Страница:
Расследуя взрыв у «ЛогоВАЗа», московская милиция вышла на Сильвестра. Оказалось, что у него с Березовским были какие-то «непонятные отношения», как сказал за год до этих событий генерал Рушайло. В марте 1994 года возглавляемый Березовским инвестиционный фонд «АВВА» поместил деньги в «Мосторг-банк» и купил два краткосрочных векселя на 500 миллионов рублей каждый. «Мосторг-банк» находился под контролем Сильвестра; банк по своим обязательствам вовремя не расплатился, перечислив средства куда-то за рубеж.
Именно после этого покушения имя Березовского стало известно всей стране. Милиция сообщала, что в том году это был «самый громкий взрыв в Москве». Президент Ельцин отдал приказ своей Службе безопасности очистить страну от «уголовной грязи». Через несколько дней «Мосторг-банк» наконец выплатил (с процентами) «АВВА» долги по векселям. Березовский улетел в Швейцарию, а разбираться с бандитами оставил своего старого соратника по «ЛогоВАЗу» Бадри Патаркацишвили.
Бандитская война продолжалась. В августе славяне нанесли роковой удар одной из самых сильных чеченских банд — «Лазанье». Они подкараулили и убили Геннадия Лобжанидзе. В течение года еще одного из лидеров лазанской группировки арестовала милиция, а третий сбежал в Турцию.
Но победу славяне праздновали недолго. Ранним вечером 13 сентября неподалеку от Тверской прогремел взрыв. Милиция нашла исковерканный шестисотый «мерседес» — бомба была укреплена под днищем машины и приведена в действие дистанционно. Из-под обломков вытащили обгоревший труп. Это был Сильвестр.
К тому времени Березовский уже вернулся из Швейцарии и на какое-то время попал в список подозреваемых. Но у Сильвестра было много врагов, и раскрыть это преступление так и не удалось.
После гибели Сильвестра бандитские наезды на «ЛогоВАЗ» прекратились.
Вторжение в Чечню
Конец старых авторитетов
Глава 2.
Реформы Горбачева
Водка
Рублевый навес
Именно после этого покушения имя Березовского стало известно всей стране. Милиция сообщала, что в том году это был «самый громкий взрыв в Москве». Президент Ельцин отдал приказ своей Службе безопасности очистить страну от «уголовной грязи». Через несколько дней «Мосторг-банк» наконец выплатил (с процентами) «АВВА» долги по векселям. Березовский улетел в Швейцарию, а разбираться с бандитами оставил своего старого соратника по «ЛогоВАЗу» Бадри Патаркацишвили.
Бандитская война продолжалась. В августе славяне нанесли роковой удар одной из самых сильных чеченских банд — «Лазанье». Они подкараулили и убили Геннадия Лобжанидзе. В течение года еще одного из лидеров лазанской группировки арестовала милиция, а третий сбежал в Турцию.
Но победу славяне праздновали недолго. Ранним вечером 13 сентября неподалеку от Тверской прогремел взрыв. Милиция нашла исковерканный шестисотый «мерседес» — бомба была укреплена под днищем машины и приведена в действие дистанционно. Из-под обломков вытащили обгоревший труп. Это был Сильвестр.
К тому времени Березовский уже вернулся из Швейцарии и на какое-то время попал в список подозреваемых. Но у Сильвестра было много врагов, и раскрыть это преступление так и не удалось.
После гибели Сильвестра бандитские наезды на «ЛогоВАЗ» прекратились.
Вторжение в Чечню
Той осенью бандитские разборки в Москве отошли на второй план — в мятежной Чечне разгорелся кровавый конфликт. Оба конфликта были взаимосвязаны, ведь в Чечне бандиты тоже делили пирог, но там дележ привел к настоящей войне.
Чеченские преступные группировки в Москве и других российских городах не теряли связей с родным краем. Чечня была главным перевалочным пунктом для российских торговцев наркотиками, и бандиты, осевшие в Москве, посылали немалую часть своих доходов домой. Российские чиновники и офицеры служб безопасности, которые опекали чеченские преступные группы в Москве, опекали и чеченское правительство Джохара Дудаева — этому правительству позволялось присваивать миллионы тонн российской нефти задешево, а то и вовсе бесплатно. Чечня была важным звеном российских нефтепроводов, через нее текла каспийская нефть из Баку, через нее же западносибирская нефть доставлялась в Новороссийск. Нефть эта по большей части, сырая или переработанная, шла на экспорт.
«Как она экспортировалась? Кто ее экспортировал? Куда эта нефть пропадала? Никто никогда не пытался это выяснить, — вспоминает бывший министр внешних экономических связей Олег Давыдов. — Во всяком случае, в мою бытность ни одного обращения от чеченцев не было, ни одного распоряжения по Чечне не было, чтобы выделить им определенную квоту, определенный объем нефти для прокачки, ничего такого не было. Чеченцы действовали через подставные лица, через каких-то влиятельных людей, которые им помогали, и которым они платили за все эти услуги».
Президент Дудаев, боевики и бандиты, державшие под контролем чеченское правительство, продавали российскую нефть на мировых рынках и зарабатывали сотни миллионов долларов и для казны своей республики, и для себя. А тем временем чеченские бойцы получали оружие от продажных российских командиров со всей страны, даже с Дальнего Востока. Российские службы безопасности тоже внесли вклад в создание чеченской армии. Когда в 1993 году Абхазия решила отделиться от Грузии и ненадолго развязала гражданскую войну, российские спецслужбы тайно помогали абхазским сепаратистам. На помощь абхазцам пришли чеченцы, получившие у России оружие и прошедшие в России военную подготовку. Самые оголтелые чеченские боевики, такие, как Шамиль Басаев, набирались боевого опыта именно в Абхазии.
«А потом Дудаев решил, что стал большой и сильный, и перестал делиться с московскими покровителями, — говорит генерал Лебедь. — И тогда (Москва) решила воспитать его армией».
