Хайсмит Патриция. Выкуп за собаку

   Зазвонил телефон, Кларенс бросился к нему, надеясь, что это Мэрилин. Может, попросит его прийти на Макдугал.
   — Клар? — услышал он голос девушки. — Я просто хотела узнать, добрался ли ты до дома... Извини, я была такой дрянью... Да, я в постели.
   Она не попросила его прийти, но Кларенс улыбнулся, когда повесил трубку. Мэрилин тревожилась о нем. Он не был ей безразличен. Возможно, она даже любит его.

Глава 11

   Кларенс проспал до десяти. Он спустился в бакалейный магазин на Второй авеню, чтобы купить кое-что из еды, и всю дорогу думал, что скажет и сделает в полицейском участке. Кларенс не знал, там ли еще Роважински. Придя домой, он приготовил завтрак, вымыл посуду и надел серые фланелевые брюки и твидовый пиджак. День выдался теплый и солнечный.
   Дежурил капитан Роджерс, и он был страшно занят. Заглянув в другой кабинет, Кларенс увидел лейтенанта Сантини.
   — Привет, — бросил Сантини, с удивлением посмотрев на Кларенса.
   — Доброе утро, сэр. Роважински еще здесь?
   — Нижинский, Нижипский, — пробормотал шутливо Сантини. — Поляк! Тот, который проходит по делу о собаке. Да. — Сантини высморкался в платок. — Да, Кларенс. Мне уже рассказали. Его снова поймали. На этот раз Пит.
   — Если можно, мне хотелось бы поговорить с ним.
   — Вот как? Зачем?
   Кларенс поколебался немного, потом ответил:
   — Потому что он обвиняет меня в том, что я взял у него пятьсот долларов и позволил ему уйти.
   — Да, слышал об этом, — с напускным равнодушием заметил Сантини, словно такие грязные истории случались чуть не каждый день. — Что ж, с Роважински сейчас беседует психиатр, тебе придется подождать.
   Кларенс был рад, что Сантини разрешил ему встретиться с поляком.
   — Да зайди туда, если доктор не станет возражать, — предложил лейтенант.
   Кларенс направился по коридору к камере. Сквозь решетку он увидел Роважински, который устроился на койке, и человека в темном костюме, сидевшего напротив него на стуле. Роважински тоже заметил Кларенса и завопил, указывая на него пальцем:
   — Там! Это он! Тот, который взял пять сотен!
   Мужчина оглянулся:
   — Вы патрульный...
   — Духамель. Мне хотелось бы поговорить с обвиняемым, когда вы закончите.
   — Входите сейчас. — Психиатр открыл дверь камеры: она не была заперта. На губах его все еще играла улыбка. — Любопытный случай. — Он с лязгом закрыл за Кларенсом дверь.
   Роважински вскочил с таким видом, будто готовился защищаться.
   — Считает себя самым великим, — объяснил психиатр.
   — Послушайте, — обратился Кларенс к поляку, — вы ведь знаете, что не предлагали мне никаких пяти сотен и я не брал их. Лучше бы вам признаться в этом, или кому-то придется выбить из вас правду!
   — Бред собачий! — ответил Роважински.
   — Вы только раздуваете его самомнение. Чем больше внимания, по его мнению, он получает, тем больше ему это нравится, — снисходительно прокомментировал психиатр, словно его пациент был глухим.
   — Так что, черт возьми, с ним делать? Вы знаете, что помимо... помимо всего прочего, он убил собаку, французского пуделя, любимца семьи?
   — Да, я слышал об этом. Что ж... мания величия. И паранойя.
   — Полагаю, его изолируют?
   Роважински внимательно прислушивался к разговору, по-птичьи поворачивая голову от одного собеседника к другому.
   — Будем надеяться, — как-то безнадежно ответил психиатр.
   — Куда его поместят?
   — Может, в Бельвью... для начала. — Психиатр складывал бумаги в портфель.
   — Ничего вы от меня не добьетесь, я говорю правду! — заявил Роважински, выставив вперед небритый подбородок. Его глаза сверкали, а на щеках и на кончике носа выступили розовые пятна.
   Кларенс заметил, что на Роважински были новые ботинки, новые брюки, которые он, наверное, купил на деньги мистера Рейнолдса.
