Так что же получается? Я тоже вроде теперь знаю слишком много. Если всесильная госбезопасность интересовалась Алицией, что вполне вероятно, то заинтересуется теперь и мною. Я бы и сама заинтересовалась. Чур меня, ещё накличу беду! Кто бы Алицию ни убил, кто бы ни приложил к этому руку, сейчас он, конечно, сориентировался, что я знаю слишком много. Может статься, что все, кто тут замешан, даже преувеличивают мою осведомлённость. Мне же любой интерес к моей скромной особе совсем ни к чему. Кровавая схватка всяких там разведок, а на поле битвы очередная невинная жертва, сначала Алиция, потом я… Завидная перспектива!
Но выйти сухой из воды будет нелегко, тут ведь ещё путается под ногами этот урод с перебитым носом…
Так что в итоге мне остаётся? Только одно: заставить всех поверить, что я ничегошеньки не знаю!
Значит, так. Я дурёха, тупица, башка мякинная, выжившая из ума идиотка и кто там ещё, ничего не знаю, не видела, не слышала. И вообще не понимаю, чего от меня хотят. А теперь подведём итоги и сделаем практические выводы.
Алицию убили. Таков главный факт, не подлежащий сомнению. Завещание, нацарапанное на стене, требует моей поездки в Копенгаген на розыски конверта. Понятия не имею, что в нем, может, сведения об убийце, а может, что-то такое, что она хотела кому-то передать, — помнится, она ведь сама об этом упоминала. Пока остаётся только гадать, выясню на месте. Но когда ещё я туда доберусь, надо бы, не теряя времени, кое в чем и здесь разобраться.
В дверной косяк был встроен микрофон. Дело пустячное, тут особого ума не надо. Взяли и установили такую штуковину во время ремонта квартиры. Не дежурила же она все время у маляров за спиной. Под планкой должен быть след проводки, и надо бы планку отодрать, чтобы проверить, куда он ведёт. Может статься, что использовался не магнитофон, а радиосвязь, ведь не любители же участвовали в преступлении. В косяке был передатчик, а приёмник ничего не стоит пристроить где угодно, хотя бы в автомобиле. А там уж, если хочешь, и на плёнку себе записывай. Наверняка замешан кто-нибудь из шабашников, маляр либо подручный, нужно выяснить. Интересно, как?
О том, что у неё кое-что есть, она сказала мне на лестнице. Убийца этого не слышал. Явился к ней в гости, с какой-то целью напугал — и ушёл. Не нравятся мне эти свечи. Ох как не нравятся!..
Похоже, горели они часа три. Так прикинем… Я ушла от неё в девять с минутами. Она позвонила мне в двадцать минут второго. Итого четыре часа. За сколько времени она могла нацарапать надпись? Скажем, за четверть часа, на штукатурке это быстро сделаешь, но ведь надо прежде обдумать. И не бросилась же она к стене сразу, лишь только гость вышел, значит, кладём на все про все полчаса. Нет, при госте так раскромсать свечи ей бы не хватило времени, это точно. Разве что над ними потом, после звонка, потрудились.
Смерть наступила, по заключению врача, самое позднее в три часа. Итого от звонка до убийства имеем один час сорок минут. Меньше, она ведь успела заснуть. Но даже если на все действо со свечами оставалось лишь полчаса, не исключено, что это её рук дело… как не исключено и другое — сделал это убийца. А мне позарез надо знать точно, я ведь даже не представляю, какой величины та штуковина, которую Алиция хотела им отдать. Спрячешь ли её, допустим, в свече? Кстати, этому типу такая мысль тоже могла прийти в голову…
Пока я прикидывала, что ему могло прийти в голову, а что нет, что он знал, а чего не знал, что было в свечах на том месте, где полагалось быть обыкновенному фитилю, у меня ум за разум зашёл. Я решила отключиться от свечной тематики, а то, не дай Бог, увязнешь в комбинациях с раскромсанными огарками до конца бренных своих дней. Отключилась я на мысли, что свечи могут означать даже больше, чем я предполагаю. А именно: к Алиции приходил кто-то из близких знакомых, таких, кого потчуют кофейком и привечают по-старосветски, со свечами, — словом, кто-то, перед кем она притворялась, что ничегошеньки не знает, хотя этот кто-то был из тех людей, о которых она знала чересчур много. Близкий знакомый! Так может, и я его знаю?..
