Страница:
Вирджиния Хенли
Желанная
Моей свекрови Марджори с благодарностью за то, что уживалась со мной все эти годы.
Глава 1
Впервые он увидел ее обнаженной. Возможно, именно по этой причине его охватило такое неистовое вожделение… Хотя
вряд ли — слишком много голых женщин перевидал он за свои двадцать с небольшим лет. Но эта… эта была самой прекрасной из всех, кого ему доводилось встречать: кожа цвета сливок, густые ресницы лежат на щеках темными полумесяцами, на скуле, чуть заметно скошенной к подбородку, крохотная родинка, «ведьмина метка», блестящие волосы переливаются на свету, словно только что отчеканенные монеты, и ниспадают едва ли не до пола, окутывая ее сверкающим покрывалом червонного золота.
Он не имел представления, кто эта девушка, ничего не знал о ней, но испытывал жадное желание заполучить ее.
Беда была в том, что эти настойчивые, неотступные видения его «дамы» являлись в самые неподходящие моменты, вот как сейчас. Кристиан Хоксблад[1] усилием воли заставил себя вернуться к реальности и сосредоточить все внимание на копье. Всего секунда потребовалась, чтобы биение его сердца слилось со стуком копыт боевого коня, рука словно прикипела к оружию, а взгляд пылающих яростью глаз обжег противника. Одним гибким, почти незаметным движением Кристиан взял наперевес копье, опустил забрало, сжал коленями бока жеребца и прикрылся щитом.
Жезл церемониймейстера медленно опустился, и не успели комья земли полететь в воздух, как Хоксблад мысленно увидел, что острие копья ударяется в щит противника с такой силой, которая заставляет соперника вылететь из седла. Мгновение спустя все случилось именно так, как он представлял себе.
Противник, однако, не валялся в пыли, а, немедленно вскочив, обнажил меч — удивительная ловкость, если принять в расчет тяжелые латы, сковывающие движения. Именно по этой причине Хоксблад бросил вызов французу — хотел заполучить его вороненые доспехи и серого в яблоках боевого коня.
Хоксблад в мгновение ока очутился на земле, хотя по правилам мог бы остаться в седле, но не позволила гордость. На карту была поставлена честь рыцаря.
Он выхватил меч и бросился на противника с такой зловещей решимостью, что тот растянулся ничком в пыли во весь свой шестифутовый рост и больше не двигался.
Раздался женский вопль.
— Мертв! — зашумели зрители.
Оруженосцы французского витязя выбежали на поле, стремясь унести его с арены, благодаря Господа за то, что арабский рыцарь только оглушил хозяина.
К тому времени, когда пыльное облако над ристалищем начало оседать, Хоксблад уже сидел в шатре в большой лохани, отпаривая уставшее тело. Один из оруженосцев успел снять с него доспехи, вымыть его и теперь растирал крепкие перекатывающиеся под кожей мышцы миндальным маслом и ладаном, чтобы сохранить их упругость.
Араб Али, бывший рядом с Кристианом чуть ли не с самого его рождения, закрыл пробкой пузырек с благовониями и протянул хозяину полотенце. Драккар поднялся во весь рост, так что смуглая кожа заблестела от струившейся по телу воды, и Али подумал, что арабское имя подходит хозяину гораздо больше христианского. Кровь арабских принцев текла в его жилах, Восток наградил Кристиана угольно-черными волосами и хищно изогнутым носом, придающим ему вид гордого сокола. Только светлые глаза бирюзового цвета позволяли предположить, что он не был чистокровным арабом.
Али оглядел великолепное тело рыцаря: «Нет, я лишь тешу себя надеждой. Широкие плечи и длинные ноги выдают в нем норманна».
Другой оруженосец, Пэдди, отправился собирать выигранные на турнире призы — доспехи и лошадей. У Хоксблада и его оруженосцев были великолепные боевые жеребцы, специально натренированные для турниров кони считались большой редкостью, а гибкая кольчуга из тонкой прочной стали стоила столько же, сколько участок поместной земли.
Ведя серого в яблоках и светло-гнедого коней к шатру хозяина, Пэдди неожиданно сообразил, как сильно этот шатер выделяется среди остальных. Яркий красно-фиолетовый шелк, золотой купол, необычная форма словно намекали на мавританскую, турецкую или арабскую роскошь.
Пэдди привязал коней рядом со сложенными небольшой горкой доспехами. То же самое повторялось во всех странах, где они побывали — в Марокко, Испании и теперь во Франции. Хоксблад по-прежнему был непобедим.
Пэдди отодвинул шелковую занавесь и вошел в шатер.
— Иисусе, Али-Баба, убери ты эту проклятую воду! Там, снаружи, куча доспехов, которые хозяин, наверное, захочет разобрать.
— Я оставил воду на случай, если ты вдруг надумаешь тоже залезть в лохань, Пэдди-Свинтус. От тебя несет на весь шатер, дышать нечем!
— Чему удивляться, черт возьми, особенно с такой нюхалкой, как у тебя, парень. Я сегодня носился как угорелый. А ты гнусный кусок верблюжьего дерьма!
Глаза Хоксблада насмешливо сощурились. Его оруженосцы целыми днями упражнялись в словесной перепалке, но на поле брани ни один бы не задумался пожертвовать жизнью ради другого.
— Хватит, — урезонил их Кристиан. — Мне нужны доспехи из меди и вороненой стали. Остальное пусть выкупают за деньги.
— В таком случае, лорд Драккар, лучше мне пойти поторговаться, а Пэдди тем временем приберет в шатре.
— Ну конечно, поскольку твои предки занимались тем, что воровали ковры на багдадских базарах, кому же одурачить рыцарей, как не пройдохе-арабу! Мне до тебя далековато!
— Вот в этом я сомневаюсь, Пэдди, — пробормотал Кристиан, натягивая кремовую сорочку, подчеркивавшую ширину его плеч и смуглость кожи.
Пэдди, довольный комплиментом, расплылся в улыбке, сбросил одежду и скользнул в остывшую воду.
— Я в два счета вытащу лохань, милорд, задолго до того, как появятся веселые барышни.
Вечером после состязаний, как обычно, во всех шатрах царило шумное веселье. После ратных забав постившиеся весь день рыцари требовали разжечь костры, зажарить дичь и наполнить кубки. Шлюхи, или «веселые девушки», танцевали у огня, смеясь и дразня легкими прикосновениями, постепенно раздевались, чтобы в конце концов отдаться первому встречному за пенни, пинту пива или просто за сытный ужин.
