Страница:
Судя по всему, перед нами - тщательно подготовленный и безупречно проведенный процесс. Почему же, однако, мы узнаем подробности лишь через 27 лет? И если суть дела настолько бесспорна, как убеждают нас советские авторы, то почему процесс был абсолютно тайным и на него не допустили хотя бы самый узкий круг общественности - как это имело место на аналогичном процессе генерал-фельдмаршала фон Вицлебена* в народном суде рейха 7-8 августа 1944 года? Почему еще и сегодня приходится гадать, кто председательствовал на суде - уж не Ульрих ли, генерал-полковник 1остиции, прославившийся показательными процессами 30-х годов{817}, кто были заседатели и кто - защитники, если вообще таковые имелись, и что они говорили? П. Григоренко в своих мемуарах пишет, что сначала, очевидно, было намерение провести открытый суд на манер показательных процессов 30-х годов, но "поведение власовцев we испортило"{818}. Сам Власов, Трухин и большинство других обвиняемых отказались признать себя виновными в измене Родине. Как пишет Григоренко (со слов знакомого офицера, принимавшего участие в подготовке процесса):
Все они - главные руководители движения - заявили, что боролись против сталинского террористического режима. Хотели освободить свой народ от этого режима. И поэтому они не изменники, а российские патриоты. .. Власов и Трухин твердо стояли на неизменной позиции: " Изменником не был и признаваться в ' измене не буду. Сталина ненавижу. Считаю его тираном и скажу об этом на суде". Не помогли... обещания жизненных благ. Не помогли и... устрашающие рассказы... Власов на эти угрозы ответил: "Я знаю. И мне страшно. Но еще страшнее оклеветать себя. А муки наши даром не пропадут. Придет время и народ добрым словом нас помянет". Трухин повторил то же самое.
Очевидно, именно этой твердой позицией Власова и остальных руководителей РОА{819} объясняется закрытость и поспешность заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР, которое началось за закрытыми дверями 30 июля 1946 года и закончилось 1 августа смертным приговором всем двенадцати обвиняемым. В тот же день генерал Власов и его соратники были повешены во внутреннем дворе Таганской тюрьмы в Москве{820}.
Тишков и Титов не дают никаких объяснений по этому поводу, однако признают, что публикация подробностей процесса, проведенного почти 30 лет назад, преследует политические цели{821}. Они несколько раз подчеркивают, что "судебный процесс сорвал маски "идейных борцов" с лица предателей, вскрыл истинные причины и мотивы их преступления". Чтобы окончательно убедить советскую общественность в преступном характере власовского движения, они приводят скрываемые до тех пор факты. Впрочем, ничего другого им не остается - ведь они тут же утверждают, что Власов "совершил особо опасные государственные и военные преступления против СССР". Из статей Тишкова и Титова можно составить представление, что же именно инкриминировали Власову: активную контрреволюционную и антисоветскую деятельность возглавляемого им КОНР и создание армии для вооруженной борьбы с советской властью, армии, которая, хотя и ненадолго, все же действительно вступила в бои с Красной армией. Власов обвиняется в преступных действиях однако Тишков и Титов пишут исключительно об его политической и военной деятельности. Эта противоречивость заставляет лишний раз сопоставить советские обвинения с тем, что в действительности представляло собой Русское освободительное движение.
Главным в этой связи является вопрос о целях власовского движения и об основах, на которых оно собиралось создать новую Россию. Ответ мы найдем в политической программе Пражского манифеста. Показательно, что официальная советская версия не вдается в содержание этого документа от 14 ноября 1944 года, ограничиваясь несколькими уничижительными сентенциями общего плана. Читателю сообщается, что Манифест являет собой "отвратительный гибрид власовщины и белогвардейщины", "удивительную смесь национал-социализма... черносотенных лозунгов, близких по духу лозунгам недоброй памяти "Союза Михаила архангела", и программы белоэмигрантского НТС". Это - "гитлеровский документ", "гнусный документ" (потому, очевидно, что в нем речь идет о "новой России, без большевиков и капиталистов"){822}. Однако следует отдать должное авторам: они по крайней мере намекают на то, что больше всего возмущает их в Манифесте, - требование восстановления частной собственности, особенно на землю, а также требование прекращения классовой борьбы. На самом деле Манифест этим не ограничивался: его программа состояла из 14 пунктов, и осуществление программы заложило бы прочную основу для современного правового государства{823}.
Достаточно взглянуть на заявленные в Пражском манифесте цели власовского движения, чтобы понять, почему советская сторона не могла его обнародовать. Первый пункт Манифеста провозглашает :
Свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 года.
При этом речь идет не о возвращении к дореволюционным царским временам, но о завершении дела буржуазной февральской революции. Наряду с формулировками общего характера, составляющими неотъемлемую часть любого документа такого рода. Пражский манифест содержит также весьма однозначные и определенные требования. Здесь выдвигается требование вместо "режима террора и насилия", "насильственных переселений и массовых ссылок" ввести такой общественный порядок, при котором возможно "обеспечение социальной справедливости и защиты трудящихся от всякой эксплуатации". Здесь с "классической четкостью" провозглашаются буржуазные свободы{824} - религии, совести, слова, собраний и печати, а также неприкосновенность личности, жилища и имущества, приобретенного в результате честного труда.