Лебедь приводит и другую причину, по которой было решено ввести в Чечню войска: скрыть коррупцию, разъевшую армейскую верхушку. Когда в 1991—1994 годах Россия выводила свои войска из Германии, командование Западной группы войск распродавало военную технику на черном рынке. Лебедь утверждает: на черном рынке было продано более 1000 бронетранспортеров, главным образом в Сербию и Хорватию, где в то время шла гражданская война. Разграбление армейских складов Западной группы войск происходило, если верить Лебедю, при попустительстве главнокомандующего группой генерала Бурлакова и министра обороны генерала Павла Грачева. Журналист Дмитрий Холодов из «Московского комсомольца» начал расследовать эти обвинения. В октябре 1994 года Холодову передали чемоданчик, якобы содержавший важную информацию по этому делу. Но в чемоданчике оказалась бомба, и Холодов погиб от взрыва прямо у себя на работе. В любом случае, считает Лебедь, скандал с Западной группой войск явился дополнительным стимулом к тому, чтобы начать чеченскую войну. «Для этих с позволения сказать генералов возникла необходимость, чтобы где-то образовалась большая война, где бы сгорело большое количество бронетехники, чтобы можно было списать на эту войну».
Хотя о масштабах коррупции в Западной группе войск было хорошо известно и российские газеты нередко намекали на нечистоплотность министра обороны Грачева (ему дали прозвище «Паша-мерседес»), мне так и не удалось получить достоверную информацию о том, что вторжение в Чечню было продиктовано желанием скрыть контрабандную торговлю оружием. Но одно очевидно: точно так же, как бизнесмены, становившиеся объектом бандитских нападений, почти всегда являлись жертвами собственных «непонятных отношений» с этими же бандитами, вторжение России в Чечню было следствием такого же рода двойной игры. Преступные организации, захватившие власть в Чечне, были связаны и с видными московскими бизнесменами вроде Березовского, и с многочисленными кремлевскими чиновниками.
Российская армия вошла в Чечню 11 декабря 1994 года. Решение приняли Ельцин и его ближайшее окружение: Грачев, Сосковец, Лобов, Ерин, Степашин — так называемая «партия войны». «Это была не партия войны, — рычит генерал Лебедь. — Это была партия бизнеса».
Незадолго до вторжения министр обороны Грачев хвастался, что он может взять Грозный «одним десантным полком за два часа». Но на это ушло два месяца, сопровождавшихся беспрецедентным кровопролитием. Бои вели отнюдь не элитные десантные войска, а армейские подразделения, находившиеся поблизости, — недоукомплектованные, состоящие из необученных восемнадцатилетних мальчишек из российской провинции. В центр Грозного вошла длинная колонна бронетехники, без пехотной или авиационной поддержки. Видимо, российские генералы ничего не извлекли из уроков Второй мировой войны — ведь и Сталинградская битва, и битва за Берлин показали, что танки в большом городе — вещь бесполезная. «Танк в городе — это слон в яме, — замечает генерал Лебедь. — Любой мальчишка с балкона выливает на него ведро бензина, бросает окурок — и все загорится».
Из окон и с балконов жилых домов чеченцы обстреливали из гранатометов российские танковые колонны. Тактика была проста: сначала вывести из строя первый танк, потом последний, а уже потом — те, что в середине. Российские солдаты сгорали в танках заживо, либо их отстреливали снайперы, когда они пытались выбраться. Позже русские возвращались и вышибали чеченцев из домов.
К концу 1995 года Грозный был взят и боевые действия перешли в горные районы на юге. Но в Российской армии царил беспорядок. Одни командиры отказывались выполнять приказ к наступлению, другие отказывались соблюдать приказ о прекращении огня. Одни брали взятки, чтобы дать уйти окруженным чеченским подразделениям, другие продавали чеченцам оружие. Чеченцы тоже устроили кровавый разгул: есть видеозаписи, на которых запечатлены издевательства над российскими солдатами — им публично перерезали горло.
14 июня 1995 года чеченцы добились знаменательной победы. Шамиль Басаев, бывший московский «бизнесмен», ставший одним из ведущих полевых командиров, провел террористическую операцию в одном из российских городов. Он провез несколько десятков элитных бойцов в Камазах, укрытых брезентом, на семьдесят километров в глубь российской территории; группа прошла сквозь многочисленные контрольные пункты: чтобы охрана не досматривала машины, давались взятки. Наконец, Басаев и его боевики добрались до казачьего города Буденновска, захватили здание городского совета и отделение милиции, взяли 1500 заложников и окопались в городской больнице. Вскоре здание окружили российские милиционеры и подразделения спецназа; несколько попыток взять дом штурмом окончились плачевно. В российских газетах прошла фотография: один из людей Басаева стоит с автоматом у окна, прикрывшись живым щитом — перепуганной русской женщиной. Люди Басаева убили нескольких пленных и выбросили их тела из окна.
После пятидневного противостояния российским телезрителям показали видеозапись: премьер Виктор Черномырдин робко беседует с Басаевым, соглашаясь отпустить последнего. Ему дали автобусы и топливо, чтобы он смог добраться до Чечни. Ему также разрешили взять с собой несколько десятков российских заложников. Кровопролитие в Буденновске унесло около 120 жизней, и российское правительство согласилось на прекращение огня. Прошло полгода, и война возобновилась.
Чеченские преступные группировки в Москве и других российских городах не теряли связей с родным краем. Чечня была главным перевалочным пунктом для российских торговцев наркотиками, и бандиты, осевшие в Москве, посылали немалую часть своих доходов домой. Российские чиновники и офицеры служб безопасности, которые опекали чеченские преступные группы в Москве, опекали и чеченское правительство Джохара Дудаева — этому правительству позволялось присваивать миллионы тонн российской нефти задешево, а то и вовсе бесплатно. Чечня была важным звеном российских нефтепроводов, через нее текла каспийская нефть из Баку, через нее же западносибирская нефть доставлялась в Новороссийск. Нефть эта по большей части, сырая или переработанная, шла на экспорт.
