Дэшил Хэммет
Тонкий человек
I
Когда я, облокотившись о стойку бара на Пятьдесят второй улице, ждал, пока Нора закончит рождественские покупки, девушка, сидевшая за одним из столиков в компании еще трех человек, встала и направилась ко мне. Это была невысокая блондинка, и независимо от того, начинали ли вы ее рассматривать с лица или с фигуры, облаченной в голубой костюм спортивного покроя, результаты осмотра в любом случае оказывались удовлетворительными.
— Вы — Ник Чарльз, верно? — спросила она.
— Да, — ответил я. Она протянула мне руку.
— Я — Дороти Уайнант. Меня вы, конечно, не помните, но наверняка должны помнить моего отца, Клайда Уайнанта. Вы...
— Да-да, — сказал я, — теперь я и вас припоминаю, только ведь тогда вам было всего двенадцать-тринадцать лет, верно?
— Да, это было восемь лет назад. Послушайте, вы помните те истории, что мне рассказывали? Это все была правда?
— Возможно, и нет. Как ваш отец?
— А я как раз хотела вас об этом спросить. Она рассмеялась. Видите ли, мама с ним развелась, и с тех пор мы ничего о нем не слышим, за исключением тех случаев, когда его имя опять появляется в газетах в связи с очередным изобретением. А вы никогда с ним не видитесь?
Мой стакан был пуст. Я спросил ее, что она будет пить, она ответила — виски с содовой, я заказал два виски и сказал:
— Нет, все это время я жил в Сан-Франциско.
— Я хотела бы его повидать, — медленно проговорила она. — Мама закатит страшный скандал, если узнает об этом, но мне бы хотелось его повидать.
— Так в чем же дело?
— Там, где мы жили раньше, на Риверсайд Драйв, его уже нет, так же как нет его имени в телефонном или адресном справочниках.
— Попробуйте связаться с его адвокатом, — посоветовал я.
Лицо ее просветлело.
— А кто он?
— Раньше это был парень по имени Мак... и как-то там еще... Постойте... Маколэй, да-да, Герберт Маколэй. Он жил в районе Сингер-Билдинг.
— Дайте мне монетку, — попросила девушка и направилась к телефону. Вернулась она, довольно улыбаясь.
— Я нашла его. Он живет прямо за углом, на Пятой авеню.
— Ваш отец?
— Нет, адвокат. Он говорит, что отца сейчас нет в городе. Я хочу к нему заглянуть. — Она подняла свой стакан. — За семейные встречи. Послушайте, а почему бы вам...
В этот момент на меня прыгнула Аста, толкнув в живот передними лапами. Нора, держа в руках другой конец поводка, сказала:
— Она прекрасно провела время: перевернула столик с игрушками в магазине «Лорд и Тэйлор», у «Сакса» до смерти напугала какую-то толстушку, лизнув ее ногу, и была удостоена ласки трех полицейских.
Я представил женщин друг другу и продолжил:
— Дороти, отец был одно время моим клиентом, а она тогда была всего вот такого роста. Неплохой парень, но со сдвигом.
— Я была им просто очарована, — сказала Дороти, имея в виду меня, — Представляете — настоящий живой детектив! Я постоянно таскалась за ним и заставляла, рассказывать о его приключениях. Он плел невероятные небылицы, а я верила каждому его слову.
— Ты выглядишь усталой, Нора, — сказал я.
— Да, я устала. Давайте присядем.
Дороти Уайнант сказала, что ей нужно вернуться за свой столик. Она пожала руку Норе:
— Вы обязательно должны заглянуть к нам, мы живем в гостинице Кортлэнд, а маму теперь зовут миссис Йоргенсен.
— Спасибо, с удовольствием, а вы, в свою очередь, должны как-нибудь зайти к нам, мы остановились в гостинице «Нормандия» и пробудем в Нью-Йорке еще недельку-другую.
Дороти погладила собаку по голове и ушла. Мы нашли свободный столик. Нора сказала:
— Она мила.
— Наверное, если такие как она в твоем вкусе.
— А какие в твоем вкусе? — усмехнулась она.
— Только такие как ты, дорогая — долговязые брюнетки с волевым подбородком.
— А как насчет той рыжей, с которой ты вчера улизнул от Куиннов?
— Ну, это глупо, — сказал я. — Она просто хотела показать мне французские гравюры.
— Вы — Ник Чарльз, верно? — спросила она.
— Да, — ответил я. Она протянула мне руку.
— Я — Дороти Уайнант. Меня вы, конечно, не помните, но наверняка должны помнить моего отца, Клайда Уайнанта. Вы...
— Да-да, — сказал я, — теперь я и вас припоминаю, только ведь тогда вам было всего двенадцать-тринадцать лет, верно?
— Да, это было восемь лет назад. Послушайте, вы помните те истории, что мне рассказывали? Это все была правда?
— Возможно, и нет. Как ваш отец?
— А я как раз хотела вас об этом спросить. Она рассмеялась. Видите ли, мама с ним развелась, и с тех пор мы ничего о нем не слышим, за исключением тех случаев, когда его имя опять появляется в газетах в связи с очередным изобретением. А вы никогда с ним не видитесь?
Мой стакан был пуст. Я спросил ее, что она будет пить, она ответила — виски с содовой, я заказал два виски и сказал:
— Нет, все это время я жил в Сан-Франциско.
— Я хотела бы его повидать, — медленно проговорила она. — Мама закатит страшный скандал, если узнает об этом, но мне бы хотелось его повидать.
— Так в чем же дело?
— Там, где мы жили раньше, на Риверсайд Драйв, его уже нет, так же как нет его имени в телефонном или адресном справочниках.
— Попробуйте связаться с его адвокатом, — посоветовал я.
Лицо ее просветлело.
— А кто он?
— Раньше это был парень по имени Мак... и как-то там еще... Постойте... Маколэй, да-да, Герберт Маколэй. Он жил в районе Сингер-Билдинг.
— Дайте мне монетку, — попросила девушка и направилась к телефону. Вернулась она, довольно улыбаясь.
— Я нашла его. Он живет прямо за углом, на Пятой авеню.
— Ваш отец?
— Нет, адвокат. Он говорит, что отца сейчас нет в городе. Я хочу к нему заглянуть. — Она подняла свой стакан. — За семейные встречи. Послушайте, а почему бы вам...
В этот момент на меня прыгнула Аста, толкнув в живот передними лапами. Нора, держа в руках другой конец поводка, сказала:
— Она прекрасно провела время: перевернула столик с игрушками в магазине «Лорд и Тэйлор», у «Сакса» до смерти напугала какую-то толстушку, лизнув ее ногу, и была удостоена ласки трех полицейских.
