Страница:
– Ах ты, сучка! – Он отшатнулся, почувствовал привкус крови, и занес было руку для удара, но то, с какой открытой смелостью она смотрела на него, заставило Тревиса моментально овладеть собой. Ведь она хотела, чтобы Колтрейн ударил ее, тогда он превратился бы для нее в такого же низменного негодяя, как и Люк Тейт. Чертовка, с этой целью она даже могла бы спровоцировать Тревиса изнасиловать себя! Ну что ж, хотя на своем веку капитан имел великое множество женщин – надо отдать ему должное, ни одна из них не могла обвинить его в том, что он взял ее силой. Напротив, Тревис отлично освоил способ заставить партнершу стонать от счастья в его объятиях и молить взять ее снова и снова. Иные забывались настолько, что царапали в кровь его спину своими ноготками, содрогаясь под ним от наслаждения.
Мгновенно придя в себя, капитан принял ту самую издевательскую мину, которую Китти успела люто возненавидеть.
– Боюсь, вам не удалось пройти испытание, принцесса. И если вы и обладали когда-то цветком женственности – увы, он давно увял, сорванный грубой рукой. Ну а теперь ступайте и приготовьте нам еду, пока я не забыл о том, что являюсь джентльменом и офицером к тому же… и не задал вам хорошую трепку, которую вы давно заслужили!
Китти резко отвернулась, сама не своя, не зная, кого в эту минуту ненавидит сильнее – проклятого капитана Колтрейна или саму себя! Что за странные ощущения испытала она в объятиях этого человека?! Всякий раз, когда к ней приближался Люк Тейт, она напрягалась, испытывая очередной приступ отвращения. Но сейчас произошло нечто невероятное. «Пожалуй, это была ненависть», – подумала Китти. Прежде она считала, что смертельно ненавидит Люка, но сила ее ненависти к этому мародеру не шла ни в какое сравнение с горячими волнами, от которых теперь трепетало все ее тело. Ненависть и презрение! Ведь Тревис Колтрейн был янки – кровожадный, беспощадный янки, втянувший в ужасную войну ее народ, а значит, он еще хуже, чем Люк Тейт со своими головорезами.
Китти потянулась за куском бекона, подвешенным под потолком, и обернулась посмотреть, ушел этот негодяй или нет. Ее взгляд наткнулся на холодные серые глаза, следившие за ней из-под полуопущенных ресниц. Тревис стоял, по-хозяйски широко расставив ноги и засунув за ремень большие пальцы. А еще он улыбался своей проклятой двусмысленной улыбкой, которая приводила ее в бешенство.
Ведь он же хочет ее! Она не сомневалась в этом ни на минуту. Ну что ж, она сумеет достойно сыграть свою роль. Он возомнил, что слишком хорош для какой-то южанки, которую к тому же изнасиловал негодяй без роду и племени. И если ему уж так захотелось сделать ее пленницей и взять с собой, Китти заставит Колтрейна заплатить за это сполна. В конце концов, она была женщиной, причем женщиной красивой и обаятельной, как утверждали многие мужчины. И она заставит этого самоуверенного наглого янки на коленях умолять ее о пощаде. И тогда она рассмеется ему в лицо!
Китти с улыбкой обратилась к нему:
– Если вы доверите мне нож, сэр, то я нарежу бекон ломтиками, чтобы поджарить для ваших солдат.
Движением ловким и мгновенным, практически незаметным для глаза, он умудрился выхватить из ножен охотничий нож и со свистом метнуть его через всю комнату так, что он вонзился в стену в каком-то дюйме от ее головы. Грозно хмурясь и презрительно кривя губы, он отчеканил:
– Вы не представляете для меня опасности, принцесса! А если это когда-нибудь и случится… Господи, сжалься надо мной… Господи, помоги Северу выиграть войну!
«Ну так и молись своему Богу! – яростно кромсая бекон, думала Китти. – Встань на колени и молись, наглый ублюдок!»
Глава 16
Мгновенно придя в себя, капитан принял ту самую издевательскую мину, которую Китти успела люто возненавидеть.
– Боюсь, вам не удалось пройти испытание, принцесса. И если вы и обладали когда-то цветком женственности – увы, он давно увял, сорванный грубой рукой. Ну а теперь ступайте и приготовьте нам еду, пока я не забыл о том, что являюсь джентльменом и офицером к тому же… и не задал вам хорошую трепку, которую вы давно заслужили!
Китти резко отвернулась, сама не своя, не зная, кого в эту минуту ненавидит сильнее – проклятого капитана Колтрейна или саму себя! Что за странные ощущения испытала она в объятиях этого человека?! Всякий раз, когда к ней приближался Люк Тейт, она напрягалась, испытывая очередной приступ отвращения. Но сейчас произошло нечто невероятное. «Пожалуй, это была ненависть», – подумала Китти. Прежде она считала, что смертельно ненавидит Люка, но сила ее ненависти к этому мародеру не шла ни в какое сравнение с горячими волнами, от которых теперь трепетало все ее тело. Ненависть и презрение! Ведь Тревис Колтрейн был янки – кровожадный, беспощадный янки, втянувший в ужасную войну ее народ, а значит, он еще хуже, чем Люк Тейт со своими головорезами.
Китти потянулась за куском бекона, подвешенным под потолком, и обернулась посмотреть, ушел этот негодяй или нет. Ее взгляд наткнулся на холодные серые глаза, следившие за ней из-под полуопущенных ресниц. Тревис стоял, по-хозяйски широко расставив ноги и засунув за ремень большие пальцы. А еще он улыбался своей проклятой двусмысленной улыбкой, которая приводила ее в бешенство.
Ведь он же хочет ее! Она не сомневалась в этом ни на минуту. Ну что ж, она сумеет достойно сыграть свою роль. Он возомнил, что слишком хорош для какой-то южанки, которую к тому же изнасиловал негодяй без роду и племени. И если ему уж так захотелось сделать ее пленницей и взять с собой, Китти заставит Колтрейна заплатить за это сполна. В конце концов, она была женщиной, причем женщиной красивой и обаятельной, как утверждали многие мужчины. И она заставит этого самоуверенного наглого янки на коленях умолять ее о пощаде. И тогда она рассмеется ему в лицо!
Китти с улыбкой обратилась к нему:
– Если вы доверите мне нож, сэр, то я нарежу бекон ломтиками, чтобы поджарить для ваших солдат.