— Наслаждайся едой и питьем, Пэдди, — кивнул Кристиан, гладя взъерошенные перья кречета, нахохлившегося на своем насесте. — И не забудь приберечь для Саломе самые лакомые кусочки. Я получил приглашение поужинать вечером в замке.
— Эй, поосторожнее с французскими кобылками благородных кровей! Те, которых я видел сегодня на трибунах, выглядели так, словно изголодались по хорошему наезднику!
— Попытаюсь не слишком перенапрягаться, Пэдди, — ухмыльнулся рыцарь, сгорая от предвкушения свидания.
Он успел заметить нескольких дам, цвет волос которых отливал на расстоянии червонным золотом. К тому же ему снова повезло на ристалище.
«Кто знает? — подумал Кристиан. — Может, именно сегодня ночью я встречу свое видение?»
Королевский двор в Виндзоре был настоящим раем, по крайней мере, для дюжины богатых наследниц. Эдуард III[Hawksblood (англ.) — «Ястребиная кровь». — Прим. перев., женатый на королеве Филиппе, был самым картинно красивым и представительным из королей, когда-либо правивших Англией. Двор считался блестящим, потому что король жил роскошно и тратил деньги, не считая. Кроме того, он собирал осиротевших девушек под свое крылышко, опекал их, с тем чтобы наградить богатыми невестами тех знатных лордов, чьи семьи служили королю верой и правдой.
Одна-две девушки постарше были назначены фрейлинами юной принцессы Изабел. Любящий отец исполнял любой каприз дочери. Королева Филиппа была милой и по-матерински доброй, однако смысл ее существования заключался в том, чтобы рожать все новых принцев и принцесс династии Плантагенетов. Казалось, стоило Эдуарду пролить в нее свое семя, как чрево королевы тут же набухало новой жизнью. Только что на свет появился девятый инфант. И в результате двор королевы все разрастался: с каждым, месяцем прибавлялось нянюшек, кормилиц, служанок, прачек, фрейлин, дуэний и наставников.
Леди Брайенна Бедфорд и леди Джоан Кент, приподняв юбки, мчались, словно мальчишки-сорванцы, по садам Виндзора. Обеим было по семнадцать лет, обе рано осиротели, но на этом сходство кончалось. Джоан была миниатюрной, с серебристо-белыми волосами лунного оттенка. Ее изысканную внешность подчеркивали наряды розовых и пастельных тонов, она вплетала в косы нитки мелкого жемчуга. Джоан выглядела невинным ребенком и всегда ухитрялась избежать наказания за проделки, зачинщицей которых и являлась.
Брайенна была настоящей красавицей. Ее спелые груди и чуть широковатый рот словно говорили каждому, что эта семнадцатилетняя девушка находится на пороге зрелости и готова стать женщиной. Волосы окутывали ее с головы до ног золотистым покрывалом, спадая ниже колен блестящими волнами, рассыпавшимися на сотни шелковистых прядок. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы сказать — она станет объектом вожделения многих мужчин.
Девушки мгновенно остановились, завидев стайку женщин, собравшихся у фонтана в укромном месте обнесенного стеной сада, где дама[2] Марджори Доу каждый день наставляла их в правилах этикета. Вряд ли Брайенну и Джоан накажут за опоздание, ведь сама принцесса Изабел еще не появилась. Зато пришли все подопечные короля, от семи до семнадцати лет.
Маленькая Бланш Ланкастер сидела в картинной позе у фонтана. Она лишилась матери, но отцом девочки был сам граф Генри Ланкастер, бывший главой Регентского Совета при короле Эдуарде III, прежде чем тот, достигнув совершеннолетия, смог взять бразды правления в свои руки. Бланш должна была унаследовать огромное состояние Ланкастеров. Однако трудно было угадать богатую наследницу в этой бледной и почти бесплотной девочке, лишенной жизненной энергии и казавшейся почти незаметной.
Женщина с лицом дракона и глазами, подобными матовым агатам, нетерпеливо постучала длинной палкой по каменным плитам, она ожидала прибытия принцессы Изабел. День выдался очень теплый, и, когда дама Марджори сняла черную накидку, без которой никуда не выходила, Джоан подняла брови и, многозначительно взглянув на подругу, начала незаметно подбираться к сброшенной накидке.
Наконец явилась Изабел со своей свитой и злобным мопсом, громко лаявшим у ног хозяйки.
Девушки расположились на бортике фонтана, а жирный маленький пес, удалившись от драконши, лег у подола раскинувшейся на газоне розовой юбки Джоан.
— Лизоблюдка, — шепнула Джоан Элизабет Грей, лучшей подруге принцессы Изабел.
Престарелая наставница бросила суровый взгляд в сторону нарушительниц тишины. Ее агатовые бусинки-глазки мельком скользнули по Джоан и злобно уставились на Брайенну. В воздухе свистнула березовая розга. Крохотная собачка перепугалась до того, что тут же оставила на зеленой траве, в дюйме от юбки Джоан, дымящуюся кучку. Брайенна опустила ресницы, едва удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Леди, я должна еще раз напомнить вам о необходимости быть вежливыми и почтительными.
На этот раз драконша одобрительно оглядела подруг.
— Молодая девица должна всегда показываться на людях с опущенными глазами. До выхода замуж каждая из вас считается несовершеннолетней, а потом слово мужа и господина для вас закон. Обязанность жены — покорно выслушать и повиноваться. Смирение — лучшее средство остудить гнев мужа.
Драконша незаметно взглянула на принцессу Изабел, надеясь, что хоть какое-нибудь ее наставление западет в душу воспитанницы, но, по правде говоря, сильно сомневалась в этом.
Проворные пальцы Джоан опрокинули склянку с лимонным соком на черную накидку. Девушка раздобыла сок, чтобы выбелить локоны на висках — в кладовых замка его было сколько угодно. Драконша продолжала бубнить:
— Долг жены — рожать детей и вести хозяйство. Однако… — дама Марджори ради пущего эффекта помедлила и вновь ударила палкой по камням, — вряд ли вам выпадет счастье стать женой и матерью, если опозорите себя и потеряете доброе имя. Ваше тело должно быть все время скромно прикрыто с головы до ног. Никогда не позволяйте себе остаться наедине с мужчиной, никогда не разрешайте ему дотрагиваться до себя, допуская лишь прикосновение к руке. Поцелуй в щеку разрешается после обручения, но поцелуй в губы запрещен до венчания.
