Страница:
- Это должно помочь нам в поисках. Но не думаю, что Айзенберг
что-нибудь узнает. В иллюминаторы он не увидит ничего, кроме воды, с того
момента, как поднимется по колонне, до момента, когда мы подберем его.
- Возможно.
- А что еще можно увидеть?
- Ну, не знаю. Например, тех, кто создал Столбы.
Прежде чем ответить, Блейк выбросил окурок сигары через поручень.
- Доктор, я не понимаю вас. По-моему, Столбы - естественное, хотя и
непонятное явление природы.
- А по-моему, столь же очевидно, что они искусственного происхождения.
Явное вмешательство разума в силы природы, не хватает только фирменного
знака изготовителя.
- Почему вы настаиваете на этом? Колонны не могут быть творением рук
человека.
- Вы правы.
- Тогда кто же построил их?.. Если они вообще были искусственно
созданы.
- Не знаю.
Блейк открыл рот, но промолчал, пожав плечами. Они продолжили прогулку.
Грейвз повернулся, чтобы выбросить за борт окурок, посмотрел вверх и вдруг
застыл на месте:
- Капитан Блейк!
- Да? - Капитан посмотрел в указанном Грейвзом направлении. - Великий
Боже! Шары!
- Вот об этом я и думал, когда мы говорили о Столбах.
- Они еще далеко, - сказал Блейк скорее себе, чем Грейвзу, и решительно
повернулся. - На мостике! - прокричал он. - Эй, на мостике!
- Мостик слушает!
- Мистер Уимз, объявите аврал. Всем вниз. Задраить иллюминаторы и люки.
Мостик закрыть ставнями! Общая тревога!
- Есть, сэр.
- Живо!
Повернувшись к Грейвзу, Блейк добавил:
- Пойдемте внутрь.
Грейвз последовал за ним. Капитан остановился, чтобы запереть дверь,
через которую они вошли, и, стуча ботинками, поднялся по трапу, ведущему на
мостик. Корабль наполнился звуками боцманской дудки, хриплым голосом
громкоговорителя, топотом бегущих ног и монотонным, зловещим сигналом общей
тревоги.
Вахтенные на мостике пытались закрыть последний тяжелый стеклянный
ставень, когда появился капитан Блейк и сразу кинулся к ним.
- Я принимаю командование, мистер Уимз, - бросил он на ходу и, пройдя
по рубке, скользнул взглядом по задней части левого борта, баку и правому
борту. Наконец, взгляд его остановился на шарах - они явно приближались,
направляясь прямо к кораблю. Блейк выругался и повернулся к Грейвзу: - Ваш
друг! Мы же забыли предупредить его!
Ухватившись за рукоятку, капитан потянул в сторону ставень, закрывавший
рубку с правого борта. Грейвз оглянулся и сразу понял, о чем шла речь. На
кормовой части палубы не осталось никого, кроме Айзенберга, продолжавшего
крутить педали тренажера. Шары Лагранжа достигли корабля.
Ставень заклинило. Блейк, оставив попытки открыть его, метнулся к
селектору громкоговорителя и включил общую трансляцию, не желая тратить
время на выбор нужного переключателя: "Айзенберг, спускайтесь вниз!"
Айзенберг, должно быть, услышал свое имя, повернул голову, и в ту же
секунду - Грейвз ясно это видел - один из шаров настиг его, прошел насквозь
- и седло тренажера опустело.
Когда шары исчезли, Грейвз с Блейком осмотрели тренажер. Никаких
повреждений. Резиновый шланг дыхательной маски гладко срезан. Ни единой
капельки крови. Билл Айзенберг просто исчез.
- Я отправляюсь в батисфере.
- Доктор, вы не можете сделать этого по состоянию здоровья.
- Вопрос моего здоровья вне вашей компетенции, капитан Блейк.
- Это мне известно. Отправляйтесь, если хотите, но сначала мы займемся
поисками тела вашего друга.
- К черту поиски. Я сам разыщу его.
- Вы? Но как?
- Если верна ваша гипотеза и он мертв, то незачем искать. Но если прав
я, то Айзенберг должен быть там, наверху. И я найду его.
Грейвз указал на шапку облака над Столбами. Блейк медленно оглядел его
и повернулся к старшине водолазов.
- Мистер Харгрейв, найдите маску для доктора Грейвза.
В течение получаса Грейвз работал на тренажере, готовясь к путешествию.
Блейк наблюдал за ним в глубоком молчании. У капитана был такой вид, что вся
команда корабля - и "синие блузы", и офицеры - притихла, боясь громко
ступить.
Когда подготовка закончилась, группа водолазов помогла Грейвзу одеться
и быстро поместила его в батисферу, чтобы не подвергать воздействию азота.
Перед тем, как окончательно задраить входной люк аппарата, Грейвз сказал:
- Капитан Блейк!
- Да, доктор?
- Вы присмотрите за рыбками Билла?
- Конечно, доктор.
- Спасибо.
- Не стоит благодарности. Вы готовы?
- Готов.
Блейк шагнул вперед и пожал руку Грейвзу.
- Удачи вам. - Он убрал руку и скомандовал: - Задраивайте.
Матросы спустили батисферу на воду, и два катера полмили толкали ее
перед собой, пока течение не стало достаточно сильным, чтобы подхватить
батисферу и понести ее в направлении Столбов. Затем катера вернулись назад и
были подняты на борт.
Блейк, стоя на мостике, наблюдал за происходящим в бинокль. Батисфера
медленно двигалась вперед, потом ее движение ускорилось, и она стремительно
преодолела последние несколько сотен ярдов. Блейк успел заметить мелькнувший
над поверхностью воды ярко-желтый корпус аппарата, и батисфера исчезла из
поля зрения.
Прошло восемь часов - никаких следов дыма. Девять, десять часов -
ничего. Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей Столба Уахини
Блейк послал радиограмму в Бюро.
После четырех дней наблюдения Блейк уже был уверен, что Грейвза нет
больше в живых. Как он погиб - утонул, задохнулся, взорвался вместе с
батисферой - не имело значения. Блейк доложил о ситуации и получил приказ
продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда корабля собралась
на корме, и капитан глухим, суровым голосом отдал последние почести
погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса - единственное, что смог
разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на мостик, чтобы
проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою каюту, он вызвал
стюарда и приказал:
- В каюте мистера Айзенберга вы найдете золотых рыбок. Подберите
подходящую емкость и перенесите их ко мне.
- Есть, сэр, капитан.
Придя в себя, Билл Айзенберг обнаружил, что находится в Замкнутом
Пространстве. Более подходящего определения придумать было невозможно,
поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем, конечно.
Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для дыхания.
И все же место было настолько безлико, что Билл Айзенберг не мог определить
его размеры. Объемное зрение, благодаря которому мы оцениваем размеры
предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или около того.
При больших расстояниях мы пользуемся нашим предыдущим опытом, исходя из
реальных размеров известных нам предметов, производя оценку подсознательно.
Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на таком-то
расстоянии от нас, и наоборот.
В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов.
Потолок располагался довольно высоко над головой, во всяком случае,
допрыгнуть до него было нельзя." Пол изгибался, соединяясь с потолком,
позволяя сделать не более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл
обнаружил это, неожиданно потеряв равновесие. (На глаз отклонение от
горизонтали не было заметно - отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него
было нарушено чувство равновесия из-за повреждения внутреннего уха,
вызванного долгим пребыванием на больших глубинах.) Сидеть было удобнее, чем
ходить, да и некуда было идти.
Биллу казалось, он находится внутри гигантской яичной скорлупы,
подсвеченной снаружи мягким янтарным светом. Эта бесформенная
неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой, закрыл глаза,
снова открыл - никаких изменений.
Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед тем, как он потерял
сознание: огненный шар, плывущий прямо на него, его неуклюжие попытки
увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую вечность,
промелькнувшую у него мысль: "Снимите шляпы, ребята!"
Билл Айзенберг попытался найти объяснение происшедшему. Вероятно, он
перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва. Что, если он ослепнет
навсегда? Во всяком случае, его не могут оставить в таком беспомощном
состоянии. "Док! - крикнул он. - Док Грейвз!"
Никакого ответа. Только его собственный голос, одиноко прозвучавший в
глухом безмолвии, не нарушаемом даже теми случайными посторонними шорохами,
которые всегда сопровождают "мертвую" тишину. Неужели слух тоже поврежден?
Но он же слышал свой голос. Внезапно он осознал, что видит свои руки.
Значит, с глазами все в порядке. Он оглядел себя. Одежды на нем не было.
Через некоторое время ему в голову пришла мысль, что он умер. Это было
единственно возможное объяснение, которое соответствовало фактам. Будучи
убежденным агностиком, он не верил в загробную жизнь. Смерть означала для
него внезапную потерю сознания и кромешную тьму. Но ведь он подвергся
электрическому разряду, более чем достаточному, чтобы убить человека;
положение, в котором он оказался, вновь обретя сознание, настолько не
отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным, кроме смерти.
Следовательно - он
мертв. Q.E.D. [Quod erat demonstrandum - Что и требовалось доказать
(лат.). Здесь и далее примечания переводчика.]
Да, конечно, ему казалось, что он ощущает свое тело, но ведь существует
же субъективно-объективный парадокс. В памяти человека наиболее сильно
закрепляется восприятие собственного тела. И пока память окончательно не
угасла, чувственный образ тела будет восприниматься как материальный,
реально существующий объект.
Не имея возможности хоть чем-нибудь занять себя, Айзенберг заснул в
конце концов с мыслью, что смерть - дьявольски скучная штука.
Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод и еще более сильную
жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с
метафизикой. Он хотел есть.
Более того, пробуждение сопровождалось феноменом, лишившим его
умозаключения о собственной смерти - не достигшее к тому же уровня
эмоциональной убежденности - всякого основания: кроме него, в Пространстве
появились вполне материальные объекты, к которым можно было прикасаться и
которые даже, как он понял позднее, можно было есть. Последнее
обстоятельство, впрочем, не было очевидным. Появившиеся предметы были двух
типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый сыр, слегка
жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид; и дюжина очень красивых
небольших шариков одинакового размера. Они напомнили Биллу Айзенбергу тот
шарик из бразильского горного хрусталя, который он купил когда-то и
контрабандой провез домой. Он мог часами разглядывать его, любуясь
совершенной красотой.
Айзенберг потрогал один из шариков. Он был гладкий и прохладный, как
хрусталь, но в отличие от него мягкий. От прикосновения шарик задрожал, как
желе, в глубине его заплясали огоньки, потом он принял первоначальную форму.
Красивые шарики явно не годились в пищу, и Айзенберг решил попробовать
серую массу. Он отщипнул кусочек, понюхал, положил в рот и тут же с
отвращением выплюнул. Тошнотворная кислятина, гадость какая-то! И зубы, как
на грех, почистить нечем. Нет, даже если это и пища, то нужно очень сильно
проголодаться...
Айзенберг вернулся к изучению маленьких блестящих сфер. Он подбрасывал
их на ладони, ощущая гладкую, мягкую упругость. В глубине шариков он видел
свое миниатюрное отражение. Его вдруг поразила спокойная, совершенная
красота человеческого тела - почти любого, если, конечно, воспринимать его
как целое, а не как сочетание коллоидных образований. Но в тот момент Биллу
Айзенбергу было не до самолюбования. Очень хотелось пить. Ему пришла в
голову мысль положить один из шариков в рот. Возможно, это вызовет
слюноотделение. Но когда Билл проделывал эту операцию, шарик задел за нижние
зубы, и по губам и подбородку потекла вода. Сферы сплошь состояли из воды.
Ни целлофановой оболочки, ничего, что могло бы сойти за сосуд. Только вода,
удерживаемая непонятным образом за счет сил поверхностного натяжения.
Айзенберг схватил еще один шарик и постарался осторожно засунуть его в рот,
не задев зубами; фокус удался; рот наполнился чистой холодной водой - так
быстро, что Билл едва не захлебнулся. В конце концов ему удалось
приноровиться, и он выпил воду еще из четырех сфер.
Утолив жажду, он принялся гадать, каков может быть непонятный принцип
упаковки воды. Сферы оказались очень прочными. Во всяком случае, их
невозможно было раздавить или разбить, бросив на пол. Они скакали, как
мячики для гольфа. Тогда Билл Айзенберг защемил ногтями поверхность одной из
сфер. Вода потекла между его пальцами, не оставив оболочки или какого-либо
инородного вещества. Никаким другим способом нарушить равновесие сил
поверхностного натяжения не удавалось. Даже увлажнение не действовало: можно
было положить сферу в рот, а потом высушить на ладони.
Айзенберг решил больше не экспериментировать, чтобы не тратить
понапрасну оставшиеся шарики, поскольку запас воды был ограничен.
Все сильнее давало о себе знать чувство голода, и Билл обнаружил, что
уже способен проглотить немного серой студенистой массы. Может, это не еда,
может, это даже отрава, но голодные спазмы в желудке прекратились, да и
неприятный привкус во рту исчез после того, как он выпил немного воды.