Движением ловким и мгновенным, практически незаметным для глаза, он умудрился выхватить из ножен охотничий нож и со свистом метнуть его через всю комнату так, что он вонзился в стену в каком-то дюйме от ее головы. Грозно хмурясь и презрительно кривя губы, он отчеканил:
– Вы не представляете для меня опасности, принцесса! А если это когда-нибудь и случится… Господи, сжалься надо мной… Господи, помоги Северу выиграть войну!
«Ну так и молись своему Богу! – яростно кромсая бекон, думала Китти. – Встань на колени и молись, наглый ублюдок!»
Глава 16
Не успели они отъехать от места, где ютилась убогая хижина, как откуда-то из-за поворота дороги загремели частые выстрелы.
– Прячьтесь! – рявкнул Колтрейн, хватаясь за карабин и соскакивая с седла. Китти ехала на крупе коня у него за спиной, и когда Тревис обернулся, чтобы помочь ей соскочить на землю, то увидел, что пленница уже успела скрыться за толстым стволом дерева.
Задыхаясь от волнения, она тесно прижималась к грубой дубовой коре, моля Бога о том, чтобы капитан Колтрейн и его солдаты погибли в перестрелке, а она обрела бы свободу. Китти не могла допустить и мысли, что пуля может попасть и в нее, – после всего пережитого это было бы в высшей степени несправедливо!
Тем временем выстрелы гремели все ближе, однако, к удивлению Китти, оказалось, что люди Колтрейна и не думают вести ответный огонь. Вскоре стало ясно почему. Из ближайших зарослей раздались крики и ругань, и вскоре трое рядовых из отряда янки выгнали ударами штыков на дорогу двоих крестьян.
– Чертовы простолюдины! – выругался один из янки, с силой толкнув того, что постарше.
– Тише, Бишоп! – одернул рядового капитан, выходя из укрытия. – Дикари не ведают, что творится в мире. Черта с два они вообще когда-нибудь спускались с этих гор…
Крестьянин постарше с вызовом посмотрел на Колтрейна:
– Проклятым янки не место на нашей земле! Чтобы это понять, не обязательно спускаться с гор.
Тревис, не обращая внимания на его слова, внимательно оглядел пленных.
– Стало быть, вы живете где-то неподалеку? – Капитан обратился к тому, что помоложе. Парень молча кивнул. – Ну так ведите нас к себе.
– Вам там нечего делать…
Рядовой по фамилии Бишоп ударил старика прикладом карабина под ложечку, и тот согнулся, охнув от боли. На этот раз Колтрейн не стал вмешиваться.
– Отведи нас к себе. Мы посмотрим, не найдется ли у тебя в хижине сносных припасов и амуниции. А потом отправимся своей дорогой. Будешь послушен – ничего плохого с тобой не случится.
Китти, спотыкаясь, отправилась следом за солдатами, которые вели лошадей в поводу, пока не оказались на небольшом участке земли. Крошечный, но аккуратный домик приютился под сенью огромного вяза. Длинноухий гончий пес, лежавший у порога, подозрительно уставился на незваных гостей, но не двинулся с места.
– Есть кто-то дома? – поинтересовался Тревис, Молодой горец отвечал, что там их семьи – жены и трое маленьких детей.
– Скажи, чтобы вышли наружу и отдали все оружие, которое у вас есть, – приказал капитан.
На крыльце показались две испуганные женщины, за их юбки цеплялись маленькие дети, с любопытством разглядывая прибывших людей. Одна из женщин, маленького роста толстушка, по возрасту соответствовала старику. Вторая казалась довольно миловидной и могла бы считаться хорошенькой, если бы лишения, которыми полна жизнь в горах, не наложили безжалостно печать на весь ее облик.
Тревис с Китти ждали во дворе, пока его солдаты производили поспешный обыск. Корова, несколько цыплят да мул, от которого остались кожа да кости по причине старости и болезни, – вот и все, что удалось обнаружить.
– Проклятие, ловите хотя бы цыплят, – рявкнул Бишоп, сидя в седле. – Зажарим на завтрак. Меня уже тошнит от той жвачки, что мы таскаем в седельных сумках. Да прирежьте, пожалуй, заодно и корову!
Молодая женщина скатилась с крыльца, обливаясь слезами и горестно заламывая руки:
– Пожалуйста, ради всего святого, не режьте нашу корову и не забирайте цыплят! Это все, что у нас осталось… мы и так голодаем! Зима была такая долгая и тяжелая, и если вы заберете последнее – мы не доживем до нового урожая! Пожалуйста!
Она беспомощно цеплялась за ноги Бишопа, и от этого зрелища все внутри у Китти перевернулось. А в следующий миг она увидела, как Бишоп замахнулся прикладом карабина, собираясь ударить крестьянку. Тревис попытался было его остановить, но Китти опередила: не слезая с лошади, она навалилась на солдата всей тяжестью, так что оба скатились на землю.
Ошарашенный Бишоп не сразу понял, что с ним случилось. Придя в себя, он схватил Китти за плечи и стал трясти ее что было сил, яростно ругаясь. Тревис подскочил и оттолкнул солдата в сторону, затем, склонившись над Китти, грубым рывком поднял ее на ноги.
– Вы целы? – спросил он ледяным тоном. Китти не нашла нужным ответить.
Тревис подвел ее к рыдавшей крестьянке и приказал:
– Ступайте в хижину и поменяйтесь с ней одеждой!
– Но это мое единственное платье! – горестно воскликнула женщина. – Мне больше нечего надеть!
– Тебе останется то, что надето сейчас на этой леди. А теперь делай то, что сказано, пока мои люди не тронули твою корову и цыплят. – И он подтолкнул Китти в сторону пятившейся к дому женщины.
– Что вы затеяли? – набросилась на Тревиса Китти, дрожа от ярости. – Зачем вы издеваетесь над бедной крестьянкой? Тем более что отлично знаете: в этой одежде мне удобнее ехать верхом!
– Видите ли, принцесса, – и он наградил ее своей обычной презрительной усмешкой, – женщинам на роду написано носить платья, а не кавалерийские шаровары. А теперь ступайте.
– Черта с два я стану отказываться от той одежды, которая мне нравится! – Она буквально задыхалась от охватившего ее гнева, опасаясь, что в таком состоянии сделает что-нибудь безрассудное, о чем позднее придется пожалеть. – Ни одному мужчине не позволено диктовать мне, что носить! Я всю жизнь ходила в брюках! И не собираюсь грабить эту женщину, забирая последнее платье!