Она снова помедлила. Изабел раскраснелась, явно заинтересованная темой разговора. Дама Марджори напомнила себе, что в девушке течет горячая кровь, страстная кровь Плантагенетов, привыкших рано познавать радости любви. Откашлявшись, она перешла к менее щекотливым темам.
— Никогда не бегайте, не ходите быстро, не волочите за собой плащи и накидки, не говорите громко, не бранитесь на людях, не ешьте и не пейте много. Молодые леди не должны лгать. Никогда не сплетничайте сами и не передавайте услышанное, не увлекайтесь непристойными песнями и трюками жонглеров. Порядочным девушкам пристало ежедневно посещать церковь.
Брайенна с трудом скрывала зевок. Теперь драконша скажет, что неприлично вытирать рот и руки скатертью, на это есть салфетки. Девушка унеслась мыслями далеко, пытаясь увидеть в своем воображении будущего жениха. Она не имела ни малейшего представления, кого выберет для нее король Эдуард, но знала, что это обязательно случится до ее восемнадцатилетия. Восхитительные сны будоражили сердце и душу, грезы о рыцаре, который в один прекрасный день явится за ней, были настолько яркими, что казались явью. Однако, просыпаясь, Брайенна не могла вспомнить его лица. Она встрепенулась от предчувствия неведомого, сознавая, что вот-вот настанет самое лучшее, самое прекрасное время ее жизни.
Но тут негодующий вопль драконши грубо вернул Брайенну к реальности. Дама Марджори, закончив урок, отложила палку и накинула плащ на прямую, словно древко копья, спину. Сзади послышался сдавленный смех. От лимонного сока и яркого солнышка на черной ткани проступила желтая дорожка.
— Никто из вас не уйдет, пока виновная не будет найдена.
Агатовые глаза загорелись жаждой мести, губы сурово сжались. По всему было видно, что даме не понравилась шутка. Молчание становилось все более напряженным, по мере того как дама Марджори впивалась злобным взглядом в каждую девушку.
Бланш Ланкастер побледнела так, что казалось, вот-вот потеряет сознание. Принцесса Джоанна, младшая сестра Изабел, испуганно сжалась. Только Джоан как в ни в чем не бывало деловито втыкала колючку в палку именно в том месте, где за нее должна была схватиться драконша Изабел, откинув назад густые черные пряди, злобно прошипела:
— Это, должно быть, Бедфорд и ее подружка Джоан Кент!
Принцесса явно испытывала ревность к красоте подданной.
Рот Брайенны изумленно приоткрылся. Джоан, поглощенная тем, что тыкала розгой в кучку собачьего дерьма, наконец, сообразила, что происходит, и встала, намереваясь признаться. Брайенна быстро стиснула руку подруги, чтобы та молчала.
— Это сделала я, дама Марджори. Джоан тут ни при чем.
Брайенна привыкла к озорным ребячьим выходкам подруги, которая не думала об их последствиях, и сочла своей обязанностью защитить ее.
Физиономия драконши застыла.
— Леди Бедфорд, следуйте за мной.
Слова прозвучали приговором. Теперь Брайенна обречена. Ее душу нужно очистить от зла.
Старая драконша картинно наклонилась, чтобы поднять палку, и шип немедленно вонзился в палец. Матрона инстинктивно сунула его в рот, а Джоан со злорадным интересом наблюдала за выражением лица старухи, когда та сообразила, что розга была вымазана дерьмом.
Брайенна неохотно последовала за дамой Марджори. Выйдя из английского сада на Восточной террасе, они проследовали через верхнее крыло мимо апартаментов Их Величеств.
Пересекая огромный квадрат двора, девушка с тоской взглянула на Йоркскую Башню, где были ее комнаты. Она так надеялась закончить рисунок, изображавший Святого Георгия, побивающего дракона копьем. Она столько трудилась над ним.
Брайенна, смирившись, вздохнула и пошла за державшейся неестественно прямо дамой Марджори в ее покои, находившиеся за монастырскими кельями, где жили священники.
Джоан, снедаемая угрызениями совести, тащилась поодаль, но, увидев, как Брайенна смело вошла в логовище дракона, поняла, что должна найти в себе мужество признаться. Выпрямившись во весь рост, Джоан набрала в грудь побольше воздуха и решительно постучала. Дверь распахнулась, девушка заставила себя переступить порог и, не смея поднять глаз на подругу, выпалила;
— Дама Марджори, это меня следует наказать, за глупую проделку…
Старуха мгновенно набросилась на Брайенну:
— Это уже предел всему! Впутать сюда еще и леди Джоан Кент! Какое бесстыдство!
И, обернувшись к Джоан, добавила:
— Дорогая, вы достойны всяческих похвал за столь благородный поступок! Королевская кровь всегда скажется, я полагаю, но на этот раз леди Бедфорд придется ответить за свои мерзкие шалости!
Джоан поняла, что спорить бесполезно — этим она только ухудшит положение Брайенны. Она повернулась, чтобы уйти, и была вознаграждена благодарной улыбкой подруги, согревшей ей сердце.
Но Брайенна в последнюю минуту решила не позволить даме Марджори мучить себя. Прежде чем протянуть ладони для ударов розгой, она поговорит с наставницей как женщина с женщиной!
— Дама Марджори, мы обе знаем, что я невиновна в сегодняшних проделках. Принцесса Изабел ложно обвинила меня по злобе или из зависти. Но поскольку нельзя наказывать царственную особу, а в жилах леди Джоан Кент течет королевская кровь, то никого, кроме меня, не остается! — Глаза Брайенны издевательски блеснули. — Если же вам так необходимо сорвать на ком-нибудь злость, пожалуйста, прошу!
Она вытянула руки, и драконша мгновенно поняла, что Брайенне Бедфорд в высшей степени все равно, опустится ли розга на ее нежные ладони с длинными пальцами. Наказание должно быть более изощренным. Дама с отвращением взглянула на пятна краски, оставшиеся на пальцах Брайенны:
— Дьявол всегда найдет занятие для праздных рук! Эти пятна говорят о том, что вы бесполезно тратите время в бессмысленных стараниях намалевать очередную глупую картинку. Женщина создана для того, чтобы уметь обращаться с иглой. Позор заниматься чем-то другим, когда в королевском хозяйстве не хватает белья!
