Харви Джон. Малолетки

   – Недавно звонил Джеффри, брат Майкла. К счастью, Майкла нет дома. Хотя все, что делает Джеффри, он делает с наилучшими намерениями, Майклу от этого бывает только хуже. – Жестом она предложила Линн присесть. – Может быть, так бывает во всех семьях. Мне трудно судить об этом, я единственный ребенок у родителей. Как вы думаете?
   – Та же история, – ответила Линн. – Единственный ребенок.
   – Пока растешь, думаю, это не так уж и плохо. Вокруг тебя любовь и внимание. Но, когда становишься постарше, когда состарятся твои родители, вот здесь начинают возникать проблемы.
   Джоан Шепперд в это утро проснулась от негромкого, но назойливого звука электрической дрели и, протянув руку, потрогала подушку мужа – она была еще теплой.
   Внизу, в подвале, переоборудованном под мастерскую, Стивен, склонившись над рубанком, обрабатывал отрезок доски. Из его старенького приемника, настроенного на станцию «Радио-2», лилась когда-то очень популярная песенка Сары Воган и Билли Экштейна. «Их уже, наверное, нет на свете, – подумала Джоан, – по крайней мере, им лет за восемьдесят». Она припомнила, что кто-то из них уже умер, но кто, вспомнить так и не могла. – Стивен, ты будешь завтракать?
   Очень хорошо, пусть и дальше притворяется, что не слышит. Пусть остается там хоть весь день, если ему так хочется. Она закрыла дверь в погреб, потому что визг рубанка начал перекрывать заключительные аккорды песни.
   «Незнакомые прохожие» – всплыло в памяти название песни. Сегодня будет неплохо позавтракать овсянкой с сушеными фруктами – курагой и черносливом.
   – Как это называется? – спросил Миллингтон, отложив газету в сторону и склонившись над книгой, которую его жена рассматривала с серьезным видом.
   – Художник назвал это «Портрет двоих голых». Миллингтон видел в открытой на их столе для завтрака книге изображение абсолютно нагой женщины средних лет, которая откинулась назад перед газовым камином. Ее груди разъехались в разные стороны, ноги раздвинуты, одно колено поднято кверху. Рядом с ней сидел также совершенно голый тип, который смотрел вниз сквозь очки в круглой оправе. У него была волосатая грудь и то, что выглядело как невыразительный, сморщенный член.
   – Прекрасная вещь на столе для завтрака, – заметил Миллингтон.
   – Я думаю, они на полу, Грэхем.
   – Я вижу, греются у газового камина.
   – Я думаю, он нефтяной, Грэхем.
   – Газовый.
   – Преподаватель сказал, что это нефть, векторный нефтяной обогреватель. Он принадлежал самому художнику.
   – Да? Что еще он сказал об этом? Ваш преподаватель?
   – Он сказал, что это акт религиозного созерцания.
   – Хм. А что это внизу? Выглядит как кусок сырого мяса.
   – Это баранья нога. Или это нога ягненка?
   – Символ жертвоприношения?
   – Я думаю, это для контраста, одно для еды, а другое… – Она остановилась, ее шея слегка покраснела. – В действительности я не уверена, Грэхем.
   – Нет. Почему же. Ты объяснила все почти понятно. – Он склонился ближе к названию книги: «Стенли Спенсер. Портрет двоих голых: художник и его вторая жена». Ваш преподаватель не говорил ничего о том, как художник избавился от первой жены?
   Внутри оздоровительного центра «Виктория», что на углу, рядом с оптовым рынком, пахло хлором и сухим шампанским. Дивайн показал свое удостоверение через стекло у входа и, когда завладел вниманием девушки, просунул через окошечко рисунок.
   – Ну и что он? – спросила девушка, стараясь не замечать отчаянных попыток Дивайна как следует заглянуть в вырез ее блузки.
   – Знаете его? Регулярный посетитель или так?
