Хилл Сьюзен. Миссис де Уинтер

   Но это было невозможно, к тому же мной завладела идея Фрэнка, я отбросила все мысли о венке и карточке, как он мне и советовал, и стала обдумывать планы дальнейшего времяпрепровождения, планы путешествия по Англии, которую мы не знали. Чтобы найти - да, я знала, чего хотела, - чтобы найти заветное место. Я не имела понятия, что оно собой представляет и где может оказаться, но твердо знала, что когда мы его найдем, я сразу пойму.
   Я хотела выбрать подходящий момент, чтобы все это изложить Максиму. Не сейчас, подумала я, сидя напротив наблюдая за тем, как он читает, прислушиваясь к шуму снаружи и топоту ног и восторженным крикам играющих мальчишек. Все будет так, как здесь, у нас тоже все это будет. Максим поднял взгляд, улыбнулся рассеянной улыбкой, он был погружен в книгу. Сейчас я не смогу пробиться к нему. К тому же я должна быть абсолютно уверенной - я боялась, что мои хрупкие надежды и планы могут мгновенно рухнуть, что он наотрез откажется, к нему снова вернется напряженность и тревога, прошлое вновь вползет в нашу жизнь и напомнит, почему мы не можем оставаться здесь и должны снова отсюда бежать.
   Глава 9
   Ничего страшного не произошло. Во всяком случае, в последние дни. Нам было отпущено время пожить спокойно и беспечно, судьба отступила и позволила нам это, мы почувствовали отсрочку, и я имела возможность лелеять надежды, строить планы и наслаждаться мечтами.
   Всю следующую неделю я чувствовала себя так, как никогда в жизни. Я сознательно, усилием воли, просыпаясь рано утром и перед тем как лечь спать, подавляла в себе даже проблески воспоминаний о венке и пришла к выводу, что при наличии некоторой практики не так уж сложно отгонять от себя мысли о прошлом; то, что мы имеем сегодня, наше нынешнее счастье, говорила я себе, слишком драгоценно, чтобы его терять.
   Дни медленно и лениво приближали .нас к зиме, опадали с деревьев листья, солнце еще роняло золотистые солнечные лучи, но они были мягкими и кроткими, они просвечивали сквозь обнажившиеся ветви, сглаживая резкие контуры домов. С рек, болот и с земли на заре поднимался туман, по ночам случались легкие заморозки; над остролистом повисла луна, и рядом с ней мерцала Венера; ночи были тихие и спокойные, и, пробуждаясь, мы слышали уханье совы.
   Максим снова был молодым, каким я редко его знала, и рядом с ним молодой, бесстрашной и беспечной была я.
   Мы покинули дом семейства Кроли, как и предлагал Фрэнк, на взятой напрокат машине и быстро пересекли Шотландию. Максим неожиданно заявил, что он устал от нее и что это совсем не то, чего ему хотелось. Суровые холмы и вересковые пустоши северных графств, пастбища с отарами овец сменились к ночи более ласковыми и пышными полями и лесами, незаселенными пространствами, маленькими базарными городками, живописно раскинувшимися под спокойным солнцем, лаская взор и приветствуя нас.
   Я была удивлена, как мало Максим знал об Англии, как мало путешествовал, как редко выезжал за пределы Мэндерли, - многие места за границей он знал гораздо лучше. Я тоже почти нигде не бывала, все казалось мне новым и интересным, так что мы в равной мере оба делали для себя открытия и получали удовольствие.
   Я не говорила о будущем, полагая, что в этом не было необходимости. Максим знал, чего я хотела, и по прошествии недели я поверила, что он хотел того же, и, следовательно, мои планы стали яснее, это были уже не просто мечты. Мы наверняка вернемся, все в порядке, опасности никакой нет. Скоро мы вернемся домой навсегда.
