Страница:
— Но письма в конвертах! — живо возразила Яночка. — С марками!
— Ты говоришь — с марками? — удивилась женщина. — В самом деле, а я и не заметила. А почему ты сказала о марках? Интересуешься ими?
— Да, — подтвердила Яночка. — И мой брат тоже.
Женщина, пожав плечами, не очень уверенно произнесла:
— Можешь их себе взять, если хочешь. Только вот не знаю, как ты это сделаешь, чемодан ведь совсем развалился. И насорила я тут…
— Не беспокойтесь, — быстро сказала Яночка. — Я здесь все приберу. Тряпьё можно выбросить все?
— Да, все. Спасибо тебе большое, девочка. Я привожу в порядок квартиру тёти. Она давно умерла, а у меня никак руки не доходят, далеко сюда ездить, но постепенно я выбрасываю разный хлам. Вот сегодня письмами занялась и этими старыми тряпками. Знаешь, девочка, — неуверенно произнесла незнакомка, — мне бы.., мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь читал эти письма. Тёте бы не понравилось…
— Их никто и не будет читать, проше пани, обещаю вам это! — горячо заверила незнакомку Яночка. — Нам нужны только марки. А если пожелаете, отклеив марки, я потом ваши письма могу лично сжечь. Или на костре у нас в саду, или в печке. В нашем доме в подвале есть печка, там в котле нагревается вода для батарей.
— Что ты говоришь! Я бы очень хотела. Так ты обещаешь мне их сжечь?
— Обещаю и сделаю!
Наконец женщина распрощалась и ушла. Яночка глядела ей вослед и задумчиво покачивала головой. Совершенно непонятный человек! Вроде бы безнадёжно глупая, ведь выбросила конверты со старыми марками, и в то же время несомненно умна, раз сразу поняла, что Яночке можно поверить. И симпатичная. И очень порядочная, вон как беспокоилась, как бы кто не прочёл писем её давно умершей тёти.
Хабр ткнулся мокрым носом в колено хозяйки и заставил её вернуться к практическим вопросам. Что же делать с этой кучей писем? Отлетевшую крышку можно приладить к старому чемодану, но запереть-то его все равно нельзя. Хорошо бы связать, да где взять верёвку? Как всегда в трудную минуту, девочка обратилась за помощью к своему другу. «Пёсик, помоги, посоветуй!» И друг не подвёл. Одного взгляда на собаку хватило. Яночка вспомнила — ведь у неё же с собой поводок. Всегда, выходя из дому с Хабром, Яночка забирала и поводок. Не для того, разумеется, чтобы вести на нем пса. О таком и подумать было глупо, да и не обидела бы она Хабра даже мысленно таким постыдным предположением. Поводок брался с собой на всякий случай. Мало ли что, вдруг кто-нибудь прицепится… И вот поводок пригодился, роль верёвки он сыграл просто блестяще! Преодолев брезгливость, Яночка собрала и бросила в мусорный контейнер некоторые рассыпанные незнакомой женщиной бумаги и какие-то старые тряпки, затолкала вывалившиеся письма обратно в чемодан, прижала их отлетевшей крышкой и крепко перевязала собачьим поводком. Проблема — как убить время — разрешилась сама собой. Вряд ли стоило ходить по магазинам со старым чемоданом, который Яночка крепко держала в объятиях. Впрочем, общение с женщиной и упаковка писем тоже отняли довольно много времени. Решено, с этой тяжестью Яночка посидит тут, на скверике, а ждать Павлика в условленном месте будет Хабр.
Предводительствуемый Хабром, Павлик появился без четверти семь.
— Теперь я знаю, где он живёт! — ещё издали с торжеством выкрикивал Павлик. — И знаю, где…
— Погоди! — перебила его сестра. — Обо всем подробно расскажешь мне по дороге, а сейчас нам нужна верёвка. Есть у тебя верёвка?
— Есть, а зачем? Что это у тебя такое?
— Пока не знаю, может — сокровище, а может — просто мусор. Это письма с марками.
— Что?!
— Письма в конвертах с марками. Одна женщина выбрасывала их на помойку, а я у неё забрала.
— Как это? Целый чемодан писем? — недоверчиво спросил брат.
— Как видишь. И его надо довезти до дома, а для этого нам ещё требуется верёвка, одним поводком не обойдёмся.
Озадаченный Павлик вытащил из кармана скомканную верёвку. Её не хватило для того, чтобы разваливающийся на части чемодан перевязать вдоль и поперёк. Пришлось сделать из неё крепкую петлю, охватившую один конец чемодана, в то время как поводок крепко оплёл другой. Получалось, что чемодан можно нести только вдвоём, горизонтально. Тяжеловато… Дети стали думать, не взять ли такси.
— Дорого! — заметил Павлик.
— Дедушка бы оплатил, — неуверенно предположила Яночка.
Неуверенно не потому, что сомневалась в дедушкиной щедрости. Нет, ради чемодана с письмами старый филателист заплатил бы за десять такси, но тогда ему придётся отдать письма, а детям так хотелось самим заняться ими.
Дедушка Яночки и Павлика собирал марки всю свою сознательную жизнь, как он сам говорил — с пятилетнего возраста, и был крупнейшим в стране авторитетом в филателии. Долгие годы он состоял экспертом в Польском филателистическом обществе. Своим благородным хобби дедушка заразил всех внуков. Сначала старшего — Рафала, а потом и Павлика с Яночкой, которые с прошлого года серьёзно увлеклись марками.
От такси решили отказаться. С трудом влезли в автобус вместе с собакой и своей неудобной ношей. Только там Павлик начал рассказывать о своих достижениях:
— Правильно я думал, Зютек и в самом деле живёт на Селецкой. И прямо рядом со Стефеком.
— Каким ещё Стефеком?
— Да это мой приятель, я же тебе говорил. И представляешь, его старший брат учится с этим самым Зютеком в одной школе и в одном классе! Так что завтра я все буду знать о нем, велел Стефеку поприжать брата.
— Так зачем же это Зютек отсюда поехал на автобусе куда-то?
— Я как раз собираюсь тебе сказать, а ты все перебиваешь! Поехал он на Проспект Вызволеня к одному типу, которого зовут Зиновий Файксат.
— Как?!
— Зиновий Файксат, чтоб мне лопнуть на этом месте! Так его зовут, я не выдумал. Поехал, значит, прямо с почты к этому самому Зиновию и проторчал у него все это время. А потом вернулся сюда, по дороге никуда не заходил.
— И ты не знаешь, чем они там занимались?
— Понятия не имею. Вообще-то я пытался под дверью подслушать, так ничего не было слышно. Или дом какой-то на редкость крепкий, или ещё что, но ничего не было слышно. Только когда Зютек уже уходил и этот самый Файксат выпускал его из двери, так сказал ему вслед:
«Гляди не забудь о Бонифация». А Зютек на это:
«Добре, не забуду». И все. И больше ничего.
