Взяв его под руку, Дениз подошла к балюстраде террасы. Спускались мягкие летние сумерки, внизу зажигались огни Нью-Йорка. С улиц доносился ровный гул уличного движения, вдали виднелись темная полоса реки Гудзон и гирлянды огней.
— Как твой отец, Дениз? — спросил О'Доннел.
— О, вполне здоров. Мне кажется, он переживет всех нас. Такие не умирают. Знаешь, я очень привязана к нему.
— А ты не подумываешь о возвращении в Берлингтон?
— Зачем? Чтобы жить там?
— Да.
— Нет, в прошлое нет возврата, — задумчиво сказала Дениз. — Это одна из немногих истин, которую я хорошо усвоила. Мое место здесь, в Нью-Йорке. Я ужасно трезвая особа, не так ли?
— Нет, просто мудрая.
Он чувствовал теплоту ее руки.
— Еще глоток мартини, и мы можем отправиться ужинать.
Они ужинали в небольшом модном клубе на Пятой авеню.
— Ты надолго в Нью-Йорк? — спросила Дениз, когда после очередного танца они вернулись к своему столику.
— На три дня.
— Так мало.
— Я работаю, Дениз, — улыбнулся О'Доннел. — Меня ждут больные, ждут дела в больнице.
— Мне будет не хватать тебя, — просто сказала она. Он помолчал, словно обдумывая что-то, затем посмотрел ей в лицо.
— Я не женат, ты это знаешь, — без всяких обиняков сказал он.
— Знаю.
— Мне сорок два года. В этом возрасте у человека масса привычек, с которыми трудно расстаться. — Он помолчал. — Я просто хочу сказать, что могу оказаться совсем не таким приятным человеком, как ты думаешь.
Дениз накрыла его руку ладонью.
— Кент, милый, ты мне делаешь предложение? — лукаво спросила она.
Лицо О'Доннела расплылось в широкой мальчишеской улыбке. Он почувствовал лихое отчаяние, почти юношескую легкость и задор.
— Раз ты об этом заговорила, то почему бы и нет, Дениз? Наступила пауза, и О'Доннел почувствовал, что Дениз не торопится с ответом.
— Я польщена, но не слишком ли это поспешно? Мы едва знакомы.
— Я люблю тебя, Дениз.
Он увидел ее пристальный изучающий взгляд.
— Я тоже могла бы полюбить тебя, Кент. — Затем медленно, словно подбирая слова, которые наиболее точно могли бы выразить то, что она чувствует, она сказала:
— Все во мне сейчас кричит: “Бери, бери его, не упускай”. Но какой-то голос предостерегающе шепчет: “Не спеши, ты уже ошиблась один раз”.
— Да. Я тебя понимаю.
— Я не сторонница быстрых решений в данном случае, Кент. Вот почему я до сих пор не развелась с мужем. Кроме того, ты — в Берлинггоне, я — в Нью-Йорке.
— Значит, ты не допускаешь мысли о возвращении в Берлингтон?
— Я никогда не смогу жить там. Зачем лукавить, Кент. Я слишком хорошо себя знаю.
Официант принес кофе и вновь наполнил бокалы.
О'Доннел почувствовал непреодолимое желание увести отсюда Дениз.
— Давай уйдем, — предложил он. Дениз не возражала, и он подозвал официанта.
Уже в машине Дениз вдруг спросила:
— С моей стороны это ужасно эгоистично, но почему бы тебе не работать в Нью-Йорке?
— Да, я сам иногда думаю об этом, — вдруг неожиданно для себя сказал О'Доннел.
“В Нью-Йорке немало первоклассных больниц, — думал он, пока они ехали к дому Дениз. — Здесь прекрасная частная практика. Этот город славится своими медицинскими силами. Что держит меня в Берлинггоне? Больница, коллеги по работе, общая атмосфера интенсивной напряженной жизни? Я сделал немало для больницы Трех Графств, этого никто не станет отрицать. А Нью-Йорк? Здесь Дениз. Достаточно ли этого?”
Дениз сама отперла дверь квартиры. Лакея не было видно.
— Хочешь выпить, Кент?
— Сейчас нет. Возможно, потом. Он обнял ее и привлек к себе ее податливое тело. Но Дениз спустя минуту легонько высвободилась из его объятий.
— Столько всяких проблем, — неопределенно промолвила она.
— Каких же?
— Ты совсем не знаешь моих недостатков. Например, я ужасная собственница.
— Мне не кажется это таким уж большим пороком.
— Если мы поженимся, — сказала она, — я не захочу тебя делить — ни с кем и ни с чем, даже с твоей больницей. Он рассмеялся:
— Мы могли бы найти разумный компромисс. Как все это делают.
Она посмотрела на него.
— Когда ты так говоришь, я почти верю, что это возможно. Когда ты снова будешь в Нью-Йорке?
— Как только я тебе буду нужен.
Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.
— Я подумала, кто это разговаривает? — услышал О'Доннел детский голос.
— А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.
Кент увидел худенькую девочку-подростка.
— Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.
— Я читала. Это стихи. Вы их любите?
— Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.
— Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.
— Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, — сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. — Они ужасные реалисты. — А затем, повернувшись к дочери, спросила:
— А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?
— Он сделал тебе предложение? — живо поинтересовалась девочка. — Ну конечно, выходи.
— Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, — сказала Дениз, подходя к Филиппе. — Спокойной ночи, детка.
— Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.
— Спокойной ночи, Филиппа, — строго повторила Дениз.
— Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?
— Филиппа!
Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.
О'Доннел от души расхохотался.
Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной.
Глава 18
Глава 19
— Как твой отец, Дениз? — спросил О'Доннел.
— О, вполне здоров. Мне кажется, он переживет всех нас. Такие не умирают. Знаешь, я очень привязана к нему.
— А ты не подумываешь о возвращении в Берлингтон?
— Зачем? Чтобы жить там?
— Да.
