- Они занимаются крайне сложным восстановлением, было бы невежливо мешать им.
   - Но, мистер Бирс, - заметил Хаксли, - ведь двое же играли в шахматы!
   - Ну да. Им не нужна эта часть мозга, вот они ее и выключили. И все-таки они очень заняты.
   Проще было наблюдать за работой художников. Правда, в двух случаях друзей поразили методы их работы. Бирс привел их в студию к крохотному человечку, живописцу, работавшему маслом, которого представил просто по имени: Чарлз. Художник, казалось, рад был их видеть и весело болтал, не прерывая работы. Он писал с педантичным реализмом, производившим, впрочем, весьма романтический эффект, этюд танцующей девушки, лесной нимфы, на фоне соснового леса.
   Молодые люди одобрительно отозвались о работе. Коуберн заметил, что художник поразительно точен в анатомических деталях даже без натурщицы.
   - Но у меня есть натурщица, - сказал художник, - Она была здесь на прошлой неделе. Видите? - Он указал глазами на пустой пьедестал для натурщицы. Коуберн и его товарищи проследили за его взглядом и увидели стоящую на пьедестале девушку, застывшую в той же позе, что и на холсте. Девушка казалась совершенно живой.
   Чарлз отвел взгляд. Пьедестал опять опустел. Второй случай оказался не столь эффектным, но еще менее понятным. Друзья познакомились и поболтали с некоей миссис Дрэпер, добродушной, уютного вида дамой, которая во время беседы вязала, раскачиваясь в кресле. Когда они ушли, Хаксли спросил у Бирса, кто она такая.
   - Она, пожалуй, наша самая талантливая художница, - ответил Бирс.
   - В какой области?
   Бирс нахмурил свои кустистые брови, подыскивая нужные слова.
   - Я, наверное, не смогу вам как следует объяснить. Она сочиняет настроения - располагает эмоциональные модели в гармонической последовательности. Это у нас сейчас самый передовой и гуманный вид искусства. Правда, пока вы сами его не испробовали, мне очень трудно рассказать о нем.
   - Как же можно располагать эмоции?
   - Вашему прадедушке наверняка показалось бы невозможным записывать музыку. У нас есть соответствующие средства. Позже поймете,
   - И что, миссис Дрэпер одна этим занимается?
   - Ну нет! Мы почти все пробуем свои силы, это наш любимый вид искусства. Я и сам пытаюсь им заняться, но мои произведения не пользуются популярностью слишком уж они мрачны.
   Вечером трое друзей обсудили увиденное в той самой гостиной, где ужинали накануне. Это помещение было предоставлено в их распоряжение. Бирс распрощался с ними, заявив, что зайдет утром.
   Они ощущали настоятельную потребность обменяться мнениями, и в то же время никому не хотелось говорить. Хаксли нарушил молчание.
   - Что же это за люди? Из-за них я чувствую себя ребенком, который случайно забрался в мастерскую ко взрослым. А они слишком хорошо воспитаны, чтобы выставить меня.
   И работают они как-то странно. Я не говорю о том, что они делают - это само собой, но есть что-то странное в их отношении, даже в темпе работы.
   - Я понимаю, что ты хочешь сказать, Бен, - согласилась Джоан. - Они постоянно заняты и при этом ведут себя так, будто в их распоряжении вечность, чтобы закончить работу. И Бирс так же себя вел, когда перевязывал тебе ногу. Они никогда не торопятся. - Она повернулась к Хаксли. - Чего ты хмуришься?
   - Сам не знаю. Не могу понять. У них множество необычных талантов, но этим нас не смутишь: мы трое кое-что знаем о необычных талантах. Однако в них есть что-то другое, не похожее ни на что.
   Двое друзей согласились с ним, но так и не смогли определить, что именно удивило их в жителях горной общины больше всего. Немного погодя Джоан сказала, что идет спать, и вышла из гостиной.
