Хайнлайн Роберт Энсон. Если это будет продолжаться...

   - Предъявлены обвинения? - спросил Зеб.
   - Официально нет.
   - Та-ак. Плохо.
   - И плохо и хорошо, - не согласился с ним ван Эйк. - Если это касается того, о чем мы думаем, - Фассета, - у них есть все основания полагать, что она виновата не больше вас. И тогда арестовали бы всех четверых. По крайней мере, обычно они делают так.
   - Но что же дальше? - спросил я.
   Ван Эйк не ответил. Магдалина сказала, стараясь меня успокоить:
   - Сейчас мы ничего сделать не сможем. Нам не пройти всех дверей, которые к ней ведут.
   - Но не можем же мы сидеть и ничего не предпринимать!
   Питер сказал:
   - Спокойно, сынок. Магги единственная из всех нас может проникнуть во внутренние покои дворца. Придется довериться ей.
   Я снова к ней повернулся. Она вздохнула и сказала:
   - Да, но вряд ли я смогу сделать много.
   И она ушла.
   Мы ждали. Зеб предложил, чтобы мы с ним вернулись и продолжали "быть на виду", но, к моему облегчению, ван Эйк запретил.
   - Мы не совсем уверены, что гипнотическая защита сестры Юдифи достаточна и она выдержит испытание. К счастью, она может выдать только вас двоих и сестру Магдалину, и потому я хочу, чтобы вы оставались в безопасности, пока Магдалина не выяснит все, что сможет.
   Я почти выкрикнул:
   - Юдифь нас никогда не выдаст!
   Он печально покачал головой:
   - Сынок, любой человек может выдать всех на допросе, если он не подвергся предварительно гипнотической защите.
   Я не смотрел на Зеба, погруженный в собственные эгоистические мысли. Он удивил меня, заявив гневно:
   Мастер, Вы держите нас здесь, как наседка цыплят, а в то же время послали Магги сунуть голову в мышеловку. А что, если Юдифь сломлена? Они же сразу схватят Магдалину!
   Ван Эйк кивнул.
   - Разумеется. Но это наш единственный шанс. У нас нет другого лазутчика. Но они ее не арестуют - она раньше покончит с собой.
   Его заявление меня не потрясло. Я был слишком погружен в мысли о Юдифи. Но Зеб возмутился:
   - Скотина! Вы не смели ее посылать!
   Ван Эйк ответил мягко:
   - Вспомни о дисциплине, сынок. Возьми себя в руки. Мы на войне, и она - солдат.
   Он отвернулся.
   Итак, мы ждали... и ждали... и ждали. Трудно понять кому-нибудь, кто не жил под тенью инквизиции, каково нам было ждать. Мы не знали деталей, но нам приходилось видеть людей, которые имели несчастье выжить после допроса. Если даже инквизиторы не требовали аутодафе, разум жертвы был обычно поврежден или даже полностью разрушен.
   Наконец, Питер приказал одному из офицеров проэкзаменовать нас в том, что мы заучили вчера. Мы с Зебом тупо делали все, что от нас требовали, но только сверхчеловеческие усилия преподавателя заставляли нас сосредоточиться. Так прошло почти два часа.
   Наконец, в дверь постучали, и Тайлер впустил Магдалину. Я вскочил и бросился к ней.
   - Ну? - требовал я. - Ну?
   - Спокойствие, Джон, - ответила она устало. - Я ее видела.
   - Ну и как она?
   - Она себя чувствует лучше, чем можно было ожидать. Разум ее не тронут, и она, очевидно, еще никого не выдала. А что касается остального может, останется шрам или два. Но она молода и здорова, она оправится.
   Я начал было требовать подробностей, но капитан оборвал меня:
   - Значит, они уже начали допрос. Если так, то как же тебе удалось ее увидеть?
   - Да так, - и Магдалина пожала плечами, будто именно это и не стоило упоминания. - Инквизитор, который ведет следствие, оказался моим знакомым. Мы условились обменяться любезностями.