Я представил женщин друг другу и продолжил:
— Дороти, отец был одно время моим клиентом, а она тогда была всего вот такого роста. Неплохой парень, но со сдвигом.
— Я была им просто очарована, — сказала Дороти, имея в виду меня, — Представляете — настоящий живой детектив! Я постоянно таскалась за ним и заставляла, рассказывать о его приключениях. Он плел невероятные небылицы, а я верила каждому его слову.
— Ты выглядишь усталой, Нора, — сказал я.
— Да, я устала. Давайте присядем.
Дороти Уайнант сказала, что ей нужно вернуться за свой столик. Она пожала руку Норе:
— Вы обязательно должны заглянуть к нам, мы живем в гостинице Кортлэнд, а маму теперь зовут миссис Йоргенсен.
— Спасибо, с удовольствием, а вы, в свою очередь, должны как-нибудь зайти к нам, мы остановились в гостинице «Нормандия» и пробудем в Нью-Йорке еще недельку-другую.
Дороти погладила собаку по голове и ушла. Мы нашли свободный столик. Нора сказала:
— Она мила.
— Наверное, если такие как она в твоем вкусе.
— А какие в твоем вкусе? — усмехнулась она.
— Только такие как ты, дорогая — долговязые брюнетки с волевым подбородком.
— А как насчет той рыжей, с которой ты вчера улизнул от Куиннов?
— Ну, это глупо, — сказал я. — Она просто хотела показать мне французские гравюры.
II
На следующий день мне позвонил Герберт Маколэй:
— Привет. Я и не знал, что ты опять в городе; мне сказала об этом Дороти Уайнант. Как насчет обеда?
— А который час?
— Половина двенадцатого. Я что, тебя разбудил?
— Да, — сказал я, — но это не страшно. Может, заглянешь ко мне, и пообедаем здесь? У меня похмелье, и что-то не особенно тянет куда-то выбираться... Отлично. Тогда, скажем, в час.
Я выпил рюмочку с Норой, собиравшейся в парикмахерскую мыть волосы, затем еще одну после душа и, когда вновь зазвонил телефон, чувствовал себя лучше.
Незнакомый женский голос спросил:
— Мистер Маколэй у вас?
— Пока нет.
— Простите за беспокойство, но не могли бы вы передать, чтобы он, как только доберется до вас позвонил в контору? Это очень важно.
Я пообещал, что передам.
Через десять минут пришел Маколэй. Он представлял собою высокого, кудрявого, розовощекого, довольно приятного мужчину примерно моего возраста (сорок один год), хотя и выглядел моложе. Считалось, что адвокат он весьма неплохой. Я несколько раз работал на него, когда жил в Нью-Йорке, и мы всегда прекрасно ладили. Мы пожали руки, похлопали друг друга по плечу, он спросил, как мне жилось в этом мире, я ответил «отлично», спросил о том же его, он ответил «отлично», и я сказал что ему нужно позвонить в контору.
Когда он отошел от телефона, лицо его было озабоченным.
— Уайнант опять в городе, — сказал он, — и хочет, чтобы я с ним встретился.
Я обернулся, держа в руках только что наполненные стаканы.
— Ну что ж, обед может...
— Пусть лучше он сам подождет, — сказал Маколэй и взял у меня один из стаканов.
— Он все такой же ненормальный?
— Дело совсем не шуточное, — серьезно сказал Маколэй. — Ты слышал, что в двадцать девятом его почти год продержали в лечебнице?
— Нет.
Он кивнул, сел, поставил стакан на столик подле себя и слегка наклонился вперед.
— Чарльз, что затевает Мими?
— Мими? Ах да, его жена, его бывшая жена. Не знаю. А что, она непременно должна что-то затевать?
— Это вполне в ее духе, — сухо сказал он и добавил с расстановкой: — И я полагал, что ты будешь в курсе.
Мне все стало ясно. Я сказал:
— Послушай, Мак, я не занимался детективной работой шесть лет, с тысяча девятьсот двадцать седьмого года.
Он пристально смотрел на меня.
— Клянусь тебе, — заверил я его. — Через год после моей женитьбы отец жены умер и оставил ей в наследство лесопилку, узкоколейную железную дорогу и еще кое-что, вот я и ушел из агентства, чтобы за всем этим присматривать. В любом случае я не стал бы работать на Мими Уайнант или Йоргенсен, или как там ее зовут — она никогда не любила меня, а я никогда не любил ее.
— О, я и не думал, что ты... — Неопределенно помахав рукой в воздухе, Маколэй замолчал и взял свой стакан. Отпив из него, он сказал:
— Мне просто любопытно. Представь себе: три дня назад, во вторник, мне звонит Мими и пытается разыскать Уайнанта; вчера звонит Дороти, говорит, что это ты сказал ей позвонить, а затем приходит ко мне сама; к тому же я думал, что ты до сих пор занимаешься сыском, вот мне и стало любопытно — с чего бы это все вдруг?
— А они тебе не сказали?
— Само собой, сказали — им просто хотелось вспомнить старые добрые времена. Что-то здесь кроется.
— Вы, юристы, подозрительные ребята, — сказал я. — Может, им только этого и хотелось — этого, да денег. А с чего весь сыр-бор? Он что, скрывается?
Маколэй пожал плечами.
— Я знаю не больше твоего. Не видел его с октября. — Он опять отпил из стакана. — Как долго ты будешь в городе?
— Уеду после Нового года, — сказал я и направился к телефону, чтобы попросить у администрации меню.
— Привет. Я и не знал, что ты опять в городе; мне сказала об этом Дороти Уайнант. Как насчет обеда?
— А который час?
— Половина двенадцатого. Я что, тебя разбудил?
— Да, — сказал я, — но это не страшно. Может, заглянешь ко мне, и пообедаем здесь? У меня похмелье, и что-то не особенно тянет куда-то выбираться... Отлично. Тогда, скажем, в час.
Я выпил рюмочку с Норой, собиравшейся в парикмахерскую мыть волосы, затем еще одну после душа и, когда вновь зазвонил телефон, чувствовал себя лучше.
Незнакомый женский голос спросил:
— Мистер Маколэй у вас?
— Пока нет.
— Простите за беспокойство, но не могли бы вы передать, чтобы он, как только доберется до вас позвонил в контору? Это очень важно.
Я пообещал, что передам.