На деле же, королева и фрейлины разрешили леди Бедфорд не сидеть за шитьем, чтобы та могла проявить свой Богом данный талант. Но Брайенна мудро хранила молчание.
Дама Марджори пришла в еще большее бешенство, когда ее взгляд упал на высокую грудь девушки, на длинные золотистые пряди ее волос.
— Я посоветую королеве обручить вас с человеком постарше, который будет держать вас в ежовых рукавицах!
Сердце Брайенны тоскливо сжалось.
— Можете идти, леди Бедфорд. Девушке сразу стало легче.
— Немедленно отправляйтесь в часовню и исповедуйтесь в грехах отцу Бартоломью.
Сердце вновь упало. Придется отстоять вечерню и ждать, пока служба закончится, — только тогда она сможет исповедаться.
Когда Брайенна, наконец, нашла убежище в своих покоях, на землю опустились сумерки. С каждым часом в ней крепла решимость отомстить. И, в конце концов способ был найден. Она придаст дракону на своем рисунке черты дамы Марджори!
Дверь открыла Адель, сестра ее матери, приехавшая с Брайенной из Бедфорда в качестве камеристки. Она была ирландкой. В отличие от матери Брайенны, считавшейся в семье красавицей, у Адели были прямые соломенные волосы, а лицо покрыто бесчисленными веснушками. Она смирилась с участью старой девы, хотя ей было всего двадцать девять лет.
— О, мой ягненочек, где ты была? Смотри, что натворили с твоим рисунком, пока я отлучалась в королевскую детскую взглянуть на новорожденную принцессу!
Брайенна ринулась к рабочему столу у окна. Пергамент был залит краской, испортившей рисунок дракона и тщательно выписанную фигуру Святого Георгия. Девушка уставилась невидящими глазами в темноту, потрясенная несправедливостью. Она взяла на себя вину подруги, и вот награда — погубленная работа!
Ее охватила жалость к себе, глаза наполнились слезами, и по щеке поползла одинокая слезинка. Но Брайенна тут же решительно смахнула ее — на помощь пришло присущее ирландцам чувство юмора, так часто выручавшее в тяжелую минуту.
— Ну что ж, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — заразительно расхохоталась она. — Помни это, Адель!
Брайенна часто скрывала за громким смехом свои чувствительность и уязвимость. Она радовалась настолько искренне и безудержно, что мужчины не могли устоять перед этим звонким смехом, который будил в них предвкушение неотразимой природной чувственности Брайенны Бедфорд.
Девушка прилегла на постель, веки ее отяжелели, а на губах появилась улыбка — в прекрасном сновидении вновь явился высокий рыцарь и поманил ее. Острое желание пронзило Брайенну. Перед этим мужчиной из ее грез было невозможно устоять. Она, словно зачарованная, подошла к рыцарю, желая, чтобы он дотронулся до нее, поцеловал, подхватил на руки и унес в уединенное место. И, когда он оказался совсем рядом, Брайенна поняла, что они стоят у парапета какого-то незнакомого замка. Рыцарь протянул сильную руку и осторожно кончиками пальцев дотронулся до ее щеки. Брайенна рассмеялась. Как она и надеялась, герой сновидений не смог устоять против чувственного изгиба ее улыбающегося рта. О, как восхитительно ощущать прикосновение его губ к своим! Какое наслаждение чувствовать вкус его поцелуя! Брайенна в жизни не испытывала ничего подобного. Когда он заключил ее в объятия и прижал к своему крепкому телу, Брайенне показалось, что она сейчас умрет от счастья. Но образ рыцаря начал расплываться, и девушка, тяжело вздохнув, беспокойно заметалась во сне. Сжав полную грудь в том месте, где ее так властно касался рыцарь, она снова вздохнула. На этот раз Брайенне удалось увидеть его глаза — они были необычного аквамаринового цвета.
вряд ли — слишком много голых женщин перевидал он за свои двадцать с небольшим лет. Но эта… эта была самой прекрасной из всех, кого ему доводилось встречать: кожа цвета сливок, густые ресницы лежат на щеках темными полумесяцами, на скуле, чуть заметно скошенной к подбородку, крохотная родинка, «ведьмина метка», блестящие волосы переливаются на свету, словно только что отчеканенные монеты, и ниспадают едва ли не до пола, окутывая ее сверкающим покрывалом червонного золота.
Он не имел представления, кто эта девушка, ничего не знал о ней, но испытывал жадное желание заполучить ее.
Беда была в том, что эти настойчивые, неотступные видения его «дамы» являлись в самые неподходящие моменты, вот как сейчас. Кристиан Хоксблад[1] усилием воли заставил себя вернуться к реальности и сосредоточить все внимание на копье. Всего секунда потребовалась, чтобы биение его сердца слилось со стуком копыт боевого коня, рука словно прикипела к оружию, а взгляд пылающих яростью глаз обжег противника. Одним гибким, почти незаметным движением Кристиан взял наперевес копье, опустил забрало, сжал коленями бока жеребца и прикрылся щитом.
Жезл церемониймейстера медленно опустился, и не успели комья земли полететь в воздух, как Хоксблад мысленно увидел, что острие копья ударяется в щит противника с такой силой, которая заставляет соперника вылететь из седла. Мгновение спустя все случилось именно так, как он представлял себе.
Противник, однако, не валялся в пыли, а, немедленно вскочив, обнажил меч — удивительная ловкость, если принять в расчет тяжелые латы, сковывающие движения. Именно по этой причине Хоксблад бросил вызов французу — хотел заполучить его вороненые доспехи и серого в яблоках боевого коня.
Хоксблад в мгновение ока очутился на земле, хотя по правилам мог бы остаться в седле, но не позволила гордость. На карту была поставлена честь рыцаря.
Он выхватил меч и бросился на противника с такой зловещей решимостью, что тот растянулся ничком в пыли во весь свой шестифутовый рост и больше не двигался.
Раздался женский вопль.
— Мертв! — зашумели зрители.
Оруженосцы французского витязя выбежали на поле, стремясь унести его с арены, благодаря Господа за то, что арабский рыцарь только оглушил хозяина.
К тому времени, когда пыльное облако над ристалищем начало оседать, Хоксблад уже сидел в шатре в большой лохани, отпаривая уставшее тело. Один из оруженосцев успел снять с него доспехи, вымыть его и теперь растирал крепкие перекатывающиеся под кожей мышцы миндальным маслом и ладаном, чтобы сохранить их упругость.
