Хейли Артур. Окончательный диагноз

   — Пока да, — ответил О'Доннел.
   — Мы сейчас наводим справки о снабжении больницы готовой пищей из города, если возникнет необходимость, — добавил Томаселли.
   — А как быть с приемом новых больных? — спросил Билл Руфус.
   — Прошу простить, — сказал О'Доннел. — Я забыл сказать об этом. Больница закрыта на карантин. Приемное отделение уже уведомлено. Прием больных временно прекращается. Есть еще вопросы?
   Вопросов больше не было. О'Доннел закрыл совещание. Незаметно отведя Пирсона к окну, он тихо сказал:
   — Джо, вы, разумеется, останетесь во главе вашего отделения, пока не кончится эпидемия. Но во всем остальном мы уже ничего не можем изменить…
   — Все понимаю, — сдержанно согласился Пирсон.

Глава 22

   Словно генерал, осматривающий войска перед боем, Джо Пирсон окинул взглядом свою лабораторию. Все в сборе: доктор Коулмен, патологоанатом Макнил, старший лаборант Карл Баннистер и лаборант Джон Александер.
   — Наша задача, — обратился к ним Пирсон, — обнаружить бациллоносителя в больнице. Сделать это необходимо как можно скорее, чтобы не допустить распространения эпидемии.
   И Пирсон стал подробно инструктировать персонал, не упуская из виду мельчайшие детали и всячески подчеркивая срочность мероприятий. Это был и прежний, и новый Пирсон.
   Убитый горем Джон Александер, только что вернувшийся из палаты, где лежала измученная Элизабет, пытался понять, что же он чувствует к старику. Конечно, он должен был бы его ненавидеть, ибо халатность Пирсона явилась причиной смерти его ребенка. Но он не испытывал ненависти, а лишь глубокую печаль. Может быть, и хорошо, что им предстоит такая большая работа: это поможет забыться.
   Отдав распоряжения, Пирсон принялся рассуждать вслух:
   — У нас будет девяносто пять, даже сто культур. Предположим, пятьдесят процентов из них дадут отсутствие роста, значит, остальные пятьдесят исследовать дополнительно. Вряд ли больше. — Он посмотрел на Коулмена, как бы ища подтверждения.
   — Пожалуй, что так, — согласился тот.
   — Тогда нам надо по десять пробирок на каждую культуру. Пятьдесят культур — пятьсот пробирок. — И, обращаясь к Баннистеру, Пирсон спросил:
   — Сколько у нас есть стерильных пробирок?
   — Около двухсот.
   — Вы уверены? — Пирсон пронзительно посмотрел на него. Баннистер покраснел.
   — Ну, не меньше ста пятидесяти.
   — Тогда закажите еще триста пятьдесят. Проверьте также, есть ли у нас соответствующие среды. Помните также, что нам понадобятся глюкоза, лактоза, дульцитол, сахароза, маннит, мальтоза… — быстро перечислял Пирсон. — Список и таблицу сред для брюшного тифа вы найдете на странице шестьдесят шесть лабораторных инструкций Приступайте.
 