Гость посидел, напугал её, подмешал снотворного во что-то, что она непременно должна была съесть или выпить, и убрался к чёртовой матери. Потом, когда она уже спала, вернулся, вытащил микрофон, прочёл написанное на стене и сполоснул чашку, из которой пил. Ну конечно, как же до меня не дошло сразу — он вымыл чашку, чтобы не оставлять следов своего визита! Стало быть, одна я знаю, что он побывал там дважды, майор может лишь строить догадки по свечам. О Боже, отделаюсь ли я наконец от этих огарков?
Ну да, гость сполоснул чашку — предположим, ни к чему больше он не прикасался, — и только после надел перчатки, ведь не в перчатках же он возился с посудой.
Неплохо… Кажется, ход событий я нащупала правильно. Иначе быть не могло. Но это пока что капля в море.
За ней по пятам ходили, ездили. Кто? Да очень просто — либо те, либо другие. И те и другие интересовались, с кем Алиция встречается, с кем разговаривает и не делится ли, чего доброго, своей информацией. Преступники к тому же догадывались, что в руки к ней попало нечто нежелательное, и могли её выслеживать, чтобы заполучить эту штуковину. Вот только в такой упорной слежке чувствуется, увы, скорее почерк наших родимых органов, которым это, конечно, сподручнее.
А тип в синем «опеле»? Господи, спаси и помилуй! Точно, я видела его в Копенгагене, помню даже, где и когда, такое не забывается. Выходит, все это непостижимым образом связано с тамошним моим приключением! Не зря он тут увязался за Алицией. О ужас, вдруг в моей квартире тоже где-нибудь вмонтирован микрофон?
У меня прямо волосы на голове зашевелились, но впадать сейчас в панику было бы непозволительной роскошью. Прежде всего надо трезво обдумать, понял ли убийца завещание. Допустим, понял. Тогда мог ли он с такой же лёгкостью вычислить место? Исключено. Считанные люди знают прачечную на площади Святой Анны, тем более это не совсем и прачечная. А главное — от неё имеется всего два ключа, один у меня, второй у владельца, но уж он-то вне подозрений. Уж если родственник датского короля — участник шпионской афёры, тогда я — английская королева!
А подделать ключ к прачечной в старинном аристократическом особняке не так-то просто. После девяти вечера туда не попасть даже друзьям хозяина, с которым, кстати, и Алиция водила дружбу.
Но днём, положим, можно войти. С помощью отмычки… или чего там ещё.
В моей голове был такой ералаш, что, казалось, лёгкое помешательство — а то и на худой конец мания преследования — мне гарантировано. Вот уже некий тип в маске стал отпирать на моих глазах одну за другой двери и наконец вытащил из кофра конверт. Караул! Надо ему помешать! Как мне, черт побери, попасть в Копенгаген?!
— Ну и что ты надумала? — прозвучал голос Дьявола.
Как гром среди ясного неба! У меня чуть сердце не разорвалось. Он, оказывается, просидел все это время в комнате, усердно за мной наблюдая. Такой блеск в глазах, насколько я успела его изучить, появлялся у него в двух случаях: либо от интереса к какой-нибудь красотке, либо от сенсационного оборота в судейских его делах. Интерес к красотке в данный момент отпадал, тогда что же он, на меня глядя, открыл? Надеюсь, я не говорила сама с собой?
— Показания давать отказываюсь, — отрезала я. — Все сходится на том, что это я её убила, а ты был моим сообщником…
Потом, вконец выдохшись, отправилась к майору.
— Вы именно та особа, с которой убитая в последнее время больше всего общалась, — объявил он, с нескрываемым интересом уставившись на меня. Небось прикидывал, какими такими клещами вытащить из меня правду, — бедняге и в страшном сне не могло присниться, чего это будет ему стоить. — Вы о её делах знаете — во всяком случае, должны знать — больше, чем кто-либо другой. Прошу вас подробно пересказать ваш разговор у неё на квартире. Слово в слово, все, что помните.