— Давай-ка проталкиваться к двери, нам скоро выходить, — сказала Яночка. — Надо же, не хватало нам ещё и Бонифация какого-то… А за G~rejnl придётся последить, никуда не денешься, подозрительно все это. Да, пока не забыла. Писем из чемодана читать нельзя, я этой женщине обещала, гляди, чтоб как-нибудь случайно не прочёл…
Итак, в этой квартире Павлик очень продуктивно провёл время, придя сюда с приятелем прямо из школы. Сначала они упражнялись с гантелями, потому что приятель, Стефек, увлекался ими не меньше Павлика. Потом друзья, немного передохнув после изматывающих упражнений, дружно вцепились в вернувшегося домой старшего брата Стефека — Збигнева, или Збиню, как все его называли.
— Так этот Збиня, представь себе, собирает брелочки! — возбуждённо рассказывал Павлик сестре после ужина, когда они остались одни. — Знаешь, у него классная коллекция! Нечто потрясающее, я такого никогда не видел! Полный отпад! Один из Сибири, там каторжники вручную делали из кандалов, абы как скручено. Потом один болгарский в виде фонарика и огонёк внутри горит! А уж о рекламных, тех, что западные фирмы делают, и говорить нечего, есть все до одного! И светящиеся с батарейками, и такие, что его нажмёшь, а он пищит, и вообще всевозможные, со всего света! Чистый музей, оторваться нельзя! За неделю всего не осмотришь. Збиня трясётся над своими брелочками не знаю как, в руки не даёт, у него прямо бзик на почве коллекции. А все остальное ему до фени. О Зютеке со мной не хотел говорить, только когда я ему пообещал алжирский брелочек — согласился. Алжирского у него нет. Придётся написать отцу, пусть в лепёшку разобьётся, а брелочек из Алжира пришлёт!
Внимательно слушавшая Яночка одобрительно кивнула головой.
— Правильно, напишем папе, пусть пришлёт на всякий случай два.
— Верно, два или даже сразу три! Правда, не уверен я, что в Алжире есть брелочки, мне они как-то не попадались на глаза, когда мы с тобой ездили к отцу, но ведь должны быть!
— Обязательно должны! — подтвердила сестра. — Впрочем, я сама видела.
— Где? В какой-нибудь лавчонке?
— Нет, в том самом роскошном магазине в Оране, помнишь, мама с арабом откладывали безделушки, которые маме понравились, а отец ворчал, что она его разорит. Из-за одного брелочка не разорится! Да я уверена, на уличных лотках тоже были, только мы с тобой внимания не обращали. Да и не обязательно ведь покупать настоящий брелок. Пусть купит какую-нибудь медную финтифлюшку, мы её прицепим к металлическому колечку и скажем, что это типичный алжирский брелок.
— Здорово! — обрадовался Павлик. — Напишем отцу, пусть пришлёт нам побольше арабских финтифлюшек, а мы с тобой понаделаем здесь сколько угодно брелочков! Вот Збиня обрадуется! Знаешь, какой он на брелоки падкий? За них все нам о Зютеке выложит.
— Мне тоже хочется посмотреть! — сказала сестра. — Ты так расписывал! Возьми меня с собой, когда в следующий раз пойдёшь к Стефеку, я тоже хочу увидеть коллекцию.
— Да хоть завтра!
— Нет уж, только после того, как мы что-нибудь получим от папы. Возьму брелочек, приду к этому твоему Збине и не отдам, пока всего не покажет. Я ведь тебя знаю, ты обязательно продешевишь. Признавайся, что ты ещё ему наобещал?
— Как ты догадалась? — удивился Павлик. — Я и в самом деле обещал. С ним по-другому нельзя, видела бы ты, какой он жадный! Сначала вообще не желал со мной говорить, пока Стефек чуть ли не на кресте поклялся, что у меня отец действительно сейчас в Алжире и мы с тобой тоже там были. И заставил меня пообещать, что в следующий раз я ему принесу показать розу пустыни и нашего засушенного скорпиона.
— Ничего себе! — фыркнула Яночка. — Не слишком ли много за то, чтобы увидеть коллекцию?
— Не только! Стал бы я через весь город со скорпионом тащиться из-за какой-то коллекции! Ты меня идиотом считаешь, что ли? Этот Збиня для нас просто клад, говорю тебе!
И Павлик извлёк из кармана небольшой блокнот, весь помятый и потрёпанный. Сестра с интересом следила за ним.
— Я тогда оказался прав, Збиня с Зютеком учатся в одном классе, — начал рассказывать Павлик, перелистывая блокнот. — Минутку, где-то здесь я записал.., где-то записал.. Збиня все о Зютеке знает. Где же я записал? Он такое сказал, такое! Где же я записал?
— Ну! — нетерпеливо погоняла сестра.
— Минутку, сейчас отыщу, я уже стал записывать, потому что этот Зютек, ты не поверишь, оказывается, тоже коллекционер, только он собирает марки!
Яночка была потрясена.
— Вот это да!
— Представляешь? Я, дурак, и сам мог бы догадаться, ведь видел же его в клубе филателистов, но мне и в голову не пришло. Может, его знает дедушка или Рафал… Где же я записал?
— Да рассказывай пока без записи! — не выдержала Яночка.
— Ладно, без записи… Погоди, кажется, нашёл. Нет, это о гантелях. Так вот, Збиня знает, что Зютек интересуется марками, потому что у всех знакомых их клянчит, у Збини тоже клянчил и обменивал их на брелочки. Какие-то классные брелочки достал, неизвестно откуда, Збиня хвастался. И ещё Збиня так понял, что марками он занимается не сам по себе, а с кем-то ещё. Он не очень откровенничал со Збиней, но Збиня парень с головой и сам кое о чем догадался. Он считает, по маркам Зютек работает на подхвате у какого-то типа… Ага, вот, нашёл! Я записал, этого типа зовут Медянко. Помнилось мне, что-то металлическое. И этот Медянко жутко важная шишка, у него своя рука… А где рука, Збиня не сказал. Или темнит, или сам не знает. Может, на почте, может, в Обществе филателистов, я не знаю, во всяком случае он имеет доступ к пробным оттискам марок, и к бракованным экземплярам, и к прочему такому…
— Дедушка должен знать о таких вещах.
— Может, и знает, спросим. Погоди, это ещё не все. Зютек связан ещё с одним типом, который, говорит Збиня, живёт где-то на Проспекте Вызволеня, только Збиня не знает, кто это такой.
— Зато мы знаем, Файксат. А Медянко где живёт?