Через десять минут пришел Маколэй. Он представлял собою высокого, кудрявого, розовощекого, довольно приятного мужчину примерно моего возраста (сорок один год), хотя и выглядел моложе. Считалось, что адвокат он весьма неплохой. Я несколько раз работал на него, когда жил в Нью-Йорке, и мы всегда прекрасно ладили. Мы пожали руки, похлопали друг друга по плечу, он спросил, как мне жилось в этом мире, я ответил «отлично», спросил о том же его, он ответил «отлично», и я сказал что ему нужно позвонить в контору.
Когда он отошел от телефона, лицо его было озабоченным.
— Уайнант опять в городе, — сказал он, — и хочет, чтобы я с ним встретился.
Я обернулся, держа в руках только что наполненные стаканы.
— Ну что ж, обед может...
— Пусть лучше он сам подождет, — сказал Маколэй и взял у меня один из стаканов.
— Он все такой же ненормальный?
— Дело совсем не шуточное, — серьезно сказал Маколэй. — Ты слышал, что в двадцать девятом его почти год продержали в лечебнице?
— Нет.
Он кивнул, сел, поставил стакан на столик подле себя и слегка наклонился вперед.
— Чарльз, что затевает Мими?
— Мими? Ах да, его жена, его бывшая жена. Не знаю. А что, она непременно должна что-то затевать?
— Это вполне в ее духе, — сухо сказал он и добавил с расстановкой: — И я полагал, что ты будешь в курсе.
Мне все стало ясно. Я сказал:
— Послушай, Мак, я не занимался детективной работой шесть лет, с тысяча девятьсот двадцать седьмого года.
Он пристально смотрел на меня.
— Клянусь тебе, — заверил я его. — Через год после моей женитьбы отец жены умер и оставил ей в наследство лесопилку, узкоколейную железную дорогу и еще кое-что, вот я и ушел из агентства, чтобы за всем этим присматривать. В любом случае я не стал бы работать на Мими Уайнант или Йоргенсен, или как там ее зовут — она никогда не любила меня, а я никогда не любил ее.
— О, я и не думал, что ты... — Неопределенно помахав рукой в воздухе, Маколэй замолчал и взял свой стакан. Отпив из него, он сказал:
— Мне просто любопытно. Представь себе: три дня назад, во вторник, мне звонит Мими и пытается разыскать Уайнанта; вчера звонит Дороти, говорит, что это ты сказал ей позвонить, а затем приходит ко мне сама; к тому же я думал, что ты до сих пор занимаешься сыском, вот мне и стало любопытно — с чего бы это все вдруг?
— А они тебе не сказали?
— Само собой, сказали — им просто хотелось вспомнить старые добрые времена. Что-то здесь кроется.
— Вы, юристы, подозрительные ребята, — сказал я. — Может, им только этого и хотелось — этого, да денег. А с чего весь сыр-бор? Он что, скрывается?
Маколэй пожал плечами.
— Я знаю не больше твоего. Не видел его с октября. — Он опять отпил из стакана. — Как долго ты будешь в городе?
— Уеду после Нового года, — сказал я и направился к телефону, чтобы попросить у администрации меню.
III
В тот вечер мы с Норой пошли на премьеру «Медового месяца» в Малом театре, а потом на вечеринку к каким-то людям по имени не то Фримэн, не то Филдинг, не то как-то еще. Когда она разбудила меня на следующее утро, чувствовал я себя довольно скверно. Она дала мне газету и чашку кофе и сказала:
— Прочти вот это.
Я терпеливо прочел два-три абзаца, отложил газету и отхлебнул кофе.
— Очень забавно, конечно, — сказал я, — но в данную минуту я охотно променял бы все напечатанные интервью мэра О'Брайэна и очерк об индийском кинематографе в придачу, на глоток вис...
— Да не то, дурачок. — Она ткнула пальцем в газету: — Вот это.
Дальше следовало стандартное полицейское заявление для печати.
— Думаешь, ее убил он? — спросила Нора, когда я вновь отложил газету.
— Кто, Уайнант? Я бы не удивился. Он же совсем чокнутый.
— Ты знал ее?
— Да. Как насчет капельки чего-нибудь крепкого, чтобы убить меланхолию?
— Что она собой представляла?
— Довольно многое, — сказал я. — Недурна собою, весьма разумна и весьма выдержанна — а все эти качества были просто необходимы, чтобы ужиться с таким типом, как он.
— Она с ним жила?
— Да. Прошу тебя, мне бы хотелось чего-нибудь выпить. То есть, так обстояло дело, когда я знавал их.
— Почему бы тебе сначала не позавтракать? Она любила его, или речь шла только о деловых отношениях?
— Я не знаю. Еще слишком рано для завтрака.
Когда Нора, выходя, открыла дверь, в комнату вбежала собака, вскочила передними лапами на постель и уткнулась мордой мне в лицо. Я погладил ее по голове и попытался припомнить то, что Уайнант однажды сказал мне о женщинах и собаках (что-то совсем не связанное с поговоркой о женщине, спаниеле и каштановом дереве). Я никак не мог вспомнить, о чем именно шла речь, однако мне казалось, что постараться припомнить его слова было зачем-то надо.
Нора вернулась с двумя стаканами в руках и вопросом на устах:
— А как он выглядит?
— Высокий — более шести футов — и, наверное, самый худой из всех, кого я видел. Сейчас ему, должно быть, около пятидесяти; когда я его знал, он был почти совсем седой. Прическа, которую не мешало бы подровнять, криво остриженные пятнистые усы, постоянно обкусанные ногти. — Я оттолкнул собаку и потянулся за стаканом.
— Звучит прелестно. Чем вы с ним занимались?
— Парень, который на него работал, обвинил Уайнанта в том, что тот будто бы украл у него то ли какую-то идею, то ли изобретение. Его звали Розуотер. Он пытался припугнуть Уайнанта, угрожая застрелить его самого, взорвать дом, похитить детей, перерезать горло жене — и бог знает что еще — если тот не признается в содеянном. Мы так его и не поймали — наверное, спугнули, и он исчез. Как бы то ни было, угрозы прекратились, и ничего страшного не случилось.
Нора отвлеклась от виски и спросила:
— А Уайнант действительно украл это изобретение?
— Ай-яй-яй, — сказал я. — Сегодня как-никак Рождество: постарайся же думать о ближних только хорошее.
— Прочти вот это.
Я терпеливо прочел два-три абзаца, отложил газету и отхлебнул кофе.
— Очень забавно, конечно, — сказал я, — но в данную минуту я охотно променял бы все напечатанные интервью мэра О'Брайэна и очерк об индийском кинематографе в придачу, на глоток вис...