   Мужчины остались, чтобы выкурить по последней сигарете.
   Джоан просунула голову в дверь.
   - Я поняла, что отличает всех этих людей, - заявила она. - Они так полны жизни!
   Глава 6
   "ИХАВОД"!
   Филип Хаксли, как обычно, лег спать и заснул. А дальше все было совсем не как обычно.
   Он осознал, что находится в теле другого человека и думает другим разумом. Другой знал о присутствии Хаксли, но не разделял его мыслей.
   Другой был дома, и, хотя Хаксли никогда раньше не видал таких зданий, дом показался ему знакомым. Он находился на Земле, невероятно прекрасной; каждое дерево и куст вписывались в пейзаж настолько гармонично, будто были творением художника. Дом рос из земли.
   Другой вышел из дома вместе с женой; они собирались в столицу планеты. Хаксли сам назвал место назначения "столицей", хотя и знал, что мысль о правительстве, навязанном силой, чужда этим людям. "Столица" была попросту обычным местом встречи группы людей, чьим советам следовали все, когда дело касалось вопросов, затрагивающих человечество в целом.
   Другой и его жена, сопровождаемые сознанием Хаксли, прошли в сад, взлетели в воздух и помчались над деревьями, летя рука об руку. Зеленая плодородная местность была ухоженной, словно парк; кое-где виднелись отдельные здания, но городских скоплений домов Хаксли нигде не видел.
   Они быстро миновали крупный водный массив величиною приблизительно с нынешнее Средиземное море и приземлились на полянке в оливковой роще.
   "Молодые Люди" - так мысленно окрестил их Хаксли - требовали решительной реформы обычаев: во-первых, чтобы древними знаниями награждали за способности, а не по праву рождения, как это делается сейчас, а во-вторых, чтобы слабые подчинялись сильным. Локи выдвинул эти требования, подняв свое надменное лицо, увенчанное шапкой ярко-рыжих волос. Он говорил словами, и это раздражало хозяина Хаксли, поскольку естественным способом ведения серьезной дискуссии считалась телепатическая связь. Но Локи закрыл свой разум для окружающих.
   Юпитер ответил ему от имени всех:
   - Сын мой, твои слова пусты и лишены подлинного смысла. Мы не можем понять, что ты имеешь в виду на самом деле, ибо ты и твои братья решили закрыть от нас свой разум. Ты просишь, чтобы древние знания были наградой за способности. А разве когда-нибудь было иначе? Разве наша сестра, обезьяна, летает по воздуху? Разве младенец не связан по рукам и ногам голодом, сном и телесными недугами? Разве иволга сровняет гору с землей одним взглядом? Властью, которая отличает нас среди более молодых созданий этой планеты, сейчас пользуются только те члены нашего рода, кто наделен способностями, и никто более. Как же мы можем сделать то, что и так уже сделано?
   Ты требуешь, чтобы сильные правили слабыми. А разве сейчас это не так? Разве не всегда было так? Разве матерью командует сосунок? Разве ветер поднимается потому, что трава колышется? Какая еще власть тебе нужна, кроме власти над самим собою? Ты хочешь приказывать твоему брату, когда ложиться спать и когда садиться за стол? Если да, то зачем?
   Незаконченную речь старика прервал Вулкан. Хаксли почувствовал, как волна возмущения прошла среди членов совета. Им было неприятно столь откровенное пренебрежение приличиями.
   - Хватит словами играть. Мы знаем, чего хотим, и вы тоже это знаете. Мы намерены добиться своего, что бы там ни решил совет. Осточертела нам эта овечья жизнь. Надоело липовое равенство. Мы положим ему конец. Мы сильные и смелые, мы по праву вожди человечества. А остальные пусть идут за нами и прислуживают нам, как требует нормальный порядок вещей.
   Юпитер в задумчивости опустил взгляд на кривую ногу Вулкана.
   - Тебе следовало дать мне исцелить твою вывихнутую ногу, сын мой.