Поев, Билл попытался привести в порядок свои мысли. Итак, он не умер, а
если умер, то, значит, разница между жизнью и смертью весьма несущественна и
условна. О'кей, стало быть, он жив. Он заперт в каком-то непонятном
помещении и кто-то явно об этом знает, таинственным образом доставляя ему
воду и пищу.
Ergo [Следовательно], его держат здесь в качестве пленника. Значит,
должны быть и тюремщики.
Но кто мог взять его в плен? Он был захвачен огненным шаром и очнулся в
этой камере. Похоже, док Грейвз был прав и шары управлялись какими-то
разумными существами, которые к тому же пользовались неизвестными методами
захвата и содержания пленников.
Айзенберг был храбрым человеком, ибо он был представителем рода
человеческого - рода не менее безрассудного, чем китайские мопсы. Такая
храбрость свойственна большинству людей; человек способен осознать, что
такое смерть, но при этом он достаточно легко относится к постоянно
существующей опасности погибнуть - в автомобильной катастрофе, на
операционном столе, в сражении, в разбившемся самолете - и в конце концов
смиряется с неизбежностью собственного конца.
Билл был обеспокоен, но не поддавался панике и даже находил свое
приключение чрезвычайно интересным. Ему больше не было скучно. Он - пленник,
а значит, те, кто захватил его, рано или поздно должны дать о себе знать.
Изучать его, задавать вопросы, попытаться использовать тем или иным
способом. Тот факт, что ему сохранили жизнь, позволяет предположить, что в
отношении него существуют какие-то планы.
Прекрасно. Он сумеет подготовить себя к любым неожиданностям. А пока
все равно невозможно предпринять что-либо для своего освобождения. Такая
тюрьма поставила бы в тупик самого Гудини [Гарри Гудини (настоящее имя Эрих
Вайс) - иллюзионист; показывал трюки с освобождением из оков и т. п.].
Совершенно гладкие стены. Ни единой зацепки.
Вначале, правда, Айзенберг полагал, что ему удастся выбраться из
камеры. Здесь явно были какие-то санитарные устройства для удаления отходов
его жизнедеятельности. Но позднее Биллу пришлось отказаться от этой идеи.
Похоже, камера представляла собой самоочищающуюся систему. Как это
происходит, он не мог понять.
Вскоре он снова заснул.
Когда Билл проснулся, все было по-прежнему, за исключением одной
детали: ему снова доставили пищу и воду. "День" прошел в бесплодных
размышлениях, без всяких неожиданностей. Следующий "день" тоже. И следующий.
Чтобы узнать, каким образом пища и вода попадают в камеру, Айзенберг
решил не спать как можно дольше. Он отчаянно боролся со сном - кусал губы,
язык, яростно дергал себя за мочку уха, пытался решать в уме сложные задачи.
Но сон все равно одолел его. А проснувшись, он увидел, что его дневной
рацион доставлен.
Жизнь в заточении не отличалась разнообразием. Сон, пробуждение,
утоление голода и жажды и снова сон. Проснувшись в шестой или седьмой раз,
Билл подумал, что нужно вести календарь, чтобы сохранить душевное
равновесие. В его положении существовал лишь один способ измерения времени -
подсчет количества промежутков между бодрствованием и сном. Такой промежуток
можно было условно принять за день. Но как вести записи? Ведь у него ничего
нет, кроме собственного тела. Айзенберг решил эту проблему, обломив кусок
ногтя на большом пальце руки. Получилось что-то вроде иглы для нанесения
татуировки. Если несколько раз провести по одному месту на бедре, останется
царапина, которая, правда, заживет через пару дней. Но всегда можно ее
обновить. Семь таких царапин составляют неделю.
Отмечая недели на пальцах рук и ног, можно было получить календарь,
рассчитанный на двадцать недель. А уж за это время обязательно что-нибудь
произойдет.
И вот, когда уже вторая семерка бедренных царапин была увековечена
царапиной на безымянном пальце левой руки, произошло событие, нарушившее
одиночество пленника. Проснувшись в очередной раз, Билл с удивлением увидел,
что он не один. Рядом с ним спал человек. Когда Айзенберг окончательно
убедился в реальности происходящего - ему часто снились друзья, - он схватил
человека за плечо и начал трясти:
- Док! Док Грейвз, проснитесь!
Грейвз открыл глаза, огляделся, сел и протянул руку.
- Привет, Билл, - сказал он. - Ужасно рад вас видеть.
- Док! - Айзенберг хлопнул старика по спине. - Черт возьми! Знали бы
вы, как я рад.
- Могу себе представить.
- Послушайте, док, где вы были все это время? Как попали сюда? Вас тоже
прихватил шар?
- Все в свое время, сынок. Давай-ка сначала позавтракаем.
На "полу" возле них лежала двойная порция вод" и пищи. Грейвз поднял
шарик и ловко выпил воду, не уронив ни единой капли. Айзенберг понимающе
посмотрел на него.
- Вы здесь довольно давно.
- Верно.
- Столько же, сколько и я?
- Нет. - Грейвз потянулся к еде. - Я поднялся по Столбу Канака.
- Что?!
- Я говорю правду. Вообще-то я разыскивал вас.
- Этого не может быть!
- И все же это так. Похоже, моя безумная гипотеза подтвердилась. Столбы
и шары Лагранжа - разные проявления деятельности одного и того же
икс-фактора.
Казалось, можно было услышать, как крутятся шарики в голове у
Айзенберга.
- Но, док... Послушайте, ведь это означает, что ваша гипотеза была
верна. Кто-то действительно создал все это и держит нас взаперти.
- Так и есть. - Грейвз медленно жевал. Он выглядел усталым и
постаревшим. - Все говорит о вмешательстве разумных сил. Иного объяснения
быть не может.
- Но что это за силы?
- Не знаю.
- Представители иностранной державы с новым вооружением?
- Гм-м-м! Вы думаете, что русские, к примеру, стали бы снабжать нас
водой таким способом? - Он взял блестящий шарик.
- Тогда кто?
- Не могу сказать. Будем в дальнейшем условно называть их марсианами.
- Почему марсианами?
- А почему бы и нет? Надо же их как-то называть.
- И все же?
- Потому что они явно не принадлежат к человеческой расе. Вместе с тем
это и не животные, поскольку они умнее нас. Стало быть, марсиане.
- Но... подождите. Почему вы так уверены, что ваши икс-существа - не
люди? Почему вы отвергаете мысль о неизвестном нам научном открытии?