— Да не то, дурачок. — Она ткнула пальцем в газету: — Вот это.
СЕКРЕТАРША ИЗОБРЕТАТЕЛЯ УБИТА В СВОЕЙ КВАРТИРЕ
ОБНАРУЖЕНО ИЗРЕШЕЧЕННОЕ ПУЛЯМИ ТЕЛО ДЖУЛИИ ВУЛФ; ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ЕЕ РАБОТОДАТЕЛЯ КЛАЙДА УАЙНАНТА
"Вчера ранним вечером изрешеченное пулями тело Джулии Вулф, тридцатидвухлетней секретарши известного изобретателя Клайда Уайнанта, было найдено в квартире покойной по адресу: Пятьдесят четвертая улица, 411. Тело обнаружила миссис Кристиан Йоргенсен, бывшая жена изобретателя, которая пришла в указанную квартиру с целью узнать нынешний адрес разведенного с нею мужа. Миссис Йоргенсен, вернувшаяся в понедельник из Европы, где она провела последние шесть лет, сообщила полиции, что, позвонив у двери покойной, она услышала слабый стон, о чем известила мальчика-лифтера Мервина Холли, который вызвал домоуправляющего Уолтера Мини. Когда они вошли в квартиру, мисс Вулф лежала в спальне, на полу, раненая в грудь четырьмя пулями тридцать второго калибра. Не приходя в сознание, она скончалась до прибытия полиции и медицинской помощи.
Герберт Маколэй, адвокат Уайнанта, сообщил полиции, что не видел изобретателя с октября месяца. По его словам, накануне Уайнант позвонил ему по телефону и назначил встречу, на которую, однако, не явился; в то же время адвокат заявил, что не имеет никаких сведений о местонахождении своего клиента. В течение последних восьми лет, отметил Маколэй, мисс Вулф работала на изобретателя. Адвокат сказал, что не имеет информации о личной жизни и семье покойной и не в состоянии пролить свет на загадку ее убийства.
Пулевые ранения не могли быть нанесены самой жертвой, сообщил нам...".
Дальше следовало стандартное полицейское заявление для печати.
— Думаешь, ее убил он? — спросила Нора, когда я вновь отложил газету.
— Кто, Уайнант? Я бы не удивился. Он же совсем чокнутый.
— Ты знал ее?
— Да. Как насчет капельки чего-нибудь крепкого, чтобы убить меланхолию?
— Что она собой представляла?
— Довольно многое, — сказал я. — Недурна собою, весьма разумна и весьма выдержанна — а все эти качества были просто необходимы, чтобы ужиться с таким типом, как он.
— Она с ним жила?
— Да. Прошу тебя, мне бы хотелось чего-нибудь выпить. То есть, так обстояло дело, когда я знавал их.
— Почему бы тебе сначала не позавтракать? Она любила его, или речь шла только о деловых отношениях?
— Я не знаю. Еще слишком рано для завтрака.
Когда Нора, выходя, открыла дверь, в комнату вбежала собака, вскочила передними лапами на постель и уткнулась мордой мне в лицо. Я погладил ее по голове и попытался припомнить то, что Уайнант однажды сказал мне о женщинах и собаках (что-то совсем не связанное с поговоркой о женщине, спаниеле и каштановом дереве). Я никак не мог вспомнить, о чем именно шла речь, однако мне казалось, что постараться припомнить его слова было зачем-то надо.
Нора вернулась с двумя стаканами в руках и вопросом на устах:
— А как он выглядит?
— Высокий — более шести футов — и, наверное, самый худой из всех, кого я видел. Сейчас ему, должно быть, около пятидесяти; когда я его знал, он был почти совсем седой. Прическа, которую не мешало бы подровнять, криво остриженные пятнистые усы, постоянно обкусанные ногти. — Я оттолкнул собаку и потянулся за стаканом.
— Звучит прелестно. Чем вы с ним занимались?
— Парень, который на него работал, обвинил Уайнанта в том, что тот будто бы украл у него то ли какую-то идею, то ли изобретение. Его звали Розуотер. Он пытался припугнуть Уайнанта, угрожая застрелить его самого, взорвать дом, похитить детей, перерезать горло жене — и бог знает что еще — если тот не признается в содеянном. Мы так его и не поймали — наверное, спугнули, и он исчез. Как бы то ни было, угрозы прекратились, и ничего страшного не случилось.
Нора отвлеклась от виски и спросила:
— А Уайнант действительно украл это изобретение?
— Ай-яй-яй, — сказал я. — Сегодня как-никак Рождество: постарайся же думать о ближних только хорошее.
IV
В тот день я вывел Асту на прогулку, объяснил двум прохожим, что она — шнауцер, а вовсе не помесь шотландской овчарки с ирландским терьером, заглянул в бар к Джиму на пару коктейлей, встретил на улице Ларри Краули и привел его с собой в «Нормандию». Нора разливала коктейли для Куиннов, Марго Иннес, незнакомого мужчины, чье имя я не уловил, и Дороти Уайнант.
Дороти сказала, что хочет со мной поговорить, и мы перешли со своими коктейлями в спальню.
Она сразу же приступила к делу.
— Ник, вы думаете, это отец убил ее?
— Нет, — сказал я. — Почему я должен так думать?
— Ну, полиция же... Послушайте, она была его любовницей, да?
— Когда я знал их, — согласно кивнул я.
Глядя на свой стакан, она сказала:
— Он мой отец. Я никогда его не любила. Я никогда не любила маму. — Она посмотрела на меня. — Я не люблю Гилберта. — Гилберт был ее братом.
— Пусть это тебя не беспокоит. Многие не любят своих родственников.
— А вы их любите?
— Моих родственников?
— Моих. — Она бросила на меня нахмуренный взгляд. — И перестаньте разговаривать со мной так, будто мне все еще двенадцать.
— Дело не в этом, — объяснил я. — Просто я пьян.
— Правда?
Я покачал головой.
— Что касается тебя, то здесь все в порядке — ты просто была испорченным ребенком. Без остальных же я бы вполне обошелся.
— Что же с нами не так? — спросила она, причем не с тем выражением, с каким выдвигают аргумент в споре, а так, будто действительно хотела это знать.
— Разные вещи. Твои...
Харрисон Куинн открыл дверь и сказал:
— Ник, пошли поиграем в пинг-понг.
— Чуть позже.
Прихвати с собой малютку. — Он плотоядно посмотрел на Дороти и вышел.
Она сказала:
— Я полагаю, вы не знаете Йоргенсена.
