Нора возмущенно произнесла:
— Это ужасно. Вы хотите сказать, что они и в самом деле...
Я похлопал ее по руке.
Морелли сказал:
— От них трудно ожидать чего-либо другого. — Он растянул распухшую нижнюю губу, изображая, должно быть, скорбную улыбку. — Все не так страшно, когда этим занимаются двое или трое из них.
Нора повернулась ко мне.
— Ты тоже принимал участие в подобных вещах?
— Кто? Я?
Держа в руках стул, к нам подошел Стадси.
— Здорово они его разукрасили, а? — сказал он, кивнув в сторону Морелли. Мы подвинулись, и он уселся. Затем Стадси снисходительно ухмыльнулся, бросив взгляд на Нору и на ее стакан. — Думаю, в забегаловках на вашей хваленой Парк Авеню вряд ли подают лучшие напитки — зато здесь вы платите всего пятьдесят центов за маленькую порцию.
Улыбка Норы выглядела довольно жалко, но все же это была улыбка. Под столом она наступила мне на ногу. Я спросил Морелли:
— Вы знали Джулию Вулф, когда она жила в Кливленде?
Он искоса посмотрел на Стадси, который, откинувшись на спинку стула, обозревал помещение, где прямо на глазах росли его доходы.
— И когда ее звали Рода Стюарт? — добавил я. Он посмотрел на Дороти.
— Можете говорить спокойно, — сказал я. — Она — Дочь Клайда Уайнанта.
Стадси прекратил обозревать помещение и во весь рот улыбнулся Дороти.
— Правда? А как поживает ваш папочка?
— Но я же его не видела с тех пор, когда была маленькой девочкой, — сказала она.
Морелли смочил кончик сигареты и вставил ее между распухшими губами.
— Я сам из Кливленда. — Он зажег спичку. Глаза его были тусклыми — он изо всех сил старался, чтобы они казались тусклыми. — Тогда ее звали совсем не Рода Стюарт, а Нэнси Кейн. — Он опять взглянул на Дороти. — Ваш отец об этом знал.
— А вы знаете моего отца?
— Мы однажды с ним беседовали.
— О чем? — спросил я.
— О ней. — Спичка в его руке догорела до самых пальцев. Морелли бросил ее, зажег новую, прикурил и вопросительно посмотрел на меня, подняв брови и наморщив лоб. — Думаете, можно?
— Конечно. Здесь нет никого, перед кем бы вы не могли говорить.
— О'кей. Он страшно ревновал. Я хотел набить ему морду, но она не позволила. Она была права: ведь Уайнант был источником ее доходов.
— Как давно это было?
— Шесть-восемь месяцев назад.
— А вы видели его после того, как ее убили?
Он покачал головой.
— Я вообще видел его всего пару раз, и та встреча, о которой я вам рассказываю, была последней.
— Она утаивала от него деньги?
— Мне она об этом не рассказывала. Думаю, что утаивала.
— Почему?
— У нее была голова на плечах — и совсем не глупая притом. Где-то же она доставала деньги. Однажды мне понадобилось пять тысяч. — Он щелкнул пальцами. — Наличными.
Я решил не спрашивать, вернул ли он ей эти пять тысяч.
— Быть может, он сам их ей дал.
— Конечно — быть может.
— Вы рассказали об этом полиции? — спросил я.
Он презрительно усмехнулся.
— Они надеялись, что смогут выбить из меня информацию. Спросите их, что они сейчас по этому поводу думают. Вы — нормальный парень, а не... — Он оборвал фразу и взял пальцами сигарету, до того зажатую между губами. — Опять этот мальчик уши развесил, — проговорил Морелли и, протянув руку, дотронулся до уха мужчины, который, сидя за одним из столиков, между коими мы приютились, все дальше и дальше откидывался назад, приближаясь к нам.
Мужчина подскочил и повернул испуганное, бледное, помятое лицо в сторону Морелли.
— Втяни-ка свое ушко — хватит полоскать его в наших стаканах.
Заикаясь, мужчина пробормотал:
— Я не-не имел в виду н-ничего дурного, Шеп. — Он вдавил живот в край стола, стараясь как, можно дальше отодвинуться от нас, что, однако, не помогло ему удалиться за пределы слышимости.
Морелли сказал:
— Многие люди никогда не имеют в виду ничего дурного, но это не мешает им делать всякие гадости. — Он вновь обратился ко мне. — Я готов рассказать вам все — малышки нет в живых, и ей ничто уж не повредит, — но этим костоломам из полиции не удастся вытянуть из меня ни слова.
— Отлично, — сказал я. — Расскажите мне о ней: где вы познакомились, чем она занималась до того, как связалась с Уайнантом и где он ее нашел.
— Мне нужно выпить. — Он, не вставая со стула, повернулся и позвал: — Эй, гарсон — ты, с брюшком на спине!
Официант, которого Стадси назвал Питом — на спине у него было нечто вроде горба, — протолкался сквозь толпу и, улыбаясь и с обожанием глядя на Морелли, склонился над нашим столиком.
— Что угодно? — Он громко цыкнул зубом. Мы заказали напитки, и официант удалился. Морелли сказал:
— Мы с Нэнси жили по соседству. Старый Кейн владел кондитерской лавкой на углу улицы. Время от времени она приворовывала для меня сигареты. — Он рассмеялся. — Однажды ее папаша чуть дух из меня не вышиб за то, что я научил ее при помощи куска проволоки доставать из телефона-автомата монетки. Он был, что называется, старой закалки. А мы, пожалуй, еще только в третий класс ходили. — Он опять засмеялся хриплым басом. — За углом строили жилые дома, и чтобы отплатить ему, я хотел стащить со стройки кое-какие материалы, подбросить их в его подвал, а затем сообщить о материалах постовому полицейскому Шульцу, однако она не позволила мне этого сделать.
Нора сказала:
— Похоже, в детстве вы были просто лапонькой.
— Точно, — с умилением проговорил он. — Послушайте, однажды, когда мне было не больше пяти...
Женский голос над нашими головами произнес:
— Я так и знала, что это вы.
Я поднял глаза и увидел рыжеволосую Мириам, которая явно обращалась ко мне. Я сказал:
— Привет.
Подбоченившись, она мрачно смотрела на меня.
— Итак, вы решили, что он слишком много знает.
— Может, Нанхейм и правда много знал, однако он удрал по пожарной лестнице, зажав ботинки под мышкой, прежде чем успел нам хоть что-нибудь рассказать.
— Чушь!
— Ну хорошо. Какие же из тех сведений, которыми он располагал, по-вашему, нас больше всего не устраивали?
— Он знал, где находится Уайнант.
— Правда? И где же он находится?
— Я не знаю. Об этом знал Артур.
— Жаль, что он нам не сказал. Мы...