«Как она экспортировалась? Кто ее экспортировал? Куда эта нефть пропадала? Никто никогда не пытался это выяснить, — вспоминает бывший министр внешних экономических связей Олег Давыдов. — Во всяком случае, в мою бытность ни одного обращения от чеченцев не было, ни одного распоряжения по Чечне не было, чтобы выделить им определенную квоту, определенный объем нефти для прокачки, ничего такого не было. Чеченцы действовали через подставные лица, через каких-то влиятельных людей, которые им помогали, и которым они платили за все эти услуги».
Президент Дудаев, боевики и бандиты, державшие под контролем чеченское правительство, продавали российскую нефть на мировых рынках и зарабатывали сотни миллионов долларов и для казны своей республики, и для себя. А тем временем чеченские бойцы получали оружие от продажных российских командиров со всей страны, даже с Дальнего Востока. Российские службы безопасности тоже внесли вклад в создание чеченской армии. Когда в 1993 году Абхазия решила отделиться от Грузии и ненадолго развязала гражданскую войну, российские спецслужбы тайно помогали абхазским сепаратистам. На помощь абхазцам пришли чеченцы, получившие у России оружие и прошедшие в России военную подготовку. Самые оголтелые чеченские боевики, такие, как Шамиль Басаев, набирались боевого опыта именно в Абхазии.
«А потом Дудаев решил, что стал большой и сильный, и перестал делиться с московскими покровителями, — говорит генерал Лебедь. — И тогда (Москва) решила воспитать его армией».
Лебедь приводит и другую причину, по которой было решено ввести в Чечню войска: скрыть коррупцию, разъевшую армейскую верхушку. Когда в 1991—1994 годах Россия выводила свои войска из Германии, командование Западной группы войск распродавало военную технику на черном рынке. Лебедь утверждает: на черном рынке было продано более 1000 бронетранспортеров, главным образом в Сербию и Хорватию, где в то время шла гражданская война. Разграбление армейских складов Западной группы войск происходило, если верить Лебедю, при попустительстве главнокомандующего группой генерала Бурлакова и министра обороны генерала Павла Грачева. Журналист Дмитрий Холодов из «Московского комсомольца» начал расследовать эти обвинения. В октябре 1994 года Холодову передали чемоданчик, якобы содержавший важную информацию по этому делу. Но в чемоданчике оказалась бомба, и Холодов погиб от взрыва прямо у себя на работе. В любом случае, считает Лебедь, скандал с Западной группой войск явился дополнительным стимулом к тому, чтобы начать чеченскую войну. «Для этих с позволения сказать генералов возникла необходимость, чтобы где-то образовалась большая война, где бы сгорело большое количество бронетехники, чтобы можно было списать на эту войну».
Хотя о масштабах коррупции в Западной группе войск было хорошо известно и российские газеты нередко намекали на нечистоплотность министра обороны Грачева (ему дали прозвище «Паша-мерседес»), мне так и не удалось получить достоверную информацию о том, что вторжение в Чечню было продиктовано желанием скрыть контрабандную торговлю оружием. Но одно очевидно: точно так же, как бизнесмены, становившиеся объектом бандитских нападений, почти всегда являлись жертвами собственных «непонятных отношений» с этими же бандитами, вторжение России в Чечню было следствием такого же рода двойной игры. Преступные организации, захватившие власть в Чечне, были связаны и с видными московскими бизнесменами вроде Березовского, и с многочисленными кремлевскими чиновниками.
Российская армия вошла в Чечню 11 декабря 1994 года. Решение приняли Ельцин и его ближайшее окружение: Грачев, Сосковец, Лобов, Ерин, Степашин — так называемая «партия войны». «Это была не партия войны, — рычит генерал Лебедь. — Это была партия бизнеса».
Незадолго до вторжения министр обороны Грачев хвастался, что он может взять Грозный «одним десантным полком за два часа». Но на это ушло два месяца, сопровождавшихся беспрецедентным кровопролитием. Бои вели отнюдь не элитные десантные войска, а армейские подразделения, находившиеся поблизости, — недоукомплектованные, состоящие из необученных восемнадцатилетних мальчишек из российской провинции. В центр Грозного вошла длинная колонна бронетехники, без пехотной или авиационной поддержки. Видимо, российские генералы ничего не извлекли из уроков Второй мировой войны — ведь и Сталинградская битва, и битва за Берлин показали, что танки в большом городе — вещь бесполезная. «Танк в городе — это слон в яме, — замечает генерал Лебедь. — Любой мальчишка с балкона выливает на него ведро бензина, бросает окурок — и все загорится».
Из окон и с балконов жилых домов чеченцы обстреливали из гранатометов российские танковые колонны. Тактика была проста: сначала вывести из строя первый танк, потом последний, а уже потом — те, что в середине. Российские солдаты сгорали в танках заживо, либо их отстреливали снайперы, когда они пытались выбраться. Позже русские возвращались и вышибали чеченцев из домов.
К концу 1995 года Грозный был взят и боевые действия перешли в горные районы на юге. Но в Российской армии царил беспорядок. Одни командиры отказывались выполнять приказ к наступлению, другие отказывались соблюдать приказ о прекращении огня. Одни брали взятки, чтобы дать уйти окруженным чеченским подразделениям, другие продавали чеченцам оружие. Чеченцы тоже устроили кровавый разгул: есть видеозаписи, на которых запечатлены издевательства над российскими солдатами — им публично перерезали горло.