— Этого Збиня не знает. Зато, слушай, он мне такое сказал! Отказывается, его дружок Зютек вечно роется в некрологах, в газетах его интересуют только некрологи, ничего другого он не читает. И Збиня уверен: со своими дружками занимается имуществом покойников!
— А мы с тобой теперь знаем, что из имущества покойников его интересуют марки, — подытожила Яночка. — Это их он ищет, роясь по помойкам. Думает, наследники выбросили. Дурак.
— Почему же дурак? — возразил Павлик. — Ведь выбрасывают же. Вот доказательство.
И мальчик махнул блокнотом на лежащий под Яночкиным столом старый фанерный чемодан с письмами.
Сестра презрительно пожала плечами.
— Ничего себе доказательство! Прочитает некролог, узнает, кто недавно умер, и мчится покопаться в близлежащей помойке! Просто гениально! Ведь вот эти письма выбросили только вчера, а по словам той женщины, её тётка умерла уже давно. У неё все руки не доходили навести порядок, слишком уж трудоёмкое это дело. А ты говоришь… Кто наводит порядок с покойником в доме? Сначала надо его похоронить, потом устроить onlhmjh, а уж уборкой занимаются только спустя какое-то время. Порыться в мусоре имеет смысл, ничего не скажу, но ведь не сразу же!
— Ты права, — согласился покладистый брат. — Вот ведь он роется, а чемодан достался нам! Но сдаётся мне, не в этом дело…
— А в чем же?
— Збиня темнил, может, и сам толком не знает, вот и ничего членораздельного не сказал. Если бы речь шла о брелочках, тогда, уверен, уж он бы знал все досконально, марки его не колышат. Но намекнул, что помойки — по ходу дела, главное же для Зютека — познакомиться с наследниками.
— Покойника?
— Угу. Вроде бы знакомится и разузнает, был ли покойник филателистом, не осталось ли после него марок. Но Збиня только намекнул, прямо ничего не сказал. Вот и нужен алжирский брелок. Мне сдаётся, что с родственниками умерших Зютек может знакомиться вовсе не из-за марок. Может, парень хочет просто подработать, а у тех всегда найдётся работа, всегда из квартир выносят какие-то вещи, так вот, может, для уборки и выноса тяжестей? Ты как думаешь? Потому он и выискивает адреса недавно умерших людей, торопится, чтобы без него не выбросили.
Яночка кивнула, соглашаясь с братом.
— Очень может быть. Или по дешёвке скупает вещи, возможно старые книги. Или макулатуру собирает. Но кажется мне, что только делает вид, будто старьё покупает, а на самом деле его интересуют марки! И все равно дурак, ни о старьё, ни о марках никто не станет с ним говорить, пока не похоронит покойника.
— Я вот ещё о чем подумал, — неуверенно начал Павлик. — Збиня сказал, что Зютек ради марок пойдёт на все, я и подумал, может, он проверяет, вдруг квартира пустая, тогда он.., того…
— Думаешь, заберётся и марки свистнет? Сомнительно.
— Очень свободно! Збиня сказал — он бы не удивился.
— А как он может узнать, что квартира стоит пустая?
— Откуда мне знать? Наверное, по-разному. И в дверь звонит, и по телефону, и соседей расспрашивает, и по вечерам смотрит, не горит ли свет в окнах.
— А телефон у него есть?
— У кого?
— У Зютека.
— Нет.
— В таком случае надо узнать, есть ли телефон у Файксата, — сказала догадливая Яночка. — Если есть, тогда ясно, зачем прямо с почты Зютек мчится к нему. Раз у них шайка, он звонит от Файксата.
— Знаешь, очень может быть! Или сам Файксат звонит. Он может звонить и ночью, и на рассвете.
— А при чем тут Бонифаций? — вдруг вспомнила Яночка. — Збиня ничего о нем не говорил?
— Какой ещё Бонифаций?
— Ну как же, ты сам мне говорил — Файксат велел Зютеку не забывать о Бонифации.
— А, вспомнил. Нет, ни о каком Бонифации Збиня не упоминал. Может, Медянко зовут Бонифацием? Надо спросить дедушку.
И мальчик бросился к двери. Сестра удержала его:
— Нет, погоди. Нечего дедушку беспокоить из-за одного Медянки. Кроме Медянки надо иметь за душой ещё кое-что. И действовать дипломатично.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну как ты не понимаешь? Ведь мы столкнулись явно с подозрительной историей, и, если этот самый Медянко тип подозрительный, дедушка нам ничего не скажет. Вспомни все его рассуждения о том, что надо оберегать детские души от морального разложения.
— Ещё бы! — перебил Павлик. — Сколько раз заливал!
— Ну вот, значит, надо найти к дедушке подход, — продолжала рассудительная сестра. — Вот с этим пойдём! — махнула она на чемодан с письмами. — Я кое-какие просмотрела, по-моему, там есть чрезвычайно ценные экземпляры. Вот с ними мы и пойдём к дедушке, а Медянко всплывёт q»l собой, попутно.
Настало время заняться чемоданом вплотную. Павлик извлёк его из-под стола и откинул оторванную фанерную крышку. Чемодан был битком набит письмами в конвертах с марками. На некоторых конвертах остались следы от перевязывавшей их некогда верёвки или ленточки. Видимо, письма были в своё время рассортированы по пачкам и перевязаны и только недавно их все свалили в этот старый чемодан.
Мальчик взял лежащий сверху конверт, внимательно осмотрел его и вскрикнул:
— С ума сойти! Гляди!
— А что я тебе говорю? — отозвалась сестра. — На это письмо я с самого начала наткнулась. Дедушка наверняка скажет — «чрезвычайно ценный экземпляр». И в хорошем состоянии. Вот только не знаю, как лучше поступить, — оставить его на конверте или вырезать с кусочком конверта. Ведь я же обещала той женщине письма сжечь.
— Письма, но не конверты! — возразил брат.
— О конвертах я не спросила.
— Вот и хорошо! Надо же, первый раз вижу эти марки не в кляссере, а на обычном письме. Я побежал за каталогом.
Осторожно положив конверт на стол, мальчик выбежал из комнаты, а Яночка взяла конверт и принялась любоваться марками. Их было три, портреты Траугутта, Костюшко и Домбровского, первая послевоенная серия, первая серия Народной Польши. Кроме того, на конверте стоял штамп «Заказное письмо» и штемпель с датой. Письмо было отправлено 9 ноября 1944 года из Люблина в Красник. Эти марки были им с Павликом хорошо знакомы, они неоднократно рассматривали их в каталоге. Есть эти марки и в дедушкиной коллекции, но о том, чтобы обнаружить их на обычном конверте, нельзя было и мечтать. Сокровище невероятное!