— Чушь! — опять сказала она. — Вы знаете, и полиция тоже знает. Кого вы хотите одурачить?
— Я никого не пытаюсь одурачить. Я не знаю, где находится Уайнант.
— Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не надо делать из меня дурочку. Бедняга Артур думал, что эти сведения принесут ему много денег. Он и не представлял, к чему все это приведет.
— Он говорил вам, что знает? — спросил я.
— Я не настолько тупа, как вы думаете. Он сказал мне, что располагает кое-какими сведениями, которые принесут ему большие деньги, и я видела, чем все это обернулось. По-моему, не так уж трудно угадать, что получится, если сложить два и два.
— Иногда получается четыре, — сказал я, — а иногда двадцать два. Я не работаю на Уайнанта. И не надо опять говорить «чушь». Вы хотите помочь...
— Нет. Он был стукачом и пытался провести людей, которым сам же стучал. Он получил по заслугам, однако, не думайте, будто я забуду, что оставила его наедине с вами и Гилдом, и вскоре после того его нашли мертвым.
— Я наоборот хочу, чтобы вы ничего не забывали. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, не было ли...
— Мне надо идти, — сказала она и удалилась. Походка ее была в высшей степени грациозна.
— Не хотел бы я иметь дело с этой дамочкой, — задумчиво сказал Стадси. — Она горше самого горького лекарства.
Морелли подмигнул мне.
Дороти коснулась моей руки.
— Я не понимаю, Ник.
— Ничего, — сказал я и обратился к Морелли: — Вы рассказывали о Джулии Вулф.
— Ага. В общем, старый Кейн выгнал Нэнси из дома после того, как в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати она попала в какую-то историю с учителем колледжа. Нэнси сошлась с парнишкой по имени Фэйс Пепплер — он был бы умницей, если бы не болтал так много. Помнится, однажды мы с Фэйсом... — Он оборвал фразу и откашлялся. — В общем, Фэйс и Нэнси держались вместе — с ума сойти! — лет пять или шесть, не считая того времени, когда он служил в армии, а она жила с другим парнем, имени которого я не припомню — он приходился двоюродным братом Дику О'Брайэну, был костлявым, темноволосым и любил выпить. Но как только Фэйс пришел из армии, Нэнси вернулась к нему, и они опять были неразлучны, пока их не сцапали за то, что они пытались шантажировать какого-то чудака из Торонто. Фэйс взял все на себя и помог ей отделаться шестью месяцами — основной срок впаяли ему. Не так давно я слышал, что он до сих пор в тюрьме. Я виделся с Нэнси после того, как она вышла — она взяла у меня взаймы пару сотен, чтобы уехать из города. Затем я получил от нее весточку, когда она вернула те две сотни: Нэнси писала, что теперь ее зовут Джулия Вулф, и ей нравится жить в большом городе: а Фэйсу, я знаю, она писала постоянно. И вот, в двадцать восьмом году, перебравшись сюда, я решил ее навестить. Она...
Мириам вернулась и встала рядом с нашим столиком, подбоченившись так же, как и в прошлый раз.
— Я поразмыслила над вашими словами. Вы, наверное, думаете, что я совсем тупая.
— Нет, — сказал я, но получилось это не очень правдиво.
— У меня есть подозрение, что я не настолько тупа, чтобы поверить тем побасенкам, которыми вы меня пытались тут накормить. Я пока еще вижу то, что находится у меня прямо перед носом.
— Ну хорошо.
— Ничего хорошего! Вы убили Артура и...
— Не так громко, девочка. — Стадси поднялся и взял ее за руку. Голос его звучал успокаивающе. — Пошли. Я хочу с тобой поговорить. — Он повел ее к стойке бара.
Морелли опять подмигнул.
— Ему такие нравятся. Итак, я навестил ее, когда перебрался сюда, и она рассказала, что работает с Уайнантом, что он без ума от нее, и, что она вообще недурно устроилась. Судя по всему, за те шесть месяцев, которые она сидела в Огайо ее обучили стенографии, и Джулия решила, что это, возможно, открывает перед ней кое-какие перспективы — ну, понимаете, вдруг ей удастся устроиться на работу в таком месте, где однажды все выйдут, оставив ее наедине с открытым сейфом. Одно агентство направило ее поработать пару дней на Уайнанта, и она сочла, что, по всей видимости, выжмет из него больше, если останется с ним и будет тянуть помаленьку, нежели чем, прихватив все, подвернувшееся под руку, тут же улизнет, и потому она постаралась сделать все как надо и прочно охомутала Уайнанта. У нее хватило ума сказать ему, что она отсидела и теперь пытается завязать и все такое прочее, чтобы не испортить себе малину в случае, если он вдруг узнает о судимости, поскольку, по словам Джулии, адвокат Уайнанта косо на нее поглядывал и в любой момент мог покопаться в ее прошлом. Не знаю точно, чем она там занималась, вы понимаете, так как это было ее дело, и она не нуждалась в моей помощи, и потом, хоть мы и были в какой-то степени дружками-приятелями, она бы вряд ли стала рассказывать мне что-нибудь такое, о чем я мог бы однажды захотеть побеседовать с ее боссом. Поймите, она не была моей девушкой или чем-нибудь еще в этом роде — мы просто были старыми друзьями, которые еще в детстве играли вместе. В общем, я встречался с ней время от времени — мы нередко заглядывали сюда, — пока Уайнант не поднял из-за этого страшный шум, и тогда она сказала, что собирается наши встречи прекратить, так как не желает терять теплое местечко из-за нескольких коктейлей, выпитых в моем обществе. Вот так оно и было. Это произошло, кажется, в октябре, и Джулия сдержала свое слово. С тех пор я ее ни разу не видел.
— С кем еще она встречалась? — спросил я. Морелли покачал головой.
— Не знаю. Она не очень любила рассказывать о своих отношениях с людьми.
— На руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантом. Вам что-нибудь о нем известно?
— Ничего кроме того, что получила она его не от меня. Джулия не надевала кольцо, когда мы с ней встречались.
— Как вы думаете, не собиралась ли она опять сойтись с Пепплером после его выхода из тюрьмы?
— Возможно. Похоже, она не очень страдала от того, что он сидит, однако ей нравилось работать с ним, и думаю, они вполне могли бы опять объединиться.
— А как насчет двоюродного брата Дика О'Брайана — ну, того долговязого черноволосого пьянчужки? Что с ним стало?
Морелли удивленно воззрился на меня.
— Откуда я знаю?
Стадси вернулся один.
— Может, я ошибаюсь, — усаживаясь, сказал он, — но мне кажется, что из этой гусыни можно еще что-нибудь сделать, если взяться как следует.
— Особенно если взяться за горло, — сказал Морелли.
Стадси добродушно ухмыльнулся.
— Нет. Она хочет чего-нибудь добиться: например, усердно посещает уроки пения.
