— Женщина, прекрати нести чушь! — взорвался Торк, как только мальчики скрылись из виду. — Ты на волоске от смерти! Попробуй оскорбить моих людей, и твоя жизнь кончена!
   — Но, Торк, это мои… наши сыновья! — хрипло запротестовала Руби со слезами на глазах.
   — Никакие они не сыновья тебе! Это сироты, живущие с семьей Олафа! Немедленно прекрати лгать, или я собственноручно вырву твой язык! — разъяренно прошипел Торк.
   Руби вызывающе уставилась на него.
   — Угрожай чем хочешь, но я не могу не узнать своих детей…
   Глаза Торка вспыхнули синим огнем.
   — Девчонка, ты еще не видела столько зим, чтобы иметь десятилетнего сына! И я не позволю тревожить мальчишек и семью Олафа подобными глупостями.
   — Торк, в той, другой жизни мне тридцать восемь лет, я пыталась объяснить тебе, но…
   — Клянусь головой Одина, еще слово, и я рассеку тебя пополам!
   — Но ты не сможешь убедить меня, что эти мальчики не твои сыновья.
   Торк, зарычав, раздраженно дернул себя за волосы и схватил Руби за плечо.
   — Слушай меня внимательно, девка! Не смей никому повторять эти слова! Если дорожишь жизнью этих мальчиков, будешь всем говорить, что это обыкновенные сироты, и никто больше!
   Недоумевающая Руби несколько мгновений рассматривала его и наконец пролепетала:
   — Я ничего не понимаю, но даю слово никому не выдавать, кто их отец.
   Немного подумав, Торк кивнул. Они продолжали идти к дому. Уже у самой двери Руби, не выдержав, спросила:
   — Ты говоришь, что не женат. Кто же мать мальчиков?
   Торк раздраженно тряхнул головой, но, к ее удивлению, все же ответил:
   — Теа, саксонская рабыня, была матерью Эйрика. Она умерла при родах. Асбол, принцесса викингов, бросила Тайкира, когда тому было два месяца. Может, она все еще жива. Я ничего о ней не знаю.
   Он равнодушно пожал плечами.
   — Она искала мужа знатнее и богаче, чем я; правда, я не особенно страдал из-за этого.
   — Но почему мальчики не живут с тобой?
   Торк резко остановился, держась за кожаную ручку двери, и резанул ее ледяным взглядом:
   — Потому что мне они не нужны.
   Руби в ужасе поднесла руку ко рту и хотела спросить еще что-то, но Торк холодно предупредил:
   — Передай Олафу, что я иду в стойла седлать лошадей. Подожду его на улице.
   И он грубо втолкнул ее в дверь.
   У Торка два незаконных сына! И они ему не нужны! Что же он за человек?! Джек любил сыновей до безумия. Это — лучшее доказательство того, что Джек и Торк — разные люди.
   Руби передала Олафу слова Торка, и он, наскоро познакомив ее с женой, быстро поцеловал Джиду в щеку и выскочил наружу.
   В огромном холле, длиной почти сотню футов, горел большой очаг, открытый со всех сторон. Дым выходил в дыру в высоком потолке.
   Джида оказалась прекрасной хозяйкой — в доме была безупречная чистота, пол покрывали свежие циновки. Нигде ни соринки. На полках стояли деревянные блюда, со стен свисала кухонная утварь. Деревянные лохани и бочонки с маслом, сыром, творогом и молоком были расставлены около кухни.
   На стенах висели куски ткани, чтобы сквозняки не так свободно гуляли зимой по комнате, по обеим сторонам холла стояли вделанные в стены скамьи.
   На втором этаже располагались спальные клетушки. Внизу на первом этаже, на одном конце тоже были спальни поменьше, скорее всего для двух рабынь и трех рабов, расставлявших сейчас столы в холле. Кроме того, они приносили блюда и масляные светильники из мыльного камня. На другом конце Руби увидела ткацкий станок и прялку, а также с дюжину кресел, на которых лежали мягкие подушки.