   Я не говорила об этом, но и не ожидала, что так скоро найду место, которое окажется тем, что я ищу. Я была застигнута врасплох, как когда-то была застигнута любовью, да ведь это почти то же самое, что неожиданно влюбиться.
   Мы въехали в ту часть Англии, которая защищена узким, высоким хребтом Котсуолдских гор, где рощи сменяются пестрыми полями и сочными пастбищами, по которым бегут небольшие ручьи и где жизнь идет размеренно, тихо и сонно. Здесь было удивительно спокойно, мы не испытывали никаких тревог, и единственными тенями для нас были те, что ложились на землю вдоль дорог.
   Максим вел машину не спеша, выставив локоть в окно, которое почти все время было опущено, мы говорили о малозначительных и приятных вещах, шутили, обращали внимание друг друга на тот или иной симпатичный коттедж или на открывающийся вид и словно дети смеялись. Да мы и были, как мне кажется сейчас, детьми, пытавшимися наверстать упущенное за многие годы, когда нам пришлось быть старыми.
   И лишь однажды единственная реплика Максима вызвала в глубине моей души эхо прошлого. Мы выходили из машины возле небольшой гостиницы, на которую наткнулись по дороге, светило послеполуденное солнце, и я, принимая сумку из рук Максима, глядя на Деревенскую площадь, окруженную уютными каменными домиками, и церковную башенку позади, сказала:
   - Ой, мне здесь нравится! Мне очень нравится эта часть Англии!
   Максим посмотрел на меня, слегка улыбнувшись.
   - Тебе тоже нравится? - спросила я.
   - Да. Потому что отсюда очень далеко до моря. - И, повернувшись ко мне спиной, он направился к гостинице. На некоторое время я осталась стоять на месте, тупо уставившись ему в спину, не в силах понять, почему он вдруг вспомнил об этом, и лишь затем сообразила, что в глубине души он никогда не забывал об оставшихся в прошлом вещах: о море, заливе в Мэндерли, яхте, гибели Ребекки.
   Однако, когда я вошла за ним в прохладный полутемный вестибюль, где тянуло ароматным дымком от горевших в камине дров, когда дотронулась до его руки и заглянула ему в лицо, оно было спокойным. Максим не отвел взгляда и бодрым тоном сказал, что ему здесь нравится.
   Да и в самом деле, разве можно было в таком месте чувствовать себя несчастливым? Когда я сейчас пытаюсь вызвать в памяти тот день, что мне легко удается, поскольку у меня память на места лучше, чем на лица, пусть даже близких мне людей, я вижу полированную стойку портье с маленьким латунным колокольчиком, книгу регистрации посетителей в зеленом кожаном переплете, и нисколько не сомневаюсь, что мои воспоминания точны, что память меня не подводит.
   Деревня была большая, дома и коттеджи располагались на зеленом склоне, в центре росли два громадных дуба, а за деревней, журча, нес свои чистые воды по камням ручей, недалеко от гостиницы через него был перекинут мост.
   Мы были весьма опытными обитателями гостиниц, привыкли и научились выбирать комнаты самые лучшие и самые тихие, старались оказаться в тени, просили столик подальше от двери, в углу, чтобы не чувствовать, что на нас кто-то смотрит. Это сделалось привычкой, мы с ней не могли расстаться, хотя иногда мне становилось от этого тошно, у меня возникало желание вызывающе пройти на виду у всех, подняв голову, - чего нам стыдиться, что мы сделали, чтобы прятаться? Но конечно же, я этого не делала - ради Максима, поскольку он очень чутко реагировал на любой намек о том, что его узнали.