Морелли взглянул на свой пустой стакан и сказал:
— Должно быть, твои адские напитки оказывают благотворное воздействие на ее голосовые связки. — Он обернулся и крикнул Питу: — Эй, ты, с рюкзаком на спине, принеси еще одну. Завтра нам надо петь в хоре.
Пит сказал:
— Сию минуту, Шеппи. — Когда Морелли к нему обращался, выражение апатии и скуки исчезало с морщинистого сероватого лица официанта.
Невероятно толстый светлый мужчина — до такой степени светлый, что казался альбиносом, — сидевший за одним столиком с Мириам, подошел и тонким, дрожащим, почти женским голосом обратился ко мне:
— Значит, вы и есть тот самый парень, кто провернул это дело с малышом Артуром Нанхей...
Морелли ударил толстяка в жирный живот настолько сильно, насколько способен был ударить, не вставая при этом с места. Неожиданно вскочив на ноги, Стадси перегнулся через Морелли и заехал своим огромным кулачищем толстяку в лицо. Горбатый Пит зашел толстяку за спину и изо всех сил стукнул его по голове пустым подносом. Толстяк упал на спину, повалив троих посетителей и столик. К этому моменту оба бармена были уже рядом с нами. Когда толстяк попытался подняться, один из барменов ударил его дубинкой, после чего толстяк повалился лицом вперед и плюхнулся на четвереньки, а другой бармен, засунув ладонь сзади ему за воротник, принялся душить его, накручивая воротник на руку. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и выставили его из бара.
Пит посмотрел им вслед и поцыкал зубом.
— Ох уж этот треклятый Спэрроу! — воскликнул он, обращаясь ко мне. — Когда он пьян, лучше держать с ним ухо востро.
У соседнего столика — того, что перевернулся, — Стадси помогал посетителям подняться на ноги и собрать их вещи.
— Это плохо, — говорил он, — плохо для бизнеса, однако, кто знает, где нужно провести черту? У меня здесь не разбойничий притон, но и не семинария для юных барышень.
Дороти была бледна и напугана, а Нора удивленно таращила глаза.
— Сумасшедший дом какой-то, — сказала она. — Зачем они это сделали?
— Я знаю не больше твоего, — ответил я.
Морелли и оба бармена вновь вошли в бар; казалось, они весьма довольны собою. Морелли и Стадси вернулись на свои места за нашим столиком.
— А вы, ребята, импульсивны, — сказал я.
— Импульсивны, — повторил Стадси и захохотал: — Ха-ха-ха!
Морелли оставался серьезным.
— Каждый раз, когда этот парень что-нибудь затевает, приходится начинать первым. Когда он разойдется, обычно бывает слишком поздно. Мы уже видели его в таком состоянии, правда, Стадси?
— В каком состоянии? — спросил я. — Он ведь ничего не сделал.
— Верно, не сделал, — медленно произнес Морелли, — однако, все дело в предчувствии, которое иногда насчет него возникает. Разве нет так, Стадси?
— Ага, — сказал Стадси. — Он такой истеричный.
XXIII
— Это ужасно. Вы хотите сказать, что они и в самом деле...
Я похлопал ее по руке.
Морелли сказал:
— От них трудно ожидать чего-либо другого. — Он растянул распухшую нижнюю губу, изображая, должно быть, скорбную улыбку. — Все не так страшно, когда этим занимаются двое или трое из них.
Нора повернулась ко мне.
— Ты тоже принимал участие в подобных вещах?
— Кто? Я?
Держа в руках стул, к нам подошел Стадси.
— Здорово они его разукрасили, а? — сказал он, кивнув в сторону Морелли. Мы подвинулись, и он уселся. Затем Стадси снисходительно ухмыльнулся, бросив взгляд на Нору и на ее стакан. — Думаю, в забегаловках на вашей хваленой Парк Авеню вряд ли подают лучшие напитки — зато здесь вы платите всего пятьдесят центов за маленькую порцию.
Улыбка Норы выглядела довольно жалко, но все же это была улыбка. Под столом она наступила мне на ногу. Я спросил Морелли:
— Вы знали Джулию Вулф, когда она жила в Кливленде?
Он искоса посмотрел на Стадси, который, откинувшись на спинку стула, обозревал помещение, где прямо на глазах росли его доходы.
— И когда ее звали Рода Стюарт? — добавил я. Он посмотрел на Дороти.
— Можете говорить спокойно, — сказал я. — Она — Дочь Клайда Уайнанта.
Стадси прекратил обозревать помещение и во весь рот улыбнулся Дороти.
— Правда? А как поживает ваш папочка?
— Но я же его не видела с тех пор, когда была маленькой девочкой, — сказала она.
Морелли смочил кончик сигареты и вставил ее между распухшими губами.
— Я сам из Кливленда. — Он зажег спичку. Глаза его были тусклыми — он изо всех сил старался, чтобы они казались тусклыми. — Тогда ее звали совсем не Рода Стюарт, а Нэнси Кейн. — Он опять взглянул на Дороти. — Ваш отец об этом знал.
— А вы знаете моего отца?
— Мы однажды с ним беседовали.
— О чем? — спросил я.
— О ней. — Спичка в его руке догорела до самых пальцев. Морелли бросил ее, зажег новую, прикурил и вопросительно посмотрел на меня, подняв брови и наморщив лоб. — Думаете, можно?
— Конечно. Здесь нет никого, перед кем бы вы не могли говорить.
— О'кей. Он страшно ревновал. Я хотел набить ему морду, но она не позволила. Она была права: ведь Уайнант был источником ее доходов.
— Как давно это было?
— Шесть-восемь месяцев назад.
— А вы видели его после того, как ее убили?
Он покачал головой.
— Я вообще видел его всего пару раз, и та встреча, о которой я вам рассказываю, была последней.
— Она утаивала от него деньги?
— Мне она об этом не рассказывала. Думаю, что утаивала.
— Почему?
— У нее была голова на плечах — и совсем не глупая притом. Где-то же она доставала деньги. Однажды мне понадобилось пять тысяч. — Он щелкнул пальцами. — Наличными.
Я решил не спрашивать, вернул ли он ей эти пять тысяч.
— Быть может, он сам их ей дал.
— Конечно — быть может.
— Вы рассказали об этом полиции? — спросил я.
Он презрительно усмехнулся.
— Они надеялись, что смогут выбить из меня информацию. Спросите их, что они сейчас по этому поводу думают. Вы — нормальный парень, а не... — Он оборвал фразу и взял пальцами сигарету, до того зажатую между губами. — Опять этот мальчик уши развесил, — проговорил Морелли и, протянув руку, дотронулся до уха мужчины, который, сидя за одним из столиков, между коими мы приютились, все дальше и дальше откидывался назад, приближаясь к нам.
Мужчина подскочил и повернул испуганное, бледное, помятое лицо в сторону Морелли.