   Эйрик и Тайкир были заняты какой-то настольной игрой. На обоих были мешковатые штаны и домотканые сорочки. Мальчики умылись и пригладили длинные волосы. Руби умирала от желания подойти к ним, но вовремя заметила предостерегающий взгляд Джиды.
   Закончив отдавать приказания служанкам, хозяйка сказала:
   — Добро пожаловать в мой дом, Руби. Тира покажет тебе покои, где ты можешь умыться перед обедом.
   Тира повела Руби наверх в маленькую комнатку, просто обставленную, в которой оказались лишь одна маленькая лежанка, сундук для одежды и деревянный стол с глиняным кувшином и миской, наполненной водой, а также светильником из мыльного камня. Два полотняных полотенца висели на стуле.
   — Мама сказала, чтобы я не приставала к тебе, — заметила Тира, переминаясь на пороге и явно надеясь, что Руби пригласит ее войти.
   — Не думаю, что такая лапочка может надоесть, — искренне возразила Руби.
   Тира расплылась в очаровательной улыбке и спросила:
   — А сколько у тебя детей?
   — Два мальчика, — не колеблясь ответила Руби. — Эдди и Дэвид.
   — Ты по ним скучаешь?
   — Очень.
   У Руби до сих пор не было времени тосковать о сыновьях. Сердце заболело при мысли о том, что она никогда не увидит их снова. Как они смогут жить без матери? Конечно, Джек вернется домой, но не посчитают ли они ее мертвой? И что подумают?
   Нет! Руби отказывалась думать об этом. Сейчас главное — выжить. Потом она найдет способ вернуться в будущее. Если же ей не удастся… что же, придется подумать, как пережить потерю.
   Так же, как нужно будет жить дальше одной, без Джека. О Боже, неужели он покинул ее только сегодня? Или много столетий назад?
   — А ты мне расскажешь еще раз сагу о Гензель и Гретель? — умоляюще пробормотала Тира. — После ужина.
   — Конечно, крошка… если твои родители позволят. Но им может не понравиться, что я рассказываю тебе всякие истории.
   — Нет! — быстро заверила Тира. — Они тоже любят сказки. Мы все любим.
   После ухода Тиры Руби разделась, обтерлась мокрым полотенцем и умылась белым мылом без запаха, совсем таким, какое варила из древесной золы ее прабабка. Потом она снова оделась и спустилась вниз, где уже был подан ужин.
   Только что вернувшийся Олаф уселся во главе стола. Слева устроилась Руби, справа — Джида. Девочки разместились по обе стороны стола, а еще дальше сидели сыновья Торка.
   Олаф смущенно объяснил, что Торк переночует в городе и зайдет утром, перед тем как отправиться в поместье деда. Руби стало плохо, когда она увидела разочарованные лица мальчиков.
   К ее удивлению, все собравшиеся за столом склонили головы в молитве.
   — Благодарю тебя, Боже, за добрую еду и за то, что прислал домой мужа и отца живым и здоровым, — сказала Джида.
   — И благодарение Тору и Одину за нашу счастливую судьбу, — добавил Олаф.
   Должно быть, лицо у Руби было таким удивленным, что Олаф счел нужным пояснить:
   — Мы исповедуем обе религии. Крещение в христианскую веру — это цена, которую платят викинги за жизнь в чужих странах. Большинство делают это из соображений безопасности.
   — Нет, муженек, некоторые становятся истинными христианами, — возразила Джида.
   За столом текла непринужденная беседа. Руби наслаждалась вкусной едой и плоским хлебом, называемым «беннок», который пекли ежедневно. Даже дети говорили свободно обо всем, что случилось в отсутствие отца.
   Джида рассказала о том, кто умер, кто родился, кто вышел замуж и женился.
   — Говорят, что теперь в Джорвике живет тридцать тысяч человек. Неужели это правда? — спросила она мужа.