   — Подонок, — пробормотал Кларенс. И добавил, обращаясь к психиатру: — По крайней мере, он наверняка признается в том, что убил собаку.
   — До свидания, Кеннет, — бросил доктор.
   Кларенс вышел вместе с ним, сочтя, что полезней поговорить с психиатром, чем с Роважински. Охранник подошел и запер дверь камеры.
   — Он, конечно, неприятный субъект, — заявил врач, — но собака — не человек. Вас больше задевает, что он обвинил вас во взяточничестве.
   — Вы можете определить, когда этот человек врет, а когда говорит правду?
   — Иногда. Когда его хвастовство слишком явно. Он утверждает, что без передышки переплывал туда и обратно Гудзон. — Врач рассмеялся. — Как Ллойд Брайен, по его словам. Как будто я знаю Ллойда Брайена, тоже хромого, как он говорит.
   «Боже мой, он имел в виду лорда Байрона, — понял Кларенс, — и что же в этом, черт возьми, забавного?»
   — Я хочу знать, можете ли вы или другой доктор написать в заключении, что этот человек лжет относительно пятисот долларов. — Кларенс понимал, что надо отпустить психиатра, который должен еще зайти к Сантини.
   — Гм-м, — произнес доктор задумчиво.
   — Когда мне позвонить, чтобы выяснить это? — спросил Кларенс.
   — Лучше обратиться в Бельвью.
   — Завтра?
   — Возможно, завтра, да. — Психиатр вошел в кабинет Сантини.
   Помедлив немного, Кларенс вернулся к камере Роважински.
   Поляк встал и насмешливо посмотрел на него.
   — Признайтесь, что солгали, Роважински. Вы не скоро выйдете отсюда.
   — Это по-вашему так. Я расскажу им правду!
   Кларенс отвернулся и направился к выходу. На улице он едва не столкнулся с Манзони: полицейский шел ему навстречу размашистой, энергичной походкой. Самодовольная улыбка превратилась в гримасу, когда он увидел Кларенса.
   — Привет, Кларенс, — бросил он.
   Кларенсу хотелось хорошенько врезать ему по зубам.
   — Здравствуй, Пит. Видел тебя вчера вечером в Виллидж.
   — Я там живу. На Джейн-стрит. Только что поговорил с твоей подружкой, по приказу Макгрегора, понятно.
   Кларенс почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Он был уверен, что Макгрегор не приказывал ничего подобного.
   — Ты везде поспеваешь.
   — Разговаривал с Роважински? Он выболтал твои секреты, а, Кларенс?
   Они шли в разные стороны, и Манзони небрежно махнул рукой.
   Кларенс направлялся к подземке. Манзони, конечно, будет распускать слухи, что он взял у поляка пятьсот долларов. Почему он его так не любит? И еще он растреплет всем в участке о Мэрилин Кумз, станет врать, что ему, Кларенсу, нужны были деньги на нее. Ложь иной раз выглядит гораздо правдоподобнее. Манзони мог выяснить, что у Мэрилин нет постоянной работы, только случайные заработки. Он разговаривал с ней в ее квартире? Если так, он наверняка заглянул в ее шкаф и заметил там кое-что из его одежды. А уж Мэрилин, конечно, возмущена до глубины души, что эта отвратительная свинья ввалилась к ней в дом, да еще задавала вопросы о ее личной жизни... Кларенс взглянул на часы. Двадцать две минуты первого. Может, он еще застанет Мэрилин до того, как она пойдет по магазинам с Эвелин. Нащупывая в кармане мелочь, Кларенс зашел в табачную лавку.
   Мэрилин взяла трубку:
   — Да, здесь была эта вонючая свинья, и он сильно задержал меня, так что мне надо торопиться.
   — Мэрилин, извини. Я понимаю. Манзони. У него не было повода являться к тебе! Никто ему этого не приказывал, поверь, что бы он ни говорил.
   — Он твердил о деньгах, которые ты взял. Вульгарный выродок!
   Кларенс и не подозревал, что в Мэрилин может быть столько злости.
   — Психиатры работают сейчас с Роважински. Они скоро выяснят, что я не брал никаких денег. Дорогая, я только что видел Манзони, и он сказал мне, что заходил к тебе. Вот почему...
