Хайсмит Патриция. Выкуп за собаку

   — Дорогой, ты не откупоришь вино? — обратилась к нему Грета. — Кто-нибудь хочет есть?
   Они перешли к столу, взялись за тарелки и вилки.
   — Я бываю на многих собраниях, — рассказывала Мэрилин Грете. — Вам больше нравятся в доме или под открытым небом?
   — Как настроение? — спросил Эд Кларенса.
   — Не знаю, — ответил тот.
   — Она прелестная девушка, — заметил Эд.
   Они уселись, поставив тарелки на кофейный столик. Грета и Мэрилин продолжали беседовать о собраниях, при этом Грета упоминала имена, Кларенсу совершенно незнакомые, за исключением Лили Брендстрам.
   — Иногда в конце собрания я играю на пианино и мы поем, — рассказывала Грета. — Что я играю? Вьетконговские песни, национальные песни, да что угодно. Боевой гимн республики. Встречаются забавные слова...
   — Они пускают шапку по кругу, чтобы оплатить пианино Греты, — сказал Эд Кларенсу. — Прокат стоит денег.
   — Мы пускаем шапку ради более важных вещей, — возразила Грета, которая услышала его слова.
   — Гретхен, я шучу! — воскликнул Эд.
   — Мэрилин, обязательно к нам приходите, — обратилась Грета к девушке. — Мы собираемся в Восточном округе. По средам вечером. Мы там в основном занимаемся не политикой, а культурой. — Глаза Греты сверкали от удовольствия, она глянула мельком на Эда, также слушавшего ее. — Мы скорее будем петь под гитару, чем рассуждать о политике, но это забавно.
   — Держу пари, Грета скрывает от них, что ее муж работает в корпорации на Лексингтон, — вставил Эд. — Однако вскоре адрес изменится: наша компания, кажется, переезжает на Лонг-Айленд.
   Мэрилин кивнула:
   — Наверняка переедете. В центре невозможно работать.
   — Окончательно еще не решено, но слухи уже ходят, — подтвердил Эд.
   Мэрилин с Гретой продолжали болтать.
   — Ну, — сказал Эд, поворачиваясь к Кларенсу, — что новенького?
   — Ничего, — ответил Кларенс, понимая, что Эд хотел знать, не допрашивали ли его с тех пор. — Еще до Рождества уйду из полиции. Хочу пойти на курсы менеджмента в Нью-йоркский университет.
   — Вот как?
   — Мэрилин не правятся полицейские.
   — Понимаю. Менеджмент в какой-то конкретной отрасли?
   — Мотивация. Четырехдневная неделя. Поскольку люди должны работать... Я не могу изложить это сейчас, в двух словах. — Внезапно Кларенс почувствовал себя потерянным, несчастным, слабым. Ему захотелось броситься сейчас же к Мэрилин, обнять ее, объявить во всеуслышание, что она принадлежит ему, и увести. Вместо этого он сидел, как болван, на пуфике, бормоча что-то невразумительное об управлении, хотя на самом деле он, как и Мэрилин, по горло сыт всей этой системой, по горло сыт унижениями, лживой рекламой, наемными рабами и их мелкой подлостью и воровством, он, как и Мэрилин, сыт по горло этой системой, разлагающейся и насквозь продажной. Может, просто у него кишка тонка для революционера?
   Эд думал о том, что Кларенс Духамель, похоже, внутренне еще более неустойчив, чем ему раньше казалось. Или это так повлияли последние события?
   — Ты единственный ребенок в семье?
   — Да.
   Эд так и думал. Вероятно, виновато воспитание. Но что конкретно? Кларенс был маменькиным сынком?
   — Ты поступил на службу в полицию после школы?
   Кларенс рассказал ему о работе в отделе кадров банка и о двух годах службы в армии сразу после Корнеллского университета — его не посылали во Вьетнам, повезло с распределением.
   — Мне помогла удача, — сказал Кларенс.
   — Чем занимается твой отец?
   — Он инженер-электрик на фирме «Максо-Проп». Они делают турбины. Это интересная, солидная работа. — Кларенс почувствовал, что говорит, как бы извиняясь за свои слова.