— Я знаю некоего Нельса Йоргенсена.
— Везет же некоторым. Нашего зовут Кристиан. Он просто милашка. Это в мамином духе — развестись с сумасшедшим и выйти замуж за жиголо. — На глаза ее навернулись слезы. Она всхлипнула и спросила:
— Что мне делать, Ник? — У нее был голос испуганного ребенка. Я обнял ее за плечи и понес какую-то бессмыслицу, звучавшую, как я надеялся, утешительно. Она плакала у меня на груди. Подле кровати зазвонил телефон. Из соседней комнаты доносились звуки передававшегося по радио модного шлягера «Вознесись и сияй». Стакан мой был пуст. Я сказал:
— Уйди от них.
Она опять всхлипнула.
— От тебя не уйдешь.
— Наверное, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Пожалуйста, не издевайтесь надо мной, — смиренно попросила она.
Нора, вошедшая, чтобы снять трубку телефона, вопросительно посмотрела на меня. Я скорчил ей гримасу поверх головы Дороти.
Когда Нора сказала «алло» в телефонную трубку, девушка быстро от меня отпрянула и покраснела.
— Я... Простите меня, — заикаясь, выдавила она из себя, — я не хотела...
Нора сочувственно улыбнулась ей. Я же сказал:
— Не валяй дурака.
Девушка вытащила носовой платок и принялась вытирать им глаза.
Нора говорила по телефону:
— Да... Я посмотрю, дома ли он. Простите, а кто его спрашивает? — Она зажала рукой трубку и сообщила мне: — Это человек по имени Норман. Ты хочешь с ним говорить?
Я сказал, что не знаю и взял трубку.
— Алло.
Грубоватый мужской голос произнес:
— Мистер Чарльз?.. Мистер Чарльз, насколько я понимаю, вы были раньше связаны с Транс-Американским детективным агентством.
— Кто это? — спросил я.
— Мое имя Альберт Норман, мистер Чарльз, и оно, вероятно, ни о чем вам не говорит, но я хотел бы сделать одно предложение. Уверен, что вы не...
— Какого рода предложение?
— Я не могу обсуждать его по телефону, однако, если бы вы уделили мне полчаса вашего времени, смею вас заверить, что...
— Извините, — сказал я, — но я чертовски занят и...
— Но, мистер Чарльз, дело... — В этот момент в трубке раздался громкий звук: его можно было принять и за выстрел, и за стук упавшего тяжелого предмета или же за какой-либо иной громкий резкий звук. Я несколько раз произнес «алло» и, не получив ответа, повесил трубку.
Нора уже усадила Дороти перед зеркалом и при помощи пудры и губной помады приводила ее в порядок.
— Какой-то страховой агент, — сказал я и пошел в гостиную чего-нибудь выпить.
За это время пришло еще несколько человек. Я поговорил с ними. Харрисон Куинн встал с дивана, на котором он сидел с Марго Иннес, и сказал:
— Теперь — пинг-понг.
Аста подпрыгнула и толкнула меня передними лапами в живот. Я выключил радио и налил себе коктейль. Мужчина, имя которого я не уловил, вещал:
— Вот наступит революция, и всех нас поставят к стенке в первую же очередь. — Похоже, эта мысль ему нравилась.
Куинн подошел ко мне, чтобы вновь наполнить свой стакан. Он бросил взгляд на дверь спальни.
— Где ты нашел эту маленькую блондиночку?
— Когда-то я качал ее на своем колене.
— На котором? — спросил он. — Можно я его потрогаю?
Из спальни вышли Нора и Дороти. Я увидел на радиоприемнике вечернюю газету и взял ее в руки. Заголовки гласили:
Нора, стоя у меня за спиной, тихо сказала:
— Я пригласила ее поужинать с нами. Будь ласков с ребенком, — (Норе было двадцать шесть), — она ужасно расстроена.
— Как скажешь. — Я обернулся. В другом конце комнаты Дороти смеялась над тем, что рассказывал ей Куинн. — Но учти: ты суешь свой нос в чужие проблемы и потому не жди, что я поцелую то место, где тебе сделают больно.
— Хорошо, не буду. Милый мой дурачок, не надо читать это здесь. — Она отняла у меня газету и засунула ее за радиоприемник.
Дороти сказала, что хочет со мной поговорить, и мы перешли со своими коктейлями в спальню.
Она сразу же приступила к делу.
— Ник, вы думаете, это отец убил ее?
— Нет, — сказал я. — Почему я должен так думать?
— Ну, полиция же... Послушайте, она была его любовницей, да?
— Когда я знал их, — согласно кивнул я.
Глядя на свой стакан, она сказала:
— Он мой отец. Я никогда его не любила. Я никогда не любила маму. — Она посмотрела на меня. — Я не люблю Гилберта. — Гилберт был ее братом.
— Пусть это тебя не беспокоит. Многие не любят своих родственников.
— А вы их любите?
— Моих родственников?
— Моих. — Она бросила на меня нахмуренный взгляд. — И перестаньте разговаривать со мной так, будто мне все еще двенадцать.
— Дело не в этом, — объяснил я. — Просто я пьян.
— Правда?
Я покачал головой.
— Что касается тебя, то здесь все в порядке — ты просто была испорченным ребенком. Без остальных же я бы вполне обошелся.
— Что же с нами не так? — спросила она, причем не с тем выражением, с каким выдвигают аргумент в споре, а так, будто действительно хотела это знать.
— Разные вещи. Твои...
Харрисон Куинн открыл дверь и сказал:
— Ник, пошли поиграем в пинг-понг.
— Чуть позже.
Прихвати с собой малютку. — Он плотоядно посмотрел на Дороти и вышел.
Она сказала:
— Я полагаю, вы не знаете Йоргенсена.
— Я знаю некоего Нельса Йоргенсена.
— Везет же некоторым. Нашего зовут Кристиан. Он просто милашка. Это в мамином духе — развестись с сумасшедшим и выйти замуж за жиголо. — На глаза ее навернулись слезы. Она всхлипнула и спросила:
— Что мне делать, Ник? — У нее был голос испуганного ребенка. Я обнял ее за плечи и понес какую-то бессмыслицу, звучавшую, как я надеялся, утешительно. Она плакала у меня на груди. Подле кровати зазвонил телефон. Из соседней комнаты доносились звуки передававшегося по радио модного шлягера «Вознесись и сияй». Стакан мой был пуст. Я сказал:
— Уйди от них.
Она опять всхлипнула.
— От тебя не уйдешь.
— Наверное, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Пожалуйста, не издевайтесь надо мной, — смиренно попросила она.