— Нет, в прошлое нет возврата, — задумчиво сказала Дениз. — Это одна из немногих истин, которую я хорошо усвоила. Мое место здесь, в Нью-Йорке. Я ужасно трезвая особа, не так ли?
— Нет, просто мудрая.
Он чувствовал теплоту ее руки.
— Еще глоток мартини, и мы можем отправиться ужинать.
Они ужинали в небольшом модном клубе на Пятой авеню.
— Ты надолго в Нью-Йорк? — спросила Дениз, когда после очередного танца они вернулись к своему столику.
— На три дня.
— Так мало.
— Я работаю, Дениз, — улыбнулся О'Доннел. — Меня ждут больные, ждут дела в больнице.
— Мне будет не хватать тебя, — просто сказала она. Он помолчал, словно обдумывая что-то, затем посмотрел ей в лицо.
— Я не женат, ты это знаешь, — без всяких обиняков сказал он.
— Знаю.
— Мне сорок два года. В этом возрасте у человека масса привычек, с которыми трудно расстаться. — Он помолчал. — Я просто хочу сказать, что могу оказаться совсем не таким приятным человеком, как ты думаешь.
Дениз накрыла его руку ладонью.
— Кент, милый, ты мне делаешь предложение? — лукаво спросила она.
Лицо О'Доннела расплылось в широкой мальчишеской улыбке. Он почувствовал лихое отчаяние, почти юношескую легкость и задор.
— Раз ты об этом заговорила, то почему бы и нет, Дениз? Наступила пауза, и О'Доннел почувствовал, что Дениз не торопится с ответом.
— Я польщена, но не слишком ли это поспешно? Мы едва знакомы.
— Я люблю тебя, Дениз.
Он увидел ее пристальный изучающий взгляд.
— Я тоже могла бы полюбить тебя, Кент. — Затем медленно, словно подбирая слова, которые наиболее точно могли бы выразить то, что она чувствует, она сказала:
— Все во мне сейчас кричит: “Бери, бери его, не упускай”. Но какой-то голос предостерегающе шепчет: “Не спеши, ты уже ошиблась один раз”.
— Да. Я тебя понимаю.
— Я не сторонница быстрых решений в данном случае, Кент. Вот почему я до сих пор не развелась с мужем. Кроме того, ты — в Берлинггоне, я — в Нью-Йорке.
— Значит, ты не допускаешь мысли о возвращении в Берлингтон?
— Я никогда не смогу жить там. Зачем лукавить, Кент. Я слишком хорошо себя знаю.
Официант принес кофе и вновь наполнил бокалы.
О'Доннел почувствовал непреодолимое желание увести отсюда Дениз.
— Давай уйдем, — предложил он. Дениз не возражала, и он подозвал официанта.
Уже в машине Дениз вдруг спросила:
— С моей стороны это ужасно эгоистично, но почему бы тебе не работать в Нью-Йорке?
— Да, я сам иногда думаю об этом, — вдруг неожиданно для себя сказал О'Доннел.
“В Нью-Йорке немало первоклассных больниц, — думал он, пока они ехали к дому Дениз. — Здесь прекрасная частная практика. Этот город славится своими медицинскими силами. Что держит меня в Берлинггоне? Больница, коллеги по работе, общая атмосфера интенсивной напряженной жизни? Я сделал немало для больницы Трех Графств, этого никто не станет отрицать. А Нью-Йорк? Здесь Дениз. Достаточно ли этого?”
Дениз сама отперла дверь квартиры. Лакея не было видно.
— Хочешь выпить, Кент?
— Сейчас нет. Возможно, потом. Он обнял ее и привлек к себе ее податливое тело. Но Дениз спустя минуту легонько высвободилась из его объятий.
— Столько всяких проблем, — неопределенно промолвила она.
— Каких же?
— Ты совсем не знаешь моих недостатков. Например, я ужасная собственница.
— Мне не кажется это таким уж большим пороком.
— Если мы поженимся, — сказала она, — я не захочу тебя делить — ни с кем и ни с чем, даже с твоей больницей. Он рассмеялся:
— Мы могли бы найти разумный компромисс. Как все это делают.
Она посмотрела на него.
— Когда ты так говоришь, я почти верю, что это возможно. Когда ты снова будешь в Нью-Йорке?
— Как только я тебе буду нужен.
Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.
— Я подумала, кто это разговаривает? — услышал О'Доннел детский голос.
— А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.
Кент увидел худенькую девочку-подростка.
— Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.
— Я читала. Это стихи. Вы их любите?
— Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.
— Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.
— Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, — сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. — Они ужасные реалисты. — А затем, повернувшись к дочери, спросила:
— А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?
— Он сделал тебе предложение? — живо поинтересовалась девочка. — Ну конечно, выходи.
— Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, — сказала Дениз, подходя к Филиппе. — Спокойной ночи, детка.
— Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.
— Спокойной ночи, Филиппа, — строго повторила Дениз.
— Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?
— Филиппа!
Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.
О'Доннел от души расхохотался.
Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной.
Глава 18
Операция началась ровно в 8.30. Точность расписания работы в операционной была одним из непременных требований, которые ввел О'Доннел, став главным хирургом.
Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.
Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.
Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.
Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.
В холле для свиданий Майк Седдонс и родители Вивьен ждали исхода операции. Утром Майк встретил их у главного входа в больницу и проводил в палату Вивьен. Но девушку готовили к операции, она была под действием транквилизаторов и почти не воспринимала окружающее. А через несколько минут ее уже увезли в операционную.
И вот сейчас Майк, мистер и миссис Лоубартон ждали, машинально перебрасываясь отрывочными фразами. Высокий плотный Генри Лоубартон с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом то и дело вскакивал, подходил к окну и смотрел в него, ничего не видя, затем возвращался, садился на стул, чтобы опять вскочить и совершить свой путь к окну.
“Хотя бы перестал ходить взад и вперед”, — в отчаянии подумал Майк, нервы которого были напряжены до предела.
