Хэмбли Барбара. Воинство Рассвета

   Распрямившись, он оглядел стоявших на крыльце своими холодными, медового цвета глазами, которые можно было назвать какими угодно, но только не покорными. Как и у Стюарта из Алкетча, у него была смуглая кожа; Джил подумала, что он больше похож на араба. Левая его рука лежала на инкрустированной бирюзой рукоятке меча. Правая же оканчивалась обрубком цвета слоновой кости, оборудованным двумя посеребренными крюками. Металл тускло блеснул в свете холодного дня, когда он представлял третьего мужчину, возглавлявшего войско.
   В отличие от темнокожих членов императорского рода, этот человек был светлокожим; судя по цвету бровей над зелеными глазами, прежде чем присоединиться к Церкви и побрить череп наголо, он обладал рыжей шевелюрой. Так же как Джованнин и Майя, он носил белоснежные доспехи Церкви. Ваир представил его как Пинарда Сариона, старшего инквизитора армии Алкетча.
   Джил услышала, как в задних рядах кто-то пробормотал с сильным северным акцентом:
   – Ага, прибыл проверить, все ли мы придерживаемся истинной веры!..
   – Покуда мы будем сражаться за них, – ответил ему хриплый голос Гнифта, – им плевать, даже если мы поклоняться палкам или пустым бутылкам. Так что можешь пока спать спокойно, душка Кальдерн, – добавил он не без лукавства.
   – Плевать я хотел на твои палки с бутылками! Уж коли они станут есть нашу кашу, то пусть лучше помалкивают.
   – Верно, – согласилась Мелантрис. – Но держу пари, ты от них этого не дождешься. На что поспорим?
   Ставки были сделаны – Джил давно уже поняла, что гвардейцы спорят на что угодно при первом удобном случае. А в это время на ступеньках Убежища Алвир, выглядевший как Люцифер в выходном наряде, продолжал рассыпаться в любезных приветствиях. Ваир, кажется, был не в восторге оттого, что его люди должны стать лагерем в полутора милях от Убежища, но Стюарт учтиво улыбнулся и сказал:
   – Разумеется, это не относится к личной охране, слугам и членам войскового штаба, не так ли? Прошу простить, что первым упомянул об этой мелочи, ибо вы, несомненно, намеревались сказать об этом сами.
   – Несомненно, – подтвердил Алвир со столь непоколебимой учтивостью, что Джил невольно вспомнила старую басню про юного спартанца и лисицу.
   Стюарт вознамерился проверить, как далеко ему позволят зайти.
   – Надеюсь, это не затруднит доставку нам дневного рациона? Полагаю, что вы все продумали заранее?
   – Это нам еще предстоит обсудить, – любезно пообещал ему канцлер.
   Ваир На-Шандрос кого-то окликнул, и один из офицеров поспешил оставить строй. Ваир выпалил ряд приказов на певучем южном наречии, офицер, низко поклонившись, удалился. Через мгновение вновь зазвучали барабаны, ряды двинулись, следуя за человеком, которого Алвир назначил проводником. Золотой солнечный свет сверкал на копьях колонн.
   – Увечье милорда Ваира не позволило ему преуспеть на избранном военном поприще, – пояснил Стюарт, в то время как все стоявшие на ступенях наблюдали за командором. – Но пробыв несколько лет градоправителем Кхирсрита, а затем возглавив отряд, посланный на усмирение мятежа в городе, он приобрел достаточно опыта, чтобы возглавить этот поход. – Его изящные смуглые пальцы теребили отделку экстравагантных перчаток. – Однако именно я официально считаюсь главой войска, и именно со мной вам предстоит обсуждать окончательные условия союза, который вы желаете заключить с моим дядей.
   Алвир внимательно посмотрел на своего собеседника.
   – Мне казалось, милорд Стюарт, мы уже договорились обо всех условиях.
   Посланник тяжело вздохнул.
   – Я тоже так считал. Но, к сожалению, вернувшись на юг, я получил новые указания от моего дяди. Эта зима оказалась тяжелой, как на севере, так и на юге. Хотя на нас не нападали Дарки, плохая погода вызвала неурожай, и многие отряды, которые мой дядя с удовольствием бы предоставил в ваше распоряжение, брошены на усмирение беспорядков. – Он слегка повернул голову, сверкая бриллиантами, украшавшими мочки ушей. – Но при обоюдном желании обо всем можно договориться, не так ли?
   – Несомненно.