Одним резким движением он схватил ее за ворот рубашки и разорвал ее до пояса. Тут же сверкнули белизной нежные пышные груди. Глазевшие на них солдаты восторженно крякнули, тогда как пленница попятилась, прикрывая руками грудь.
Капитан отчеканил, грозно тряся перед ней пальцем:
– Ступай в дом и сию же минуту переоденься, не то весь путь проделаешь голой!
Китти ничего не оставалось как повиноваться под дружный хохот солдат. От унижения по щекам ее текли горькие слезы, но девушка тут же постаралась взять себя в руки. Она не позволит себе плакать из-за Колтрейна! Никогда! Как бы он ни старался, у него ничего не получится. И если уж кто-то и заплачет, то это будет он, когда в один прекрасный день она приставит дуло к его виску или кинжал к сердцу. Китти поклялась себе всем святым, что отомстит.
Молодая крестьянка уже протягивала пленнице свое платье и при этом, как ни странно, смотрела на нее с откровенной жалостью. Во всяком случае, ненависти в ее глазах не было. Однако Китти все же пояснила:
– Ты же понимаешь, я делаю это против воли! Извини.
– Вы тоже янки? – с интересом спросила крестьянка.
– Еще чего! – раздраженно фыркнула Китти. – Они захватили меня в плен. Как жаль, что ваши мужчины не пристрелили их там, на дороге, – тогда я получила бы свободу.
– И куда вы теперь?
Китти сочла довольно оскорбительным недоверчивый тон, которым был задан вопрос, но ответила:
– Сама не знаю. Вроде бы они что-то говорили про генерала Гранта. Это такой янки. Он командует войском где-то на границе Миссисипи, точно не знаю. Но если все же сюда придут конфедераты, расскажи им, что янки держат в плену Китти Райт… Я родом из Голдсборо, из Северной Каролины, и меня похитил прошлым летом человек по имени Люк Тейт. Запомни все хорошенько!
Китти остановилась, заметив странное выражение лица крестьянки.
– Что с тобой? – с тревогой спросила она.
– Послушайте, мисс Райт! Мне еще и девятнадцати нет, а я успела родить троих ребятишек, четвертого собираюсь. Оно для меня не в диковинку – погодков-то рожать, – но вы такая красавица, и тот мужчина во дворе… ну, который самый главный. И уж такой видный собой! Неужели вам плохо с ним?
Китти изумленно посмотрела на крестьянку. Хотя она сама родилась и выросла в деревне, где царила простота нравов, но ей в голову не могло прийти, что можно позавидовать положению пленницы среди оравы солдат, даже если один из них обладает довольно смазливой внешностью.
Кое-как она натянула на себя злополучное платье. Оно оказалась слишком тесным – особенно в груди. Крестьянка не обладала столь пышными формами. Ее декольте теперь было таким же смелым, как у того платья, в котором Китти явилась когда-то на барбекю к Коллинзам.
– Зачем тебе такое низкое декольте? – поинтересовалась Китти.
– Я просила Тома, чтобы он купил мне красивое платье к Рождеству, в котором не стыдно и леди показаться на званом обеде. И вот он отправился в Нэшвилл и купил это платье.
Китти видела, что Том купил дурно пошитое, кричащее платье, но понимала, что даже такой туалет должен считаться верхом роскоши у этой убогой семьи. Повинуясь внезапному порыву, она крепко обняла крестьянку и промолвила:
– Поверь, мне очень жаль. Желаю тебе удачи, и пусть больше ни один янки не забредет в ваши края!
– Ну что ж, кабы не мои ребятишки, может, кто и пришел бы да забрал меня отсюда! – с неуклюжей игривостью заявила она. Но Китти не слышала ее слов, она стремительно влетела в сияющую чистотой кухню. Хозяйка едва поспевала за ней.
– Где вы держите ножи? – осведомилась пленница, окинув взглядом убого обставленное помещение. Она не собиралась упускать этот шанс. Припрятать под юбкой нож… и вонзить его в спину Тревису Колтрейну, дождавшись подходящего момента.
А потом ищи ветра в поле! Второго такого случая может не подвернуться.
Крестьянка бестолково вытаращила на нее испуганные глаза.
– Да ты что, язык проглотила? – в отчаянии зашипела Китти. – Они вот-вот явятся за мной! Быстро говори, где нож!
Казалось, он возник ниоткуда и тут же заполнил собой весь дверной проем – стальной взор, надменно скривившиеся губы.
– Позвольте, принцесса, разве пристало леди в таком роскошном наряде, как у вас, марать прелестные ручки о какой-то противный нож? Это так неженственно!
Китти схватила со стола тяжелую глиняную чашку и швырнула туда, где всего секунду назад находилось его наглое лицо. Он двинулся вперед, тогда как пленница продолжала швыряться посудой. Одна из чашек угодила прямо Тревису в грудь и разбилась вдребезги, однако он не обратил на это внимания. Но вот тарелки кончились и бежать было некуда, а он грозно навис над ней и, крепко ухватив за запястья, привлек вплотную к себе – так что ее грудь уперлась в застежку грубой шерстяной куртки.
Жарко дыша прямо в лицо, капитан заглянул в самую глубину ее глаз. А потом наклонился и поцеловал, грубо и жадно. Колени у Китти стали ватными, и странное тепло шевельнулось внизу живота, и в тот же миг негодяй отстранился столь резко, что бедняжке едва удалось удержаться на ногах.
– А теперь вон отсюда, и немедленно сесть на лошадь! – рявкнул он тем тоном, которым отдавал приказы своим солдатам. – И не забывайте, что вы – леди и будете работать медсестрой на Союз! Не то я сочту, что южанки вовсе лишены чувства собственного достоинства!
Издевательская ухмылка вернулась на прежнее место, и Китти стремительно выбежала из тесной чистенькой кухни, из этой хижины, подальше от него, и поспешила через двор. Жгучие слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз, и пленница в кровь искусала губы, стараясь овладеть собой. Он не заставит ее плакать! И черт бы побрал его за то, что он посмел пробудить в ней те чувства, на которые имел право один лишь Натан!
Она прижалась лицом к конской шее. Внезапно сильные руки подхватили ее и посадили на спину коня. Тревис не улыбался, когда произнес:
– Китти, в один прекрасный день я заставлю вас заплатить по всем счетам до единого.