 
   Медицинский осмотр работников пищеблока проходил быстро. В одном из кабинетов амбулатории доктор Гарвей Чандлер заканчивал осмотр одного из поваров.
   — Можете одеваться, — сказал он ему.
   Сперва главный терапевт раздумывал, не уронит ли он своего авторитета, если будет проводить медицинский осмотр персонала как рядовой терапевт. Доктор Чандлер испытывал известное раздражение от того, что инициатива как-то сама собой перешла к О'Доннелу и Пирсону. Разумеется, О'Доннел — председатель больничного совета и имеет право вмешиваться во все дела больницы, но он всего лишь хирург, а брюшной тиф — это область терапевта. И тем не менее он должен был признать, что распоряжения О'Доннела и Пирсона были безукоризненны. В сущности, у всех у них одна цель: поскорее покончить с неожиданной вспышкой брюшного тифа в больнице.
   Когда пациент вышел, в кабинете появился О'Доннел.
   — Привет, Гарвей, как идут дела? Кто болен?
   — Две медсестры, — ответил Чандлер. — Одна из отделения психиатрии, другая из урологии. И еще двое мужчин — рабочий машинного отделения и клерк из регистратуры.
   — Любопытно. Все из разных служб, расположенных на порядочном расстоянии друг от друга, — удивился О'Доннел.
   — Однако у них есть один общий плацдарм — больничный кафетерий. Я не сомневаюсь, что мы на правильном пути. — Чандлер выразительно посмотрел на главного хирурга.
   — В таком случае не буду вам мешать, — коротко сказал О'Доннел. — За дверью вас ждут еще двое.
   Покидая амбулаторное отделение, Кент О'Доннел впервые мог более или менее спокойно окинуть взглядом все события этого дня. Их было немало, и все неприятные, если не сказать трагические. Гибель ребенка, снятие с работы Пирсона, добровольная отставка Чарли Дорнбергера, преступная халатность, в результате которой шесть месяцев в больнице грубо нарушались элементарные эпидемиологические правила, и, наконец, вспышка брюшного тифа, угрожающая превратиться в эпидемию Угроза нависла над больницей как карающий меч.
   Как могло это случиться? Не было ли все это внезапным симптомом давнего неблагополучия в больнице? И не результат ли это их общего самодовольства и самоуспокоенности?
   “Мы все были уверены, что достигли многого, очень многого на пути к тому, чтобы создать некий храм здоровья и науки, где практиковалась бы настоящая медицина. Но мы потерпели неудачу. Постыдные мелочи, небрежность и халатность, столкновение с повседневными трудностями жизни — и вот уже храм превращается в гробницу, где будут похоронены все наши прекраснодушные мечты и замыслы”.
   Погруженный в горькие раздумья, О'Доннел шел коридорами больницы, никого и ничего не замечая.
   В кабинете его встретил резкий звонок междугородного вызова. Сняв трубку, он услышал голос Дениз:
   — Кент, милый, как хорошо, что я тебя застала. Ты сможешь приехать в Нью-Йорк на уик-энд? У меня званый ужин в пятницу, и я хочу представить тебя моим друзьям.
   Он колебался лишь секунду, прежде чем ответить:
   — Мне очень жаль, Дениз, но я не смогу.
   — Но ты должен!.. — В ее голосе послышались капризные, настойчивые нотки. — Я разослала приглашения.
   — Боюсь, что это невозможно. — Он постарался вложить в слова всю свою озабоченность и тревогу. — У нас эпидемия. Я обязан быть здесь.
   — Но, дорогой, ты ведь обещал приехать по первому моему зову. — В голосе Дениз звучала обида. Если бы она была здесь, он сумел бы ей все объяснить. Сумел бы?
   — Я не мог предвидеть, Дениз, что так получится.
   — Ты можешь оставить кого-нибудь вместо себя. — Было ясно, что Дениз не хочет его понять.
   — Этого я не сделаю, Дениз, — сказал он тихо.
   После паузы он услышал голос Дениз:
   — Я предупреждала тебя, что я ужасная собственница.
   — Дениз, дорогая, пожалуйста, пойми…
   — Это все, что ты можешь мне сказать? — Голос ее был все еще мягким, почти ласковым.
   — Да. Мне очень жаль. Я позвоню, как только освобожусь.
   — Хорошо, Кент, — сказала она. — До свидания.
   — До свидания. — Он медленно положил трубку.