   Здесь было всего восемь комнат, хотя, как нам объяснили, люди приходят сюда обедать; столовая находилась несколькими ступеньками ниже и выходила в сад с небольшим, облицованным камнем бассейном в центре; были комнаты для отдыха со старомодными удобными стульями и широкими диванами, каминами, сложенными из кирпичей, скамейками у крохотных окон; были часы с боем и еще одни, которые громко тикали, и старый, с белой мордой Лабрадор у камина, который тяжело поднялся, сразу же подошел к Максиму, ткнул носом в его ладонь и привалился к нему всем телом. Должно быть, Максим, как и я, соскучился по всему этому, подумала я, глядя, как он наклонился, чтобы приласкать и погладить пса; как же мне хотелось, посидев с четвероногим компаньоном у камина, пройтись затем с ним по росистой траве; и вообще здесь я увидела много такого, что мы могли бы иметь снова. Поддавшись порыву, я вознесла об этом молитву.
   Хочу, чтобы мы вернулись домой. Хочу, чтобы мы вернулись домой!
   Я не спрашивала Максима о наших дальнейших планах, не смела. Я предполагала, что в конце концов мы вернемся в дом Беатрис и снова повидаемся с Джайлсом и Роджером. Знала, что нам придется возвращаться за границу, поскольку все наше имущество было заперто в комнате гостиницы на берегу озера. Но в моих мечтах, которым я иногда позволяла себе предаваться, мы ехали туда лишь на короткое время, чтобы упаковать вещи и отправить их домой, хотя я пока и не знала, где будет наш дом. Да это и не имело значения, рассуждала я, мы можем снять дом где угодно, пока не определимся точно, где хотим обосноваться. Значение имело лишь то, что нам следует вернуться.
   Однако я боялась озвучить свою мечту, я лишь продолжала надеяться да возносить свои ставшие обычными тайные молитвы.
   Мы провели три безмятежные, счастливые ночи в нашей гостинице, где единственным шумом было тихое журчание ручья, днем ходили на прогулки, чтобы осмотреть окрестности и понежиться в лучах осеннего солнца.
   На четвертый день мы сели в машину и отправились дальше. Пятнадцать или двадцать миль мы петляли по узким, извилистым дорогам, ехали мимо низких живых изгородей, мимо полей, мимо растущих вдоль дороги деревьев; некоторые из них уже полностью обнажились, на других оставались последние листья. Мы одолевали подъемы и спускались вниз, ехали, не имея определенной цели; останавливались, чтобы купить хлеба и сыра в деревенских пабах, и, немного вздремнув, продолжали путь. Среди кустов живой изгороди проглядывали блестящие ягоды ежевики и темный-претемный терн, зерно давно убрали, вспаханная земля была коричневой, там и здесь стояли желтые стога сена, люди копали картошку и повсюду жгли костры.
   Мы подъехали к развилке на дороге, обсаженной высокими могучими деревьями, но за ними, за их серыми стволами, виднелось освещенное солнцем поле и голубое небо.
   Максим остановил машину.
   - Где мы находимся?
   - Я не знаю.
   - Но ведь мы только что проехали дорожный знак.
   - Прости, но я не обратила внимания.
   Он улыбнулся. Он знает, подумала я, нет необходимости ему рассказывать. Он знает, о чем я мечтаю.
   Дорога забирала круто вверх и сворачивала в сторону, исчезая из виду. Направо шла еще более узкая дорога, которая петляла между мшистых склонов.
   - Сюда, - сказала я, не зная почему, поскольку никакого знака не было. Но я уверена, что это произошло не случайно, что меня что-то вело.
   - Мы уже заблудились. Представь себе, что мы совсем потеряемся.
   - Мы не заблудимся, во всяком случае - по-настоящему. До деревни, которую мы недавно проехали, каких-нибудь две-три мили, мы можем вернуться и легко найдем дорогу оттуда, там есть дорожные знаки.
   - А вот здесь нет, - сказал Максим, снова заводя мотор.
   - Какое это может иметь значение? - Мной внезапно овладела непонятная беспечность. - Давай поедем сюда.
   И мы поехали.
   Дорога нырнула вниз, стала совсем узкой и шла между высоких мшистых склонов, на которых серели стволы деревьев, затем круто пошла вверх. Деревья здесь были еще выше; наверное, летом они густые и темные и образуют крышу над дорогой.