— Дедушка сказал, что в сорок четвёртом году заказное письмо стоило злотый пятьдесят грошей, — сообщил вернувшийся с каталогом Павлик. — А этот налепил на злотый семьдесят. Богач какой-то!
— Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать дедушке, что мы нашли чемодан с марками? — насторожилась Яночка. — Ведь мы же договорились, скажем потом, когда разберём, и вместе с Медянко.
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся брат. — О чемодане я ему ничего не сказал, просто из любознательности поинтересовался, сколько стоило отправить заказное письмо в сорок четвёртом году. А ты сразу… Гляди, а это! Спятить можно, выбросить такое богатство! Ты говорила, та баба собиралась выбросить письма в мусорный бак?
— Хуже, она собиралась сначала их сжечь! — с возмущением отозвалась сестра. — Хорошо, печки у неё под рукой не оказалось.
— Ненормальная! Ну так что, вырезаем?
— Простые вырезаем, а если интересные надпечатки и штемпели, оставляем вместе с конвертами.
И дети принялись за работу. Сидя на полу в комнате Павлика, они методично просматривали конверт за конвертом, опорожняя чемодан. Чемодан сразу же по прибытии был отнесён в комнату Павлика, а не Яночкину. Сделано это было с умыслом. Дело в том, что в комнате девочки поддерживался относительный порядок, у мальчишки же царил полный хаос. Пани Кристина пыталась было наводить в ней порядок, но когда оказывалось, что выброшенный ею хлам как раз и представлял самую большую ценность для сына, мама оставила попытки прибраться в комнате Павлика и махнула на неё рукой. Поскольку выбрасывать что-либо ей было категорически запрещено, значит, поддерживать чистоту было невозможно, и пани Кристина просто избегала заглядывать в комнату сына, чтобы лишний раз не расстраиваться. Тут старый чемодан оказался как бы в своей стихии, а в комнате Яночки он бы непременно бросался в глаза.
Самые интересные марки попались на самых первых конвертах. Больше таких ценных экземпляров не попадалось, но и не очень ценные представляли немалый интерес для коллекционеров. Правда, большинство марок были стандартными, напечатанными массовыми тиражами. Конверты с ними сваливали в большую кучу. Попалось несколько иностранных марок, их сложили отдельно, чтобы проверить потом — не хотелось снова бежать к дедушке за j«r»kncnl.
— Если я сейчас потребую у него все каталоги, он сразу догадается, что у нас что-то есть, — вслух рассуждал Павлик, — и наш номер с Медянко не пройдёт.
На самом дне обнаружился небольшой кляссер, битком набитый марками. На первый взгляд, они не представляли особой ценности. Это были в основном иностранные марки, небрежно засунутые в прозрачные карманчики кляссера, иногда по несколько штук сразу. Большинство из них были американские, австрийские, французские, некоторые из экзотических стран. Все гашёные, отклеенные от конвертов. С ними надо разбираться отдельно, с лупой. Этими марками решили заняться позже.
— Я ещё могу понять, когда выбрасывают ненужные письма, — рассуждал оскорблённый в лучших своих чувствах Павлик. — Но выбросить на помойку кляссер! Это уже никак в голове не укладывается.
— Может, кляссера она не видела, — пыталась оправдать незнакомую женщину Яночка. — Или вообще не слышала о них. Жаль, мы не знаем, где она живёт, может, у неё ещё есть письма?
— А разве не у той помойки? — удивился Павлик.
— Нет, в доме недалеко от помойки жила её покойная тётя, — пояснила Яночка, — а сама она живёт где-то далеко. Она ещё жаловалась.
— А тётя где жила, не знаешь?
— Нет, — вздохнула Яночка. — Там вокруг помойки несколько домов, я даже не знаю, из какого дома она вышла. Не смотрела, шла себе, а эта женщина меня обогнала. И Хабр её не обнюхал, я его не просила, не подумала, что пригодится.
— Не повезло! — огорчился Павлик. — Не знаю, не знаю, может, на ту помойку имеет смысл каждый день наведываться…
У Яночки затекла правая нога от сидения на корточках. Сменив положение, девочка с грустью сказала:
— Вот и мы с тобой, как несчастный Зютек, примемся рыться в мусорных баках. И не исключено, что на той самой помойке когда-нибудь столкнёмся с ним нос к носу. Он ведь занимается этим систематически, продуманно, а я просто случайно на письма наткнулась. Завтра сожжём в саду на костре ненужные письма и чемодан, а сейчас пошли к дедушке вот с этой кучкой.
— Погоди, я сгребу конверты в ящик из-под обуви.
Но тут в дверь заглянула мама.
— Мои дорогие, — сказала она, — не хотела вам мешать, но разрешите напомнить — рабочий день давно закончился. Сейчас двадцать два часа пять минут. Мы уговаривались, что в двадцать два, без напоминаний… Мне продолжать?
— С ума сойти! — удивился Павлик, вытряхивая из обувной коробки какие-то железки. — Я был уверен, сейчас не больше восьми.
— Не надо продолжать, — вздохнула Яночка. — Кончили.
И когда мама ушла, сказала брату:
— Ничего не поделаешь, разговор с дедушкой переносится на завтра.
— Дедуля, — вкрадчиво произнесла Яночка, когда они с братом вошли к дедушке, — тут у нас немного кое-чего так себе, а немного очень даже ничего. Мы хотели показать тебе…
— ..и спросить, которые ничего — вырезать или прямо с конвертами оставить? — докончил Павлик, водружая на дедушкин стол свою обувную коробку, наполненную марками и конвертами. — Ты что хочешь посмотреть сначала — плохие или хорошие? — поинтересовалась внучка.
— Предпочитаю хорошие оставить на десерт, — ответил дедушка и потянулся за своей трубкой.
В коробке сверху лежали иностранные марки и кляссер. Очень непрезентабельно он выглядел, старенький, потрёпанный. Яночка с Павликом оценили все эти иностранные марки как самую неинтересную часть находки. Ond ней шли отечественные, польские марки, начиная с последних и кончая самыми старыми. Конверт с наиболее ценными на взгляд детей тремя маркамипортретами они сунули на самое дно.
Дедушка начал с кляссера. Не торопясь взял его из коробки, не торопясь раскурил трубку, не торопясь раскрыл — и замер. Потом бросил трубку, лихорадочно схватил лупу и принялся рассматривать сквозь неё какую-то марку. Внуки наблюдали за ним с растущим беспокойством.
— Ты говоришь — с марками? — удивилась женщина. — В самом деле, а я и не заметила. А почему ты сказала о марках? Интересуешься ими?
— Да, — подтвердила Яночка. — И мой брат тоже.
Женщина, пожав плечами, не очень уверенно произнесла:
— Можешь их себе взять, если хочешь. Только вот не знаю, как ты это сделаешь, чемодан ведь совсем развалился. И насорила я тут…
— Не беспокойтесь, — быстро сказала Яночка. — Я здесь все приберу. Тряпьё можно выбросить все?
