач, Чарли. Все будет в порядке.
Резник повернулся к говорившему, главному инспектору Ленни Лоренсу.
– Что-нибудь случилось, Чарли? Резник покачал головой.
– Все нормально, сэр. Просто прошел по следам крови из дежурки. Вы знаете, как это бывает. Инстинкт.
– Думал, может быть, вы хотите посмотреть, как живут другие.
– Вы имеете в виду патрульных? Тех, кто всегда среди людей?
– Что-то вроде этого.
– Мы и здесь получаем свою порцию, вы знаете.
– Отделение уголовного розыска. Полагал, что это чистенькая работа. Современная технология. Запись голосов и внешнее опознание с любезной помощью ближайшего пункта видеонаблюдения.
Резник прошел мимо главного инспектора в коридор. Из какой-то комнаты внезапно донесся испуганный крик, как если бы кто-то очнулся ото сна и не может понять, где находится.
– Мой сержант хорошо вел себя сегодня утром? – спросил Резник.
– Он испытывал наслаждение от каждой минуты службы. Начистил свои ботинки так, что в них можно смотреться, как в зеркало.
Вероятно, так и было, подумал Резник, поднимаясь по лестнице. Когда-то Миллингтону сказали, что опрятный, аккуратный внешний вид во все времена был самым верным путем наверх. С тех пор он держал в ящике своего стола наряду с необходимыми бумагами и экземпляром акта 1984 года о полицейских и уголовных доказательствах запирающийся на молнию несессер с принадлежностями для чистки обуви, нитками и иголкой и пару ножниц в футляре из крокодиловой кожи. Зайдя в мужской туалет, Резник увидел прилипшие к раковине крошечные обрезки волос и подумал, что здесь поработали ножницы Миллингтона.
Наверное, не удивительно, что Грэхем Миллингтон интересовался использованием новейшей технологии, основанной на компьютерах. И только его имя, кроме имени главного инспектора, было включено в список для посещения в выходные дни семинара, проводимого отделом министерства внутренних дел по научным изысканиям и развитию.
Дверь в отделение уголовного розыска была распахнута, и Резник видел через стеклянную панель, как Марк Дивайн одним пальцем отбивает отчет о месте преступления, как если бы пишущая машинка была изобретена только позавчера.
В глубине комнаты увлеченно беседовали Линн Келлог и Кевин Нейлор. Никто не обратил внимания на его приход.
Его собственный кабинет представлял собой отгороженный угол комнаты направо от входа. Он мог бы поспорить, что Миллингтон окажется за его столом, и выиграл бы.
– Размер подходит, Грэхем?
Миллингтон покраснел, ударился коленом, пытаясь встать, пожонглировал трубкой зазвонившего телефона, но справился с ней только с третьей попытки.
– Это вас, сэр, – протянул он трубку Резнику.
– Полагаю, что так.
– Да, сэр.
Резник взял трубку, не делая попыток начинать разговор. Миллингтон замешкался у двери.
– Дайте мне пять минут, Грэхем, потом доложите.
– Да, сэр.
Миллингтон подтянулся, кивнул и закрыл за собой дверь кабинета.
– Алло, – сказал Резник в трубку, отодвинув в сторону часть бумаг, чтобы освободить себе место на уголке стола. – Инспектор-детектив Резник.
– Том Паркер, Чарли.
– Доброе утро, сэр.
Том Паркер был главным инспектором-детективом, чей кабинет находился на центральном участке. Каждое утро он звонил Резнику и обсуждал с ним происшествия на его территории.
– Думал, что вы взяли отгул.
– На час, сэр. По личным делам.
– Дом?
– Да, сэр.
– Черт подери, Чарли, никогда не найдешь то, что хочешь, а если и найдешь, то потом никак не можешь избавиться!
«Слава Богу, – подумал Резник. – Он не будет развивать эту тему».
– Вы помните тот большой всплеск взломов год назад, Чарли? Ранней весной, так?
– Март, сэр.
Это было второго марта. Резник прекрасно помнил, как накануне отправился в клуб послушать Реда Родни, джазового трубача, который работал с Чарли Паркером. В свои шестьдесят лет, через три месяца после операции полости рта, Родни играл длинные, жизнерадостные фразы, рассыпая серии звуков. Последним номером он сыграл быстрые пассажи из пьесы Паркера вместе с британским альтом-саксофоном без всяких репетиций, и это было превосходно.
Когда Резник пришел следующим утром к себе в участок, эти мелодии продолжали звучать в его голове. Там его встретил Патель с кружкой чая и новостями об ограблении. А затем пять ограблений подряд! Во всех случаях богатые дома. Неработающая сигнализация, похищены деньги, драгоценности и ценные бумаги, кредитные карточки. Как следствие, трудности со страховкой.
– Происшествие в Эдвалтоне, Чарли. Сообщили сегодня утром. Тот же метод. Думаю, вам стоило бы съездить туда. Может быть, это даст нам шанс проверить правильность ваших подозрений.
Резник сказал, что он направится туда сразу же после того, как сержант введет его в курс дел.
«Быстрее, быстрее, – думал Грэхем Миллингтон, поглядывая на своего начальника через стекло. – Не тяни ты резину. У некоторых из нас впереди целый день работы. Мы с молодым Дивайном должны поговорить с китайцем относительно опрокинутого пятигаллонового контейнера с растительным маслом и случайно зажженной спички. Недурной пожарчик».
Поэтому, когда Резник открыл дверь своего кабинета, Миллингтон быстро спустил ноги со стола и вытянулся.
– 3 —
– В вашей конторе имеются дубликаты ключей.
– Полагаю, да.
– Вы можете приводить покупателей в любое время…
– Хорошо.
– Конечно, если вы тоже придете с ними. Она взглянула на него почти жестко.
– Я имею в виду, что не хочу, чтобы вы передавали ключи и люди бродили здесь одни.