Араб Али, бывший рядом с Кристианом чуть ли не с самого его рождения, закрыл пробкой пузырек с благовониями и протянул хозяину полотенце. Драккар поднялся во весь рост, так что смуглая кожа заблестела от струившейся по телу воды, и Али подумал, что арабское имя подходит хозяину гораздо больше христианского. Кровь арабских принцев текла в его жилах, Восток наградил Кристиана угольно-черными волосами и хищно изогнутым носом, придающим ему вид гордого сокола. Только светлые глаза бирюзового цвета позволяли предположить, что он не был чистокровным арабом.
Али оглядел великолепное тело рыцаря: «Нет, я лишь тешу себя надеждой. Широкие плечи и длинные ноги выдают в нем норманна».
Другой оруженосец, Пэдди, отправился собирать выигранные на турнире призы — доспехи и лошадей. У Хоксблада и его оруженосцев были великолепные боевые жеребцы, специально натренированные для турниров кони считались большой редкостью, а гибкая кольчуга из тонкой прочной стали стоила столько же, сколько участок поместной земли.
Ведя серого в яблоках и светло-гнедого коней к шатру хозяина, Пэдди неожиданно сообразил, как сильно этот шатер выделяется среди остальных. Яркий красно-фиолетовый шелк, золотой купол, необычная форма словно намекали на мавританскую, турецкую или арабскую роскошь.
Пэдди привязал коней рядом со сложенными небольшой горкой доспехами. То же самое повторялось во всех странах, где они побывали — в Марокко, Испании и теперь во Франции. Хоксблад по-прежнему был непобедим.
Пэдди отодвинул шелковую занавесь и вошел в шатер.
— Иисусе, Али-Баба, убери ты эту проклятую воду! Там, снаружи, куча доспехов, которые хозяин, наверное, захочет разобрать.
— Я оставил воду на случай, если ты вдруг надумаешь тоже залезть в лохань, Пэдди-Свинтус. От тебя несет на весь шатер, дышать нечем!
— Чему удивляться, черт возьми, особенно с такой нюхалкой, как у тебя, парень. Я сегодня носился как угорелый. А ты гнусный кусок верблюжьего дерьма!
Глаза Хоксблада насмешливо сощурились. Его оруженосцы целыми днями упражнялись в словесной перепалке, но на поле брани ни один бы не задумался пожертвовать жизнью ради другого.
— Хватит, — урезонил их Кристиан. — Мне нужны доспехи из меди и вороненой стали. Остальное пусть выкупают за деньги.
— В таком случае, лорд Драккар, лучше мне пойти поторговаться, а Пэдди тем временем приберет в шатре.
— Ну конечно, поскольку твои предки занимались тем, что воровали ковры на багдадских базарах, кому же одурачить рыцарей, как не пройдохе-арабу! Мне до тебя далековато!
— Вот в этом я сомневаюсь, Пэдди, — пробормотал Кристиан, натягивая кремовую сорочку, подчеркивавшую ширину его плеч и смуглость кожи.
Пэдди, довольный комплиментом, расплылся в улыбке, сбросил одежду и скользнул в остывшую воду.
— Я в два счета вытащу лохань, милорд, задолго до того, как появятся веселые барышни.
Вечером после состязаний, как обычно, во всех шатрах царило шумное веселье. После ратных забав постившиеся весь день рыцари требовали разжечь костры, зажарить дичь и наполнить кубки. Шлюхи, или «веселые девушки», танцевали у огня, смеясь и дразня легкими прикосновениями, постепенно раздевались, чтобы в конце концов отдаться первому встречному за пенни, пинту пива или просто за сытный ужин.
— Наслаждайся едой и питьем, Пэдди, — кивнул Кристиан, гладя взъерошенные перья кречета, нахохлившегося на своем насесте. — И не забудь приберечь для Саломе самые лакомые кусочки. Я получил приглашение поужинать вечером в замке.
— Эй, поосторожнее с французскими кобылками благородных кровей! Те, которых я видел сегодня на трибунах, выглядели так, словно изголодались по хорошему наезднику!
— Попытаюсь не слишком перенапрягаться, Пэдди, — ухмыльнулся рыцарь, сгорая от предвкушения свидания.
Он успел заметить нескольких дам, цвет волос которых отливал на расстоянии червонным золотом. К тому же ему снова повезло на ристалище.
«Кто знает? — подумал Кристиан. — Может, именно сегодня ночью я встречу свое видение?»
Королевский двор в Виндзоре был настоящим раем, по крайней мере, для дюжины богатых наследниц. Эдуард III[Hawksblood (англ.) — «Ястребиная кровь». — Прим. перев., женатый на королеве Филиппе, был самым картинно красивым и представительным из королей, когда-либо правивших Англией. Двор считался блестящим, потому что король жил роскошно и тратил деньги, не считая. Кроме того, он собирал осиротевших девушек под свое крылышко, опекал их, с тем чтобы наградить богатыми невестами тех знатных лордов, чьи семьи служили королю верой и правдой.
Одна-две девушки постарше были назначены фрейлинами юной принцессы Изабел. Любящий отец исполнял любой каприз дочери. Королева Филиппа была милой и по-матерински доброй, однако смысл ее существования заключался в том, чтобы рожать все новых принцев и принцесс династии Плантагенетов. Казалось, стоило Эдуарду пролить в нее свое семя, как чрево королевы тут же набухало новой жизнью. Только что на свет появился девятый инфант. И в результате двор королевы все разрастался: с каждым, месяцем прибавлялось нянюшек, кормилиц, служанок, прачек, фрейлин, дуэний и наставников.
Леди Брайенна Бедфорд и леди Джоан Кент, приподняв юбки, мчались, словно мальчишки-сорванцы, по садам Виндзора. Обеим было по семнадцать лет, обе рано осиротели, но на этом сходство кончалось. Джоан была миниатюрной, с серебристо-белыми волосами лунного оттенка. Ее изысканную внешность подчеркивали наряды розовых и пастельных тонов, она вплетала в косы нитки мелкого жемчуга. Джоан выглядела невинным ребенком и всегда ухитрялась избежать наказания за проделки, зачинщицей которых и являлась.
Брайенна была настоящей красавицей. Ее спелые груди и чуть широковатый рот словно говорили каждому, что эта семнадцатилетняя девушка находится на пороге зрелости и готова стать женщиной. Волосы окутывали ее с головы до ног золотистым покрывалом, спадая ниже колен блестящими волнами, рассыпавшимися на сотни шелковистых прядок. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы сказать — она станет объектом вожделения многих мужчин.