   — Что он сказал? Хотелось бы мне знать! Он разговаривал со мной как со шлюхой!
   — Милая, он хам. Не позволяй ему приставать к тебе. Манзони...
   Но Мэрилин повесила трубку.
   Кларенс зашел в бар выпить пива. Оно иногда успокаивало нервы, создавая в желудке приятную тяжесть. Опорожнив две кружки, он отправился домой.
   Сняв пиджак и ботинки, Кларенс улегся на спину на кровати. Он понял, что не отважится заявиться к Мэрилин сегодня ночью после работы, в половине пятого утра. Если она проснется и все еще будет зла, то просто выставит его за дверь.
   Кларенс сознавал, что не способен, как иные мужчины, силой проложить себе дорогу, бросить девушку в кровать и... ну, по меньшей мере, удержать ее там, что при некоторых обстоятельствах, возможно, самое правильное решение. Лучше он позвонит Мэрилин сегодня вечером, часов в семь, когда она вернется из кино. Может, она немножко остынет. Кларенс прикрыл ладонью глаза. Из-за этой истории он может потерять Мэрилин. Манзони хватит на то, чтобы снова позвонить ей, просто потрепать нервы.
   Кларенс подумал о Рейнолдсах, об их горе, о своей промашке. Этот поляк подонок! Парочка полицейских выбила бы из него правду, но психиатры не станут возиться. Они попытаются поставить диагноз и подлечить этого мерзавца — зачем? Чтобы он собрал больше подаяний и, возможно, снова начал требовать выкуп за другую собаку или за ребенка? Как долго его продержат в Бельвью? Скорее всего, против людей типа Роважински не предусмотрено никаких специальных мер.
   Он понимал, что перед ночным дежурством надо поспать, поэтому надел пижаму и залез под одеяло, однако в конце концов взял книгу, потому что заснуть так и не удалось.
   В семь часов телефон Мэрилин не отвечал. Не ответила она и около десяти, и около полуночи. Кларенс подозревал, что она нарочно не берет трубку.

Глава 12

   На следующий день, в пятницу, около полудня, Кларенс поехал к Мэрилин. Ему очень хотелось принести ей цветы или книгу, но он боялся, что это будет выглядеть так, будто он просит у нее прощения, а Мэрилин таких вещей не любит. Он открыл парадную дверь своим ключом и постучал в дверь ее квартиры:
   — Мэрилин? Это Клар.
   На ней были синие джинсы и старая рубашка, в руках веник.
   Кларенс вошел в квартиру:
   — Мэрилин, извини за Манзони. От него все несчастья, и он...
   — Он просто свинья. Настоящая свинья.
   — Это верно. Не знаю, почему он так взъерепенился. Можно подумать, он что-то имеет против меня.
   — А что, по-твоему, думают теперь соседи? Приходит коп, проводит здесь целый час. Он выглядит как свинья, даже в штатском.
   — Час?
   — Они подумают, что у меня публичный дом для копов, вот что. Хорошенькое дело!
   Кларенс не мог ее успокоить. Она словно зациклилась на этой теме.
   — Дорогая, пойми... мне невыносимо думать, что тебя обидели.
   — Он меня не обидел, он меня оскорбил!
   — Я набью ему морду!
   — И что хорошего из этого выйдет?
   — Мэрилин, дорогая. — Кларенс попытался обнять ее, но она оттолкнула его так решительно, что он удивился. Неужели злость придавала ей сил? Кларенс был поражен.
   — Я даже не хочу знать, что сказал тебе про меня этот выродок! Нетрудно представить. Хорошенькие у тебя приятели! И он... эта свинья... обхаживал меня, пытался выведать, не брал ли ты денег! Господи!
   — Он знает, что я их не брал. И ни слова не сказал о тебе.
   — Уходи, — заявила Мэрилин.
   — Может... Может, пойдем поедим? Или куда-нибудь еще? Развеяться?
   — Мне этого не нужно. Я убираюсь. И кстати, я хочу, чтобы ты унес свои вещи. — Она указала на шкаф.
   После секундного колебания Кларенс подошел к приоткрытой дверце шкафа и остановился, ничего не видя. Он вздрогнул, когда Мэрилин бросила к его ногам два бумажных пакета — такие выдают в магазине для покупок.