   - Никто не может вылечить мою ногу!
   - Верно. Никто, кроме тебя самого. И пока ты не вылечишь вывих в мозгу, не сможешь вылечить и вывихнутую ногу.
   - Нет у меня вывиха в мозгу!
   - Так вылечи ногу.
   Молодые Люди смущенно зашевелились. Все понимали, что Вулкан поставил себя в дурацкое положение. Меркурий отделился от группы и вышел вперед.
   - Послушайте меня, Отец. Мы не собираемся воевать с вами. Напротив, мы намерены прославить вас еще больше. Объявите себя царем всего сущего под солнцем. Мы будем вашими наместниками и распространим ваше владычество на все создания, которые ходят, плавают или ползают по земле. Вы воссядете на троне в ореоле повелителя, в сиянии победной славы. Мы сохраним древние знания для тех, кто их понимает, а ничтожные твари пусть довольствуются своим невежеством. Не следует всем без разбора открывать святая святых. Наоборот пусть многие служат горсточке избранных, и тогда, объединив свои усилия, мы быстро продвинемся вперед по пути, одинаково выгодному и для хозяина, и для слуг его. Ведите нас, Отец! Будьте нашим царем.
   Старик медленно покачал головой.
   - Ты ошибаешься. Не существует других познаний, кроме познания человеком самого себя. А это познание должно быть доступно любому, у кого хватит сообразительности, чтобы научиться. И не существует другой власти, кроме власти над самим собой. А ее невозможно ни дать, ни отнять. Что же до очарования верховной власти, так это уже было. Ни к чему начинать все заново. Если романтика подобного рода привлекает вас, наслаждайтесь ею, перечитывая архивы, не стоит снова заливать планету кровью.
   - Это последнее слово совета, Отец?
   - Это наше последнее слово.
   Юпитер встал и плотно запахнул свой плац, давая тем самым понять, что заседание окончено. Меркурий пожал плечами и вернулся к своим единомышленникам.
   На другом, заключительном заседании совета решали, что делать с ультиматумом Молодых Людей. Мнения членов совета разделились, как это обычно бывает у людей. Впрочем, они и были людьми, а вовсе не суперменами. Некоторые высказывались за то, чтобы оказать сопротивление Молодым Людям всеми доступными способами: переместить непокорных в другое измерение, промыть им мозги, даже сокрушить их насильственными методами.
   Но насилие противоречило всей их философии.
   - Свободная воля - это основное благо Космоса. Если мы нарушим волю хотя бы одного человека, то испортим и загубим все, ради чего работали. Неужто вы решитесь на это? - образумил собравшихся Юпитер.
   Фил понял, что Старшие не собираются оставаться на Земле. Они намеревались удалиться куда-то в другое место, понимание природы которого было недоступно разуму Хаксли - он сознавал лишь, что оно находится за пределами известного ему пространства и времени.
   Вопрос состоял в следующем: все ли они сделали, чтобы помочь сохранить равновесие рода? Правы ли они, что отрекаются от своей власти?
   Решили, что да; одна из женщин - членов совета, которую, как показалось Хаксли, звали Деметрой, заметила, что следует оставить архивы: они могут помочь тем, кто переживет неотвратимую катастрофу.
   - Правда, каждый член рода должен сам стать сильным и мудрым. Тут мы ничем не можем им помочь. Однако после того как по Земле промаршируют голод, война и ненависть, пусть у людей останется хоть какое-нибудь сообщение об их наследии.
   Члены совета согласились, и хозяин Хаксли, архивариус, получил задание подготовить архивы и оставить их потомкам. Юпитер добавил еще одно распоряжение:
   - Укрепи силовые структурные связи, чтобы они не рассыпались во время катастрофы. Помести архивы там, где им не будут угрожать никакие землетрясения и извержения вулканов, пусть сохранятся хотя бы некоторые.