Девушки мгновенно остановились, завидев стайку женщин, собравшихся у фонтана в укромном месте обнесенного стеной сада, где дама[2] Марджори Доу каждый день наставляла их в правилах этикета. Вряд ли Брайенну и Джоан накажут за опоздание, ведь сама принцесса Изабел еще не появилась. Зато пришли все подопечные короля, от семи до семнадцати лет.
Маленькая Бланш Ланкастер сидела в картинной позе у фонтана. Она лишилась матери, но отцом девочки был сам граф Генри Ланкастер, бывший главой Регентского Совета при короле Эдуарде III, прежде чем тот, достигнув совершеннолетия, смог взять бразды правления в свои руки. Бланш должна была унаследовать огромное состояние Ланкастеров. Однако трудно было угадать богатую наследницу в этой бледной и почти бесплотной девочке, лишенной жизненной энергии и казавшейся почти незаметной.
Женщина с лицом дракона и глазами, подобными матовым агатам, нетерпеливо постучала длинной палкой по каменным плитам, она ожидала прибытия принцессы Изабел. День выдался очень теплый, и, когда дама Марджори сняла черную накидку, без которой никуда не выходила, Джоан подняла брови и, многозначительно взглянув на подругу, начала незаметно подбираться к сброшенной накидке.
Наконец явилась Изабел со своей свитой и злобным мопсом, громко лаявшим у ног хозяйки.
Девушки расположились на бортике фонтана, а жирный маленький пес, удалившись от драконши, лег у подола раскинувшейся на газоне розовой юбки Джоан.
— Лизоблюдка, — шепнула Джоан Элизабет Грей, лучшей подруге принцессы Изабел.
Престарелая наставница бросила суровый взгляд в сторону нарушительниц тишины. Ее агатовые бусинки-глазки мельком скользнули по Джоан и злобно уставились на Брайенну. В воздухе свистнула березовая розга. Крохотная собачка перепугалась до того, что тут же оставила на зеленой траве, в дюйме от юбки Джоан, дымящуюся кучку. Брайенна опустила ресницы, едва удерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Леди, я должна еще раз напомнить вам о необходимости быть вежливыми и почтительными.
На этот раз драконша одобрительно оглядела подруг.
— Молодая девица должна всегда показываться на людях с опущенными глазами. До выхода замуж каждая из вас считается несовершеннолетней, а потом слово мужа и господина для вас закон. Обязанность жены — покорно выслушать и повиноваться. Смирение — лучшее средство остудить гнев мужа.
Драконша незаметно взглянула на принцессу Изабел, надеясь, что хоть какое-нибудь ее наставление западет в душу воспитанницы, но, по правде говоря, сильно сомневалась в этом.
Проворные пальцы Джоан опрокинули склянку с лимонным соком на черную накидку. Девушка раздобыла сок, чтобы выбелить локоны на висках — в кладовых замка его было сколько угодно. Драконша продолжала бубнить:
— Долг жены — рожать детей и вести хозяйство. Однако… — дама Марджори ради пущего эффекта помедлила и вновь ударила палкой по камням, — вряд ли вам выпадет счастье стать женой и матерью, если опозорите себя и потеряете доброе имя. Ваше тело должно быть все время скромно прикрыто с головы до ног. Никогда не позволяйте себе остаться наедине с мужчиной, никогда не разрешайте ему дотрагиваться до себя, допуская лишь прикосновение к руке. Поцелуй в щеку разрешается после обручения, но поцелуй в губы запрещен до венчания.
Она снова помедлила. Изабел раскраснелась, явно заинтересованная темой разговора. Дама Марджори напомнила себе, что в девушке течет горячая кровь, страстная кровь Плантагенетов, привыкших рано познавать радости любви. Откашлявшись, она перешла к менее щекотливым темам.
— Никогда не бегайте, не ходите быстро, не волочите за собой плащи и накидки, не говорите громко, не бранитесь на людях, не ешьте и не пейте много. Молодые леди не должны лгать. Никогда не сплетничайте сами и не передавайте услышанное, не увлекайтесь непристойными песнями и трюками жонглеров. Порядочным девушкам пристало ежедневно посещать церковь.
Брайенна с трудом скрывала зевок. Теперь драконша скажет, что неприлично вытирать рот и руки скатертью, на это есть салфетки. Девушка унеслась мыслями далеко, пытаясь увидеть в своем воображении будущего жениха. Она не имела ни малейшего представления, кого выберет для нее король Эдуард, но знала, что это обязательно случится до ее восемнадцатилетия. Восхитительные сны будоражили сердце и душу, грезы о рыцаре, который в один прекрасный день явится за ней, были настолько яркими, что казались явью. Однако, просыпаясь, Брайенна не могла вспомнить его лица. Она встрепенулась от предчувствия неведомого, сознавая, что вот-вот настанет самое лучшее, самое прекрасное время ее жизни.
Но тут негодующий вопль драконши грубо вернул Брайенну к реальности. Дама Марджори, закончив урок, отложила палку и накинула плащ на прямую, словно древко копья, спину. Сзади послышался сдавленный смех. От лимонного сока и яркого солнышка на черной ткани проступила желтая дорожка.
— Никто из вас не уйдет, пока виновная не будет найдена.
Агатовые глаза загорелись жаждой мести, губы сурово сжались. По всему было видно, что даме не понравилась шутка. Молчание становилось все более напряженным, по мере того как дама Марджори впивалась злобным взглядом в каждую девушку.
Бланш Ланкастер побледнела так, что казалось, вот-вот потеряет сознание. Принцесса Джоанна, младшая сестра Изабел, испуганно сжалась. Только Джоан как в ни в чем не бывало деловито втыкала колючку в палку именно в том месте, где за нее должна была схватиться драконша Изабел, откинув назад густые черные пряди, злобно прошипела:
— Это, должно быть, Бедфорд и ее подружка Джоан Кент!
Принцесса явно испытывала ревность к красоте подданной.
Рот Брайенны изумленно приоткрылся. Джоан, поглощенная тем, что тыкала розгой в кучку собачьего дерьма, наконец, сообразила, что происходит, и встала, намереваясь признаться. Брайенна быстро стиснула руку подруги, чтобы та молчала.
— Это сделала я, дама Марджори. Джоан тут ни при чем.