   — Сюда все поместится. Не забудь галстуки.
   Кларенс свернул свои вещи и сложил их в пакеты: брюки, пиджак, джинсы, ботинки, два галстука, наконец, снял с крючка полосатую пижаму. Отнес пакеты к двери.
   — И зачем только я связалась с копом! — воскликнула Мэрилин. — Лучше бы меня арестовали, чем пережить такое. Неудивительно, что в народе их называют свиньями. Одним только горжусь: что я не на их стороне!
   — Я не полицейский, когда я с тобой. Я просто человек.
   Она вздохнула:
   — И все же ты коп. Ты уйдешь, наконец?
   Кларенс ушел, не попрощавшись, не пообещав, что позвонит завтра, потому что не хотел больше выслушивать оскорблений. Уже закрыв за собой дверь, он вновь приоткрыл ее, чтобы сказать:
   — Я люблю тебя, Мэрилин. По-настоящему.
   Она ничего не ответила, даже не посмотрела на него.
   Неужели женщины всегда так упрямы, подумал он, или их настроение может измениться через несколько дней? Надо надеяться, что Мэрилин одумается. Кларенс огляделся, нет ли поблизости Манзони, хотя не слишком в это верил. Впрочем, от Манзони можно ожидать чего угодно. Пытался ли Манзони позабавиться с Мэрилин? Скорее всего. Кларенс сжал в кулаках тесемки бумажных пакетов.

* * *

   На следующий день Кларенс не звонил Мэрилин, считая, что разумнее будет не тревожить ее несколько дней, чтобы она соскучилась но нему, почувствовала, что обошлась с ним слишком сурово. Однако он не был уверен, что поступает правильно.
   В субботу, после полуночи, обходя свой участок, включавший и часть Риверсайд-Драйв, Кларенс увидел пьянчугу, пробиравшегося вдоль фасада дома. Он бормотал что-то, еле держась на ногах, цепляясь за стену. Он оттолкнул Кларенса и замахнулся на него кулаком, но промазал, и Кларенс изо всех сил врезал ему правой в челюсть, сбив с ног. Такой результат ободрил Кларенса, словно он одержал крупную победу. Пара прохожих остановилась на несколько секунд посмотреть на происходящее, потом пошла дальше. Напарник Кларенса в ту ночь, тридцатипятилетний коп по фамилии Джонсон, просто рассмеялся. Кларенс вызвал по рации патрульную машину и отвез пьяницу, как трофей, в полицейский участок, где выдвинул против него обвинение в пьянстве в общественном месте и сопротивлении при аресте.
   В полдень в воскресенье Кларенс позвонил в Бельвью, чтобы навести справки о Роважински. У него ушло почти десять минут на то, чтобы добраться до нужного отделения и врача. Кларенс сказал, что звонят из полицейского участка.
   — Его отпустят в среду как амбулаторного больного, — ответил мужской голос. — К нему прикреплен врач-консультант, который будет посещать его два раза в неделю. Его надо держать под наблюдением, знаете ли.
   — Отпустят! Вы говорите о Кеннете Роважински?
   — Да. Ведь вы интересовались им, так?
   — Где он будет жить, когда выйдет от вас?
   — Этим занимается отдел амбулаторных больных. Они подыскивают таким людям жилье.
   — Нам надо знать его адрес, — сказал Кларенс.
   — Перезвоните во вторник. Во вторник днем. — Мужчина повесил трубку.
   Отпустят. Наверное, в полицейский участок сообщат его адрес в связи с расследованием, подумал Кларенс, потому что у закона, конечно, с ним свои счеты. Как заставить его выплатить пропавшие восемьсот долларов? Или они поверят тому, что он, Кларенс, взял пятьсот? Дожидались ли в полицейском участке отчета из Бельвью, прежде чем возбудить дело?
   Надо бы сказать мистеру Рейнолдсу, подумал Кларенс, что Роважински в среду выйдет на свободу.
   Около пяти позвонила мама. Свободен ли Кларенс во вторник и в среду или в один из этих дней? Кларенс немножко приврал, сказав, что в полицейском участке его просили не уезжать далеко.
   — О, Клари, ты будешь достаточно близко, если приедешь навестить нас. Отец наверняка оплатит тебе такси до Нью-Йорка.