   Последний раз Джил видела такую улыбку, когда наблюдала, как проигравший теннисист пожимал руку победителю чемпионата.
   Командор Ваир спустился к группе людей у основания лестницы. Бледное зимнее солнце отражалось в его полированной золоченой кольчуге, а разноцветная радуга играла на парчовых камзоле и плаще, делая его похожим на яркую смертоносную тропическую рыбку. Изуродованной рукой он подал знак инквизитору Пинарду проследовать с ним на крыльцо Убежища. Но этот жест оборвался на середине, лицо посуровело, а в тусклых глазах внезапно промелькнул огонек застарелой ненависти.
   Среди гвардейцев у подножия лестницы он заметил Ингольда.
   – Ты... – прошептал он.
   Ваир медленно двинулся вперед, и негромкий гул голосов гвардейцев, поднявшийся, когда они услышали, что телохранители будут расквартированы в Убежище, внезапно стих. Крюки сверкнули на солнце, – это командор взмахнул обрубком руки. Без видимой поспешности Ингольд перехватил их своим прочным, как железо, деревянным посохом. Брови волшебника нахмурились, лицо выглядело озадаченным.
   – Ты меня не помнишь? – прошептал командор.
   Алвир поспешил вмешаться.
   – Милорд Ваир, это Ингольд Инглорион, глава Совета Магов и Архимаг... – произнося этот витиеватый титул, его голос звучал почти насмешливо, – ...волшебников Запада.
   – Мы встречались, – сквозь зубы прошипел Ваир.
   Внезапно глаза Ингольда расширились: он узнал командора.
   А тот с горечью продолжил:
   – Так, значит, ты колдун. – Его крюки стукнули о посох. – Как же я сразу не догадался, что лишился руки и всякой надежды на боевую славу из-за проклятого колдовства!..
   Ингольд вздохнул.
   – Отнюдь не волшебство позволило мне в тот день одолеть вас, милорд командор, – спокойно произнес он. – Я тогда еще не стал магом, и все преимущества были на вашей стороне.
   – Ты никогда не владел мечом лучше меня! – усмехнулся Ваир. – К тому же, ты был в ту пору уже взрослым мужчиной. Разве бывает, чтобы маги столь поздно открывали свои способности? – Он повернулся к смущенному Алвиру, оскалив зубы в презрительной усмешке. – Так, стало быть, это ваш... союзник? – процедил он. – Ваше оружие против Дарков? Смотрите, милорд, как бы оно не обернулось против вас и не отсекло ту руку, что держит его.
   С этими словами командор расчистил себе путь среди стоявших на ступенях и поднялся к воротам, где его ждали Стюарт и Пинард.
   Бросив на Ингольда взгляд, полный жгучей ненависти, Алвир поспешил к ним.

* * *

   Близился закат. Стоя на холме, там, где располагались пещеры, Джил наблюдала за Убежищем. Мужчины и женщины спешили из леса, волоча на спине вязанки дров. Счастливые обладатели коров или коз направлялись к заборам, отгораживавшим загоны для скота и хлева, на вечернюю дойку. Настало время и ей возвращаться восвояси.
   Весь день Джил прочесывала секретные уровни Убежища, собирая видеозаписывающие кристаллы. Джил знала, что скорее всего проведет ночь за терпеливым изучением собранного, кристалл за кристаллом. Тело молило о сне, но она прекрасно понимала, что до дня зимнего солнцестояния осталось менее двух недель, а после этого армия выступит, так и не разгадав загадку прежнего поражения Дарков.
   Так что вместо отдыха она предпочла совершить небольшую прогулку по морозу и дала себе обещание, что обязательно поспит, но только после того, как немного поработает.
   В верхней части долины завыли волки, и мысли Джил перекинулись на лошадей южан и на котел с провиантом, который они взяли с собой.
   Ну, от этой угрозы они вполне смогут защититься... Она поплотнее запахнулась в плащ и поспешила по широкой утоптанной дорожке, которая вела обратно к Убежищу. Температура падала, с вершин, с серых, вечно скрытых облаками ледников, подул ветер.
   – Джил-Шалос!
   Серый туман между деревьями, казалось, немного поредел, и из него выступила высокая фигура Ледяного Сокола.
   – Гуляешь?
   – Собираю ромашки, – ответила она, и он осклабился.
   Одетый в знакомую черную форму королевской стражи, он казался таким же, как и тогда, когда Джил впервые встретила его в шумном хаосе Карста. Он уже избавился от костей в волосах, и длинные белые косички ровно висели вдоль спины. Единственной приметой того, что он кочевал с Всадниками, оставался легкий загар и настороженность в глазах.