Брайенна привыкла к озорным ребячьим выходкам подруги, которая не думала об их последствиях, и сочла своей обязанностью защитить ее.
Физиономия драконши застыла.
— Леди Бедфорд, следуйте за мной.
Слова прозвучали приговором. Теперь Брайенна обречена. Ее душу нужно очистить от зла.
Старая драконша картинно наклонилась, чтобы поднять палку, и шип немедленно вонзился в палец. Матрона инстинктивно сунула его в рот, а Джоан со злорадным интересом наблюдала за выражением лица старухи, когда та сообразила, что розга была вымазана дерьмом.
Брайенна неохотно последовала за дамой Марджори. Выйдя из английского сада на Восточной террасе, они проследовали через верхнее крыло мимо апартаментов Их Величеств.
Пересекая огромный квадрат двора, девушка с тоской взглянула на Йоркскую Башню, где были ее комнаты. Она так надеялась закончить рисунок, изображавший Святого Георгия, побивающего дракона копьем. Она столько трудилась над ним.
Брайенна, смирившись, вздохнула и пошла за державшейся неестественно прямо дамой Марджори в ее покои, находившиеся за монастырскими кельями, где жили священники.
Джоан, снедаемая угрызениями совести, тащилась поодаль, но, увидев, как Брайенна смело вошла в логовище дракона, поняла, что должна найти в себе мужество признаться. Выпрямившись во весь рост, Джоан набрала в грудь побольше воздуха и решительно постучала. Дверь распахнулась, девушка заставила себя переступить порог и, не смея поднять глаз на подругу, выпалила;
— Дама Марджори, это меня следует наказать, за глупую проделку…
Старуха мгновенно набросилась на Брайенну:
— Это уже предел всему! Впутать сюда еще и леди Джоан Кент! Какое бесстыдство!
И, обернувшись к Джоан, добавила:
— Дорогая, вы достойны всяческих похвал за столь благородный поступок! Королевская кровь всегда скажется, я полагаю, но на этот раз леди Бедфорд придется ответить за свои мерзкие шалости!
Джоан поняла, что спорить бесполезно — этим она только ухудшит положение Брайенны. Она повернулась, чтобы уйти, и была вознаграждена благодарной улыбкой подруги, согревшей ей сердце.
Но Брайенна в последнюю минуту решила не позволить даме Марджори мучить себя. Прежде чем протянуть ладони для ударов розгой, она поговорит с наставницей как женщина с женщиной!
— Дама Марджори, мы обе знаем, что я невиновна в сегодняшних проделках. Принцесса Изабел ложно обвинила меня по злобе или из зависти. Но поскольку нельзя наказывать царственную особу, а в жилах леди Джоан Кент течет королевская кровь, то никого, кроме меня, не остается! — Глаза Брайенны издевательски блеснули. — Если же вам так необходимо сорвать на ком-нибудь злость, пожалуйста, прошу!
Она вытянула руки, и драконша мгновенно поняла, что Брайенне Бедфорд в высшей степени все равно, опустится ли розга на ее нежные ладони с длинными пальцами. Наказание должно быть более изощренным. Дама с отвращением взглянула на пятна краски, оставшиеся на пальцах Брайенны:
— Дьявол всегда найдет занятие для праздных рук! Эти пятна говорят о том, что вы бесполезно тратите время в бессмысленных стараниях намалевать очередную глупую картинку. Женщина создана для того, чтобы уметь обращаться с иглой. Позор заниматься чем-то другим, когда в королевском хозяйстве не хватает белья!
На деле же, королева и фрейлины разрешили леди Бедфорд не сидеть за шитьем, чтобы та могла проявить свой Богом данный талант. Но Брайенна мудро хранила молчание.
Дама Марджори пришла в еще большее бешенство, когда ее взгляд упал на высокую грудь девушки, на длинные золотистые пряди ее волос.
— Я посоветую королеве обручить вас с человеком постарше, который будет держать вас в ежовых рукавицах!
Сердце Брайенны тоскливо сжалось.
— Можете идти, леди Бедфорд. Девушке сразу стало легче.
— Немедленно отправляйтесь в часовню и исповедуйтесь в грехах отцу Бартоломью.
Сердце вновь упало. Придется отстоять вечерню и ждать, пока служба закончится, — только тогда она сможет исповедаться.
Когда Брайенна, наконец, нашла убежище в своих покоях, на землю опустились сумерки. С каждым часом в ней крепла решимость отомстить. И, в конце концов способ был найден. Она придаст дракону на своем рисунке черты дамы Марджори!
Дверь открыла Адель, сестра ее матери, приехавшая с Брайенной из Бедфорда в качестве камеристки. Она была ирландкой. В отличие от матери Брайенны, считавшейся в семье красавицей, у Адели были прямые соломенные волосы, а лицо покрыто бесчисленными веснушками. Она смирилась с участью старой девы, хотя ей было всего двадцать девять лет.
— О, мой ягненочек, где ты была? Смотри, что натворили с твоим рисунком, пока я отлучалась в королевскую детскую взглянуть на новорожденную принцессу!
Брайенна ринулась к рабочему столу у окна. Пергамент был залит краской, испортившей рисунок дракона и тщательно выписанную фигуру Святого Георгия. Девушка уставилась невидящими глазами в темноту, потрясенная несправедливостью. Она взяла на себя вину подруги, и вот награда — погубленная работа!
Ее охватила жалость к себе, глаза наполнились слезами, и по щеке поползла одинокая слезинка. Но Брайенна тут же решительно смахнула ее — на помощь пришло присущее ирландцам чувство юмора, так часто выручавшее в тяжелую минуту.
— Ну что ж, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, — заразительно расхохоталась она. — Помни это, Адель!
Брайенна часто скрывала за громким смехом свои чувствительность и уязвимость. Она радовалась настолько искренне и безудержно, что мужчины не могли устоять перед этим звонким смехом, который будил в них предвкушение неотразимой природной чувственности Брайенны Бедфорд.