Она с ожесточением вонзила пятки в бока животного и поскакала следом за остальными в лесную чащу. Краем уха Китти слышала приказ Тревиса передвигаться лишь в ночное время, чтобы не нарваться на случайного снайпера и не потерять кого-то из отряда. Пленница от всей души пожелала, чтобы этот неведомый снайпер пристрелил капитана, чья ненавистная спина маячила прямо перед ней.
Они остановились на отдых в небольшом, поросшем кустарником овражке. Лошадей отвели пастись и быстро развели небольшой костер. Тревис жестом приказал Китти заняться приготовлением пищи, и она молча повиновалась, ловя на себе жадные пристальные взгляды янки.
Китти возненавидела это ужасное платье. Что ж, вот еще одно доказательство того, что Тревис Колтрейн относится к тем недалеким мужчинам, которые раз и навсегда приговорили женщин носить юбки, сидеть дома, вязать чулки, без конца жаловаться и плодить детей каждый год. При одном виде таких типов Китти делалось дурно. Вот и Натан туда же, оттого-то они так часто и ссорились. Правда, перед тем как уйти на войну, он вроде бы смирился, хоть и неохотно, с тем, что Китти является личностью, а не «украшением общества», как было принято называть молодых девушек.
Колтрейн приказал всем расположиться на отдых и спать – как только стемнеет, они снова двинутся в путь. Китти поймала брошенный в свою сторону алчный взгляд Леона Броуди – но это не укрылось и от Тревиса, который жестом приказал ей расстелить одеяло рядом со старой сосной, под которой устроился сам. Пленница сочла это меньшим злом, чем быть объектом вожделения Леона Броуди. Кроме того, она собиралась разрушить стену, возведенную между ними Тревисом, и усыпить его бдительность, расположив к себе. Тогда она скорее найдет способ бежать.
Растянувшись на одеяле, девушка залюбовалась небесной лазурью. Предгорья Камберлендских гор вообще славились своей красотой.
Кажется, это место зовется Шенадонской долиной. Высоко в небе парил, резко вскрикивая, огромный орел, свободный, как некогда была свободна сама Китти… Придет время, и она вновь обретет свою свободу – коль хватит ума.
Подперев щеку ладонью, она посмотрела на Тревиса, задумчиво наблюдавшего за ней, жуя стебелек травы.
– Вы не могли бы объяснить, куда мы движемся? Меня мучает любопытство, – промурлыкала Китти как можно благозвучнее.
– Навстречу войскам Гранта, к берегам Теннесси. И чем ближе будем подходить, тем больше мятежников будет слоняться по окрестным лесам – вот почему необходима осторожность.
Отвечал он спокойным голосом, и Китти продолжила:
– Вы говорите не так, как все янки, – у вас же незнакомый мне акцент. Откуда вы, Тревис?
Капитан покосился на нее, недоверчиво прищурившись. Но тут же успокоился и негромко промолвил:
– Из Луизианы.
– Так почему же вы воюете за Север? – От удивления она привстала.
– Потому же, почему и твой отец, – резко ответил он. – У меня есть свои убеждения.
– Но у папы был личный счет кое к кому из соседей за то, что его избили до полусмерти и ослепили на один глаз. Правда, он ненавидел рабство всей душой, но не настолько, чтобы отправиться из-за этого на войну. Он был на удивление миролюбивым человеком. Однажды, когда они с Люком Тейтом поспорили все из-за той же войны, тот плюнул отцу в лицо, но папа не тронул его и пальцем. Он только полез в карман, чтобы достать платок и вытереть щеку, а Люк испугался, что там у него револьвер, и стал размахивать ножом.
– А что случилось потом?
– Я выстрелила в него, – просто сказала она, недоумевая, отчего у капитана удивленно распахнулись глаза, – …из папиной винтовки, которую он всегда держал под скамейкой в фургоне. Ох, да не смотрите так на меня! Я всего лишь ранила его в плечо. А потом у нас с ним случилась отвратительная стычка – я защитила негров, которых он стал при мне избивать. Папа как раз пытался помочь бежать им, но их схватил ку-клукс-клан. Всех троих убили.
Она замолкла, ожидая реакции, которая не замедлила последовать:
– Так вы хорошо стреляете?
– Еще как хорошо! – оживилась Китти. – Папа обучил меня всему, что относится к стрельбе. Он часто брал меня с собой на несколько дней в лес, на охоту.
Китти молча следила, как Тревис взял в руки лежавшую в изголовье винтовку и протянул ей:
– Вы когда-нибудь видели такое оружие?
Она отрицательно покачала головой.
– Это скорострельный карабин Спенсера, обладает невероятной убойной силой! Вы умеете с ним обращаться?
Она снова покачала головой, и Тревис пустился в подробные объяснения. Китти выслушала все крайне внимательно и все же не смогла удержаться от вопроса:
– Но скажите на милость, зачем вам учить меня стрелять? Разве вы не боитесь, что я могу вас пристрелить?
– Хотел бы я посмотреть, как у вас это получится, – пожимая плечами, улыбнулся Тревис. – Вы слишком ценная персона, Китти. С вашими познаниями в медицине вы запросто сможете заменить любого врача в полевом госпитале. Однако наш путь лежит через зону боевых действий, и может случиться необходимость отбиваться от мятежников. Я хотел, чтобы вы знали, как пользоваться нашим оружием именно на такой случай.
– Я никогда не подниму оружия на южанина!
– Похоже, вы упустили из виду, что теперь любой мятежник примет вас за янки, – весело расхохотался Тревис, – и наверняка постарается подстрелить! Так что лучше хорошенько приготовиться к защите, если, конечно, вам их хваленое Дело не дороже собственной жизни. Вы, наверное, вообразили, что познали все ужасы ада, пока торчали в неволе у Люка Тейта, но это не так. Настоящий ад вам еще предстоит увидеть, когда окажетесь в гуще боя, где солдаты будут гибнуть рядом с вами один за другим, а их оторванные снарядами руки и ноги летать по воздуху, словно мотыльки. И я очень надеюсь, что вы это выдержите.
– И оттого позаботились напялить на меня платье? – не сдержалась она. – Вы захотели придать мне женственный вид и потребовали изящных манер, и при этом сидите и как ни в чем не бывало рассуждаете, что мне предстоит участвовать в сражении наравне с мужчинами?! Это выглядит по меньшей мере глупо!
– Как раз напротив! Я лелею надежду, что какой-нибудь Джонни Реб[7] обратит внимание на женское платье и успеет подумать, прежде чем выстрелит в женщину.
Так вот, значит, что было у него на уме, а вовсе не тупое желание поставить ее «на место»! Чувство симпатии охватило Китти, но уже в следующую секунду Тревис обдал ее ушатом ледяной воды, добавив:
– А еще я подумал, что одетая в платье вы чаще будете вспоминать, что вы женщина, а не строить из себя мужчину!
Пленница поспешно отвернулась, стараясь скрыть досаду. Если она всерьез намерена завоевать его доверие и притупить бдительность, следует повременить с гневными вспышками и угрозами. Благоразумно решив сменить тему беседы, Китти спросила:
– Расскажите, как вы жили до войны у себя в Луизиане.
– Я ловил рыбу и охотился на болотах.
– Так что же заставило вас пойти воевать?
Колтрейн не спеша стянул через голову пончо, под которым был надет темно-синий мундир янки, снял и его тоже, а потом предложил:
– Взгляните на мою кожу.
Она завороженно посмотрела на широкую, поросшую густыми темными волосами грудь, скользнула взглядом по мускулистым плечам… Тревис был отлично сложен, и Китти невольно залюбовалась им. Спохватившись, она постаралась сосредоточиться на разговоре и пробормотала:
– Она довольно темная. Наверное, вы много бываете на солнце?
– Принцесса, – горько рассмеялся он, – дело в том, что я – французский креол[8], и такая темная кожа у меня от рождения.
– Ну и что? – недоуменно спросила Китти, не понимая, к чему он клонит, но успев заметить выражение гнева и боли в его глазах.
– Моей сестре было всего четырнадцать лет, когда ее похитили торговцы рабами. – Видно было, с каким трудом дается ему каждое слово. – Наших родителей к тому времени уже не было в живых. Я старался прокормиться рыбалкой, и был далеко на болоте, когда они явились за ней. Она была прелестной девочкой, и многие мужчины хотели овладеть ею. Когда я вернулся домой, обнаружил, что ее украли. Я бросился на поиски, горя желанием поймать и убить похитителей…
Его голос беспомощно прервался. В припадке гнева он схватил камень и швырнул в кусты. Наступившая тишина буквально звенела от напряжения, и Китти не сразу набралась храбрости, чтобы спросить:
– И вы нашли ее?
– Эти проклятые ублюдки продали ее в рабство… – Тревис обратил на нее пылающий взор, – и к тому времени как я напал на след, ее успели изнасиловать не меньше сотни подонков! А она не вынесла и покончила с собой.
– Господи Боже… – выдохнула потрясенная Китти и невольно коснулась его руки, желая утешить.
Колтрейн лишь мрачно засмеялся, сбросив ее ладонь:
– Итак, теперь вам должно быть ясно, отчего я с таким пылом воюю против рабства! Ведь эти мерзавцы продали ее как невольницу!
У Китти не нашлось слов. Каждому человеку суждено сражаться со своими собственными демонами, обитающими в его душе, – так часто говорил ее отец. И каждый делает то, что должен делать. У Тревиса Колтрейна есть одни причины, у ее отца – другие, а у самой Китти – третьи.
Прошло несколько минут напряженной тишины, и Тревис грубо приказал:
– Идите-ка вы спать, Китти. Ночью предстоит чертовски трудная дорога. И не вздумайте пытаться удрать. Я расставил часовых.
Да, он все так же не доверяет ей, однако дело сдвинулось с мертвой точки. По крайней мере, они уже способны вполне мирно общаться, и это можно считать неплохим началом, а ведь начало обязательно приведет к какому-то концу. Растянувшись на одном одеяле и укрывшись другим, пленница моментально провалилась в глубокий сон, измотанная дневным переходом.
– Прячьтесь! – рявкнул Колтрейн, хватаясь за карабин и соскакивая с седла. Китти ехала на крупе коня у него за спиной, и когда Тревис обернулся, чтобы помочь ей соскочить на землю, то увидел, что пленница уже успела скрыться за толстым стволом дерева.
Задыхаясь от волнения, она тесно прижималась к грубой дубовой коре, моля Бога о том, чтобы капитан Колтрейн и его солдаты погибли в перестрелке, а она обрела бы свободу. Китти не могла допустить и мысли, что пуля может попасть и в нее, – после всего пережитого это было бы в высшей степени несправедливо!
Тем временем выстрелы гремели все ближе, однако, к удивлению Китти, оказалось, что люди Колтрейна и не думают вести ответный огонь. Вскоре стало ясно почему. Из ближайших зарослей раздались крики и ругань, и вскоре трое рядовых из отряда янки выгнали ударами штыков на дорогу двоих крестьян.
– Чертовы простолюдины! – выругался один из янки, с силой толкнув того, что постарше.
– Тише, Бишоп! – одернул рядового капитан, выходя из укрытия. – Дикари не ведают, что творится в мире. Черта с два они вообще когда-нибудь спускались с этих гор…
Крестьянин постарше с вызовом посмотрел на Колтрейна:
– Проклятым янки не место на нашей земле! Чтобы это понять, не обязательно спускаться с гор.
Тревис, не обращая внимания на его слова, внимательно оглядел пленных.
– Стало быть, вы живете где-то неподалеку? – Капитан обратился к тому, что помоложе. Парень молча кивнул. – Ну так ведите нас к себе.
– Вам там нечего делать…
Рядовой по фамилии Бишоп ударил старика прикладом карабина под ложечку, и тот согнулся, охнув от боли. На этот раз Колтрейн не стал вмешиваться.
– Отведи нас к себе. Мы посмотрим, не найдется ли у тебя в хижине сносных припасов и амуниции. А потом отправимся своей дорогой. Будешь послушен – ничего плохого с тобой не случится.
Китти, спотыкаясь, отправилась следом за солдатами, которые вели лошадей в поводу, пока не оказались на небольшом участке земли. Крошечный, но аккуратный домик приютился под сенью огромного вяза. Длинноухий гончий пес, лежавший у порога, подозрительно уставился на незваных гостей, но не двинулся с места.
– Есть кто-то дома? – поинтересовался Тревис, Молодой горец отвечал, что там их семьи – жены и трое маленьких детей.
– Скажи, чтобы вышли наружу и отдали все оружие, которое у вас есть, – приказал капитан.
На крыльце показались две испуганные женщины, за их юбки цеплялись маленькие дети, с любопытством разглядывая прибывших людей. Одна из женщин, маленького роста толстушка, по возрасту соответствовала старику. Вторая казалась довольно миловидной и могла бы считаться хорошенькой, если бы лишения, которыми полна жизнь в горах, не наложили безжалостно печать на весь ее облик.
Тревис с Китти ждали во дворе, пока его солдаты производили поспешный обыск. Корова, несколько цыплят да мул, от которого остались кожа да кости по причине старости и болезни, – вот и все, что удалось обнаружить.
– Проклятие, ловите хотя бы цыплят, – рявкнул Бишоп, сидя в седле. – Зажарим на завтрак. Меня уже тошнит от той жвачки, что мы таскаем в седельных сумках. Да прирежьте, пожалуй, заодно и корову!
Молодая женщина скатилась с крыльца, обливаясь слезами и горестно заламывая руки:
– Пожалуйста, ради всего святого, не режьте нашу корову и не забирайте цыплят! Это все, что у нас осталось… мы и так голодаем! Зима была такая долгая и тяжелая, и если вы заберете последнее – мы не доживем до нового урожая! Пожалуйста!
Она беспомощно цеплялась за ноги Бишопа, и от этого зрелища все внутри у Китти перевернулось. А в следующий миг она увидела, как Бишоп замахнулся прикладом карабина, собираясь ударить крестьянку. Тревис попытался было его остановить, но Китти опередила: не слезая с лошади, она навалилась на солдата всей тяжестью, так что оба скатились на землю.
Ошарашенный Бишоп не сразу понял, что с ним случилось. Придя в себя, он схватил Китти за плечи и стал трясти ее что было сил, яростно ругаясь. Тревис подскочил и оттолкнул солдата в сторону, затем, склонившись над Китти, грубым рывком поднял ее на ноги.
– Вы целы? – спросил он ледяным тоном. Китти не нашла нужным ответить.
Тревис подвел ее к рыдавшей крестьянке и приказал:
– Ступайте в хижину и поменяйтесь с ней одеждой!
– Но это мое единственное платье! – горестно воскликнула женщина. – Мне больше нечего надеть!
– Тебе останется то, что надето сейчас на этой леди. А теперь делай то, что сказано, пока мои люди не тронули твою корову и цыплят. – И он подтолкнул Китти в сторону пятившейся к дому женщины.
– Что вы затеяли? – набросилась на Тревиса Китти, дрожа от ярости. – Зачем вы издеваетесь над бедной крестьянкой? Тем более что отлично знаете: в этой одежде мне удобнее ехать верхом!
– Видите ли, принцесса, – и он наградил ее своей обычной презрительной усмешкой, – женщинам на роду написано носить платья, а не кавалерийские шаровары. А теперь ступайте.
– Черта с два я стану отказываться от той одежды, которая мне нравится! – Она буквально задыхалась от охватившего ее гнева, опасаясь, что в таком состоянии сделает что-нибудь безрассудное, о чем позднее придется пожалеть. – Ни одному мужчине не позволено диктовать мне, что носить! Я всю жизнь ходила в брюках! И не собираюсь грабить эту женщину, забирая последнее платье!
Одним резким движением он схватил ее за ворот рубашки и разорвал ее до пояса. Тут же сверкнули белизной нежные пышные груди. Глазевшие на них солдаты восторженно крякнули, тогда как пленница попятилась, прикрывая руками грудь.
Капитан отчеканил, грозно тряся перед ней пальцем:
– Ступай в дом и сию же минуту переоденься, не то весь путь проделаешь голой!
Китти ничего не оставалось как повиноваться под дружный хохот солдат. От унижения по щекам ее текли горькие слезы, но девушка тут же постаралась взять себя в руки. Она не позволит себе плакать из-за Колтрейна! Никогда! Как бы он ни старался, у него ничего не получится. И если уж кто-то и заплачет, то это будет он, когда в один прекрасный день она приставит дуло к его виску или кинжал к сердцу. Китти поклялась себе всем святым, что отомстит.
Молодая крестьянка уже протягивала пленнице свое платье и при этом, как ни странно, смотрела на нее с откровенной жалостью. Во всяком случае, ненависти в ее глазах не было. Однако Китти все же пояснила:
– Ты же понимаешь, я делаю это против воли! Извини.
– Вы тоже янки? – с интересом спросила крестьянка.
– Еще чего! – раздраженно фыркнула Китти. – Они захватили меня в плен. Как жаль, что ваши мужчины не пристрелили их там, на дороге, – тогда я получила бы свободу.
– И куда вы теперь?
Китти сочла довольно оскорбительным недоверчивый тон, которым был задан вопрос, но ответила:
– Сама не знаю. Вроде бы они что-то говорили про генерала Гранта. Это такой янки. Он командует войском где-то на границе Миссисипи, точно не знаю. Но если все же сюда придут конфедераты, расскажи им, что янки держат в плену Китти Райт… Я родом из Голдсборо, из Северной Каролины, и меня похитил прошлым летом человек по имени Люк Тейт. Запомни все хорошенько!
Китти остановилась, заметив странное выражение лица крестьянки.
– Что с тобой? – с тревогой спросила она.
– Послушайте, мисс Райт! Мне еще и девятнадцати нет, а я успела родить троих ребятишек, четвертого собираюсь. Оно для меня не в диковинку – погодков-то рожать, – но вы такая красавица, и тот мужчина во дворе… ну, который самый главный. И уж такой видный собой! Неужели вам плохо с ним?
Китти изумленно посмотрела на крестьянку. Хотя она сама родилась и выросла в деревне, где царила простота нравов, но ей в голову не могло прийти, что можно позавидовать положению пленницы среди оравы солдат, даже если один из них обладает довольно смазливой внешностью.
Кое-как она натянула на себя злополучное платье. Оно оказалась слишком тесным – особенно в груди. Крестьянка не обладала столь пышными формами. Ее декольте теперь было таким же смелым, как у того платья, в котором Китти явилась когда-то на барбекю к Коллинзам.
– Зачем тебе такое низкое декольте? – поинтересовалась Китти.
– Я просила Тома, чтобы он купил мне красивое платье к Рождеству, в котором не стыдно и леди показаться на званом обеде. И вот он отправился в Нэшвилл и купил это платье.
Китти видела, что Том купил дурно пошитое, кричащее платье, но понимала, что даже такой туалет должен считаться верхом роскоши у этой убогой семьи. Повинуясь внезапному порыву, она крепко обняла крестьянку и промолвила:
– Поверь, мне очень жаль. Желаю тебе удачи, и пусть больше ни один янки не забредет в ваши края!