Нора, вошедшая, чтобы снять трубку телефона, вопросительно посмотрела на меня. Я скорчил ей гримасу поверх головы Дороти.
Когда Нора сказала «алло» в телефонную трубку, девушка быстро от меня отпрянула и покраснела.
— Я... Простите меня, — заикаясь, выдавила она из себя, — я не хотела...
Нора сочувственно улыбнулась ей. Я же сказал:
— Не валяй дурака.
Девушка вытащила носовой платок и принялась вытирать им глаза.
Нора говорила по телефону:
— Да... Я посмотрю, дома ли он. Простите, а кто его спрашивает? — Она зажала рукой трубку и сообщила мне: — Это человек по имени Норман. Ты хочешь с ним говорить?
Я сказал, что не знаю и взял трубку.
— Алло.
Грубоватый мужской голос произнес:
— Мистер Чарльз?.. Мистер Чарльз, насколько я понимаю, вы были раньше связаны с Транс-Американским детективным агентством.
— Кто это? — спросил я.
— Мое имя Альберт Норман, мистер Чарльз, и оно, вероятно, ни о чем вам не говорит, но я хотел бы сделать одно предложение. Уверен, что вы не...
— Какого рода предложение?
— Я не могу обсуждать его по телефону, однако, если бы вы уделили мне полчаса вашего времени, смею вас заверить, что...
— Извините, — сказал я, — но я чертовски занят и...
— Но, мистер Чарльз, дело... — В этот момент в трубке раздался громкий звук: его можно было принять и за выстрел, и за стук упавшего тяжелого предмета или же за какой-либо иной громкий резкий звук. Я несколько раз произнес «алло» и, не получив ответа, повесил трубку.
Нора уже усадила Дороти перед зеркалом и при помощи пудры и губной помады приводила ее в порядок.
— Какой-то страховой агент, — сказал я и пошел в гостиную чего-нибудь выпить.
За это время пришло еще несколько человек. Я поговорил с ними. Харрисон Куинн встал с дивана, на котором он сидел с Марго Иннес, и сказал:
— Теперь — пинг-понг.
Аста подпрыгнула и толкнула меня передними лапами в живот. Я выключил радио и налил себе коктейль. Мужчина, имя которого я не уловил, вещал:
— Вот наступит революция, и всех нас поставят к стенке в первую же очередь. — Похоже, эта мысль ему нравилась.
Куинн подошел ко мне, чтобы вновь наполнить свой стакан. Он бросил взгляд на дверь спальни.
— Где ты нашел эту маленькую блондиночку?
— Когда-то я качал ее на своем колене.
— На котором? — спросил он. — Можно я его потрогаю?
Из спальни вышли Нора и Дороти. Я увидел на радиоприемнике вечернюю газету и взял ее в руки. Заголовки гласили:
ДЖУЛИЯ ВУЛФ — БЫВШАЯ ПОДРУГА РЭКЕТИРА
АРТУР НАНХЕЙМ ОПОЗНАЕТ ТЕЛО
УАЙНАНТ ДО СИХ ПОР НЕ НАЙДЕН
Нора, стоя у меня за спиной, тихо сказала:
— Я пригласила ее поужинать с нами. Будь ласков с ребенком, — (Норе было двадцать шесть), — она ужасно расстроена.
— Как скажешь. — Я обернулся. В другом конце комнаты Дороти смеялась над тем, что рассказывал ей Куинн. — Но учти: ты суешь свой нос в чужие проблемы и потому не жди, что я поцелую то место, где тебе сделают больно.
— Хорошо, не буду. Милый мой дурачок, не надо читать это здесь. — Она отняла у меня газету и засунула ее за радиоприемник.
V
В ту ночь Нора не могла уснуть. Она читала мемуары Шаляпина, пока я не задремал, а потом разбудила меня вопросом:
— Ты спишь?
Я ответил, что сплю.
Она зажгла две сигареты — одну для меня и одну для себя.
— А у тебя не возникает желания опять время от времени заниматься детективной работой — просто так, из интереса? Ну, понимаешь, когда подвернется что-нибудь особенное, вроде, скажем, дела Линдб...
— Дорогая, я полагаю, что ее убил Уайнант, — сказал я, — и полиция поймает его без моей помощи. Как бы то ни было, для меня это не имеет никакого значения. Ты суешь свой нос в дела, которые...
— Я хотела тебя спросить: а его жена знала, что эта мисс Вулф была его любовницей?
— Не знаю. Она ее не любила.
— А что из себя представляет жена?
— Не знаю... Женщина как женщина.
— Симпатичная?
— Когда-то была очень.
— Старая?
— Сорок — сорок два. Ну хватит, Нора. Тебе это ни к чему. Оставь Чарльзам чарльзовы проблемы, а Уайнантам — уайнантовы.
— Наверное, мне действительно поможет, если я выпью. — Она надула губы.
Я выбрался из постели и смешал коктейль. Когда я вернулся в спальню, зазвонил телефон. Я посмотрел на, лежавшие на столе, часы. Было около пяти часов утра.
Нора говорила в трубку:
— Алло... Да, это я. — Она скосила глаза в мою сторону. Я отрицательно помотал головой: нет, не надо. — Да... Да, конечно... Разумеется. — Она положила трубку и улыбнулась мне.
— Ты очаровательна, — сказал я. — Ну, что теперь?
— Дороти поднимается к нам. По-моему, она пьяна.
— Это здорово. — Я взял свою пижаму. — А то я, испугался, было, что придется лечь спать.
Наклонившись, она искала тапочки.
— Не будь таким занудой. Можешь спать целый день. — Она нашла тапочки и, сунув в них ноги, поднялась. — Она действительно так боится свою мать, как говорит?
— Если в ней есть хоть капля здравого смысла, то да. Мими — это яд.
Нора искоса посмотрела на меня потемневшими глазами и медленно спросила:
— Что ты от меня скрываешь?
— Ах, черт! — сказал я. — А я надеялся, что ты никогда не узнаешь. На самом деле Дороти — моя дочь. Понимаешь, я просто не знал, что делаю, Нора. Была весна в Венеции, я был так молод, и луна сияла над...
— Остряк. Ты есть хочешь?
— Как ты. Что тебе заказать?
— Сэндвич с рубленой говядиной, побольше луку и кофе.
Пока я звонил в, работавшую круглосуточно закусочную, пришла Дороти. Когда я вернулся в гостиную, она с трудом встала и сказала:
— Мне страшно неудобно, Ник, что я продолжаю беспокоить вас с Норой, но я не могу сегодня пойти домой в таком виде. Не могу. Я боюсь. Не знаю, что будет, если я пойду. Пожалуйста, не прогоняйте меня. — Она была очень пьяна. Аста обнюхивала ее лодыжки.