Девушка прилегла на постель, веки ее отяжелели, а на губах появилась улыбка — в прекрасном сновидении вновь явился высокий рыцарь и поманил ее. Острое желание пронзило Брайенну. Перед этим мужчиной из ее грез было невозможно устоять. Она, словно зачарованная, подошла к рыцарю, желая, чтобы он дотронулся до нее, поцеловал, подхватил на руки и унес в уединенное место. И, когда он оказался совсем рядом, Брайенна поняла, что они стоят у парапета какого-то незнакомого замка. Рыцарь протянул сильную руку и осторожно кончиками пальцев дотронулся до ее щеки. Брайенна рассмеялась. Как она и надеялась, герой сновидений не смог устоять против чувственного изгиба ее улыбающегося рта. О, как восхитительно ощущать прикосновение его губ к своим! Какое наслаждение чувствовать вкус его поцелуя! Брайенна в жизни не испытывала ничего подобного. Когда он заключил ее в объятия и прижал к своему крепкому телу, Брайенне показалось, что она сейчас умрет от счастья. Но образ рыцаря начал расплываться, и девушка, тяжело вздохнув, беспокойно заметалась во сне. Сжав полную грудь в том месте, где ее так властно касался рыцарь, она снова вздохнула. На этот раз Брайенне удалось увидеть его глаза — они были необычного аквамаринового цвета.
Глава 2
Приглашенный на ужин в замок Сен-Ло Кристиан Хоксблад старался держать рот на замке и побольше слушать и наблюдать. Все разговоры велись только о войне с Англией. Хотя сейчас страны заключили перемирие, оно будет нарушено, как только король Франции соберет достаточно большой флот, чтобы напасть на Англию.
Кристиана обучали воинскому искусству нормандские рыцари, дружно ненавидевшие французов, несмотря на то, что их предки происходили из этой страны. Сейчас Хоксблад был наемником, готовым продать свой меч тому, кто больше заплатит. Питая двойственные чувства к Англии и Франции, в которых не бывал раньше, он решил посетить эти страны, прежде чем принять чью-либо сторону в неизбежной войне, грозившей разразиться в любую минуту.
Англия удерживала западные и южные провинции Франции — приданое герцогини Альеноры Аквитанской, ставшей женой Генриха II два столетия назад, и с тех пор на границах происходили постоянные беспощадные стычки. Филипп IV (Французский) был дедом Эдуарда III, поэтому, когда Филипп умер, а сыновья последовали за ним в могилу, не оставив отпрысков мужского пола, король Англии предъявил претензии на французский престол. Совсем недавно на его гербе рядом с английскими леопардами появилась лилия — символ французского королевского дома. Это пришлось не по душе Филиппу Валуа, унаследовавшему корону Франции, и он открыто объявил, что поможет шотландцам вторгнуться в Англию, а его каперы начали грабить английские корабли.
Когда английский королевский двор провел несколько месяцев в Бордо[3], Кристиан был очарован прекрасным солнечным и цветущим городом на изгибе реки Гаронны. Кристиан мечтал поселиться здесь и даже купил белую каменную величественную виллу, рядом с поместьем, принадлежащим пользующемуся недоброй славой графу Уоррику. Мысль о встрече с отцом, бросившим мать до его рождения, была мимолетной. Возможно, Гай де Бошем, граф Уоррик, вовсе не его отец. Во всяком случае, доказательств у Кристиана не было. Однако, убежденный, что в его жилах течет кровь нормандцев, оказавшись в Нормандии, он неожиданно почувствовал себя чужаком.
В замке Сен-Ло Хоксблад внимательно присматривался к дамам, лаская их взглядом и получая в ответ зазывные улыбки. Убедившись, что «ее» здесь нет, он немного успокоился и отпил из кубка густого красного вина, предложенного хозяином, бароном Сен-Ло.
— Плачу за ваш меч[4] вдвое больше того, что обещает Филипп, — великодушно предложил барон. — Деньги сейчас в основном уходят на постройку кораблей, но мы то знаем, что все решают сражения на суше.
Хоксблад, полуприкрыв глаза веками, слушал, воздерживаясь от обещаний. Он знал, что Сен-Ло видел его на ристалище и уже подсчитывает, какое состояние может заработать ему Кристиан, — ведь все взятые в плен английские рыцари заплатят выкуп.
Кристиана обучали воинскому искусству нормандские рыцари, дружно ненавидевшие французов, несмотря на то, что их предки происходили из этой страны. Сейчас Хоксблад был наемником, готовым продать свой меч тому, кто больше заплатит. Питая двойственные чувства к Англии и Франции, в которых не бывал раньше, он решил посетить эти страны, прежде чем принять чью-либо сторону в неизбежной войне, грозившей разразиться в любую минуту.
Англия удерживала западные и южные провинции Франции — приданое герцогини Альеноры Аквитанской, ставшей женой Генриха II два столетия назад, и с тех пор на границах происходили постоянные беспощадные стычки. Филипп IV (Французский) был дедом Эдуарда III, поэтому, когда Филипп умер, а сыновья последовали за ним в могилу, не оставив отпрысков мужского пола, король Англии предъявил претензии на французский престол. Совсем недавно на его гербе рядом с английскими леопардами появилась лилия — символ французского королевского дома. Это пришлось не по душе Филиппу Валуа, унаследовавшему корону Франции, и он открыто объявил, что поможет шотландцам вторгнуться в Англию, а его каперы начали грабить английские корабли.
Когда английский королевский двор провел несколько месяцев в Бордо[3], Кристиан был очарован прекрасным солнечным и цветущим городом на изгибе реки Гаронны. Кристиан мечтал поселиться здесь и даже купил белую каменную величественную виллу, рядом с поместьем, принадлежащим пользующемуся недоброй славой графу Уоррику. Мысль о встрече с отцом, бросившим мать до его рождения, была мимолетной. Возможно, Гай де Бошем, граф Уоррик, вовсе не его отец. Во всяком случае, доказательств у Кристиана не было. Однако, убежденный, что в его жилах течет кровь нормандцев, оказавшись в Нормандии, он неожиданно почувствовал себя чужаком.
В замке Сен-Ло Хоксблад внимательно присматривался к дамам, лаская их взглядом и получая в ответ зазывные улыбки. Убедившись, что «ее» здесь нет, он немного успокоился и отпил из кубка густого красного вина, предложенного хозяином, бароном Сен-Ло.
— Плачу за ваш меч[4] вдвое больше того, что обещает Филипп, — великодушно предложил барон. — Деньги сейчас в основном уходят на постройку кораблей, но мы то знаем, что все решают сражения на суше.
Хоксблад, полуприкрыв глаза веками, слушал, воздерживаясь от обещаний. Он знал, что Сен-Ло видел его на ристалище и уже подсчитывает, какое состояние может заработать ему Кристиан, — ведь все взятые в плен английские рыцари заплатят выкуп.