— Да, все. Спасибо тебе большое, девочка. Я привожу в порядок квартиру тёти. Она давно умерла, а у меня никак руки не доходят, далеко сюда ездить, но постепенно я выбрасываю разный хлам. Вот сегодня письмами занялась и этими старыми тряпками. Знаешь, девочка, — неуверенно произнесла незнакомка, — мне бы.., мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь читал эти письма. Тёте бы не понравилось…
— Их никто и не будет читать, проше пани, обещаю вам это! — горячо заверила незнакомку Яночка. — Нам нужны только марки. А если пожелаете, отклеив марки, я потом ваши письма могу лично сжечь. Или на костре у нас в саду, или в печке. В нашем доме в подвале есть печка, там в котле нагревается вода для батарей.
— Что ты говоришь! Я бы очень хотела. Так ты обещаешь мне их сжечь?
— Обещаю и сделаю!
Наконец женщина распрощалась и ушла. Яночка глядела ей вослед и задумчиво покачивала головой. Совершенно непонятный человек! Вроде бы безнадёжно глупая, ведь выбросила конверты со старыми марками, и в то же время несомненно умна, раз сразу поняла, что Яночке можно поверить. И симпатичная. И очень порядочная, вон как беспокоилась, как бы кто не прочёл писем её давно умершей тёти.
Хабр ткнулся мокрым носом в колено хозяйки и заставил её вернуться к практическим вопросам. Что же делать с этой кучей писем? Отлетевшую крышку можно приладить к старому чемодану, но запереть-то его все равно нельзя. Хорошо бы связать, да где взять верёвку? Как всегда в трудную минуту, девочка обратилась за помощью к своему другу. «Пёсик, помоги, посоветуй!» И друг не подвёл. Одного взгляда на собаку хватило. Яночка вспомнила — ведь у неё же с собой поводок. Всегда, выходя из дому с Хабром, Яночка забирала и поводок. Не для того, разумеется, чтобы вести на нем пса. О таком и подумать было глупо, да и не обидела бы она Хабра даже мысленно таким постыдным предположением. Поводок брался с собой на всякий случай. Мало ли что, вдруг кто-нибудь прицепится… И вот поводок пригодился, роль верёвки он сыграл просто блестяще! Преодолев брезгливость, Яночка собрала и бросила в мусорный контейнер некоторые рассыпанные незнакомой женщиной бумаги и какие-то старые тряпки, затолкала вывалившиеся письма обратно в чемодан, прижала их отлетевшей крышкой и крепко перевязала собачьим поводком. Проблема — как убить время — разрешилась сама собой. Вряд ли стоило ходить по магазинам со старым чемоданом, который Яночка крепко держала в объятиях. Впрочем, общение с женщиной и упаковка писем тоже отняли довольно много времени. Решено, с этой тяжестью Яночка посидит тут, на скверике, а ждать Павлика в условленном месте будет Хабр.
Предводительствуемый Хабром, Павлик появился без четверти семь.
— Теперь я знаю, где он живёт! — ещё издали с торжеством выкрикивал Павлик. — И знаю, где…
— Погоди! — перебила его сестра. — Обо всем подробно расскажешь мне по дороге, а сейчас нам нужна верёвка. Есть у тебя верёвка?
— Есть, а зачем? Что это у тебя такое?
— Пока не знаю, может — сокровище, а может — просто мусор. Это письма с марками.
— Что?!
— Письма в конвертах с марками. Одна женщина выбрасывала их на помойку, а я у неё забрала.
— Как это? Целый чемодан писем? — недоверчиво спросил брат.
— Как видишь. И его надо довезти до дома, а для этого нам ещё требуется верёвка, одним поводком не обойдёмся.
Озадаченный Павлик вытащил из кармана скомканную верёвку. Её не хватило для того, чтобы разваливающийся на части чемодан перевязать вдоль и поперёк. Пришлось сделать из неё крепкую петлю, охватившую один конец чемодана, в то время как поводок крепко оплёл другой. Получалось, что чемодан можно нести только вдвоём, горизонтально. Тяжеловато… Дети стали думать, не взять ли такси.
— Дорого! — заметил Павлик.
— Дедушка бы оплатил, — неуверенно предположила Яночка.
Неуверенно не потому, что сомневалась в дедушкиной щедрости. Нет, ради чемодана с письмами старый филателист заплатил бы за десять такси, но тогда ему придётся отдать письма, а детям так хотелось самим заняться ими.
Дедушка Яночки и Павлика собирал марки всю свою сознательную жизнь, как он сам говорил — с пятилетнего возраста, и был крупнейшим в стране авторитетом в филателии. Долгие годы он состоял экспертом в Польском филателистическом обществе. Своим благородным хобби дедушка заразил всех внуков. Сначала старшего — Рафала, а потом и Павлика с Яночкой, которые с прошлого года серьёзно увлеклись марками.
От такси решили отказаться. С трудом влезли в автобус вместе с собакой и своей неудобной ношей. Только там Павлик начал рассказывать о своих достижениях:
— Правильно я думал, Зютек и в самом деле живёт на Селецкой. И прямо рядом со Стефеком.
— Каким ещё Стефеком?
— Да это мой приятель, я же тебе говорил. И представляешь, его старший брат учится с этим самым Зютеком в одной школе и в одном классе! Так что завтра я все буду знать о нем, велел Стефеку поприжать брата.
— Так зачем же это Зютек отсюда поехал на автобусе куда-то?
— Я как раз собираюсь тебе сказать, а ты все перебиваешь! Поехал он на Проспект Вызволеня к одному типу, которого зовут Зиновий Файксат.
— Как?!
— Зиновий Файксат, чтоб мне лопнуть на этом месте! Так его зовут, я не выдумал. Поехал, значит, прямо с почты к этому самому Зиновию и проторчал у него все это время. А потом вернулся сюда, по дороге никуда не заходил.
— И ты не знаешь, чем они там занимались?
— Понятия не имею. Вообще-то я пытался под дверью подслушать, так ничего не было слышно. Или дом какой-то на редкость крепкий, или ещё что, но ничего не было слышно. Только когда Зютек уже уходил и этот самый Файксат выпускал его из двери, так сказал ему вслед:
«Гляди не забудь о Бонифация». А Зютек на это:
«Добре, не забуду». И все. И больше ничего.