– Ну что ж, кабы не мои ребятишки, может, кто и пришел бы да забрал меня отсюда! – с неуклюжей игривостью заявила она. Но Китти не слышала ее слов, она стремительно влетела в сияющую чистотой кухню. Хозяйка едва поспевала за ней.
– Где вы держите ножи? – осведомилась пленница, окинув взглядом убого обставленное помещение. Она не собиралась упускать этот шанс. Припрятать под юбкой нож… и вонзить его в спину Тревису Колтрейну, дождавшись подходящего момента.
А потом ищи ветра в поле! Второго такого случая может не подвернуться.
Крестьянка бестолково вытаращила на нее испуганные глаза.
– Да ты что, язык проглотила? – в отчаянии зашипела Китти. – Они вот-вот явятся за мной! Быстро говори, где нож!
Казалось, он возник ниоткуда и тут же заполнил собой весь дверной проем – стальной взор, надменно скривившиеся губы.
– Позвольте, принцесса, разве пристало леди в таком роскошном наряде, как у вас, марать прелестные ручки о какой-то противный нож? Это так неженственно!
Китти схватила со стола тяжелую глиняную чашку и швырнула туда, где всего секунду назад находилось его наглое лицо. Он двинулся вперед, тогда как пленница продолжала швыряться посудой. Одна из чашек угодила прямо Тревису в грудь и разбилась вдребезги, однако он не обратил на это внимания. Но вот тарелки кончились и бежать было некуда, а он грозно навис над ней и, крепко ухватив за запястья, привлек вплотную к себе – так что ее грудь уперлась в застежку грубой шерстяной куртки.
Жарко дыша прямо в лицо, капитан заглянул в самую глубину ее глаз. А потом наклонился и поцеловал, грубо и жадно. Колени у Китти стали ватными, и странное тепло шевельнулось внизу живота, и в тот же миг негодяй отстранился столь резко, что бедняжке едва удалось удержаться на ногах.
– А теперь вон отсюда, и немедленно сесть на лошадь! – рявкнул он тем тоном, которым отдавал приказы своим солдатам. – И не забывайте, что вы – леди и будете работать медсестрой на Союз! Не то я сочту, что южанки вовсе лишены чувства собственного достоинства!
Издевательская ухмылка вернулась на прежнее место, и Китти стремительно выбежала из тесной чистенькой кухни, из этой хижины, подальше от него, и поспешила через двор. Жгучие слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз, и пленница в кровь искусала губы, стараясь овладеть собой. Он не заставит ее плакать! И черт бы побрал его за то, что он посмел пробудить в ней те чувства, на которые имел право один лишь Натан!
Она прижалась лицом к конской шее. Внезапно сильные руки подхватили ее и посадили на спину коня. Тревис не улыбался, когда произнес:
– Китти, в один прекрасный день я заставлю вас заплатить по всем счетам до единого.
Она с ожесточением вонзила пятки в бока животного и поскакала следом за остальными в лесную чащу. Краем уха Китти слышала приказ Тревиса передвигаться лишь в ночное время, чтобы не нарваться на случайного снайпера и не потерять кого-то из отряда. Пленница от всей души пожелала, чтобы этот неведомый снайпер пристрелил капитана, чья ненавистная спина маячила прямо перед ней.
Они остановились на отдых в небольшом, поросшем кустарником овражке. Лошадей отвели пастись и быстро развели небольшой костер. Тревис жестом приказал Китти заняться приготовлением пищи, и она молча повиновалась, ловя на себе жадные пристальные взгляды янки.
Китти возненавидела это ужасное платье. Что ж, вот еще одно доказательство того, что Тревис Колтрейн относится к тем недалеким мужчинам, которые раз и навсегда приговорили женщин носить юбки, сидеть дома, вязать чулки, без конца жаловаться и плодить детей каждый год. При одном виде таких типов Китти делалось дурно. Вот и Натан туда же, оттого-то они так часто и ссорились. Правда, перед тем как уйти на войну, он вроде бы смирился, хоть и неохотно, с тем, что Китти является личностью, а не «украшением общества», как было принято называть молодых девушек.
Колтрейн приказал всем расположиться на отдых и спать – как только стемнеет, они снова двинутся в путь. Китти поймала брошенный в свою сторону алчный взгляд Леона Броуди – но это не укрылось и от Тревиса, который жестом приказал ей расстелить одеяло рядом со старой сосной, под которой устроился сам. Пленница сочла это меньшим злом, чем быть объектом вожделения Леона Броуди. Кроме того, она собиралась разрушить стену, возведенную между ними Тревисом, и усыпить его бдительность, расположив к себе. Тогда она скорее найдет способ бежать.
Растянувшись на одеяле, девушка залюбовалась небесной лазурью. Предгорья Камберлендских гор вообще славились своей красотой.
Кажется, это место зовется Шенадонской долиной. Высоко в небе парил, резко вскрикивая, огромный орел, свободный, как некогда была свободна сама Китти… Придет время, и она вновь обретет свою свободу – коль хватит ума.
Подперев щеку ладонью, она посмотрела на Тревиса, задумчиво наблюдавшего за ней, жуя стебелек травы.
– Вы не могли бы объяснить, куда мы движемся? Меня мучает любопытство, – промурлыкала Китти как можно благозвучнее.
– Навстречу войскам Гранта, к берегам Теннесси. И чем ближе будем подходить, тем больше мятежников будет слоняться по окрестным лесам – вот почему необходима осторожность.
Отвечал он спокойным голосом, и Китти продолжила:
– Вы говорите не так, как все янки, – у вас же незнакомый мне акцент. Откуда вы, Тревис?
Капитан покосился на нее, недоверчиво прищурившись. Но тут же успокоился и негромко промолвил:
– Из Луизианы.
– Так почему же вы воюете за Север? – От удивления она привстала.
– Потому же, почему и твой отец, – резко ответил он. – У меня есть свои убеждения.
– Но у папы был личный счет кое к кому из соседей за то, что его избили до полусмерти и ослепили на один глаз. Правда, он ненавидел рабство всей душой, но не настолько, чтобы отправиться из-за этого на войну. Он был на удивление миролюбивым человеком. Однажды, когда они с Люком Тейтом поспорили все из-за той же войны, тот плюнул отцу в лицо, но папа не тронул его и пальцем. Он только полез в карман, чтобы достать платок и вытереть щеку, а Люк испугался, что там у него револьвер, и стал размахивать ножом.
– А что случилось потом?