Мать Вивьен, в противоположность мужу, застыла на стуле, устремив в пространство немигающий взгляд и сжав руки на коленях. Видимо, Майк не ошибся, когда заключил, что не мужественный с виду мистер Лоубартон был опорой семьи; все трудности, должно быть, ложились на плечи этой хрупкой на вид женщины. Он невольно подумал о себе и Вивьен. У кого из них больше воли и характера? Накануне операции Майк зашел к девушке в палату. Оба уже знали, какой приговор вынесли врачи. Но против всякого ожидания Вивьен встретила Майка улыбкой.
— Заходи, Майк, — приветствовала она его. — И пожалуйста, не надо так огорчаться. Доктор Грэйнджер мне все сказала, и я уже выплакала все свои слезы. Я лишусь ноги и не буду уже той Вивьен, которую ты встретил и полюбил. И.., ты можешь оставить меня, я пойму это.
— Не говори так! — воскликнул Майк в искреннем негодовании.
— Почему? Ты боишься думать, что это возможно? Вивьен была права, он действительно боялся. Сомнения впервые овладели им.
— Прошло уже больше часа! — не выдержал мистер Лоубартон, остановившись на полпути между окном и стулом. — Сколько еще ждать, Майк?
— Доктор Грэйнджер сказала, что сама придет сюда.., сразу же… — с трудом произнес Майк, чувствуя на себе пристальный взгляд матери Вивьен. — Скоро мы все узнаем.
Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.
Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.
Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.
Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.
В холле для свиданий Майк Седдонс и родители Вивьен ждали исхода операции. Утром Майк встретил их у главного входа в больницу и проводил в палату Вивьен. Но девушку готовили к операции, она была под действием транквилизаторов и почти не воспринимала окружающее. А через несколько минут ее уже увезли в операционную.
И вот сейчас Майк, мистер и миссис Лоубартон ждали, машинально перебрасываясь отрывочными фразами. Высокий плотный Генри Лоубартон с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом то и дело вскакивал, подходил к окну и смотрел в него, ничего не видя, затем возвращался, садился на стул, чтобы опять вскочить и совершить свой путь к окну.
“Хотя бы перестал ходить взад и вперед”, — в отчаянии подумал Майк, нервы которого были напряжены до предела.
Мать Вивьен, в противоположность мужу, застыла на стуле, устремив в пространство немигающий взгляд и сжав руки на коленях. Видимо, Майк не ошибся, когда заключил, что не мужественный с виду мистер Лоубартон был опорой семьи; все трудности, должно быть, ложились на плечи этой хрупкой на вид женщины. Он невольно подумал о себе и Вивьен. У кого из них больше воли и характера? Накануне операции Майк зашел к девушке в палату. Оба уже знали, какой приговор вынесли врачи. Но против всякого ожидания Вивьен встретила Майка улыбкой.
— Заходи, Майк, — приветствовала она его. — И пожалуйста, не надо так огорчаться. Доктор Грэйнджер мне все сказала, и я уже выплакала все свои слезы. Я лишусь ноги и не буду уже той Вивьен, которую ты встретил и полюбил. И.., ты можешь оставить меня, я пойму это.
— Не говори так! — воскликнул Майк в искреннем негодовании.
— Почему? Ты боишься думать, что это возможно? Вивьен была права, он действительно боялся. Сомнения впервые овладели им.
— Прошло уже больше часа! — не выдержал мистер Лоубартон, остановившись на полпути между окном и стулом. — Сколько еще ждать, Майк?
— Доктор Грэйнджер сказала, что сама придет сюда.., сразу же… — с трудом произнес Майк, чувствуя на себе пристальный взгляд матери Вивьен. — Скоро мы все узнаем.
Глава 19
Через два небольших отверстия в инкубаторе, напоминающих амбразуры, доктор Дорнбергер осторожно обследовал новорожденного. Прошло более трех с половиной суток, и это само по себе уже обнадеживало. Но акушера беспокоили некоторые симптомы: они вызывали тревогу.
Дежурная сестра выжидательно смотрела на доктора. — Он дышал все время ровно, потом вдруг дыхание стало ослабевать. Я решила вызвать вас, доктор, — взволнованно проговорила она.
— Да, ему плохо. Прочтите-ка мне еще раз данные анализа крови ребенка.
Сестра, взяв карточку, прочитала ее вслух.
“Чем объяснить признаки анемии?” — тревожно раздумывал Дорнбергер.
— Если бы не результаты анализа на сенсибильность крови матери, я сказал бы, что у младенца эритробластоз.
— Но, доктор… — испуганно воскликнула сестра и растерянно умолкла.
— Да, да, разумеется, анализ не дает нам оснований опасаться этого, однако… Покажите-ка мне еще раз лабораторное исследование крови матери.
Сестра протянула его доктору Дорнбергеру. Заключение лаборатории не давало поводов для тревоги: у матери кровь резус-отрицательная. Неужели лаборатория могла допустить ошибку? Сердце сжалось от недоброго предчувствия, и старый акушер решил сам поговорить с Пирсоном.
— Если будут резкие изменения, немедленно сообщите мне.
— Что такое эритробластоз? — спросила молоденькая сестра-практикантка, как только доктор вышел.
— Болезнь крови у младенцев. Она случается, если у матери отрицательный резус, а у отца положительный, — разъяснила дежурная сестра.
— Нам говорили, что в таких случаях ребенку делают переливание крови.
— Обменное переливание. Вы это хотели сказать? Да, в некоторых случаях оно необходимо: если, например, у матери положительный резус и ребенок рождается с эритробластозом. Однако при отрицательном резусе обменное переливание крови не обязательно. В данном случае анализ не подтвердил необходимости переливания, — заключила дежурная сестра и недоуменно добавила:
— Но почему такие симптомы?