Я сказал:
— Тс-с-с. Никто тебя не прогоняет. Сядь. Через несколько минут принесут кофе. Где ты так нагрузилась?
Она села и тупо покачала головой.
— Не знаю. Где только я не была после того, как ушла от вас. Вот только дома не была, потому что не могу идти домой в таком виде. Посмотрите, что у меня есть. — Она опять встала и достала из кармана пальто обшарпанный пистолет. — Посмотрите-ка. — Она размахивала нацеленным прямо на меня пистолетом, а Аста радостно виляла хвостом и прыгала, пытаясь до него дотянуться.
Нора с шумом втянула в себя воздух. По спине у меня бегали мурашки. Я оттолкнул собаку и отнял у Дороти пистолет.
— Что это за кривляние? Сядь. — Я положил пистолет в карман халата и пихнул Дороти в кресло.
— Не сердитесь на меня, Ник, — заныла она. — Оставьте его у себя. Я не хочу причинять вам беспокойства.
— Где ты его взяла? — спросил я.
— В баре на Десятой авеню. Я отдала за него незнакомому мужчине свой браслет — тот, что с бриллиантами и изумрудами.
— А потом отыграла его в рулетку, — сказал я. — Он до сих пор на тебе.
Она уставилась на браслет.
— А я думала, что и правда его обменяла.
Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора сказала:
— О, Ник, перестань к ней придираться. Она...
— Он ко мне не придирается, Нора, совсем нет, — быстро проговорила Дороти. — Он... Он — единственный человек в мире, к кому я могу обратиться за помощью.
Я вспомнил, что Нора так и не прикоснулась к своему стакану виски с содовой, поэтому пошел на кухню и выпил его. Когда я вернулся, моя жена сидела на подлокотнике кресла Дороти и обнимала ее одной рукой. Дороти хлюпала носом; Нора говорила:
— Но Ник вовсе не сердится, милая. Ты ему нравишься. — Она посмотрела на меня. — Ты ведь не сердишься, правда, Ники?
— Нет, я просто обиделся. — Я сел на диван. — Где ты взяла пистолет, Дороти?
— У незнакомого мужчины, я же вам говорила.
— У какого мужчины?
— Я же сказала: у мужчины в баре.
— И взамен ты отдала ему свой браслет.
— Я думала, что отдала, но... посмотрите — он все еще у меня.
— Я это заметил.
Нора успокаивающе похлопала девушку по плечу.
— Конечно же, браслет до сих пор у тебя.
— Когда мальчик из закусочной принесет кофе, сказал я, — я подкуплю его, чтобы он никуда не уходил. Не собираюсь оставаться один с парочкой сумасш...
Нора грозно посмотрела на меня и сказала девушке:
— Не обращай на него внимания. Он сегодня всю ночь такой противный.
Девушка сказала:
— Он думает, что я глупая, пьяная дурочка. Нора опять похлопала ее по плечу.
— Но зачем тебе пистолет? — спросил я.
Дороти выпрямилась в кресле и посмотрела на меня расширенными пьяными глазами.
— Для него, — возбужденно прошептала она, — если он ко мне полезет. Я испугалась, потому что была пьяна. С этого все началось. А потом я испугалась и его тоже, и поэтому приехала сюда.
— Ты имеешь в виду своего отца? — спросила Нора, стараясь скрыть, прозвучавшее в ее голосе, возбуждение.
Девушка покачала головой.
— Мой отец — Клайд Уайнант. А я имею в виду отчима. — Она уронила голову Норе на грудь.
Нора произнесла «О-о!» таким тоном, будто абсолютно все поняла, затем сказала: — Бедная девочка, — и многозначительно посмотрела на меня.
— Давайте все выпьем, — сказал я.
— Я не буду. — Нора вновь нахмурилась. — И Дороти, думаю, тоже не хочет.
— Хочет. Это поможет ей уснуть. — Я налил ей умопомрачительную дозу виски и проследил, чтобы она все выпила. Это сработало замечательно: когда принесли наши сэндвичи и кофе, она крепко спала.
— Теперь ты доволен? — спросила Нора.
— Теперь я доволен. Уложим ее, прежде чем поесть.
Я отнес девушку в спальню и помог Норе раздеть ее.
У Дороти было прекрасное тело.
Мы вернулись к нашей еде. Я вытащил из кармана пистолет и осмотрел его. Видно было, что с ним обращались не очень бережно. В пистолете было два патрона — один в стволе и один в обойме.
— Что ты хочешь с ним делать? — спросила Нора.
— Ничего — до тех пор, пока не выясню, не из него ли была убита Джулия Вулф. Он тоже тридцать второго калибра.
— Но она сказала...
— Что купила его в баре... у незнакомого мужчины... за браслет. Я слышал.
Нора забыла про сэндвич и подалась вперед. Глаза ее, теперь почти черные, сияли.
— Ты полагаешь, что она взяла его у отчима?
— Да, я так полагаю, — сказал я, но получилось это у меня слишком честно.
— Ты спишь?
Я ответил, что сплю.
Она зажгла две сигареты — одну для меня и одну для себя.
— А у тебя не возникает желания опять время от времени заниматься детективной работой — просто так, из интереса? Ну, понимаешь, когда подвернется что-нибудь особенное, вроде, скажем, дела Линдб...
— Дорогая, я полагаю, что ее убил Уайнант, — сказал я, — и полиция поймает его без моей помощи. Как бы то ни было, для меня это не имеет никакого значения. Ты суешь свой нос в дела, которые...
— Я хотела тебя спросить: а его жена знала, что эта мисс Вулф была его любовницей?
— Не знаю. Она ее не любила.
— А что из себя представляет жена?
— Не знаю... Женщина как женщина.
— Симпатичная?
— Когда-то была очень.
— Старая?
— Сорок — сорок два. Ну хватит, Нора. Тебе это ни к чему. Оставь Чарльзам чарльзовы проблемы, а Уайнантам — уайнантовы.
— Наверное, мне действительно поможет, если я выпью. — Она надула губы.
Я выбрался из постели и смешал коктейль. Когда я вернулся в спальню, зазвонил телефон. Я посмотрел на, лежавшие на столе, часы. Было около пяти часов утра.
Нора говорила в трубку:
— Алло... Да, это я. — Она скосила глаза в мою сторону. Я отрицательно помотал головой: нет, не надо. — Да... Да, конечно... Разумеется. — Она положила трубку и улыбнулась мне.