14 июня 1995 года чеченцы добились знаменательной победы. Шамиль Басаев, бывший московский «бизнесмен», ставший одним из ведущих полевых командиров, провел террористическую операцию в одном из российских городов. Он провез несколько десятков элитных бойцов в Камазах, укрытых брезентом, на семьдесят километров в глубь российской территории; группа прошла сквозь многочисленные контрольные пункты: чтобы охрана не досматривала машины, давались взятки. Наконец, Басаев и его боевики добрались до казачьего города Буденновска, захватили здание городского совета и отделение милиции, взяли 1500 заложников и окопались в городской больнице. Вскоре здание окружили российские милиционеры и подразделения спецназа; несколько попыток взять дом штурмом окончились плачевно. В российских газетах прошла фотография: один из людей Басаева стоит с автоматом у окна, прикрывшись живым щитом — перепуганной русской женщиной. Люди Басаева убили нескольких пленных и выбросили их тела из окна.
После пятидневного противостояния российским телезрителям показали видеозапись: премьер Виктор Черномырдин робко беседует с Басаевым, соглашаясь отпустить последнего. Ему дали автобусы и топливо, чтобы он смог добраться до Чечни. Ему также разрешили взять с собой несколько десятков российских заложников. Кровопролитие в Буденновске унесло около 120 жизней, и российское правительство согласилось на прекращение огня. Прошло полгода, и война возобновилась.
Конец старых авторитетов
К тому времени бандитская война в Москве потихоньку сошла на нет. Ни русские, ни чеченцы победителями в ней не стали. Скорее, они перестреляли друг друга. Были убиты десятки воров в законе. Оставшиеся в живых чеченские главари деликатно ушли в тень. Многие российские «авторитеты» уехали за границу. Япончик попал в нью-йоркскую тюрьму, получил девять с половиной лет за вымогательство. Михась, главарь солнцевской группировки, был взят под стражу в Швейцарии и просидел в тюрьме два года, но потом был оправдан за отсутствием доказательств. Оказавшись в центре всеобщего внимания в первые годы Ельцина, главари преступных групп потихоньку укрылись в кулисах.
Победителями вышли новые российские бизнесмены. Многие из них работали в тесном контакте с чеченцами, солнцевскими, ворами в законе. Они платили бандитам дань, пользовались их услугами для устранения конкурентов, даже допускали представителей мафии в свои правления директоров. Но теперь бизнесмены обрели реальную силу, и бандиты стали им не нужны.
«Период мафиозных разборок наши олигархи прошли достаточно быстро, — заметил в 1998 году в интервью „Коммерсанту“ Анатолий Чубайс, тогдашний первый заместитель премьер-министра. — Бизнесмены сыграли серьезную роль в том, что бандит—ским разборкам пришел конец». Чубайс ссылался на случай в 1994 году, когда Березовский и другие ведущие бизнесмены, собрались, чтобы выработать «некоторые принципы делового сосуществования», в том числе и «отказ от заказных убийств».
Березовский, в то время (1998 год) — яростный политический оппонент Чубайса, счел необходимым дать ответ в той же газете. Он не стал напрямую отрицать выдвинутые обвинения. «Помните тот пассаж, где он (Чубайс) говорит, что мы собрались в 1994 году и договорились между собой отказаться от заказных убийств? — спрашивал Березовский. — Это уже не просто лицемерие, ведь Чубайс подставляет в первую очередь себя. Значит, он все это время имел дело с бандитами, нося в себе это опасение. А президент Ельцин, так уж получается, покрывал бандитов. Это запредел».
Чубайс был удивительно откровенен, говоря о своем решении взаимодействовать с бандитами. «Выбор в России был не между некриминализованным переходом (к рыночной экономике. — .) и криминализованным переходом, — сказал он мне в начале 1998 года. — А выбор был между криминализованным переходом и гражданской войной».
Гражданская война все-таки состоялась — в Чечне. Но в Москве, по крайней мере, страсти улеглись. В конце декабря 1994 года был убит один из самых могущественных чеченских бандитов, главарь южнопортовой группировки Хоза Сулейманов. Это было последнее громкое убийство в великой бандитской войне.
Это были поразительные два года. Взрывы бомб, заказные убийства, богатые бизнесмены устраняют конкурентов, главари бандитских групп сражаются за право владеть лучшими промышленными предприятиями страны, правительственные чиновники заключают сделки с закоренелыми преступниками — редкая страна проходит через подобную анархию в мирное время. Почему путь России оказался таким? По иронии судьбы, путь для российских бандитов был открыт либеральными реформами Михаила Горбачева. Вместе с политическими заключенными, вышедшими из тюрем, свободу обрели и тысячи профессиональных преступников. Еще важнее другое — при Горбачеве началось сращение преступного мира с миром бизнеса. Многие из этих новых империй финансировались такими столпами советского общества, как КГБ и ЦК КПСС.
Победителями вышли новые российские бизнесмены. Многие из них работали в тесном контакте с чеченцами, солнцевскими, ворами в законе. Они платили бандитам дань, пользовались их услугами для устранения конкурентов, даже допускали представителей мафии в свои правления директоров. Но теперь бизнесмены обрели реальную силу, и бандиты стали им не нужны.
«Период мафиозных разборок наши олигархи прошли достаточно быстро, — заметил в 1998 году в интервью „Коммерсанту“ Анатолий Чубайс, тогдашний первый заместитель премьер-министра. — Бизнесмены сыграли серьезную роль в том, что бандит—ским разборкам пришел конец». Чубайс ссылался на случай в 1994 году, когда Березовский и другие ведущие бизнесмены, собрались, чтобы выработать «некоторые принципы делового сосуществования», в том числе и «отказ от заказных убийств».
Березовский, в то время (1998 год) — яростный политический оппонент Чубайса, счел необходимым дать ответ в той же газете. Он не стал напрямую отрицать выдвинутые обвинения. «Помните тот пассаж, где он (Чубайс) говорит, что мы собрались в 1994 году и договорились между собой отказаться от заказных убийств? — спрашивал Березовский. — Это уже не просто лицемерие, ведь Чубайс подставляет в первую очередь себя. Значит, он все это время имел дело с бандитами, нося в себе это опасение. А президент Ельцин, так уж получается, покрывал бандитов. Это запредел».
Чубайс был удивительно откровенен, говоря о своем решении взаимодействовать с бандитами. «Выбор в России был не между некриминализованным переходом (к рыночной экономике. — .) и криминализованным переходом, — сказал он мне в начале 1998 года. — А выбор был между криминализованным переходом и гражданской войной».
Гражданская война все-таки состоялась — в Чечне. Но в Москве, по крайней мере, страсти улеглись. В конце декабря 1994 года был убит один из самых могущественных чеченских бандитов, главарь южнопортовой группировки Хоза Сулейманов. Это было последнее громкое убийство в великой бандитской войне.
Это были поразительные два года. Взрывы бомб, заказные убийства, богатые бизнесмены устраняют конкурентов, главари бандитских групп сражаются за право владеть лучшими промышленными предприятиями страны, правительственные чиновники заключают сделки с закоренелыми преступниками — редкая страна проходит через подобную анархию в мирное время. Почему путь России оказался таким? По иронии судьбы, путь для российских бандитов был открыт либеральными реформами Михаила Горбачева. Вместе с политическими заключенными, вышедшими из тюрем, свободу обрели и тысячи профессиональных преступников. Еще важнее другое — при Горбачеве началось сращение преступного мира с миром бизнеса. Многие из этих новых империй финансировались такими столпами советского общества, как КГБ и ЦК КПСС.
Глава 2.
Падение старого режима
Реформы Горбачева
В 1986 году с группой итальянских коммунистов я был в Москве в день празднования Октябрьской революции. Это еще был Советский Союз. 7 ноября — главный праздник советской власти. Нам выделили место перед гостиницей «Националь» — оттуда удобно смотреть парад. Утро выдалось очень холодным. Вдоль улицы Горького стояли бронемашины: танки, бронетранспортеры, колесная техника, амфибии — на броне поблескивала свежая краска. Водители танков в кожаных шлемах ежились и подпрыгивали, стараясь согреться на ветру. Войсковые подразделения привезли к месту дислокации задолго до нужного времени.
Парады Советской армии в честь революции проходили на Красной площади каждый год, с тех пор как в 1917 году большевики захватили власть в стране. Самый знаменитый парад, как известно, состоялся в 1941 году, в снегопад, когда гитлеровские полчища стояли на подступах к Москве и советские воины шли на фронт прямо с Красной площади.
Сорок пять лет спустя парад все равно выглядел впечатляюще. В назначенный час войска выстроились. Зрители умолкли. На площадь Революции вырулил лимузин с увешанным орденами маршалом. Машина останавливалась перед каждым подразделением, и зычный голос маршала гремел через громкую связь: «Товарищи! Поздравляю вас с праздником Великой Октябрьской социалистической революции!»
В ответ гремело молодецкое «Ур-ра!».
Маршал уехал в сторону кремлевских башен, и раздался оглушительный рев — водители бронемашин завели моторы. Волна за волной мимо нас с грохотом поползли танки, сотрясая мостовую и обдавая выхлопными газами старые сталинские здания. Следом — пехота, солдаты маршировали в широких колоннах, лица застывшие, каждый шаг выверен, блестят прихваченные легким морозцем сапоги.
Итальянцы взирали с восхищением.
Но Советский Союз уже не был таким могущественным, как могло показаться. В тот год к власти в стране пришел руководитель нового типа. Михаил Горбачев был первым лидером из послевоенного поколения и начал реформировать советскую систему с неслыханной дотоле энергией. Он отказался от коммунистической агрессивности во внешней политике и вместе с президентом США Рональдом Рейганом сумел положить конец «холодной войне». Дома он открыл ворота лагерей и запустил серию реформ, призванных вдохнуть в страну новую жизнь.
Я встретился с Горбачевым в мае 1992 года — смещенный советский президент поразил меня своей бодростью и прямотой. У него был глубокий и красивый голос, смачный южный говорок. В карих глазах читалась теплота, и ты сразу верил, что перед тобой человек достойный и положительный.
«В то время все бродило уже — и в партии, и в стране, и в обществе, — вспоминал Горбачев. — Сначала мы пошли, как и все предшествовавшие нам реформаторы: начали с идеи социально-экономического ускорения. Мы сделали ставку на модернизацию нашего производственного потенциала и технологий, большие капиталовложения двинули в микроэлектронику и отечественное машиностроение».
Но тут же все пошло наперекосяк. В декабре 1985 года саудовский нефтяной министр, шейх Ахмед Ямани, ведущая фигура в нефтяной картели ОПЕК, объявил: Саудовская Аравия больше не будет поддерживать цены на нефть за счет сокращения производства. И за восемь месяцев мировые цены на нефть упали на 69 процентов. Между тем промышленность Советского Союза переживала нелегкий период, и жизнь страны во многом зависела от гигантских ресурсов нефти и газа. Экономика Советского Союза зиждилась на топливном сырье — почти 50 процентов экспортной выручки страна получала от продажи нефти и газа.
Тяжелейшей ношей для страны была и бесконечная афганская война. Поражение Советской армии в Афганистане дало эффект домино: десять лет спустя солдатам пришлось сражаться с хорошо обученными исламскими боевиками, и не где-то в горах Афганистана, а на территории бывшего Советского Союза — в Таджикистане, Дагестане и Чечне. В 1986 году режиму Горбачева был нанесен еще один удар: катастрофа на атомной станции в Чернобыле. Становилось ясно, что Советский Союз, эта громоздкая и мускулистая структура, вооруженная самыми опасными в мире технологиями, начинает давать сбои. А советские потребители тем временем не ощущали на себе положительные результаты горбачевских реформ. Жилищное строительство велось так же плохо, как всегда. Товары длительного пользования, от холодильников и телевизоров до автомобилей, были плохого качества и в дефиците. Темпы роста экономики продолжали снижаться, и в 1988 году этот рост прекратился вовсе.
Надежды на экономическое возрождение быстро гасли, и Горбачев решил перенести акцент на политические реформы. Он запустил гласность и перестройку. Впервые за семь десятилетий была разрешена свобода слова. Пресса, учебные заведения, правительственные структуры стали ареной страстных публичных дискуссий. Компартия отказалась от официальной монополии на власть и позволила провести всенародные выборы в парламент. Если считать, что в России сегодня установилась демократия, характеризующие этот термин свободы сформировались именно в период гласности и перестройки.
Но результаты реформ были далеки от тех, что ожидал Горбачев. Как только контроль центра ослаб, чиновники и директора предприятий на местах, отведав свободы, разгулялись вовсю. И первым делом начали обогащаться.
Парады Советской армии в честь революции проходили на Красной площади каждый год, с тех пор как в 1917 году большевики захватили власть в стране. Самый знаменитый парад, как известно, состоялся в 1941 году, в снегопад, когда гитлеровские полчища стояли на подступах к Москве и советские воины шли на фронт прямо с Красной площади.
Сорок пять лет спустя парад все равно выглядел впечатляюще. В назначенный час войска выстроились. Зрители умолкли. На площадь Революции вырулил лимузин с увешанным орденами маршалом. Машина останавливалась перед каждым подразделением, и зычный голос маршала гремел через громкую связь: «Товарищи! Поздравляю вас с праздником Великой Октябрьской социалистической революции!»
В ответ гремело молодецкое «Ур-ра!».
Маршал уехал в сторону кремлевских башен, и раздался оглушительный рев — водители бронемашин завели моторы. Волна за волной мимо нас с грохотом поползли танки, сотрясая мостовую и обдавая выхлопными газами старые сталинские здания. Следом — пехота, солдаты маршировали в широких колоннах, лица застывшие, каждый шаг выверен, блестят прихваченные легким морозцем сапоги.
Итальянцы взирали с восхищением.
Но Советский Союз уже не был таким могущественным, как могло показаться. В тот год к власти в стране пришел руководитель нового типа. Михаил Горбачев был первым лидером из послевоенного поколения и начал реформировать советскую систему с неслыханной дотоле энергией. Он отказался от коммунистической агрессивности во внешней политике и вместе с президентом США Рональдом Рейганом сумел положить конец «холодной войне». Дома он открыл ворота лагерей и запустил серию реформ, призванных вдохнуть в страну новую жизнь.
Я встретился с Горбачевым в мае 1992 года — смещенный советский президент поразил меня своей бодростью и прямотой. У него был глубокий и красивый голос, смачный южный говорок. В карих глазах читалась теплота, и ты сразу верил, что перед тобой человек достойный и положительный.
«В то время все бродило уже — и в партии, и в стране, и в обществе, — вспоминал Горбачев. — Сначала мы пошли, как и все предшествовавшие нам реформаторы: начали с идеи социально-экономического ускорения. Мы сделали ставку на модернизацию нашего производственного потенциала и технологий, большие капиталовложения двинули в микроэлектронику и отечественное машиностроение».
Но тут же все пошло наперекосяк. В декабре 1985 года саудовский нефтяной министр, шейх Ахмед Ямани, ведущая фигура в нефтяной картели ОПЕК, объявил: Саудовская Аравия больше не будет поддерживать цены на нефть за счет сокращения производства. И за восемь месяцев мировые цены на нефть упали на 69 процентов. Между тем промышленность Советского Союза переживала нелегкий период, и жизнь страны во многом зависела от гигантских ресурсов нефти и газа. Экономика Советского Союза зиждилась на топливном сырье — почти 50 процентов экспортной выручки страна получала от продажи нефти и газа.
Тяжелейшей ношей для страны была и бесконечная афганская война. Поражение Советской армии в Афганистане дало эффект домино: десять лет спустя солдатам пришлось сражаться с хорошо обученными исламскими боевиками, и не где-то в горах Афганистана, а на территории бывшего Советского Союза — в Таджикистане, Дагестане и Чечне. В 1986 году режиму Горбачева был нанесен еще один удар: катастрофа на атомной станции в Чернобыле. Становилось ясно, что Советский Союз, эта громоздкая и мускулистая структура, вооруженная самыми опасными в мире технологиями, начинает давать сбои. А советские потребители тем временем не ощущали на себе положительные результаты горбачевских реформ. Жилищное строительство велось так же плохо, как всегда. Товары длительного пользования, от холодильников и телевизоров до автомобилей, были плохого качества и в дефиците. Темпы роста экономики продолжали снижаться, и в 1988 году этот рост прекратился вовсе.
Надежды на экономическое возрождение быстро гасли, и Горбачев решил перенести акцент на политические реформы. Он запустил гласность и перестройку. Впервые за семь десятилетий была разрешена свобода слова. Пресса, учебные заведения, правительственные структуры стали ареной страстных публичных дискуссий. Компартия отказалась от официальной монополии на власть и позволила провести всенародные выборы в парламент. Если считать, что в России сегодня установилась демократия, характеризующие этот термин свободы сформировались именно в период гласности и перестройки.
Но результаты реформ были далеки от тех, что ожидал Горбачев. Как только контроль центра ослаб, чиновники и директора предприятий на местах, отведав свободы, разгулялись вовсю. И первым делом начали обогащаться.
Водка
Антиалкогольная кампания — яркий пример того, как реформы Горбачева неожиданно привели к болезненным последствиям. Придя к власти, Горбачев почти сразу взялся за самую трудноразрешимую социальную проблему России: водку. Попытка ввести сухой закон была предпринята в России лишь однажды, при Николае Втором. Он запретил водку в годы Первой мировой войны. Кончилось тем, что правительство обанкротилось, а монархия стала крайне непопулярной. Этот введенный царем запрет остается одной из самых недооцененных причин революции 1917 года.
Горбачевская антиалкогольная политика не имела в виду полное искоренение водки — водка лишь стала труднодоступной и резко выросла в цене. Советского президента проклинали на перекрестках и за кухонными столами по всей стране. В провинциальных городах зримым символом правления Горбачева стала именно антиалкогольная кампания. Вместо того чтобы разрешить алкогольную проблему, новый запрет выплеснул ее на улицы — в форме жутких очередей и скандалов, которые закатывали опустившиеся пьяницы.
Производство водки тем временем перебралось в тень. «Левые» перегонные заводы возникли по всей стране. Контрабандную водку гнали в колхозах, на пищевых комбинатах — почти повсеместно — при попустительстве местной политической элиты, а потом продавали на улицах или из-под прилавка в государственных магазинах. Кое-кто гнал водку из дешевого одеколона, стеклоочистителя, крема для обуви. Ежегодно десятки тысяч россиян умирали от отравления, отведав ядовитого коктейля.
Антиалкогольная компания пропитала ядом и советскую экономику. Государственная монополия на алкоголь всегда была столпом советской финансовой системы, обычно она приносила в бюджет до 25 процентов всего дохода. После запрета прибыли от продажи водки потекли не в казну, а в карманы самогонщиков — так закладывался фундамент первого преступного капитала России.
Доходы от «левой» водки часто инвестировали в «кооперативы» — разрешенный реформами новый частный бизнес (торговые компании, банки, рестораны, магазины). Водочная мафия опутала всю страну и стала смело подкупать чиновников — от местной милиции, до судов и секретарей обкомов компартии. И вскоре правительство — единственный орган, способный противостоять организованной преступности, — начало гнить от коррупции.
Через несколько лет от антиалкогольной кампании пришлось отказаться. Но было уже поздно. Государственной казне, популярности Горбачева, борьбе с организованной преступностью — всему этому был нанесен серьезный урон.
Горбачевская антиалкогольная политика не имела в виду полное искоренение водки — водка лишь стала труднодоступной и резко выросла в цене. Советского президента проклинали на перекрестках и за кухонными столами по всей стране. В провинциальных городах зримым символом правления Горбачева стала именно антиалкогольная кампания. Вместо того чтобы разрешить алкогольную проблему, новый запрет выплеснул ее на улицы — в форме жутких очередей и скандалов, которые закатывали опустившиеся пьяницы.
Производство водки тем временем перебралось в тень. «Левые» перегонные заводы возникли по всей стране. Контрабандную водку гнали в колхозах, на пищевых комбинатах — почти повсеместно — при попустительстве местной политической элиты, а потом продавали на улицах или из-под прилавка в государственных магазинах. Кое-кто гнал водку из дешевого одеколона, стеклоочистителя, крема для обуви. Ежегодно десятки тысяч россиян умирали от отравления, отведав ядовитого коктейля.
Антиалкогольная компания пропитала ядом и советскую экономику. Государственная монополия на алкоголь всегда была столпом советской финансовой системы, обычно она приносила в бюджет до 25 процентов всего дохода. После запрета прибыли от продажи водки потекли не в казну, а в карманы самогонщиков — так закладывался фундамент первого преступного капитала России.
Доходы от «левой» водки часто инвестировали в «кооперативы» — разрешенный реформами новый частный бизнес (торговые компании, банки, рестораны, магазины). Водочная мафия опутала всю страну и стала смело подкупать чиновников — от местной милиции, до судов и секретарей обкомов компартии. И вскоре правительство — единственный орган, способный противостоять организованной преступности, — начало гнить от коррупции.
Через несколько лет от антиалкогольной кампании пришлось отказаться. Но было уже поздно. Государственной казне, популярности Горбачева, борьбе с организованной преступностью — всему этому был нанесен серьезный урон.
Рублевый навес
Через несколько лет после прихода Горбачева сторожевые псы режима (КГБ, первичные парторганизации) с тревогой заметили, что в народе растет недовольство. «Ожидания народа куда выше, чем наши реальные возможности», — признавал в 1990 году премьер-министр Николай Рыжков.
Пытаясь это недовольство как-то обуздать, Горбачев разрешил резко повысить заработную плату. К примеру, в 1989 году средний доход возрос на 12 процентов, хотя экономика оставалась в застое. Государственные доходы упали — снизились мировые цены на нефть и исчезла прибыль от водки, а затраты на социальные нужды росли. Чтобы покрыть денежный дефицит, правительство включило печатный станок. Очевидной инфляции тогда еще не было, потому что цены на большинство товаров жестко контролировались. Инфляция проявлялась в растущей нехватке товаров широкого потребления и длинных очередях.
На руках у населения быстро скопилось много денег, а потребительских товаров становилось все меньше — это явление получило название «рублевый навес». Размер этого «навеса» оценивался в 460—500 миллиардов рублей (по официальному обменному курсу — около 800 миллиардов долларов) — половина внутреннего валового продукта СССР. Люди держали деньги либо на счетах в банке, либо у себя дома. В идеале такие деньги могли бы стать долгосрочными сбережениями, но фактически это были сбережения «не от хорошей жизни» — люди просто ждали, когда появится возможность что-то купить. Один из способов избавиться от этого переизбытка — отпустить цены и превратить скрытую инфляцию в самую что ни есть реальную. Но этот путь вел к гиперинфляции, к социальной катастрофе. К счастью, решить проблему можно было иначе.
В октябре 1989 года председатель Федерального резерва США Алан Гринспен посетил Москву и встретился с Горбачевым и другими советскими высокопоставленными лицами. Он уверял, что освобождать цены не следует до того, пока не окрепнет рубль. «Я думаю, что Советы уже отказались от идеи о том, что первым делом надо реформировать цены, — сказал мне Гринспен вскоре после возвращения. — Они понимают, что сначала что-то нужно изменить в финансовой структуре. Рублевый навес нужно убрать с рынка, а уже потом отпускать цены. Возможно, самый простой способ погасить избыточную денежную массу — выпустить облигации, в рублях, так чтобы вся основная сумма и даже часть процентов гарантировалась валютой или золотом».
Гринспен также говорил о необходимости приватизации, как средстве борьбы с рублевым навесом и дефицитом госбюджета. Только после этих двух шагов — выпустить государственные облигации и провести приватизацию — можно отпускать цены.
Лучшие советские экономисты пришли к тому же выводу. В 1990 году консультант Горбачева Станислав Шаталин и молодой экономист Григорий Явлинский разработали программу неотложных мер и назвали ее «500 дней». В соответствии с этим планом предполагалось нейтрализовать рублевый навес, стабилизировать рубль, освободить цены и поставить страну на рельсы рыночной экономики. Ядром плана «500 дней» была приватизация. Поскольку у государства была вся собственность, а у народа — все деньги, план «500 дней» предусматривал обмен одного на другое. Программа приватизации должна была начаться с незначительных активов — квартиры, земельные участки, магазины, грузовой транспорт, небольшие цеха — и постепенно перейти к крупным фабрикам, шахтам и нефтяным месторождениям.
Отчасти из-за оппозиции консервативного крыла компартии, отчасти из-за собственных марксистских предрассудков Горбачев так и не воплотил в жизнь план «500 дней». И, судя по всему, совершил роковую ошибку.
Требовалась помощь, и Горбачев с коллегами обратились к Западу. Они хотели занять 30 миллиардов долларов с тем, чтобы купить на Западе же товары широкого потребления и перепродать их советским потребителям в десять раз дороже. Таким путем, считали они, удастся избавиться от рублевого навеса, стабилизировать рубль, запустить механизм рыночных реформ. Несколько месяцев западные политики обсуждали вопрос: нужен ли новый «план Маршалла», чтобы помочь Советскому Союзу перейти к демократии, свободному рынку, процветанию. Материального воплощения такая помощь не нашла. Правительства западных стран, возможно обеспокоенные другими международными проблемами, как-то: вторжением Ирака в Кувейт, — послали в Советский Союз экономистов, юристов, консультантов — но не деньги.
Пытаясь это недовольство как-то обуздать, Горбачев разрешил резко повысить заработную плату. К примеру, в 1989 году средний доход возрос на 12 процентов, хотя экономика оставалась в застое. Государственные доходы упали — снизились мировые цены на нефть и исчезла прибыль от водки, а затраты на социальные нужды росли. Чтобы покрыть денежный дефицит, правительство включило печатный станок. Очевидной инфляции тогда еще не было, потому что цены на большинство товаров жестко контролировались. Инфляция проявлялась в растущей нехватке товаров широкого потребления и длинных очередях.
На руках у населения быстро скопилось много денег, а потребительских товаров становилось все меньше — это явление получило название «рублевый навес». Размер этого «навеса» оценивался в 460—500 миллиардов рублей (по официальному обменному курсу — около 800 миллиардов долларов) — половина внутреннего валового продукта СССР. Люди держали деньги либо на счетах в банке, либо у себя дома. В идеале такие деньги могли бы стать долгосрочными сбережениями, но фактически это были сбережения «не от хорошей жизни» — люди просто ждали, когда появится возможность что-то купить. Один из способов избавиться от этого переизбытка — отпустить цены и превратить скрытую инфляцию в самую что ни есть реальную. Но этот путь вел к гиперинфляции, к социальной катастрофе. К счастью, решить проблему можно было иначе.
В октябре 1989 года председатель Федерального резерва США Алан Гринспен посетил Москву и встретился с Горбачевым и другими советскими высокопоставленными лицами. Он уверял, что освобождать цены не следует до того, пока не окрепнет рубль. «Я думаю, что Советы уже отказались от идеи о том, что первым делом надо реформировать цены, — сказал мне Гринспен вскоре после возвращения. — Они понимают, что сначала что-то нужно изменить в финансовой структуре. Рублевый навес нужно убрать с рынка, а уже потом отпускать цены. Возможно, самый простой способ погасить избыточную денежную массу — выпустить облигации, в рублях, так чтобы вся основная сумма и даже часть процентов гарантировалась валютой или золотом».
Гринспен также говорил о необходимости приватизации, как средстве борьбы с рублевым навесом и дефицитом госбюджета. Только после этих двух шагов — выпустить государственные облигации и провести приватизацию — можно отпускать цены.
Лучшие советские экономисты пришли к тому же выводу. В 1990 году консультант Горбачева Станислав Шаталин и молодой экономист Григорий Явлинский разработали программу неотложных мер и назвали ее «500 дней». В соответствии с этим планом предполагалось нейтрализовать рублевый навес, стабилизировать рубль, освободить цены и поставить страну на рельсы рыночной экономики. Ядром плана «500 дней» была приватизация. Поскольку у государства была вся собственность, а у народа — все деньги, план «500 дней» предусматривал обмен одного на другое. Программа приватизации должна была начаться с незначительных активов — квартиры, земельные участки, магазины, грузовой транспорт, небольшие цеха — и постепенно перейти к крупным фабрикам, шахтам и нефтяным месторождениям.
Отчасти из-за оппозиции консервативного крыла компартии, отчасти из-за собственных марксистских предрассудков Горбачев так и не воплотил в жизнь план «500 дней». И, судя по всему, совершил роковую ошибку.
Требовалась помощь, и Горбачев с коллегами обратились к Западу. Они хотели занять 30 миллиардов долларов с тем, чтобы купить на Западе же товары широкого потребления и перепродать их советским потребителям в десять раз дороже. Таким путем, считали они, удастся избавиться от рублевого навеса, стабилизировать рубль, запустить механизм рыночных реформ. Несколько месяцев западные политики обсуждали вопрос: нужен ли новый «план Маршалла», чтобы помочь Советскому Союзу перейти к демократии, свободному рынку, процветанию. Материального воплощения такая помощь не нашла. Правительства западных стран, возможно обеспокоенные другими международными проблемами, как-то: вторжением Ирака в Кувейт, — послали в Советский Союз экономистов, юристов, консультантов — но не деньги.