– Нет-нет. Мы этого не делаем. Резник кивнул: договорились.
Клер широко распахнула дверь и спустилась на первую ступеньку.
– Я сделаю все, что смогу, инспектор.
– Спасибо.
– Вам просто надо потерпеть, только и всего. – Она спустилась еще на ступеньку и послала последнюю улыбку. Резник заметил, что она не только улыбалась, кривя рот, но и два передних зуба как бы перекрещивали друг друга. – Клянусь, вы хорошо это делаете, – рассмеялась она. – Умеете терпеть.
Наверное, стоило бы остаться в дверях и посмотреть, как она идет по извилистой дорожке, проходит через ворота и направляется к машине. Но Резник повернулся и вошел в дом. На кухне он приготовил в термосе кофе для себя и Грэхема Миллингтона в благодарность за его услугу.
Участок, в котором работал Резник, находился в черте города, не так уж близко от центра, что придавало ощущение определенной самостоятельности, и не настолько далеко, чтобы чувствовать себя в какой-то глуши. Это был северо-восток города между магистральными дорогами с построенными в начале столетия домами и стоящими среди них современными муниципальными зданиями, соединенными пешеходными дорожками. Большинство живущих здесь были бедняками, рабочими, которые считали себя счастливчиками, потому что имели работу: мулаты из стран Карибского бассейна, азиаты, белые – люди, выполнявшие почасовую работу на фабриках велосипедов или чулочных изделий. Теперь эти фабрики сносили, чтобы освободить место для универсальных магазинов. К западу отсюда был район с викторианскими особняками, теннисными кортами, обсаженными деревьями холмистыми улицами. Там еще были свободные площадки, достаточно большие, чтобы построить среди зелени по проекту архитектора летний дом и оставить достаточно места для игры в бадминтон. Единственное черное лицо, когда-либо замеченное там, могло принадлежать лишь человеку, который пытался срезать путь или заблудился.
В приемном отделении участка на полу была кровь, еще достаточно яркая, чтобы определить, что она была пролита недавно. Дежурный сдвинул панель с пуленепробиваемым стеклом, когда вошел Резник.
– Кровотечение из носа? – спросил Резник, кивнув в сторону пола.
– Не совсем тан, сэр.
Инспектор толкнул бывшую когда-то белой дверь, и комната сразу наполнилась стуком пишущей машинки, резкими звонками телефонов и неторопливыми ругательствами человека, который, видимо, знал только четыре слова и настойчиво повторял их без какой-либо связи одного с другим.
Резник кивнул женщине-полицейскому, которая вела мимо него побирушку, прошел по коридору и завернул в комнату, где сержант в белой накрахмаленной рубашке и аккуратном черном галстуке записывал происшествие в толстую книгу.
Сразу трудно было определить, кто ранен: молодой сержант или задержанный. На столе лежал нож, лезвие которого было обломано примерно на дюйм.
– Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр? – спросил сержант, продолжая писать.
Резник покачал головой.
Он теперь видел, что на полу в держурке была кровь задержанного. Один глубокий порез был у того на голове, другой – высоко на груди под запачканной рубашкой, которая прилипла к телу, как повязка.
– Он угрожал и размахивал ножом, сэр, – доложил молодой сержант. Он не должен был объяснять свои действия Резнику, но ему надо было выговориться. Его лицо было неестественно бледно. – Я уговаривал его успокоиться, положить оружие, но он не хотел. Продолжал кричать и ругаться. Грозился располосовать меня.
Человек все еще ругался, хотя и не так громко. Интервалы между его четырьмя словами продолжали увеличиваться, но, как только начинало казаться, что он полностью выдохся, тут же произносилось очередное слово.
– Спор возник из-за стакана выпивки, – уточнил сержант.
– Значит, это не могло произойти намного позднее девяти, – заметил Резник. – Ранние птички эти алкаши.
– Я звал на помощь, – проговорил сержант притихшим голосом. – Но я не знал, как долго мне придется ждать.
– Этот тип уже отправил одного из своих друзей в госпиталь. Тот теперь ждет, чтобы ему пришили на место кусок носа. – Вступивший в разговор полицейский смотрел на Резника. – Этот парень поступил правильно.
– Я отнял у него нож, сэр, только он… он ранил себя при этом.
Резник взглянул на задержанного: теперь его глаза были закрыты, хотя рот продолжал раскрываться со все удлиняющимися интервалами.
– Вы не думаете, что он должен рассматриваться как потерпевший?
– Как только его осмотрит врач, Чарли. Все будет в порядке.
Резник повернулся к говорившему, главному инспектору Ленни Лоренсу.
– Что-нибудь случилось, Чарли? Резник покачал головой.
– Все нормально, сэр. Просто прошел по следам крови из дежурки. Вы знаете, как это бывает. Инстинкт.
– Думал, может быть, вы хотите посмотреть, как живут другие.
– Вы имеете в виду патрульных? Тех, кто всегда среди людей?
– Что-то вроде этого.
– Мы и здесь получаем свою порцию, вы знаете.
– Отделение уголовного розыска. Полагал, что это чистенькая работа. Современная технология. Запись голосов и внешнее опознание с любезной помощью ближайшего пункта видеонаблюдения.
Резник прошел мимо главного инспектора в коридор. Из какой-то комнаты внезапно донесся испуганный крик, как если бы кто-то очнулся ото сна и не может понять, где находится.
– Мой сержант хорошо вел себя сегодня утром? – спросил Резник.
– Он испытывал наслаждение от каждой минуты службы. Начистил свои ботинки так, что в них можно смотреться, как в зеркало.