   Она взяла рисунок и поднесла его ближе к лицу. «Ей не может быть более восемнадцати, – подумал Дивайн, – мордочка могла бы быть и получше».
   – Думаю, что да, – сказала она.
   – Он приходит сюда?
   – Да, я в этом уверена.
   – Да вы хорошенькая.
   Она так посмотрела на него, что даже хорек остановился бы метров за пятнадцать.
   – Ну и, – продолжал Дивайн, не смущаясь. Если не попробовать, то никогда не узнаешь вкуса. – Он плавает или что?
   – Плавает, я почти уверена. – Откинувшись назад в своем кресле, она крикнула во внутреннюю комнатку: – Лез, этот тип – постоянный посетитель, не так ли?
   Лез вышел с охапкой полотенец в обеих руках, мускулистый мужчина за пятьдесят с седеющими волосами.
   – Никогда не видел его раньше, – проговорил он, глядя через стекло на Дивайна.
   – Нет, – сказала девушка, – не его, вот этого.
   – А! – Лез бросил полотенца и взял рисунок. – Его? Да, два или три раза в неделю. Главный бассейн.
   – Помните, когда он был в последний раз?
   Лез и девушка обменялись взглядами, оба покачали головами.
   – А в воскресенье?
   – Может быть, и в воскресенье. – Лез потянулся за полотенцами.
   – Вы работали тогда?
   – Я? Нет, в воскресенье нет. Раз в месяц, возможно, и реже. – Он показал на прилавок и лежавшую на нем книгу. – Посмотри, кто был в воскресенье. Утром, – обратился он к Дивайну, – или после обеда?
   – Во второй половине дня.
   – Фреда, – сказала девушка. – Работала Фреда. Они нашли Фреду в женской раздевалке, орудовавшую щеткой на длинной палке.
   – Здесь забывают все что попало, начиная с бутербродов с курицей в цельной пластиковой упаковке до коробки противозачаточных пилюль, в которой отсутствовало всего только шесть штук. К концу месяца некоторые девушки несомненно остаются без денег.
   Дивайн показал ей картинку.
   – Стивен, – узнала она. – Приятный тип. Всегда находит время, чтобы немного поболтать. Что с ним?
   – Был он в воскресенье? – спросил Лез. – Во второй половине дня?
   – Нет, если он не практиковался в танце лимбо. Иначе ему было бы невозможно пройти мимо меня. Кроме того, я уже говорила, любит поболтать. Нет, его не было здесь на этой неделе. Если бы он был, я видела бы его.
   – Вы уверены в этом? – спросил Дивайн.
   Фреда уперлась в свою швабру, смерила взглядом Дивайна и спросила:
   – А вы как думаете?
   Большую часть дня Патель и Нейлор разбирали отклики на опубликованный рисунок. Сразу были отброшены два явно фальшивых: один утверждал, что это его тесть, другой клялся, что это – ублюдок-управляющий, который отказал ему в займе в банке. Четверо указали на Стивена Шепперда. Один, его сосед, отмечал факт, что видел его бегавшим в районе площадки для игр в Лентоне. Человек, который когда-то работал с ним, прямо назвал его по имени.
   Подстегнутые новой волной публикаций в средствах массовой информации, два человека обратились в участок относительно оставшейся невыясненной машины «фордсьерра». В результате Нейлор отыскал в телефонном справочнике адрес Бернарда Килпатрика, владельца спортивного магазина в Балвелле, в настоящее время живущего за углом от «Уайт Харта».
   Оказалось, магазин закрыт на полдня, а дома никто не снимал телефонную трубку. Нейлор был готов отправиться к нему домой и привезти в участок, но рука Миллингтона легла на его плечо и заставила остаться на месте.
   – Посиди здесь немного, а я попробую отыскать мистера Килпатрика. Никогда заранее не знаешь, может быть, он сидит за кружкой пива в «Уайт Харте», куда я хочу заглянуть.