   — Твои родители, наверное, не старше нас с Гретой. Забавно. Я старею. Сорок два.
   — О, мои родители немного старше! Мне двадцать четыре.
   Грета расставила чистые тарелки для смены блюд. Ливерная колбаса, нарезанная ломтиками ветчина, ростбиф.
   — Не клянчи, Джульетта! Не давайте ей ничего! — Она подхватила собачку и сжала, как ребенка, в объятиях.
   — Ты ходишь с Мэрилин на собрания? — спросил Эд Кларенса.
   — Ходил. Два или три раза. В штатском, понятное дело! — Кларенс засмеялся. — В форме я не выбрался бы оттуда живым. Да и в штатской одежде у меня недостаточно длинные волосы... чтобы Мэрилин было приятно. Лично мне наплевать, какой длины волосы у людей... — Лишь бы были чистые, хотел сказать Кларенс. — Я отращиваю волосы ровно настолько, чтобы их длина не грозила мне взысканием.
   Появился кофе. Бренди, если кому захочется. Мэрилин с Гретой рассматривали картину.
   — Это вы написали ее? — с удивлением спросила Мэрилин.
   — Я не подписываю свои картины, — ответила Грета. — По-моему, это портит композицию.
   Кларенс встал, чтобы рассмотреть картины повнимательней. Он и не подозревал, что три полотна, висящие на стенах, написаны Гретой. Два пейзажа: залитые солнцем белые домики, желтый берег моря — нечто довольно невразумительное, без фигур. Кларенс удивился. Похоже, на эти картины не затрачено много времени, но может, он ошибается. В любом случае их явно создал человек, который точно знал, чего хочет. Кларенс собирался сказать об этом Грете, но понял, что онемел, потому что это был комплимент.
   — Греция. Прошлым летом... — пояснила Грета, обращаясь к Мэрилин.
   — Завидую вам, — сказал Кларенс Эду.
   — Завидуешь мне в чем?
   — Во всем.
   Мэрилин выразительно посмотрела на Кларенса, намекая, что им надо уходить, и Кларенс дал понять, что целиком готов.
   — Мне, похоже, пора идти. Спасибо вам обоим... за этот чудесный вечер, — сказала Мэрилин.
   — Вы обязательно должны прийти еще оба. У нас есть знакомые среди молодежи, но, к сожалению, немного. Много никогда не бывает. — В голосе Греты звучала неподдельная теплота.
   Эд помог Мэрилин надеть накидку.
   — Поговорим насчет среды, — пообещала Мэрилин Грете.
   — Прощайте и спасибо вам! — сказала Грета.
   — Это вам спасибо!
   Кларенс нажал кнопку лифта. Улыбаясь Мэрилин, он боялся заговорить с ней, чтобы не услышали за дверью квартиры Рейнолдсы. Между ними снова повисло напряжение, которое у Рейнолдсов было вытеснено другим, столь же неприятным чувством. Пока они ехали в лифте, Кларенс спросил:
   — Правда, они приятные люди?
   — Да. Лучше, чем я ожидала. Он милый.
   — Эд? Да.
   — И она просто здорово рисует. Те картины действительно неплохи для человека ее возраста.
   — Они, кажется, правда хотят, чтобы мы пришли еще.
   Это замечание было воспринято холоднее. Мэрилин уткнулась подбородком в воротник. Ее волосы раздувал ветер, когда они шли по Восьмой улице.
   — Ты свободна во вторник вечером? — спросил Кларенс. — Я освобожусь после восьми. В кино идет новый фильм Бергмана. — Мэри-лип обожала Бергмана.
   — Сегодня только воскресенье. Дай мне время.
   Она говорила более дружелюбно, но почему же она не хотела прямо сейчас сказать «да»? У него были мысли и насчет понедельника, а потом она бы обдумала вторник.
   — Еще не поздно. Ты не хочешь...
   — Сегодня у меня еще работа. Боюсь только, я выпила слишком много джин-тоника. Хотя... всего два бокала.
   — Ты пойдешь прямо домой? Хочешь, чтобы я поймал для тебя такси?