   — Может, это и преувеличение, но город растет, как сорняк. Я заметил, что даже улицы идут в определенном порядке.
   — Да. Теперь у нас Копергейт, Питергейт, Эндрюгейт, Скелдергейт, Бишопгейт…
   — А что означает «гейт»? — перебила Руби. — В моей стране это «дверь в заборе».
   — «Гейт» — это норвежское слово, означающее «улица», — объяснил Олаф.
   Дети тоже сообщили отцу свои важные новости. Тира рассказала о том, что на прошлой неделе старая кошка принесла пять котят. Астрид застенчиво осведомилась о красавце Селике, что, по-видимому, расстроило Олафа. Остальные наперебой докладывали об успехах в домоводстве, неудачах, сплетнях и безделушках, которые хотели купить.
   Сыновья Торка сидели молча, лишь иногда перешептывались между собой. Они держались подчеркнуто обособленно от дружного семейства Олафа. Одинокие, заброшенные дети. Как мог Торк после такого долгого отсутствия не побыть с собственными детьми хотя бы одну ночь? И почему они живут в доме Олафа, почему не с дедушкой Торка Даром? Что-то здесь не так.
   Руби недоумевающе покачала головой, решив, однако, непременно докопаться до сути дела. Сердце разрывалось от желания помочь мальчикам, но Руби помнила о предостережении Торка. «Позже», — поклялась она себе. Позже она пойдет к ним. Однако Руби не могла дождаться возвращения Торка. Уж у нее найдется несколько отборных выражений, чтобы высказать ему!
   — Торк! — неожиданно воскликнул Олаф, и все обернулись к двери. На пороге и правда стоял он, сложив руки на груди и забавляясь откровенными разговорами.
   — Ты же сказал, что переночуешь во дворце! — обвиняюще припомнил Олаф.
   Говоря по правде, Торк и сам удивлялся, зачем, вопреки добрым намерениям, вернулся к Олафу. Много лет он, следуя мудрой предосторожности, избегал сыновей на людях или в присутствии чужаков, как, например, Руби. Нельзя допустить, чтобы враги узнали о мальчиках — плодах его чресел. Святая Фрейя! Да его собственный братец Эрик убьет детей, только чтобы защитить своих отпрысков. Или чтобы причинить боль Торку.
   Во всем виновата Руби! Она околдовала его, и по какой-то неясной причине его все время тянет в дом к Олафу! Он встретился глазами с таинственной девушкой и почувствовал, как тело охватило жаром. Торк шумно втянул в себя воздух.
   Почему эта женщина обладает способностью так действовать на него? Во всяком случае, дело вовсе не в ее сомнительной красоте. Конечно, она не уродина, но, по правде говоря, Торк знал немало женщин, не менее приятных на вид, хотя и не столь притягательных. Может, разгадка именно в ее взгляде? Как она смотрела на него! Словно в глазах отражалось все, что у нее на сердце!
   Нет, скорее всего, Торк просто слишком долго был без женщины и, должно быть, мечтает лишь о том, как поскорее избавиться от штанов, ее и своих! Но всякие отношения с этой женщиной опасны, для нее, для него, для мальчиков, грозят гибелью не только им, но и семье Олафа! И, зная все это, он вернулся сюда!
   — Торк, почему ты здесь? — удивился Олаф. — Ты сказал, что придешь только утром.
   Торк послал Олафу короткий предостерегающий взгляд. Он избегал смотреть на сыновей, хотя заметил, что мальчики не могли скрыть радости при виде неожиданно возвратившегося отца.
   Джида встала, чтобы принести тарелку для гостя, а Торк сел напротив Руби. Собравшиеся за столом следили за ним с открытым ртом, явно удивленные его странным поведением. Уши Одина! Следовало бы немедленно уйти и вернуться в замок, где он мог забыться в объятиях Эсли.
   Но вместо этого Торк продолжал пристально изучать Руби и выговорил куда более хриплым голосом, чем ожидал от себя:
   — Я передумал.