Я, конечно, помнила весь разговор, слово в слово, каким он взаправду был, но разрази меня гром, если смогла бы вспомнить, как переврала его майору вчера. Вдобавок вопрос наводил на мысль, что микрофоном пользовалась все-таки не иностранная разведка… Так или иначе, пришлось врать дальше. Перво-наперво майор стал выпытывать, почему Алиция нервничала.
— Неужели вы не обсуждали причину? Не упоминала она, к примеру, что кого-то боится? Что есть у неё какой-то враг?
— Клянусь, о её врагах ничего не знаю. Почему нервничает, тоже не говорила. Я велела ей пить моё лекарство, сказала, что помогает и что сама выпила почти полную бутылку.
— Какое ещё лекарство?
— Исключительное! Мне его когда-то прописал один врач, он над его составом долго трудился — чтобы действовало как успокоительное, но при этом не притупляло мозги и не усыпляло. Я периодически возобновляю рецепт. Потрясающее пойло! Не знаю, из чего сделано, но гадость редкостная, страшно невкусное, зато целебное. Жаль, прокисает быстро. Пару дней назад я дала Алиции полную бутылку. Да, забыла — оно без побочных эффектов.
— И впрямь волшебный напиток. Значит, ваша подруга последнее время нервничала?
О том дне, когда Алиция была у меня, я и не собиралась умалчивать. С какой стати? Мы с ней вполне невинно провели вечер, играя в бридж.
— Та-ак, — в раздумье протянул майор. — А в последнюю ночь она звонила вам, чтобы ещё раз пожаловаться на нервы?
— Та-ак, — в тон ему ответила я. — Вижу, вы уже пообщались с дражайшим моим господином и повелителем? Поражаюсь его чуткому сну. Да, было дело, звонила мне — расстроенная. Думала, вдруг я ещё не сплю. О чем говорила, увы, не помню.
— Совсем ничего не помните? Может, все же словечко-другое в памяти сохранилось? Может, сказала что-нибудь странное, вас озадачившее?
— Да нет. Ерунду порола. Я даже подумала, не пропустила ли она чего для настроения, и удивилась — у неё ведь была срочная работа. Она ответила, что все время просидела не разгибая спины и решила отвлечься.
— Почему вы не сообщили о звонке сразу? Это же в какой-то степени уточняет время убийства.
— Совсем из головы вылетело. Да и не знала я, когда она мне звонила.
— Теперь уже знаете?
— Вроде бы в двадцать минут второго.
— Ну хорошо. Вы говорили, что ваша подруга собиралась замуж за иностранца. А как же пан Барский?
Я в изумлении вытаращилась на майора — пана Барского я совсем упустила из виду. В голову не пришло, что его в первый черёд пристегнут к делу! Не хватает ещё, чтобы они вцепились в этого невинного агнца!
— Да никак. Он уже давно смирился! Благороднейший человек, джентльмен до мозга костей! Ни слова упрёка ей не сказал, да и вообще воспринял на удивление спокойно.
— Вы уверены? Пан Барский был очень привязан к пани Хансен и, похоже, с нетерпением ждал её приезда…
Кто ему наболтал? Дьявол не мог, он разбирается в ситуации. Ох уж эти родственнички…
— Какое-то время ждал. Но потом, по-моему, сориентировался, что к чему. Алиция деликатно объяснилась с ним по телефону, я это знаю с её слов. После её возвращения они все обсудили и остались друзьями. Короче говоря, он оказался на высоте.
— А все-таки пан Барский сохранил ей верность, частенько навещал, прогуливался под окнами.
Черт бы побрал этого Збышека с его романтическими заскоками! Так оно и было, он действительно смирился с утратой Алиции, но на правах преданного до гроба воздыхателя. Посылал ей цветы, прогуливался под окнами — если, конечно, позволяла погода, оказывал самые разные услуги — тактично, неназойливо, как верный друг. Вероятно, черпал для себя утешение в том, что это Алиция, а не он, проявила прискорбное непостоянство чувств. Всеми фибрами души ощущал себя рыцарем печального образа. На беду, слыл он человеком чересчур ранимым, способным на непредсказуемые поступки, и мы с Алицией, честно говоря, опасались в своё время какой-нибудь его выходки. Беспокоились мы зря, все обошлось, но наши знакомые до сих пор ожидали, что Збышек возьмёт да и выкинет какой-нибудь фортель. Ну можно ли тут обойтись без щекочущих нервы пересудов!