   — Я не домой. Пожалуй, лучше пройдусь пешком.
   Она просто не хотела, чтобы он шел с ней, хотя явно не спешила домой, и он постеснялся спросить, куда она идет. Если она шла к Денни, на Одиннадцатую улицу Западного округа, Восьмая улица была не по дороге, потому что Денни жил дальше к западу. Сейчас они были на Шестой авеню. Он поцеловал ее в щеку, прежде чем она успела откинуть голову.
   — Позвоню тебе насчет вторника. Не забудь.
   Он помахал ей на прощанье и не стал смотреть, в какую сторону она пойдет. Его настроение стремительно ухудшалось, он тяжело вздохнул. После такого прекрасного вечера, после всех усилий Рейнолдсов Мэрилин... что ж, она сейчас не хочет быть рядом с ним.
   В это время Эд и Грета убирали со стола, ставя еду в холодильник.
   — Ты, по-моему, перестарался, Эдди, — заметила Грета. — Надо ли все высказывать? Я не сумела бы.
   Она совсем не это имеет в виду, понял Эд. На самом-то деле она рада.
   — Я решил, что это будет на пользу, милая. Кларенс... я тебе говорил, он очень беспокоится, что об этом думает Мэрилин. Хорошая девушка, как ты считаешь? Лучше, чем я ожидал.
   — А точнее?
   — Более уравновешенная, чем я ожидал. Ей только двадцать два. Мне казалось, что она... должна быть более неразговорчивой.
   — В наши дни ребятишки быстро взрослеют.
   — Кларенс мне не кажется взрослым, а тебе? В двадцать четыре года?
   Грета аккуратно завернула куски ростбифа в фольгу.
   — С мальчиками все иначе. Они взрослеют позднее. И он, вероятно, относится к тому типу людей, которые каждый вопрос рассматривают с двух сторон. — Дверца холодильника захлопнулась с уютным, приглушенным звуком.
   Эд направился в гостиную, чтобы посмотреть, не забыли ли они что-нибудь унести, и заметил Джульетту, которая писала под столом, в укромном местечке.
   — О черт! Я опоздал с мадемуазель! Виноват, Джульетта! — Эд пошел в ванную за тряпкой, предназначенной для этой цели.
   Он тут же вывел щенка на прогулку. Они пытались приучить ее гулять от половины седьмого до семи, но сегодня вечером о собаке забыли. Эду было приятно идти в западном направлении, где больше света, больше людей (как странно некоторые из них выглядят) и меньше движения, чем на Риверсайд-Драйв. Было приятно думать о том, что Мэрилин живет совсем рядом и у них с Гретой назначена встреча на вечер следующей среды. Он надеялся, что у Кларенса наладятся отношения с Мэрилин, потому что Кларенс влюблен в нее. Так ли сильно Мэрилин любила Кларенса? Надо спросить, что думает Грета на этот счет.

Глава 20

   На следующее утро Кларенс отправился в театр «Нью-йоркский балет» на Пятьдесят восьмую улицу Западного округа и купил два билета на вечер вторника. Мэрилин очень любила балет, и Кларенс надеялся, что билеты порадуют ее. Он пришел домой и позвонил ей из своей квартиры.
   — А, это ты. — Голос девушки звучал взволнованно.
   — Да, я. Купил на завтра билеты на «Нью-йоркский балет». Современная программа, и один номер исполняется впервые.
   — Послушай, Клар, твой поганый приятель, коп, нанес мне сегодня утром еще один визит.
   — Манзони?
   — Кажется, так его зовут. Просто позвонил в дверь в девять утра. Мне пришлось натянуть плащ, чтобы разговаривать с ним. Он небось думал, что я приму у себя такое дерьмо в купальном халате! Представь, явился, даже не позвонив предварительно!
   — Мэрилин, это не его дело! Он не из отдела по расследованию убийств!
   Мэрилин выругалась.
   — Он спрашивал, действительно ли ты провел ночь, ту ночь, у меня. Ты представляешь. Можешь догадаться, какие мерзкие вопросы он задавал.
   — Боже мой, Мэрилин, извини. Я напишу на него рапорт, клянусь.
   — И что изменится, если ты напишешь на него рапорт? И еще он снова спрашивал о пятистах долларах. Господи, меня просто тошнит от этого, Клар!
   — Я напишу на него рапорт.
   — Ради бога, не делай этого. Я переезжаю. Сейчас. Поэтому не могу долго разговаривать, да и нечего сказать в любом случае.
   — Переезжаешь куда?
   — В другую квартиру.
   — К кому?
   — Видишь ли, мне не хочется говорить тебе, потому что я надеюсь отделаться от копов, если удастся. Эвелин переедет ко мне, так что не звони больше сюда, слышишь?
   — Но ты должна сказать мне, где тебя найти.
   — Извини, Клар. — Это было сказано решительно и серьезно, и Мэрилин повесила трубку.
   Сердце Кларенса забилось. Поймать такси и мчаться на Макдугал. Или она рассердится? Эвелин: пухленькая растяпа в очках. И к кому переехала Мэрилин? Денни? Кажется, Мэрилин говорила, что у него большая квартира? Кларенс снял рубашку и ополоснул лицо водой в раковине. Это конец. Подонок Манзони!
   «Отдам билеты на балет Рейнолдсам, — подумал Кларенс. — Зайду к ним прямо сейчас. Если Греты нет дома, оставлю билеты вместе с запиской у швейцара». Кларенс отправился пешком на Девятую улицу. Был примерно половина одиннадцатого утра.
   Швейцар позвонил в квартиру Рейнолдсов, и там сняли трубку.
   — Пожалуйста, скажите миссис Рейнолдс, что я хочу передать ей кое-что. Это займет не больше минуты. — Кларенсу хотелось бы принести еще и цветы, чтобы выразить благодарность Грете за вчерашний вечер.
   Грета открыла дверь.
   — Простите за вторжение, — начал Кларенс. — Я принес два билета, которые...
   — Входите, Кларенс.
   Он вошел.
   — На балет, на завтрашний вечер. Я подумал, что, может, вы с Эдом сходите. — Кларенс держал в руке белый конвертик.
   — О, спасибо, Кларенс. Вы дежурите завтра вечером?
   — Нет. Я собирался пойти с Мэрилин, честно говоря.
   — Вы поссорились?
   — Да. Немного.
   — Не хотите присесть?
   — Спасибо. Я на дежурстве с двенадцати, так что не могу задерживаться.
   — Что-то случилось? После вчерашнего вечера?
   — Да... Патрульный по фамилии Манзони, из моего участка... — Кларенсу хотелось, чтобы и Эд был здесь, но он продолжал говорить, просто чтобы с кем-то поделиться. — Манзони пришел допросить Мэрилин сегодня утром. Он уже второй раз приходит к ней. Манзони — тот парень, который нашел Роважински в отеле в Виллидж. И сейчас он донимает ее вопросами...
   — Он не любит вас, этот Манзони?
   Кларенс на секунду задумался над словом «не любит».
   — Он ведет себя так, будто что-то имеет против меня. Сначала преследовал меня с пятьюстами долларами, которые будто бы взял я. Теперь допрашивает Мэрилин, провел ли я всю ночь у нее... ночь на вторник. Главное, она терпеть не может, когда с ней обращаются подобным образом. Она здесь ни при чем.
   — Он объяснил, к чему все эти расспросы? Есть ли у него улики, имела в виду Грета.
   — По-моему, он действует наугад.
   — Откуда он знает Мэрилин?
   — Он увидел меня с ней на улице. На Макдугал. И теперь... Мэрилин так расстроена, что переезжает.
   — Куда переезжает?
   — Не хочет говорить мне. Кажется, к другу, куда-то в Виллидж. — У Кларенса перехватило дыхание. — Не хочу больше докучать вам всем этим.
   Грета потрепала его по руке:
   — Думаю, она позвонит мне, потому что мы договорились встретиться вечером в среду. Я спрошу у нее, куда она переехала.