— Давай-ка проталкиваться к двери, нам скоро выходить, — сказала Яночка. — Надо же, не хватало нам ещё и Бонифация какого-то… А за G~rejnl придётся последить, никуда не денешься, подозрительно все это. Да, пока не забыла. Писем из чемодана читать нельзя, я этой женщине обещала, гляди, чтоб как-нибудь случайно не прочёл…
* * *
Квартира приятеля Павлика на Селёдкой улице оказалась чрезвычайно интересной. Мальчик провёл там несколько часов и не заметил, как пролетело время. Состояла она теоретически из четырех комнат, но из них только три более-менее соответствовали принятым нормативам. Четвёртая, так называемая комната Стефека, со всей своей мебелью свободно поместилась бы в купе железнодорожного вагона. Мебель — кровать, столик и стул — вполне позволяла, например, обитателю конурки раздеться, но вот сесть на стул можно было, только предварительно вытащив его в коридорчик, чтобы потом, войдя, втащить его за собой. Зато, если стул оставить в коридоре, свободного места вполне хватало для занятий гимнастикой.Итак, в этой квартире Павлик очень продуктивно провёл время, придя сюда с приятелем прямо из школы. Сначала они упражнялись с гантелями, потому что приятель, Стефек, увлекался ими не меньше Павлика. Потом друзья, немного передохнув после изматывающих упражнений, дружно вцепились в вернувшегося домой старшего брата Стефека — Збигнева, или Збиню, как все его называли.
— Так этот Збиня, представь себе, собирает брелочки! — возбуждённо рассказывал Павлик сестре после ужина, когда они остались одни. — Знаешь, у него классная коллекция! Нечто потрясающее, я такого никогда не видел! Полный отпад! Один из Сибири, там каторжники вручную делали из кандалов, абы как скручено. Потом один болгарский в виде фонарика и огонёк внутри горит! А уж о рекламных, тех, что западные фирмы делают, и говорить нечего, есть все до одного! И светящиеся с батарейками, и такие, что его нажмёшь, а он пищит, и вообще всевозможные, со всего света! Чистый музей, оторваться нельзя! За неделю всего не осмотришь. Збиня трясётся над своими брелочками не знаю как, в руки не даёт, у него прямо бзик на почве коллекции. А все остальное ему до фени. О Зютеке со мной не хотел говорить, только когда я ему пообещал алжирский брелочек — согласился. Алжирского у него нет. Придётся написать отцу, пусть в лепёшку разобьётся, а брелочек из Алжира пришлёт!
Внимательно слушавшая Яночка одобрительно кивнула головой.
— Правильно, напишем папе, пусть пришлёт на всякий случай два.
— Верно, два или даже сразу три! Правда, не уверен я, что в Алжире есть брелочки, мне они как-то не попадались на глаза, когда мы с тобой ездили к отцу, но ведь должны быть!
— Обязательно должны! — подтвердила сестра. — Впрочем, я сама видела.
— Где? В какой-нибудь лавчонке?
— Нет, в том самом роскошном магазине в Оране, помнишь, мама с арабом откладывали безделушки, которые маме понравились, а отец ворчал, что она его разорит. Из-за одного брелочка не разорится! Да я уверена, на уличных лотках тоже были, только мы с тобой внимания не обращали. Да и не обязательно ведь покупать настоящий брелок. Пусть купит какую-нибудь медную финтифлюшку, мы её прицепим к металлическому колечку и скажем, что это типичный алжирский брелок.
— Здорово! — обрадовался Павлик. — Напишем отцу, пусть пришлёт нам побольше арабских финтифлюшек, а мы с тобой понаделаем здесь сколько угодно брелочков! Вот Збиня обрадуется! Знаешь, какой он на брелоки падкий? За них все нам о Зютеке выложит.
— Мне тоже хочется посмотреть! — сказала сестра. — Ты так расписывал! Возьми меня с собой, когда в следующий раз пойдёшь к Стефеку, я тоже хочу увидеть коллекцию.
— Да хоть завтра!
— Нет уж, только после того, как мы что-нибудь получим от папы. Возьму брелочек, приду к этому твоему Збине и не отдам, пока всего не покажет. Я ведь тебя знаю, ты обязательно продешевишь. Признавайся, что ты ещё ему наобещал?
— Как ты догадалась? — удивился Павлик. — Я и в самом деле обещал. С ним по-другому нельзя, видела бы ты, какой он жадный! Сначала вообще не желал со мной говорить, пока Стефек чуть ли не на кресте поклялся, что у меня отец действительно сейчас в Алжире и мы с тобой тоже там были. И заставил меня пообещать, что в следующий раз я ему принесу показать розу пустыни и нашего засушенного скорпиона.
— Ничего себе! — фыркнула Яночка. — Не слишком ли много за то, чтобы увидеть коллекцию?
— Не только! Стал бы я через весь город со скорпионом тащиться из-за какой-то коллекции! Ты меня идиотом считаешь, что ли? Этот Збиня для нас просто клад, говорю тебе!
И Павлик извлёк из кармана небольшой блокнот, весь помятый и потрёпанный. Сестра с интересом следила за ним.
— Я тогда оказался прав, Збиня с Зютеком учатся в одном классе, — начал рассказывать Павлик, перелистывая блокнот. — Минутку, где-то здесь я записал.., где-то записал.. Збиня все о Зютеке знает. Где же я записал? Он такое сказал, такое! Где же я записал?
— Ну! — нетерпеливо погоняла сестра.
— Минутку, сейчас отыщу, я уже стал записывать, потому что этот Зютек, ты не поверишь, оказывается, тоже коллекционер, только он собирает марки!
Яночка была потрясена.
— Вот это да!
— Представляешь? Я, дурак, и сам мог бы догадаться, ведь видел же его в клубе филателистов, но мне и в голову не пришло. Может, его знает дедушка или Рафал… Где же я записал?
— Да рассказывай пока без записи! — не выдержала Яночка.
— Ладно, без записи… Погоди, кажется, нашёл. Нет, это о гантелях. Так вот, Збиня знает, что Зютек интересуется марками, потому что у всех знакомых их клянчит, у Збини тоже клянчил и обменивал их на брелочки. Какие-то классные брелочки достал, неизвестно откуда, Збиня хвастался. И ещё Збиня так понял, что марками он занимается не сам по себе, а с кем-то ещё. Он не очень откровенничал со Збиней, но Збиня парень с головой и сам кое о чем догадался. Он считает, по маркам Зютек работает на подхвате у какого-то типа… Ага, вот, нашёл! Я записал, этого типа зовут Медянко. Помнилось мне, что-то металлическое. И этот Медянко жутко важная шишка, у него своя рука… А где рука, Збиня не сказал. Или темнит, или сам не знает. Может, на почте, может, в Обществе филателистов, я не знаю, во всяком случае он имеет доступ к пробным оттискам марок, и к бракованным экземплярам, и к прочему такому…
— Дедушка должен знать о таких вещах.
— Может, и знает, спросим. Погоди, это ещё не все. Зютек связан ещё с одним типом, который, говорит Збиня, живёт где-то на Проспекте Вызволеня, только Збиня не знает, кто это такой.