   – Я тоже искал ромашки, – спокойно сказал он, – только я искал их дальше, вдоль утеса, около озера под тем местом, где расположены пещеры.
   – Стюарта там нет, – пожала плечами Джил.
   Точеные ноздри ее собеседника слегка раздулись.
   – Рано или поздно появится.
   Он как кошка обходил замерзшие лужи, почти бесшумно ступая по взрыхленному по краям дороги снегу.
   – И когда это случится, поверь мне, сестра, он будет мечтать хотя бы о половинной дозе того яда, который подсыпал мне в ту ночь у реки.
   – Я все гадала, как ему удалось с тобой справиться, – немного помолчав, сказала она.
   Ледяной Сокол усмехнулся.
   – Не знаю, хотел ли он меня отравить, или просто усыпить. В долине, под открытым небом, нет никакой разницы. – Его бесцветные глаза внезапно сверкнули как льдинки. – Для него было бы лучше, если бы он довел дело до конца.
   Джил вздохнула. Она не стала бы ничего говорить, ибо знала, как близок к смерти был Ледяной Сокол, но... если Стюарт умрет, то командующим армии станет Ваир На-Шандрос. «Это меня совершенно не касается, – с отчаянием подумала она. – Я уберусь отсюда еще до вторжения, а что тут случится после – пусть разбираются сами». Однако она вспомнила ту ненависть, которая светилась в глазах Ваира, когда он разговаривал с Ингольдом на ступенях Убежища, и ее передернуло.
   – Странно все же, что Стюарт не удосужился убедиться, что ты мертв, – заметила она. – Если уж он взял с собой в дорогу яд, значит, с самого начала собирался его использовать.
   – Не обязательно. – Ледяной Сокол пожал плечами. – На юге все по-иному. Такой человек как Стюарт носит с собой яд как нечто само собой разумеющееся.
   Почему-то Джил вспомнились изящные, разодетые, увешанные драгоценностями люди, которых она видела в кристалле, во время древней церемонии на причале... Интересно, они тоже были отравителями?
   – Расскажи мне про юг, – попросила она.
   Он поморщился.
   – Мужчин ты видела сама. Юг – земля многоцветья. Люди наряжаются, как попугаи. Цветы пурпурные, с желтыми прожилками... прямо как в бредовых снах. И даже муравьи там всех цветов радуги.
   Его высокий выразительный голос рисовал в ее мозгу удивительно четкие цветные картины.
   – Море там теплое. Алкетч – страна джунглей, пальм и многомильных нетронутых белых песчаных берегов. На западе – горы, неприступные, как стена. – Его рука очертила туманный горизонт. – И люди там тоже разных цветов кожи: черные, красные, золотистые. В пищу кладут слишком много специй, воняют пастой для удаления волос, а к женщинам относятся как к скоту. И на юге нет Дарков.
   – Почему?
   Он пожал плечами.
   – Спроси Дарков. Спроси Ингольда. Спроси леди Джованнин. Она тебе скажет: это потому, что в Империи так сильна Церковь и там верят в Истинного Бога. Местами ходят какие-то странные слухи... но это всего лишь россказни. Якобы где-то пропадают люди, или кто-то видел что-то странное... Однако все, с кем я разговаривал на юге, похоже, полагают, что нашествие Дарков – это нечто вроде чумы, свалившейся на север.
   Джил притихла, встревоженная случайно всплывшим в памяти воспоминанием. Что-то такое говорил Ингольд...
   – Однако, – возразила она наконец, – Унголард, старик-ученый из Алкетча, который вступил в Совет Магов, сказал, будто Логово есть под развалинами старого города в джунглях, недалеко от тех мест, где он родился. И еще он сообщил, что архивы их империи тоже не сохранили никаких записей о древних временах... как и здесь, у нас.
   Светлые брови ее собеседника изогнулись. Ледяного Сокола не слишком интересовали хроники и книги.
   – Как долго живет пергамент? – спросил он. – Даже слова, высеченные на камне, могут быть стерты. На юге слишком жарко, там ничто не может сохраниться навечно.
   – А к каким временам возводят свою историю твой народ? – поинтересовалась Джил.
   Ледяной Сокол улыбнулся.