   Кларенс был просто слишком расстроен, чтобы ехать к ним. Мать станет расспрашивать, что случилось. Он ни за что не хотел рассказывать родителям о размолвке с Мэрилин, даже если бы его мама могла дать ему дельный совет, как вести себя с девушкой.
   — Я не могу. Никак.
   — Что происходит, Клари? Я хочу, чтобы ты рассказал мне.
   — Ничего не случилось. Не делай из меня ребенка.
   Повесив трубку, Кларенс тут же позвонил Мэрилин.
   — Это я, — сказал он. — Как ты? Когда мы увидимся, дорогая? Прошу тебя.
   Она вздохнула:
   — Мне не хочется тебя видеть.
   Ему не удалось переубедить ее.
   Он попытался заснуть или, по крайней мере, отдохнуть до 7.15, когда надо будет выходить из дома. Сейчас только 5.30. Кларенсу хотелось увидеться с Рейнолдсами. Да. Хорошо бы забежать к ним на несколько минут перед дежурством. Он набрал номер Рейнолдсов. Никто не ответил. Кларенс еще больше упал духом. Около шести он попытался позвонить еще раз. Он терпеливо слушал гудки в телефонной трубке, считая до десяти, и на одиннадцатом ему ответила Грета:
   — О, офицер Духамель!
   — Хотел узнать, нельзя ли мне повидаться с вами. Перед дежурством в восемь часов? Сегодня, я имею в виду.
   — Да, конечно. Мы ждем друзей к обеду. Вот почему я так долго не подходила, я вернулась из магазина, когда услышала звонок. Эда нет, у него встреча с автором, но он должен быть с минуты на минуту.
   Кларенсу стало легче, когда он повесил трубку. Какая славная женщина! Милая, добросердечная женщина. Кларенс взял такси.
   Грета Рейнолдс открыла дверь. Кларенс был в восторге, увидев, что мистер Рейнолдс уже дома.
   — Здравствуйте. Добрый вечер. — Эд бросил рукопись на кофейный столик. — Есть новости?
   — Да... досадные для меня. Из Бельвью Роважински выпустят в среду. Он будет находиться под наблюдением врача. Как амбулаторный больной.
   — Гм. Да. Извините, я на секундочку. — Эд унес бумаги и книги в другую комнату.
   Миссис Рейнолдс вышла в кухню. Стол был накрыт на троих, красные свечи еще не зажжены. Кларенс надеялся, что сможет остаться ненадолго, не надоедая Рейнолдсам; на самом деле ему хотелось бы оказаться третьим гостем за их столом, но он полагал, что меньше всего они желают такого гостя.
   Позвонили в дверь, и миссис Рейнолдс пошла открывать.
   — Присядьте, мистер Духамель.
   Кларенс сел, чтобы не мозолить глаза.
   — Вы, по-моему, знакомы с Эриком, — сказала миссис Рейнолдс. — Профессор Шафнер. Офицер Духамель.
   Кларенс поднялся:
   — Добрый вечер, сэр.
   — Добрый вечер. Что случилось? Какие-то неприятности?
   — Нет, сэр. Никаких неприятностей. — Кларенсу было жаль, что Эрик приехал так рано.
   Вошел Эд Рейнолдс:
   — Привет, Эрик, как поживаешь?
   — Так же.
   Кларенс чувствовал, что Эрик тяготится его присутствием. Все понятно, ведь он коп, даже в штатском. Все будут чувствовать себя не в своей тарелке, пока он не уйдет. Полицейские всегда ассоциируются с неприятностями. Грета налила что-то в стакан Эрика — кажется, чинзано. Кларенс от выпивки отказался.
   — Мы собираемся переезжать, — сказал Эд Эрику.
   — Переезжать?
   — Дело в том... — Грета посмотрела на Кларенса. — Мы слишком давно живем здесь, понимаете?
   Эд тоже взглянул на Кларенса, на его серьезное молодое лицо. Что он способен понять? Эд склонялся к мысли, что он честен, и это уже немало. Он действовал из лучших побуждений и не был грубияном. Но как долго это продлится?
   — Я, кажется, понимаю, почему вы переезжаете, — сказал Эрик.