Вероятно, так и было, подумал Резник, поднимаясь по лестнице. Когда-то Миллингтону сказали, что опрятный, аккуратный внешний вид во все времена был самым верным путем наверх. С тех пор он держал в ящике своего стола наряду с необходимыми бумагами и экземпляром акта 1984 года о полицейских и уголовных доказательствах запирающийся на молнию несессер с принадлежностями для чистки обуви, нитками и иголкой и пару ножниц в футляре из крокодиловой кожи. Зайдя в мужской туалет, Резник увидел прилипшие к раковине крошечные обрезки волос и подумал, что здесь поработали ножницы Миллингтона.
Наверное, не удивительно, что Грэхем Миллингтон интересовался использованием новейшей технологии, основанной на компьютерах. И только его имя, кроме имени главного инспектора, было включено в список для посещения в выходные дни семинара, проводимого отделом министерства внутренних дел по научным изысканиям и развитию.
Дверь в отделение уголовного розыска была распахнута, и Резник видел через стеклянную панель, как Марк Дивайн одним пальцем отбивает отчет о месте преступления, как если бы пишущая машинка была изобретена только позавчера.
В глубине комнаты увлеченно беседовали Линн Келлог и Кевин Нейлор. Никто не обратил внимания на его приход.
Его собственный кабинет представлял собой отгороженный угол комнаты направо от входа. Он мог бы поспорить, что Миллингтон окажется за его столом, и выиграл бы.
– Размер подходит, Грэхем?
Миллингтон покраснел, ударился коленом, пытаясь встать, пожонглировал трубкой зазвонившего телефона, но справился с ней только с третьей попытки.
– Это вас, сэр, – протянул он трубку Резнику.
– Полагаю, что так.
– Да, сэр.
Резник взял трубку, не делая попыток начинать разговор. Миллингтон замешкался у двери.
– Дайте мне пять минут, Грэхем, потом доложите.
– Да, сэр.
Миллингтон подтянулся, кивнул и закрыл за собой дверь кабинета.
– Алло, – сказал Резник в трубку, отодвинув в сторону часть бумаг, чтобы освободить себе место на уголке стола. – Инспектор-детектив Резник.
– Том Паркер, Чарли.
– Доброе утро, сэр.
Том Паркер был главным инспектором-детективом, чей кабинет находился на центральном участке. Каждое утро он звонил Резнику и обсуждал с ним происшествия на его территории.
– Думал, что вы взяли отгул.
– На час, сэр. По личным делам.
– Дом?
– Да, сэр.
– Черт подери, Чарли, никогда не найдешь то, что хочешь, а если и найдешь, то потом никак не можешь избавиться!
«Слава Богу, – подумал Резник. – Он не будет развивать эту тему».
– Вы помните тот большой всплеск взломов год назад, Чарли? Ранней весной, так?
– Март, сэр.
Это было второго марта. Резник прекрасно помнил, как накануне отправился в клуб послушать Реда Родни, джазового трубача, который работал с Чарли Паркером. В свои шестьдесят лет, через три месяца после операции полости рта, Родни играл длинные, жизнерадостные фразы, рассыпая серии звуков. Последним номером он сыграл быстрые пассажи из пьесы Паркера вместе с британским альтом-саксофоном без всяких репетиций, и это было превосходно.
Когда Резник пришел следующим утром к себе в участок, эти мелодии продолжали звучать в его голове. Там его встретил Патель с кружкой чая и новостями об ограблении. А затем пять ограблений подряд! Во всех случаях богатые дома. Неработающая сигнализация, похищены деньги, драгоценности и ценные бумаги, кредитные карточки. Как следствие, трудности со страховкой.
– Происшествие в Эдвалтоне, Чарли. Сообщили сегодня утром. Тот же метод. Думаю, вам стоило бы съездить туда. Может быть, это даст нам шанс проверить правильность ваших подозрений.
Резник сказал, что он направится туда сразу же после того, как сержант введет его в курс дел.
«Быстрее, быстрее, – думал Грэхем Миллингтон, поглядывая на своего начальника через стекло. – Не тяни ты резину. У некоторых из нас впереди целый день работы. Мы с молодым Дивайном должны поговорить с китайцем относительно опрокинутого пятигаллонового контейнера с растительным маслом и случайно зажженной спички. Недурной пожарчик».
Поэтому, когда Резник открыл дверь своего кабинета, Миллингтон быстро спустил ноги со стола и вытянулся.
– 3 —
Хотя Ежи Грабянский родился в Англии, этот факт никогда не давал ему оснований чувствовать себя истинным англичанином. Его семьей были те, кто, без всяких колебаний захватив пальто и палку копченой колбасы и бросив все остальное, покинули Польшу в 1939-м. Они шли пешком, бежали, ехали на велосипедах (его бабушка и старшая сестра садились по очереди на раму впереди отца), прятались под брезентом угольных барж и вновь шагали. И у них была на то очень веская причина – шагать и шагать.
Первого сентября того года Гитлер вторгся в Польшу с трех сторон. Семнадцатого сентября Россия вошла с четвертой. К двадцать восьмому пала Варшава, а на следующий день Германия и Россия сели делить страну между собой.
Грабянские покинули Лодзь, где большинство горожан работали на текстильных фабриках, и направились на запад. Они прошли через Чехословакию, Австрию и Швейцарию и перешли границу Франции в Шо-де-Фон по мосту через реку Дуб. Но не все. Проснувшись в то последнее утро, они обнаружили, что сестра Ежи Кристина не свернулась, как обычно, калачиком под пальто своей бабушки и не собирается прогнать сон, потирая кулачками свои глаза.
Только через несколько часов тщательных поисков они нашли ее плавающей вниз лицом около западного берега озера Невшатель. Одна ее рука судорожно сжала сломанное весло, брошенное кем-то в воду. Они вытащили ее на берег и стучали по худенькой, еще неоформившейся груди, без устали нажимали на нее. Результатом было лишь то, что она становилась еще более холодной и твердой. Сломанное весло они употребили в качестве лопаты, которой выкопали неглубокую могилу, ставшую ее последним убежищем. Ей было всего одиннадцать лет.
Отец снял с шейки Кристины нитку деревянных бус и хранил ее у себя на груди, пока не потерял однажды темной ночью, когда прыгал с парашютом над Ла-Маншем. Это было в 1944-м.
Во Франции семья раскололась: одни остались в той части страны, что вскоре стала называться «вишистской», другие перебрались в Англию, где обосновались поблизости от польского правительства в изгнании генерала Сикорского: в Баттерси, Клапхаме, Коммоне, Ламбете. Отец Ежи, имевший специальность штурмана, вступил в военно-воздушные силы Франции. А когда пала Франция, он до конца войны совершал бомбовые налеты на Германию в составе Королевских ВВС Великобритании. Он не был человеком, легко сворачивающим с избранного пути, и купание в ледяной воде Ла-Манша только укрепило его решимость сражаться до конца.
Он поклялся вывести свою семью из Польши, и это ему удалось. Он дал зарок помочь нанести поражение нацистам и сделал это. В душе он принял решение возместить смерть Кристины другим ребенком, но напряжение последних пяти лет превратило его жену в старуху. Она умерла тридцати семи лет отроду, выглядя пятидесятисемилетней: однажды прилегла в спальне летнего дома между Клапхамом и Балхамом и просто перестала дышать. Когда родные подошли к ней, то увидели, что ее рука вцепилась в тумбочку точно так, как рука ее дочери держалась за сломанное весло. И была уже почти такой же холодной.
Ее похоронили под косым дождем и пронизывающим ветром на маленьком обнесенном оградой кладбище, откуда была видна больница Святого Георга. Возвращаясь оттуда домой, отец Ежи заблудился в лабиринте улиц и, образно говоря, наткнулся на медицинскую сестру, возвращавшуюся с дежурства. Она взглянула на его лицо и поняла, что он находится в шоке. Сестра настояла, чтобы отец прошел с ней до комнаты, которую она снимала на этой улице. Вероятно, потому, что она была в форме, он согласился. Он сидел в маленькой комнате, пропахшей камфорой, и пил чашку за чашкой крепкий сладкий чай.
Эта сестра стала впоследствии мамой Ежи?
Ежи!
Сколько уже лет его никто не называет иначе чем Джерри? Много!
Он подошел к окну и посмотрел вниз на стоянку машин у гостиницы, на колледж и дома, на лужайки для игры в мяч, теннисные корты, участок вытоптанной травы и край кладбища на холме – мраморные плиты, каменные скульптуры, могилы. И среди них – могила его отца. Он должен будет пойти туда позднее, когда начнет смеркаться, и незадолго до того, как прозвенит колокольчик, извещающий о закрытии кладбища. Ему хватит времени, чтобы прочесть надпись. Может быть, ему следует захватить с собой цветы?
Он знал, что ребятишки перелезают через кладбищенскую ограду и крадут их, а потом заворачивают в старые газеты и продают, переходя от дома к дому.
В холодильнике гостиничного номера стояли бутылка пива, банка пепси-колы без сахара, коробка чая, маленькая баночка растворимого кофе и пакеты молока. Над холодильником висела репродукция «Подсолнухов» Ван Гога, которые упорно не желали распускаться. Он взял часы с туалетного стола и надел на руку: Грайс опаздывал уже на двадцать минут.
В памяти Резника ярко сохранились два случая, касающиеся Джеффа Харрисона. Один произошел во время спортивных соревнований на площадке графства. «Ноттс» играли против «Манчестер Сити». «Сити» для выигрыша не хватало трех очков. К обычной группе болельщиков в три – пять тысяч добавилось по крайней мере еще столько же приехавших из Манчестера. Прибыл не только специальный поезд, приехали также колонны автобусов, как через горы, так и по дороге «М-1». «Ноттс» мало что получала от своего выигрыша. Для нее все дело было в престиже. А «Манчестер» в случае выигрыша выходил на первое место. Его болельщики начали праздновать еще до начала этой встречи. Знамена, флаги, лица, выкрашенные в небесно-голубой и серый цвета. Громадное количество хрипящих клоунов, криками поддерживающих свою команду.
Количество полицейских было увеличено, но, как всегда, недостаточно.
Резник был там как зритель, на своем обычном месте – в середине трибуны перед террасами, наводненными в тот день незнакомыми лицами. Активность болельщиков «Манчестера» не могла не вызвать ответную негативную реакцию. Все это вылилось во что-то отвратительное. Когда это произошло, в середине игры, Джефф Харрисон в форме пробирался к дюжине молодчиков, которые забрались на барьер, отгораживающий площадку с воротами для игры в крикет. Он был уже среди них, когда его ударили по лицу бутылкой. Резник попытался прорваться к нему, но не успел, а потом в этом отпала вся необходимость. Харрисон перебросил обратно двух фанатов через проволочное заграждение, захватил третьего и заломил ему руку за спину. Остальные разбежались, за исключением крупного парня с бритой головой, которая была выкрашена в те же цвета, что и лицо. У парня в руке был нож с выбрасывающимся лезвием. К счастью, он пил с самого утра. Он не очень-то хорошо соображал, вынимая нож из кармана, но теперь, оказавшись прямо перед полицейским в форме с кричащей за его спиной толпой, он мог впасть в панику.
Джефф, с залитым кровью лицом, не отрываясь смотрел на парня. Через мгновение нож лежал на траве.
Другой случай был позднее, когда Харрисона уже перевели в отделение уголовного розыска. Он и Резник принимали участие в облаве на складе в районе, где, как подозревалось, хранились ворованные вещи. Они захватили там бежавшего из заключения рецидивиста, за которым местная полиция охотилась уже несколько месяцев. Как они ни старались, полиция не могла повесить на него ничего такого, что могло бы быть принято как доказательство.