- Справедливый вопрос, - сказал Грейвз, удаляя пальцем с зубов остатки
пищи. - Но так уж устроен наш мир, что мы знаем более или менее точно, над
чем работают самые выдающиеся умы человечества. Подобные открытия невозможно
держать в тайне в течение долгого времени. Кроме того, Икс продемонстрировал
нам принципиально новые технологии, значительно превосходящие уровень нашего
развития. Ipso facto [В силу самого факта {лат).], подобные технологии не
могут быть созданы людьми. Если же, - продолжал Грейвз, - вы настаиваете на
существовании ученого-маньяка и секретной лаборатории, я не стану спорить с
вами, но лучше оставьте это для воскресных приложений.
Айзенберг долго молчал, обдумывая услышанное. Потом, наконец, признал:
- Вы правы, док. Черт возьми! В наших спорах вы всегда оказываетесь
правы. Это марсиане. Я имею в виду, конечно, не обитателей Марса, а вообще
пришельцев с других планет.
- Возможно.
- Как? Но вы же сами сказали!
- Я сказал, что мы принимаем это название условно, для удобства
рассуждений.
- Но методом исключения мы придем именно к такому выводу.
- Метод исключения - не самый лучший способ доказательства.
- Тогда скажите, какова ваша точка зрения.
- Я пока не совсем готов. Скажу только, что мы не упомянули
психологический аспект, тоже указывающий на вмешательство нечеловеческого
разума.
- Что вы имеете в виду?
- Икс обращается с пленниками совсем не так, как это принято у людей.
Подумайте-ка об этом.
Им нужно было о многом поговорить, несмотря на то что все их разговоры
неизбежно сводились к Иксу. Грейвз дал Биллу краткий отчет о своем
путешествии в батисфере. Он умолчал об истинной цели путешествия, но
Айзенберг все понял и был тронут до глубины души. Глядя на своего
постаревшего, осунувшегося друга, он подумал, что недостоин такой жертвы.
- Док, вы плохо выглядите.
- Ерунда, пройдет.
- Вам трудно далось это путешествие. Зря вы его затеяли.
- И все же я справился.
Но Билл видел, что старику с каждым днем становится все хуже.
Проходили дни. Они спали, ели, разговаривали и снова спали. Вдвоем,
конечно, легче было переносить унылую монотонность их жизни. Но Грейвз
медленно угасал.
- Док, нужно что-то делать с этим.
- С чем?
- Я имею в виду наше положение. То, что случилось с нами, возможно,
представляет опасность для всего человечества. Мы не знаем, что творится
там, внизу,
- Почему вы говорите "внизу"?
- Потому что вы поднялись в батисфере вверх по колонне.
- Да, это верно. Но мне неизвестно, когда меня вытащили из батисферы и
куда отправили после этого. Так что вы хотели сказать?
- Э-э... Ну да, мы не знаем, что могло случиться с людьми за то время,
пока мы здесь. Шары могут забирать их по одному, не давая возможности
противостоять этому или хотя бы понять, что происходит. Мы с вами, вероятно,
знаем, в чем дело. Мы должны выбраться отсюда и предупредить людей об
опасности. Должен же существовать способ бороться с этим злом. От нас,
возможно, зависит будущее всего человечества.
Грейвз так долго молчал, что Айзенберг почувствовал смущение от
чрезмерного пафоса своего высказывания.
Наконец Грейвз сказал:
- Я думаю, вы правы. Мы не можем знать наверняка, но раз существует
возможность угрозы человечеству, наш долг - предупредить его. Я и раньше
догадывался об опасности, но не имел достаточного количества фактов, чтобы
поделиться с кем-нибудь своими подозрениями. Но как мы пошлем
предупреждение?
- Мы должны убежать.
- Но как? У вас есть предложения?
- Возможно. Нам не удалось найти ни входа, ни выхода из этого
помещения, но они должны быть; нас ведь каким-то образом поместили сюда и
каждый день доставляют пищу и воду. Я однажды пытался бороться со сном,
чтобы посмотреть, как это делается, но в конце концов заснул...
- Я тоже.
- Ага. Но это и неудивительно. Зато нас теперь двое. Мы могли бы
установить дежурство по очереди.
Грейвз кивнул.
- Стоит попробовать.
Поскольку у них не было приборов для измерения времени, они установили
такой порядок: один из них дежурил, пока мог бороться со сном, потом будил
другого. Однако ничего не происходило. Еда закончилась. Воду они расходовали
очень экономно, но в конце концов остался всего один шарик, который они так
и не использовали. Каждый хотел уступить последний глоток воды другому.
Неизвестно, сколько времени длилась эта изнурительная вахта. Однажды
Айзенберг проснулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Он сел,
щурясь, ничего не понимая со сна.
- А? Кто? Что такое?
- Я, должно быть, задремал, - виновато сказал Грейвз. - Простите, Билл.
Айзенберг огляделся. Обычный дневной рацион был доставлен в камеру.
Билл не стал настаивать на продолжении эксперимента. Во-первых,
пришельцы оказались достаточно умны и легко разгадали их хитрость, а
во-вторых, Грейвз явно был болен, и у Билла не хватило духу заставлять его
продолжать дежурство.
Им так и не удалось узнать что-либо. Не имея под рукой инструментов или
материалов для их изготовления, человек становится совершенно беспомощным.
Айзенберг пожертвовал бы вечным блаженством ради дрели с алмазным сверлом,
ацетиленовой горелки или хотя бы ржавой стамески. Он подумал, что у них не
больше шансов выбраться отсюда, чем у Клео и Пата - прогрызть стенки
аквариума.
- Док!
- Да, сынок.
- Мы избрали неверный путь. Если этот Икс разумен, мы должны установить
с ним контакт, а не пытаться бежать.
- Но как это сделать?
- Я не знаю. Должен быть какой-то способ.
Пусть даже пришельцы видят и слышат их. Как показать им, что их
пленники - разумные существа? Есть ли хотя бы теоретический шанс, что
пришельцы воспримут человеческую речь как проявление разума? Ведь люди,
находясь в значительно более выгодном положении, так и не научились понимать
язык животных. Чем можно вызвать интерес пришельцев? Декламировать
что-нибудь узнает. В иллюминаторы он не увидит ничего, кроме воды, с того
момента, как поднимется по колонне, до момента, когда мы подберем его.
- Возможно.
- А что еще можно увидеть?
- Ну, не знаю. Например, тех, кто создал Столбы.
Прежде чем ответить, Блейк выбросил окурок сигары через поручень.
- Доктор, я не понимаю вас. По-моему, Столбы - естественное, хотя и
непонятное явление природы.