— Втяни-ка свое ушко — хватит полоскать его в наших стаканах.
Заикаясь, мужчина пробормотал:
— Я не-не имел в виду н-ничего дурного, Шеп. — Он вдавил живот в край стола, стараясь как, можно дальше отодвинуться от нас, что, однако, не помогло ему удалиться за пределы слышимости.
Морелли сказал:
— Многие люди никогда не имеют в виду ничего дурного, но это не мешает им делать всякие гадости. — Он вновь обратился ко мне. — Я готов рассказать вам все — малышки нет в живых, и ей ничто уж не повредит, — но этим костоломам из полиции не удастся вытянуть из меня ни слова.
— Отлично, — сказал я. — Расскажите мне о ней: где вы познакомились, чем она занималась до того, как связалась с Уайнантом и где он ее нашел.
— Мне нужно выпить. — Он, не вставая со стула, повернулся и позвал: — Эй, гарсон — ты, с брюшком на спине!
Официант, которого Стадси назвал Питом — на спине у него было нечто вроде горба, — протолкался сквозь толпу и, улыбаясь и с обожанием глядя на Морелли, склонился над нашим столиком.
— Что угодно? — Он громко цыкнул зубом. Мы заказали напитки, и официант удалился. Морелли сказал:
— Мы с Нэнси жили по соседству. Старый Кейн владел кондитерской лавкой на углу улицы. Время от времени она приворовывала для меня сигареты. — Он рассмеялся. — Однажды ее папаша чуть дух из меня не вышиб за то, что я научил ее при помощи куска проволоки доставать из телефона-автомата монетки. Он был, что называется, старой закалки. А мы, пожалуй, еще только в третий класс ходили. — Он опять засмеялся хриплым басом. — За углом строили жилые дома, и чтобы отплатить ему, я хотел стащить со стройки кое-какие материалы, подбросить их в его подвал, а затем сообщить о материалах постовому полицейскому Шульцу, однако она не позволила мне этого сделать.
Нора сказала:
— Похоже, в детстве вы были просто лапонькой.
— Точно, — с умилением проговорил он. — Послушайте, однажды, когда мне было не больше пяти...
Женский голос над нашими головами произнес:
— Я так и знала, что это вы.
Я поднял глаза и увидел рыжеволосую Мириам, которая явно обращалась ко мне. Я сказал:
— Привет.
Подбоченившись, она мрачно смотрела на меня.
— Итак, вы решили, что он слишком много знает.
— Может, Нанхейм и правда много знал, однако он удрал по пожарной лестнице, зажав ботинки под мышкой, прежде чем успел нам хоть что-нибудь рассказать.
— Чушь!
— Ну хорошо. Какие же из тех сведений, которыми он располагал, по-вашему, нас больше всего не устраивали?
— Он знал, где находится Уайнант.
— Правда? И где же он находится?
— Я не знаю. Об этом знал Артур.
— Жаль, что он нам не сказал. Мы...
— Чушь! — опять сказала она. — Вы знаете, и полиция тоже знает. Кого вы хотите одурачить?
— Я никого не пытаюсь одурачить. Я не знаю, где находится Уайнант.
— Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не надо делать из меня дурочку. Бедняга Артур думал, что эти сведения принесут ему много денег. Он и не представлял, к чему все это приведет.
— Он говорил вам, что знает? — спросил я.
— Я не настолько тупа, как вы думаете. Он сказал мне, что располагает кое-какими сведениями, которые принесут ему большие деньги, и я видела, чем все это обернулось. По-моему, не так уж трудно угадать, что получится, если сложить два и два.
— Иногда получается четыре, — сказал я, — а иногда двадцать два. Я не работаю на Уайнанта. И не надо опять говорить «чушь». Вы хотите помочь...
— Нет. Он был стукачом и пытался провести людей, которым сам же стучал. Он получил по заслугам, однако, не думайте, будто я забуду, что оставила его наедине с вами и Гилдом, и вскоре после того его нашли мертвым.
— Я наоборот хочу, чтобы вы ничего не забывали. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, не было ли...
— Мне надо идти, — сказала она и удалилась. Походка ее была в высшей степени грациозна.
— Не хотел бы я иметь дело с этой дамочкой, — задумчиво сказал Стадси. — Она горше самого горького лекарства.
Морелли подмигнул мне.
Дороти коснулась моей руки.
— Я не понимаю, Ник.
— Ничего, — сказал я и обратился к Морелли: — Вы рассказывали о Джулии Вулф.
— Ага. В общем, старый Кейн выгнал Нэнси из дома после того, как в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати она попала в какую-то историю с учителем колледжа. Нэнси сошлась с парнишкой по имени Фэйс Пепплер — он был бы умницей, если бы не болтал так много. Помнится, однажды мы с Фэйсом... — Он оборвал фразу и откашлялся. — В общем, Фэйс и Нэнси держались вместе — с ума сойти! — лет пять или шесть, не считая того времени, когда он служил в армии, а она жила с другим парнем, имени которого я не припомню — он приходился двоюродным братом Дику О'Брайэну, был костлявым, темноволосым и любил выпить. Но как только Фэйс пришел из армии, Нэнси вернулась к нему, и они опять были неразлучны, пока их не сцапали за то, что они пытались шантажировать какого-то чудака из Торонто. Фэйс взял все на себя и помог ей отделаться шестью месяцами — основной срок впаяли ему. Не так давно я слышал, что он до сих пор в тюрьме. Я виделся с Нэнси после того, как она вышла — она взяла у меня взаймы пару сотен, чтобы уехать из города. Затем я получил от нее весточку, когда она вернула те две сотни: Нэнси писала, что теперь ее зовут Джулия Вулф, и ей нравится жить в большом городе: а Фэйсу, я знаю, она писала постоянно. И вот, в двадцать восьмом году, перебравшись сюда, я решил ее навестить. Она...
Мириам вернулась и встала рядом с нашим столиком, подбоченившись так же, как и в прошлый раз.
— Я поразмыслила над вашими словами. Вы, наверное, думаете, что я совсем тупая.
— Нет, — сказал я, но получилось это не очень правдиво.
— У меня есть подозрение, что я не настолько тупа, чтобы поверить тем побасенкам, которыми вы меня пытались тут накормить. Я пока еще вижу то, что находится у меня прямо перед носом.
— Ну хорошо.
— Ничего хорошего! Вы убили Артура и...
— Не так громко, девочка. — Стадси поднялся и взял ее за руку. Голос его звучал успокаивающе. — Пошли. Я хочу с тобой поговорить. — Он повел ее к стойке бара.
Морелли опять подмигнул.