«Не будь таким правильным, Чарли, – сказал тогда Харрисон. Это было однажды утром в питейном заведении недалеко от Бридлсмит-Гейт. – Для пользы дела давай считать, что он сделал признание, которое я слышал. Ты его слышал также».
«Нет, Джефф, – ответил Резник. – Я этого не сделаю» Два воспоминания, яркие, как Божий день.
– Джефф.
Они пожали друг другу руки, и Харрисон предложил Резнику стул, чашку чая, сигарету. Резник сел, отказавшись от всего остального.
– Ты так и не куришь, не тан ли? – Харрисон выбросил окурки из пепельницы в металлическую корзину для мусора и закурил новую сигарету. Он все еще работал в уголовном розыске и был теперь инспектором, как и Резник.
– Том Паркер говорит, что вы интересуетесь этим ограблением.
– Пока не знаю. Может, да, а может, и нет. – Резник наклонился вперед, пожал плечами.
– Я сделал для вас копию докладной. Туда ездил молодой сержант Федерстоун. Сейчас его нет здесь, а то ты смог бы поговорить с ним.
– Ты сам не был там? – Резник засунул коричневый конверт в боковой карман.
– Не видел никакого смысла. Все очень просто. Обычный случай.
– Ты не будешь возражать, если я съезжу туда? Харрисон стряхнул пепел с сигареты и откинулся назад, поставив стул на задние ножки.
– Как будет угодно.
– Спасибо, Джефф. – Резник поднялся.
– В любое время, Чарли. – Стул опустился на все четыре ножки. – Мы как-нибудь должны выпить по стаканчику.
– Конечно, – ответил Резник, направившись к двери.
– Если вы что-то обнаружите, – сказал Харрисон, – извести меня, ладно?
– Можешь на меня рассчитывать.
После того как ушел Резник, Джефф Харрисон не трогался с места, пока не докурил сперва одну, а затем и другую сигарету. «Что же этакое было в Чарли Резнике, что делало его таким особенным? С его неглаженой рубашкой и завязанным наизнанку галстуком?»
Грабянский попытался представить себе, как Грайс проводит послеобеденное время. Он воображал его сидящим в зале почти пустого кинотеатра, жующим попкорн и старающимся изо всех сил не замечать храп и возню в окружающем его полумраке. Последним фильмом, который видел Грабянский, был «Захват-22». Он просмотрел только самое его начало, когда кровь и внутренности разлетелись по фюзеляжу аэроплана. Это живо напомнило ему военные истории отца, которые не переваривал его желудок. Он отправился в туалет, склонился над унитазом, спустил воду, бросив в нее надорванный билет, и вышел из кинотеатра.
– Джерри!
Грайс стоял около входа в гостиницу под надписью, обещавшей цветные телевизоры и душ в каждом номере. Его кулаки были засунуты в карманы дубленки, а жиденькие волосы зачесаны набок.
– Шагай сюда!
Грабянский забрался на переднее сиденье почти нового «воксхолла» вишнево-красного цвета, который стоял у обочины.
– Ты сменил машину, – покрутил он головой, когда Грайс влился в медленно двигавшийся поток автомобилей.
– Ты сегодня наблюдателен, – резко произнес Грайс. Он нажал ладонью на сигнал и, обогнав несколько машин, развернулся.
– Ты что, нервничаешь? – удивился Грабянский. Грайс засмеялся.
– Почему ты тан думаешь?
– Я же вижу.
Грайс проскочил впритирку между молоковозом и ограждением.
– Что бы это ни было, – заметил Грабянский, упираясь обеими руками в панель, – ты не должен так резко на все реагировать.
– А ты думаешь, он доставляет молоко в это время дня? Уже больше трех часов пополудни. По-твоему, он торопится, или слишком запаздывает, или еще что? – Он взглянул на Грабянского, поудобней устраивающегося на своем сиденье. – Ты знаешь, что упираться в панель – наилучший способ сломать себе руки? Мы ударяемся во что-то, ремни безопасности нисколько не помогут твоим рукам, и они спокойно ломаются. Бац – и все!
Грайс оторвал руки от баранки и громко хлопнул в ладоши.
– Как далеко мы едем? – спросил Грабянский. Ему приходилось все время сидеть, согнув спину, иначе его голова упиралась в обшивку потолка.
– Расслабься, – успокоил его Грайс, – мы уже почти на месте.
Грабянский кивнул и стал смотреть через боковое стекло. Фирма «Суперсейв Фернишингс» предлагала 40-процентную скидку на все кровати, диваны и комплекты из дивана и двух кресел при бесплатной доставке. Наиболее популярными среди обивок, казалось, были зеленый с голубым клетчатый плюш и красная синтетическая ткань с меховой отделкой.
Они нашли место для парковки своей машины между «порше» и блестящим красным «феррари». Дом был четырехэтажный, широкий – настоящая викторианская готика. Высоко над арочной дверью цветные стекла полукруглых окон отражали свет уже заканчивающегося дня.
– Я не знал, что мы на работе, – бросил Грабянский, посмотрев на пару круглых башенок на каждом конце крыши.
– Да ну, какая это работа.
Грайс стянул с руки перчатку, достал ключи из кармана и одним из них открыл дверь.
Прихожая была облицована плитками восточного опала с мраморным обрамлением. Лестницы были широкие и покрыты толстым ковром. На каждой лестничной площадке увядали растения в горшках. Перед одной из дверей стояли две бутылки с молоком, которое приобрело зеленоватый цвет. Грайс вставил ключ в замок квартиры под номером десять на последнем этаже.
– Надо будет заменить этот замок, – заявил он, распахнув дверь над грудой бесплатных газет и заманчивых предложений от «Ридерс дайджест». – Любой, кому это вздумается, может пройти сюда так же легко, как плюнуть.
Он прошел короткий коридор и перешагнул порог длинной комнаты с окнами под потолком с одной стороны и наклонной крышей.