После неприятного разговора с Пирсоном, вызванного тем, что Коулмен проверил работу лаборантов, прошло уже несколько дней. Старый патологоанатом, казалось, не замечал своего заместителя. Коулмен так и не знал, как это следует понимать — может ли он теперь считать, что лаборатория серологии полностью передана в его ведение, или же Пирсон готовит ему новый сюрприз и ждет только случая. Что касается Баннистера, то между ним и Коулменом установились отношения, которые лучше всего было бы назвать вооруженным перемирием. И только Джон Александер старался всячески показать, что он на стороне патологоанатома и полностью поддерживает его начинания. Он и сам внес ряд предложений, и Коулмен одобрил их.
— Мне нужен доктор Пирсон или же доктор Коулмен, — обратилась к сидевшему за микроскопом Александеру вошедшая в лабораторию дородная матрона в белом медицинском халате. Александер не успел ответить, как появился Коулмен.
— Вы доктор Коулмен? Здравствуйте. Я Хилда Строуган, старшая диетсестра.
— Очень рад. — Коулмен с интересом смотрел на диетсестру. — Чем могу быть полезен? — Хотя по опыту прежней работы он прекрасно понимал, где могут смыкаться их интересы: разумеется, пищеблок, вопросы санитарии и гигиены в подведомственном диетсестре хозяйстве.
— За последние несколько недель участились случаи кишечных заболеваний, особенно среди персонала больницы, — как бы подтверждая его догадки, сказала диетсестра.
— Назовите мне такую больницу, где не бывает подобных случаев, — пошутил Коулмен.
— Видите ли, мистер К., я опасаюсь, что источник инфекции — наши старые посудомоечные машины.
Коулмена несколько озадачила подобная форма обращения — мистер К. Только что вошедший Баннистер и Джон Александер с интересом прислушивались к разговору.
— Кроме того, неполадки с подачей горячей воды. Я неоднократно говорила об этом с нашим главным администратором мистером Томаселли. Последний раз он дал указание доктору Пирсону проверить мои посудомоечные аппараты на болезнетворные микробы.
— Ну и как, — повернулся Коулмен к Александеру, — вы проверили?
— Да, доктор. Температура воды, которой моется посуда, действительно недостаточно высока. Но это еще не все. — Александер достал из ящика стола предметное стекло. — Боюсь, что это микробы кишечной группы. Я обнаружил их на чистых, вымытых тарелках.
Коулмен посмотрел в микроскоп. Сомнений быть не могло. Патогенные кишечные бактерии. Они резко отличались своей характерной формой от других. Эти микробы быстро погибали в воде высокой температуры. При неисправности посудомоечных машин они, вероятно, и стали источником заражения кишечными заболеваниями, о которых только что говорила старшая диетсестра.
— Это очень серьезно, доктор? — с тревогой спросила она. Коулмен ответил не сразу.
— Что вам сказать? И да, и нет. Самое опасное в данной ситуации — это скорее бациллоносители. Человек сам вполне здоров, но он — источник инфекции. Это встречается гораздо чаще, чем мы предполагаем. Надеюсь, вы регулярно проводите медицинские обследования персонала, работающего на кухне? — Он повернулся к лаборантам.
— О да! — поспешил заверить его Баннистер. — Доктор Пирсон сам следит за этим.
— Когда это было в последний раз?
— Сейчас проверю. — Баннистер поспешил в другой конец лаборатории. — Вот, 24 февраля, — сказал он.
— Что вы сказали? Февраля? — изумленно переспросил Коулмен. — Шесть месяцев назад? Скажите, миссис Строуган, за это время вы приняли много новых работников на кухню?
— Да, доктор К., к сожалению, немало.
— Вы не могли ошибиться? — снова обратился Коулмен к Баннистеру. Он все еще не верил, что возможна подобная халатность. — А что сказано о тех новых, что поступили на работу после февраля?
— О них здесь ничего не сказано, — с нарочитым безразличием ответил старший лаборант и пожал плечами. Коулмен с трудом подавил раздражение.
— Думаю, нам следует в этом хорошенько разобраться, — сказал он старшей диетсестре.
Хилда Строуган была вполне удовлетворена, впервые встретив полное понимание. Проникшись доверием к новому патологоанатому, она величественно выплыла из лаборатории.
Коулмен понимал серьезность упущений лаборатории и уже обдумывал, какие меры следует немедленно принять.
Ему показалось, что старший лаборант впервые испугался.
— Почему лаборатория не выполняет элементарных требований, являющихся законом? — Во взгляде патологоанатома, брошенном на Баннистера, сквозило презрение. — Я иду к доктору Пирсону, — резко сказал он, направляясь к двери.
Старший лаборант, побледнев, смотрел на захлопнувшуюся дверь.
— Подумать только, каждую проклятую мелочишку видит… — сокрушенно прошептал он.
Джо Пирсон, вынужденный прервать работу, недовольно посмотрел на Коулмена.
— Лаборант Александер обнаружил болезнетворные микробы на тарелках, прошедших через мойку, — начал Коулмен без всяких предисловий.
— Надо повысить температуру воды, вот и все. — Услышав это сообщение, Пирсон не выразил ни малейшего удивления.
— Мне это известно. — Коулмен не мог скрыть иронии. — Но кто-нибудь пытался это сделать?
— Вы считаете, что именно мне следует этим заниматься? Так вот, потрудитесь ознакомиться с этим. — Порывшись в бумагах, Пирсон извлек целую кипу. — Вы убедитесь, кстати, что я это делаю уже в течение нескольких лет. — Пирсон по обыкновению начал повышать голос.
Коулмен проглядел бумаги.
Действительно, в своих докладных главный патологоанатом, не стесняясь в выражениях, подробно описывал антисанитарное состояние больничной кухни.
— Так что вы скажете на это? — Пирсон не сводил глаз с Коулмена, читавшего одну докладную за другой.
— Извините, доктор!
— Ладно уж. — Пирсон миролюбиво махнул рукой. — У вас есть другие вопросы ко мне?