— Ему такие нравятся. Итак, я навестил ее, когда перебрался сюда, и она рассказала, что работает с Уайнантом, что он без ума от нее, и, что она вообще недурно устроилась. Судя по всему, за те шесть месяцев, которые она сидела в Огайо ее обучили стенографии, и Джулия решила, что это, возможно, открывает перед ней кое-какие перспективы — ну, понимаете, вдруг ей удастся устроиться на работу в таком месте, где однажды все выйдут, оставив ее наедине с открытым сейфом. Одно агентство направило ее поработать пару дней на Уайнанта, и она сочла, что, по всей видимости, выжмет из него больше, если останется с ним и будет тянуть помаленьку, нежели чем, прихватив все, подвернувшееся под руку, тут же улизнет, и потому она постаралась сделать все как надо и прочно охомутала Уайнанта. У нее хватило ума сказать ему, что она отсидела и теперь пытается завязать и все такое прочее, чтобы не испортить себе малину в случае, если он вдруг узнает о судимости, поскольку, по словам Джулии, адвокат Уайнанта косо на нее поглядывал и в любой момент мог покопаться в ее прошлом. Не знаю точно, чем она там занималась, вы понимаете, так как это было ее дело, и она не нуждалась в моей помощи, и потом, хоть мы и были в какой-то степени дружками-приятелями, она бы вряд ли стала рассказывать мне что-нибудь такое, о чем я мог бы однажды захотеть побеседовать с ее боссом. Поймите, она не была моей девушкой или чем-нибудь еще в этом роде — мы просто были старыми друзьями, которые еще в детстве играли вместе. В общем, я встречался с ней время от времени — мы нередко заглядывали сюда, — пока Уайнант не поднял из-за этого страшный шум, и тогда она сказала, что собирается наши встречи прекратить, так как не желает терять теплое местечко из-за нескольких коктейлей, выпитых в моем обществе. Вот так оно и было. Это произошло, кажется, в октябре, и Джулия сдержала свое слово. С тех пор я ее ни разу не видел.
— С кем еще она встречалась? — спросил я. Морелли покачал головой.
— Не знаю. Она не очень любила рассказывать о своих отношениях с людьми.
— На руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантом. Вам что-нибудь о нем известно?
— Ничего кроме того, что получила она его не от меня. Джулия не надевала кольцо, когда мы с ней встречались.
— Как вы думаете, не собиралась ли она опять сойтись с Пепплером после его выхода из тюрьмы?
— Возможно. Похоже, она не очень страдала от того, что он сидит, однако ей нравилось работать с ним, и думаю, они вполне могли бы опять объединиться.
— А как насчет двоюродного брата Дика О'Брайана — ну, того долговязого черноволосого пьянчужки? Что с ним стало?
Морелли удивленно воззрился на меня.
— Откуда я знаю?
Стадси вернулся один.
— Может, я ошибаюсь, — усаживаясь, сказал он, — но мне кажется, что из этой гусыни можно еще что-нибудь сделать, если взяться как следует.
— Особенно если взяться за горло, — сказал Морелли.
Стадси добродушно ухмыльнулся.
— Нет. Она хочет чего-нибудь добиться: например, усердно посещает уроки пения.
Морелли взглянул на свой пустой стакан и сказал:
— Должно быть, твои адские напитки оказывают благотворное воздействие на ее голосовые связки. — Он обернулся и крикнул Питу: — Эй, ты, с рюкзаком на спине, принеси еще одну. Завтра нам надо петь в хоре.
Пит сказал:
— Сию минуту, Шеппи. — Когда Морелли к нему обращался, выражение апатии и скуки исчезало с морщинистого сероватого лица официанта.
Невероятно толстый светлый мужчина — до такой степени светлый, что казался альбиносом, — сидевший за одним столиком с Мириам, подошел и тонким, дрожащим, почти женским голосом обратился ко мне:
— Значит, вы и есть тот самый парень, кто провернул это дело с малышом Артуром Нанхей...
Морелли ударил толстяка в жирный живот настолько сильно, насколько способен был ударить, не вставая при этом с места. Неожиданно вскочив на ноги, Стадси перегнулся через Морелли и заехал своим огромным кулачищем толстяку в лицо. Горбатый Пит зашел толстяку за спину и изо всех сил стукнул его по голове пустым подносом. Толстяк упал на спину, повалив троих посетителей и столик. К этому моменту оба бармена были уже рядом с нами. Когда толстяк попытался подняться, один из барменов ударил его дубинкой, после чего толстяк повалился лицом вперед и плюхнулся на четвереньки, а другой бармен, засунув ладонь сзади ему за воротник, принялся душить его, накручивая воротник на руку. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и выставили его из бара.
Пит посмотрел им вслед и поцыкал зубом.
— Ох уж этот треклятый Спэрроу! — воскликнул он, обращаясь ко мне. — Когда он пьян, лучше держать с ним ухо востро.
У соседнего столика — того, что перевернулся, — Стадси помогал посетителям подняться на ноги и собрать их вещи.
— Это плохо, — говорил он, — плохо для бизнеса, однако, кто знает, где нужно провести черту? У меня здесь не разбойничий притон, но и не семинария для юных барышень.
Дороти была бледна и напугана, а Нора удивленно таращила глаза.
— Сумасшедший дом какой-то, — сказала она. — Зачем они это сделали?
— Я знаю не больше твоего, — ответил я.
Морелли и оба бармена вновь вошли в бар; казалось, они весьма довольны собою. Морелли и Стадси вернулись на свои места за нашим столиком.
— А вы, ребята, импульсивны, — сказал я.
— Импульсивны, — повторил Стадси и захохотал: — Ха-ха-ха!
Морелли оставался серьезным.
— Каждый раз, когда этот парень что-нибудь затевает, приходится начинать первым. Когда он разойдется, обычно бывает слишком поздно. Мы уже видели его в таком состоянии, правда, Стадси?
— В каком состоянии? — спросил я. — Он ведь ничего не сделал.
— Верно, не сделал, — медленно произнес Морелли, — однако, все дело в предчувствии, которое иногда насчет него возникает. Разве нет так, Стадси?
— Ага, — сказал Стадси. — Он такой истеричный.
XXIII
Когда мы, пожелав Стадси и Морелли спокойной ночи, покинули «Пигирон Клаб», было уже около двух часов.
Дороти плюхнулась на сиденье в углу и сказала:
— Сейчас мне будет плохо. Я чувствую. — Похоже было, что она говорит правду.
Нора сказала:
— Ну и напитки. — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Ники. Послушай, ты должен объяснить мне, что там произошло. Не сейчас, завтра. Я не поняла ровным счетом ничего из того, что там творилось и о чем говорилось. Они просто очаровательны.
Дороти сказала:
— Послушайте, я не могу ехать к тетушке Элис в таком состоянии. У нее будет припадок.
Нора сказала:
— Не надо им было так избивать того толстяка, хотя, наверное, во всем этом и был какой-то особый жестокий юмор.