— Зато мы знаем, Файксат. А Медянко где живёт?
— Этого Збиня не знает. Зато, слушай, он мне такое сказал! Отказывается, его дружок Зютек вечно роется в некрологах, в газетах его интересуют только некрологи, ничего другого он не читает. И Збиня уверен: со своими дружками занимается имуществом покойников!
— А мы с тобой теперь знаем, что из имущества покойников его интересуют марки, — подытожила Яночка. — Это их он ищет, роясь по помойкам. Думает, наследники выбросили. Дурак.
— Почему же дурак? — возразил Павлик. — Ведь выбрасывают же. Вот доказательство.
И мальчик махнул блокнотом на лежащий под Яночкиным столом старый фанерный чемодан с письмами.
Сестра презрительно пожала плечами.
— Ничего себе доказательство! Прочитает некролог, узнает, кто недавно умер, и мчится покопаться в близлежащей помойке! Просто гениально! Ведь вот эти письма выбросили только вчера, а по словам той женщины, её тётка умерла уже давно. У неё все руки не доходили навести порядок, слишком уж трудоёмкое это дело. А ты говоришь… Кто наводит порядок с покойником в доме? Сначала надо его похоронить, потом устроить onlhmjh, а уж уборкой занимаются только спустя какое-то время. Порыться в мусоре имеет смысл, ничего не скажу, но ведь не сразу же!
— Ты права, — согласился покладистый брат. — Вот ведь он роется, а чемодан достался нам! Но сдаётся мне, не в этом дело…
— А в чем же?
— Збиня темнил, может, и сам толком не знает, вот и ничего членораздельного не сказал. Если бы речь шла о брелочках, тогда, уверен, уж он бы знал все досконально, марки его не колышат. Но намекнул, что помойки — по ходу дела, главное же для Зютека — познакомиться с наследниками.
— Покойника?
— Угу. Вроде бы знакомится и разузнает, был ли покойник филателистом, не осталось ли после него марок. Но Збиня только намекнул, прямо ничего не сказал. Вот и нужен алжирский брелок. Мне сдаётся, что с родственниками умерших Зютек может знакомиться вовсе не из-за марок. Может, парень хочет просто подработать, а у тех всегда найдётся работа, всегда из квартир выносят какие-то вещи, так вот, может, для уборки и выноса тяжестей? Ты как думаешь? Потому он и выискивает адреса недавно умерших людей, торопится, чтобы без него не выбросили.
Яночка кивнула, соглашаясь с братом.
— Очень может быть. Или по дешёвке скупает вещи, возможно старые книги. Или макулатуру собирает. Но кажется мне, что только делает вид, будто старьё покупает, а на самом деле его интересуют марки! И все равно дурак, ни о старьё, ни о марках никто не станет с ним говорить, пока не похоронит покойника.
— Я вот ещё о чем подумал, — неуверенно начал Павлик. — Збиня сказал, что Зютек ради марок пойдёт на все, я и подумал, может, он проверяет, вдруг квартира пустая, тогда он.., того…
— Думаешь, заберётся и марки свистнет? Сомнительно.
— Очень свободно! Збиня сказал — он бы не удивился.
— А как он может узнать, что квартира стоит пустая?
— Откуда мне знать? Наверное, по-разному. И в дверь звонит, и по телефону, и соседей расспрашивает, и по вечерам смотрит, не горит ли свет в окнах.
— А телефон у него есть?
— У кого?
— У Зютека.
— Нет.
— В таком случае надо узнать, есть ли телефон у Файксата, — сказала догадливая Яночка. — Если есть, тогда ясно, зачем прямо с почты Зютек мчится к нему. Раз у них шайка, он звонит от Файксата.
— Знаешь, очень может быть! Или сам Файксат звонит. Он может звонить и ночью, и на рассвете.
— А при чем тут Бонифаций? — вдруг вспомнила Яночка. — Збиня ничего о нем не говорил?
— Какой ещё Бонифаций?
— Ну как же, ты сам мне говорил — Файксат велел Зютеку не забывать о Бонифации.
— А, вспомнил. Нет, ни о каком Бонифации Збиня не упоминал. Может, Медянко зовут Бонифацием? Надо спросить дедушку.
И мальчик бросился к двери. Сестра удержала его:
— Нет, погоди. Нечего дедушку беспокоить из-за одного Медянки. Кроме Медянки надо иметь за душой ещё кое-что. И действовать дипломатично.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну как ты не понимаешь? Ведь мы столкнулись явно с подозрительной историей, и, если этот самый Медянко тип подозрительный, дедушка нам ничего не скажет. Вспомни все его рассуждения о том, что надо оберегать детские души от морального разложения.
— Ещё бы! — перебил Павлик. — Сколько раз заливал!
— Ну вот, значит, надо найти к дедушке подход, — продолжала рассудительная сестра. — Вот с этим пойдём! — махнула она на чемодан с письмами. — Я кое-какие просмотрела, по-моему, там есть чрезвычайно ценные экземпляры. Вот с ними мы и пойдём к дедушке, а Медянко всплывёт q»l собой, попутно.
Настало время заняться чемоданом вплотную. Павлик извлёк его из-под стола и откинул оторванную фанерную крышку. Чемодан был битком набит письмами в конвертах с марками. На некоторых конвертах остались следы от перевязывавшей их некогда верёвки или ленточки. Видимо, письма были в своё время рассортированы по пачкам и перевязаны и только недавно их все свалили в этот старый чемодан.
Мальчик взял лежащий сверху конверт, внимательно осмотрел его и вскрикнул:
— С ума сойти! Гляди!
— А что я тебе говорю? — отозвалась сестра. — На это письмо я с самого начала наткнулась. Дедушка наверняка скажет — «чрезвычайно ценный экземпляр». И в хорошем состоянии. Вот только не знаю, как лучше поступить, — оставить его на конверте или вырезать с кусочком конверта. Ведь я же обещала той женщине письма сжечь.
— Письма, но не конверты! — возразил брат.
— О конвертах я не спросила.
— Вот и хорошо! Надо же, первый раз вижу эти марки не в кляссере, а на обычном письме. Я побежал за каталогом.
Осторожно положив конверт на стол, мальчик выбежал из комнаты, а Яночка взяла конверт и принялась любоваться марками. Их было три, портреты Траугутта, Костюшко и Домбровского, первая послевоенная серия, первая серия Народной Польши. Кроме того, на конверте стоял штамп «Заказное письмо» и штемпель с датой. Письмо было отправлено 9 ноября 1944 года из Люблина в Красник. Эти марки были им с Павликом хорошо знакомы, они неоднократно рассматривали их в каталоге. Есть эти марки и в дедушкиной коллекции, но о том, чтобы обнаружить их на обычном конверте, нельзя было и мечтать. Сокровище невероятное!