   — Но... — Кларенсу было неловко. — Она, кажется, не хочет меня видеть. В любом случае спасибо. Может, мне лучше не знать некоторое время, где она. А теперь мне пора идти.
   Как всегда, выйдя от Рейнолдсов, Кларенс внезапно ощутил пустоту и одиночество. Он добрался до полицейского участка без десяти двенадцать и переоделся в форму.
   Сегодня дежурил капитан Пол Смит, полный, краснолицый мужчина с внушительными манерами. Когда Кларенс вошел, чтобы получить инструкции, Смит спросил:
   — Патрульный Духамель? — как будто не был в этом уверен. — Отдел по расследованию убийств пытался связаться с вами сегодня утром. Они пошли выпить кофе. Зайдите к ним. — Он махнул рукой вдоль коридора.
   — Да, сэр. — Кларенс пошел туда. Несколько человек в штатском стоя пили кофе из бумажных стаканчиков, болтали и смеялись.
   — Патрульный Духамель? — спросил один.
   — Да, сэр.
   — Пройдите сюда, пожалуйста.
   Кларенс последовал за пригласившим в пустую комнату, которая больше напоминала склад, чем кабинет, хотя в ней стоял письменный стол. Второй мужчина вошел следом.
   — Я детектив Визи. Это детектив Коллинз. Знаю, что у вас сейчас дежурство, но это займет всего пять минут. Как поживаете, Духамель? — Визи кивнул. Вид у него был значительный и довольный.
   — Хорошо, сэр.
   — Вас ознакомили с заключением экспертизы относительно вашего оружия?
   — Нет, сэр. — Кларенс мельком взглянул на второго человека, который наблюдал за ним, не выпуская изо рта сигарету.
   — Предположим, я скажу вам, что на револьвере нашли следы крови? Крови Роважински?
   Кларенс на секунду задумался.
   — Я вам не поверю.
   — Нахал, — бросил Визи своему товарищу.
   Кларенс почувствовал, что его прошиб пот. Он наблюдал, как детектив Визи вытаскивает из внутреннего кармана своего пальто какие-то бумажки.
   — Духамель, вы были главным подозреваемым, и мы попали в точку. Верно?
   Коллинз кивнул.
   — Что вы станете делать, Духамель? Признаетесь? Честно все расскажете? Так будет легче для вас.
   Кларенс чувствовал себя слабым и беззащитным. Он неторопливо выпрямился.
   — Нет, — твердо ответил он.
   Визи нетерпеливо хмыкнул и снова кивнул:
   — Духамель, мы вами займемся. Вы понимаете, что это означает.
   «Покажи мне заключение, — думал Кларенс, — покажи мне, если это правда. Может, они просто блефуют».
   — Возвращайтесь на работу, Духамель. Мы с вами еще увидимся.
   Они вышли первыми, Кларенс вернулся в кабинет капитана Смита. Инструктаж все еще продолжался, и в комнате было человек восемнадцать — двадцать патрульных. Смит говорил о похитителе дамских сумочек в парке. Домашние хозяйки последнее время часто жаловались на это. Кларенс вспомнил слова Сантини: «Надо быть умнее и не таскать с собой сумочки, когда идешь гулять с детьми. Ничему их не научишь, пока не испробуют на своей шкуре». Кларенс получил патрульное предписание, прихватил рацию и вышел из кабинета вместе с остальными. С Гудзона дул сильный ветер, и было довольно холодно. Кларенс помахал в знак приветствия швейцару за стеклянной дверью на Риверсайд-Драйв. Швейцар был другой, не тот, которого Кларенс видел на ночном дежурстве, но он помнил это лицо по своим прежним дневным обходам. Обманывали его детективы? Не исключено, потому что если они пытались добиться от него признания, так не проще ли было показать ему заключение экспертизы о найденных на револьвере следах крови? Однако они им займутся, это правда. Отдел по расследованию убийств хотел закончить дело. Кларенс знал, как они выбивали из невиновных признания. Интересно, сумеет он выдержать это? То, что он убил поляка, ничего не значило. Он должен выстоять, что бы с ним ни делали, должен упорно отрицать свою вину. Он обязан сделать это ради Рейнолдсов. Он не чувствовал никаких угрызений совести. Возможно, это ненормально. Но разве не сказал Эд: «Я и сам сделал бы это»? И разве мучился бы Эд совестью, если бы убил поляка? Немного, решил Кларенс. А возможно, и совсем нет.