Тогда Коулмен решил проинформировать главного патологоанатома о том, что новый персонал кухни не прошел необходимого медицинского осмотра.
— Что? — грозно воскликнул Пирсон. — Вы хотите сказать, что в нашем отделении этим никто не занимался?
— По-видимому, так.
— Все этот дурак Баннистер! Это уже серьезно. — Пирсон не скрывал тревоги. Его враждебность к Коулмену исчезла. Рука его потянулась к телефону. — Главного администратора, пожалуйста, — крикнул он в трубку.
Разговор был кратким и по существу. Закончив, Пирсон предложил Коулмену пройти с ним в лабораторию, куда он вызвал Томаселли.
В лаборатории, когда все собрались, Джон Александер доложил о результатах исследований. Пирсон просмотрел предметные стекла с образцами культур. Едва он оторвался от микроскопа, как дверь с шумом распахнулась и в лабораторию вошла взволнованная старшая диетсестра.
— Это невероятно! — В голосе ее были гнев и недоумение. — Из-за халатности нового сотрудника отдела санитарии медицинское обследование нового персонала не было проведено.
— Следовательно, как я понимаю, в течение шести месяцев вообще не было медицинского осмотра персонала кухни, — сказал молчавший до этого Томаселли. — Что вы предлагаете делать? — Он посмотрел на Пирсона.
— Сначала проверить всех вновь поступивших. — Главный патологоанатом снова был хозяином положения. — После этого всех остальных — бактериологическое исследование кала, рентген, осмотр терапевтом и все прочее. Всех, кто имеет хоть какое-то отношение к пищеблоку.
— Вы сможете обеспечить явку, миссис Строуган? — спросил Томаселли. — У вас есть еще вопросы ко мне? — Это уже относилось к главному патологоанатому.
— Да, нам нужны новые бойлеры — необходимо наладить подачу горячей воды для мытья посуды. В крайнем случае срочно отремонтировать старые. Сколько лет уже я твержу об этом всем и каждому!
— Знаю, знаю, — миролюбиво сказал Томаселли. — От моего предшественника мне в наследство досталась пачка ваших докладных. Дело в том, что, как вы знаете, большая часть наших средств на капитальный ремонт уже израсходована. Сколько, по-вашему, потребуется на переоборудование кухни?
— Откуда мне знать? — возмутился Пирсон. — Я не водопроводчик!
— Может быть, я могу быть полезен. Я немного разбираюсь в этом, — раздался за их спиной голос. Это был доктор Дорнбергер. Он вошел в лабораторию в самый разгар спора. — Надеюсь, я не помешал? — поклонился он Томаселли.
— Нет, не помешали, — ворчливо ответил Пирсон. Увидев немой вопрос в глазах Александера, акушер подошел к нему.
— Я видел вашего малыша, Джон. Боюсь, он неважно себя чувствует.
— Есть ли хоть какая-нибудь надежда, доктор? — И хотя это было сказано очень тихо, все присутствующие повернулись к ним, и лица их смягчились. Даже обиженный Баннистер подошел поближе.
— Боюсь, что нет, — так же тихо ответил Дорнбергер. В лаборатории воцарилась тревожная тишина. Акушер повернулся к Пирсону.
— Скажите, Джо, в исследовании крови миссис Александер не могло произойти ошибки?
— Ошибки? Что вы имеете в виду, Чарли?
— Я просто спрашиваю.
— Нет, Чарли. Я сам провел анализ и сделал это со всей тщательностью. Почему у вас возникли сомнения?
— Хотел уточнить, и только. — Дорнбергер по привычке не выпускал трубку изо рта. — Утром мне показалось, что у ребенка признаки эритробластоза. Это только предположение, но…
В лаборатории стало странно тихо. Все невольно посмотрели на Джона Александера. И вдруг Коулмен, чтобы как-то разрядить обстановку и вывести Александера из горестного оцепенения, сказал, обращаясь к Дорнбергеру:
— Когда мы сделали тесты на сенсибилизацию, у нас возникли кое-какие сомнения и мы решили дополнительно сделать тест по Кумбсу. Ошибка абсолютно исключена.
Сказав это, Коулмен вдруг вспомнил, что в лаборатории сыворотку Кумбса применили лишь по его настоянию. Он сам подписал требование. Коулмен отнюдь не собирался упрекать в чем-то старого патологоанатома. Он даже надеялся, что тот не обратит внимания на его слова. Они достаточно ссорились, и сейчас не следует подливать масла в огонь.
— Но доктор… — Коулмен увидел испуганные глаза Александера. — Мы так и не сделали тест Кумбса.
Коулмена раздражала забывчивость Александера. Не ко времени снова начинать этот разговор.
— Как же так? — сказал он. — Я хорошо помню, как сам подписывал требование на сыворотку.
— Доктор Пирсон сказал, что делать этот тест не обязательно. Достаточно обычного анализа… — В голосе Джона было откровенное отчаяние.
Коулмен сразу не понял, что говорит лаборант, настолько это казалось невероятным. Томаселли недоуменно переводил глаза с одного на другого, смутно понимая, что случилось что-то неладное. Чарли Дорнбергер насторожился.
Пирсон казался явно растерянным.
— Да, да, я хотел вам сказать, но как-то вылетело из головы… — Он повернулся к Коулмену.
Мозг Коулмена работал четко, как всегда в минуты опасности. Но ему надо было уточнить еще один момент.
— Если я вас правильно понял, — сказал он, обращаясь к Александеру, — косвенная проба по Кумбсу не была сделана? Александер удрученно кивнул.
— Постойте! — не выдержал доктор Дорнбергер. Сознание свершившейся роковой ошибки было подобно удару, оглушившему его. — Значит, анализы ошибочны и у роженицы все-таки сенсибилизированная кровь?
— Да! — не мог сдержать себя Коулмен. — В данном случае проба по Кумбсу была необходима. Каждый, кто хотя бы элементарно знаком с основами современной гематологии, должен знать это! — Он бросил гневный взгляд в сторону Пирсона. — Вот почему я сделал заказ на сыворотку Кумбса. — Эти слова были уже обращены к акушеру.