- А по-моему, столь же очевидно, что они искусственного происхождения.
Явное вмешательство разума в силы природы, не хватает только фирменного
знака изготовителя.
- Почему вы настаиваете на этом? Колонны не могут быть творением рук
человека.
- Вы правы.
- Тогда кто же построил их?.. Если они вообще были искусственно
созданы.
- Не знаю.
Блейк открыл рот, но промолчал, пожав плечами. Они продолжили прогулку.
Грейвз повернулся, чтобы выбросить за борт окурок, посмотрел вверх и вдруг
застыл на месте:
- Капитан Блейк!
- Да? - Капитан посмотрел в указанном Грейвзом направлении. - Великий
Боже! Шары!
- Вот об этом я и думал, когда мы говорили о Столбах.
- Они еще далеко, - сказал Блейк скорее себе, чем Грейвзу, и решительно
повернулся. - На мостике! - прокричал он. - Эй, на мостике!
- Мостик слушает!
- Мистер Уимз, объявите аврал. Всем вниз. Задраить иллюминаторы и люки.
Мостик закрыть ставнями! Общая тревога!
- Есть, сэр.
- Живо!
Повернувшись к Грейвзу, Блейк добавил:
- Пойдемте внутрь.
Грейвз последовал за ним. Капитан остановился, чтобы запереть дверь,
через которую они вошли, и, стуча ботинками, поднялся по трапу, ведущему на
мостик. Корабль наполнился звуками боцманской дудки, хриплым голосом
громкоговорителя, топотом бегущих ног и монотонным, зловещим сигналом общей
тревоги.
Вахтенные на мостике пытались закрыть последний тяжелый стеклянный
ставень, когда появился капитан Блейк и сразу кинулся к ним.
- Я принимаю командование, мистер Уимз, - бросил он на ходу и, пройдя
по рубке, скользнул взглядом по задней части левого борта, баку и правому
борту. Наконец, взгляд его остановился на шарах - они явно приближались,
направляясь прямо к кораблю. Блейк выругался и повернулся к Грейвзу: - Ваш
друг! Мы же забыли предупредить его!
Ухватившись за рукоятку, капитан потянул в сторону ставень, закрывавший
рубку с правого борта. Грейвз оглянулся и сразу понял, о чем шла речь. На
кормовой части палубы не осталось никого, кроме Айзенберга, продолжавшего
крутить педали тренажера. Шары Лагранжа достигли корабля.
Ставень заклинило. Блейк, оставив попытки открыть его, метнулся к
селектору громкоговорителя и включил общую трансляцию, не желая тратить
время на выбор нужного переключателя: "Айзенберг, спускайтесь вниз!"
Айзенберг, должно быть, услышал свое имя, повернул голову, и в ту же
секунду - Грейвз ясно это видел - один из шаров настиг его, прошел насквозь
- и седло тренажера опустело.
Когда шары исчезли, Грейвз с Блейком осмотрели тренажер. Никаких
повреждений. Резиновый шланг дыхательной маски гладко срезан. Ни единой
капельки крови. Билл Айзенберг просто исчез.
- Я отправляюсь в батисфере.
- Доктор, вы не можете сделать этого по состоянию здоровья.
- Вопрос моего здоровья вне вашей компетенции, капитан Блейк.
- Это мне известно. Отправляйтесь, если хотите, но сначала мы займемся
поисками тела вашего друга.
- К черту поиски. Я сам разыщу его.
- Вы? Но как?
- Если верна ваша гипотеза и он мертв, то незачем искать. Но если прав
я, то Айзенберг должен быть там, наверху. И я найду его.
Грейвз указал на шапку облака над Столбами. Блейк медленно оглядел его
и повернулся к старшине водолазов.
- Мистер Харгрейв, найдите маску для доктора Грейвза.
В течение получаса Грейвз работал на тренажере, готовясь к путешествию.
Блейк наблюдал за ним в глубоком молчании. У капитана был такой вид, что вся
команда корабля - и "синие блузы", и офицеры - притихла, боясь громко
ступить.
Когда подготовка закончилась, группа водолазов помогла Грейвзу одеться
и быстро поместила его в батисферу, чтобы не подвергать воздействию азота.
Перед тем, как окончательно задраить входной люк аппарата, Грейвз сказал:
- Капитан Блейк!
- Да, доктор?
- Вы присмотрите за рыбками Билла?
- Конечно, доктор.
- Спасибо.
- Не стоит благодарности. Вы готовы?
- Готов.
Блейк шагнул вперед и пожал руку Грейвзу.
- Удачи вам. - Он убрал руку и скомандовал: - Задраивайте.
Матросы спустили батисферу на воду, и два катера полмили толкали ее
перед собой, пока течение не стало достаточно сильным, чтобы подхватить
батисферу и понести ее в направлении Столбов. Затем катера вернулись назад и
были подняты на борт.
Блейк, стоя на мостике, наблюдал за происходящим в бинокль. Батисфера
медленно двигалась вперед, потом ее движение ускорилось, и она стремительно
преодолела последние несколько сотен ярдов. Блейк успел заметить мелькнувший
над поверхностью воды ярко-желтый корпус аппарата, и батисфера исчезла из
поля зрения.
Прошло восемь часов - никаких следов дыма. Девять, десять часов -
ничего. Спустя сутки непрерывного патрулирования окрестностей Столба Уахини
Блейк послал радиограмму в Бюро.
После четырех дней наблюдения Блейк уже был уверен, что Грейвза нет
больше в живых. Как он погиб - утонул, задохнулся, взорвался вместе с
батисферой - не имело значения. Блейк доложил о ситуации и получил приказ
продолжать выполнение ранее полученного задания. Команда корабля собралась
на корме, и капитан глухим, суровым голосом отдал последние почести
погибшим, бросив за борт увядшие цветы гибискуса - единственное, что смог
разыскать на корабле стюард. После этого Блейк отправился на мостик, чтобы
проложить курс на Перл Харбор. Заглянув по дороге в свою каюту, он вызвал
стюарда и приказал:
- В каюте мистера Айзенберга вы найдете золотых рыбок. Подберите
подходящую емкость и перенесите их ко мне.
- Есть, сэр, капитан.
Придя в себя, Билл Айзенберг обнаружил, что находится в Замкнутом
Пространстве. Более подходящего определения придумать было невозможно,
поскольку это место не имело никаких признаков. То есть не совсем, конечно.
Там было светло, тепло, не слишком тесно и воздух был пригоден для дыхания.
И все же место было настолько безлико, что Билл Айзенберг не мог определить
его размеры. Объемное зрение, благодаря которому мы оцениваем размеры
предметов, действует на расстоянии не более двадцати футов или около того.