   Сон кончился. Но Хаксли не проснулся: ему сразу же приснился другой сон, и теперь он видел его не чужими глазами, а так, как если бы смотрел стереофильм и знал в нем каждый кадр.
   Первый сон, при всей его трагичности, не слишком сильно взволновал Хаксли; но все время, пока ему снился второй сон, его мучила душераздирающая печаль и чувство непреодолимой усталости.
   После отречения Старших Молодые Люди добились своего и установили свой порядок. Установили огнем и мечом, световыми лучами и тайными силами, обманом и мошенничеством. Будучи убеждены, что власть принадлежит им по праву, они убедили себя и в том, что любые средства хороши для достижения цели,
   И в конце концов родилась империя Мю - самая могущественная империя, праматерь всех империй.
   Хаксли увидел ее в расцвете и едва не подумал, что Молодые Люди все-таки были правы, ибо она была великолепна! Слезы наворачивались на глаза при мысли о том, что это поразительное, захватывающее дух великолепие исчезло из мира навсегда.
   Бесшумные гигантские лайнеры в небе, громадные корабли в гаванях, груженные зерном, кожами и пряностями, красочные процессии, в которых участвовали жрецы, послушники и простые верующие, блеск и роскошь власти Хаксли видел всю изысканную красоту империи и оплакивал ее неизбежный конец.
   Ибо в самом ее разбухшем могуществе гнездился упадок. Атлантида, богатейшая колония империи, достигла политической зрелости и возжаждала независимости. Раскол и отступничество, недовольство и измена повлекли за собой суровые репрессии - а они вызвали мятеж.
   Мятежи возникали, и их подавляли. Наконец вспыхнуло такое восстание, которое подавить не удалось. Менее чем за месяц погибли две трети обитателей планеты; оставшихся мучили болезни, голод, и их зародышевую плазму повредили те страшные силы, что сами люди выпустили на волю.
   Но жрецы все еще хранили древние знания.
   То были уже не прежние жрецы - спокойные и гордые своей высокой миссией. Они были напуганы, затравлены, они, видели как пошатнулась их власть. Такие жрецы были у обеих враждующих сторон, и по сравнению с развязанными ими войнами прежние беды казались детскими игрушками.
   Катаклизмы нарушили изостатическое равновесие земной коры.
   Мю содрогнулась и опустилась на две тысячи футов. Приливные волны дошли до ее середины, откатились назад, дважды обошли земной шар, залили Китайские равнины и плескались у подножий Верхних Гималаев.
   Атлантида задрожала, загудела и раскололась; через три дня вода накрыла ее. Лишь немногие жители спаслись, улетев оттуда и приземлившись на почве, еще влажной от морской воды, либо на высоких горных пиках, недоступных приливным волнам. Там им пришлось вести тяжелую борьбу за существование, ибо почва была скудной, а к физическому труду они не привыкли; и все же некоторым удалось выжить.
   От Мю не осталось и следа. Что до Атлантиды, то лишь ряд островков, несколько дней назад бывших горными вершинами, указывали на ее местоположение. Волны перекатывались через двуглавую Башню Солнца, а в садах вице-короля плавала рыба.
   Хаксли переполняла невыносимая горечь. Он, казалось, слышал, как кто-то говорит внутри него:
   - Увы мне, увы! Будь проклят Локи! Будь проклята Венера! Будь проклят Вулкан! Трижды проклят я сам, Ораб, Первосвященник Благословенных Островов и их отступник. Горе мне! И проклиная, я тоскую по Мю, великой и грешной. Двадцать один год назад, ища себе смерти, на этой горной вершине я наткнулся на архив наших могущественных предков. Двадцать один год я трудился, чтобы дополнить архив, выискивая в потаенных глубинах моего рассудка давно затерянное знание, скитался по равнинам в поисках знания, мне неведомого. И вот теперь, на восемьсот девяносто втором году мой жизни в и году триста пятом после разрушения Мю я, Ораб, возвращаюсь к моим праотцам.