   — Знаете, — беспечно обратился Эд к Кларенсу, — моя дочь Маргарет... Она жила здесь, с нами, когда умерла. Год назад.
   — О! — произнес Кларенс.
   — Слишком много переживаний: сначала дочь моего мужа, а сейчас и это, — объяснила Грета.
   — Ваша дочь, — обратился Кларенс к Эду, — болела?
   «Она, должно быть, умерла совсем юной», — подумал Кларенс. Он представил себе ребенка с какой-то неизлечимой болезнью.
   — Нет, — ответил Эд. — Ее застрелили.
   — Эдди! — воскликнула Грета.
   — Ей было восемнадцать, — продолжал Эд. — Мой единственный ребенок... от первого брака. Она спуталась с какой-то странной компанией. Принимала наркотики. В Виллидж полиция проводила облаву. В каком-то ночном клубе. Полицейская облава. Но ее убила не пуля полицейского. У кого-то был револьвер, и, когда ворвалась полиция, в суматохе... — Эд остановился, пожав плечами.
   — Восемнадцать, — повторил Кларенс.
   — Она училась в колледже, — пояснила Грета. — Эдди, ты не должен говорить об этом.
   — Я закончил, — успокоил ее Эд. — Этот молодой человек — патрульный. Он знает о таких вещах.
   Кларенс видел, что Эрик, как и Грета, хотел, чтобы Эд остановился.
   «Какой позор», — хотел сказать Кларенс. Интересно, сколько женаты Эд и Грета? Единственный ребенок мистера Рейнолдса. А сейчас миссис Рейнолдс было по меньшей мере сорок, они, наверное, не собирались заводить детей.
   — Да, я понимаю, в этой квартире вам тяжело оставаться, — согласился Кларенс.
   — Вы подыскали другое место? — спросил Эрик.
   — Да. Грета нашла. На Девятой улице. Практически Виллидж, — ответил Эд. — Мне никогда не нравился этот район. Он похож на большое кладбище.
   Молчание.
   Кларенс придумал, что сказать на прощанье:
   — Во вторник я выясню, где будет жить Роважински. Я намерен не спускать с него глаз.
   — Тот, который убил собаку? — спросил Эрик.
   — Да, сэр. Его выпустят из Бельвью в среду. Ему найдут...
   — Выпустят из Бельвью? И посадят в тюрьму, вы хотите сказать? — произнес Эрик своим звонким выразительным голосом.
   — Надеюсь, сэр. Но не уверен.
   — Вы считаете, что его могут не посадить в тюрьму? Куда же смотрит правосудие? — Эрик задал риторический вопрос, выразительно разведя руками, так что чуть не расплескал свой стакан. — Он снова будет свободно гулять по улицам?
   — Ну и что? Он просто немного странный, — возразил Эд и рассмеялся.
   — Я сделаю что смогу, сэр, — сказал Кларенс мистеру Рейнолдсу.
   Эд посмотрел на молодого полицейского:
   — Честно говоря, мне наплевать, где он будет жить. И я не хочу этого знать. Так что не старайтесь выяснить это ради меня.
   Кларенс кивнул:
   — Хорошо, сэр.
   — Не стану отрицать, что предпочел бы услышать, что его посадили под замок, — добавил Эд.
   — Куда смотрит правосудие! — повторил Эрик, покачав головой.
   — Конечно, нам больно. Но ведь это нельзя сравнить с похищением ребенка... или убийством, — сказала Грета, обращаясь одновременно к мужу и Эрику. — Это совсем другое дело.
   «Какая разница, — подумал Кларенс, — если люди столь же страдают от того, что произошло? Зло всегда остается злом, совершено ли оно по отношению к ребенку или собаке».
   — Спокойной ночи, сэр... миссис Рейнолдс. — Кларенс с неохотой собрался уходить, ощущая на себе взгляд мистера Рейнолдса, пока за ним не закрылась дверь. Должно быть, мистер Рейнолдс принял его за полного идиота. Неумелый, глупый... и теперь, вероятно, слоняется без дела.
   К тому времени как Кларенс дошел до полицейского участка, в нем опять закипел гнев на Манзони. Интересно, дежурит ли он сегодня? Манзони был в раздевалке, переодевался в штатское. Кларенс дождался его в вестибюле. Когда полицейский вышел, Кларенс кивнул ему в знак приветствия, но Манзони сделал вид, что не заметил его, тогда Кларенс направился следом за ним на улицу:
   — Пит?