   Затем совсем неожиданно мы въехали на полукруглую поляну и остановились перед деревянным дорожным знаком, на котором надпись позеленела и краска облупилась. Я вышла из машины и направилась к нему. Подняла вверх голову. Стояла полная тишина, если не считать легкого, шелковистого шороха сухих листьев, когда на них падал с дерева орех или обломившаяся ветка. Максим некоторое время оставался в машине.
   Думаю, что каким-то шестым чувством, с полной, не поддающейся объяснению определенностью я узнала о том будущем, которое меня ждет. Я ничего не видела, я лишь стояла перед дорожным знаком возле дороги.
   Но я знала. Я ощущала уверенность, и меня охватило возбуждение. Это здесь, мы его нашли, сразу за поворотом, совсем близко. Знак указывал в сторону дорожки, которая была еле видна под густо засыпавшими ее листьями.
   В сторону Коббетс-Брейка.
   Я тихонько повторила название, тщательно выговаривая слоги.
   Коббетс-Брейк.
   Я знала.
   Затем я поманила к себе Максима.
   Мы прошли по ковру из листьев ярдов сто. Далее дорожка спускалась круто вниз, так что нам пришлось идти осторожно, поддерживая друг друга. В какой-то момент перед нами с ветки на ветку прыгнула белка, да еще шум наших шагов нарушал тишину. Я подумала: сколько еще нам спускаться и как мы потом будем карабкаться наверх к машине?
   Я не поднимала глаз от земли, тщательно выбирая место, куда поставить ногу, и вдруг увидела, что дорожка кончилась и лучи вечернего солнца пронизывают редкие ветки деревьев и падают на землю.
   Я подняла глаза.
   Короткая заросшая тропинка вела к большим воротам с высокой изящной калиткой из кованого железа между двумя каменными колоннами. Мы приблизились к ним, можно сказать, затаив дыхание. И, остановившись, некоторое время пребывали в молчании, разглядывая сооружение.
   Впереди, в ложбине, окруженной покрытыми травой склонами, возвышался изумительной красоты дом - с первого взгляда он показался мне даже более красивым, чем Мэндерли, поскольку не был столь ошеломляюще велик; это был дом, который затронул струны моей души. Я быстро закрыла глаза, снова открыла, как бы боясь, что дом исчезнет, что это лишь иллюзия, порожденная странным желанием, но он оставался на том же самом месте, освещенный солнцем, - дом-очарование, дом из волшебной сказки; он отнюдь не был похож на фантастический замок с башнями и башенками, это был дом-поместье елизаветинской эпохи с многочисленными трубами. Его окружали лужайки, клумбы с розами, беседки, фонтаны и декоративные бассейны, но все было страшно запущено и если не заросло совсем, то, можно предположить, только потому, что хозяин устал и понял, что дальше не в состоянии вести хозяйство без помощи со стороны. Дом стоял среди зелени, пряничного вида трубы и кирпичи стен были расцвечены в светло-желтые, розоватые, желтовато-коричневые и персиковые тона, и все это, сливаясь вместе, напоминало стены и крыши какого-нибудь итальянского городка в горах.
   Не было никаких признаков жизни в доме, не лаяли собаки, не шел дым из труб. Коббетс-Брейк был пуст, но я почему-то не считала, что его бросили или разлюбили или что никто о нем не вспоминает.
   Мы стояли, держась за руки, не смея дышать, подобно детям в заколдованном лесу, глядя на дом с восхищением и удивлением. За последнюю неделю нашего путешествия мы видели много величественных зданий, помпезных особняков, роскошных поместий - и я отводила взор и бежала от них. Они оставляли меня равнодушной, и протекающая в них жизнь была не для нас. Этот же дом был совсем иного рода.