Наконец Томаселли решил, что пора уяснить для себя суть этого спора.
— Почему же не были сделаны все анализы? — Ему действительно было непонятно, почему люди не выполняют своих обязанностей и не делают то, что положено.
— Где требование на сыворотку, которое я подписал? — Коулмен смотрел теперь на Баннистера. В его глазах не было ни капли жалости, хотя вид старшего лаборанта мог вызвать только сожаление. Баннистера буквально била дрожь.
— Я разорвал его, — едва слышно пробормотал он.
— Что? — Дорнбергер не верил своим ушам. — Вы посмели сделать это, не сказав мистеру Коулмену?
— Кто разрешил вам разорвать заявку? — неумолимо прозвучал голос Коулмена.
Баннистер потерянно уставился на пол:
— Доктор Пирсон…
— Значит, у ребенка все-таки эритробластоз, — сказал Дорнбергер, обращаясь к Коулмену.
— Необходимо срочное обменное переливание крови.
— Это надо было сделать сразу же. Время упущено. — В голосе Дорнбергера была смертельная усталость. Он чувствовал себя старым, больным и бессильным. — Выдержит ли младенец? Он очень слаб.
— Мы должны немедленно взять кровь у ребенка и сделать тест по Кумбсу, — сказал Коулмен. Невольно получилось, что вопрос теперь решали он и Дорнбергер. — У нас есть сыворотка?
Но сыворотки Кумбса не оказалось ни в лаборатории, ни в самой больнице. Пришлось позвонить в больницу университета. Доктор Франц любезно согласился помочь коллегам и срочно сделать пробу по Кумбсу в университетской лаборатории, если ему доставят кровь.
— Я сам возьму кровь у новорожденного, — сказал Коулмен и направился к двери.
— Можно я помогу вам, доктор? — Баннистер уже держал в руках поднос с инструментами.
Дежурная сестра выжидательно смотрела на доктора. — Он дышал все время ровно, потом вдруг дыхание стало ослабевать. Я решила вызвать вас, доктор, — взволнованно проговорила она.
— Да, ему плохо. Прочтите-ка мне еще раз данные анализа крови ребенка.
Сестра, взяв карточку, прочитала ее вслух.
“Чем объяснить признаки анемии?” — тревожно раздумывал Дорнбергер.
— Если бы не результаты анализа на сенсибильность крови матери, я сказал бы, что у младенца эритробластоз.
— Но, доктор… — испуганно воскликнула сестра и растерянно умолкла.
— Да, да, разумеется, анализ не дает нам оснований опасаться этого, однако… Покажите-ка мне еще раз лабораторное исследование крови матери.
Сестра протянула его доктору Дорнбергеру. Заключение лаборатории не давало поводов для тревоги: у матери кровь резус-отрицательная. Неужели лаборатория могла допустить ошибку? Сердце сжалось от недоброго предчувствия, и старый акушер решил сам поговорить с Пирсоном.
— Если будут резкие изменения, немедленно сообщите мне.
— Что такое эритробластоз? — спросила молоденькая сестра-практикантка, как только доктор вышел.
— Болезнь крови у младенцев. Она случается, если у матери отрицательный резус, а у отца положительный, — разъяснила дежурная сестра.
— Нам говорили, что в таких случаях ребенку делают переливание крови.
— Обменное переливание. Вы это хотели сказать? Да, в некоторых случаях оно необходимо: если, например, у матери положительный резус и ребенок рождается с эритробластозом. Однако при отрицательном резусе обменное переливание крови не обязательно. В данном случае анализ не подтвердил необходимости переливания, — заключила дежурная сестра и недоуменно добавила:
— Но почему такие симптомы?
После неприятного разговора с Пирсоном, вызванного тем, что Коулмен проверил работу лаборантов, прошло уже несколько дней. Старый патологоанатом, казалось, не замечал своего заместителя. Коулмен так и не знал, как это следует понимать — может ли он теперь считать, что лаборатория серологии полностью передана в его ведение, или же Пирсон готовит ему новый сюрприз и ждет только случая. Что касается Баннистера, то между ним и Коулменом установились отношения, которые лучше всего было бы назвать вооруженным перемирием. И только Джон Александер старался всячески показать, что он на стороне патологоанатома и полностью поддерживает его начинания. Он и сам внес ряд предложений, и Коулмен одобрил их.
— Мне нужен доктор Пирсон или же доктор Коулмен, — обратилась к сидевшему за микроскопом Александеру вошедшая в лабораторию дородная матрона в белом медицинском халате. Александер не успел ответить, как появился Коулмен.
— Вы доктор Коулмен? Здравствуйте. Я Хилда Строуган, старшая диетсестра.
— Очень рад. — Коулмен с интересом смотрел на диетсестру. — Чем могу быть полезен? — Хотя по опыту прежней работы он прекрасно понимал, где могут смыкаться их интересы: разумеется, пищеблок, вопросы санитарии и гигиены в подведомственном диетсестре хозяйстве.
— За последние несколько недель участились случаи кишечных заболеваний, особенно среди персонала больницы, — как бы подтверждая его догадки, сказала диетсестра.
— Назовите мне такую больницу, где не бывает подобных случаев, — пошутил Коулмен.
— Видите ли, мистер К., я опасаюсь, что источник инфекции — наши старые посудомоечные машины.
Коулмена несколько озадачила подобная форма обращения — мистер К. Только что вошедший Баннистер и Джон Александер с интересом прислушивались к разговору.
— Кроме того, неполадки с подачей горячей воды. Я неоднократно говорила об этом с нашим главным администратором мистером Томаселли. Последний раз он дал указание доктору Пирсону проверить мои посудомоечные аппараты на болезнетворные микробы.
— Ну и как, — повернулся Коулмен к Александеру, — вы проверили?