Дороти сказала:
— Думаю, мне лучше поехать к маме. Хотя тетушка Элис все же будет иметь счастье видеть меня, поскольку я забыла ключ, и мне придется ее разбудить.
Нора сказала:
— Я люблю тебя, Ники, потому что от тебя приятно пахнет, и ты знаешь таких замечательных людей.
— Для вас ведь будет не очень не по пути, если вы завезете меня к маме? — попросила Дороти.
Я сказал: «Нет», и дал водителю адрес Мими.
— Поехали к нам, — предложила Нора.
— Не-ет, лучше на надо, — отказалась Дороти.
— Почему не надо? — спросила Нора, и Дороти ответила:
— Ну, мне кажется, что лучше не стоит. — Беседа продолжалась в том же духе, пока наша машина не остановилась перед гостиницей «Кортлэнд».
Я вышел и помог Дороти выбраться. Она повисла у меня на руке всем своим весом.
— Пожалуйста, давайте поднимемся только на одну минутку.
Нора сказала:
— Только на одну минутку, — и вылезла из такси.
Я попросил водителя подождать. Мы поднялись. Дороти позвонила, и Гилберт, в пижаме и домашнем халате, открыл дверь. Он предупреждающе поднял руку и тихим голосом сказал:
— У нас полиция.
Из гостиной донесся голос Мими:
— Кто там, Гил?
— Мистер и Миссис Чарльз и Дороти.
Когда мы входили в прихожую, Мими вышла нам навстречу.
— Никогда еще не была так рада кого-либо видеть! Я просто не знала, что мне делать. — На ней был розовый сатиновый халат, накинутый поверх ночной рубашки, лицо ее тоже порозовело, и его никак нельзя было назвать несчастным. Она не обратила ни малейшего внимания на Дороти и крепко сжала мою и Норину руки. — Но теперь я больше не буду волноваться и предоставлю все тебе, Ник. Ты подскажешь глупой женщине, что делать.
— Бред! — тихо, но с большим чувством пробормотала за моей спиной Дороти.
Мими не подала виду, что расслышала ремарку дочери. По-прежнему держа нас за руки, она потащила меня и Нору в гостиную, не переставая щебетать:
— Вы ведь знакомы с лейтенантом Гилдом. Он был очень мил, но я, должно быть, слишком долго испытывала его терпение. Я была настолько... ну, в общем... настолько поражена! Однако, теперь вы здесь, и...
Мы зашли в гостиную.
— Привет, — сказал мне Гилд и добавил, обращаясь к Норе: — Добрый вечер, мэм. — Сопровождавший его человек — тот самый, которого Гилд называл Энди, и который помогал ему обыскивать наши комнаты в день визита Морелли, — кивнул и что-то проворчал в наш адрес.
— В чем дело? — спросил я.
Гилд искоса посмотрел на Мими, затем взглянул на меня и сообщил:
— Бостонская полиция обнаружила Йоргенсена — или Розуотера, или как там его еще — в квартире его первой жены и по нашей просьбе задала ему кое-какие вопросы. В главной своей части ответы сводятся к тому, что он не имеет никакого отношения к убийству Джулии Вулф, равно как и к ней самой, и что миссис Йоргенсен может это доказать, поскольку она утаивала какие-то улики против Уайнанта. — Он опять скосил глаза, задержав взгляд на Мими. — А дамочка вроде как не хочет говорить мне ни «да», ни «нет». Честно говоря, мистер Чарльз, ума не приложу, что о ней и думать.
Это мне было понятно. Я сказал:
— Возможно, она напугана, — и Мими тут же попыталась придать своему лицу выражение испуга. — Он был разведен со своей первой женой?
— По словам первой жены, нет.
Мими сказала:
— Готова поспорить, что она лжет.
Я сказал:
— Тс-с-с. Он собирается возвращаться в Нью-Йорк?
— Похоже, нам придется требовать его выдачи, если мы захотим забрать его к себе. Ребята из Бостона говорят, что он с пеной у рта требует адвоката.
— Так ли уж он вам нужен?
Гилд передернул большими плечами.
— Только в том случае, если его возвращение поможет нам продвинуться в расследовании убийства. Мне мало дела до старых обвинений в двоеженстве, и я совсем не горю желанием преследовать человека за поступки, которые меня совершенно не касаются.
Я спросил у Мими:
— Итак?
— Могу я поговорить с тобой наедине?
Я взглянул на Гилда, который сказал:
— Все что угодно, если это поможет следствию.
Дороти коснулась моей руки.
— Ник, выслушайте сначала меня. Я... — Она замолчала. Все внимательно смотрели на нее.
— Что? — спросил я.
— Я... Я хотела бы первой с вами поговорить.
— Говори.
— Я имею в виду наедине.
Я похлопал ее по руке.
— Потом.
Мими провела меня в свою спальню и тщательно закрыла дверь. Я сел на кровать и закурил сигарету. Мими оперлась спиной о дверь и улыбнулась мне очень нежной, доверчивой улыбкой. Прошло с полминуты.
Затем она сказала:
— Я ведь нравлюсь тебе, Ник, — и когда я ничего не ответил, спросила: — Верно?
— Нет.
Она рассмеялась и отошла от двери.
— Ты хочешь сказать, что не одобряешь моего поведения. — Она уселась на кровати рядом со мной. — Но я ведь нравлюсь тебе по крайней мере настолько, чтобы ты не отказал мне в помощи, да?
— Это зависит.
— Зависит от че...
Открылась дверь, и вошла Дороти.
— Ник, мне необходимо...
Мими вскочила и вплотную приблизилась к дочери.
— Убирайся отсюда, — сквозь зубы процедила она.
Дороти вздрогнула, но сказала:
— Я не уйду. Тебе не удастся...
Мими наотмашь ударила Дороти по губам тыльной стороной ладони.
— Убирайся отсюда!
Дороти вскрикнула и поднесла руку к губам. Не отнимая руки ото рта и не спуская с лица Мими взгляда расширенных, испуганных глаз, она попятилась и выскользнула из комнаты.
Мими опять закрыла дверь.
— Было бы здорово, если бы ты как-нибудь приехала к нам в гости и захватила с собой коллекцию твоих милых, очаровательных плеток, — сказал я.
Казалось, она не слышит меня. Глаза ее были темны и задумчивы, губы слегка растянуты в полуулыбке. Когда она заговорила вновь, голос ее звучал более глубоко и гортанно, нежели обычно.
— Моя дочь влюблена в тебя.
— Ерунда!
— Она влюблена и страшно ревнует. У нее просто судороги начинаются, когда я приближаюсь к тебе на расстояние десяти футов. — Мими говорила так, словно думала о чем-то другом.
— Ерунда. Может, у нее и осталось легкое похмелье от того состояния опьянения мною, в котором она находилась, когда ей было двенадцать, но никак не более.
Мими покачала головой.