– Помещение для прислуги, – пояснил он, указывая на окна. – Хозяева не хотели, чтобы они видели дневной свет, не так ли?
Грабянский зацепил носком ботинка темный край ковра.
– Что мы собираемся здесь делать?
– Въезжать.
Резник три раза набирал номер телефона, но никто не снимал трубку. Тогда он подъехал к дому, позвонил в колокольчик и постучал в дверь. Затем потратил двадцать минут, чтобы припарковать машину на другой стороне улицы, откинулся на сиденье и развернул на руле местную газету. Мимо него проследовала женщина с продуктовой сумкой на колесиках. Она двигалась очень медленно, перешла на другую сторону и повернула обратно, затем снова прошла мимо него. Наконец к машине приблизился и постучал по стеклу мужчина лет шестидесяти в синем рабочем костюме с маленьким йоркширским терьером на поводке.
Резник сложил газету, опустил наполовину стекло и улыбнулся.
– Не хотел бы беспокоить вас, но…
– Я жду госпожу Рой, – объяснил Резник, показывая головой в сторону одиноко стоящего по другую сторону дороги дома.
– Да, я полагаю, что она…
– Ее там нет.
Человек стоял с рассеянным видом. Его собачка, по всей вероятности, в этот момент задирала лапку на колесо машины Резника.
– Я думаю, что она уехала во время второго завтрака. Когда я выводил Алису на дневную прогулку, ее автомобиль «мини» стоял на подъездной дороге, а когда мы возвращались, его там уже не было. – Он помолчал, потянул за поводок и добавил: – Я не представляю, когда она может вернуться.
Резник достал свое служебное удостоверение и раскрыл его перед носом прохожего.
– О-о. Да, конечно. Я знаю, здесь произошло ограбление. – Он покачал головой. – Это постоянно случается. Кажется, как бы вы ни были бдительны, они все равно остаются безнаказанными. Я имею в виду, что я понимаю, как вы стараетесь, но что вы можете сделать? Думаю, что это так, не правда ли? Их больше, чем вас. Это показывает, как все изменилось.
Резник закрыл окно, включил зажигание и отъехал. Если бы он не сделал этого, словоохотливый сосед наверняка начал бы рассуждать о том, как страна приближается к развалу и разрушению.
Он решил заглянуть на обратном пути к Джеффу Харрисону и поинтересоваться, не вернулся ли сержант, который разговаривал с миссис Рой.
Первого сентября того года Гитлер вторгся в Польшу с трех сторон. Семнадцатого сентября Россия вошла с четвертой. К двадцать восьмому пала Варшава, а на следующий день Германия и Россия сели делить страну между собой.
Грабянские покинули Лодзь, где большинство горожан работали на текстильных фабриках, и направились на запад. Они прошли через Чехословакию, Австрию и Швейцарию и перешли границу Франции в Шо-де-Фон по мосту через реку Дуб. Но не все. Проснувшись в то последнее утро, они обнаружили, что сестра Ежи Кристина не свернулась, как обычно, калачиком под пальто своей бабушки и не собирается прогнать сон, потирая кулачками свои глаза.
Только через несколько часов тщательных поисков они нашли ее плавающей вниз лицом около западного берега озера Невшатель. Одна ее рука судорожно сжала сломанное весло, брошенное кем-то в воду. Они вытащили ее на берег и стучали по худенькой, еще неоформившейся груди, без устали нажимали на нее. Результатом было лишь то, что она становилась еще более холодной и твердой. Сломанное весло они употребили в качестве лопаты, которой выкопали неглубокую могилу, ставшую ее последним убежищем. Ей было всего одиннадцать лет.
Отец снял с шейки Кристины нитку деревянных бус и хранил ее у себя на груди, пока не потерял однажды темной ночью, когда прыгал с парашютом над Ла-Маншем. Это было в 1944-м.
Во Франции семья раскололась: одни остались в той части страны, что вскоре стала называться «вишистской», другие перебрались в Англию, где обосновались поблизости от польского правительства в изгнании генерала Сикорского: в Баттерси, Клапхаме, Коммоне, Ламбете. Отец Ежи, имевший специальность штурмана, вступил в военно-воздушные силы Франции. А когда пала Франция, он до конца войны совершал бомбовые налеты на Германию в составе Королевских ВВС Великобритании. Он не был человеком, легко сворачивающим с избранного пути, и купание в ледяной воде Ла-Манша только укрепило его решимость сражаться до конца.
Он поклялся вывести свою семью из Польши, и это ему удалось. Он дал зарок помочь нанести поражение нацистам и сделал это. В душе он принял решение возместить смерть Кристины другим ребенком, но напряжение последних пяти лет превратило его жену в старуху. Она умерла тридцати семи лет отроду, выглядя пятидесятисемилетней: однажды прилегла в спальне летнего дома между Клапхамом и Балхамом и просто перестала дышать. Когда родные подошли к ней, то увидели, что ее рука вцепилась в тумбочку точно так, как рука ее дочери держалась за сломанное весло. И была уже почти такой же холодной.
Ее похоронили под косым дождем и пронизывающим ветром на маленьком обнесенном оградой кладбище, откуда была видна больница Святого Георга. Возвращаясь оттуда домой, отец Ежи заблудился в лабиринте улиц и, образно говоря, наткнулся на медицинскую сестру, возвращавшуюся с дежурства. Она взглянула на его лицо и поняла, что он находится в шоке. Сестра настояла, чтобы отец прошел с ней до комнаты, которую она снимала на этой улице. Вероятно, потому, что она была в форме, он согласился. Он сидел в маленькой комнате, пропахшей камфорой, и пил чашку за чашкой крепкий сладкий чай.
Эта сестра стала впоследствии мамой Ежи?
Ежи!
Сколько уже лет его никто не называет иначе чем Джерри? Много!