   Он не был маленьким, но в нем не чувствовалось претенциозности, он привлекал, манил, источал доброжелательность, в нем не было ничего, что могло насторожить или оттолкнуть. Несмотря на заброшенность, он словно излучал тепло и вселял надежду.
   Я стояла, отдавшись мечтам, а дом словно окутал нас своими чарами. Я увидела Максима, идущего по дорожке, детей, карабкающихся по травянистым склонам туда, где паслись овцы, услышала их крики и увидела, что они машут мне, а я стою на коленях и пропалываю цветочную клумбу.
   Увидела дымок, вьющийся из трубы, и вдали, возле старого забора, косматого коричневого пони.
   Я могла бы стать здесь в полной мере счастливой, в этом у меня не было сомнений, поскольку я сделала бы этот дом своим, установила бы здесь с благословения Максима свой порядок. В этот момент я в полной мере осознала, что никогда не имела собственного дома, никогда в жизни, и Мэндерли никогда не был моим. Он на протяжении поколений принадлежал другим - Максиму, его семье, в некотором смысле даже, можно сказать, половине графства, слугам. Миссис Дэнверс. Ребекке. И никогда не принадлежал мне.
   Но в тот момент я не жалела об этом, меня это не беспокоило, Мэндерли исчез в тот день для меня, он догорел, как догорает свеча. Моим .будет этот, думала я, разглядывая дом-красавец, видя, как меняется его освещенность и цвет по мере того, как угасает день. Этот дом будет моим, мы приедем сюда. Я это знаю. Овладевшая мной фантастическая идея была сильнее реальности, она настолько захватила меня, что я не чувствовала ни малейших сомнений, я знала, что нашла свой дом и в один прекрасный день все станет на место и разрешится. Я сказала:
   - Я хочу войти в дом.
   - Мы не можем. На калитке висит замок.
   - Забор сломан - вон, посмотри. Там и вон там. - Нет.
   Однако Максим не торопился уходить. Он стоял позади меня, его рука лежала на моем плече, и я знала, что он переживал те же самые чувства, что и я.
   - Пойдем, - сказала я и осторожно двинулась вверх по склону вдоль забора, не отрывая глаз от дома.
   Через несколько секунд Максим последовал за мной; обернувшись, я увидела, что он тоже не отводит от дома взгляда.
   Я так отчетливо помню мечты того дня, тот мир надежд, в котором вдруг оказалась.
   Мы шли вдоль восточной части дома, где сад был наиболее запущен. На старой беседке виднелись остатки ползучего растения, с крыш свисали ветки жимолости, шишковатые, давно не подстригавшиеся побеги глицинии переплелись друг с другом. Дорожка шла мимо них и подводила к закрытой калитке. Цветочные клумбы основательно заросли, и тем не менее я подумала, что ими все-таки кто-то занимался и понадобится не так уж много усилий, чтобы привести их в порядок. Я стала строить планы, что следует убрать, что поправить, что посадить; если хорошо поработать, наняв, возможно, одного рабочего из местных жителей, да еще мальчика, то за пару сезонов мы сможем вернуть саду прежний вид.
   Позади дома находились конюшни, вымощенный камнем внутренний двор со статуей стоящего на коленях ребенка в центре, чуть поодаль я увидела старую повозку и сломанную тачку, а также теплицу с разбитыми стеклами; нас приветствовала заливистой песней малиновка.
   Я скользнула глазами по стене и уперлась взглядом в маленькое окошко вверху.
   - Максим...
   - Они, вероятнее всего, только что ушли.
   - Нет, - возразила я, - вовсе нет. Они были здесь не так давно, мне кажется, но сейчас ушли надолго.
   Взглянув на Максима, я уловила грусть в его лице и поняла, что он погрузился в свои мысли и никогда по-настоящему не вернется из прошлого, поскольку этого и не хочет.
   Я снова посмотрела на дом. Коббетс-Брейк находился теперь в тени, кирпичные стены и каменные дорожки окрасились в цвета разных оттенков - от нежно-фиолетового до серого; кроме любви, меня вдруг охватило какое-то новое чувство, нечто вроде твердой решимости. То, чего я хотела в тот момент, я хотела для себя, и это поразило и даже испугало меня.
   Максим медленно пошел назад, опустив голову, даже не глядя на дом. Он не заговорит о нем, подумала я, и мы просто уедем, сядем в машину и уедем прочь, мне не будет ни в чем отказано, о моей мечте не будет даже упомянуто. Именно так он поступит. Во мне стали закипать гнев, горечь и острая жалость к себе. Я уже предвидела, какое разочарование испытаю и как буду переживать случившееся. Кажется, я совершенно утеряла связь с реальностью, меня покинуло благоразумие.
   Было очень тяжело карабкаться вверх по крутой узкой тропке к тому месту, где мы оставили машину. Максим всю дорогу шел впереди. Всего лишь раз я остановилась, чтобы перевести дыхание, позволив себе бросить взгляд назад, где в просвете между деревьями виден был дом, уже окутанный тенями, и только три или четыре трубы в западной части были освещены лучами заходящего солнца и поблескивали словно угли.
   Радость и надежда покинули меня, их сменили безысходность и отчаяние. Я вдруг почувствовала, что замерзла.
   В машине также было холодно. Я сцепила руки, чтобы унять дрожь. Максим хранил молчание. Он сидел так, словно чего-то ждал.
   - Думаю, мы уже опоздали к чаю, - устало сказала я. - Мне хочется принять горячую ванну, когда мы вернемся.
   Максим взял обе мои руки и сжал их своими.
   - Бедняжка, - сказал он, и я увидела, что он смотрит на меня с такой же любовью и нежностью, как это было раньше. - Ты так стараешься оградить и защитить меня, но, право же, в этом нет необходимости. Ты изо всех сил пытаешься скрыть от меня, чего ты хочешь, как ты себя чувствуешь, но, конечно же, не можешь.
   - Что ты имеешь в виду? - спросила я, внезапно рассердившись и чувствуя, что могу расплакаться оттого, что разочарована в себе. - Что ты хочешь этим сказать? Поехали, я замерзла.
   - Я знаю тебя, - сказал он, продолжая удерживать мои руки. - Знаю слишком хорошо.
   - Не говори так, словно я какая-то глупышка, которую нужно опекать и к которой нужно быть снисходительным.
   - Да, ты права. Извини меня.
   - Максим...
   - Ты совершенно права.
   - Это просто...
   - Я знаю.
   - Что ты знаешь?
   - Коббетс-Брейк, - произнес он задумчиво. - Странное имя. Кто был Коббетс, что ты можешь предположить?
   Однако я не ответила. Мне не хотелось заниматься праздными домыслами, как это делают, проезжая какой-нибудь иностранный город, который не так уж и интересен. Мы собираемся уехать, мы никогда больше не увидим этот дом. И это все. Вероятно, было бы гораздо лучше, о Господи, если бы мы вообще его не видели, подумала я.
   - Ты права в отношении чая, - сказал Максим.
   - Это не так уж важно.
   - Да, хотя, признаюсь, я бы не отказался сейчас от чая.
   - Прости, это моя вина.
   - Почему?
   - Мы слишком долго пробыли здесь. Ты должен был мне сказать... заставить меня двинуться в путь.
   - Я не хотел этого делать. А сейчас, поскольку чая не будет, мы должны распорядиться временем с большей пользой.
   - О чем ты?
   Он отпустил мои руки и завел мотор.
   - Мы проезжали ферму, помнишь? Примерно в четверти мили от перекрестка, перед тем как заблудиться. Она называлась Хоумфарм. Рискую предположить, что если мы там остановимся и попробуем расспросить хозяев, они смогут рассказать тебе все, что ты хочешь знать об этом доме.
   Хозяева предложили нам чаю, крепкого сладкого чаю, и подали его в лучшем фарфоровом сервизе, принесенном из гостиной, вместе с ломтиками теплого хлеба с маслом. Нас встретили радушно, сказав, что гости у них бывают редко, что здесь тихо, всегда тихо. Мне это очень по душе, едва не сказала я, мы люди тихие, мы привыкли к тишине. Максим беседовал с фермером об урожае и об овцах, о молочном стаде, о ренте и об охоте, прохаживаясь по ферме и по полю. Я подумала, что он счастлив, в Мэндерли он всегда любил ходить с Фрэнком к арендаторам, посещать фермы и коттеджи, интуитивно чувствовал, как надо разговаривать с людьми, в отличие от меня легко находил с ними общий язык.
   Я осталась с миссис Пек на кухне, ела вкусный хлеб, грела руки о чашку с чаем, чувствуя себя счастливой оттого, что все складывается как нельзя лучше. Я знала это. На дворе кудахтали, клюя зерно, куры, среди них топтался годовалый малыш, вполне уверенно чувствующий себя на ногах. Мы будем часто приезжать сюда, подумала я, это наши будущие соседи. Я буду привозить сюда детей, и они узнают все о животных, научатся кормить свиней, будут выходить на луг с ягнятами.
   Миссис Пек налила мне еще чаю, наполнила кастрюлю кипятком из чайника и, пока разговаривала со мной, все время что-то делала.
   - Потом люди ушли на войну, - рассказывала она, - стало гораздо труднее, остались только мальчишки. Какое-то время у них жили военнопленные из лагеря Это были итальянцы, ни слова не знали по-английски, и только один или двое хотели хоть что-то выучить. Должно быть, у них был шок оттого, что они далеко от своей страны, и они чувствовали себя брошенными на произвол судьбы.
   Да, подумала я, мне нетрудно их понять.
   - Один из них попробовал выращивать виноград, может, вы его видели, и виноград стал расти, сбоку, под прикрытием старой стены. Но гроздья были маленькие и горьковатые, понимаете...
   - А они собираются вернуться снова и привести в порядок дом?
   В кухне тикали часы - громко, в такт с ударами моего сердца.
   - Старая пара? Нет-нет. Я видела, что они уже не в состоянии вести хозяйство, задолго до того, как они сами это поняли. Сказать им об этом я не могла, это не мое дело. Они должны были сами это понять.
   Миссис Пек сидела за кухонным столом напротив меня - красивая женщина с пышными светло-каштановыми волосами и крупными чертами лица. Она понравилась мне. Я представила, как сижу и веду душевную беседу с ней после обеда, учусь у нее вести хозяйство, ухаживать за садом и воспитывать детей, поскольку я намерена как можно больше делать сама, взяв в помощники местную девушку и кого-нибудь, кто может готовить; я не хотела, чтобы целая команда слуг вела хозяйство в моем доме, как это было в Мэндерли, где существовала настоящая, прямо-таки ужасная иерархия.
   - Нет, они не вернутся.
   Сердце у меня подпрыгнуло от радости.
   - Хотя у них есть сын, мистер Родерик. Думаю, когда он завершит службу, то вернется домой и восстановит старинное родовое гнездо. У него есть сестра, но она замужем, живет в другом месте, и ее вряд ли интересует этот дом. Да, только мистер Родерик... Он иногда присылает нам письма, просит о какой-нибудь услуге. И конечно, в курсе дела мистер Таррант, агент по продаже земельных участков.
   Со двора донесся плач - это -малыш споткнулся о камень, и миссис Пек вышла к нему, приласкала, успокоила и взяла на руки. Я увидела, что Максим и мужчина возвращаются домой; они остановились у калитки, продолжая разговор. По небу скользили темно-синие и фиолетовые тучи, солнце быстро садилось. В дальнем конце двора поросенок шумно тыкался носом в корыто. Мне не хотелось уезжать отсюда, не хотелось, чтобы этот день закончился.