   Не успел Кларенс свернуть за угол, с Риверсайд-Драйв на Сто пятую улицу, идущую на восток, как впереди грохнули два выстрела. Он остановился на мгновение, пытаясь понять, где стреляют, потом бросился бежать к Вест-Энд-авеню. Тут же раздались еще два выстрела, звон разбитого стела, хохот и женские крики. Кларенс увидел, что стреляли из машины, медленно двигавшейся к нему. Рука с дымящимся пистолетом высунулась из окна машины, и раздался дикий гогот. Кларенс прыгнул к машине. Еще один выстрел, осколки стекла от парадной двери дома полетели во все стороны. Слева от Кларенса кто-то, встревожившись, закрыл окно, и оно немедленно осыпалось градом осколков от нового выстрела.
   Кларенс бросился через улицу наперерез машине. Что-то ударило его в правую ногу. Позади на асфальт со звоном падали стекла, дребезжа, как расстроенное пианино. Кларенс схватил высунувшуюся из автомобиля руку с пистолетом как раз в тот момент, когда он набирал скорость. Он вцепился в руку, черные пальцы разжались, и пистолет выпал, а Кларенс продолжал бежать рядом с машиной, не выпуская руки человека, который теперь орал от боли. Затем задний бампер ударил Кларенса и сбил его с ног. Он упал на бок, перевернулся пару раз и ударился о колесо припаркованной машины. Кларенс с трудом приподнялся и сел, еще не до конца придя в себя. Машина, набрав скорость, завернула за угол. Он увидел, как слева от него кто-то подобрал пистолет.
   — Не прикасайтесь к оружию! — приказал Кларенс.
   Он поднялся. Двое прохожих нерешительно двинулись дальше, словно испугавшись, или, возможно, они просто сочли, что их помощь здесь не нужна. Кларенс подошел и поднял пистолет, осторожно взяв его за дуло. С тротуара на него во все глаза смотрел подросток. От подъезда дома бежал швейцар:
   — Вас зацепило?
   Кларенс прихрамывал. Мельком взглянув на швейцара, он узнал его.
   — Вы видели номер машины?
   — Извините, нет. Поглядите! Поглядите, что они сделали с моей дверью! Эй, вы ранены!
   — Кто-нибудь видел номер машины? — спросил Кларенс, потому что вокруг него уже собралась толпа и по обе стороны дороги в домах открывались окна. Все проклинали стрелявших, словно сами пострадали от них, или просто давали выход долго сдерживаемому гневу.
   — Хулиганы!
   — В номере была буква "Р"! — заявил маленький мальчик.
   — Подержанный черный «кадиллак»!
   — Черномазые! Цветные! Я видел их!
   — Посмотрите на ту дверь! Господи! Что здесь происходит?
   — Из ноги идет кровь! — раздался голос того же мальчика.
   Кларенс собрался включить свою рацию, но в эту минуту подъехала патрульная машина и, выключив сирену, притормозила у края тротуара. Из нее вышли два офицера и, не заметив поначалу Кларенса, стали расспрашивать стоявших поблизости. Они заговорили с женщиной, которую Кларенс раньше не видел, из ее руки капала кровь. Женщина вытянула вперед раненую руку, сжав запястье. Один из офицеров вернулся к машине и стал передавать сообщение по радио.
   У Кларенса кружилась голова. Он потерял свою фуражку и осматривался вокруг, надеясь найти ее. Нигде нет. Похоже, ее стащил мальчишка. Кларенс подошел к офицерам, чтобы отрапортовать о случившемся. Он не знал ни того, ни другого; оказалось, они из Фредерик-Дуглас-парка и района Амстердам, расположенного дальше на восток.
   — Вы были на месте происшествия? — спросил офицер Кларенса.