   Но получилось так, что Миллингтону так и не удалось промочить горло. Бернард Килпатрик разложил на асфальте инструменты и руками, измазанными машинным маслом, делал небольшую регулировку карбюратора. Он выпрямился, когда подъехал Миллингтон, и приготовился рассказать историю о непредсказуемости машин вообще и двигателей в частности. Даже таких, обычно надежных, как модель «Q» «форда-сьерры».

– 35 —

   – Хотел бы я знать, каким образом никто из наших не заметил автомобиля, стоявшего так близко к участку, что до него можно было добросить камнем с места парковки? Если они ослепли, то почему не задавали вопросов? Разве мы не искали владельцев «форда-сьерры»? Что случилось с проверкой автомобилей через проклятый национальный компьютер? Один Бог знает, сколько часов сверхурочного времени ушло на это, а в результате какому-то частному лицу пришлось подсказать нам. Большое спасибо людям, действительно спасибо, но что, черт побери, происходит?
   Джек Скелтон был недоволен. Он созвал своих старших сотрудников прямо с утра и не для того, чтобы рассыпать перед ними комплименты. Скелтон на этот раз был не в обычной рубашке с короткими рукавами, в которой он, даже отдавая жесткие деловые распоряжения, казался таким простым и доступным. Сейчас он стоял за своим столом в строгом костюме с галстуком, так туго затянутым, что создавалась угроза кровообращению.
   – Давайте оставим в стороне всякие сентиментальности, неряшливость и возьмемся как следует за дело, проявим чуточку больше усердия. Чарли, я хочу, чтобы эта лекторша была здесь после обеда, даже если для этого вам придется тащить ее на плечах. Давайте устроим Шепперду парад опознания. А до этого – всю информацию на него и на его жену. Надо задать об этой паре столько вопросов, сколько сможем. Соседи, друзья, коллеги, давайте обратим особое внимание на людей, которые откликнулись на опубликованный рисунок. Кое-что из рассказа Чарли указывает на то, что Джоан может знать больше, чем говорит. Потрясите ее, если потребуется, потрясите всех и вся. Один ребенок уже мертв, другой исчез. Ради Бога, давайте сделаем то, за что нам платят жалованье, и сделаем это хорошо.
   Миллингтон перехватил Резника, когда тот возвращался в отделение.
   – Как прошло? – спросил он, но, взглянув в лицо инспектора, пожалел, что задал этот вопрос. – Так плохо? – произнес он сочувственно.
   – Хуже.
   Резник прошел в свой кабинет, Миллингтон проследовал за ним.
   – Вы, – повернувшись, он ткнул сержанта пальцем, – теперь Килпатрик ваш. До конца дня вы должны узнать о нем все, от того, где он проводит отпуск, до того, чистит ли он зубы и как. Понятно?
   – Да, сэр. – Миллингтон уже уходил.
   – И пошлите Линн сюда.
   – Не уверен, что она вернулась, сэр.
   – Тогда доставьте ее обратно.
   Из доклада Миллингтона следовало: Бернард Килпатрик был гладкий, как шелк, и почти такой же скользкий. Да, действительно, он припарковывал свою машину там в воскресенье. Честно говоря, он провел большую часть обеденного времени в «Розе и короне» и неплохо выпил. Несмотря на это, он забрался в машину и решил поехать домой, но не успел понять, что произошло, как одно колесо выскочило на обочину. Ему не нужно было второго предупреждения, он вылез из машины и отправился пешком. Пришел за машиной позднее. Но еще был в таком состоянии, что смог только стянуть с себя ботинки и свалиться на сиденье. Нет, он не знает, когда проснулся, не знает также, когда приходил за машиной, но он совершенно уверен, что было темно. Да, в это время года во второй половине дня большей частью бывает темно.
   «Роза и корона» – большой трактир, по воскресеньям он мог быть набит битком, но, если Килпатрик был там достаточно длительное время, чтобы так напиться, кто-нибудь должен был его заметить.