При больших расстояниях мы пользуемся нашим предыдущим опытом, исходя из
реальных размеров известных нам предметов, производя оценку подсознательно.
Например, если человек кажется такого-то роста, то он находится на таком-то
расстоянии от нас, и наоборот.
В месте, где очутился Билл Айзенберг, не было знакомых предметов.
Потолок располагался довольно высоко над головой, во всяком случае,
допрыгнуть до него было нельзя." Пол изгибался, соединяясь с потолком,
позволяя сделать не более дюжины шагов в ту или другую сторону. Билл
обнаружил это, неожиданно потеряв равновесие. (На глаз отклонение от
горизонтали не было заметно - отсутствовали ориентиры. Кроме того, у него
было нарушено чувство равновесия из-за повреждения внутреннего уха,
вызванного долгим пребыванием на больших глубинах.) Сидеть было удобнее, чем
ходить, да и некуда было идти.
Биллу казалось, он находится внутри гигантской яичной скорлупы,
подсвеченной снаружи мягким янтарным светом. Эта бесформенная
неопределенность вызывала беспокойство. Билл потряс головой, закрыл глаза,
снова открыл - никаких изменений.
Он постепенно вспомнил, что случилось с ним перед тем, как он потерял
сознание: огненный шар, плывущий прямо на него, его неуклюжие попытки
увернуться, мгновение перед контактом, длившееся, казалось, целую вечность,
промелькнувшую у него мысль: "Снимите шляпы, ребята!"
Билл Айзенберг попытался найти объяснение происшедшему. Вероятно, он
перенес шок, и это вызвало паралич глазного нерва. Что, если он ослепнет
навсегда? Во всяком случае, его не могут оставить в таком беспомощном
состоянии. "Док! - крикнул он. - Док Грейвз!"
Никакого ответа. Только его собственный голос, одиноко прозвучавший в
глухом безмолвии, не нарушаемом даже теми случайными посторонними шорохами,
которые всегда сопровождают "мертвую" тишину. Неужели слух тоже поврежден?
Но он же слышал свой голос. Внезапно он осознал, что видит свои руки.
Значит, с глазами все в порядке. Он оглядел себя. Одежды на нем не было.
Через некоторое время ему в голову пришла мысль, что он умер. Это было
единственно возможное объяснение, которое соответствовало фактам. Будучи
убежденным агностиком, он не верил в загробную жизнь. Смерть означала для
него внезапную потерю сознания и кромешную тьму. Но ведь он подвергся
электрическому разряду, более чем достаточному, чтобы убить человека;
положение, в котором он оказался, вновь обретя сознание, настолько не
отвечало его жизненному опыту, что не могло быть ничем иным, кроме смерти.
Следовательно - он
мертв. Q.E.D. [Quod erat demonstrandum - Что и требовалось доказать
(лат.). Здесь и далее примечания переводчика.]
Да, конечно, ему казалось, что он ощущает свое тело, но ведь существует
же субъективно-объективный парадокс. В памяти человека наиболее сильно
закрепляется восприятие собственного тела. И пока память окончательно не
угасла, чувственный образ тела будет восприниматься как материальный,
реально существующий объект.
Не имея возможности хоть чем-нибудь занять себя, Айзенберг заснул в
конце концов с мыслью, что смерть - дьявольски скучная штука.
Проснулся он отдохнувшим, испытывая сильный голод и еще более сильную
жажду. Его перестали интересовать вопросы жизни и смерти, вся эта теология с
метафизикой. Он хотел есть.
Более того, пробуждение сопровождалось феноменом, лишившим его
умозаключения о собственной смерти - не достигшее к тому же уровня
эмоциональной убежденности - всякого основания: кроме него, в Пространстве
появились вполне материальные объекты, к которым можно было прикасаться и
которые даже, как он понял позднее, можно было есть. Последнее
обстоятельство, впрочем, не было очевидным. Появившиеся предметы были двух
типов: аморфная масса непонятного качества, напоминающая серый сыр, слегка
жирная на ощупь и совершенно несъедобная на вид; и дюжина очень красивых
небольших шариков одинакового размера. Они напомнили Биллу Айзенбергу тот
шарик из бразильского горного хрусталя, который он купил когда-то и
контрабандой провез домой. Он мог часами разглядывать его, любуясь
совершенной красотой.
Айзенберг потрогал один из шариков. Он был гладкий и прохладный, как
хрусталь, но в отличие от него мягкий. От прикосновения шарик задрожал, как
желе, в глубине его заплясали огоньки, потом он принял первоначальную форму.
Красивые шарики явно не годились в пищу, и Айзенберг решил попробовать
серую массу. Он отщипнул кусочек, понюхал, положил в рот и тут же с
отвращением выплюнул. Тошнотворная кислятина, гадость какая-то! И зубы, как
на грех, почистить нечем. Нет, даже если это и пища, то нужно очень сильно
проголодаться...
Айзенберг вернулся к изучению маленьких блестящих сфер. Он подбрасывал
их на ладони, ощущая гладкую, мягкую упругость. В глубине шариков он видел
свое миниатюрное отражение. Его вдруг поразила спокойная, совершенная
красота человеческого тела - почти любого, если, конечно, воспринимать его
как целое, а не как сочетание коллоидных образований. Но в тот момент Биллу
Айзенбергу было не до самолюбования. Очень хотелось пить. Ему пришла в
голову мысль положить один из шариков в рот. Возможно, это вызовет
слюноотделение. Но когда Билл проделывал эту операцию, шарик задел за нижние
зубы, и по губам и подбородку потекла вода. Сферы сплошь состояли из воды.
Ни целлофановой оболочки, ничего, что могло бы сойти за сосуд. Только вода,
удерживаемая непонятным образом за счет сил поверхностного натяжения.
Айзенберг схватил еще один шарик и постарался осторожно засунуть его в рот,
не задев зубами; фокус удался; рот наполнился чистой холодной водой - так
быстро, что Билл едва не захлебнулся. В конце концов ему удалось
приноровиться, и он выпил воду еще из четырех сфер.
Утолив жажду, он принялся гадать, каков может быть непонятный принцип
упаковки воды. Сферы оказались очень прочными. Во всяком случае, их
невозможно было раздавить или разбить, бросив на пол. Они скакали, как
мячики для гольфа. Тогда Билл Айзенберг защемил ногтями поверхность одной из
сфер. Вода потекла между его пальцами, не оставив оболочки или какого-либо
инородного вещества. Никаким другим способом нарушить равновесие сил
поверхностного натяжения не удавалось. Даже увлажнение не действовало: можно
было положить сферу в рот, а потом высушить на ладони.