   Нескрываемый восторг Руби обезоружил Торка, хотя пальцы напряженно постукивали по столу.
   — Хм, — пробормотал Олаф, распознав блеск вожделения в глазах Руби и нескрываемо-чувственный оскал приоткрытых губ друга.
   — Готов поклясться, сейчас ты думаешь вовсе не головой, а той частью тела, что расположена гораздо ниже.
   Олаф откинул голову и оглушительно расхохотался, видя откровенное смущение Торка: очевидно викинг был не очень доволен такой проницательностью приятеля.
   Торк свирепо уставился на него, и Олафу наконец удалось сдержать порыв неуместного веселья. Джида поставила перед ним кубок и тарелку, наполненную едой. Торк жадно принялся есть, и беседа вновь возобновилась.
   Когда остальные занялись разговорами, Руби прошептала достаточно громко, чтобы услышал только он:
   — А я думала, что ты сейчас во дворце трахаешься с той чувихой с пристани.
   — Трахаешься? Чувиха?!
   Сначала Торк не понял странных слов, а когда все же сообразил, в чем дело, еле заметно усмехнулся.
   — Ты имеешь в виду Эсль? — невинно осведомился он.
   Улыбка его стала шире при виде горячей краски, залившей щеки дерзкой девицы, которая сейчас смущенно заерзала.
   — Поверь, мне все равно, с кем ты спишь, — вызывающе добавила она, и Торк почувствовал новый прилив желания оттого, что она несомненно лгала.
   — Клянусь Тором, ты за словом в карман не лезешь!
   — Но ты же так и сыплешь непристойностями!
   Торк неожиданно понял, что наслаждается этим странным поединком с Руби, и сосредоточенно нахмурился. По правде говоря, он не помнил, когда вообще в последний раз прислушивался к женщине. Только эта была способна привлечь его внимание. Поистине непонятно!
   Перегнувшись через стол, он вкрадчиво сказал ей:
   — Будь у меня больше времени для глупостей, я мог бы позабавиться с тобой, девчонка.
   Руби отвернула голову, безуспешно пытаясь не показать, как тяжело вырывается дыхание из пересохшего рта. Наконец она смогла успокоиться, но скрыть любопытство не сумела.
   — Позабавиться? Каким же это образом?
   Торк сделал большой глоток эля и намеренно медленно поставил кубок на стол, прежде чем ответить:
   — Всяческими способами, девушка.
   И на секунду закрыл глаза, отчетливо представив соблазнительную картину. Распахнув веки, он взглянул на Руби и добавил:
   — Всяческими вообразимыми способами, и невообразимыми тоже.
   После ужина члены семьи перешли в угол комнаты, отведенный для шитья, и устроились на стульях и восточном ковре, брошенном поверх циновок. Торк снова удивил всех, оставшись у Олафа. Олаф рассказал о путешествии. Они должны были пробыть в пути всего девять месяцев, когда отправлялись торговать по поручению Дара, деда Торка, но погода и тяготы дороги не позволили вернуться раньше. Олаф упомянул о поездках к датским берегам, в шведские города Бирку и Хедебю, о том, как они выменивали меха и моржовую кость в России, шелка и богатые ковры в Турции и пряности на Востоке. Он также с отвращением поведал о долгом пребывании в Джомсборге, где Торк присоединился к джомсвикингам, отправлявшимся в набег на земли врагов.
   Торк иногда кивал, но почти не участвовал в разговоре, а уставился в кубок и лишь изредка поглядывал на Руби, вынуждая себя не смотреть на сыновей, сидевших поодаль. Он болезненно сознавал их одиночество, даже в кругу доброжелательно настроенных людей. «Но другого выхода нет», — повторял он себе. Слишком тяжело дались усвоенные уроки.
   — Что такое «джомсвикинги»? — поинтересовалась Руби.
   Олаф вопросительно взглянул на Торка. Тот нахмурился, размышляя, как много имеет право открыть девушке. В конце концов, она, возможно, действительно шпионка Ательстана или Ивара.
   Наконец он осторожно ответил:
   — Я стал джомсвикингом с четырнадцати лет. Тогда я солгал и сказал, что мне восемнадцать. Джомсвикинги — избранные воины, давшие обет верности братству викингов. Мы клянемся всегда думать о победе, никогда не выказывать страха…
   — О Господи! — перебила Руби. Как похоже на Джека и его философию позитивного мышления! — Записи воя койотов! — пробормотала она и, видя недоуменные лица присутствующих, пояснила: — Когда-то в одной части моей страны развелось так много койотов…
   — Койотов? — перебил Торк.
   — Животных, похожих на волков. Они убивали скот и так досаждали фермерам и владельцам ранчо, что правительство назначило награду за каждого убитого койота. Но ничего нельзя было поделать. Глупые звери плодились как кролики. Некоторые ухитрялись выжить, даже попав в капкан и оставшись без лап или ушей. Главное в том, что койоты оказались очень стойкими.
   — Вроде викингов, — вставил Олаф, и Торк кивнул.
   — А ты джомсвикинг? — спросила Руби Олафа.
   — Нет. Они живут в укрепленных городах, куда не допускаются женщины и подростки и где могут обитать лишь мужчины от восемнадцати до пятидесяти лет.
   — Поэтому Зигтриг и сказал, что Торк не станет рисковать званием джомсвикинга и жениться!
   — Будь я не женат, стал бы джомсвикингом — это огромная честь, — добавил Олаф. — Все норвежцы почитают их за храбрость и преданность долгу.
   Руби немного подумала и рассмеялась:
   — Джомсвикинги — нечто среднее между наемниками и рыцарями Круглого Стола короля Артура.
   Неожиданно Торк согласился с ней.
   — Вероятно, ты права. Я слыхал истории о благородном валлийском лорде, сражавшемся с саксами. Но разница в том, что джомсвикинги в основном не женаты и у них нет семей.
   Он особенно подчеркнул последнее слово, желая, чтобы она поняла, почему ее слова о женитьбе так разозлили его. Руби молча размышляла над сказанным, поглядывая на Эйрика и Тайкира.
   Когда все выговорились, Олаф попросил Астрид поиграть на лютне. Но Тира закапризничала:
   — Нет, отец, мы хотим, чтобы Руби рассказала сагу о Гензель и Гретель.
   Олаф снисходительно кивнул и взглянул на Астрид, опасаясь, что дочь обиделась, но та, казалось, с таким же нетерпением, что и малышка, ждала рассказа. Девочки дружно начали упрашивать Руби рассказать сказку. «Они выучат ее и будут потом рассказывать ее сами», — подумал Торк, наблюдая, как Руби вьет свое магическое кружево, околдовывая присутствующих.
   Когда Руби попросили рассказать другую историю, она объявила:
   — Эйрик и Тайкир, эта сага посвящается вам, потому что вы так похожи на моих сыновей, а это их любимая история.
   Мальчики удивленно переглянулись. Руби вызывающе взглянула на викинга, словно ожидая, что тот грубо ее оборвет. На щеке викинга рассерженно дернулся мускул, но Торк ничего не ответил.
   — Жил-был мальчик по имени Пиноккио, — начала Руби.
   После Тира позабавила всех, поспешно измерив пальчиком длину носа. Должно быть, недавно сказала неправду.
   — Ну и ну! — раздраженно бросил Торк Руби. — Удивительно, что твой нос не вытянулся! Ты наговорила столько лжи, что потребовалась бы подпорка, чтобы его поддерживать!
   По правде говоря, Торк втайне восхищался талантом Руби рассказывать занимательные истории, а кроме того, с замирающим сердцем следил за восторженными лицами сыновей. Он знал, что Руби считала их собственными детьми, как невероятно это ни звучало. Мальчики сидели открыв рты, забыв об одиночестве и бедах. Лишь за это стоило поблагодарить Руби.
   Но глаза Торка мгновенно сузились, как только он заметил лукавый блеск в глазах девушки. Что она придумала на этот раз?
   — Сейчас я расскажу еще одну историю, — начала она, в упор глядя на Торка. Он пытался безмолвно предостеречь ее, что она заходит слишком далеко, но девушка, не обращая на него внимания, беспечно тряхнула головой и начала:
   — Жили однажды огромный уродливый великан по имени Торк и мальчик Джек, который посадил волшебное бобовое зернышко…
   Торк нахмурился, поняв, что над ним издеваются, но позволил ей продолжать. Позже он найдет способ отомстить дерзкой девчонке!
   Когда Руби изобразила великана глупым неуклюжим неповоротливым верзилой, кровь Торка закипела, но он не посмел ничего возразить из-за детей. Но тут Руби, в точности передразнивая его хриплый голос, пропела:
   — Фи, фай, фо, фам, английский дух я чую там!
   Ребятишки словно обезумели, повторяя стишок, и Торк невольно улыбнулся. Руби рассказала свою дурацкую сказку три раза, а в конце нерешительно поглядела на Торка. Они обменялись улыбками, и сердце Торка бешено забилось. Что эта ведьма делает с ним?!
   Довольно!
   Торк резко встал, чтобы уйти, но сначала оттащил Руби в сторону и прошептал на ухо:
   — Считай, что я проиграл тебе одну маленькую битву, но не думай, что на этом все кончится. В конце концов ты заплатишь, и заплатишь дорого.
   С этими словами он ущипнул ее за соблазнительный зад и удалился, довольный негодующим воплем.

ГЛАВА 5

   Руби проснулась на рассвете. Сквозь незанавешенное окно лился утренний свет. Удивительно, но она крепко проспала ночь. Никаких снов. И возвращения в будущее тоже.
   Руби воспользовалась ночным горшком, стоявшим под кроватью. Рядом лежала стопка чистых изношенных лоскутьев, служивших, видимо, туалетной бумагой.
   Она быстро умылась холодной водой из кувшина, надела джинсы и футболку, собираясь выскользнуть из дома и заняться обычной утренней пробежкой. Может, она не сумеет вернуться к нормальной жизни, но, по крайней мере, сохранит прежние привычки, иначе остается лишь сойти с ума.
   Руби на цыпочках спустилась вниз, не замеченная двумя рабынями, возившимися у очага. По-видимому, они готовили завтрак. Одна, по имени Лайза, молола муку в каменной ручной мельнице. Другая, Бодхил, месила тесто, сразу же формовала небольшие караваи, укладывали их на круглые сковороды с длинными ручками и ставила на огонь.
   Руби выскользнула на улицу и начала приседать, чтобы согреться. Но в этот момент из конюшни появилась Тира.
   — Господи, Тира, что ты делаешь здесь одна, в такой ранний час?
   — Вовсе не одна. Помогала Гудроду с лошадьми, а потом смотрела котят. А ты не хочешь их увидеть? — с надеждой спросила девочка.
   — Позже, милая. Сейчас я хочу пробежаться.
   — Пробежаться? Как это?
   — Бег трусцой, это…
   Руби попыталась найти подходящие слова, которыми смогла бы объяснить Тире, что это такое, но, ничего не придумав, сказала:
   — Мне всегда становится лучше от бега.
   — О, я тоже это люблю, но мама говорит, что девочке неприлично носиться галопом, как жеребенку.
   — Солнышко, маленькие девочки любят бегать. Это вполне естественно. Но там, откуда я родом, женщины тоже занимаются бегом.
   — Правда? — охнула Тира. — Можно я пойду с тобой?
   — Ну… наверное, — нерешительно согласилась Руби.
   Поскольку они ненадолго отлучатся, их никто не хватится. Возможно, они успеют вернуться до того, как пробудятся домочадцы.
   Руби старалась бежать медленно, чтобы Тира не отстала, вдоль берега реки, избегая оживленных улиц.