Глава 23

   Прошло четыре дня с тех пор, как в больнице Трех Графств обнаружились случаи брюшного тифа.
   В это утро в кабинете администратора мрачные и озабоченные председатель попечительского совета больницы Ордэн Браун и Кент О'Доннел прислушивались к телефонному разговору, который вел с городом Гарри Томаселли.
   — Да, — наконец сказал администратор, — я все понимаю. К пяти часам? Хорошо. До свидания. — И он положил трубку.
   — Ну, что там? — взволнованно спросил Ордэн Браун.
   — Городской отдел здравоохранения дает нам срок до пяти часов вечера. Если к этому времени мы не обнаружим очаг, то должны закрыть пищеблок.
   — Понимают ли они, что это значит? — вскочив на ноги, воскликнул О'Доннел. — Это равносильно закрытию больницы!
   — Я им все объяснил, но они боятся, как бы эпидемия не перекинулась на город, — ответил Томаселли.
   — Что в лабораториях? — спросил Ордэн Браун.
   — Продолжают исследования. Я был у них полчаса назад.
   — Не могу понять, — расстроенно заметил председатель попечительского совета. — Уже десять случаев брюшного тифа за четыре дня, а мы до сих пор не знаем, где источник инфекции.
   — Это огромная работа, и, заверяю вас, они делают все, что возможно, — успокоил его О'Доннел.
   — Я никого не виню, — резко сказал Браун, — во всяком случае, пока. Но мы должны добиться результатов немедленно.
   — Джо Пирсон сказал мне, что они надеются закончить всю работу завтра утром. Нельзя ли убедить отдел здравоохранения подождать хотя бы до завтрашнего дня?
   Администратор отрицательно покачал головой:
   — Я уже пытался это сделать. Санитарный инспектор города снова был здесь сегодня утром и придет опять к пяти часам. Если к тому времени не будет результатов, боюсь, нам придется подчиниться их решению.
   — Что тогда? Ваше мнение? — спросил его Ордэн Браун.
   — Придется закрыть больницу.
   Наступило молчание. Затем Томаселли спросил:
   — Кент, вы могли бы вместе со мной принять инспектора в пять вечера?
   — Хорошо, — мрачно ответил О'Доннел. — Думаю, мне не мешает при этом присутствовать.
 
 
   Все работавшие в лаборатории испытывали на себе результаты нервного и физического напряжения последних дней.
   Доктор Пирсон осунулся, под глазами у него были красные круги, и его медленные движения свидетельствовали об усталости. Последние три ночи он не уходил из больницы и урывками спал на диване у себя в кабинете. Лишь однажды его не было в отделении в течение нескольких часов. Никто не знал, куда он ушел, и Коулмен не мог его найти, хотя администратор и О'Доннел несколько раз справлялись, где он. Затем он снова появился, никому не объяснив своего отсутствия, и продолжал руководить работой.
   — Сколько мы сделали? — спросил Пирсон. Доктор Коулмен посмотрел в список и ответил:
   — Восемьдесят одну пробу. Пять еще в термостате и будут готовы завтра утром.
   Хотя Коулмен выглядел не таким усталым, как Пирсон, он начал сомневаться, продержится ли он еще, если работа затянется. Он спал в собственной квартире, но уходил из больницы далеко за полночь и возвращался к шести утра.
   Но как бы рано он ни приходил, он заставал в лаборатории Александера, который работал с точностью хорошо отлаженного механизма, а его записи были неизменно сделаны аккуратным, разборчивым почерком. Его можно было не инструктировать, настолько хорошо он знал свое дело. Пирсон после первой проверки одобрительно кивнул и предоставил Александера самому себе, лишь спросив, какие у него цифры.
   — Из восьмидесяти девяти проверенных культур выделены сорок две для посевов, сделано двести восемьдесят посевов, — сообщил тот.
   Пирсон подсчитал в уме: “Значит, остается проверить еще сто десять субкультур, включая завтрашнюю партию”.
   Следя за Александером, Коулмен подумал, что его увлеченность работой — это попытка забыть о личном горе. Александер сказал о своем намерении поступить в медицинский институт. Коулмен решил поговорить с ним об этом, как только минует кризис. Александеру будет нелегко, особенно материально, когда он вновь станет студентом.
   А вот Карл Баннистер окончательно выдохся, и Коулмен, даже не спрашивая Пирсона, отправил его домой. Благодарный Баннистер ушел не возражая.
   Все двести восемьдесят посевов, о которых говорил Александер, были распределены по полочкам в лаборатории или находились в термостатах. И хотя многие из них были полностью исследованы, ни один еще не выявил бациллоносителя.
   Зазвонил телефон, и Пирсон снял трубку.
   — Нет, — сказал он, — пока ничего. Я ведь сказал, что сообщу немедленно, как только обнаружим.
   Закончив одну из записей, Александер закрыл глаза, наслаждаясь недолгим отдыхом.
   — Отдохнули бы часок, Джон. Навестите жену, — сказал Коулмен.
   — Проверю еще одну серию, а потом отдохну, — сказал он. Взяв посевы из инкубатора, он начал расставлять десять пробирок для исследования. Взглянув на часы, он с удивлением заметил, что еще один день близится к концу. Было без десяти пять.
 