Айзенберг решил больше не экспериментировать, чтобы не тратить
понапрасну оставшиеся шарики, поскольку запас воды был ограничен.
Все сильнее давало о себе знать чувство голода, и Билл обнаружил, что
уже способен проглотить немного серой студенистой массы. Может, это не еда,
может, это даже отрава, но голодные спазмы в желудке прекратились, да и
неприятный привкус во рту исчез после того, как он выпил немного воды.
Поев, Билл попытался привести в порядок свои мысли. Итак, он не умер, а
если умер, то, значит, разница между жизнью и смертью весьма несущественна и
условна. О'кей, стало быть, он жив. Он заперт в каком-то непонятном
помещении и кто-то явно об этом знает, таинственным образом доставляя ему
воду и пищу.
Ergo [Следовательно], его держат здесь в качестве пленника. Значит,
должны быть и тюремщики.
Но кто мог взять его в плен? Он был захвачен огненным шаром и очнулся в
этой камере. Похоже, док Грейвз был прав и шары управлялись какими-то
разумными существами, которые к тому же пользовались неизвестными методами
захвата и содержания пленников.
Айзенберг был храбрым человеком, ибо он был представителем рода
человеческого - рода не менее безрассудного, чем китайские мопсы. Такая
храбрость свойственна большинству людей; человек способен осознать, что
такое смерть, но при этом он достаточно легко относится к постоянно
существующей опасности погибнуть - в автомобильной катастрофе, на
операционном столе, в сражении, в разбившемся самолете - и в конце концов
смиряется с неизбежностью собственного конца.
Билл был обеспокоен, но не поддавался панике и даже находил свое
приключение чрезвычайно интересным. Ему больше не было скучно. Он - пленник,
а значит, те, кто захватил его, рано или поздно должны дать о себе знать.
Изучать его, задавать вопросы, попытаться использовать тем или иным
способом. Тот факт, что ему сохранили жизнь, позволяет предположить, что в
отношении него существуют какие-то планы.
Прекрасно. Он сумеет подготовить себя к любым неожиданностям. А пока
все равно невозможно предпринять что-либо для своего освобождения. Такая
тюрьма поставила бы в тупик самого Гудини [Гарри Гудини (настоящее имя Эрих
Вайс) - иллюзионист; показывал трюки с освобождением из оков и т. п.].
Совершенно гладкие стены. Ни единой зацепки.
Вначале, правда, Айзенберг полагал, что ему удастся выбраться из
камеры. Здесь явно были какие-то санитарные устройства для удаления отходов
его жизнедеятельности. Но позднее Биллу пришлось отказаться от этой идеи.
Похоже, камера представляла собой самоочищающуюся систему. Как это
происходит, он не мог понять.
Вскоре он снова заснул.
Когда Билл проснулся, все было по-прежнему, за исключением одной
детали: ему снова доставили пищу и воду. "День" прошел в бесплодных
размышлениях, без всяких неожиданностей. Следующий "день" тоже. И следующий.
Чтобы узнать, каким образом пища и вода попадают в камеру, Айзенберг
решил не спать как можно дольше. Он отчаянно боролся со сном - кусал губы,
язык, яростно дергал себя за мочку уха, пытался решать в уме сложные задачи.
Но сон все равно одолел его. А проснувшись, он увидел, что его дневной
рацион доставлен.
Жизнь в заточении не отличалась разнообразием. Сон, пробуждение,
утоление голода и жажды и снова сон. Проснувшись в шестой или седьмой раз,
Билл подумал, что нужно вести календарь, чтобы сохранить душевное
равновесие. В его положении существовал лишь один способ измерения времени -
подсчет количества промежутков между бодрствованием и сном. Такой промежуток
можно было условно принять за день. Но как вести записи? Ведь у него ничего
нет, кроме собственного тела. Айзенберг решил эту проблему, обломив кусок
ногтя на большом пальце руки. Получилось что-то вроде иглы для нанесения
татуировки. Если несколько раз провести по одному месту на бедре, останется
царапина, которая, правда, заживет через пару дней. Но всегда можно ее
обновить. Семь таких царапин составляют неделю.
Отмечая недели на пальцах рук и ног, можно было получить календарь,
рассчитанный на двадцать недель. А уж за это время обязательно что-нибудь
произойдет.
И вот, когда уже вторая семерка бедренных царапин была увековечена
царапиной на безымянном пальце левой руки, произошло событие, нарушившее
одиночество пленника. Проснувшись в очередной раз, Билл с удивлением увидел,
что он не один. Рядом с ним спал человек. Когда Айзенберг окончательно
убедился в реальности происходящего - ему часто снились друзья, - он схватил
человека за плечо и начал трясти:
- Док! Док Грейвз, проснитесь!
Грейвз открыл глаза, огляделся, сел и протянул руку.
- Привет, Билл, - сказал он. - Ужасно рад вас видеть.
- Док! - Айзенберг хлопнул старика по спине. - Черт возьми! Знали бы
вы, как я рад.
- Могу себе представить.
- Послушайте, док, где вы были все это время? Как попали сюда? Вас тоже
прихватил шар?
- Все в свое время, сынок. Давай-ка сначала позавтракаем.
На "полу" возле них лежала двойная порция вод" и пищи. Грейвз поднял
шарик и ловко выпил воду, не уронив ни единой капли. Айзенберг понимающе
посмотрел на него.
- Вы здесь довольно давно.
- Верно.
- Столько же, сколько и я?
- Нет. - Грейвз потянулся к еде. - Я поднялся по Столбу Канака.
- Что?!
- Я говорю правду. Вообще-то я разыскивал вас.
- Этого не может быть!
- И все же это так. Похоже, моя безумная гипотеза подтвердилась. Столбы
и шары Лагранжа - разные проявления деятельности одного и того же
икс-фактора.
Казалось, можно было услышать, как крутятся шарики в голове у
Айзенберга.
- Но, док... Послушайте, ведь это означает, что ваша гипотеза была
верна. Кто-то действительно создал все это и держит нас взаперти.
- Так и есть. - Грейвз медленно жевал. Он выглядел усталым и
постаревшим. - Все говорит о вмешательстве разумных сил. Иного объяснения
быть не может.
- Но что это за силы?
- Не знаю.
- Представители иностранной державы с новым вооружением?
- Гм-м-м! Вы думаете, что русские, к примеру, стали бы снабжать нас
водой таким способом? - Он взял блестящий шарик.
- Тогда кто?
- Не могу сказать. Будем в дальнейшем условно называть их марсианами.
- Почему марсианами?