   Зеб хотел вмешаться, но ван Эйк крикнул:
   - Молчать! - и затем добавил резко: - Значит, Великий Инквизитор препоручил допрос другому и сам им заниматься не стал? В таком случае я полагаю, что арест не связан с Каббалой.
   Магги покачала головой:
   - Не знаю. Ясно одно: Юдифь лишилась чувств в самом начале допроса. Они даже не успели заняться ею как следует. Я умолила прервать допрос под предлогом, что ей необходимо окрепнуть. Они примутся за нее снова с раннего утра.
   Ван Эйк постучал кулаком по ладони.
   - Они не должны начать снова - мы не можем этим рисковать. Старший офицер, останьтесь. Остальные все идите. Кроме тебя, Магги.
   Я ушел с чувством, будто не сказал чего-то важного. Я хотел сказать Магги, что она может использовать меня в качестве подстилки у двери в любой момент, когда ей этого захочется. Достаточно будет шевельнуть пальцем.
   Ужин в тот день казался мне пыткой. Когда капеллан выбрался, наконец, из молитвенных дебрей, я попытался есть и даже присоединиться к общей болтовне, но мне все время казалось, что горло мое перехвачено стальным кольцом, которое мешает глотать. Рядом со мной сидел Хвала-Богу Биирпе, наполовину шотландец, наполовину индеец. Хвала учился со мной на одном курсе, но никогда не был моим товарищем; мы редко разговаривали, и в этот вечер он был, как всегда, молчалив и тактичен.
   Во время ужина он наступил мне на сапог. Я с раздражением отдернул ногу. Но вскоре снова почувствовал прикосновение его сапога. Он принялся выстукивать:
   - Г_о_л_о_в_у _в_ы_ш_е _т_ы _б_ы_л _в_ы_б_р_а_н _с_е_г_о_д_н_я н_о_ч_ь_ю_ в_о_ в_р_е_м_я_ т_в_о_е_г_о_ п_о_с_т_а_ д_е_т_а_л_и_ п_о_з_ж_е п_о_е_ш_ь_ и _п_р_и_н_и_м_а_й_с_я _р_а_з_г_о_в_а_р_и_в_а_т_ь з_а_х_в_а_т_и_ к_л_е_й_к_у_ю_ л_е_н_т_у_ с _с_о_б_о_й _н_а _п_о_с_т ш_е_с_т_ь _д_ю_й_м_о_в _н_а _ф_у_т _п_о_в_т_о_р_и.
   Я кое-как выстукал "_п_о_н_и_м_а_ю_", продолжая делать вид, что ем.
   4
   Мы заступили на пост в полночь. Как только разводящий отошел, я рассказал Зебу все, что узнал от Хвалы, и спросил, знает ли он что-нибудь еще. Он не знал. Я хотел поговорить, но он оборвал меня. Мне показалось, что он нервничает даже больше, чем я.
   Так что я встал на пост и постарался выглядеть бдительным и бодрым. Мы стояли на северном конце западного укрепления. Тут же находился один из входов во дворец. Прошел час, и я уловил движение в дверях. Это была женщина. Она была ростом ниже Магдалины, и я так никогда и не узнал, кто была та, что протянула мне клочок бумаги и исчезла снова в коридоре.
   Я подошел к Зебу.
   - Что делать? Прочесть с фонариком? Это рискованно.
   - Разверни ее.
   Я развернул записку и обнаружил, что надпись светится в темноте. Я мог прочесть ее, но для Глаза свет ее был слишком слаб, чтобы он мог что-либо различить.
   "В середине дежурства, в момент, когда пробьют часы, войдите во дворец через дверь, из которой Вы получили эту записку. Через сорок шагов будет лестница налево. Поднимитесь на два пролета. Пройдите еще пятьдесят шагов по коридору на север. Освещенный коридор направо ведет к кельям девственниц. У дверей будет стоять часовой. Он не будет сопротивляться, но Вы должны взорвать парализующую бомбу, чтобы у него было алиби. Келья, которая Вам нужна, находится в дальнем конце центрального коридора, идущего с запада на восток. Над дверью горит свет, и у дверей сторожит дежурная девственница. Она не из наших. Вы должны нейтрализовать ее, но ни в коем случае не убивать и не причинять ей вреда. Заклейте ей рот и глаза лентой и свяжите ее же одеждой. Возьмите ключи, войдите в келью и вынесите сестру Юдифь. Она, возможно, будет без сознания. Принесите ее на пост и передайте дежурному офицеру.