Но выйти сухой из воды будет нелегко, тут ведь ещё путается под ногами этот урод с перебитым носом…
Так что в итоге мне остаётся? Только одно: заставить всех поверить, что я ничегошеньки не знаю!
Значит, так. Я дурёха, тупица, башка мякинная, выжившая из ума идиотка и кто там ещё, ничего не знаю, не видела, не слышала. И вообще не понимаю, чего от меня хотят. А теперь подведём итоги и сделаем практические выводы.
Алицию убили. Таков главный факт, не подлежащий сомнению. Завещание, нацарапанное на стене, требует моей поездки в Копенгаген на розыски конверта. Понятия не имею, что в нем, может, сведения об убийце, а может, что-то такое, что она хотела кому-то передать, — помнится, она ведь сама об этом упоминала. Пока остаётся только гадать, выясню на месте. Но когда ещё я туда доберусь, надо бы, не теряя времени, кое в чем и здесь разобраться.
В дверной косяк был встроен микрофон. Дело пустячное, тут особого ума не надо. Взяли и установили такую штуковину во время ремонта квартиры. Не дежурила же она все время у маляров за спиной. Под планкой должен быть след проводки, и надо бы планку отодрать, чтобы проверить, куда он ведёт. Может статься, что использовался не магнитофон, а радиосвязь, ведь не любители же участвовали в преступлении. В косяке был передатчик, а приёмник ничего не стоит пристроить где угодно, хотя бы в автомобиле. А там уж, если хочешь, и на плёнку себе записывай. Наверняка замешан кто-нибудь из шабашников, маляр либо подручный, нужно выяснить. Интересно, как?
О том, что у неё кое-что есть, она сказала мне на лестнице. Убийца этого не слышал. Явился к ней в гости, с какой-то целью напугал — и ушёл. Не нравятся мне эти свечи. Ох как не нравятся!..
Похоже, горели они часа три. Так прикинем… Я ушла от неё в девять с минутами. Она позвонила мне в двадцать минут второго. Итого четыре часа. За сколько времени она могла нацарапать надпись? Скажем, за четверть часа, на штукатурке это быстро сделаешь, но ведь надо прежде обдумать. И не бросилась же она к стене сразу, лишь только гость вышел, значит, кладём на все про все полчаса. Нет, при госте так раскромсать свечи ей бы не хватило времени, это точно. Разве что над ними потом, после звонка, потрудились.
Смерть наступила, по заключению врача, самое позднее в три часа. Итого от звонка до убийства имеем один час сорок минут. Меньше, она ведь успела заснуть. Но даже если на все действо со свечами оставалось лишь полчаса, не исключено, что это её рук дело… как не исключено и другое — сделал это убийца. А мне позарез надо знать точно, я ведь даже не представляю, какой величины та штуковина, которую Алиция хотела им отдать. Спрячешь ли её, допустим, в свече? Кстати, этому типу такая мысль тоже могла прийти в голову…
Пока я прикидывала, что ему могло прийти в голову, а что нет, что он знал, а чего не знал, что было в свечах на том месте, где полагалось быть обыкновенному фитилю, у меня ум за разум зашёл. Я решила отключиться от свечной тематики, а то, не дай Бог, увязнешь в комбинациях с раскромсанными огарками до конца бренных своих дней. Отключилась я на мысли, что свечи могут означать даже больше, чем я предполагаю. А именно: к Алиции приходил кто-то из близких знакомых, таких, кого потчуют кофейком и привечают по-старосветски, со свечами, — словом, кто-то, перед кем она притворялась, что ничегошеньки не знает, хотя этот кто-то был из тех людей, о которых она знала чересчур много. Близкий знакомый! Так может, и я его знаю?..
Гость посидел, напугал её, подмешал снотворного во что-то, что она непременно должна была съесть или выпить, и убрался к чёртовой матери. Потом, когда она уже спала, вернулся, вытащил микрофон, прочёл написанное на стене и сполоснул чашку, из которой пил. Ну конечно, как же до меня не дошло сразу — он вымыл чашку, чтобы не оставлять следов своего визита! Стало быть, одна я знаю, что он побывал там дважды, майор может лишь строить догадки по свечам. О Боже, отделаюсь ли я наконец от этих огарков?