   – Ко дням богов, – тихо ответил он. В его ровном голосе она уловила эхо песен шаманов, звуков тундры и ледяных полей, приносимых ветром. Его голос почти выпевал слова, как будто они приходили к нему из далекой памяти о его диком детстве среди своего народа. – К тем дням, когда дождь пал на траву и человек вышел из проросшего семени. К тем дням, когда еще не слагались Длинные Песни, ибо малым было число героев. К тем дням, когда Владыка Солнца сдвинул Ледяную Стену, чтобы создать Море Трав, где могли бы жить люди, руками наловил в воздухе птиц и из них сотворил нам коней.
   Джил нахмурилась, какая-то мысль шевельнулась в дальнем уголке ее сознания. Что-то в этом негромком хрипловатом голосе... что-то в словах Томека Тиркенсона, сказанных во время снегопада в ущелье... Холмы Гая над гаванью с тропическими деревьями... отпечаток сандалии, оставшийся в пыли пещеры...
   Она вспоминала теплые гнилостные испарения в Долине Тьмы и темно-синие глаза Минальды, сквозь слезы глядящие в прошлую жизнь...
   Джил застыла на месте и незряче уставилась в серую холодную даль. Догадка поразила ее, как удар молнии.
   С той же уверенностью, с какой она помнила свое имя, Джил теперь могла ответить, почему восстали Дарки.

ГЛАВА 8

   – Северные льды, – задумчиво произнес Ингольд, сцепив покрытые шрамами пальцы. Он словно что-то пытался разглядеть за стенами своей тесной каморки. – Лохиро говорил о них перед смертью. Самая суровая зима на памяти человечества... – Он посмотрел на Джил. – Невероятное объяснение... Ты можешь это доказать?
   – Не знаю! – в отчаянии она развела руками. Объяснение заняло у нее довольно много времени, так как старик был не знаком со многими понятиями и терминами из тех, что она использовала, но когда она окончила, его лицо помрачнело. – Я уверена в своей правоте. Это единственное объяснение, которое включает все: почему Дарки покинули свои логова, расположенные на севере, и почему на юге они никогда не появляются. Я не могу указать на какое-то единственное доказательство и сказать: «Вот в чем причина». Но... я уверена.
   Под седой щетиной у Ингольда заходили желваки. Джил подумала, что в последние дни он выглядел очень усталым, вымотанным и ослабевшим, как будто постоянно жил со страхом в душе или с тайным знанием, которое было ему не под силу.
   – Алвиру это не понравится, – вздохнул Ингольд. – Ты сможешь представить доказательства до Зимнего празднества?
   – Попытаюсь.
   В последующие дни обитатели Убежища Дейра почти не видели Джил. Ее друзья из королевской стражи, Ледяной Сокол, Сейя, Мелантрис общались с ней только во время тренировок, которые она по-прежнему посещала. Иногда в маленькую комнатку в казармах королевской стражи, где Джил занималась научными изысканиями, заходила Минальда и болтала с ней, дожидаясь, когда Руди закончит свои дела в лаборатории. Руди тоже навещал ее, он приносил обед из кухни королевской стражи и напоминал ей, что надо поесть. Но мысли Джил витали где-то очень далеко.
   Ингольд старался помочь ей. Его часто можно было застать у нее в каморке; маг сидел на ковре, скрестив ноги, занятый изучением хроник Кво. Но большую часть времени Джил проводила в одиночестве, слыша, как в коридорах меняется стража, и не зная, продолжается ли день или уже наступила глубокая ночь.
   Порой она заходила в общую залу побеседовать с шаманом Белых Всадников, Тенью Луны, или с Унголардом, застенчивым темнокожим ученым, который оставил университет в Кхирсрите и приехал к Ингольду. Однажды она долго расспрашивала Кальдерна, здорового, смуглого стражника из северян, о его детских годах, а однажды целый день провела на четвертом уровне в Церкви, где заправлял своим неряшливым выводком пенамбрийцев Майя. Долговязый прелат терпеливо отвечал на вопросы, не вдаваясь в подробности, зачем ей это понадобилось.
   В один из вечеров, когда молодые маги в общем зале были заняты тем, что забрасывали горящие шары в кольца, она отозвала в сторону Кта, и он дрожащим голосом поведал ей о некоторых странных вещах, которые наблюдал собственными глазами, пока соблюдал обет молчания в Геттлсендских пустынях, и о том, что ему рассказывали дуики.
   – Я не знала, что дуики способны о чем-то говорить, – удивилась Джил.