   — Да. Черная машина, в ней сидели трое или четверо мужчин. Чернокожие. Пистолет у меня. — Кларенс все еще держал его за кончик дула.
   — Вы ранены? — Офицер посмотрел на ступню Кларенса.
   Кровь капала из правого ботинка. Офицер помог Кларенсу забраться в патрульную машину. Другой офицер остался дожидаться «скорой», которая приедет за женщиной.
   Они прибыли в полицейский участок Кларенса.
   — Потерял фуражку? — спросил кто-то. — Что случилось?
   Кларенс сел на стул, пока кто-то подворачивал ему штанину.
   — Сквозное ранение, — произнес голос.
   Кларенс попытался отчитаться о происшествии, назвать время и место, но все лица вокруг него начали расплываться и исчезать, как в конце фильма.
   — ...говорят, старый «кадиллак»... Этот офицер взял пистолет... Другой офицер взял на себя руководство...
   Кларенс свалился со стула и почувствовал, что, пока он медленно падал, его подхватили руки полицейского. Он сознавал, что лежит на носилках, и чувствовал тошноту. Потом его отвезли в госпиталь и сделали укол в руку.
   Кларенс проснулся в постели: в комнате было пять или шесть коек, и на всех лежали люди. Правая нога болела ниже колена. Правое плечо было стянуто бинтами, предплечье поддерживала марлевая повязка. В окно виднелось безоблачно голубое небо. Что сегодня: понедельник или вторник? Часы исчезли. Их не оказалось и на столике рядом с кроватью. Сестра в белом стремительно вошла в палату, оглядываясь, куда бы поставить поднос, который, видимо, был очень тяжелым.
   Она сказала, что сейчас половина десятого утра, вторник. Его часы лежат в ящике стола. Плечо? У него перелом ключицы.
   — А что с ногой?
   — Задета мышца, но кость цела. Вам повезло. От ее улыбки Кларенсу почему-то стало неприятно.
   Он задремал. Потом опять пришла сестра и сказала:
   — Ваша мать здесь.
   Мама робко вошла в комнату, поначалу не увидев его. Кларенс поднял левую руку. Губы матери округлились, как будто она хотела воскликнуть: «О!», и она на цыпочках направилась к нему. Она принесла три апельсина в целлофановом пакете.
   Сестра поставила для нее стул и удалилась.
   — Клари, дорогой, тебе больно?
   — Нет, кажется, мне вкололи обезболивающее. В любом случае ничего серьезного.
   — Сестра сказала, что ты пробудешь здесь несколько дней, но к работе приступишь в лучшем случае через три недели. Что случилось, Клари? Или ты не хочешь рассказывать?
   Мать почему-то держала его за левую руку, хотя сидела по правую сторону кровати.
   — Ехала машина. Те, кто в ней, открыли стрельбу. Стреляли по стеклянным дверям в парадных. Я не заметил номера машины, но отобрал оружие, насколько помню.
   — Слава богу, Клари, что пуля не попала в грудь! — Мать говорила шепотом, боясь помешать другим больным, лежавшим в палате. — Ральф зайдет навестить тебя в половине седьмого.
   — Что это за госпиталь?
   — Это в Амстердаме, на Сто четырнадцатой улице. Больница Святого Луки.
   Кларенс думал о Мэрилин. Она предстала перед ним в легкой дымке абрикосового цвета. Он видел движение ее губ, она не сердилась и не веселилась, но пыталась что-то объяснить ему. Мать положила апельсины на стол так осторожно, будто это были яйца. Сказала, что в больницах редко дают свежие фрукты и овощи.
   — Ты переедешь к нам, Клари, и побудешь у нас... Офицер, который звонил нам, сказал, что ты вел себя очень смело. Кажется, сестра подает мне знак, что пора уходить. Не забудь, что придет Ральф. Скажи ему, что я вернусь и встречусь с ним здесь, около семи.
   — Мам, сделаешь кое-что для меня?
   — Конечно, дорогой.
   Он подумал о Рейнолдсах. Сообщить Рейнолдсам, где он. Но это будет выглядеть так, будто он требует к себе внимания. Мама даже не знакома с Рейнолдсами.