   Действуйте быстро, особенно с того момента, как парализуете часового, так как Глаз может заметить Вас в освещенном коридоре, и тогда начнется тревога.
   Не глотайте записку - чернила ядовиты. Бросьте ее в дезинтегратор наверху лестницы.
   Желаем успеха".
   Зеб прочел записку через мое плечо.
   - Все, что тебе понадобится, - мрачно сказал он, - так это способность творить чудеса. Боишься?
   - Да.
   - Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
   - Нет, думаю нам лучше выполнять все как приказано.
   - Да, насколько я знаю нашего Мастера. А кроме того, может случиться, что мне придется кого-нибудь срочно пристукнуть, пока тебя не будет. Я буду прикрывать тыл.
   - Правильно.
   - Ну теперь давай помолчим и вернемся на пост.
   Как только часы прозвенели середину дежурства, я прислонил к стене копье, снял меч, кирасу и шлем - всю церемониальную чепуху, которую положено было носить, но которая не помогла бы мне в моем деле. Зеб пожал мне руку. И я пошел.
   Два, четыре, шесть, сорок шагов. Я пошарил рукой по темной стене и обнаружил вход. Вот и ступеньки! Я уже оказался в той части дворца, в которой до этого не бывал. Я передвигался в абсолютной темноте, надеясь только на правильность инструкции. Один пролет, второй... Я чуть не грохнулся, наступив на "верхнюю" ступеньку, которой не было.
   Где же теперь дезинтегратор? Он должен находиться, как обычно, на уровне пояса наверху лестницы. Я лихорадочно размышлял, не зажечь ли свет, когда неожиданно нащупал крышку и запор. Со вздохом облегчения я выкинул улику, которая могла подвести стольких людей. Я уже было отошел, как вдруг меня охватила паника. Действительно ли это дезинтегратор? Может быть, грузовой лифт? Я снова нащупал в темноте задвижку и сунул внутрь руку. Руку прожгло даже сквозь перчатку. Я с облегчением выдернул ее и дал себе слово доверять инструкции. Но через сорок шагов коридор раздвоился, о чем в инструкции не было ни слова. Я присмотрелся. И тут увидел шагах в двадцати слабо освещенный проем и стражника перед ним. Стражник был один из наших, но я решил не рисковать. Я достал парализующую бомбу, поставил указатель на минимум, сорвал кольцо и подождал пять секунд. Потом кинул ее и нырнул за угол.
   Подождав еще пять секунд, я высунул голову из-за угла. Охранник лежал на полу, и из царапины на лбу - видно, его задело осколком оболочки бомбы - сочилась кровь. Я бросился вперед, перешагнул через него, стараясь одновременно и бежать и казаться неспешно идущим. Центральный коридор общежития девственниц был слабо освещен, только синие лампы горели под потолком. Я достиг конца коридора и замер. Сестра, которая должна была ходить у двери дозором, сидела на полу, прислонившись к двери спиной.
   Может быть, она задремала, потому что подняла голову не сразу. Но когда она увидела меня, то мне ничего не оставалось, как броситься к ней и зажать ей рот перчаткой. Я несильно ударил ее по шее ребром ладони, и она обмякла.
   Сначала половину клейкой ленты на рот, потом столько же на глаза, затем сорвать плащ и связать ее им, - и быстрее, быстрее, быстрее, потому что чиновник Безопасности мог уже получить сигнал от Глаза над лежавшим без чувств часовым. Я нашел ключи на цепочке, обвязанной вокруг ее кисти, и поднялся, мысленно прося у нее прощения. Она казалась похожей на ребенка и была даже беспомощнее, чем Юдифь.
   Но долго размышлять об этом я не мог. Я нашел нужный мне ключ, открыл дверь - и моя любимая оказалась у меня на руках.