   – Ни на что они не способны, – проскрипел из-за занавешенных дверей кухни голос Нан. Старая колдунья высунулась из-за серой мешковины, ее глаза угрожающе сверкали. – Дуики – бессловесные животные, что бы ни болтал о них этот старый шарлатан. Я гоняю их со двора метлой, этих трусливых гадких воров, этих мерзких пожирателей ящериц...
   – Если ты гоняешь их метлой, – с неожиданной горячностью возразил Кта, – то они, конечно, не станут с тобой говорить.
   – Уж скорее мой осел научится болтать языком, чем они, – огрызнулась Нан.
   – По крайней мере, они не злобствуют попусту, как многие старухи, – отрезал отшельник, в его ягодно-черных глазках загорелись веселые искорки.
   – Пах!
   – Пух!
   Ведьма и отшельник обменялись ритуальными жестами, словно швыряя друг в друга заклинания, и Нан исчезла за занавесом так же внезапно, как и появилась. Кара, она сидела в дальнем углу у очага, занимаясь рукоделием, только вздохнула. А уже через мгновение можно было слышать голос ее матери, извергавший проклятия на огонь в кухонной плите, который погас так не вовремя.
   И все же чаще всего вечера Джил проводила в маленькой наблюдательной комнатке, рядом с лабораторией Руди, уставившись на стол с кристаллами, одна ее рука лежала на выросшей за последнее время кучке кристаллов, другой она делала заметки о том ярком, сверкающем мире, полном солнца, интриг и цветов, который безвозвратно ушел в прошлое.
   Минальда предоставила в ее распоряжение летописи королевского рода Гая, где на черных кожаных потертых переплетах был вытеснен золотой орел. Королевский герб невольно напомнил ей об Элдоре. Она вспоминала, как однажды видела этого человека, высокого и сурового; на золотом орле, вышитом на черном мундире, играл отсвет свечей, когда он склонился над кроватью спящего сына, ей вспомнился холод той ужасной ночи.
   «Король имеет право умереть со своей страной...» – сказал Элдор.
   Он только попросил Ингольда спасти сына.
   Ингольд выполнил его просьбу. Дворец пал; на следующее утро Янус вынул меч с отделанной рубинами рукояткой из рук трупа, который невозможно было опознать, и принес беженцам в Карст известие, что король мертв.
   Тогда, в ночь падения дворца, Минальда и многие другие были захвачены в плен Дарками. Ледяному Соколу и горстке гвардейцев удалось отбить Минальду лишь на ступенях лестницы, ведущей в Логово. Немудрено, что двое суток после этого Альда была вне себя от страха и горя. Удивительно, как она вообще уцелела и сохранила здравый рассудок. Впрочем, Джил давно заметила, что под внешней мягкостью и застенчивостью Минальды скрывается решительная, сильная натура.
   А сейчас настало ужасное, тревожное время. Слухи, которые передавали Джил гвардейцы, были противоречивыми и не слишком правдоподобными: южане собираются домой, не рискуя ввязываться в битву за Гай; у Ваира есть вторая армия, которая нападет на Убежище, как только его защитники выступят в поход; Гай будет управляться от имени императора, как только его отобьют; Алвир принес присягу вассала посланнику; существует план, по которому убьют канцлера, приведут к власти Джованнин и установят теократию. Не успевал умереть один слух, как на его месте рождались три новых.
   Минальда делала все, что было в ее силах, чтобы погасить эти сплетни, она проводила большую часть своего времени на четвертом и пятом уровнях, где воины Томека Тиркенсона спали на полу в залах и кладовках, которые и так уже были переполнены беженцами из Пенамбры. Джил видела, что Минальда находится на пределе своих сил и возможностей. Напряжение сказывалось на ней, и в их отношениях с Руди теперь сквозило лихорадочное отчаяние, от которого у Джил сжималось сердце.
   Но в те дни в Убежище слухи были не единственным злом. Жестокая ненависть людей Дарвета к алкетчцам возродилась с новой силой. Особенно это чувствовалось среди воинов Геттлсенда и жителей Пенамбры, которые обитали по соседству с Империей. У некоторых воинов семьи были убиты или уведены в рабство приграничными разбойниками Алкетча, встречались и жители Пенамбры, чьи дома и скарб были разграблены алкетчскими налетчиками. Жестокие драки стали обычным явлением.
   Расовая и политическая ненависть были не единственными причинами ссор. Мало кто из маркитанток решился последовать на север за войском. Из уст в уста передавались ужасные истории о том, как женщины или даже подростки были изнасилованы где-нибудь в лесу, а то и вообще в задних коридорах самого Убежища, поэтому стало считаться опасным ходить в одиночку. Однажды трое плосколицых островитян напали из засады на Джил, когда та возвращалась от Минальды. Она рассказала об этом Янусу, но только для того, чтобы предотвратить досужие домыслы, которые могут возникнуть после того, как обнаружат трупы.