   – Грэхем, – обратился Резник в дежурную комнату.
   – Сэр?
   – Я полагаю, мы проверили, сколько выпил Килпатрик за обеденное время?
   – Дивайн находится там сейчас, сэр.
   «Боже! – подумал Резник. – Это все равно что послать клептомана в Сейнсбери в то время, когда выключен свет».
   Восемь часов, девять, десять, одиннадцать. Каждый раз, когда Стивен выключал инструмент, с которым работал, он слышал, как Джоан ходила над головой, ее шаги были хорошо слышны сквозь звуки струнных и духовых инструментов передаваемой по радио дневной легкой музыки. Один раз она заглянула вниз и спросила, не хочет ли он кофе, но он не ответил: за одним пойдут и другие вопросы. Они и так будут довольно скоро, зачем их торопить.
   Во всяком случае, оставалось совсем немного времени до двенадцати.
   – Стивен, – прокричала вниз его жена. – Ты должен подняться наверх. Здесь опять полиция, которая хочет поговорить с тобой.
   На этот раз инспектор был один, тот, который выглядел более грузным и со странной фамилией.
   – Извините, что прервал вас, мистер Шепперд, но тут есть одна проблема. Вчера вечером вы, казалось, были уверены, что плавали в воскресенье, во второй половине дня. У вас было время подумать об этом, и у меня возник вопрос, не изменили ли вы свое мнение.
   – Нет. – Стивен моргнул.
   – Вы не бегали?
   – Нет, я говорил вам…
   – Не бегали, а плавали?
   – Совершенно верно.
   – В бассейне «Виктории»?
   – Да.
   – Это не могло быть где-нибудь еще? Вы не могли бы… Стивен покачал головой.
   – Я всегда туда хожу. Почему вы не спросите у них? Они знают меня.
   – Спасибо, мистер Шепперд. – Резник улыбнулся. – Мы это уже сделали.
   Стивен стоял в напряжении, ожидая, что последует за этим. Но, по-видимому, на этом все и закончилось. Он стал дышать свободнее, когда Резник повернул к двери.
   – Мы хотели бы, чтобы вы приняли участие в процедуре опознания после обеда. Это простая формальность. Закрыть вопрос раз и навсегда.
   – Но я был в бассейне, спросите их, вы говорили, что спрашивали…
   – Да, мы это сделали, мистер Шепперд. Опознание необходимо для подтверждения. – Резник посмотрел ему прямо в лицо. – У вас есть причины для отказа?
   – Нет. – Голос был каким-то далеким, чужим. – Нет, конечно, нет.
   – Хорошо, тогда в три часа. Да, вы можете пригласить кого-либо присутствовать, если хотите.
   – Кого-либо?..
   – Приятеля или даже адвоката… – Резник взялся за ручку двери. – До встречи после обеда, мистер Шепперд. В три часа. Вероятно, вы хотите, чтобы мы прислали машину?
   – Нет, спасибо, не надо. В этом нет необходимости.
   Резник кивнул и закрыл дверь. Не поворачиваясь, Стивен знал, что Джоан стоит за его спиной и смотрит вслед инспектору.
   Миллингтон не понимал, откуда столько нахальства, чтобы продавать почти за сотню гиней пару гимнастических туфель. Хорошо, по краям красивый рисунок, красный и черный, впереди высовываются длинные забавные языки, но, когда подумаешь про их назначение, они все равно остаются гимнастическими туфлями. Хотя и превосходными, надо сказать.
   – Много продаете таких?
   – Могу выписать любое количество. – Килпатрик взял тренировочную туфлю из рук сержанта и с восхищением посмотрел на нее.
   – За такую цену?
   – Как только проносится слух, что они появились у нас в продаже, тут же со всех сторон сюда устремляются потоки людей. Редкая ценность, видите ли. Ни в одном большом магазине они не залеживаются.