Он подошел к окну и посмотрел вниз на стоянку машин у гостиницы, на колледж и дома, на лужайки для игры в мяч, теннисные корты, участок вытоптанной травы и край кладбища на холме – мраморные плиты, каменные скульптуры, могилы. И среди них – могила его отца. Он должен будет пойти туда позднее, когда начнет смеркаться, и незадолго до того, как прозвенит колокольчик, извещающий о закрытии кладбища. Ему хватит времени, чтобы прочесть надпись. Может быть, ему следует захватить с собой цветы?
Он знал, что ребятишки перелезают через кладбищенскую ограду и крадут их, а потом заворачивают в старые газеты и продают, переходя от дома к дому.
В холодильнике гостиничного номера стояли бутылка пива, банка пепси-колы без сахара, коробка чая, маленькая баночка растворимого кофе и пакеты молока. Над холодильником висела репродукция «Подсолнухов» Ван Гога, которые упорно не желали распускаться. Он взял часы с туалетного стола и надел на руку: Грайс опаздывал уже на двадцать минут.
В памяти Резника ярко сохранились два случая, касающиеся Джеффа Харрисона. Один произошел во время спортивных соревнований на площадке графства. «Ноттс» играли против «Манчестер Сити». «Сити» для выигрыша не хватало трех очков. К обычной группе болельщиков в три – пять тысяч добавилось по крайней мере еще столько же приехавших из Манчестера. Прибыл не только специальный поезд, приехали также колонны автобусов, как через горы, так и по дороге «М-1». «Ноттс» мало что получала от своего выигрыша. Для нее все дело было в престиже. А «Манчестер» в случае выигрыша выходил на первое место. Его болельщики начали праздновать еще до начала этой встречи. Знамена, флаги, лица, выкрашенные в небесно-голубой и серый цвета. Громадное количество хрипящих клоунов, криками поддерживающих свою команду.
Количество полицейских было увеличено, но, как всегда, недостаточно.
Резник был там как зритель, на своем обычном месте – в середине трибуны перед террасами, наводненными в тот день незнакомыми лицами. Активность болельщиков «Манчестера» не могла не вызвать ответную негативную реакцию. Все это вылилось во что-то отвратительное. Когда это произошло, в середине игры, Джефф Харрисон в форме пробирался к дюжине молодчиков, которые забрались на барьер, отгораживающий площадку с воротами для игры в крикет. Он был уже среди них, когда его ударили по лицу бутылкой. Резник попытался прорваться к нему, но не успел, а потом в этом отпала вся необходимость. Харрисон перебросил обратно двух фанатов через проволочное заграждение, захватил третьего и заломил ему руку за спину. Остальные разбежались, за исключением крупного парня с бритой головой, которая была выкрашена в те же цвета, что и лицо. У парня в руке был нож с выбрасывающимся лезвием. К счастью, он пил с самого утра. Он не очень-то хорошо соображал, вынимая нож из кармана, но теперь, оказавшись прямо перед полицейским в форме с кричащей за его спиной толпой, он мог впасть в панику.
Джефф, с залитым кровью лицом, не отрываясь смотрел на парня. Через мгновение нож лежал на траве.
Другой случай был позднее, когда Харрисона уже перевели в отделение уголовного розыска. Он и Резник принимали участие в облаве на складе в районе, где, как подозревалось, хранились ворованные вещи. Они захватили там бежавшего из заключения рецидивиста, за которым местная полиция охотилась уже несколько месяцев. Как они ни старались, полиция не могла повесить на него ничего такого, что могло бы быть принято как доказательство.
«Не будь таким правильным, Чарли, – сказал тогда Харрисон. Это было однажды утром в питейном заведении недалеко от Бридлсмит-Гейт. – Для пользы дела давай считать, что он сделал признание, которое я слышал. Ты его слышал также».
«Нет, Джефф, – ответил Резник. – Я этого не сделаю» Два воспоминания, яркие, как Божий день.
– Джефф.
Они пожали друг другу руки, и Харрисон предложил Резнику стул, чашку чая, сигарету. Резник сел, отказавшись от всего остального.
– Ты так и не куришь, не тан ли? – Харрисон выбросил окурки из пепельницы в металлическую корзину для мусора и закурил новую сигарету. Он все еще работал в уголовном розыске и был теперь инспектором, как и Резник.
– Том Паркер говорит, что вы интересуетесь этим ограблением.
– Пока не знаю. Может, да, а может, и нет. – Резник наклонился вперед, пожал плечами.
– Я сделал для вас копию докладной. Туда ездил молодой сержант Федерстоун. Сейчас его нет здесь, а то ты смог бы поговорить с ним.
– Ты сам не был там? – Резник засунул коричневый конверт в боковой карман.
– Не видел никакого смысла. Все очень просто. Обычный случай.
– Ты не будешь возражать, если я съезжу туда? Харрисон стряхнул пепел с сигареты и откинулся назад, поставив стул на задние ножки.
– Как будет угодно.
– Спасибо, Джефф. – Резник поднялся.
– В любое время, Чарли. – Стул опустился на все четыре ножки. – Мы как-нибудь должны выпить по стаканчику.
– Конечно, – ответил Резник, направившись к двери.
– Если вы что-то обнаружите, – сказал Харрисон, – извести меня, ладно?
– Можешь на меня рассчитывать.
После того как ушел Резник, Джефф Харрисон не трогался с места, пока не докурил сперва одну, а затем и другую сигарету. «Что же этакое было в Чарли Резнике, что делало его таким особенным? С его неглаженой рубашкой и завязанным наизнанку галстуком?»
Грабянский попытался представить себе, как Грайс проводит послеобеденное время. Он воображал его сидящим в зале почти пустого кинотеатра, жующим попкорн и старающимся изо всех сил не замечать храп и возню в окружающем его полумраке. Последним фильмом, который видел Грабянский, был «Захват-22». Он просмотрел только самое его начало, когда кровь и внутренности разлетелись по фюзеляжу аэроплана. Это живо напомнило ему военные истории отца, которые не переваривал его желудок. Он отправился в туалет, склонился над унитазом, спустил воду, бросив в нее надорванный билет, и вышел из кинотеатра.
– Джерри!
Грайс стоял около входа в гостиницу под надписью, обещавшей цветные телевизоры и душ в каждом номере. Его кулаки были засунуты в карманы дубленки, а жиденькие волосы зачесаны набок.
– Шагай сюда!
Грабянский забрался на переднее сиденье почти нового «воксхолла» вишнево-красного цвета, который стоял у обочины.
– Ты сменил машину, – покрутил он головой, когда Грайс влился в медленно двигавшийся поток автомобилей.
– Ты сегодня наблюдателен, – резко произнес Грайс. Он нажал ладонью на сигнал и, обогнав несколько машин, развернулся.
– Ты что, нервничаешь? – удивился Грабянский. Грайс засмеялся.
– Почему ты тан думаешь?
– Я же вижу.
Грайс проскочил впритирку между молоковозом и ограждением.
– Что бы это ни было, – заметил Грабянский, упираясь обеими руками в панель, – ты не должен так резко на все реагировать.
– А ты думаешь, он доставляет молоко в это время дня? Уже больше трех часов пополудни. По-твоему, он торопится, или слишком запаздывает, или еще что? – Он взглянул на Грабянского, поудобней устраивающегося на своем сиденье. – Ты знаешь, что упираться в панель – наилучший способ сломать себе руки? Мы ударяемся во что-то, ремни безопасности нисколько не помогут твоим рукам, и они спокойно ломаются. Бац – и все!
Грайс оторвал руки от баранки и громко хлопнул в ладоши.
– Как далеко мы едем? – спросил Грабянский. Ему приходилось все время сидеть, согнув спину, иначе его голова упиралась в обшивку потолка.
– Расслабься, – успокоил его Грайс, – мы уже почти на месте.
Грабянский кивнул и стал смотреть через боковое стекло. Фирма «Суперсейв Фернишингс» предлагала 40-процентную скидку на все кровати, диваны и комплекты из дивана и двух кресел при бесплатной доставке. Наиболее популярными среди обивок, казалось, были зеленый с голубым клетчатый плюш и красная синтетическая ткань с меховой отделкой.
Они нашли место для парковки своей машины между «порше» и блестящим красным «феррари». Дом был четырехэтажный, широкий – настоящая викторианская готика. Высоко над арочной дверью цветные стекла полукруглых окон отражали свет уже заканчивающегося дня.
– Я не знал, что мы на работе, – бросил Грабянский, посмотрев на пару круглых башенок на каждом конце крыши.
– Да ну, какая это работа.
Грайс стянул с руки перчатку, достал ключи из кармана и одним из них открыл дверь.
Прихожая была облицована плитками восточного опала с мраморным обрамлением. Лестницы были широкие и покрыты толстым ковром. На каждой лестничной площадке увядали растения в горшках. Перед одной из дверей стояли две бутылки с молоком, которое приобрело зеленоватый цвет. Грайс вставил ключ в замок квартиры под номером десять на последнем этаже.
– Надо будет заменить этот замок, – заявил он, распахнув дверь над грудой бесплатных газет и заманчивых предложений от «Ридерс дайджест». – Любой, кому это вздумается, может пройти сюда так же легко, как плюнуть.
Он прошел короткий коридор и перешагнул порог длинной комнаты с окнами под потолком с одной стороны и наклонной крышей.
– Помещение для прислуги, – пояснил он, указывая на окна. – Хозяева не хотели, чтобы они видели дневной свет, не так ли?
Грабянский зацепил носком ботинка темный край ковра.
– Что мы собираемся здесь делать?
– Въезжать.
Резник три раза набирал номер телефона, но никто не снимал трубку. Тогда он подъехал к дому, позвонил в колокольчик и постучал в дверь. Затем потратил двадцать минут, чтобы припарковать машину на другой стороне улицы, откинулся на сиденье и развернул на руле местную газету. Мимо него проследовала женщина с продуктовой сумкой на колесиках. Она двигалась очень медленно, перешла на другую сторону и повернула обратно, затем снова прошла мимо него. Наконец к машине приблизился и постучал по стеклу мужчина лет шестидесяти в синем рабочем костюме с маленьким йоркширским терьером на поводке.
Резник сложил газету, опустил наполовину стекло и улыбнулся.
– Не хотел бы беспокоить вас, но…
– Я жду госпожу Рой, – объяснил Резник, показывая головой в сторону одиноко стоящего по другую сторону дороги дома.
– Да, я полагаю, что она…
– Ее там нет.
Человек стоял с рассеянным видом. Его собачка, по всей вероятности, в этот момент задирала лапку на колесо машины Резника.
– Я думаю, что она уехала во время второго завтрака. Когда я выводил Алису на дневную прогулку, ее автомобиль «мини» стоял на подъездной дороге, а когда мы возвращались, его там уже не было. – Он помолчал, потянул за поводок и добавил: – Я не представляю, когда она может вернуться.
Резник достал свое служебное удостоверение и раскрыл его перед носом прохожего.
– О-о. Да, конечно. Я знаю, здесь произошло ограбление. – Он покачал головой. – Это постоянно случается. Кажется, как бы вы ни были бдительны, они все равно остаются безнаказанными. Я имею в виду, что я понимаю, как вы стараетесь, но что вы можете сделать? Думаю, что это так, не правда ли? Их больше, чем вас. Это показывает, как все изменилось.
Резник закрыл окно, включил зажигание и отъехал. Если бы он не сделал этого, словоохотливый сосед наверняка начал бы рассуждать о том, как страна приближается к развалу и разрушению.
Он решил заглянуть на обратном пути к Джеффу Харрисону и поинтересоваться, не вернулся ли сержант, который разговаривал с миссис Рой.