 
   О'Доннел положил трубку.
   — Пока ничего.
   Закрытие больницы было почти неизбежно. Уже с полудня постепенно вводился в действие план Томаселли. Больных, кого можно, выписывали домой, а тех, кто нуждался еще в больничном уходе, переводили в другие больницы в самом Берлингтоне или в округе. К завтрашнему утру в больнице должны остаться только сто самых тяжелых, нетранспортабельных больных, которые будут получать питание из двух местных ресторанов.
   Час назад Томаселли дал указание начать эвакуацию. Она может продлиться до полуночи. За сорок лет своей истории больница Трех Графств впервые выпроваживала из своих стен больных людей.
   В кабинет администратора вошел Ордэн Браун.
   — Кент, сейчас уже это не имеет значения, но я должен вам сказать, пока не забыл. Звонил Юстас Суэйн. Он хочет, чтобы вы зашли к нему, когда мы покончим с этим делом.
   На мгновение О'Доннел онемел от неожиданности. Ему было совершенно ясно, почему Суэйн хочет его видеть. Неужели даже теперь старик намерен оказывать на него давление? После всего, что произошло? О'Доннел не выдержал:
   — К черту вашего Юстаса Суэйна!
   — Разрешите вам напомнить, — ледяным тоном произнес Ордэн Браун, — что вы говорите об одном из членов попечительского совета больницы. Какие бы между вами ни были разногласия, он заслуживает хотя бы учтивости.
   О'Доннел смерил Ордэна гневным взглядом. “Очень хорошо, — подумал он, — если надо помериться силами, я готов. Хватит с меня вашей большой политики”. Звонок секретаря Томаселли известил о приходе санитарного инспектора.
   Было без трех минут пять.
 