   – Но почему? – Миллингтон был поражен.
   – Взгляните на это с другой точки зрения. Вам семнадцать или восемнадцать. Что вы делаете большую часть времени, ведь денег на развлечения у вас мало? Вы бродите по городу вместе со своими одногодками. Группки парней всегда сталкиваются с другими парнями. И что они делают? Сравнивают, что на ком надето. Штаны, водолазки и больше всего кроссовки. Вы идете с гордым видом вдоль «Бридлсмит Гейт» или вокруг «Брод Марш» в такой вот паре. Может быть, во всем городе имеется всего только дюжина пар таких ботинок. Люди будут смотреть на вас, думая, что вы что-то собой представляете. Понимаете, что я имею в виду?
   – Да, – ответил Миллингтон, – а они удобные? Два чернокожих молодых человека, один с выбритой зигзагообразной линией на одной стороне коротко остриженной головы, другой с неровными клочьями волос, забранными в сетку, какую носила бабушка Миллингтона, выбирали тренировочные костюмы в глубине магазина. Мужчина под тридцать, безвкусно одетый и сочетающий в себе серьезность и нерешительность, что позволило Миллингтону причислить его к работникам социального обеспечения, долго обдумывал, какого цвета волан лучше всего подойдет к его ракетке.
   Бернард Килпатрик щелкнул кассовым аппаратом, и через какое-то мгновение прозвенел колокольчик закрывшейся двери.
   – Тот тип, который купил воланы, – обратился Миллингтон к хозяину лавки. – Вы, случайно, не знаете, чем он занимается?
   – Приходской священник. Довольно приятный, но может быть совершенно беспомощным. Человек, для которого переход улицы может составить моральную дилемму.
   – В какой церкви он служит?
   – «Дни Святых и Воскресение».
   Миллингтон печально покачал головой. Совсем не так давно все священнослужители носили черные костюмы, а в магазине «Вулис» можно было купить белые кроссовки и собачий ошейник и при этом с фунта получали сдачу.
   – Одну вещь мы пока еще не выяснили. – Миллингтон как бы только что вспомнил об этом. – Время, когда вы вернулись и забрали автомобиль.
   – Я этого не знаю. – Килпатрик пожал плечами.
   – Ну хотя бы приблизительно.
   – Все зависит от того, как долго я проспал. Час. Может быть, больше.
   – А когда вы вернулись домой? В три?
   – Около того.
   – Так что вы могли забрать машину даже в четыре? Килпатрик нахмурился. Основное его внимание было сосредоточено не на сержанте, а на том, что эта пара в глубине магазина могла вытворить.
   – Может быть. Это важно?
   – Вероятно, нет, – ответил Миллингтон. – Мы сообщим вам, если вы понадобитесь.
   Линн Келлог отступила назад, увидев, что Джоан Шепперд вышла из машины и отказалась от предложения мужа помочь ей поднести свертки и книги в школу. Она наблюдала за Стивеном, смотревшим, как его жена проделала свой путь до классной комнаты среди кричавших и бегавших детей. Только после его отъезда, она вошла в школу.
   Джоан Шепперд доставала что-то из шкафа, когда в комнату вошла Линн, держа повестку в руке.
   Когда учительница повернулась к вошедшей, фломастеры выпали у нее из рук.
   – Мой муж должен быть в полицейском участке сегодня после обеда.
   – Я знаю, миссис Шепперд, это просто…
   – Дети должны вот-вот прийти в школу.
   – Ваш муж сказал, что ходил плавать после обеда в воскресенье…
   – Но он же вам объяснил….
   – Может быть, он ошибается? Вероятно, у него есть причина, чтобы ошибиться?
   Джоан наклонилась и стала собирать фломастеры. За дверью слышались голоса, нетерпеливое шарканье ног.
   – Если Стивен сказал, что он плавал, значит, он так и делал.
