Хилл Эдит. Порабощенные сердца

 
   Сквозь дымовую дыру в крыше было видно совершенно темное ночное небо без луны и звезд. Тлеющие угли освещали только небольшой пятачок перед очагом. Однако для глаз, привыкших к темноте снаружи, красноватого свечения углей хватило бы вполне, чтобы различить две фигуры, спящие в любовном объятии.
   Женщина спала глубоко и спокойно, чувствуя надежную защиту в заботливых руках любовника. Мужчина, однако, спал чутко, сном опытного солдата.
   Именно благодаря опыту и тренировке Гален скорее почувствовал, чем услышал, почти бесшумные шаги небольшой группы людей, когда те подошли к маленькой хижине. Поэтому, не успев еще окончательно проснуться, он был уже наготове, когда дверь распахнулась…
   Вооруженный только опытом и инстинктом, Гален схватил первого вошедшего за горло и сдавил его. Не обращая внимания на кинжал в руке человека, он швырнул его на глиняный пол. Светлая голова описала в полумраке дугу, Гален услышал глухой звук от удара черепа о выступающий очаг, но не замедлил своих движений.
   Он метнулся к бесчувственному телу и схватил руку, державшую кинжал. Под беспощадной хваткой его пальцев сломалась кость, он услышал тошнотворный звук, и в нем взыграла жажда крови. Когда человек застонал от боли, он ударил его кулаком в лицо. Тот дернулся и затих…
   Сначала Рика подумала, что этот грохот послышался ей во сне. Она села с широко раскрытыми глазами, охваченная ужасом воспоминания о той ночи — ночи, которая, как она надеялась, никогда не повторится. Но голоса и еле видные фигуры, наполнившие хижину, не принадлежали тем дьяволам из прошлого, воскресшим в памяти. Эти призраки говорили на ее языке и называли друг друга знакомыми ей именами!
   Она замерла в ужасе. В мозгу мелькало множество в тросов, и ответы на них страшили. Зачем они здесь? Как они узнали? Потом единственная мысль захватила ее. Осознав, кто они такие, она поняла, что теперь должна бояться не за себя. Поднявшись на колени, она отчаянно пыталась найти глазами Галена.
   Однако свет от тлеющих в очаге углей был слишком слаб, чтобы осветить всю хижину или сделать различимыми четыре или пять неясных силуэтов. Кожей она почувствовала холод ночного воздуха. Рика потянула на себя покрывало и взмолилась. Его не должны найти с ней! Да поможет ей богиня! То, что она сама пошла на это, не имело значения. Но честь племени! За то, что он спал с ней, эти люди убьют его!
   — Зажгите огонь, — скомандовал приглушенный голос.
   Одна из темных фигур двинулась вперед, отбрасывая причудливые, удлиненные тени на стены хижины. Из очага поднялись языки пламени. Однако, несмотря на это, все вокруг казалось по-прежнему размытым и серым, как будто Рика смотрела сквозь пелену густого тумана.
   — Хватайте его!
   Шипение Маурика как будто разогнало мглу и наполнило хижину четкими образами.
   Их было четверо, воняющих вином и пивом. С дальней стороны очага стоял тот, кто подбросил хворост; другой — у двери; посередине между ними стоял Балор, а в нескольких футах правее Маурик.
   Внимание всех было приковано к темнокожему человеку, который стоял чуть левее ее, склонившись над бесчувственным телом еще одного из них. В руке у него был нож лежавшего воина.
   Прозвучал насмешливый голос Балора.
   — Ты не сможешь убить всех четверых, римлянин. Разгоревшееся пламя позволило разглядеть ответную усмешку, в которой были спокойная уверенность и вызов.
   — Если бы ты знал это наверняка, британец, ты бы действовал, а не говорил.
   Подобно древнему воину обнаженный Гален гордо смотрел в лицо врагу и казался воплощением силы и власти, словно ожившая бронзовая статуя бога войны. Держа нож наготове, он шагнул вперед. Еще раз.
   Его слова, так же как и движения, были медленными и точно рассчитанными.
   — Ты же давно хотел… у тебя чесались руки… давай выясним… ты и я, британец… прямо сейчас. Давай выясним, кто из нас лучше.
   Рика поняла его намерения. Гален не только хотел заставить Балора двинуться навстречу, но и старался встать между ней и ее соплеменниками.
   Балор оскалился. От издевки ненавистного противника у него, как у дикого зверя, в уголках рта появилась белая пена. Он вытер ее кулаком и медленно сжал рукоятку своего кинжала. Потом язвительно рассмеялся и двинулся вперед.
   — Ничто не доставит мне такого удовольствия, как ощущение моего кинжала, вонзающегося в твое брюхо, римлянин. Я выпотрошу тебя и принесу твои потроха в жертву богам!
   Окаменев от ужаса, Рика смотрела на Галена, вставшего в оборонительную позу: левая нога впереди, колени согнуты. Он опустил руку, державшую кинжал, к правому бедру, протянув вперед левую руку.
   Рика боялась пошевелиться, даже вздохнуть и не видела никого, кроме этих двоих, замерших перед смертельной схваткой…
   Балор ринулся вперед. Римлянин был наготове, и Маурик знал это. Именно на храбрость центуриона они и рассчитывали, обдумывая свои действия. Все же он был один против четверых, и у него было слабое место. Это надо было обратить против него.
   В великолепном ударе левая рука римлянина обрушилась на державшую нож руку Балора, отведя выпад, намеченный ему прямо в живот. Он шагнул в сторону. Скользящий удар, который должен был задеть его бедро, рассек воздух.
   Пока Балор старался удержать равновесие, остальные два воина бросились в атаку, не успев вытащить кинжалы. Как бы ни хотел Маурик увидеть этого ублюдка мертвым, он не собирался рисковать по-глупому. Лучше заставить его подчиниться другим способом;..
   Рика почувствовала на своем плече холод клинка. Не поворачивая головы и еще не слыша слов, она знала, кто стоял позади нее с мечом.
   — Бросай нож, римлянин, или я пущу ей кровь. — Кинжал звякнул о пол. Балор рванулся вперед, но два воина уже схватили Галена за руки и заломили их за спину. Он не пытался освободиться, а только повернулся, чтобы посмотреть на человека, в котором теперь узнал своего настоящего врага. Каждый мускул и сухожилие его обнаженного тела замерли наготове. От него исходила первобытная ярость — ярость животного, защищающего свою самку.
   — Только тронь ее, и я убью тебя, — прорычал он.
   Слова ложились тяжело и были полны неприкрытой тяжкой ненависти.
   — Ты не сможешь выполнить эту угрозу, — ухмыльнулся Маурик. — Но знай, если попытаешься, заплатит за это она.
   Желая полностью насладиться триумфом над противником, Маурик с ухмылкой шагнул назад, чтобы вложить меч в ножны. И как будто скинув маску хладнокровия, дал волю кипящей в нем ярости. Ярость была настолько сильна, что его всего трясло. Радость мести сейчас опьяняла его сильнее всякого вина.
   Маурик подошел к Рике, наслаждаясь беспомощным гневом римлянина, стоящего с ножом у горла и понимающего, что при любой попытке борьбы пострадает она. Этот подонок вдесятеро заплатит за оскорбления, которым подвергся Маурик — за пятно на его чести и умаление его репутации.
   — Шлюха! — выкрикнул он. — Распутная сука! — С каждым шагом он изрыгал новое грязное оскорбление, злорадствуя при виде ее страха. — Ты осквернила память о моем брате!
   Рика в ужасе отшатнулась. Над ней навис не человек, а демон с налитыми кровью глазами.
   Он схватил ее за руку и рывком поставил на ноги.
   — Смотри на меня, — прошипел он. — Не смей опускать глаза в надежде спрятаться от позора, заслуженного тобой. Пусть он коснется тебя, шлюха, как раскаленная сталь, и выжжет в твоей душе клеймо скверны!
   Ее действительно жгло, как огнем, чувство страха и унижения. Но Маурику этого было мало.
   — Римская подстилка! Едва твое чрево освободилось от их отродья, ты тут же расставила ноги, чтобы опять впустить их семя!
   Он был настолько вне себя, что выдал так долго скрываемый им факт.
   Внезапно прозвучал рев Галена.
   — Отпусти ее, подлый трус! Тебе нужен я. Именно я осквернил память о твоем брате, переспав с его вдовой. Защищай его честь и доброе имя своим мечом — или ты боишься показать всем, что ты такой же импотент в бою, каким он был в постели?
   Маурик повернулся к нему. Губы его презрительно скривились, и он снова посмотрел на Рику.
   — Скажи, родственница, — оскалился он, — место между твоих ног только для римского дышла или мне тоже найдется местечко?
   Она окаменела от ужаса. Откуда-то издалека раздался рев Галена. Его слова с трудом доходили до нее.
   — Я убью тебя, британец. Клянусь всеми стихиями, ты останешься без головы!
   Послышались звуки борьбы — удары кулаков по телу и хриплые проклятия.
   Краем глаза она могла видеть, что он пытается вырваться. Но он был один против троих. Увидев, что Балор ударил его кулаком в живот, она всхлипнула.
   Гален рванулся вперед, но один из воинов схватил его за волосы и оттянул назад. Балор опять сильно ударил его, на этот раз ниже.
   — Нет, прекратите! — Она услышала свой голос, хотя не могла понять, откуда он взялся и как она крикнула. Со слезами на глазах она повернулась к держащему ее человеку. — Не трогайте его… пожалуйста.
   То, что она умоляет его прекратить зверское избиение, несомненно поразило Маурика. Он иронически засмеялся, но тут же прекратил смех и дружески улыбнулся ей.
   — Попроси меня пощадить его.
   Маурик силой заставил ее встать на колени, глядя, как в ее глазах появляется страх. Он вынул кинжал и приставил острое лезвие к ее горлу. По глазам было видно, что он начал понимать, и это сделало его еще безумней.
   — Конечно, — насмешливо сказал он, — я могу убить вас обоих, и никто меня за это не осудит. — Он забрал ее волосы в кулак и оттянул назад голову, потом приблизил к ней свое лицо. — Но ему еще не время умереть… Это была бы слишком быстрая и милосердная смерть. А он должен жить до тех пор, пока не увидит, как я накажу тебя, и наказание будет достойно твоей вины.
   Выпрямившись и шагнув назад, он медленно вложил кинжал в ножны, потом взмахнул рукой и нанес ей сильный удар по щеке. Когда он снова поставил ее на ноги, она не пыталась вырваться, а вцепилась в покрывающий ее мех. Он отшвырнул ее к стене, прижался к ней, обхватил рукой и сорвал мех.
   Рика закусила губу, чтобы сдержать крик боли и стыда. Она чувствовала исходящий от него запах прокисшего эля, давление его тела, и от ужаса у нее перехватило дыхание.
   Он провел рукой по ее обнаженной груди. Но в этих ненавистных ласках не было даже похоти, а только желание унизить и оскорбить. Потом она почувствовала около уха его горячее дыхание, — Попробуй только сопротивляться, и я действительно позволю Балору убить его тут же.
   Угроза была ненужной. В этом состоянии Рика уже не чувствовала боли. Теперь ей было все равно, что он с ней сделает…
 
   Церрикс мгновенно понял, что здесь произошло. Он понял также, что произошло бы, появись он немного позже. Гнев от того, что этот самолюбивый трус почти разрушил его планы, смешался с омерзением, и он внезапно огрубевшим голосом приказал своим людям убрать Балора и трех остальных. Их привел Маурик. Поэтому груз вины и ответственности ложится на него, на него одного.
   Затем Церрикс жестом указал одному из людей укрыть женщину, которая и так достаточно настрадалась от страха и стыда и не заслуживала, чтобы выставлять ее наготу на всеобщее обозрение. У него возникло было искушение позволить римлянину расправиться с ее мучителем.
   Он вскользь глянул туда, где стоял темнокожий воин. При их появлении он вырвался от державших его воинов и Балора. Трое его людей с трудом оттащили его от Маурика, но сейчас, казалось, ярость утихла, или, по крайней мере, была так глубоко запрятана, что внешне ничем не проявлялась. Лицо было неподвижно, как маска, и он потирал костяшками пальцев правой руки ладонь левой, сжимая и разжимая при этом кулак, как бы разрабатывая пальцы.
   Церрикс удалил своих людей и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Могли найтись такие, которые, не зная причин случившегося, оправдали бы действия Маурика, по крайней мере, отчасти. Если он застал вдову брата в объятиях ее раба-римлянина, то вполне понятно, что он взбесился. Это вполне извиняло нападение на центуриона и желание убить его.
   По этой причине и еще потому, что он не мог открыть истинную роль и положение римлянина. Церрикс понимал, что его суд должен выглядеть справедливым и беспристрастным. Нельзя дать даже повода подумать, будто им руководит злоба к Маурику, которого все знали, как его противника.
   Церрикс медленно повернулся и посмотрел на него.
   — Чем же мы лучше наших врагов? — Спросил он намеренно тихим голосом. — Теперь мы тоже насилуем наших же женщин?
   Маурик вернул взгляд.
   — Тебя это не касается. Это родственное дело.
   — Родственные дела не заставляют встревоженную охрану поднимать меня с постели из-за того, что группа вооруженных воинов тайком перелезла через стены крепости. — Церрикс кивнул головой в направлении женщины. — И родственники не кричат от ужаса и не съеживаются от страха при виде родных.
   — Предупреждаю тебя, Церрикс, — прорычал Маурик. — Не вмешивайся.
   — Нет, это я предупреждаю тебя. — Отбросив показное спокойствие, Церрикс ответил таким же рычанием. — Я догадываюсь, что привело тебя сюда ночью, потому что до меня доходят те же слухи. Я также догадываюсь, чем это должно было закончиться. А это уже касается меня, Маурик. Мне он нужен живым! Я не позволю, чтобы мои планы расстроились. Я не желаю рисковать будущим моего народа ради твоей гордыни — только потому, что ты решил, будто твоя честь запачкана.
   — Запачкана? — Лицо Маурика от возмущения покрылось пятнами. — Вдова моего брата спит с рабом и врагом — и это не порочит мою честь? Каждый воин на моем месте чувствовал бы то же самое.
   — Однако я сомневаюсь, что многие поступили бы так, как собирался поступить ты. — В тоне Церрикса слышалось презрение.
   В ответ Маурик самодовольно усмехнулся.
   — Как ее родственник, я имею полное право, по закону. И здесь у тебя нет права голоса.
   — Зато оно есть у меня.
   Церрикс обернулся и удивленно посмотрел на шагнувшую вперед женщину. Ее лицо было пепельно-серым, походка неровной, и все же в ней ощущалась сила.
   Поплотнее запахнув одолженную ей накидку, она в упор смотрела на порочащего ее человека, отвечая на его горящий взор вызовом.
   — У меня есть право голоса. И у меня есть другие права. Право выбора, который я сделала. И если уж я объявила нем, по закону ты не можешь помешать мне.
   Начиная понимать, Маурик покраснел.
   — О чем ты говоришь?
   — О том, что твое право на нее отныне не существует… это право беру я.
   Когда римлянин выступил вперед, Церрикс не мог не заметить взгляд, которым он обменялся с женщиной. Ее глаза затуманились от чувства, которое несомненно представляло собой беспредельную веру, тогда как в его глазах светилась уверенность мужчины, чьи права на обладание были подтверждены взаимными чувствами. Если у Церрикса до этого еще оставались сомнения, то теперь они исчезли. Связь между этим мужчиной и этой женщиной была крепче любых цепей и кандалов. Из пламени ненависти, пепла войны и семян надежды выросла любовь.
   Прозвучал издевательский смех Маурика.
   — Раб, у тебя нет никаких прав.
   — Тогда я вызываю тебя, — быстро парировал римлянин. Он подошел к ней, положил руку на плечо и поставил ее позади себя. — Сразись со мной за нее в поединке.
   — Чтобы получить ее, мне нет нужды сражаться с тобой.
   — Может быть, и нет, — согласился он со снисходительной улыбкой. — Но, собственно, почему? Ты боишься исхода боя?
   Рука Маурика потянулась за мечом, но римлянин даже не моргнул. Церрикс увидел достаточно.
   — Прими его вызов, Маурик. Маурик выкатил на него глаза.
   — Ты серьезно?
   — Совершенно. Ты объявил, что желаешь удовлетворения. Вот и получи его — в честном бою. По обычаю, докажет свое мужество тот, кто будет лучшим. Победи его, Маурик, и ты снимешь пятно со своей репутации. Она останется под твоей властью, и ты будешь решать, как с ней поступить. Если, однако, выиграет он, ты потеряешь свои права на нее. А она сможет воспользоваться своим правом и предложить себя любому мужчине по своему выбору.
   Довольный собой Церрикс наблюдал, как его противник прикидывает возможные варианты. Наконец он понял то, что давно знал Церрикс — у него нет выбора. Он не мог отказаться от вызова. Нужно было сражаться, или его назовут трусом. Однако поединок с таким противником таил в себе весьма реальную возможность поражения. Ничто не могло лучше послужить целям Церрикса, чем руками римлянина еще больше унизить претендента на королевское место.
   Но даже если Маурик случайно или по воле богов умудрится победить, Церрикс ничего не потеряет, Римский посол все-таки останется живым, а мирный план — осуществимым. Честно говоря, Церрикс предпочел бы победу центуриона. В конце концов, он поместил его у этой женщины, чтобы между ними возникла та самая связь, которая сейчас вынуждала его сражаться за нее. Жалко, если она все же достанется Маурику.
   — Что скажешь, британец? Обращение римлянина заставило Маурика выругаться и прорычать в ответ.
   — На рассвете. Как только станет достаточно светло, чтобы я смог различить твою черную шкуру. — Он повернулся и направился к выходу.
   Глядя в спину выходящему Маурику, Церрикс рассудительно заметил:
   — На твоем месте я бы убил его. Но я прошу тебя не делать этого. Не потому, что это противоречит нашим правилам поединка, но мертвый он будет гораздо опаснее для наших целей. Не надо создавать мученика для его сторонников.
   — Я понял. Церрикс улыбнулся.
   — Тогда оденься. — Он многозначительно посмотрел на Рику. — Я подожду тебя снаружи.
   Рика стояла, опустив глаза. Сейчас, оставшись с Галеном наедине, она почему-то боялась смотреть ему в глаза, но вдруг почувствовала, как он взял ее за подбородок. Подняв голову, он вытер ей кровь в уголках рта.
   — Ты в порядке?
   Она кивнула, все еще избегая смотреть на него.
   — Прости меня.
   — За что?
   Ее сердце сжалось. То, чего она так боялась касаться и о чем старалась даже не думать, все-таки всплыло на поверхность. И не стоило больше скрывать это от себя. Она взглянула ему в глаза.
   — За это обстоятельство, — тихо ответила она. — Я знаю, ты не хотел, а теперь ты вынужден…
   — Сражаться, чтобы защитить тебя? — Он с нежностью улыбнулся. — Я уже делал это, домина, и сделаю еще раз.
   — Сейчас все по-другому. Ты был вынужден сказать о поединке. Я знаю, ты не сделал бы этого при других условиях.
   Гален покачал головой.
   — Я сам решил домогаться тебя и понимаю все возможные последствия этого решения. Но я также знаю, что если нечто становится моим, то таким и остается.
   — Но надолго ли? — Она увидела, как напряглось лицо Галена. Такая реакция подтвердила ее предположения и причинила боль. — Мне не нужен ответ, Гален. Я всегда знала, что твое пребывание здесь не случайно, с самого первого дня. Там, на помосте, я подслушала разговор Церрикса с Мауриком про «план». Позже, когда я увидела, какой свободой и каким доверием ты пользуешься, я поняла, что ты не просто военнопленный, превращенный в раба. — Она улыбнулась, вспоминая. — Я так часто слышала от тебя это признание, что оно звучит у меня в ушах: «я не раб». И ты никогда им не был. Почему-то этот обруч на твоей шее походит больше на знак отличия, а не рабства.
   — Ты просишь меня, Рика, рассказать тебе о цели моего пребывания здесь?
   — Нет. Причина меня не интересует. Но я действительно должна знать то, о чем всегда догадывалась. Ты не останешься?! Поэтому часть меня проклинает обстоятельства, которые привели тебя сюда и в мою жизнь. Но другая, большая часть, принимает все как есть. Я никогда уже не заговорю об этом. Мне не надо вымученных объяснений в любви, Гален, и было бы глупо верить в то, чего никогда не может случиться. Не хочу знать, сколько нам отмерено времени. Мне нужно только то, что до сих пор получала от тебя: честное отношение и уверенность в том, что в те недолгие моменты, когда я в твоих объятиях, ты находишься со мной, а не с твоими Орлами.
   Он молча обнял ее. Рика не знала, хотелось ли ей услышать жалобу, которую он прошептал в ее волосы. Но если существовали слова, которые могли бы успокоить и одновременно причинить боль, то Гален произнес именно их.
   — Могу ли я изменить судьбу, домина, моя любовь.

Глава 18

   Руфус Сита прокладывал себе дорогу сквозь толпу. Его лицо уже примелькалось в крепости, так что лишь немногие бросали на него любопытные или настороженные взгляды. Большей частью он вообще не привлекал внимания. Маловероятно, что кто-либо из воинов пожертвует предстоящим зрелищем, чтобы помешать ему присутствовать здесь. Да еще и уступит позицию в первых рядах. Но все же Сита старался продвигаться осторожно.
   Слух о поединке распространился со сверхъестественной быстротой. Несмотря на ранний час, в центре крепости собрались, казалось, все ее обитатели и многие фермеры из окрестностей. Сита знал, что Рика — причина поединка — должна быть где-то здесь.
   Его мучали чувство обиды и ощущение, что его предали. Эта бледная красивая ордовикская женщина, какими чарами она завлекла Мавриция? Что в ней было такого, чего не имели десятки шлюх и дочерей Рима? Какие достоинства, какая сила заставили его сознательно рискнуть всем, что у него есть? Сита не мог найти ответа и поэтому по-солдатски отбросил вопросы и личные переживания. Он снова посмотрел на толпу и на этот раз отыскал глазами Рику. Она стояла в стороне рядом с хромым мальчиком.
   Руфус направился туда. Не привлекая ее внимания, он незаметно занял оборонительную позицию в нескольких метрах за ее спиной. Другие, возможно, не сделали бы этого. Но его заставляла верность. Плохо это или хорошо, но она была женщиной его командира, если результат поединка не изменит этого. Следовательно, это был его долг.
   Скрестив руки и наклонив голову, Сита наблюдал из-под полузакрытых век за собравшимися и прислушивался к их догадкам и непристойным замечаниям.
   Большинство зрителей считали в равной степени виновными и женщину и ее раба-любовника. Возможно, именно этим объяснялось мирное настроение толпы, собравшейся не из-за жестокости или жажды крови, а скорее, чтобы развлечься и удовлетворить свое любопытство. Звучали насмешки и проклятия в адрес римлянина, защищающие честь племени, но многие предполагали, что бронзовокожий пришелец может оказаться победителем в поединке. Судя по ставкам, ходившим по рукам, честь племени несколько потеряла свой блеск, столкнувшись с азартом игроков.
   Это несколько смягчило суровое выражение лица Ситы. Он никогда не подсчитывал, сколько месячных жалований в прошлом проиграл в кости. Улыбаясь, он взялся рукой за подбородок. Однако хорошее настроение продлилось недолго, так как вскоре шум толпы возвестил, что бойцы появились. Противников, безоружных, обнаженных до пояса, одетых только в обтягивающие кожаные штаны, сопровождали четыре воина. С противоположных сторон они прошли сквозь ряды зрителей и вышли на середину круга, где им предстояло сразиться. Когда они встали друг против друга, толпа затихла, оценивая шансы каждого. Это было трудно. Из-за различия в цвете кожи и волос они, внешне равные по размерам и силе, выглядели словно два различных представителя кошачьей породы. Склеенная белокурая шевелюра британца делала его похожим на льва, тогда как грациозное, темное тело Галена напоминало пантеру.
   Каждый из рук своих сопровождающих получил оружие. При виде круглого щита и меча с наконечником из кожи, которые получил его командир, Сита нахмурился. Мавр был искусным фехтовальщиком, но на коротких римских мечах. С длинным кельтским мечом он несомненно оказался в невыгодном положении, к тому же он не привык к такому маленькому щиту.
   Толпа снова зашумела. Оглянувшись, Сита понял, что поводом послужило прибытие ордовикского короля вместе с жрецом-друидом. Толпа расступилась, и они вошли в круг.
   Воины, сопровождавшие противников, отошли. Друид, чтобы успокоить заволновавшуюся толпу, поднял руки. Воцарилась тишина, как перед грозой. Напряженность, стоявшая в воздухе, была физически ощутимой.
   Сита заметил, как женщина крепче прижала мальчика к себе. Он неожиданно подался было к ней, чтобы успокоить, но остановился. По его мнению, она была виновата в том, что происходило.
   — Солдат Рима… — заговорил жрец, повысив голос, чтобы его было слышно даже крайним в толпе. — Сделал ли ты официальный вызов этому воину?
   — Да.
   — А ты, Маурик, принимаешь ли ты этот вызов на условиях, объявленных Церриксом?
   Чтобы как-то унизить вызвавшего его, Маурик ничего не ответил. Вместо этого он взглянул на короля и кивнул. Затем мотнул головой, приглашая противника, и по-звериному пригнулся к земле. На его лице были написаны ненависть и жажда мести.
   Лицо Мавриция ничего не выражало, но в линии его плеч было нечто хорошо знакомое ветерану. Мавр умел сражаться, его хорошо научили этому, а он научил бесчисленное множество других. Гален медленно принял боевую стойку: щит опущен и выдвинут вперед, туловище развернуто, левая нога впереди, меч сбоку, острием слегка вверх. По команде друида схватка началась. Некоторое время оба в гробовом молчании кружили вокруг друг друга, время от времени делая ложные выпады, чтобы проверить врага.