– Я выстрелила в него, – просто сказала она, недоумевая, отчего у капитана удивленно распахнулись глаза, – …из папиной винтовки, которую он всегда держал под скамейкой в фургоне. Ох, да не смотрите так на меня! Я всего лишь ранила его в плечо. А потом у нас с ним случилась отвратительная стычка – я защитила негров, которых он стал при мне избивать. Папа как раз пытался помочь бежать им, но их схватил ку-клукс-клан. Всех троих убили.
Она замолкла, ожидая реакции, которая не замедлила последовать:
– Так вы хорошо стреляете?
– Еще как хорошо! – оживилась Китти. – Папа обучил меня всему, что относится к стрельбе. Он часто брал меня с собой на несколько дней в лес, на охоту.
Китти молча следила, как Тревис взял в руки лежавшую в изголовье винтовку и протянул ей:
– Вы когда-нибудь видели такое оружие?
Она отрицательно покачала головой.
– Это скорострельный карабин Спенсера, обладает невероятной убойной силой! Вы умеете с ним обращаться?
Она снова покачала головой, и Тревис пустился в подробные объяснения. Китти выслушала все крайне внимательно и все же не смогла удержаться от вопроса:
– Но скажите на милость, зачем вам учить меня стрелять? Разве вы не боитесь, что я могу вас пристрелить?
– Хотел бы я посмотреть, как у вас это получится, – пожимая плечами, улыбнулся Тревис. – Вы слишком ценная персона, Китти. С вашими познаниями в медицине вы запросто сможете заменить любого врача в полевом госпитале. Однако наш путь лежит через зону боевых действий, и может случиться необходимость отбиваться от мятежников. Я хотел, чтобы вы знали, как пользоваться нашим оружием именно на такой случай.
– Я никогда не подниму оружия на южанина!
– Похоже, вы упустили из виду, что теперь любой мятежник примет вас за янки, – весело расхохотался Тревис, – и наверняка постарается подстрелить! Так что лучше хорошенько приготовиться к защите, если, конечно, вам их хваленое Дело не дороже собственной жизни. Вы, наверное, вообразили, что познали все ужасы ада, пока торчали в неволе у Люка Тейта, но это не так. Настоящий ад вам еще предстоит увидеть, когда окажетесь в гуще боя, где солдаты будут гибнуть рядом с вами один за другим, а их оторванные снарядами руки и ноги летать по воздуху, словно мотыльки. И я очень надеюсь, что вы это выдержите.
– И оттого позаботились напялить на меня платье? – не сдержалась она. – Вы захотели придать мне женственный вид и потребовали изящных манер, и при этом сидите и как ни в чем не бывало рассуждаете, что мне предстоит участвовать в сражении наравне с мужчинами?! Это выглядит по меньшей мере глупо!
– Как раз напротив! Я лелею надежду, что какой-нибудь Джонни Реб[7] обратит внимание на женское платье и успеет подумать, прежде чем выстрелит в женщину.
Так вот, значит, что было у него на уме, а вовсе не тупое желание поставить ее «на место»! Чувство симпатии охватило Китти, но уже в следующую секунду Тревис обдал ее ушатом ледяной воды, добавив:
– А еще я подумал, что одетая в платье вы чаще будете вспоминать, что вы женщина, а не строить из себя мужчину!
Пленница поспешно отвернулась, стараясь скрыть досаду. Если она всерьез намерена завоевать его доверие и притупить бдительность, следует повременить с гневными вспышками и угрозами. Благоразумно решив сменить тему беседы, Китти спросила:
– Расскажите, как вы жили до войны у себя в Луизиане.
– Я ловил рыбу и охотился на болотах.
– Так что же заставило вас пойти воевать?
Колтрейн не спеша стянул через голову пончо, под которым был надет темно-синий мундир янки, снял и его тоже, а потом предложил:
– Взгляните на мою кожу.
Она завороженно посмотрела на широкую, поросшую густыми темными волосами грудь, скользнула взглядом по мускулистым плечам… Тревис был отлично сложен, и Китти невольно залюбовалась им. Спохватившись, она постаралась сосредоточиться на разговоре и пробормотала:
– Она довольно темная. Наверное, вы много бываете на солнце?
– Принцесса, – горько рассмеялся он, – дело в том, что я – французский креол[8], и такая темная кожа у меня от рождения.
– Ну и что? – недоуменно спросила Китти, не понимая, к чему он клонит, но успев заметить выражение гнева и боли в его глазах.
– Моей сестре было всего четырнадцать лет, когда ее похитили торговцы рабами. – Видно было, с каким трудом дается ему каждое слово. – Наших родителей к тому времени уже не было в живых. Я старался прокормиться рыбалкой, и был далеко на болоте, когда они явились за ней. Она была прелестной девочкой, и многие мужчины хотели овладеть ею. Когда я вернулся домой, обнаружил, что ее украли. Я бросился на поиски, горя желанием поймать и убить похитителей…
Его голос беспомощно прервался. В припадке гнева он схватил камень и швырнул в кусты. Наступившая тишина буквально звенела от напряжения, и Китти не сразу набралась храбрости, чтобы спросить:
– И вы нашли ее?
– Эти проклятые ублюдки продали ее в рабство… – Тревис обратил на нее пылающий взор, – и к тому времени как я напал на след, ее успели изнасиловать не меньше сотни подонков! А она не вынесла и покончила с собой.
– Господи Боже… – выдохнула потрясенная Китти и невольно коснулась его руки, желая утешить.
Колтрейн лишь мрачно засмеялся, сбросив ее ладонь:
– Итак, теперь вам должно быть ясно, отчего я с таким пылом воюю против рабства! Ведь эти мерзавцы продали ее как невольницу!
У Китти не нашлось слов. Каждому человеку суждено сражаться со своими собственными демонами, обитающими в его душе, – так часто говорил ее отец. И каждый делает то, что должен делать. У Тревиса Колтрейна есть одни причины, у ее отца – другие, а у самой Китти – третьи.
Прошло несколько минут напряженной тишины, и Тревис грубо приказал:
– Идите-ка вы спать, Китти. Ночью предстоит чертовски трудная дорога. И не вздумайте пытаться удрать. Я расставил часовых.
Да, он все так же не доверяет ей, однако дело сдвинулось с мертвой точки. По крайней мере, они уже способны вполне мирно общаться, и это можно считать неплохим началом, а ведь начало обязательно приведет к какому-то концу. Растянувшись на одном одеяле и укрывшись другим, пленница моментально провалилась в глубокий сон, измотанная дневным переходом.