   Линн наклонилась к ней, вложила в ее руку повестку.
   – Если вы надумаете что-то, о чем вам захочется поговорить со мной скорее, чем с кем-нибудь еще, вы можете позвонить по этому номеру телефона. – Выпрямившись, Линн направилась в сторону двери. – Извините, что побеспокоила вас, миссис Шепперд. Возможно, мы поговорим с вами снова.
   Когда она покидала классную комнату, дети так и толклись вокруг нее.

– 36 —

   Канцелярия факультета представляла собой длинное низкое здание с грязными и ободранными стенами и покатой рифленой крышей. Оно выглядело не как центр науки, а, скорее, как перестроенный телятник. Но, возможно, что для изучения американской и канадской жизни и природы оно и должно было так выглядеть. Чувство огромных просторов, дух первооткрывателей. Секретарша приветствовала Резника улыбкой, которая больше соответствовала бы просторам Саскачевана или Манитобы, и проводила его к аудитории в самом конце здания. Вивьен Натансон не читала лекции в общепринятом смысле этого слова, по крайней мере, как это понимал Резник, то есть стоя за кафедрой. Она сидела в углу комнаты в окружении человек семи студентов. Дожидаясь появления индейцев, Резник улыбнулся и опустился на стул около двери.
   – Если вам нужен основной текст, – говорила Вивьен, – вы не сможете найти лучше, чем у Макадама, которого мы рассматривали раньше. «Когда мы встретились, я думал, что познание друг друга имеет пределы, что в любви мы ограничены, как звери, живущие бок о бок на одной территории. Но, наблюдая, как ты прикасаешься к предметам, которые мне безразличны, я вижу столь страстное желание в твоих глазах, что оно заставляет меня сказать: я все еще тебя не знаю. Заставляет сказать: есть в тебе такие уголки, которые я могу не захотеть узнать». Кто-нибудь помнит продолжение?
   После недолгого шуршания бумагами и внезапного интереса к обуви, одна девушка с волосами цвета спелой кукурузы осмелилась:
   – Это отрывок о бесконечности? Вивьен поощрительно улыбнулась.
   – «Звери Бесконечности»?
   – Совершенно верно. «В любви мы звери бесконечности, грубые в наших стремлениях к вещам, которые могут развести нас в стороны». Я бы лишь хотела обратить ваше внимание на интересный аспект: на то, как желание и сексуальность рассматриваются с точки зрения расстояния, места, границ. Эту точку зрения, я думаю, вам и стоит отразить в ваших эссе. Хорошо?
   Книжка захлопывается – занятия окончены.
   – Вы не собираетесь дать нам тему эссе? – спросил один из молодых людей. Дикость его прически совершенно не вязалась с вежливой интонацией голоса.
   – О! Очень хорошо. – Вставая, Вивьен скользнула глазами в сторону Резника, сидевшего в другом конце комнаты, первое признание, что его присутствие здесь не осталось незамеченным. – Что вы думаете о: «Желание и место: эротика расстояния в канадской поэзии»? Это достаточно трудная для вас постановка вопроса?
   Двое или трое студентов засмеялись. Юноша, который задал вопрос, вспыхнул и зашаркал ногами.
   – Должны мы ограничиться поэтами, о которых говорили? – Девушка с шелковистыми кукурузного цвета волосами шла к двери вместе с Вивьен.
   – Нет. Совсем не обязательно. Но вы могли бы начать с Рона Макадама, Сьюзан Масгрейв. После этого, – она улыбнулась, – возможности не ограничены.
   Лишь изредка бросая взгляд в сторону Резника, студенты выходили из комнаты.
   – Я думала, что ваше появление здесь будет более впечатляющим, – заявила Вивьен с улыбкой, которая еще не сошла с ее лица, – что вы минуты три будете вещать о личной безопасности и о сохранности имущества.
   Резник кивнул в сторону двери.