Ну да, гость сполоснул чашку — предположим, ни к чему больше он не прикасался, — и только после надел перчатки, ведь не в перчатках же он возился с посудой.
Неплохо… Кажется, ход событий я нащупала правильно. Иначе быть не могло. Но это пока что капля в море.
За ней по пятам ходили, ездили. Кто? Да очень просто — либо те, либо другие. И те и другие интересовались, с кем Алиция встречается, с кем разговаривает и не делится ли, чего доброго, своей информацией. Преступники к тому же догадывались, что в руки к ней попало нечто нежелательное, и могли её выслеживать, чтобы заполучить эту штуковину. Вот только в такой упорной слежке чувствуется, увы, скорее почерк наших родимых органов, которым это, конечно, сподручнее.
А тип в синем «опеле»? Господи, спаси и помилуй! Точно, я видела его в Копенгагене, помню даже, где и когда, такое не забывается. Выходит, все это непостижимым образом связано с тамошним моим приключением! Не зря он тут увязался за Алицией. О ужас, вдруг в моей квартире тоже где-нибудь вмонтирован микрофон?
У меня прямо волосы на голове зашевелились, но впадать сейчас в панику было бы непозволительной роскошью. Прежде всего надо трезво обдумать, понял ли убийца завещание. Допустим, понял. Тогда мог ли он с такой же лёгкостью вычислить место? Исключено. Считанные люди знают прачечную на площади Святой Анны, тем более это не совсем и прачечная. А главное — от неё имеется всего два ключа, один у меня, второй у владельца, но уж он-то вне подозрений. Уж если родственник датского короля — участник шпионской афёры, тогда я — английская королева!
А подделать ключ к прачечной в старинном аристократическом особняке не так-то просто. После девяти вечера туда не попасть даже друзьям хозяина, с которым, кстати, и Алиция водила дружбу.
Но днём, положим, можно войти. С помощью отмычки… или чего там ещё.
В моей голове был такой ералаш, что, казалось, лёгкое помешательство — а то и на худой конец мания преследования — мне гарантировано. Вот уже некий тип в маске стал отпирать на моих глазах одну за другой двери и наконец вытащил из кофра конверт. Караул! Надо ему помешать! Как мне, черт побери, попасть в Копенгаген?!
— Ну и что ты надумала? — прозвучал голос Дьявола.
Как гром среди ясного неба! У меня чуть сердце не разорвалось. Он, оказывается, просидел все это время в комнате, усердно за мной наблюдая. Такой блеск в глазах, насколько я успела его изучить, появлялся у него в двух случаях: либо от интереса к какой-нибудь красотке, либо от сенсационного оборота в судейских его делах. Интерес к красотке в данный момент отпадал, тогда что же он, на меня глядя, открыл? Надеюсь, я не говорила сама с собой?
— Показания давать отказываюсь, — отрезала я. — Все сходится на том, что это я её убила, а ты был моим сообщником…
* * *
Майор вызвал меня на следующий же день. К счастью, лишь к трём часам, так что удалось переделать множество дел. В паспортном бюро я разузнала, что если буду совсем уж настырной, то смогу выехать без приглашения. Подала заявление, приложила справку о легальной сумме валюты и заполнила просьбу о визе в датское посольство. Оставалось запастись терпением и ждать.Потом, вконец выдохшись, отправилась к майору.
— Вы именно та особа, с которой убитая в последнее время больше всего общалась, — объявил он, с нескрываемым интересом уставившись на меня. Небось прикидывал, какими такими клещами вытащить из меня правду, — бедняге и в страшном сне не могло присниться, чего это будет ему стоить. — Вы о её делах знаете — во всяком случае, должны знать — больше, чем кто-либо другой. Прошу вас подробно пересказать ваш разговор у неё на квартире. Слово в слово, все, что помните.
Я, конечно, помнила весь разговор, слово в слово, каким он взаправду был, но разрази меня гром, если смогла бы вспомнить, как переврала его майору вчера. Вдобавок вопрос наводил на мысль, что микрофоном пользовалась все-таки не иностранная разведка… Так или иначе, пришлось врать дальше. Перво-наперво майор стал выпытывать, почему Алиция нервничала.