   Она спала глубоким сном и застонала, когда я ее поднял, но не проснулась. Халат ее распахнулся, и я увидел, что они с ней сделали. Я поклялся самой страшной клятвой отплатить за все семижды, если тот, кто виноват в этом, сможет выдержать.
   Стражник лежал там же, где я его оставил. Я уже было решил, что мне удалось провести всю операцию, никого не разбудив и не встретив, как услышал сдавленный крик из коридора позади. Почему это женщинам не спится по ночам?
   Я не мог заставить ее замолчать и просто побежал. Завернув за угол, я оказался в темноте, пробежал мимо лестницы, и мне пришлось вернуться и нащупывать ее, потом ощупью спускаться по ступенькам. Сзади раздавались крики и женский визг.
   В тот момент, когда я добежал до выхода из дворца и, обернувшись, увидел черный портал, всюду зажегся свет и зазвучали сигналы тревоги. Я пробежал еще несколько шагов и почти упал на руки капитана ван Эйка. Он, не говоря ни слова, взял Юдифь на руки и тут же пропал за углом дворца.
   Я стоял и, ничего еще не соображая, смотрел ему вслед, когда Зеб вернул меня к реальности, притащив мою амуницию.
   - Одевайся! - прошипел он. - Тревога для нас! Ты обязан охранять дворец.
   Он помог мне завязать ножны, надеть кирасу и шлем, а потом сунул в руку копье. Затем мы встали спина к спине у портала, вытащили из кобур пистолеты и спустили предохранители, как и было положено по уставу. В ожидании дальнейших указаний мы не имели права двинуться, так как тревога началась не на нашем посту.
   Несколько минут мы стояли как статуи. Слышали звуки шагов, голоса. Кто-то из старших офицеров пробежал мимо нас во дворец, натягивая на ходу кирасу поверх пижамы. Я чуть было не застрелил его, прежде чем он успел ответить пароль. Потом мимо пробежали ангелы из резерва во главе с разводящим.
   Мало-помалу суматоха стихла. Свет продолжал гореть, но кто-то догадался выключить сирены. Зеб решился прошептать:
   - Что случилось, черт возьми? Все в порядке?
   - И да и нет, - ответил я и рассказал о беспокойной сестре.
   - Да-а-а! Это научит тебя не заигрывать с сестрами, когда находишься при исполнении служебных обязанностей.
   - Я не заигрывал. Она просто выскочила из своей кельи.
   - Я не имел в виду сегодняшнюю ночь, - сказал Зеб.
   Я замолчал.
   Через полчаса, задолго до конца смены, мимо нас снова промаршировал резерв. Разводящий остановил его, и нас сменили. Мы зашагали к караулке, останавливаясь еще два раза на пути, чтобы сменить другие посты.
   5
   Нас построили в зале и продержали по стойке смирно пятьдесят бесконечных минут, тогда как дежурный офицер прогуливался перед строем и рассматривал нас. Один из легатов во втором ряду переступил с ноги на ногу. На это никто бы не обратил внимания на смотре, даже в присутствии самого Пророка, но сейчас командир приказал капитану ван Эйку записать его имя.
   Капитан Питер был разгневан точно так же, как и его начальник. Он тоже придирался ко всему и даже остановился передо мной и приказал дать мне наряд вне очереди за то, что сапоги мои плохо блестели. Это была наглая ложь, если, конечно, я не замарал их во время своих похождений. Но я не осмелился опустить глаза и проверить, так ли это, и не отрывал взгляда от холодных глаз капитана.
   Его поведение напомнило мне слова Зеба об интриге. Ван Эйк вел себя так, как должен вести офицер, которого подвели подчиненные. Как бы я себя сейчас чувствовал, если бы ничего не знал?
   Злым, решил я. Злым и несправедливо обиженным. Сначала заинтересовался бы событиями, а затем разозлился бы за то, что меня заставляют стоять по стойке смирно, как плебея. Они хотели взять нас измором. А как бы я думал об этом, скажем, два месяца назад? Я бы был уверен в своей чистоте и, естественно, унижен и оскорблен - ждать, как пария в очереди за продовольственной карточкой! Как кадет-мальчишка!
   Через час, к тому времени, когда прибыл командующий охраной, я довел себя до белого каления. Довел я себя искусственно, но эмоции были самые настоящие.
   Командующего я не любил никогда. Это был низенький человечек с холодными глазами, и он имел привычку смотреть сквозь младших офицеров вместо того, чтобы смотреть на них. И вот он стоит перед нами в распахнутой сутане, положив руки на рукоять меча.
   - Помоги мне, боже, и это ангелы господа! - произнес он мягко в полной тишине и затем выкрикнул: - Ну!
   Никто не ответил.
   - Молчите? - кричал он. - Кое-кто из вас об этом знает. Отвечайте! Или вас всех на допрос отослать?
   По рядам пробежал гул, но никто так и не заговорил. Он снова окинул нас взглядом. Встретился с моими глазами. Я не отвел их.
   - Лайл!
   - Слушаюсь, высокопочтенный сэр.
   - Что ты об этом знаешь?
   - Я знаю только, что хотел бы присесть, высокочтимый сэр.
   Он зарычал на меня, но потом в зрачках его зажглась холодная ирония.
   - Лучше стоять передо мной, сын мой, чем сидеть перед инквизитором.
   Он отвернулся от меня и подошел к следующему легату.
   Он терзал нас до бесконечности, но ни я, ни Зеб не пользовались его особым вниманием. Наконец он сдался и приказал разойтись. Я понимал, что это - не конец. Несомненно, каждое произнесенное здесь слово было зафиксировано, каждое выражение лица снято на пленку и в то время, как мы возвращаемся в свои комнаты, данные уже изучаются аналитиками.
   Зеб меня восхитил. Он болтал о ночных событиях, рассуждая о том, что могло вызвать такой переполох. Я старался ответить ему естественно, и всю дорогу ворчал о том, что с нами недостойно обращались.
   - В конце концов мы офицеры и джентльмены, - говорил я. - Если они думают, что мы в чем-то виноваты, пусть представят формальные обвинения.
   Не переставая ворчать, я добрался до постели, закрыл глаза, но заснуть не мог. Я старался убедить себя, что Юдифь уже в безопасности, а то бы они не темнили так...
   Я почувствовал, как кто-то дотронулся до меня, и сразу проснулся. Но тут же успокоился, узнав знакомое условное пожатие.
   - Тихо, - прошептал голос, которого я не узнал. - Я должен тебя предохранить.
   Я почувствовал укол. Через несколько минут меня охватила апатия. Голос прошептал:
   - Ничего особенного ночью ты не видел. До тревоги ты не заметил ничего подозрительного...
   Не помню, долго ли звучал голос.
   Второй раз я проснулся от того, что кто-то грубо тряс меня. Я зарыл лицо в подушку и проворчал:
   - Катись к черту, я лучше опоздаю к завтраку.
   Меня ударили между лопаток. Я повернулся и сел, все еще не совсем проснувшись. В комнате находилось четверо вооруженных мужчин. На меня смотрели дула пистолетов.
   - Вставай!
   Они были в форме ангелов, но без знаков различия. Головы покрыты черными капюшонами с прорезями для глаз. И по этим капюшонам я их узнал: служители Великого инквизитора.
   Я, честно говоря, не думал, что это может произойти со мной. Нет, только не со мной, не с Джонни Лайлом, который всегда хорошо себя вел, был лучшим учеником в церковной школе и гордостью своей матери. Нет! Инквизиция - бич, но бич для грешников, не для Джона Лайла.
   И в то же время, увидев эти капюшоны, я уже знал, что я - мертвец, если это не кошмар и я сейчас не проснусь.
   Нет, я еще не был мертв. Я даже набрался смелости притвориться оскорбленным.
   - Что вы здесь делаете?
   - Вставай, - повторил безликий голос.
   - Покажите ордер. Вы не имеете права вытащить офицера из постели, если вам пришло в голову...
   Главный покачал пистолетом перед моим носом. Двое других схватили меня под руки и стащили на пол, четвертый подталкивал сзади. Но я не мальчик, и силы мне не занимать. Им пришлось со мной повозиться, в то время как я продолжал говорить:
   - Вы обязаны дать мне одеться по крайней мере. Какая бы ни была спешка, вы не имеете права тащить меня голым по дворцу. Мое право ходить в форме.
   К моему удивлению, речь возымела действие на главного. Он остановил помощника знаком.
   - Ладно. Только быстро.
   Я тянул время, как мог, стараясь изобразить спешащего человека: сломал молнию на сапоге, не попадал крючками в петли. Как бы оставить знак Зебу? Любой знак, который показал бы, что со мной случилось.
   Наконец я понял, что надо сделать. Это был не лучший выход, но другого у меня не было. Я вытащил из шкафа кучу одежды. Заодно вынул и свитер. Выбирая рубашку, я сложил свитер так, что рукава его легли в положение, означающее знак бедствия. Затем я подобрал ненужную одежду и сделал вид, что хочу засунуть ее обратно в шкаф. Главный тут же ткнул мне в ребра пистолет и сказал:
   - Нечего. Уже оделся.
   Я подчинился, бросив остальную одежду на пол. Свитер остался лежать посреди комнаты как символ, понятный каждому, кто мог прочесть его. Когда меня уводили, я молился, чтобы уборщик не пришел прежде, чем в комнату заглянет Зеб.
   Они завязали мне глаза, как только мы вошли во внутренние покои. Мы спустились на шесть пролетов вниз и достигли помещения, наполненного сдавленной тишиной сейфа или бомбоубежища. С глаз сняли повязку. Я зажмурился.
   - Садись, сын мой, садись и чувствуй себя как дома.
   Я понял, что нахожусь лицом к лицу с самим Великим инквизитором, увидел его добрую улыбку и добрые собачьи глаза.
   Мягкий голос продолжал:
   - Прости, что тебя так грубо подняли из теплой постельки, но святой церкви нужна срочная информация. Скажите мне, сын мой, боишься ли ты господа? О, разумеется, боишься. Твое благочестие мне известно. Так что ты не откажешься помочь мне разобраться в маленьком деле, прежде чем вернешься к завтраку. И сделаешь это к дальнейшему процветанию господа.
   Он обернулся к одетому в длинный черный плащ и маску помощнику и сказал:
   - Подготовьте его. Только, ради бога, не причините ему страданий.
   Со мной обращались быстро, грубо, но в самом деле не причинили боли. Они вертели меня, как нечто неживое. Они раздели меня до пояса, приладили ко мне электроды и провода, обернули правую руку резиновой полосой, привязали меня к креслу и даже прикрепили миниатюрное зеркальце к горлу. У пульта управления один из них проверил напряжение и работу приборов.
   Я отвернулся от пульта и постарался припомнить таблицу логарифмов от одного до десяти.
   - Понимаешь ли ты наши методы, сын мой? Эффективность и доброта - вот что их отличает. Теперь скажи, милый, куда вы ее дели?
   К тому времени я добрался до логарифма восьми.
   - Кого?
   - Зачем ты это сделал?
   - Простите, ваше преосвященство. Я не понимаю, что я должен был сделать?
   Кто-то сильно ударил меня сзади. Приборы на пульте дернули стрелками, и инквизитор внимательно присмотрелся к их показаниям. Затем сказал помощнику: "Сделайте укол".
   Опять шприц. Они дали мне отдохнуть, пока средство не подействовало. Я провел это время, стараясь вспомнить таблицу логарифмов дальше. Но вскоре это стало трудно делать, меня охватило дремотное равнодушное состояние. Я чувствовал детское любопытство по отношению к моему окружению, но страха не было. Затем в мой мирок ворвался с вопросом голос инквизитора. Я не помню, что он спрашивал, но наверняка я отвечал первыми попавшимися словами.
   Не знаю, как долго это продолжалось. В конце концов они вернули меня к реальности еще одним уколом. Инквизитор внимательно изучал красную точку на моей правой руке. Он посмотрел на меня:
   - Откуда у тебя это, мой мальчик!
   - Не знаю, ваше преосвященство.
   В ту минуту это была правда.
   Он сокрушенно покачал головой:
   - Не будь наивным, сын мой, и не думай, что я наивен. Разреши, я объясню тебе кое-что. Вы, грешники, не всегда сознаете, что в конце концов господь всегда побеждает. Всегда. Наши методы основаны на любви и доброте, но они действуют с обязательностью падающего камня, и результат нам всегда известен заранее. Сначала мы беседуем с самим грешником и просим его добровольно отдаться в руки господа, рассказать нам все, руководствуясь остатками добра, сохранившимися в его сердце. Когда наш призыв к доброте не находит отклика в ожесточившемся сердце, как это случилось с тобой, мой мальчик, мы пользуемся знаниями, которые вручил нам господь, чтобы проникать в подсознание. Обычно дальше этого допрос не идет, за исключением тех редких случаев, когда слуга сатаны встретился с грешником раньше, чем мы, и вмешался в святая святых - в мозг человека. Итак, сын мой, я сейчас вернулся из прогулки по твоему разуму. Я обнаружил в нем много такого, что наказуется. Но я обнаружил там также стену, воздвигнутую каким-то другим грешником, и вынужден признать, что сведения, необходимые церкви, скрываются за этой стеной.
   Возможно, я не уследил за своим лицом, и на нем отразилась радость. Инквизитор улыбнулся печальной и доброй улыбкой и добавил:
   - Никакая стена сатаны не остановит господа. Когда мы обнаруживаем такое препятствие, в нашем распоряжении два выхода. Если у меня достаточно времени, я могу убрать стену мягко, безболезненно и безвредно для упорствующего грешника. Я желал бы, чтобы у меня было достаточно времени, я действительно очень жалею, что у меня нет времени, потому что верю, что ты, Джон Лайл, хороший мальчик в сердце своем и не принадлежишь к сознательным грешникам. Но хоть время бесконечно, я им сейчас не располагаю. Есть второй путь. Мы можем презреть дьявольский барьер и ударить по тем областям мозга, которые владеют сознанием. Да поведут нас вперед знамена господа бога!
   Он отвернулся от меня и сказал:
   - Подготовьте его.
   Безликие палачи надели мне на голову металлический шлем и сделали что-то с приборами на пульте управления.
   - Послушай, Джон Лайл, - сказал инквизитор. - Я сам занялся тобой, потому что на этой стадии допроса мои помощники порой заменяют искусство усердием и приводят грешника к гибели. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Ты заблудший ягненок, и моя цель - спасти тебя.
   - Спасибо, ваше преосвященство.
   - Не благодари меня, благодари господа, которому я служу. Однако, продолжал он, слегка нахмурившись, - прошу тебя учесть, что наступление на разум, хоть и необходимо, может оказаться болезненным. Простишь ли ты меня?
   Я колебался не больше секунды.
   - Я прощаю вас, ваше преосвященство.
   Он взглянул на стрелки приборов и добавил сухо:
   - Ложь. Но я прощаю тебе эту ложь, ибо она была сказана с благими намерениями.
   Он кивнул своим молчаливым помощникам:
   - Приступайте.
   Свет ослепил меня, и нечто громом взорвалось в ушах. Моя правая нога дернулась от боли и скрючилась. Перехватило горло. Я задыхался. Что-то раскаленное уперлось мне в солнечное сплетение...
   - Куда ты ее дел?!
   Шум, начавшийся с низких нот, поднимался до тех пор, пока не превратился в тысячу тупых пил...
   - Кто тебе помогал?!
   Невероятный жар душил меня. И я никуда не мог от него деться.
   - Зачем ты это сделал?!
   Я мечтал сорвать с себя жгучую кожу, но руки не повиновались мне.
   - Где она?!
   Свет... звук... боль... жар... конвульсии... падение... свет и боль... холод и жар, звук...
   - Любишь ли ты господа?..
   Жгучая жара и боль, трещотки в голове, заставляющие кричать.