   Горожане уже принялись за работу. Рабы и хозяйки успели выстирать белье и теперь развешивали его на кустах и ветках. Руби невольно задалась вопросом, что скажет Джида, если предложить ей натянуть веревку для белья. Руби вовсе не хотела ошеломить викингов своими познаниями, но бельевая веревка отнюдь не казалась ей таким уж поразительным изобретением.
   Когда они добрались до ферм на окраине города, Тира показала Руби участок земли, где Олаф держал скот. Большую часть занимал прекрасно ухоженный огород, окруженный плодовыми деревьями — яблонями, персиками, грушами и сливами. Тяжелые гроздья фиолетового винограда свисали с лоз. Очевидно, семья Олафа, как и остальные викинги, производила все необходимое для жизни. Трудно было совместить это понятие с образом кровожадных разбойников, царивших ни морях. Однако, вспомнив о Зигтриге, Руби решили, что, возможно, оба определения правдивы. Взять хотя бы Торка. Каким бы ни было благородным звание джомсвикинга, нельзя отрицать, что он профессиональный солдат. Он убивал за деньги, и сердце Руби тревожно сжалось при этой мысли.
   Руби и Тира, решив отдохнуть, уселись на траву, съели по яблоку и персику, наблюдая за мирно пасущимися коровами. Руби заметила мальчика, прячущегося за деревьями, и улыбнулась. Тайкир следовал за ними от дома Олафа.
   — Иди к нам, Тайкир, — пригласила она.
   Сначала малыш не решался, но наконец застенчиво шагнул вперед. Руби протянула ему персик. Тайкир тут же схватил его и жадно впился зубами.
   «Что отец, что сын», — подумала Руби.
   Отбросив косточку и совсем по-мальчишески вытерев рукавом рот, он похвалил Руби:
   — Ты рассказываешь интересные истории.
   — Я рада, что тебе понравилось.
   — Я вправду похож на твоего сына? Руби кивнула.
   — Может, ты моя мать?
   Сердце Руби сжалось.
   — Он всех об этом спрашивает, — фыркнула Тира. — Но у него никогда не было матери.
   Руби знала, что девочка говорит это не со зла, но детская жестокость все равно ранила Тайкира, и в глазах мальчика появились слезы. Руби мягко упрекнула Тиру:
   — Это неправда. Матери есть у всех.
   — Знаю, но…
   — Никаких «но».
   И тут она ничего не смогла с собой поделать и, схватив Тайкира в объятия, прижала к груди, пытаясь утешить. Торк ответит перед Богом за то, что бросил этого ребенка и его брата.
   — Наверное, нам лучше вернуться, — сказала она наконец. — Мы пробыли здесь дольше, чем я хотела.
   Все трое побежали назад, и дети отвечали на бесчисленные вопросы Руби. У дома они увидели Олафа и Торка, явно разъяренных, а также Джиду и девочек, в тревоге ломавших руки.
   — Тира, Тайкир, немедленно в дом, — холодно приказал Олаф.
   Оба безмолвно повиновались, хотя Тайкир со страхом оглянулся на Руби. Схватив ее за руку, Торк поволок Руби к дому. Соседи высыпали на улицу, наслаждаясь зрелищем.
   — Не надо тащить меня так. Я могу идти.
   — Да, но сможешь ли встать, когда я покончу с тобой? — осведомился Торк дрожащим от гнева голосом.
   — Ты и притронуться ко мне не посмеешь.
   — Хочешь снова побиться об заклад? — ледяным тоном прорычал Торк. Руби поняла, что дело плохо. Его пальцы сжимали ее руку железными тисками, хотя она безуспешно пыталась вырваться. В глазах Торка бушевала ярость. Что сталось с человеком, который так тепло смотрел на нее только вчера вечером, улыбался детским сказкам и даже игриво ущипнул Руби перед уходом? Неужели его настроения так же непредсказуемы, как и у короля Зигтрига?