— Да, доктор. Температура воды, которой моется посуда, действительно недостаточно высока. Но это еще не все. — Александер достал из ящика стола предметное стекло. — Боюсь, что это микробы кишечной группы. Я обнаружил их на чистых, вымытых тарелках.
Коулмен посмотрел в микроскоп. Сомнений быть не могло. Патогенные кишечные бактерии. Они резко отличались своей характерной формой от других. Эти микробы быстро погибали в воде высокой температуры. При неисправности посудомоечных машин они, вероятно, и стали источником заражения кишечными заболеваниями, о которых только что говорила старшая диетсестра.
— Это очень серьезно, доктор? — с тревогой спросила она. Коулмен ответил не сразу.
— Что вам сказать? И да, и нет. Самое опасное в данной ситуации — это скорее бациллоносители. Человек сам вполне здоров, но он — источник инфекции. Это встречается гораздо чаще, чем мы предполагаем. Надеюсь, вы регулярно проводите медицинские обследования персонала, работающего на кухне? — Он повернулся к лаборантам.
— О да! — поспешил заверить его Баннистер. — Доктор Пирсон сам следит за этим.
— Когда это было в последний раз?
— Сейчас проверю. — Баннистер поспешил в другой конец лаборатории. — Вот, 24 февраля, — сказал он.
— Что вы сказали? Февраля? — изумленно переспросил Коулмен. — Шесть месяцев назад? Скажите, миссис Строуган, за это время вы приняли много новых работников на кухню?
— Да, доктор К., к сожалению, немало.
— Вы не могли ошибиться? — снова обратился Коулмен к Баннистеру. Он все еще не верил, что возможна подобная халатность. — А что сказано о тех новых, что поступили на работу после февраля?
— О них здесь ничего не сказано, — с нарочитым безразличием ответил старший лаборант и пожал плечами. Коулмен с трудом подавил раздражение.
— Думаю, нам следует в этом хорошенько разобраться, — сказал он старшей диетсестре.
Хилда Строуган была вполне удовлетворена, впервые встретив полное понимание. Проникшись доверием к новому патологоанатому, она величественно выплыла из лаборатории.
Коулмен понимал серьезность упущений лаборатории и уже обдумывал, какие меры следует немедленно принять.
Ему показалось, что старший лаборант впервые испугался.
— Почему лаборатория не выполняет элементарных требований, являющихся законом? — Во взгляде патологоанатома, брошенном на Баннистера, сквозило презрение. — Я иду к доктору Пирсону, — резко сказал он, направляясь к двери.
Старший лаборант, побледнев, смотрел на захлопнувшуюся дверь.
— Подумать только, каждую проклятую мелочишку видит… — сокрушенно прошептал он.
Джо Пирсон, вынужденный прервать работу, недовольно посмотрел на Коулмена.
— Лаборант Александер обнаружил болезнетворные микробы на тарелках, прошедших через мойку, — начал Коулмен без всяких предисловий.
— Надо повысить температуру воды, вот и все. — Услышав это сообщение, Пирсон не выразил ни малейшего удивления.
— Мне это известно. — Коулмен не мог скрыть иронии. — Но кто-нибудь пытался это сделать?
— Вы считаете, что именно мне следует этим заниматься? Так вот, потрудитесь ознакомиться с этим. — Порывшись в бумагах, Пирсон извлек целую кипу. — Вы убедитесь, кстати, что я это делаю уже в течение нескольких лет. — Пирсон по обыкновению начал повышать голос.
Коулмен проглядел бумаги.
Действительно, в своих докладных главный патологоанатом, не стесняясь в выражениях, подробно описывал антисанитарное состояние больничной кухни.
— Так что вы скажете на это? — Пирсон не сводил глаз с Коулмена, читавшего одну докладную за другой.
— Извините, доктор!
— Ладно уж. — Пирсон миролюбиво махнул рукой. — У вас есть другие вопросы ко мне?
Тогда Коулмен решил проинформировать главного патологоанатома о том, что новый персонал кухни не прошел необходимого медицинского осмотра.
— Что? — грозно воскликнул Пирсон. — Вы хотите сказать, что в нашем отделении этим никто не занимался?
— По-видимому, так.
— Все этот дурак Баннистер! Это уже серьезно. — Пирсон не скрывал тревоги. Его враждебность к Коулмену исчезла. Рука его потянулась к телефону. — Главного администратора, пожалуйста, — крикнул он в трубку.
Разговор был кратким и по существу. Закончив, Пирсон предложил Коулмену пройти с ним в лабораторию, куда он вызвал Томаселли.
В лаборатории, когда все собрались, Джон Александер доложил о результатах исследований. Пирсон просмотрел предметные стекла с образцами культур. Едва он оторвался от микроскопа, как дверь с шумом распахнулась и в лабораторию вошла взволнованная старшая диетсестра.
— Это невероятно! — В голосе ее были гнев и недоумение. — Из-за халатности нового сотрудника отдела санитарии медицинское обследование нового персонала не было проведено.
— Следовательно, как я понимаю, в течение шести месяцев вообще не было медицинского осмотра персонала кухни, — сказал молчавший до этого Томаселли. — Что вы предлагаете делать? — Он посмотрел на Пирсона.
— Сначала проверить всех вновь поступивших. — Главный патологоанатом снова был хозяином положения. — После этого всех остальных — бактериологическое исследование кала, рентген, осмотр терапевтом и все прочее. Всех, кто имеет хоть какое-то отношение к пищеблоку.
— Вы сможете обеспечить явку, миссис Строуган? — спросил Томаселли. — У вас есть еще вопросы ко мне? — Это уже относилось к главному патологоанатому.
— Да, нам нужны новые бойлеры — необходимо наладить подачу горячей воды для мытья посуды. В крайнем случае срочно отремонтировать старые. Сколько лет уже я твержу об этом всем и каждому!
— Знаю, знаю, — миролюбиво сказал Томаселли. — От моего предшественника мне в наследство досталась пачка ваших докладных. Дело в том, что, как вы знаете, большая часть наших средств на капитальный ремонт уже израсходована. Сколько, по-вашему, потребуется на переоборудование кухни?
— Откуда мне знать? — возмутился Пирсон. — Я не водопроводчик!
— Может быть, я могу быть полезен. Я немного разбираюсь в этом, — раздался за их спиной голос. Это был доктор Дорнбергер. Он вошел в лабораторию в самый разгар спора. — Надеюсь, я не помешал? — поклонился он Томаселли.
— Нет, не помешали, — ворчливо ответил Пирсон. Увидев немой вопрос в глазах Александера, акушер подошел к нему.
— Я видел вашего малыша, Джон. Боюсь, он неважно себя чувствует.
— Есть ли хоть какая-нибудь надежда, доктор? — И хотя это было сказано очень тихо, все присутствующие повернулись к ним, и лица их смягчились. Даже обиженный Баннистер подошел поближе.
— Боюсь, что нет, — так же тихо ответил Дорнбергер. В лаборатории воцарилась тревожная тишина. Акушер повернулся к Пирсону.
— Скажите, Джо, в исследовании крови миссис Александер не могло произойти ошибки?
— Ошибки? Что вы имеете в виду, Чарли?
— Я просто спрашиваю.
— Нет, Чарли. Я сам провел анализ и сделал это со всей тщательностью. Почему у вас возникли сомнения?
— Хотел уточнить, и только. — Дорнбергер по привычке не выпускал трубку изо рта. — Утром мне показалось, что у ребенка признаки эритробластоза. Это только предположение, но…
В лаборатории стало странно тихо. Все невольно посмотрели на Джона Александера. И вдруг Коулмен, чтобы как-то разрядить обстановку и вывести Александера из горестного оцепенения, сказал, обращаясь к Дорнбергеру:
— Когда мы сделали тесты на сенсибилизацию, у нас возникли кое-какие сомнения и мы решили дополнительно сделать тест по Кумбсу. Ошибка абсолютно исключена.
Сказав это, Коулмен вдруг вспомнил, что в лаборатории сыворотку Кумбса применили лишь по его настоянию. Он сам подписал требование. Коулмен отнюдь не собирался упрекать в чем-то старого патологоанатома. Он даже надеялся, что тот не обратит внимания на его слова. Они достаточно ссорились, и сейчас не следует подливать масла в огонь.
— Но доктор… — Коулмен увидел испуганные глаза Александера. — Мы так и не сделали тест Кумбса.
Коулмена раздражала забывчивость Александера. Не ко времени снова начинать этот разговор.
— Как же так? — сказал он. — Я хорошо помню, как сам подписывал требование на сыворотку.
— Доктор Пирсон сказал, что делать этот тест не обязательно. Достаточно обычного анализа… — В голосе Джона было откровенное отчаяние.
Коулмен сразу не понял, что говорит лаборант, настолько это казалось невероятным. Томаселли недоуменно переводил глаза с одного на другого, смутно понимая, что случилось что-то неладное. Чарли Дорнбергер насторожился.
Пирсон казался явно растерянным.
— Да, да, я хотел вам сказать, но как-то вылетело из головы… — Он повернулся к Коулмену.
Мозг Коулмена работал четко, как всегда в минуты опасности. Но ему надо было уточнить еще один момент.
— Если я вас правильно понял, — сказал он, обращаясь к Александеру, — косвенная проба по Кумбсу не была сделана? Александер удрученно кивнул.
— Постойте! — не выдержал доктор Дорнбергер. Сознание свершившейся роковой ошибки было подобно удару, оглушившему его. — Значит, анализы ошибочны и у роженицы все-таки сенсибилизированная кровь?
— Да! — не мог сдержать себя Коулмен. — В данном случае проба по Кумбсу была необходима. Каждый, кто хотя бы элементарно знаком с основами современной гематологии, должен знать это! — Он бросил гневный взгляд в сторону Пирсона. — Вот почему я сделал заказ на сыворотку Кумбса. — Эти слова были уже обращены к акушеру.
Наконец Томаселли решил, что пора уяснить для себя суть этого спора.
— Почему же не были сделаны все анализы? — Ему действительно было непонятно, почему люди не выполняют своих обязанностей и не делают то, что положено.
— Где требование на сыворотку, которое я подписал? — Коулмен смотрел теперь на Баннистера. В его глазах не было ни капли жалости, хотя вид старшего лаборанта мог вызвать только сожаление. Баннистера буквально била дрожь.
— Я разорвал его, — едва слышно пробормотал он.
— Что? — Дорнбергер не верил своим ушам. — Вы посмели сделать это, не сказав мистеру Коулмену?
— Кто разрешил вам разорвать заявку? — неумолимо прозвучал голос Коулмена.
Баннистер потерянно уставился на пол:
— Доктор Пирсон…
— Значит, у ребенка все-таки эритробластоз, — сказал Дорнбергер, обращаясь к Коулмену.
— Необходимо срочное обменное переливание крови.
— Это надо было сделать сразу же. Время упущено. — В голосе Дорнбергера была смертельная усталость. Он чувствовал себя старым, больным и бессильным. — Выдержит ли младенец? Он очень слаб.
— Мы должны немедленно взять кровь у ребенка и сделать тест по Кумбсу, — сказал Коулмен. Невольно получилось, что вопрос теперь решали он и Дорнбергер. — У нас есть сыворотка?
Но сыворотки Кумбса не оказалось ни в лаборатории, ни в самой больнице. Пришлось позвонить в больницу университета. Доктор Франц любезно согласился помочь коллегам и срочно сделать пробу по Кумбсу в университетской лаборатории, если ему доставят кровь.
— Я сам возьму кровь у новорожденного, — сказал Коулмен и направился к двери.
— Можно я помогу вам, доктор? — Баннистер уже держал в руках поднос с инструментами.