— Ты не прав, ну да ладно. — Она вновь села рядом со мной на кровать. — Ты должен помочь мне выкрутиться из этой истории. Я...
— Ну конечно же, — сказал я. — Ты ведь маленький хрупкий цветок, нуждающийся в защите сильного мужчины.
— А, ты об этом? — Она махнула рукой в сторону двери, через которую несколько минут назад удалилась Дороти. — Неужели ты хочешь сказать... Но ты ведь отнюдь не впервые такое слышишь... Да и видишь тоже, если уж на то пошло. Не стоит беспокоиться о подобных пустяках. — Она улыбнулась той же полуулыбкой — темные, задумчивые глаза, слегка растянутые губы. — Если тебе нравится Дороти, можешь делать, что хочешь, только не надо разводить по этому поводу сантиментов. Однако, хватит об этом. Конечно же, я вовсе не хрупкий цветок. Ты никогда так не думал.
— Не думал, — согласился я.
— Ну вот, — как бы ставя точку, сказала она.
— Что — «ну вот»?
— Перестань кокетничать, — сказала она. — Ты знаешь, что я имею в виду. Ты так же прекрасно понимаешь меня, как я понимаю тебя.
— Почти так же, однако кокетничать начала ты, когда...
— Я знаю. Это была игра. Теперь я не играю. Йоргенсен выставил меня дурой, Ник, полной дурой, а теперь у него неприятности, и он ждет, что я ему помогу. Я помогу ему. — Она положила руку мне на колено, и ее острые ногти впились в мою ногу. — Полиция мне не верит. Как мне заставить их поверить в то, что он лжет, и что я не знаю об убийстве ничего кроме того, о чем уже рассказала?
— Вероятно, у тебя ничего не выйдет, — медленно проговорил я, — особенно если учесть, что Йоргенсен всего лишь повторяет то, о чем ты рассказала мне несколько часов назад.
Она задержала дыхание и опять впилась в меня ногтями.
— Ты сообщил им об этом?
— Пока нет. — Я снял ее руку со своего колена.
Она облегченно вздохнула.
— И, разумеется, теперь уже не сообщишь, верно?
— Почему не сообщу?
— Потому что это неправда. И он, и я солгали. Я вовсе ничего не находила в квартире Джулии.
Я сказал:
— Мы вернулись к тому же, на чем остановились совсем недавно, и я верю тебе так же мало, как верил тогда. А как насчет новых условий, к которым мы пришли? Насчет того, что ты понимаешь меня, я понимаю тебя, никакого кокетства, никакой игры, никаких шуточек?
Она беззаботно похлопала меня по руке.
— Ну ладно. Я действительно нашла кое-что — ничего особенного, просто кое-что — и не собираюсь показывать это полиции, чтобы помочь Йоргенсену. Ты ведь понимаешь мое состояние, Ник. Ты бы чувствовал бы себя также...
— Может быть, — сказал я, — но в создавшейся ситуации у меня нет причин действовать с тобой заодно. Твой Крис мне не враг. Я ничего не выигрываю, помогая тебе бросить на него тень.
Дороти плюхнулась на сиденье в углу и сказала:
— Сейчас мне будет плохо. Я чувствую. — Похоже было, что она говорит правду.
Нора сказала:
— Ну и напитки. — Она положила голову мне на плечо. — Твоя жена пьяна, Ники. Послушай, ты должен объяснить мне, что там произошло. Не сейчас, завтра. Я не поняла ровным счетом ничего из того, что там творилось и о чем говорилось. Они просто очаровательны.
Дороти сказала:
— Послушайте, я не могу ехать к тетушке Элис в таком состоянии. У нее будет припадок.
Нора сказала:
— Не надо им было так избивать того толстяка, хотя, наверное, во всем этом и был какой-то особый жестокий юмор.
Дороти сказала:
— Думаю, мне лучше поехать к маме. Хотя тетушка Элис все же будет иметь счастье видеть меня, поскольку я забыла ключ, и мне придется ее разбудить.
Нора сказала:
— Я люблю тебя, Ники, потому что от тебя приятно пахнет, и ты знаешь таких замечательных людей.
— Для вас ведь будет не очень не по пути, если вы завезете меня к маме? — попросила Дороти.
Я сказал: «Нет», и дал водителю адрес Мими.
— Поехали к нам, — предложила Нора.
— Не-ет, лучше на надо, — отказалась Дороти.
— Почему не надо? — спросила Нора, и Дороти ответила:
— Ну, мне кажется, что лучше не стоит. — Беседа продолжалась в том же духе, пока наша машина не остановилась перед гостиницей «Кортлэнд».
Я вышел и помог Дороти выбраться. Она повисла у меня на руке всем своим весом.
— Пожалуйста, давайте поднимемся только на одну минутку.
Нора сказала:
— Только на одну минутку, — и вылезла из такси.
Я попросил водителя подождать. Мы поднялись. Дороти позвонила, и Гилберт, в пижаме и домашнем халате, открыл дверь. Он предупреждающе поднял руку и тихим голосом сказал:
— У нас полиция.
Из гостиной донесся голос Мими:
— Кто там, Гил?
— Мистер и Миссис Чарльз и Дороти.
Когда мы входили в прихожую, Мими вышла нам навстречу.
— Никогда еще не была так рада кого-либо видеть! Я просто не знала, что мне делать. — На ней был розовый сатиновый халат, накинутый поверх ночной рубашки, лицо ее тоже порозовело, и его никак нельзя было назвать несчастным. Она не обратила ни малейшего внимания на Дороти и крепко сжала мою и Норину руки. — Но теперь я больше не буду волноваться и предоставлю все тебе, Ник. Ты подскажешь глупой женщине, что делать.
— Бред! — тихо, но с большим чувством пробормотала за моей спиной Дороти.
Мими не подала виду, что расслышала ремарку дочери. По-прежнему держа нас за руки, она потащила меня и Нору в гостиную, не переставая щебетать:
— Вы ведь знакомы с лейтенантом Гилдом. Он был очень мил, но я, должно быть, слишком долго испытывала его терпение. Я была настолько... ну, в общем... настолько поражена! Однако, теперь вы здесь, и...
Мы зашли в гостиную.
— Привет, — сказал мне Гилд и добавил, обращаясь к Норе: — Добрый вечер, мэм. — Сопровождавший его человек — тот самый, которого Гилд называл Энди, и который помогал ему обыскивать наши комнаты в день визита Морелли, — кивнул и что-то проворчал в наш адрес.
— В чем дело? — спросил я.