- А почему бы и нет? Надо же их как-то называть.
- И все же?
- Потому что они явно не принадлежат к человеческой расе. Вместе с тем
это и не животные, поскольку они умнее нас. Стало быть, марсиане.
- Но... подождите. Почему вы так уверены, что ваши икс-существа - не
люди? Почему вы отвергаете мысль о неизвестном нам научном открытии?
- Справедливый вопрос, - сказал Грейвз, удаляя пальцем с зубов остатки
пищи. - Но так уж устроен наш мир, что мы знаем более или менее точно, над
чем работают самые выдающиеся умы человечества. Подобные открытия невозможно
держать в тайне в течение долгого времени. Кроме того, Икс продемонстрировал
нам принципиально новые технологии, значительно превосходящие уровень нашего
развития. Ipso facto [В силу самого факта {лат).], подобные технологии не
могут быть созданы людьми. Если же, - продолжал Грейвз, - вы настаиваете на
существовании ученого-маньяка и секретной лаборатории, я не стану спорить с
вами, но лучше оставьте это для воскресных приложений.
Айзенберг долго молчал, обдумывая услышанное. Потом, наконец, признал:
- Вы правы, док. Черт возьми! В наших спорах вы всегда оказываетесь
правы. Это марсиане. Я имею в виду, конечно, не обитателей Марса, а вообще
пришельцев с других планет.
- Возможно.
- Как? Но вы же сами сказали!
- Я сказал, что мы принимаем это название условно, для удобства
рассуждений.
- Но методом исключения мы придем именно к такому выводу.
- Метод исключения - не самый лучший способ доказательства.
- Тогда скажите, какова ваша точка зрения.
- Я пока не совсем готов. Скажу только, что мы не упомянули
психологический аспект, тоже указывающий на вмешательство нечеловеческого
разума.
- Что вы имеете в виду?
- Икс обращается с пленниками совсем не так, как это принято у людей.
Подумайте-ка об этом.
Им нужно было о многом поговорить, несмотря на то что все их разговоры
неизбежно сводились к Иксу. Грейвз дал Биллу краткий отчет о своем
путешествии в батисфере. Он умолчал об истинной цели путешествия, но
Айзенберг все понял и был тронут до глубины души. Глядя на своего
постаревшего, осунувшегося друга, он подумал, что недостоин такой жертвы.
- Док, вы плохо выглядите.
- Ерунда, пройдет.
- Вам трудно далось это путешествие. Зря вы его затеяли.
- И все же я справился.
Но Билл видел, что старику с каждым днем становится все хуже.
Проходили дни. Они спали, ели, разговаривали и снова спали. Вдвоем,
конечно, легче было переносить унылую монотонность их жизни. Но Грейвз
медленно угасал.
- Док, нужно что-то делать с этим.
- С чем?
- Я имею в виду наше положение. То, что случилось с нами, возможно,
представляет опасность для всего человечества. Мы не знаем, что творится
там, внизу,
- Почему вы говорите "внизу"?
- Потому что вы поднялись в батисфере вверх по колонне.
- Да, это верно. Но мне неизвестно, когда меня вытащили из батисферы и
куда отправили после этого. Так что вы хотели сказать?
- Э-э... Ну да, мы не знаем, что могло случиться с людьми за то время,
пока мы здесь. Шары могут забирать их по одному, не давая возможности
противостоять этому или хотя бы понять, что происходит. Мы с вами, вероятно,
знаем, в чем дело. Мы должны выбраться отсюда и предупредить людей об
опасности. Должен же существовать способ бороться с этим злом. От нас,
возможно, зависит будущее всего человечества.
Грейвз так долго молчал, что Айзенберг почувствовал смущение от
чрезмерного пафоса своего высказывания.
Наконец Грейвз сказал:
- Я думаю, вы правы. Мы не можем знать наверняка, но раз существует
возможность угрозы человечеству, наш долг - предупредить его. Я и раньше
догадывался об опасности, но не имел достаточного количества фактов, чтобы
поделиться с кем-нибудь своими подозрениями. Но как мы пошлем
предупреждение?
- Мы должны убежать.
- Но как? У вас есть предложения?
- Возможно. Нам не удалось найти ни входа, ни выхода из этого
помещения, но они должны быть; нас ведь каким-то образом поместили сюда и
каждый день доставляют пищу и воду. Я однажды пытался бороться со сном,
чтобы посмотреть, как это делается, но в конце концов заснул...
- Я тоже.
- Ага. Но это и неудивительно. Зато нас теперь двое. Мы могли бы
установить дежурство по очереди.
Грейвз кивнул.
- Стоит попробовать.
Поскольку у них не было приборов для измерения времени, они установили
такой порядок: один из них дежурил, пока мог бороться со сном, потом будил
другого. Однако ничего не происходило. Еда закончилась. Воду они расходовали
очень экономно, но в конце концов остался всего один шарик, который они так
и не использовали. Каждый хотел уступить последний глоток воды другому.
Неизвестно, сколько времени длилась эта изнурительная вахта. Однажды
Айзенберг проснулся, услышав, как кто-то окликнул его по имени. Он сел,
щурясь, ничего не понимая со сна.
- А? Кто? Что такое?
- Я, должно быть, задремал, - виновато сказал Грейвз. - Простите, Билл.
Айзенберг огляделся. Обычный дневной рацион был доставлен в камеру.
Билл не стал настаивать на продолжении эксперимента. Во-первых,
пришельцы оказались достаточно умны и легко разгадали их хитрость, а
во-вторых, Грейвз явно был болен, и у Билла не хватило духу заставлять его
продолжать дежурство.
Им так и не удалось узнать что-либо. Не имея под рукой инструментов или
материалов для их изготовления, человек становится совершенно беспомощным.
Айзенберг пожертвовал бы вечным блаженством ради дрели с алмазным сверлом,
ацетиленовой горелки или хотя бы ржавой стамески. Он подумал, что у них не
больше шансов выбраться отсюда, чем у Клео и Пата - прогрызть стенки
аквариума.
- Док!
- Да, сынок.
- Мы избрали неверный путь. Если этот Икс разумен, мы должны установить
с ним контакт, а не пытаться бежать.
- Но как это сделать?
- Я не знаю. Должен быть какой-то способ.
Пусть даже пришельцы видят и слышат их. Как показать им, что их
пленники - разумные существа? Есть ли хотя бы теоретический шанс, что
пришельцы воспримут человеческую речь как проявление разума? Ведь люди,
находясь в значительно более выгодном положении, так и не научились понимать
язык животных. Чем можно вызвать интерес пришельцев? Декламировать