 
   Небольшая группа во главе с О'Доннелом, состоявшая из Ордэна Брауна, Гарри Томаселли, городского санитарного инспектора доктора Норберта Форда, диетсестры миссис Строуган и помощника санитарного инспектора, чье имя О'Доннел так и не расслышал, направилась в патологоанатомическую лабораторию.
   Пирсон поднялся и пошел им навстречу, сопровождаемый Коулменом.
   О'Доннел представил всех друг другу.
   — Джо, — сказал О'Доннел, — я должен сообщить вам, что у доктора Форда есть предписание закрыть пищеблок больницы.
   — Сегодня?
   Санитарный инспектор утвердительно кивнул.
   — Но это нелепость! — не удержался Пирсон. К нему вернулся его воинственный вид, глаза грозно сверкали на усталом лице. — Мы будем работать всю ночь и завершим все к завтрашнему утру. Если в больнице есть бациллоноситель, я уверен, мы его обнаружим.
   — Очень сожалею. — Санитарный инспектор был непреклонен. — Мы больше не можем рисковать.
   — Но закрывать пищеблок — значит закрыть больницу! — негодовал Пирсон. — Неужели вы не можете подождать до утра?
   — Боюсь, что нет. — Доктор Форд был непреклонен. — Это не только мое решение. Вспышка брюшного тифа может в любую минуту распространиться на город.
   На щеках Пирсона заходили желваки. Из его глубоко посаженных, покрасневших от бессонницы и усталости глаз, казалось, вот-вот хлынут слезы.
   — Я никогда не думал, что доживу до такого… — почти шепотом выговорил он.
   Все молча повернулись, чтобы уйти, как вдруг раздался торжествующий крик Александера:
   — Есть!
   — Что есть? — не понимая, резко спросил Пирсон.
   — Бациллоноситель, — пояснил взволнованный Александер, указывая на пробирки, которые только что осмотрел. Пирсон почти подбежал к его столу и осмотрел ряд пробирок.
   — Прочтите вслух ваши записи, — приказал он.
   Александер раскрыл тетрадь.
   Пирсон взял первую из десяти пробирок.
   — Глюкоза, — сказал он.
   — Образовалась кислота, газа нет, — прочел Александер. Пирсон кивнул. Взяв вторую пробирку, он сказал:
   — Лактоза.
   — Ни кислоты, ни газа, — ответил Александер.
   — Верно. Дульцитол.
   — Ни кислоты, ни газа, — прочел Александер.
   — Сахароза.
   — Ни кислоты, ни газа. — Еще одна правильная реакция на брюшнотифозные бациллы. Напряжение в лаборатории нарастало. Пирсон взял следующую пробирку.
   — Маннит.
   — Образовалась кислота, газа нет.
   — Правильно. Мальтоза.
   — Кислота есть, газа нет.
   Пирсон кивнул. Шесть, осталось еще четыре.
   — Ксилоза.
   — Есть кислота, газа нет.
   — Аравиноза.
   — Должно быть так: кислота без газа, либо вообще отсутствие реакции, — прочел Александер.
   — Реакции нет, — объявил Пирсон. Оставалось две пробирки.
   — Рамиоза?
   — Без реакции.
   Пирсон посмотрел на пробирку и тихо повторил:
   — Реакции нет.
   Осталась последняя пробирка.
   — Производство индола.
   — Отрицательно, — ответил Александер и отложил тетрадь. Пирсон повернулся к присутствующим.
   — Вне всякого сомнения, — сказал он, — мы нашли носителя тифа.
   — Кто он? — спросил администратор. Пирсон перевернул чашку Петри и прочел:
   — Номер семьдесят два.
   Коулмен пробежал глазами регистрационный журнал:
   — Шарлотта Бэрджес.
   — Я ее знаю! — воскликнула миссис Строуган. — Она стоит на раздаче!
   Как бы по команде все взглянули на часы. Было семь минут шестого.
   — Ужин! — крикнула миссис Строуган. — Начинается раздача ужина!
   — Скорее в столовую! — промолвил Томаселли и первым бросился к двери.
 
 
   Сестра Пэнфилд собиралась войти в кафетерий, когда в коридоре увидела группу людей, среди которых узнала администратора Томаселли, главного хирурга больницы О'Доннела и диетсестру миссис Строуган.
   Они быстро вошли в кухню через служебную дверь.
   Заметив сестру Пэнфилд, О'Доннел попросил ее присоединиться к ним.
   Все произошло очень быстро. Миссис Бэрджес, пожилая женщина, обслуживавшая обедающих на раздаче, через несколько минут уже сидела в кабинете миссис Строуган, расположенном в самом конце кафетерия.
   О'Доннел как можно спокойнее разъяснил ей все, а сестре Пэнфилд отдал распоряжения отвести больную в изолятор, запретив ей какие-либо контакты.
   Сестра Пэнфилд увела испуганную женщину.
   — Что с ней будет, доктор? — спросила О'Доннела расстроенная миссис Строуган.
   — Мы будем ее лечить, вот и все, — ответил О'Доннел. — Она будет в изоляторе, ее будут обследовать терапевты. Иногда у носителей брюшного тифа бывает поражен желчный пузырь, в таком случае ей, возможно, понадобится операция. Разумеется, все, кто с ней общался, будут взяты под наблюдение. Об этом позаботится доктор Чандлер.
   Уже из кабинета диетсестры Томаселли по телефону отменял перевозку и выписку больных, за исключением тех, кто так или иначе подлежал выписке. Отдав распоряжения, администратор облегченно улыбнулся О'Доннелу. И в заключение крикнул в трубку:
   — Скажите им всем, что больница Трех Графств не закрывается!
   Томаселли положил трубку и с благодарностью принял из рук миссис Строуган чашку горячего кофе.
   — Кстати, миссис Строуган, — промолвил он, — я не имел возможности сообщить вам раньше: на днях вы все-таки получите ваши новые посудомоечные машины.

Глава 24

   В огромной мрачной прихожей лакей принял от О'Доннела пальто и шляпу. Что заставляет людей богатых и независимых жить в этих угрюмых стенах, подумал О'Доннел, оглядываясь вокруг. Хотя такому человеку, как Юстас Суэйн, эти темные панели, оленьи рога, тяжелый мрамор стен напоминают о собственном величии и создают, должно быть, иллюзию феодальной власти.
   Что станет с этим домом, когда умрет его владелец? Скорее всего здесь откроют музей или художественную галерею или он просто будет стоять, пустой и заброшенный, как многие подобные здания. О'Доннел подумал, что в этих стенах прошло детство Дениз. Была ли она счастлива здесь?..
   — Мистер Суэйн немного устал сегодня, сэр, — прервал его раздумья лакей, — он просил узнать, не возражаете ли вы, если он примет вас в спальне?
   — Пожалуйста. — О'Доннел проследовал за лакеем по широкой крутой лестнице в огромную спальню Суэйна.
   Старый магнат полулежал в старинной кровати с пологом. Подойдя поближе, О'Доннел заметил, как сильно сдал Суэйн с того памятного обеда, на котором произошла его встреча с Дениз.
   — Благодарю вас, что пришли, — произнес Суэйн слабым голосом, указывая на кресло у кровати.
   — У меня был Джо Пирсон, — промолвил он, когда О'Доннел сел. — Дня три назад.
   — Это хорошо, что он навестил вас, сэр.
   — Он сказал, что уходит из больницы. — Голос старика звучал устало, в нем не было и тени упрека. — Должно быть, есть вещи, которые от нас не зависят. — Теперь в его голосе слышалась горечь.
   — Да, — тихо согласился О'Доннел.
   — У Джо Пирсона было две просьбы ко мне, — продолжал Суэйн. — Первая касалась моих пожертвований в фонд больничного строительства. Он просил, чтобы я не ставил больнице никаких условий. Что ж, я согласен.
   Суэйн умолк. О'Доннел также не произнес ни слова. Слишком неожиданным был этот поворот. Идя сюда, он ожидал другого.
   — Вторая просьба Пирсона носит личный характер. У вас в больнице работает, если я не ошибаюсь, некий Александер?
   — Да. — О'Доннел был совсем озадачен. — Это наш лаборант.
   — Это у него погиб ребенок?
   — Да.
   — Джо Пирсон просил, чтобы я субсидировал его учебу на медицинском факультете университета. Так вот, я решил учредить такой фонд и передать его в распоряжение больничного совета. Но я ставлю условие. — Суэйн взглянул в лицо О'Доннелу. — Это будет фонд имени Джозефа Пирсона. У вас есть возражения?
 
 
   — Майк, пожалуйста, скажи мне правду, — говорила Вивьен. Они смотрели друг на друга. Девушка лежала на больничной кровати, Майк Седдонс стоял рядом.
   После операции, перенесенной Вивьен, они виделись впервые. Вивьен пристально вглядывалась в лицо Майка. Ей было страшно поверить в то, о чем она уже догадывалась.
   — Вивьен, — начал Майк. Было заметно, что он волнуется. — Я должен; сказать тебе…
   — Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать мне, Майк. — Голос звучал безжизненно. — Ты раздумал жениться на мне. Боишься, я буду тебе обузой…
   Больше всего Майку хотелось убежать от этих устремленных на него страдальческих глаз. Но он еще медлил.
   — Я хотел спросить: что ты теперь думаешь делать?
   — Право, не знаю. — Вивьен прилагала заметное усилие, чтобы голос ее звучал ровно. — Если возьмут, буду опять медсестрой. Ведь еще неизвестно, чем все кончится. Вот так, Майк!
   У него хватило такта промолчать. Подойдя к двери, Седдонс обернулся.
   — Прощай, Вивьен.
   Девушка попыталась ответить, но выдержка изменила ей, и она разрыдалась.
 
 
   — Доктор Коулмен! Прошу вас, заходите. — Кент О'Доннел учтиво приподнялся, приветствуя молодого врача. — Курите? — О'Доннел протянул Коулмену портсигар.
   — Благодарю. — Коулмен взял сигарету и прикурил ее от зажигалки, предложенной О'Доннелом. Он откинулся на спинку кресла. Чутье подсказывало ему, что разговор предстоит серьезный.
   О'Доннел встал из-за стола. Его широкоплечая фигура почти закрыла собой окно, в которое светили яркие лучи утреннего солнца.
   — Вы, разумеется, уже слышали, что Пирсон уходит из больницы? — сказал он, обращаясь к патологоанатому.
   — Да, — сдержанно ответил Коулмен. И к собственному удивлению, добавил:
   — В последние дни он не жалел себя, работал днем и ночью, почти не покидая больницы.
   — Да, да, я знаю. — Главный хирург пристально разглядывал тлеющий кончик своей сигареты. — Но это уже ничего не может изменить. Джо хочет уйти немедленно, — продолжал он. — А это означает, что должность главного патологоанатома остается вакантной. Что вы скажете, если я предложу ее вам?
   Секунду Дэвид Коулмен не знал, что ответить. Это было то, о чем он всегда мечтал, — свое отделение, возможность поставить работу так, как он считает нужным, используя все современные достижения.
   Но какая огромная ответственность ляжет на его плечи! Он будет совсем один. Без старшего, с кем можно посоветоваться. Его слово, его решение будет последним. Окончательный диагноз будет теперь зависеть от него. Готов ли он к этому? Если бы можно было выбирать, Коулмен предпочел бы еще несколько лет работы под руководством более опытного патологоанатома. Но ему предлагают выбор уже сейчас. Надо решать.
   — Если бы вы мне предложили эту должность, — твердо сказал он, — я бы принял ее.
   — Отлично. Я предлагаю ее вам, — улыбнулся О'Доннел.
   Главный хирург испытывал чувство удовлетворения. Он не сомневался, что сделал правильный выбор. К тому же они отлично сработаются, а это пойдет только на пользу больнице Трех Графств. И чтобы помочь своему молодому коллеге избавиться от некоторой натянутости, задал Коулмену несколько вопросов. Вскоре их беседа приняла тот непринужденный характер, который свидетельствует о том, что люди прекрасно понимают друг друга.
 
 
   Была вторая половина дня. О'Доннел, шедший по коридору главного здания больницы, замедлил шаги.
   — Устал, Кент? — услышал он голос.
   Задумавшись, он не заметил, как доктор Люси Грэйнджер поравнялась с ним.
   Они пошли рядом.
   Милая, добрая, все понимающая Люси. Какими далекими казались теперь мысли о Дениз в Нью-Йорке. Как он этого не понимал? Его место здесь, в Берлингтоне, в больнице Трех Графств.
   — Люси, мне так много надо тебе сказать. Где я могу тебя видеть?
   — Пригласи меня пообедать, Кент, — ласково сказала Люси.
 
 
   В подвальном этаже больницы, там, где находилось патологоанатомическое отделение, темнело рано. Повернув выключатель, Дэвид Коулмен подумал, что сразу же поставит вопрос о предоставлении отделению более удобного помещения. Свет и воздух здесь так же необходимы, как и в других отделениях.
   Только сейчас Коулмен заметил доктора Пирсона. Он разбирал ящики своего стола.
   — Удивительно, — заметил Пирсон, поднимая голову, — сколько ненужного хлама может накопиться за тридцать лет!
   Пирсон задвинул последний ящик и переложил часть бумаг в небольшой чемоданчик.
   — Вы получили новое назначение, я слышал. Поздравляю вас.
   — Поверьте, мне бы хотелось, чтобы все это произошло как-то иначе! — искренне воскликнул Коулмен.
   — Что говорить об этом! — Пирсон защелкнул чемоданчик и оглянулся вокруг. — Кажется, все. Если я что-нибудь забыл, можно прислать мне вместе с чеком на получение пенсии.
   — Я хотел бы вам кое-что сказать, если позволите, — промолвил Коулмен.
   — Слушаю.
   — Речь идет о диагнозе. Помните сестру-практикантку, у которой ампутировали ногу? Сегодня утром я исследовал ампутированную конечность. Правы были вы, а я ошибался. Это костная саркома.
   Пирсон не ответил. Казалось, мысленно он был уже где-то за пределами больницы и ее интересов.
   — Я рад, что не ошибся хотя бы в этом случае, — наконец тихо сказал он и, взяв пальто, сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился, словно раздумывая. — Позвольте дать вам совет?
   — О, конечно!
   — Вы еще молоды, — сказал Пирсон, — у вас есть характер, вы знаете свое дело. Вы знаете то, чего я уже, пожалуй, не смогу узнать. Но примите мой совет и постарайтесь следовать ему. Это будет нелегко, но вы не сдавайтесь.
   Пирсон указал рукой на стол, за которым только что сидел.
   — Вот вы приходите на работу, садитесь за этот стол, и тут же начнет звонить телефон. Администратор больницы хочет выяснить вопрос, касающийся бюджета. Затем кто-то из лаборантов подает заявление об уходе, и вам надо все улаживать и выяснять. А там приходят врачи и требуют заключений. — Губы его искривила горькая усмешка. — Затем является коммивояжер и предлагает небьющиеся пробирки или вечные горелки. А когда вы наконец выпроводили его, является еще кто-нибудь. И так все время. Пока наконец вы с ужасом не обнаруживаете, что день ушел, а вы ничего не сделали. — Пирсон умолк.
   Коулмен понимал, что старому патологоанатому очень важно сказать все это. Ведь он рассказывал о себе.
   — Так летят дни, годы. За это время вы не один десяток врачей отправляете на курсы усовершенствования, заставляете следить за всем новым, что появляется в медицине. А у вас самого все нет для этого времени. Научная и исследовательская работа заброшена: вы слишком устаете за день, вечером даже не можете читать. И вот однажды вам становится ясно, что ваши знания устарели. И уже поздно что-либо изменить.
   Пирсон положил руку на рукав Коулмена.
   — Прислушайтесь к словам старика, который прошел через все это и допустил непоправимую ошибку: отстал от жизни. Не повторите моей ошибки. Заприте кабинет, бегите от телефонных звонков и бумажек. Читайте, учитесь, держите глаза и уши открытыми для всего нового. Тогда вас никто не сможет упрекнуть, никто не скажет: “Он отстал, это — вчерашний день медицины”. — Голос старого врача дрогнул, и он отвернулся.
   — Благодарю вас, я запомню все, что вы мне сказали, — тихо ответил Коулмен. — Я провожу вас.
   Они поднялись по лестнице на первый этаж. В больнице была обычная предвечерняя суета. Наступило время ужина. Мимо, шурша накрахмаленным халатом, прошла сестра с подносом, направляясь в палату. Они посторонились, чтобы дать дорогу коляске, в которой сидел пожилой мужчина — одна нога у него была в гипсе. Весело переговариваясь, пробежала стайка сестер-практиканток. Мужчина, крепко держа в руках букет цветов, шагал к лифту. Где-то плакал ребенок. Это был привычный мир больницы, в нем, как в зеркале, отражалась жизнь, которая текла за ее стенами.
   Пирсон, казалось, жадно впитывал в себя все и запоминал. “Сегодня, быть может, он видит это в последний раз, — подумал Коулмен. — Интересно, что будет со мной через тридцать лет? Вспомню ли я этот день, день прощания старого Джо Пирсона с больницей?”
   — Доктор Коулмен! Доктор Коулмен! Вас требуют в отделение хирургии! — послышалось из рупора внутренней радиосети.
   — Итак, ваш день начинается, — сказал Пирсон. — Вас вызывают для установления диагноза. — Он протянул Коулмену руку. — Желаю удачи.
   — Благодарю вас. — Коулмен с чувством пожал ее. Старый врач направился к выходу.
   — Доброй ночи, доктор Пирсон, — вежливо промолвила спешившая по коридору медсестра.
   — Доброй ночи! — поклонился ей Пирсон. И, на секунду остановившись под табличкой “Не курить”, раскурил свою сигару.