— Неужели вы не обсуждали причину? Не упоминала она, к примеру, что кого-то боится? Что есть у неё какой-то враг?
— Клянусь, о её врагах ничего не знаю. Почему нервничает, тоже не говорила. Я велела ей пить моё лекарство, сказала, что помогает и что сама выпила почти полную бутылку.
— Какое ещё лекарство?
— Исключительное! Мне его когда-то прописал один врач, он над его составом долго трудился — чтобы действовало как успокоительное, но при этом не притупляло мозги и не усыпляло. Я периодически возобновляю рецепт. Потрясающее пойло! Не знаю, из чего сделано, но гадость редкостная, страшно невкусное, зато целебное. Жаль, прокисает быстро. Пару дней назад я дала Алиции полную бутылку. Да, забыла — оно без побочных эффектов.
— И впрямь волшебный напиток. Значит, ваша подруга последнее время нервничала?
О том дне, когда Алиция была у меня, я и не собиралась умалчивать. С какой стати? Мы с ней вполне невинно провели вечер, играя в бридж.
— Та-ак, — в раздумье протянул майор. — А в последнюю ночь она звонила вам, чтобы ещё раз пожаловаться на нервы?
— Та-ак, — в тон ему ответила я. — Вижу, вы уже пообщались с дражайшим моим господином и повелителем? Поражаюсь его чуткому сну. Да, было дело, звонила мне — расстроенная. Думала, вдруг я ещё не сплю. О чем говорила, увы, не помню.
— Совсем ничего не помните? Может, все же словечко-другое в памяти сохранилось? Может, сказала что-нибудь странное, вас озадачившее?
— Да нет. Ерунду порола. Я даже подумала, не пропустила ли она чего для настроения, и удивилась — у неё ведь была срочная работа. Она ответила, что все время просидела не разгибая спины и решила отвлечься.
— Почему вы не сообщили о звонке сразу? Это же в какой-то степени уточняет время убийства.
— Совсем из головы вылетело. Да и не знала я, когда она мне звонила.
— Теперь уже знаете?
— Вроде бы в двадцать минут второго.
— Ну хорошо. Вы говорили, что ваша подруга собиралась замуж за иностранца. А как же пан Барский?
Я в изумлении вытаращилась на майора — пана Барского я совсем упустила из виду. В голову не пришло, что его в первый черёд пристегнут к делу! Не хватает ещё, чтобы они вцепились в этого невинного агнца!
— Да никак. Он уже давно смирился! Благороднейший человек, джентльмен до мозга костей! Ни слова упрёка ей не сказал, да и вообще воспринял на удивление спокойно.
— Вы уверены? Пан Барский был очень привязан к пани Хансен и, похоже, с нетерпением ждал её приезда…
Кто ему наболтал? Дьявол не мог, он разбирается в ситуации. Ох уж эти родственнички…
— Какое-то время ждал. Но потом, по-моему, сориентировался, что к чему. Алиция деликатно объяснилась с ним по телефону, я это знаю с её слов. После её возвращения они все обсудили и остались друзьями. Короче говоря, он оказался на высоте.
— А все-таки пан Барский сохранил ей верность, частенько навещал, прогуливался под окнами.
Черт бы побрал этого Збышека с его романтическими заскоками! Так оно и было, он действительно смирился с утратой Алиции, но на правах преданного до гроба воздыхателя. Посылал ей цветы, прогуливался под окнами — если, конечно, позволяла погода, оказывал самые разные услуги — тактично, неназойливо, как верный друг. Вероятно, черпал для себя утешение в том, что это Алиция, а не он, проявила прискорбное непостоянство чувств. Всеми фибрами души ощущал себя рыцарем печального образа. На беду, слыл он человеком чересчур ранимым, способным на непредсказуемые поступки, и мы с Алицией, честно говоря, опасались в своё время какой-нибудь его выходки. Беспокоились мы зря, все обошлось, но наши знакомые до сих пор ожидали, что Збышек возьмёт да и выкинет какой-нибудь фортель. Ну можно ли тут обойтись без щекочущих нервы пересудов!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента