Страница:
Поэтому все усилия привлечь таким способом к Русскому освободительному движению симпатии США и Великобритании были заранее обречены на провал. И генерал Меандров уже к б июля 1945 года понял всю тщетность попыток продолжения политической деятельности. Отныне речь могла идти лишь о жизни и свободе солдат РОА. Стремясь предотвратить непосредственную опасность, Меандров и генерал-майоры Ассберг и Севастьянов придавали большое значение сохранению военной структуры и поддержанию дисциплины в "группе войск РОА под командованием генерала Меандрова"*{608}. Например, офицеры по-прежнему носили русские знаки различия, сохранялась обязанность отдания чести. 4 июля Меандров заявил перед собранием офицеров и солдат, что организованность, дисциплина и внутренний порядок плюс трудолюбие, инициатива и честность - единственные средства к тому, чтобы американцы увидели в них силу, которая может быть полезна для оккупационных войск{609}. И поначалу казалось, что эти надежды небезосновательны. Генерал-майор Бородин, 30 июня переведенный в лагерь Ландау, сравнивая солдат РОА со своими собственными, уже несколько распустившимися, хвалил дисциплину и прекрасный наружный вид власовцев. На американцев, судя по всему, это тоже производило впечатление. В июле (а скорее всего уже в мае) 1945 года полковник Хендфорд задал Меандрову конфиденциальный вопрос: как отнесется генерал к переводу сил РОА на Дальний Восток для участия в войне с Японией? Для власовцев это был бы прекрасный выход из положения, и старшие офицеры, обсудив эту возможность, единогласно решили согласиться при условии, что будет создано отдельное русское формирование под русским командованием. Не возражали они и против использования власовских частей на тыловых службах американской оккупационной армии.
В эти первые недели части южной группы РОА, интернированные в Кладенске Ровне и Ландау, чувствовали себя все еще партнерами по переговорам с известной свободой выбора. Это впечатление усиливалось тем, что советские военные инстанции прилагали явные усилия по установлению контакта с командирами ускользнувших от них частей РОА. 24 мая командующий частями Красной армии в районе Крумау пригласил Меандрова к себе в штаб на беседу, а затем прислал майора с предложением Меандрову перейти со всеми его силами в советскую зону{610}. По желанию американцев в Крумау была организована даже встреча офицеров РОА с офицерами Красной армии: командир запасной бригады полковник Койда и подчиненные ему полковники Барышев, Кобзев, Трофимов и Садовников встретились с делегацией высших советских офицеров{611}. Они обсудили вопрос о добровольном возвращении членов бригады, которого настоятельно добивалась советская делегация. Но Койда прямо заявил советским офицерам, что он и его товарищи, офицеры, попавшие в плен или перебежчики, пошли в армию Власова "не ради куска хлеба", а как борцы за идею - вполне осознанно и по доброй воле и они не собираются возвращаться на родину, пока там не изменится режим. Эта встреча, в котором участвовал американский генерал (ему переводили особенно важные моменты), была весьма поучительна для американцев, поскольку советский представитель красноречиво напомнил членам РОА о судьбе их близких, оставшихся в СССР.
Тактика Меандрова, стремившегося завоевать доверие американцев, привела к тому, что лишь незначительная часть его людей (согласно одному источнику, 1 400 человек) воспользовалась возможностями побега, которых в Кладенске Ровне и Ландау было предостаточно. Большинство с готовностью выполняло указания генерала, спокойно ожидая дальнейшего развития событий. Но уже в начале августа 1945 года обстановка в Ландау начала заметно меняться к худшему. Советские комиссии, неоднократно посещавшие лагерь, поняли, что все усилия убедить солдат вернуться на родину останутся тщетными до тех пор, пока не будет окончательно разрушена военная структура РОА и солдаты не лишатся своих командиров. Советские представители потребовали отделения офицеров от солдат, и 7 августа 1945 года шесть генералов (бывшие советские граждане Меандров, Ассберг и Севастьянов и старые эмигранты Ангелеев, Белогорцев и Бородин) были переведены в Регенсбург, в обнесенный проволокой строго охраняемый лагерь для военнопленных. В середине месяца туда же перевели всех оставшихся офицеров, тогда как солдаты оказались в Пассау{612}. 29 октября всех собрали в Платтлинге, но 4 ноября генералов перевели в Ландсхут. В обоих лагерях был установлен строгий режим. 17 ноября начала работу комиссия по выявлению советских граждан. Над власовцами нависла непосредственная угроза выдачи.
11 февраля 1945 года в Ялте было подписано соглашение о выдаче всех находящихся в англо-американской зоне советских граждан, по состоянию границ на 1 сентября 1939 года, в особенности взятых в плен "в немецкой форме" военнослужащих добровольческих формирований, в том числе РОА. Это соглашение подлежало выполнению без учета индивидуальных пожеланий, при необходимости допускалось применение силы. О предыстории и процессе выдач, получивших название "репатриация", рассказано в работах В. Науменко, Дж. Эпштейна, Н. Бетелла и Н. Толстого{613}. Мы лишь отметим в этой связи, что выдачи начались 31 октября 1944 года, то есть за несколько месяцев до подписания Ялтинского соглашения{614}. Между тем еще в 1930 году премьер-министр Великобритании Черчилль предупреждал о необходимости борьбы против "большевизма, этого презренного и позорного явления", из-за которого "границы Азии и условия самого мрачного средневековья... продвинулись от Урала до припятских болот", а Россия "погрузилась в вечную зиму антигуманной доктрины и нечеловеческого варварства.
Если России суждено спастись - а я молюсь об этом спасении - то спасти ее могут только русские. Только русская отвага и русская добродетель могут излечить и возродить этот некогда могущественный народ и сделать его полноправным членом европейского содружества народов.
И вот теперь, в 1944-45 году, именно эти русские, на которых делал ставку британский премьер-министр, выдавались большевикам по настоянию правительства Черчилля и британского министерства иностранных дел. Времена изменились: нынче лондонские политики старались завоевать расположение Советского Союза. Как писал министр иностранных дел Иден, британское правительство не могло позволить себе проявлений сентиментальности. Под политику насильственных выдач подпадали в первую очередь все одетые в военную форму члены добровольческих формирований на фронте вторжения союзников, которые сдались в плен англичанам, поверив союзной пропаганде, что выдач не будет{615}. В период 1944-1946 гг. из Англии в Советский Союз было отправлено морем 32 259 военнопленных этой категории{616}.
Уже через несколько недель после окончания войны Ялтинское соглашение о репатриации было впервые применено к многочисленной группе, формально связанной с РОА. Это были собравшиеся в Каринтии (Австрия) казачьи формирования, воевавшие на немецкой стороне: Казачий стан генерал-майора Доманова, находившийся в районе Лиенца и насчитывавший 24 тысячи военных и гражданских лиц, группа кавказцев в Обердраубурге под командованием генерала Султан-Гирея Клыча, численностью в 4 800 человек, и 15-й Казачий кавалерийский корпус под командованием немецкого генерала фон Паннвица, численностью в 30-35 тысяч человек, находившийся в районе Фельдкирхен Альтхофен - Клайн Санкт-Пауль. За выдачу этой категории лиц отвечал главнокомандующий союзными войсками в районе Средиземного моря (САКМЕД), английский фельдмаршал Александер, в 1919-20 гг. в должности подполковника командовавший Балтийским ландсвером в войне держав Антанты против большевиков. Фельдмаршал Александер сначала колебался и тянул время, но затем получил строгие указания от высшего начальства, очевидно, лично от премьер-министра Черчилля, и вынужден был скрепя сердце подчиниться - не без влияния своего политического советника Макмиллана, будущего премьер-министра{617}. Однако он прекрасно понимал последствия своих действий: 17 мая 1945 года в телеграмме Объединенному комитету начальников штабов он заметил, что возвращение казаков в страну их происхождения "может оказаться губительно для их здоровья"{618}. А его начальник штаба генерал Морган 28 августа 1945 года при обсуждении вопроса о депортации оставшейся группы заявил, что "этих несчастных посылают почти на верную смерть".
Насильственная выдача 50-60 тысяч военнопленных и беженцев, обозначенная в актах английской армии как "военная операция", была тщательно подготовлена штабом английского 5-го корпуса под командованием генерал-лейтенанта Китли и участвовавшими в этой операции соединениями (такими, как 36-я пехотная бригада, 78-я пехотная дивизия, 7-я танковая бригада, б-я танковая дивизия, 46-я пехотная дивизия){619}. Поначалу предполагалось применить лишь обманный маневр, но вскоре стало ясно, что придется прибегнуть к насильственным методам. Как писал позже А. Солженицын, "передача эта носила коварный характер в духе традиционной английской дипломатии"{620}. 28 мая 1945 года 2 756 офицеров генерал-майора Доманова под предлогом совещания с фельдмаршалом Александером были отделены от своих подчиненных и семей и перевезены в строго охраняемый лагерь в Шпиттале{621}. Среди них было 35 генералов, в том числе генерал кавалерии П. Н. Краснов, С. Краснов, Т. И. Доманов, Васильев, Соломахин, Бедаков, Г. П. Та-расенко, Силкин, Ф. Головко, Тихоцкий, Тихорецкий, Задохлин, Скляров, Беднягин, Беседин, Толстов, Есаулов, Голубов, А. Г. Шкуро, В. И. Лукьяненко, В. Шелест, Черногорцев. Генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро был арестован англичанами еще 25 мая 1945 года. Из 167 полковников назовем Шорникова, Бондаренко, Медынского, Маслова, Зимина, Часовникова, Чебуняева, Кочко-ногого, Якушевича, И. И. Белого, Михайлова, Н. Т. Колпакова, Зотова, Королькова, А. Тюнина, Бережневого, Чернова, Лукьяненко, Доманова, Куцуба, Егорова, Полухина, Хренникова, Копоткова, Кисьянцева. В числе офицеров были 283 войсковых старшины (подполковника), 375 есаулов (майоров), 460 подъесаулов (капитанов), 526 сотников (старших лейтенантов), 756 хорунжих (лейтенантов), 124 военных чиновника, 15 офицеров санитарной службы, 2 военных фотографа, 2 военных священника, 2 дирижера, 2 переводчика, 5 офицеров связи РОА. Некоторые на другой день бежали, некоторые, как генерал-майор Силкин, покончили с собой, многие были застрелены англичанами при попытке к побегу. Но подавляющее большинство казачьих и 125 кавказских офицеров генерала Султан-Гирея Клыча были 29 мая 1945 года доставлены в Юденбург и там переданы органам СМЕРШа{622}.
Среди выданных офицеров было 1 430 старых эмигрантов, которые не являлись советскими гражданами. Многие из них, как генерал Краснов, во время гражданской войны сражались на стороне английских войск против большевиков, а генерал-лейтенант Шкуро даже получил от английского короля Орден Бани. Но все попытки Краснова напомнить фельдмаршалу Александеру о былом братстве по оружию остались без ответа, и казачьи офицеры, к которым прибавилось еще 3 тысячи старых эмигрантов из группы Доманова, были выданы советским властям, хотя даже по Ялтинскому соглашению они репатриации не подлежали. Вряд ли такое решение можно объяснить случайностью - это была сознательная политика британских властей, составная часть их плана выдач{623}. Однако, если МИД Великобритании надеялся тем самым снискать расположение советских властей, он просчитался: у советской стороны поведение англичан вызвало сначала удивление, а затем нескрываемое презрение и было оценено как признак морально-политического разложения{624}. " Поскольку ни старые белогвардейские генералы, ни их воинство не представляли какой-либо ценности, загнали всех их в автомашины и передали в руки советских властей", - иронически замечает в своих воспоминаниях генерал армии Штеменко. Старший лейтенант Н. Н. Краснов, внучатый племянник легендарного генерала и писателя, приводит в своей книге слова генерала МВД В. Н. Меркулова во время допроса Красновых на Лубянке{625}:
...Что вы поверили англичанам - так это действительно глупость. Ведь это - исторические торгаши. Они любого и любое продадут и даже глазом не сморгнут... Мы их заперли на шахматной доске в угол и теперь заставили их плясать под нашу дудку, как последнюю пешку... Милости нашим... пресмыкающимся и заискивающим союзничкам - не будет!
Устранение командного состава послужило прелюдией к назначенной на 31 мая - 1 июня депортации массы казаков и кавказцев в районе Лиенц Обердраубург. В эти два дня советским властям в Юденбурге были переданы кавказцы из Обердраубурга, в числе которых находились представители горных народов карачаевцев, кабардинцев, балкар, чечен и ингушей, в 1943-1944 гг. ставших жертвой советского геноцида. 1 июня настал день, который, по словам генерала Науменко,
кровавыми буквами вписан в историю казачества. День, который навсегда останется в памяти днем невероятной жестокости и бесчеловечности, проявленной западными союзниками, англичанами, по отношению к беззащитному населению Казачьего стана на берегах Дравы*{626}.
Несколько тысяч человек собралось в лагере Пеггец вокруг импровизированного алтаря. Молодые мужчины и юнкера образовали цепь вокруг пожилых, женщин, детей и священников, отправлявших литургию. Английские солдаты, которым надлежало выполнить приказы своего правительства, сначала пытались расколоть толпу, но затем, убедившись в бесполезности этой тактики, принялись беспорядочно избивать беззащитных людей дубинками, прикладами и штыками, принуждая их сесть в пригнанные в лагерь грузовики. Есть свидетельства о том, что детей вырывали из материнских рук, чтобы заставить женщин подчиниться. По беглецам был открыт огонь, их преследовали танками и даже самолетами{627}. Многие казаки бросились в Драву и утонули. В других лагерях Казачьего стана в долине Дравы в тот день разыгрывались аналогичные сцены: солдаты шотландского полка Аргайлла и Сатерленда, Королевского пехотного полка (Иннискиллинг), Королевского Вест-Кентского полка, 46-го разведывательного полка и других частей, применяя самое грубое насилие, загоняли отчаявшихся, охваченных паникой людей на грузовики и отправляли их в Юденбург. В последующие недели англичане, к которым присоединились офицеры СМЕРШа, устроили самую настоящую охоту на беглецов, скрывшихся в горах. В окрестностях лагерей были найдены сотни трупов мужчин и женщин, детей и стариков, застреленных при проведении "операции" или покончивших с собой{628}.
В те же дни, когда казаки группы Доманова были переданы советским властям, в 100 километрах восточное вершилась судьба 15-го Казачьего кавалерийского корпуса. Выдачи начались 28 мая с генерал-лейтенанта фон Паннвица и большого числа военнопленных немецких офицеров и солдат из личного состава корпуса. Следует отметить, что среди выданных находился также полковник фон Рентельн, товарищ фельдмаршала Александера по Балтийскому ландсверу, в период между войнами поддерживавший с ним деловые отношения. Благожелательно настроенные английские офицеры посоветовали фон Паннвицу бежать, но тот, как и Власов, не воспользовался этой возможностью, объяснив, что не может бросить вверившихся ему казаков. Депортация отдельных частей казачьего корпуса, разбросанных в районе Фельдкирхена, Альтхофена и Клайн Санкт-Пауля, проходила по той же схеме, что и в других местах. Первым делом офицеров под каким-нибудь надуманным предлогом отделяли от подчиненных{629}, заверяя в том, что никаких выдач не будет: так, еще 24 мая 1945 года один английский офицер в собрании казаков заявил, что выдачи несовместимы с честью Великобритании. Казакам заговаривали зубы, суля им перевод в Италию, а в дальнейшем - перспективы эмиграции в Канаду и Австралию. Там, где подобные обманные маневры не удались или где от них как в районе 6-й танковой дивизии - сознательно отказались, прибегали к насилию и, сломив волю к сопротивлению даже у самых стойких показными приготовлениями к расстрелам и демонстрацией работы огнемета, загружали их в грузовики и отправляли, согласно приказам, в Юденбург. В это же время выдачи производились во всех районах Германии и Австрии, занятых союзными войсками, а также во Франции, Италии, Северной Африке, Дании, Норвегии и других странах. Даже нейтральная Швеция неукоснительно проводила депортации интернированных и беженцев из Прибалтики. Швейцария, чтобы избавиться от русских, прибегла к методам психологического воздействия. Только Княжество Лихтенштейн сумело противостоять всем настояниям советского правительства и находившейся в стране советской репатриационной комиссии, не допустив нарушения государственных законов и христианских заповедей любви к ближнему{630} 7. По сообщению уполномоченного Совета народных комиссаров по делам репатриации генерал-полковника Ф. И. Голикова от 7 сентября 1945 года, советским властям было передано к этому моменту 2 229 552 человека{631}. В это число входили, во-первых, насильственно вывезенные в Германию "восточные рабочие" или беженцы с территории СССР, во-вторых, "освобожденные" военнопленные, по советской терминологии "клятвопреступники и предатели", и, наконец, военнослужащие добровольческих формирований в рамках вермахта и солдаты РОА, скопом занесенные в категорию "преступников и бандитов"{632}.
Какая судьба ожидала этих людей после выдачи? Вопрос этот был особенно актуален в отношении последней категории - активных борцов против сталинского режима. Британское правительство нимало не сомневалось в том, что эти люди выдаются "на верную смерть, пытки или нечеловеческие муки в ледяном аду 70-й параллели"{633}. После передачи депортируемые солдаты почти повсеместно сталкивались с первыми массовыми акциями возмездия. В Мурманске, Одессе, Юденбурге и Любеке массовые расстрелы производились едва ли не на глазах у англичан. Неукоснительно выполнялось одно из железных правил СМЕРШа - немедленное разделение семей. Офицеры Красной армии сначала весьма корректно отнеслись к группе старых эмигрантов, находившихся среди казаков, выданных в Юденбурге, но, как только в дело вмешался СМЕРШ, все сразу переменилось. Большая группа казачьих офицеров была переведена во Львов, оттуда их отправили в различные тюрьмы - в Лефортово и Бутырскую тюрьму в Москве (туда попали Красновы), а также в Свердловск, Новочеркасск, Владимир, Молотов и т.д.31. Приступили к работе военные суды, выносившие смертные приговоры или осуждавшие на большие сроки - чаще всего на 25 лет каторжных работ в лагерях Воркуты, Инты, Асбеста, Норильска, Тайшета, Караганды, Тапурбай-Нуры и других. Множество казаков были отправлены в лагеря Кемеровской области, где большинство раньше или позже скончалось, не выдержав чудовищных условий.
Старший лейтенант Николай Краснов, внучатый племянник генерала, рассказал в своей книге "Незабываемое" некоторые подробности о судьбе солдат РОА, с которыми он сталкивался во время своего десятилетнего пребывания в лагерях{634}. Согласно его сведениям, офицеры из окружения Власова и штабные работники были сразу же отделены от остальных, а прочие власовцы вывезены в специальный лагерь под Кемерово, где органы СМЕРШа либо сотрудники НКВД или госбезопасности (3-е отделение управления лагерей) выискивали офицеров и пропагандистов, командиров полков и батальонов, рот, батарей и взводов, а также штабных офицеров. Большинство из них были приговорены трибуналами Восточно-Сибирского военного округа к смертной казни, остальные получили сроки в лагерях, чаще всего по 25 лет. До 1944 года в СМЕРШе расстреливали всякого только за его принадлежность к РОА{635}, в 1945 году положение изменилось, но не сильно: по оценкам специалистов, 30% обитателей "власовских" лагерей было приговорено к расстрелу. Позже, однако, все члены РОА стали получать 25 лет лагерей. Бывшие офицеры и солдаты РОА находились в большинстве своем в спецлагерях, например в спецлагере No 7 на железнодорожной линии Тайшет - Братск, но их можно было встретить и в других лагерях ГУЛага - на Колыме и Воркуте, в Камыш-лаге и Джезказгане и других местах.
Рассуждая о страшной судьбе депортированных солдат РОА и добровольческих формирований, вновь обращаешься к основной проблеме, возникающей в связи с насильственными выдачами. Правовое положение этой группы, составлявшей после окончания войны, по оценкам верховного командования вермахта, 700 тысяч человек, определялось единственно внешним признаком - формой, которую они носили в момент пленения, а не их национальностью. Поскольку эти солдаты носили форму, которая даже с точки зрения союзных войск считалась "немецкой", все они, без исключения, имели статус военнопленных со всеми вытекающими отсюда последствиями{636}. Этот принцип был изложен в международной конвенции об обращении с военнопленными от 27 июля 1929 года, и западные державы, подписавшие конвенцию, поначалу считали себя обязанными придерживаться этого положения. Так, еще 1 февраля 1945 года исполняющий обязанности государственного секретаря США Джозеф Грю в записке советскому поверенному в делах в Вашингтоне Новикову, указывая на необходимость "тщательной проверки" вопроса соответствующими инстанциями, заметил:
В конвенции ясно говорится, что определяющим признаком в обращении с военнопленными является форма, которую они носили в момент пленения, и что сторона, берущая в плен, выясняя вопросы о гражданстве и национальности, не имеет права выходить за рамки "принципа формы"{637}.
В армиях Великобритании и США воевало множество представителей других стран, в том числе стран Оси (немецкие и австрийские эмигранты, среди них было много евреев), и их следовало уберечь от опасностей, связанных с пленом. Поэтому на ранней стадии войны союзные державы недвусмысленно заявили в Берлине через тогдашние государства-протекторы, что всякий солдат английской или американской армии, попав в плен, находится под охраной Женевской конвенции{638}. Пока для союзных военнопленных существовала опасность немецких репрессий, западные державы неукоснительно придерживались "принципа формы", по крайней мере внешне. Особенно тщательно выполняли требования конвенции США (после того как правительство рейха через государство-протектор Швейцарию пригрозило ответными репрессиями в случае передачи советскому правительству солдат вермахта русского происхождения){639}. Но война шла к концу, опасность ответных мер уменьшалась, и союзники проявляли все меньше склонности соблюдать Женевскую конвенцию{640}. Британское правительство и здесь оказалось впереди всех: четыре месяца оно сознательно тянуло с ответом на официальный запрос делегации Международного Красного Креста в Лондоне относительно обращения с пленными военнослужащими вермахта русского происхождения и наконец в апреле 1945 года, за несколько недель до конца войны, отделалось ответом - ничего не значащим и зловещим. Английские чиновники явно пытались скрыть тот факт, что МИД давно уже начал рассматривать эту категорию лиц не как военнопленных, а как предателей союзной державы, и обращался с ними соответствующим образом{641}.
Подводя итоги, можно сказать, что выдача членов добровольческих формирований, которые являлись солдатами вермахта, носили немецкую форму и, следовательно, находились под защитой Женевской конвенции, означала явное нарушение действующего военного права. Но как обстояло дело с солдатами РОА, которые сами считали себя воинами национальной армии и, хотя вряд ли это сразу бросалось в глаза союзникам, вместо немецких знаков различия носили русские кокарды и знак РОА? Было ли уместно обвинение этой сравнительно небольшой группы в измене родине? С какой бы точки зрения ни взглянуть на это дело, обвинение это не выдерживает критики. Во-первых, следует заметить, что понятие "измена родине" может относиться лишь к отдельным лицам или к незначительным по численности группам. Но когда в вооруженном конфликте, названном "Великой Отечественной войной", миллион солдат активно воюет на стороне противника, речь идет уже не об измене родине, но о неком политико-историческом процессе{642}. Бегство из Красной армии на сторону врага приняло масштабы, исключающие обвинение в предательстве.
В сравнительно недавнем прошлом мы можем найти пример того, как пленные солдаты во вражеском лагере создали военную организацию для борьбы за свободу своей родины и сумели добиться законного признания их как стороны, ведущей войну: речь идет о чехословацких легионах в союзных армиях первой мировой войны, отрядах различной численности и значения, которые, состоя исключительно из военнопленных и перебежчиков родом из Австро-Венгрии, приобрели характер самостоятельной национальной армии. Возражения стран Четверного союза, которые, естественно, считали этих солдат клятвопреступниками и предателями, не помешали державам Антанты признать Чехословацкий национальный совет в Париже в 1918 году самостоятельным правительством, ведущим войну, а легионы - "единой, союзной, ведущей войну армией" со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями{643}. Но Чехословацкий национальный совет времен первой мировой войны по истории возникновения и целям ничем не отличался от Комитета освобождения народов России времен второй мировой войны, а чехословацкая армия примерно соответствовала РОА, даже по численности. Конечно, солдаты РОА не знали о заявлениях Великобритании от 9 августа 1918 года и США от 2 сентября 1918 года, где вводились новые, признанные всеми сторонами понятия и одновременно создавался правовой прецедент, на который они могли бы сослаться. Однако МИД Великобритании и госдепартамент, юрисконсульты которых обосновали формальную сторону выдач, могли бы быть в курсе того, что солдаты Власова в 1945 году обладали тем же статусом, что солдаты Масарика в 1918 году. Даже если считать солдат РОА не военнослужащими вермахта, а воинами самостоятельной национальной армии, насильственные выдачи были грубым нарушением существующего права{644}.
В эти первые недели части южной группы РОА, интернированные в Кладенске Ровне и Ландау, чувствовали себя все еще партнерами по переговорам с известной свободой выбора. Это впечатление усиливалось тем, что советские военные инстанции прилагали явные усилия по установлению контакта с командирами ускользнувших от них частей РОА. 24 мая командующий частями Красной армии в районе Крумау пригласил Меандрова к себе в штаб на беседу, а затем прислал майора с предложением Меандрову перейти со всеми его силами в советскую зону{610}. По желанию американцев в Крумау была организована даже встреча офицеров РОА с офицерами Красной армии: командир запасной бригады полковник Койда и подчиненные ему полковники Барышев, Кобзев, Трофимов и Садовников встретились с делегацией высших советских офицеров{611}. Они обсудили вопрос о добровольном возвращении членов бригады, которого настоятельно добивалась советская делегация. Но Койда прямо заявил советским офицерам, что он и его товарищи, офицеры, попавшие в плен или перебежчики, пошли в армию Власова "не ради куска хлеба", а как борцы за идею - вполне осознанно и по доброй воле и они не собираются возвращаться на родину, пока там не изменится режим. Эта встреча, в котором участвовал американский генерал (ему переводили особенно важные моменты), была весьма поучительна для американцев, поскольку советский представитель красноречиво напомнил членам РОА о судьбе их близких, оставшихся в СССР.
Тактика Меандрова, стремившегося завоевать доверие американцев, привела к тому, что лишь незначительная часть его людей (согласно одному источнику, 1 400 человек) воспользовалась возможностями побега, которых в Кладенске Ровне и Ландау было предостаточно. Большинство с готовностью выполняло указания генерала, спокойно ожидая дальнейшего развития событий. Но уже в начале августа 1945 года обстановка в Ландау начала заметно меняться к худшему. Советские комиссии, неоднократно посещавшие лагерь, поняли, что все усилия убедить солдат вернуться на родину останутся тщетными до тех пор, пока не будет окончательно разрушена военная структура РОА и солдаты не лишатся своих командиров. Советские представители потребовали отделения офицеров от солдат, и 7 августа 1945 года шесть генералов (бывшие советские граждане Меандров, Ассберг и Севастьянов и старые эмигранты Ангелеев, Белогорцев и Бородин) были переведены в Регенсбург, в обнесенный проволокой строго охраняемый лагерь для военнопленных. В середине месяца туда же перевели всех оставшихся офицеров, тогда как солдаты оказались в Пассау{612}. 29 октября всех собрали в Платтлинге, но 4 ноября генералов перевели в Ландсхут. В обоих лагерях был установлен строгий режим. 17 ноября начала работу комиссия по выявлению советских граждан. Над власовцами нависла непосредственная угроза выдачи.
11 февраля 1945 года в Ялте было подписано соглашение о выдаче всех находящихся в англо-американской зоне советских граждан, по состоянию границ на 1 сентября 1939 года, в особенности взятых в плен "в немецкой форме" военнослужащих добровольческих формирований, в том числе РОА. Это соглашение подлежало выполнению без учета индивидуальных пожеланий, при необходимости допускалось применение силы. О предыстории и процессе выдач, получивших название "репатриация", рассказано в работах В. Науменко, Дж. Эпштейна, Н. Бетелла и Н. Толстого{613}. Мы лишь отметим в этой связи, что выдачи начались 31 октября 1944 года, то есть за несколько месяцев до подписания Ялтинского соглашения{614}. Между тем еще в 1930 году премьер-министр Великобритании Черчилль предупреждал о необходимости борьбы против "большевизма, этого презренного и позорного явления", из-за которого "границы Азии и условия самого мрачного средневековья... продвинулись от Урала до припятских болот", а Россия "погрузилась в вечную зиму антигуманной доктрины и нечеловеческого варварства.
Если России суждено спастись - а я молюсь об этом спасении - то спасти ее могут только русские. Только русская отвага и русская добродетель могут излечить и возродить этот некогда могущественный народ и сделать его полноправным членом европейского содружества народов.
И вот теперь, в 1944-45 году, именно эти русские, на которых делал ставку британский премьер-министр, выдавались большевикам по настоянию правительства Черчилля и британского министерства иностранных дел. Времена изменились: нынче лондонские политики старались завоевать расположение Советского Союза. Как писал министр иностранных дел Иден, британское правительство не могло позволить себе проявлений сентиментальности. Под политику насильственных выдач подпадали в первую очередь все одетые в военную форму члены добровольческих формирований на фронте вторжения союзников, которые сдались в плен англичанам, поверив союзной пропаганде, что выдач не будет{615}. В период 1944-1946 гг. из Англии в Советский Союз было отправлено морем 32 259 военнопленных этой категории{616}.
Уже через несколько недель после окончания войны Ялтинское соглашение о репатриации было впервые применено к многочисленной группе, формально связанной с РОА. Это были собравшиеся в Каринтии (Австрия) казачьи формирования, воевавшие на немецкой стороне: Казачий стан генерал-майора Доманова, находившийся в районе Лиенца и насчитывавший 24 тысячи военных и гражданских лиц, группа кавказцев в Обердраубурге под командованием генерала Султан-Гирея Клыча, численностью в 4 800 человек, и 15-й Казачий кавалерийский корпус под командованием немецкого генерала фон Паннвица, численностью в 30-35 тысяч человек, находившийся в районе Фельдкирхен Альтхофен - Клайн Санкт-Пауль. За выдачу этой категории лиц отвечал главнокомандующий союзными войсками в районе Средиземного моря (САКМЕД), английский фельдмаршал Александер, в 1919-20 гг. в должности подполковника командовавший Балтийским ландсвером в войне держав Антанты против большевиков. Фельдмаршал Александер сначала колебался и тянул время, но затем получил строгие указания от высшего начальства, очевидно, лично от премьер-министра Черчилля, и вынужден был скрепя сердце подчиниться - не без влияния своего политического советника Макмиллана, будущего премьер-министра{617}. Однако он прекрасно понимал последствия своих действий: 17 мая 1945 года в телеграмме Объединенному комитету начальников штабов он заметил, что возвращение казаков в страну их происхождения "может оказаться губительно для их здоровья"{618}. А его начальник штаба генерал Морган 28 августа 1945 года при обсуждении вопроса о депортации оставшейся группы заявил, что "этих несчастных посылают почти на верную смерть".
Насильственная выдача 50-60 тысяч военнопленных и беженцев, обозначенная в актах английской армии как "военная операция", была тщательно подготовлена штабом английского 5-го корпуса под командованием генерал-лейтенанта Китли и участвовавшими в этой операции соединениями (такими, как 36-я пехотная бригада, 78-я пехотная дивизия, 7-я танковая бригада, б-я танковая дивизия, 46-я пехотная дивизия){619}. Поначалу предполагалось применить лишь обманный маневр, но вскоре стало ясно, что придется прибегнуть к насильственным методам. Как писал позже А. Солженицын, "передача эта носила коварный характер в духе традиционной английской дипломатии"{620}. 28 мая 1945 года 2 756 офицеров генерал-майора Доманова под предлогом совещания с фельдмаршалом Александером были отделены от своих подчиненных и семей и перевезены в строго охраняемый лагерь в Шпиттале{621}. Среди них было 35 генералов, в том числе генерал кавалерии П. Н. Краснов, С. Краснов, Т. И. Доманов, Васильев, Соломахин, Бедаков, Г. П. Та-расенко, Силкин, Ф. Головко, Тихоцкий, Тихорецкий, Задохлин, Скляров, Беднягин, Беседин, Толстов, Есаулов, Голубов, А. Г. Шкуро, В. И. Лукьяненко, В. Шелест, Черногорцев. Генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро был арестован англичанами еще 25 мая 1945 года. Из 167 полковников назовем Шорникова, Бондаренко, Медынского, Маслова, Зимина, Часовникова, Чебуняева, Кочко-ногого, Якушевича, И. И. Белого, Михайлова, Н. Т. Колпакова, Зотова, Королькова, А. Тюнина, Бережневого, Чернова, Лукьяненко, Доманова, Куцуба, Егорова, Полухина, Хренникова, Копоткова, Кисьянцева. В числе офицеров были 283 войсковых старшины (подполковника), 375 есаулов (майоров), 460 подъесаулов (капитанов), 526 сотников (старших лейтенантов), 756 хорунжих (лейтенантов), 124 военных чиновника, 15 офицеров санитарной службы, 2 военных фотографа, 2 военных священника, 2 дирижера, 2 переводчика, 5 офицеров связи РОА. Некоторые на другой день бежали, некоторые, как генерал-майор Силкин, покончили с собой, многие были застрелены англичанами при попытке к побегу. Но подавляющее большинство казачьих и 125 кавказских офицеров генерала Султан-Гирея Клыча были 29 мая 1945 года доставлены в Юденбург и там переданы органам СМЕРШа{622}.
Среди выданных офицеров было 1 430 старых эмигрантов, которые не являлись советскими гражданами. Многие из них, как генерал Краснов, во время гражданской войны сражались на стороне английских войск против большевиков, а генерал-лейтенант Шкуро даже получил от английского короля Орден Бани. Но все попытки Краснова напомнить фельдмаршалу Александеру о былом братстве по оружию остались без ответа, и казачьи офицеры, к которым прибавилось еще 3 тысячи старых эмигрантов из группы Доманова, были выданы советским властям, хотя даже по Ялтинскому соглашению они репатриации не подлежали. Вряд ли такое решение можно объяснить случайностью - это была сознательная политика британских властей, составная часть их плана выдач{623}. Однако, если МИД Великобритании надеялся тем самым снискать расположение советских властей, он просчитался: у советской стороны поведение англичан вызвало сначала удивление, а затем нескрываемое презрение и было оценено как признак морально-политического разложения{624}. " Поскольку ни старые белогвардейские генералы, ни их воинство не представляли какой-либо ценности, загнали всех их в автомашины и передали в руки советских властей", - иронически замечает в своих воспоминаниях генерал армии Штеменко. Старший лейтенант Н. Н. Краснов, внучатый племянник легендарного генерала и писателя, приводит в своей книге слова генерала МВД В. Н. Меркулова во время допроса Красновых на Лубянке{625}:
...Что вы поверили англичанам - так это действительно глупость. Ведь это - исторические торгаши. Они любого и любое продадут и даже глазом не сморгнут... Мы их заперли на шахматной доске в угол и теперь заставили их плясать под нашу дудку, как последнюю пешку... Милости нашим... пресмыкающимся и заискивающим союзничкам - не будет!
Устранение командного состава послужило прелюдией к назначенной на 31 мая - 1 июня депортации массы казаков и кавказцев в районе Лиенц Обердраубург. В эти два дня советским властям в Юденбурге были переданы кавказцы из Обердраубурга, в числе которых находились представители горных народов карачаевцев, кабардинцев, балкар, чечен и ингушей, в 1943-1944 гг. ставших жертвой советского геноцида. 1 июня настал день, который, по словам генерала Науменко,
кровавыми буквами вписан в историю казачества. День, который навсегда останется в памяти днем невероятной жестокости и бесчеловечности, проявленной западными союзниками, англичанами, по отношению к беззащитному населению Казачьего стана на берегах Дравы*{626}.
Несколько тысяч человек собралось в лагере Пеггец вокруг импровизированного алтаря. Молодые мужчины и юнкера образовали цепь вокруг пожилых, женщин, детей и священников, отправлявших литургию. Английские солдаты, которым надлежало выполнить приказы своего правительства, сначала пытались расколоть толпу, но затем, убедившись в бесполезности этой тактики, принялись беспорядочно избивать беззащитных людей дубинками, прикладами и штыками, принуждая их сесть в пригнанные в лагерь грузовики. Есть свидетельства о том, что детей вырывали из материнских рук, чтобы заставить женщин подчиниться. По беглецам был открыт огонь, их преследовали танками и даже самолетами{627}. Многие казаки бросились в Драву и утонули. В других лагерях Казачьего стана в долине Дравы в тот день разыгрывались аналогичные сцены: солдаты шотландского полка Аргайлла и Сатерленда, Королевского пехотного полка (Иннискиллинг), Королевского Вест-Кентского полка, 46-го разведывательного полка и других частей, применяя самое грубое насилие, загоняли отчаявшихся, охваченных паникой людей на грузовики и отправляли их в Юденбург. В последующие недели англичане, к которым присоединились офицеры СМЕРШа, устроили самую настоящую охоту на беглецов, скрывшихся в горах. В окрестностях лагерей были найдены сотни трупов мужчин и женщин, детей и стариков, застреленных при проведении "операции" или покончивших с собой{628}.
В те же дни, когда казаки группы Доманова были переданы советским властям, в 100 километрах восточное вершилась судьба 15-го Казачьего кавалерийского корпуса. Выдачи начались 28 мая с генерал-лейтенанта фон Паннвица и большого числа военнопленных немецких офицеров и солдат из личного состава корпуса. Следует отметить, что среди выданных находился также полковник фон Рентельн, товарищ фельдмаршала Александера по Балтийскому ландсверу, в период между войнами поддерживавший с ним деловые отношения. Благожелательно настроенные английские офицеры посоветовали фон Паннвицу бежать, но тот, как и Власов, не воспользовался этой возможностью, объяснив, что не может бросить вверившихся ему казаков. Депортация отдельных частей казачьего корпуса, разбросанных в районе Фельдкирхена, Альтхофена и Клайн Санкт-Пауля, проходила по той же схеме, что и в других местах. Первым делом офицеров под каким-нибудь надуманным предлогом отделяли от подчиненных{629}, заверяя в том, что никаких выдач не будет: так, еще 24 мая 1945 года один английский офицер в собрании казаков заявил, что выдачи несовместимы с честью Великобритании. Казакам заговаривали зубы, суля им перевод в Италию, а в дальнейшем - перспективы эмиграции в Канаду и Австралию. Там, где подобные обманные маневры не удались или где от них как в районе 6-й танковой дивизии - сознательно отказались, прибегали к насилию и, сломив волю к сопротивлению даже у самых стойких показными приготовлениями к расстрелам и демонстрацией работы огнемета, загружали их в грузовики и отправляли, согласно приказам, в Юденбург. В это же время выдачи производились во всех районах Германии и Австрии, занятых союзными войсками, а также во Франции, Италии, Северной Африке, Дании, Норвегии и других странах. Даже нейтральная Швеция неукоснительно проводила депортации интернированных и беженцев из Прибалтики. Швейцария, чтобы избавиться от русских, прибегла к методам психологического воздействия. Только Княжество Лихтенштейн сумело противостоять всем настояниям советского правительства и находившейся в стране советской репатриационной комиссии, не допустив нарушения государственных законов и христианских заповедей любви к ближнему{630} 7. По сообщению уполномоченного Совета народных комиссаров по делам репатриации генерал-полковника Ф. И. Голикова от 7 сентября 1945 года, советским властям было передано к этому моменту 2 229 552 человека{631}. В это число входили, во-первых, насильственно вывезенные в Германию "восточные рабочие" или беженцы с территории СССР, во-вторых, "освобожденные" военнопленные, по советской терминологии "клятвопреступники и предатели", и, наконец, военнослужащие добровольческих формирований в рамках вермахта и солдаты РОА, скопом занесенные в категорию "преступников и бандитов"{632}.
Какая судьба ожидала этих людей после выдачи? Вопрос этот был особенно актуален в отношении последней категории - активных борцов против сталинского режима. Британское правительство нимало не сомневалось в том, что эти люди выдаются "на верную смерть, пытки или нечеловеческие муки в ледяном аду 70-й параллели"{633}. После передачи депортируемые солдаты почти повсеместно сталкивались с первыми массовыми акциями возмездия. В Мурманске, Одессе, Юденбурге и Любеке массовые расстрелы производились едва ли не на глазах у англичан. Неукоснительно выполнялось одно из железных правил СМЕРШа - немедленное разделение семей. Офицеры Красной армии сначала весьма корректно отнеслись к группе старых эмигрантов, находившихся среди казаков, выданных в Юденбурге, но, как только в дело вмешался СМЕРШ, все сразу переменилось. Большая группа казачьих офицеров была переведена во Львов, оттуда их отправили в различные тюрьмы - в Лефортово и Бутырскую тюрьму в Москве (туда попали Красновы), а также в Свердловск, Новочеркасск, Владимир, Молотов и т.д.31. Приступили к работе военные суды, выносившие смертные приговоры или осуждавшие на большие сроки - чаще всего на 25 лет каторжных работ в лагерях Воркуты, Инты, Асбеста, Норильска, Тайшета, Караганды, Тапурбай-Нуры и других. Множество казаков были отправлены в лагеря Кемеровской области, где большинство раньше или позже скончалось, не выдержав чудовищных условий.
Старший лейтенант Николай Краснов, внучатый племянник генерала, рассказал в своей книге "Незабываемое" некоторые подробности о судьбе солдат РОА, с которыми он сталкивался во время своего десятилетнего пребывания в лагерях{634}. Согласно его сведениям, офицеры из окружения Власова и штабные работники были сразу же отделены от остальных, а прочие власовцы вывезены в специальный лагерь под Кемерово, где органы СМЕРШа либо сотрудники НКВД или госбезопасности (3-е отделение управления лагерей) выискивали офицеров и пропагандистов, командиров полков и батальонов, рот, батарей и взводов, а также штабных офицеров. Большинство из них были приговорены трибуналами Восточно-Сибирского военного округа к смертной казни, остальные получили сроки в лагерях, чаще всего по 25 лет. До 1944 года в СМЕРШе расстреливали всякого только за его принадлежность к РОА{635}, в 1945 году положение изменилось, но не сильно: по оценкам специалистов, 30% обитателей "власовских" лагерей было приговорено к расстрелу. Позже, однако, все члены РОА стали получать 25 лет лагерей. Бывшие офицеры и солдаты РОА находились в большинстве своем в спецлагерях, например в спецлагере No 7 на железнодорожной линии Тайшет - Братск, но их можно было встретить и в других лагерях ГУЛага - на Колыме и Воркуте, в Камыш-лаге и Джезказгане и других местах.
Рассуждая о страшной судьбе депортированных солдат РОА и добровольческих формирований, вновь обращаешься к основной проблеме, возникающей в связи с насильственными выдачами. Правовое положение этой группы, составлявшей после окончания войны, по оценкам верховного командования вермахта, 700 тысяч человек, определялось единственно внешним признаком - формой, которую они носили в момент пленения, а не их национальностью. Поскольку эти солдаты носили форму, которая даже с точки зрения союзных войск считалась "немецкой", все они, без исключения, имели статус военнопленных со всеми вытекающими отсюда последствиями{636}. Этот принцип был изложен в международной конвенции об обращении с военнопленными от 27 июля 1929 года, и западные державы, подписавшие конвенцию, поначалу считали себя обязанными придерживаться этого положения. Так, еще 1 февраля 1945 года исполняющий обязанности государственного секретаря США Джозеф Грю в записке советскому поверенному в делах в Вашингтоне Новикову, указывая на необходимость "тщательной проверки" вопроса соответствующими инстанциями, заметил:
В конвенции ясно говорится, что определяющим признаком в обращении с военнопленными является форма, которую они носили в момент пленения, и что сторона, берущая в плен, выясняя вопросы о гражданстве и национальности, не имеет права выходить за рамки "принципа формы"{637}.
В армиях Великобритании и США воевало множество представителей других стран, в том числе стран Оси (немецкие и австрийские эмигранты, среди них было много евреев), и их следовало уберечь от опасностей, связанных с пленом. Поэтому на ранней стадии войны союзные державы недвусмысленно заявили в Берлине через тогдашние государства-протекторы, что всякий солдат английской или американской армии, попав в плен, находится под охраной Женевской конвенции{638}. Пока для союзных военнопленных существовала опасность немецких репрессий, западные державы неукоснительно придерживались "принципа формы", по крайней мере внешне. Особенно тщательно выполняли требования конвенции США (после того как правительство рейха через государство-протектор Швейцарию пригрозило ответными репрессиями в случае передачи советскому правительству солдат вермахта русского происхождения){639}. Но война шла к концу, опасность ответных мер уменьшалась, и союзники проявляли все меньше склонности соблюдать Женевскую конвенцию{640}. Британское правительство и здесь оказалось впереди всех: четыре месяца оно сознательно тянуло с ответом на официальный запрос делегации Международного Красного Креста в Лондоне относительно обращения с пленными военнослужащими вермахта русского происхождения и наконец в апреле 1945 года, за несколько недель до конца войны, отделалось ответом - ничего не значащим и зловещим. Английские чиновники явно пытались скрыть тот факт, что МИД давно уже начал рассматривать эту категорию лиц не как военнопленных, а как предателей союзной державы, и обращался с ними соответствующим образом{641}.
Подводя итоги, можно сказать, что выдача членов добровольческих формирований, которые являлись солдатами вермахта, носили немецкую форму и, следовательно, находились под защитой Женевской конвенции, означала явное нарушение действующего военного права. Но как обстояло дело с солдатами РОА, которые сами считали себя воинами национальной армии и, хотя вряд ли это сразу бросалось в глаза союзникам, вместо немецких знаков различия носили русские кокарды и знак РОА? Было ли уместно обвинение этой сравнительно небольшой группы в измене родине? С какой бы точки зрения ни взглянуть на это дело, обвинение это не выдерживает критики. Во-первых, следует заметить, что понятие "измена родине" может относиться лишь к отдельным лицам или к незначительным по численности группам. Но когда в вооруженном конфликте, названном "Великой Отечественной войной", миллион солдат активно воюет на стороне противника, речь идет уже не об измене родине, но о неком политико-историческом процессе{642}. Бегство из Красной армии на сторону врага приняло масштабы, исключающие обвинение в предательстве.
В сравнительно недавнем прошлом мы можем найти пример того, как пленные солдаты во вражеском лагере создали военную организацию для борьбы за свободу своей родины и сумели добиться законного признания их как стороны, ведущей войну: речь идет о чехословацких легионах в союзных армиях первой мировой войны, отрядах различной численности и значения, которые, состоя исключительно из военнопленных и перебежчиков родом из Австро-Венгрии, приобрели характер самостоятельной национальной армии. Возражения стран Четверного союза, которые, естественно, считали этих солдат клятвопреступниками и предателями, не помешали державам Антанты признать Чехословацкий национальный совет в Париже в 1918 году самостоятельным правительством, ведущим войну, а легионы - "единой, союзной, ведущей войну армией" со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями{643}. Но Чехословацкий национальный совет времен первой мировой войны по истории возникновения и целям ничем не отличался от Комитета освобождения народов России времен второй мировой войны, а чехословацкая армия примерно соответствовала РОА, даже по численности. Конечно, солдаты РОА не знали о заявлениях Великобритании от 9 августа 1918 года и США от 2 сентября 1918 года, где вводились новые, признанные всеми сторонами понятия и одновременно создавался правовой прецедент, на который они могли бы сослаться. Однако МИД Великобритании и госдепартамент, юрисконсульты которых обосновали формальную сторону выдач, могли бы быть в курсе того, что солдаты Власова в 1945 году обладали тем же статусом, что солдаты Масарика в 1918 году. Даже если считать солдат РОА не военнослужащими вермахта, а воинами самостоятельной национальной армии, насильственные выдачи были грубым нарушением существующего права{644}.