   Хаксли был очень рад, когда наконец проснулся.
   Глава 7
   "ОТЦЫ ЕЛИ КИСЛЫЙ ВИНОГРАД, А У ДЕТЕЙ НА ЗУБАХ - ОСКОМИНА"
   Бен уже был в гостиной, когда Фил пришел завтракать. Вслед за ним появилась Джоан. Под глазами у нее были круги, и выглядела она несчастной. Бен угрюмо спросил;
   - Что с тобой, Джоан? У тебя такой вид, будто вот-вот наступит Судный день.
   - Пожалуйста, Бен, - ответила она устало, - не критикуй меня. Мне всю ночь скверные сны снились.
   - Вот как? Извини. Скверные, говоришь? Знала бы ты, какие кошмарики мучили меня! Фил просмотрел на них обоих:
   - Послушайте, так значит, вы тоже видели странные сны?
   - У тебя что, уши заложило? - Бен явно был не в духе.
   - Что вам снилось? Они промолчали.
   - Погодите-ка. Мне самому снились необычные сны. - Хаксли вытащил из кармана блокнот и вырвал три листочка. - Я хочу кое-что выяснить. Пожалуйста, запишите свои сны и пока ничего не рассказывайте... Вот тебе карандаш, Джоан.
   Они немного поартачились, потом согласились.
   - Прочти-ка вслух, Джоан.
   Она взяла листок Коуберна и прочла: "Мне снилось, что твоя теория о вырождении человечества оказалась абсолютно правильной". Положив листок, Джоан взяла записку Хаксли: "Снилось, что я присутствовал при падении богов и видел, как рухнули Мю и Атлантида".
   В гробовой тишине она взяла последнюю запись, свою собственную: "Мне снилось, что люди уничтожили сами себя, когда восстали против Одина".
   Коуберн заговорил первым:
   - Все эти записи подходят и к моим снам. Джоан кивнула. Хаксли молча встал, вышел и немедленно вернулся со своим дневником. Открыв его, он протянул дневник Джоан.
   - Малышка, прочти, пожалуйста, вслух, начиная с записи "Шестнадцатое июня".
   Девушка медленно читала, не поднимая глаз от дневника. Фил подождал, пока она закончит и закроет тетрадь, потом спросил:
   - Ну, что скажете?
   Бен затушил окурок: сигарета догорела до самого фильтра и обожгла ему пальцы.
   - Удивительно точное описание моего сна, только ты называешь старшего Юпитером, а я окрестил его Ахурамаздой.
   - А я воспринимала Локи как Люцифера.
   - Оба вы правы, - согласился Хаксли. - Я не помню, чтобы кто-то называл их по имени. Мне просто казалось, что я знаю, как их зовут.
   - И мне тоже.
   - Послушайте, - вдруг сказал Бен. - А ведь мы говорим так, будто эти сны настоящие. Будто мы все смотрели один и тот же фильм.
   Фил повернулся к нему.
   - Ну а ты-то что думаешь?
   - Да наверное то же, что и вы. Я сбит с толку. Если, не возражаете, можно, я позавтракаю или хоть кофе выпью?
   Когда Бирс вошел, они еще не успели обсудить свои сны; с общего молчаливого согласия за завтраком этой темы не касались.
   - Доброе утро, мадам. Доброе утро, джентльмены.
   - Доброе утро, мистер Бирс.
   - Вижу, - сказал хозяин, - что вы сегодня не в лучшем настроении. Ничего страшного: так бывает со всеми, кто переживает воспоминания.
   Бен оттолкнул свой стул и, наклонившись, впился глазами в Бирса;
   - Так нам специально показали эти сны?
   - Конечно! Но мы были уверены, что вы готовы извлечь из них пользу. Я пришел пригласить вас на встречу со Старейшим. Ему и зададите все вопросы так будет проще.
   - Со Старейшим?
   - Вы с ним еще не знакомы. Так мы называем человека, который, по нашему мнению, способен наилучшим образом координировать нашу деятельность.
   Лицо Эфраима Хоу сразу вызывало в памяти горы Новой Англии, а худые шишковатые руки выдавали бывшего столяра-краснодеревца. Он был уже немолод, и в его худой, долговязой фигуре было какое-то изысканное изящество. Все в нем искорки в светло-голубых глазах, пожатие руки, протяжная манера речи располагало к откровенности.
   - Садитесь же, - сказал он. - Я перейду сразу к делу. - (Он произнес: "ди-елу".) - Вы столкнулись с массой загадочных вещей, и вы имеете право узнать зачем. Вы видели старинные архивы - правда, частично. Я расскажу вам, как возникло наше сообщество, для чего оно существует и почему мы собираемся пригласить вас присоединиться к нам, Подождите минутку, па-а-а-даждите-ка минутку, - добавил он, подняв руку. - Пока ничего не отвечайте...
   Когда фра Хуниперо Серра в 1781 году впервые увидел гору Шасту, индейцы сказали ему, что это святое место, где могут обитать только знахари. Он уверил их, что он и есть знахарь и служит великому Господину. Чтобы не выдать себя, монах дотащился, хотя был стар и болен, до линии снегов, где и остался на ночь.
   Сон, который он там увидел - про сады Эдема, грехопадение и всемирный потоп - убедил его, что это и впрямь святое место. Вернувшись в Сан-Франциско, монах хотел учредить на Шасте миссионерскую общину. Однако у старика было слишком много забот - так много душ надо было спасти, так много ртов накормить. Два года спустя он отошел в мир иной, но перед смертью взял клятву с одного своего собрата-монаха осуществить его намерение.
   Если верить архивам, тот монах ушел из северной миссионерской общины в 1785 году и не вернулся.
   Индейцы кормили праведника, жившего на горе до 1843 года, и к этому времени вокруг него собралась группа неофитов - трое индейцев, русский и горецянки. Русский возглавил общину после смерти монаха, а затем к ним присоединился китаец, сбежавший от хозяина. За несколько недель китаец добился большего, чем русский - за половину жизни, и поэтому русский с радостью уступил ему главенство.
   Хотя прошло уже более ста лет, китаец все еще был жив, но давным-давно отстранился от управления. Он наставлял членов общины в области эстетики и юмора.
   - Единственная цель нашей общины, - продолжал Эфраим Хоу, - это предотвратить повторение того, что произошло с Мю и Атлантидой. Мы отвергаем все то, за что ратовали Молодые Люди.
   Мы понимаем мировую историю как ряд кризисов, происходящих из-за конфликта между двумя противоположными философиями. В основе нашей философии лежит концепция, признающая, что в мире нет более важных вещей, чем жизнь, сознание, разум и личность. - Он на миг прикоснулся к троим друзьям способом телепатии, и они вновь почувствовали то полное жизни ощущение, которое пережили раньше с Эмброузом Бирсом и которое не могли выразить словами. - Это привело нас к конфликту со всеми силами, стремящимися разрушить, загубить и принизить человеческий дух либо вынудить его поступать вопреки своей же природе. Мы чувствуем, что приближается новый кризис; нам нужно пополнение. Мы выбрали вас.
   Кризис зреет уже со времен Наполеона. Европу мы потеряли, Азию тоже: они выбрали авторитаризм, "принцип вождя", тоталитаризм, они заковали свободу цепями и обращаются с людьми как с экономическими и политическими единицами, а не как с личностями. Никакого достоинства - делай что приказано, верь во что положено и не вякай. Рабочие, солдаты, производители...
   Если бы смысл жизни сводился к такому вздору, то не стоило наделять человека сознанием!
   Этот континент, - продолжал Хоу, - был прибежищем свободы, тем местом, где душа может расти. Но силы, задушившие просвещение в остальном мире, проникают и сюда. Мало-помалу они сводят на нет человеческую свободу и достоинство. Это они принимают репрессивные законы, оболванивают в школах учеников, насильно навязывают людям разные догмы, заставляя слепо верить в них под страхом наказания, - догмы, которые закабалят людей и наденут на глаза им шоры, чтобы они никогда не вспомнили о своем утраченном наследии.
   Нам нужны помощники, чтобы бороться со злом.
   Хаксли встал:
   - Рассчитывайте на нас!
   Прежде чем Джоан и Коудерн открыли рот, Старейший остановил их.
   - Не отвечайте пока ничего. Вернитесь к себе и все обдумайте. Отложим решение до утра, а потом опять поговорим.
   Глава 8
   "ПРАВИЛО НА ПРАВИЛО..."
   Если бы община на горе Шасте была университетом и выпускала учебные программы (чего она не делала), то предложенный перечень, возможно, включал бы следующие дисциплины.
   Телепатия. Основной курс, обязательный для всех студентов, без экзамена. Практические занятия, включающие телепатическую связь. Обязателен на всех отделениях. Лабораторные занятия.
   Рационализация. 1. Память. 2. Восприятие; ясновидение и яснослышание; овладение массой-временем-пространством; нематематические зависимости, порядок и структура; гармоническая форма и интервал. 3. Процессы раздвоенного и параллельного мышления. Отрешенность. 4. Медитация (семинар).
   Автокинетика. Дискретная кинестезия. Эндокринный контроль и особенности его применения для подавления усталости, эмоциональных срывов, регенерации, трансформации (клинические аспекты ликантропии), изменения пола, инверсии, автоанестезии, омоложения.
   Телекинетика. Континуум жизнь-масса-пространство-время. Обязательна: автокинетика. Телекинез и общие действия на расстоянии. Проекция. Динамика. Статика. Ориентирование.
   История, Курсы по договоренности. Специальные семинары по психометрии с изучением телепатических архивов и по метампсихозу. Оценка обязательна,
   Эстетика. Семинар. Автокинетика и методика телепатической регистрации (психометрия) обязательны.
   Этика, Семинар. Читается параллельно со всеми другими курсами. Консультации с руководителем.
   Быть может, ценность обучения была бы не столь высока, если бы оно было разбито на вышеуказанные отдельные курсы. Но эксперты, жившие на Шасте, могли обучать по всем предметам - и обучали. Хаксли, Коуберн и Джоан Фримэн учились у своих наставников умению заниматься самообучением и погрузились в занятия так же естественно, как угорь погружается в море: они словно вернулись домой после долгого отсутствия.
   Все трое быстро делали успехи; поскольку они уже владели начатками восприятия и телепатии, наставники могли обучать их непосредственно, без слов. Вначале они научились управлять своим телом. Они добились контроля над каждой функцией, каждой мышцей, каждой тканью и каждой железой - то есть, сбились того, чем должен владеть каждый человек, но что забыли все, кроме горсточки никому не известных восточных кудесников. Они испытывали глубокое, восхитительное наслаждение, заставляя свое тело повиноваться и ощущая, как оно слушается их. Они познали свои тела в мельчайших подробностях, и тела больше не имели власти над ними. Усталость, голод, холод и боль уже не мучили их, а воспринимались скорее как полезные сигналы того, что за хорошим двигателем нужно ухаживать.
   Да и двигатель уже не требовал такого ухода, как раньше. Телом управлял рассудок, который точно знал возможности организма и их пределы. Более того осознание этих возможностей позволило развить их до максимума. Проработать целую неделю без отдыха, пищи и воды стало теперь столь же привычным, как раньше - проработать все утро. Умственная же деятельность вовсе не прекращалась, разве что они сами прекращали ее волевым усилием. Она продолжалась и во сне, ей не мешали ни послеобеденная истома, ни тоска, ни внешние раздражители, ни мышечная активность,