— Ты очаровательна, — сказал я. — Ну, что теперь?
— Дороти поднимается к нам. По-моему, она пьяна.
— Это здорово. — Я взял свою пижаму. — А то я, испугался, было, что придется лечь спать.
Наклонившись, она искала тапочки.
— Не будь таким занудой. Можешь спать целый день. — Она нашла тапочки и, сунув в них ноги, поднялась. — Она действительно так боится свою мать, как говорит?
— Если в ней есть хоть капля здравого смысла, то да. Мими — это яд.
Нора искоса посмотрела на меня потемневшими глазами и медленно спросила:
— Что ты от меня скрываешь?
— Ах, черт! — сказал я. — А я надеялся, что ты никогда не узнаешь. На самом деле Дороти — моя дочь. Понимаешь, я просто не знал, что делаю, Нора. Была весна в Венеции, я был так молод, и луна сияла над...
— Остряк. Ты есть хочешь?
— Как ты. Что тебе заказать?
— Сэндвич с рубленой говядиной, побольше луку и кофе.
Пока я звонил в, работавшую круглосуточно закусочную, пришла Дороти. Когда я вернулся в гостиную, она с трудом встала и сказала:
— Мне страшно неудобно, Ник, что я продолжаю беспокоить вас с Норой, но я не могу сегодня пойти домой в таком виде. Не могу. Я боюсь. Не знаю, что будет, если я пойду. Пожалуйста, не прогоняйте меня. — Она была очень пьяна. Аста обнюхивала ее лодыжки.
Я сказал:
— Тс-с-с. Никто тебя не прогоняет. Сядь. Через несколько минут принесут кофе. Где ты так нагрузилась?
Она села и тупо покачала головой.
— Не знаю. Где только я не была после того, как ушла от вас. Вот только дома не была, потому что не могу идти домой в таком виде. Посмотрите, что у меня есть. — Она опять встала и достала из кармана пальто обшарпанный пистолет. — Посмотрите-ка. — Она размахивала нацеленным прямо на меня пистолетом, а Аста радостно виляла хвостом и прыгала, пытаясь до него дотянуться.
Нора с шумом втянула в себя воздух. По спине у меня бегали мурашки. Я оттолкнул собаку и отнял у Дороти пистолет.
— Что это за кривляние? Сядь. — Я положил пистолет в карман халата и пихнул Дороти в кресло.
— Не сердитесь на меня, Ник, — заныла она. — Оставьте его у себя. Я не хочу причинять вам беспокойства.
— Где ты его взяла? — спросил я.
— В баре на Десятой авеню. Я отдала за него незнакомому мужчине свой браслет — тот, что с бриллиантами и изумрудами.
— А потом отыграла его в рулетку, — сказал я. — Он до сих пор на тебе.
Она уставилась на браслет.
— А я думала, что и правда его обменяла.
Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора сказала:
— О, Ник, перестань к ней придираться. Она...
— Он ко мне не придирается, Нора, совсем нет, — быстро проговорила Дороти. — Он... Он — единственный человек в мире, к кому я могу обратиться за помощью.
Я вспомнил, что Нора так и не прикоснулась к своему стакану виски с содовой, поэтому пошел на кухню и выпил его. Когда я вернулся, моя жена сидела на подлокотнике кресла Дороти и обнимала ее одной рукой. Дороти хлюпала носом; Нора говорила:
— Но Ник вовсе не сердится, милая. Ты ему нравишься. — Она посмотрела на меня. — Ты ведь не сердишься, правда, Ники?
— Нет, я просто обиделся. — Я сел на диван. — Где ты взяла пистолет, Дороти?
— У незнакомого мужчины, я же вам говорила.
— У какого мужчины?
— Я же сказала: у мужчины в баре.
— И взамен ты отдала ему свой браслет.
— Я думала, что отдала, но... посмотрите — он все еще у меня.
— Я это заметил.
Нора успокаивающе похлопала девушку по плечу.
— Конечно же, браслет до сих пор у тебя.
— Когда мальчик из закусочной принесет кофе, сказал я, — я подкуплю его, чтобы он никуда не уходил. Не собираюсь оставаться один с парочкой сумасш...
Нора грозно посмотрела на меня и сказала девушке:
— Не обращай на него внимания. Он сегодня всю ночь такой противный.
Девушка сказала:
— Он думает, что я глупая, пьяная дурочка. Нора опять похлопала ее по плечу.
— Но зачем тебе пистолет? — спросил я.
Дороти выпрямилась в кресле и посмотрела на меня расширенными пьяными глазами.
— Для него, — возбужденно прошептала она, — если он ко мне полезет. Я испугалась, потому что была пьяна. С этого все началось. А потом я испугалась и его тоже, и поэтому приехала сюда.
— Ты имеешь в виду своего отца? — спросила Нора, стараясь скрыть, прозвучавшее в ее голосе, возбуждение.
Девушка покачала головой.
— Мой отец — Клайд Уайнант. А я имею в виду отчима. — Она уронила голову Норе на грудь.
Нора произнесла «О-о!» таким тоном, будто абсолютно все поняла, затем сказала: — Бедная девочка, — и многозначительно посмотрела на меня.
— Давайте все выпьем, — сказал я.
— Я не буду. — Нора вновь нахмурилась. — И Дороти, думаю, тоже не хочет.
— Хочет. Это поможет ей уснуть. — Я налил ей умопомрачительную дозу виски и проследил, чтобы она все выпила. Это сработало замечательно: когда принесли наши сэндвичи и кофе, она крепко спала.
— Теперь ты доволен? — спросила Нора.
— Теперь я доволен. Уложим ее, прежде чем поесть.
Я отнес девушку в спальню и помог Норе раздеть ее.
У Дороти было прекрасное тело.
Мы вернулись к нашей еде. Я вытащил из кармана пистолет и осмотрел его. Видно было, что с ним обращались не очень бережно. В пистолете было два патрона — один в стволе и один в обойме.
— Что ты хочешь с ним делать? — спросила Нора.
— Ничего — до тех пор, пока не выясню, не из него ли была убита Джулия Вулф. Он тоже тридцать второго калибра.
— Но она сказала...
— Что купила его в баре... у незнакомого мужчины... за браслет. Я слышал.
Нора забыла про сэндвич и подалась вперед. Глаза ее, теперь почти черные, сияли.
— Ты полагаешь, что она взяла его у отчима?
— Да, я так полагаю, — сказал я, но получилось это у меня слишком честно.