— Дедушка сказал, что в сорок четвёртом году заказное письмо стоило злотый пятьдесят грошей, — сообщил вернувшийся с каталогом Павлик. — А этот налепил на злотый семьдесят. Богач какой-то!
— Надеюсь, у тебя хватило ума не сказать дедушке, что мы нашли чемодан с марками? — насторожилась Яночка. — Ведь мы же договорились, скажем потом, когда разберём, и вместе с Медянко.
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся брат. — О чемодане я ему ничего не сказал, просто из любознательности поинтересовался, сколько стоило отправить заказное письмо в сорок четвёртом году. А ты сразу… Гляди, а это! Спятить можно, выбросить такое богатство! Ты говорила, та баба собиралась выбросить письма в мусорный бак?
— Хуже, она собиралась сначала их сжечь! — с возмущением отозвалась сестра. — Хорошо, печки у неё под рукой не оказалось.
— Ненормальная! Ну так что, вырезаем?
— Простые вырезаем, а если интересные надпечатки и штемпели, оставляем вместе с конвертами.
И дети принялись за работу. Сидя на полу в комнате Павлика, они методично просматривали конверт за конвертом, опорожняя чемодан. Чемодан сразу же по прибытии был отнесён в комнату Павлика, а не Яночкину. Сделано это было с умыслом. Дело в том, что в комнате девочки поддерживался относительный порядок, у мальчишки же царил полный хаос. Пани Кристина пыталась было наводить в ней порядок, но когда оказывалось, что выброшенный ею хлам как раз и представлял самую большую ценность для сына, мама оставила попытки прибраться в комнате Павлика и махнула на неё рукой. Поскольку выбрасывать что-либо ей было категорически запрещено, значит, поддерживать чистоту было невозможно, и пани Кристина просто избегала заглядывать в комнату сына, чтобы лишний раз не расстраиваться. Тут старый чемодан оказался как бы в своей стихии, а в комнате Яночки он бы непременно бросался в глаза.
Самые интересные марки попались на самых первых конвертах. Больше таких ценных экземпляров не попадалось, но и не очень ценные представляли немалый интерес для коллекционеров. Правда, большинство марок были стандартными, напечатанными массовыми тиражами. Конверты с ними сваливали в большую кучу. Попалось несколько иностранных марок, их сложили отдельно, чтобы проверить потом — не хотелось снова бежать к дедушке за j«r»kncnl.
— Если я сейчас потребую у него все каталоги, он сразу догадается, что у нас что-то есть, — вслух рассуждал Павлик, — и наш номер с Медянко не пройдёт.
На самом дне обнаружился небольшой кляссер, битком набитый марками. На первый взгляд, они не представляли особой ценности. Это были в основном иностранные марки, небрежно засунутые в прозрачные карманчики кляссера, иногда по несколько штук сразу. Большинство из них были американские, австрийские, французские, некоторые из экзотических стран. Все гашёные, отклеенные от конвертов. С ними надо разбираться отдельно, с лупой. Этими марками решили заняться позже.
— Я ещё могу понять, когда выбрасывают ненужные письма, — рассуждал оскорблённый в лучших своих чувствах Павлик. — Но выбросить на помойку кляссер! Это уже никак в голове не укладывается.
— Может, кляссера она не видела, — пыталась оправдать незнакомую женщину Яночка. — Или вообще не слышала о них. Жаль, мы не знаем, где она живёт, может, у неё ещё есть письма?
— А разве не у той помойки? — удивился Павлик.
— Нет, в доме недалеко от помойки жила её покойная тётя, — пояснила Яночка, — а сама она живёт где-то далеко. Она ещё жаловалась.
— А тётя где жила, не знаешь?
— Нет, — вздохнула Яночка. — Там вокруг помойки несколько домов, я даже не знаю, из какого дома она вышла. Не смотрела, шла себе, а эта женщина меня обогнала. И Хабр её не обнюхал, я его не просила, не подумала, что пригодится.
— Не повезло! — огорчился Павлик. — Не знаю, не знаю, может, на ту помойку имеет смысл каждый день наведываться…
У Яночки затекла правая нога от сидения на корточках. Сменив положение, девочка с грустью сказала:
— Вот и мы с тобой, как несчастный Зютек, примемся рыться в мусорных баках. И не исключено, что на той самой помойке когда-нибудь столкнёмся с ним нос к носу. Он ведь занимается этим систематически, продуманно, а я просто случайно на письма наткнулась. Завтра сожжём в саду на костре ненужные письма и чемодан, а сейчас пошли к дедушке вот с этой кучкой.
— Погоди, я сгребу конверты в ящик из-под обуви.
Но тут в дверь заглянула мама.
— Мои дорогие, — сказала она, — не хотела вам мешать, но разрешите напомнить — рабочий день давно закончился. Сейчас двадцать два часа пять минут. Мы уговаривались, что в двадцать два, без напоминаний… Мне продолжать?
— С ума сойти! — удивился Павлик, вытряхивая из обувной коробки какие-то железки. — Я был уверен, сейчас не больше восьми.
— Не надо продолжать, — вздохнула Яночка. — Кончили.
И когда мама ушла, сказала брату:
— Ничего не поделаешь, разговор с дедушкой переносится на завтра.
* * *
Дедушка с бабушкой занимали в большом доме Хабровичей две комнаты на втором этаже. В одной из них бабушка сидела за телевизором, в другой дедушка за столом занимался тем, чем и положено — марками.— Дедуля, — вкрадчиво произнесла Яночка, когда они с братом вошли к дедушке, — тут у нас немного кое-чего так себе, а немного очень даже ничего. Мы хотели показать тебе…
— ..и спросить, которые ничего — вырезать или прямо с конвертами оставить? — докончил Павлик, водружая на дедушкин стол свою обувную коробку, наполненную марками и конвертами. — Ты что хочешь посмотреть сначала — плохие или хорошие? — поинтересовалась внучка.
— Предпочитаю хорошие оставить на десерт, — ответил дедушка и потянулся за своей трубкой.
В коробке сверху лежали иностранные марки и кляссер. Очень непрезентабельно он выглядел, старенький, потрёпанный. Яночка с Павликом оценили все эти иностранные марки как самую неинтересную часть находки. Ond ней шли отечественные, польские марки, начиная с последних и кончая самыми старыми. Конверт с наиболее ценными на взгляд детей тремя маркамипортретами они сунули на самое дно.
Дедушка начал с кляссера. Не торопясь взял его из коробки, не торопясь раскурил трубку, не торопясь раскрыл — и замер. Потом бросил трубку, лихорадочно схватил лупу и принялся рассматривать сквозь неё какую-то марку. Внуки наблюдали за ним с растущим беспокойством.