Гилд искоса посмотрел на Мими, затем взглянул на меня и сообщил:
— Бостонская полиция обнаружила Йоргенсена — или Розуотера, или как там его еще — в квартире его первой жены и по нашей просьбе задала ему кое-какие вопросы. В главной своей части ответы сводятся к тому, что он не имеет никакого отношения к убийству Джулии Вулф, равно как и к ней самой, и что миссис Йоргенсен может это доказать, поскольку она утаивала какие-то улики против Уайнанта. — Он опять скосил глаза, задержав взгляд на Мими. — А дамочка вроде как не хочет говорить мне ни «да», ни «нет». Честно говоря, мистер Чарльз, ума не приложу, что о ней и думать.
Это мне было понятно. Я сказал:
— Возможно, она напугана, — и Мими тут же попыталась придать своему лицу выражение испуга. — Он был разведен со своей первой женой?
— По словам первой жены, нет.
Мими сказала:
— Готова поспорить, что она лжет.
Я сказал:
— Тс-с-с. Он собирается возвращаться в Нью-Йорк?
— Похоже, нам придется требовать его выдачи, если мы захотим забрать его к себе. Ребята из Бостона говорят, что он с пеной у рта требует адвоката.
— Так ли уж он вам нужен?
Гилд передернул большими плечами.
— Только в том случае, если его возвращение поможет нам продвинуться в расследовании убийства. Мне мало дела до старых обвинений в двоеженстве, и я совсем не горю желанием преследовать человека за поступки, которые меня совершенно не касаются.
Я спросил у Мими:
— Итак?
— Могу я поговорить с тобой наедине?
Я взглянул на Гилда, который сказал:
— Все что угодно, если это поможет следствию.
Дороти коснулась моей руки.
— Ник, выслушайте сначала меня. Я... — Она замолчала. Все внимательно смотрели на нее.
— Что? — спросил я.
— Я... Я хотела бы первой с вами поговорить.
— Говори.
— Я имею в виду наедине.
Я похлопал ее по руке.
— Потом.
Мими провела меня в свою спальню и тщательно закрыла дверь. Я сел на кровать и закурил сигарету. Мими оперлась спиной о дверь и улыбнулась мне очень нежной, доверчивой улыбкой. Прошло с полминуты.
Затем она сказала:
— Я ведь нравлюсь тебе, Ник, — и когда я ничего не ответил, спросила: — Верно?
— Нет.
Она рассмеялась и отошла от двери.
— Ты хочешь сказать, что не одобряешь моего поведения. — Она уселась на кровати рядом со мной. — Но я ведь нравлюсь тебе по крайней мере настолько, чтобы ты не отказал мне в помощи, да?
— Это зависит.
— Зависит от че...
Открылась дверь, и вошла Дороти.
— Ник, мне необходимо...
Мими вскочила и вплотную приблизилась к дочери.
— Убирайся отсюда, — сквозь зубы процедила она.
Дороти вздрогнула, но сказала:
— Я не уйду. Тебе не удастся...
Мими наотмашь ударила Дороти по губам тыльной стороной ладони.
— Убирайся отсюда!
Дороти вскрикнула и поднесла руку к губам. Не отнимая руки ото рта и не спуская с лица Мими взгляда расширенных, испуганных глаз, она попятилась и выскользнула из комнаты.
Мими опять закрыла дверь.
— Было бы здорово, если бы ты как-нибудь приехала к нам в гости и захватила с собой коллекцию твоих милых, очаровательных плеток, — сказал я.
Казалось, она не слышит меня. Глаза ее были темны и задумчивы, губы слегка растянуты в полуулыбке. Когда она заговорила вновь, голос ее звучал более глубоко и гортанно, нежели обычно.
— Моя дочь влюблена в тебя.
— Ерунда!
— Она влюблена и страшно ревнует. У нее просто судороги начинаются, когда я приближаюсь к тебе на расстояние десяти футов. — Мими говорила так, словно думала о чем-то другом.
— Ерунда. Может, у нее и осталось легкое похмелье от того состояния опьянения мною, в котором она находилась, когда ей было двенадцать, но никак не более.
Мими покачала головой.
— Ты не прав, ну да ладно. — Она вновь села рядом со мной на кровать. — Ты должен помочь мне выкрутиться из этой истории. Я...
— Ну конечно же, — сказал я. — Ты ведь маленький хрупкий цветок, нуждающийся в защите сильного мужчины.
— А, ты об этом? — Она махнула рукой в сторону двери, через которую несколько минут назад удалилась Дороти. — Неужели ты хочешь сказать... Но ты ведь отнюдь не впервые такое слышишь... Да и видишь тоже, если уж на то пошло. Не стоит беспокоиться о подобных пустяках. — Она улыбнулась той же полуулыбкой — темные, задумчивые глаза, слегка растянутые губы. — Если тебе нравится Дороти, можешь делать, что хочешь, только не надо разводить по этому поводу сантиментов. Однако, хватит об этом. Конечно же, я вовсе не хрупкий цветок. Ты никогда так не думал.
— Не думал, — согласился я.
— Ну вот, — как бы ставя точку, сказала она.
— Что — «ну вот»?
— Перестань кокетничать, — сказала она. — Ты знаешь, что я имею в виду. Ты так же прекрасно понимаешь меня, как я понимаю тебя.
— Почти так же, однако кокетничать начала ты, когда...
— Я знаю. Это была игра. Теперь я не играю. Йоргенсен выставил меня дурой, Ник, полной дурой, а теперь у него неприятности, и он ждет, что я ему помогу. Я помогу ему. — Она положила руку мне на колено, и ее острые ногти впились в мою ногу. — Полиция мне не верит. Как мне заставить их поверить в то, что он лжет, и что я не знаю об убийстве ничего кроме того, о чем уже рассказала?
— Вероятно, у тебя ничего не выйдет, — медленно проговорил я, — особенно если учесть, что Йоргенсен всего лишь повторяет то, о чем ты рассказала мне несколько часов назад.
Она задержала дыхание и опять впилась в меня ногтями.
— Ты сообщил им об этом?
— Пока нет. — Я снял ее руку со своего колена.
Она облегченно вздохнула.
— И, разумеется, теперь уже не сообщишь, верно?
— Почему не сообщу?
— Потому что это неправда. И он, и я солгали. Я вовсе ничего не находила в квартире Джулии.
Я сказал:
— Мы вернулись к тому же, на чем остановились совсем недавно, и я верю тебе так же мало, как верил тогда. А как насчет новых условий, к которым мы пришли? Насчет того, что ты понимаешь меня, я понимаю тебя, никакого кокетства, никакой игры, никаких шуточек?
Она беззаботно похлопала меня по руке.
— Ну ладно. Я действительно нашла кое-что — ничего особенного, просто кое-что — и не собираюсь показывать это полиции, чтобы помочь Йоргенсену. Ты ведь понимаешь мое состояние, Ник. Ты бы чувствовал бы себя также...
— Может быть, — сказал я, — но в создавшейся ситуации у меня нет причин действовать с тобой заодно. Твой Крис мне не враг. Я ничего не выигрываю, помогая тебе бросить на него тень.