   – Один Бог знает, что они подумали относительно того, что я делаю здесь. Кто-то из ремонтного бюро пришел осмотреть место для последующей его покраски. Во всяком случае они не проявили особого интереса.
   – А, были равнодушны. В их кругу не пристало проявлять повышенный интерес к чему бы то ни было. И меньше всего – к работе неизвестных мужчин. Но, если задето ваше самолюбие, они, вероятно, подумали, что вы мой любовник. Я уверена, что они считают, что он у меня есть где-то. – Она глухо кашлянула. – По крайней мере, я, конечно, надеюсь на это.
   «Ну, – подумал Резник, – давай выкладывай, каков ответ, есть он у тебя или его нет». В ее глазах появился озорной огонек, как если бы она знала, о чем он сейчас думает.
   – Та поэма, которую вы читали, – спросил Резник. – Это действительно поэма?
   – Да.
   – У нее есть название?
   – «Звери Бесконечности». Вот, возьмите. На время, конечно.
   Резник перевел взгляд с ее лица на книгу в руке.
   – Спасибо, не надо.
   – Нет, возьмите. Я пока не буду пользоваться ею. Вы можете вернуть ее позднее.
   Обложка книги была светло-розового цвета, а слова на ней были напечатаны черной и серой красками. Глядя на нее, Резник пытался определить, были ли стекла ее очков сделаны голубоватыми или же таков был естественный цвет ее глаз.
   – Человек, которого вы видели бегущим…
   – Вы нашли его.
   – Мы так думаем. Нам бы хотелось, чтобы вы пришли и опознали его, если вы, конечно, можете.
   – Вы имеете в виду одно из тех опознаний, на которых вы можете видеть их, а они вас нет?
   – Не на такой технической высоте. Не будет никакого зеркала, которое пропускало бы световые лучи только в одну сторону. Просто большая комната, где каждый может встать и смотреть друг на друга.
   – Это звучит устрашающе.
   – Да. Но у вас это получится. – Без особой надобности он посмотрел на часы. – Если мы отправимся сейчас, все будет более или менее подготовлено.
   – Тогда поехали.
   Проходя мимо секретарши, она спросила:
   – Если мы поедем в вашем автомобиле, означает ли это, что вы привезете меня и обратно?
   – Не обязательно я. Но кто-либо привезет вас обязательно.
   Как расценила это Вивьен Натансон, он не узнал.
   Стивен Шепперд приехал в участок в залатанном твидовом пиджаке и коричневых вельветовых брюках. Патель сделал все возможное, чтобы он успокоился, пока они дожидались возвращения Резника. Но Шепперда не успокаивали ни вежливое обращение, ни вопросы о погоде.
   Когда Резник вошел в комнату, где его ждали, Шепперд открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал и только прикусил нижнюю губу.
   – Вы знаете, что имеете право на то, чтобы с вами был кто-либо? – спросил его Резник.
   Шепперд утвердительно кивнул головой.
   – Вы понимаете, что вы вправе отказаться принимать участие в опознании, но, если вы согласны, то мы можем организовать вам встречу со свидетелем?
   Шепперд кивнул.
   – Еще вот что: если вы откажетесь участвовать в опознании, этот факт может быть представлен как доказательство на любом последующем суде?
   – Каком суде?
   – Мы этого еще не знаем, мистер Шепперд. На любом, который может последовать.
   Шепперд прижал руку к щеке и стал водить зубами по месту на губе, которое он прикусил ранее. Резник кивнул Пателю, и тот передал Шепперду копию формы, где подробно описывалась вся процедура.
   – Когда вы прочитаете эту бумагу, мистер Шепперд, подпишитесь внизу и укажите в нужном месте, что вы согласны с изложенным здесь порядком.
   Шепперд читал формуляр с трудом, держа его нетвердой рукой, а его подпись скорее напоминала какую-то каракулю.
   Около двери, которая вела в комнату, где должно было проходить опознание, Резник задержал его.