   Образовались своего рода анклавы. Ни один южанин, даже по делу, не осмеливался подняться выше третьего уровня Убежища. Ингольд был единственным волшебником, который ходил в управляемые Церковью лабиринты в восточном конце Убежища, где Джованнин и инквизитор Пинард держали совет, окруженные бритыми молчаливыми воинами-монахами. Джил обнаружила, что очень неспокойно себя чувствует каждый раз, как он туда отправляется. Сведения о сферах разделения власти между церковными властями и гражданским правительством вычитывались в древних записях в заветной библиотеке Джованнин и горячо обсуждались на Совете. Более того, Джил узнала о песенке, которая была популярна среди королевской стражи: в ней описывались сексуальные наклонности алкетчских вождей. Веселенький марш насвистывался стражей во всех коридорах даже глубокой ночью, и от этого делалось только хуже.
   – Не знаю, сколько еще я могу это выдержать, – заявила как-то вечером Минальда, сидя на покрытой овчиной скамье, за письменным столом Джил. Тир сладко спал, прижавшись к ее боку. – Словно ждешь удара молнии и не знаешь, куда и когда она ударит. Алвир и Стюарт совещаются между собой и приносят мне на подпись соглашения, о которых они уже полностью договорились, а я ничего с этим не могу поделать. – Ее руки беспокойно теребили черную куртку с нарисованным золотым орлом рода Дейра, которую Руди сшил специально для нее. – Я чувствую себя такой беспомощной.
   Джил молчала. Задумавшись, она чертила палочкой на восковой дощечке для заметок узоры, напоминавшие рыбьи скелеты. Ее пальцы отбрасывали резкую черную тень на гладкую полупрозрачную восковую поверхность. Снаружи из общей комнаты доносился насмешливый голос Нан и раздраженный – Томека Тиркенсона.
   – Отстань, женщина! Я что, не могу поздороваться с твоей дочерью, без того чтобы ты не кудахтала рядом, как наседка?
   Джил подняла глаза и встретилась взглядом с Минальдой.
   – Твой брат настаивает на этом союзе, не так ли?
   Минальда вздохнула и откинула с лица волосы.
   – Он как... как влюбленный, Джил. Ты знаешь, Стюарт привез с Юга подарки, вещи, которых у нас не было со времен падения Гая... отрезы бархата, музыкальные инструменты, книги. Он подарил мне вот это...
   Она приподняла подол темной юбки и продемонстрировала остроконечные атласные туфельки, отделанные парчой и жемчугом.
   – Алвир часами напролет твердит о торговле с Югом, о восстановлении той цивилизации, которую мы потеряли. Знаешь, Алвир всегда мечтал иметь все самое лучшее. Он любит красивые вещи, удобства и изящество. Суровая жизнь в Убежище раздражает его, как ноющая рана. Ты сама это знаешь. Ты же его видела.
   Джил подумала о безупречных нарядах канцлера, о роскоши, которой тот себя окружает, о запахе мыла и духов. Всем этим он словно бы возводил себя на пьедестал, возносясь над подданными. Однако Альда, запросто носившая простые крестьянские платья, все же пользовалась куда большей любовью и уважением.
   – Но дело даже не в этом, – спокойно продолжала Минальда. – Если мы намерены напасть на Дарков, делать это нужно сейчас. Кто знает, что может случиться к весне? Из всех правителей королевства только Томек Тиркенсон отозвался на призыв Алвира, но ведь известно, что, по крайней мере, еще четверо уцелели. Алвир прав в одном: если нам удастся отбить посевные поля вокруг Гая, мы сумеем установить с Алкетчем торговый союз, и на следующий год они не придут сюда как завоеватели.
   Джил подавила желание высказаться по этому поводу и принялась зачеркивать нарисованные на воске узоры.
   В комнате вспыхнул колдовской огонь, бросив отблески на сероватых гранях кристаллов для видеозаписи. Вошел растрепанный и небритый Руди, с красными от переутомления глазами. Умывался он, явно не глядя в зеркало, и на лице остались пятна сажи.
   – Привет, синий чулок, – бросил он Джил, а затем склонился, чтобы поцеловать Минальду, и сжал ее в объятиях с радостью и отчаянием.