   Манзони обернулся, и наглая ухмылка расползлась по его лицу.
   — Да?
   — Я хотел бы спросить тебя кое о чем. Просто: что ты имеешь против меня? Скажи мне прямо.
   — Против тебя? Откуда я знаю? Если кто-то говорит, что ты взял пятьсот долларов, я пытаюсь выяснить, так ли это, верно? Это моя обязанность, правда ведь? — В голосе Манзони звучала гордость: гордость полицейского, честно исполняющего свой долг.
   — Ты же знаешь, кто говорит это: тот псих. Ты что, веришь психам? — продолжал Кларенс спокойно. — С какой стати ты допрашивал мою подружку, девушку, живущую в Виллидж? Ее это оскорбило.
   — Ах, какие нежности! Оскорбило! — Манзони рассмеялся.
   «Если ты будешь еще приставать к ней, я доложу Макгрегору», — хотел сказать Кларенс и тут же понял, что не решится сделать это. Нехорошо, если Макгрегор узнает, что он постоянно ночевал на Макдугал, хотя, возможно, Манзони уже рассказал капитану об этом. Вдруг есть закон, запрещающий полицейским поступать так, хотя Кларенс ничего подобного не слышал.
   — Просто выброси это из головы, Пит, хорошо? Свяжись с Бельвью. Может, этот тип скажет теперь правду. — Кларенс направился к полицейскому участку.
   — Ты дерьмо, — сказал ему вслед Манзони.
   Это напомнило Кларенсу Роважински.

Глава 13

   Кеннета Роважински вместе с его чемоданом препроводили из Бельвью в его новое жилище на Мортон-стрит, неподалеку от Гудзон-стрит, в среду утром, часов в десять. Он приехал в белой санитарной машине, в салоне которой были две койки; на одной, сложив на коленях руки, сидел Кеннет, лицом к пухлому санитару, одетому во все белое. Кеннет не мог определить четко свое отношение ко всему происходящему. С одной стороны — сколько внимания и заботы! Ему нашли подходящую комнату и отвезли его туда, и все это бесплатно. Но с другой стороны: у него забрали половину его компенсационных выплат и триста долларов его сбережений, чтобы вернуть деньги Рейнолдсам, и практически заставили подписать бумагу, что он с этим согласен. В результате ощущение важной и полной победы, одержанной им в этой истории (он не попал за решетку), вступало в противоречие с ясным пониманием того, что его обобрали, да еще приставили к нему шпиона. Врач из Бельвью собирался навестить его в пятницу днем, часа в три, и посмотреть, как он ведет себя, проверить, живет ли он так, как, по мнению Бельвью, должны жить люди.
   Его комната на втором этаже красного кирпичного дома была средних размеров с высоким потолком и запахом пыльных ковров, хотя здесь был только один маленький изношенный коврик на полу, покрытом линолеумом. У него не было собственного туалета, придется пользоваться общим, находившимся на первом этаже, в коридоре. Там же была раковина, рядом с ней висело влажное полотенце. Ванная запиралась, н ключ надо было просить у хозяина, мужчины по имени Фил, так объяснили Кеннету. Под присмотром санитара Кеннет заплатил двадцать долларов, недельную квартплату, этому человеку. Теперь у Кеннета была маленькая книжная полка, фута два в длину, она висела над кроватью, но не было книг, чтобы поставить на нее. И плиты не было. Ему придется питаться в кафе или есть все холодным. Дорого. Кеннет решил, что напишет письмо с жалобой на отсутствие плиты и передаст его представителю Бельвью в пятницу. Первую вылазку из нового жилища Кеннет совершил через двадцать минут после того, как санитар из Бельвью ушел. Он отправился купить «Таймс». Кеннет купил еще шесть банок пива, несколько кусков салями, пакет гамбургеров и четверть фунта масла. Когда он вернулся, ему показалось, что батареи в комнате недостаточно горячи, поэтому, прежде чем порадовать себя пивом, Кеннет отправился разыскивать Фила. Он даже оставил комнату незапертой. Дверь не захлопывалась.