Манифест выдвигает требование независимости и гласности суда (именно этот принцип был нарушен в процессе руководителей йласовского движения). В области социально-экономической выдвигалось требование ликвидации колхозов, передачи всей земли крестьянам в частную собственность, восстановление свободной торговли и ремесел. Но создаваемая таким образом свободная конкуренция экономических сил подлежала одному существенному ограничению: в Манифесте постулировался принцип "социальной справедливости", то есть защиты всех трудящихся от эксплуатации. Предусматривались "широкие государственные мероприятия по укреплению семьи и брака", гарантировалось равноправие женщины, установление минимальной оплаты труда "в размерах, обеспечивающих культурный образ жизни", "право на бесплатное образование, медицинскую помощь, на отдых, на обеспечение старости". Пражский манифест провозглашал также:
Никакой мести и преследования тем, кто прекратит борьбу за Сталина и большевизм, независимо от того, вел ли он ее по убеждению или вынужденно.
Чтобы понять значение Пражского манифеста, стоит еще раз обратиться к политическим основам русско-немецкого сотрудничества. Советские авторы неустанно твердят, что Власов "продался немецким фашистам", заверил Гитлера в собственном вернопод-данничестве и связал со своим именем "одно из самых подлых и черных деяний в истории Великой Отечественной войны"{825}. Но как в действительности складывались отношения Власова с немцами и, в частности, его отношение к национал-социализму? Руководители Освободительного движения с самого начала не скрывали, что сотрудничество с немцами возможно для них лишь на основе абсолютного равенства. Высказываний на этот счет чрезвычайно много, мы ограничимся лишь несколькими примерами. Так, Власов при всякой возможности критически высказывался в адрес немецкой восточной политики. Уже в начале 1943 года на открытом собрании в Пскове он подверг резкой критике предрассудки многих немцев, которые видят в русских людей второго сорта. Как сказано в немецком донесении, "он произнес слово "унтерменш", заявил, что не считает себя "унтерменшем", и спросил присутствующих, считают ли они себя "унтерменшами"{826}. В речи перед членами ВВС РОА 18 февраля 1945 года Власов обвинил Германию в разжигании ненависти "между двумя великими народами"{827}. Один из ближайших сотрудников Власова полковник Боярский (впоследствии - генерал-майор) в июне 1943 года прямо заявил своим немецким слушателям, что русские и немцы могут стать "лучшими друзьями, но могут - и злейшими врагами". Он предостерег немцев от "предательства" принципов равноправного союза, сказав, что нормальные отношения возможны лишь в случае выполнения этих принципов. Боярский считал непременной предпосылкой сотрудничества уважение национальной независимости России{828}.
Русские ни разу не отступили от этих требований. Это отразилось также в речи начальника личной канцелярии Власова полковника Кромиади перед восточными рабочими в Сосновце 23 декабря 1944 года: "Мы честно протягиваем Германии руку, но в ответ мы требуем к себе тоже честного отношения"{829}. Все это позволяет определить заключенный в Праге союз как вынужденный, как военное содружество, порожденное необходимостью. В Пражском манифесте по этому поводу говорится:
Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики.
П. Григоренко в своих мемуарах спрашивает: "Могли ли такие люди, как Нерянин, которые поставили своей целью свержение сталинского режима, упустить возможность, предоставляемую им сотрудничеством с немцами?"*{830} Старший лейтенант Дмитриев в речи на многолюдном митинге в берлинском "Доме Европы" 18 ноября 1944 года сказал:
Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда будут стараться оклеветать нас, изобразить безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны... мы не наймиты Германии и не собираемся ими быть. Мы союзники Германии, вступившие в борьбу для выполнения наших собственных национальных задач, для осуществления наших народных идей, для создания свободного независимого отечества*{831}.
Внутренняя свобода русских проявилась также в требовании Пражского манифеста о заключении "почетного мира с третьим рейхом" и в пункте о "сохранении мира и установлении дружеских связей со всеми странами и всемерном развитии международного сотрудничества".
Пражский манифест не имел практически ничего общего с национал-социалистической программой, и в этом легко убедиться на следующем примере. Текст Манифеста был отправлен Гиммлеру, который вернул его с указанием дополнить пунктом о "борьбе против евреев"{832}. Но Власов решительно возразил, что никак не может это сделать: в Манифесте провозглашается принцип "равенства всех народов" в новой России и при этом имеются в виду также представители еврейского народа. Действительно, в Пражском манифесте нет антисемитских тенденций{833}. "Нойе Цюрхер Цайтунг" 6 декабря 1944 года, подробно разбирая первый номер газеты КОНР "Воля народа", отмечала связь названия газеты с русской народнической организацией "Народная воля", из которой впоследствии образовалась партия эсеров, выступавшая за освобождение крестьян. Швейцарская газета не сомневалась, что "Власов чрезвычайно серьезно относится к своей демократической программе", и задавала вопрос: "Как воспримет такую программу национал-социалистическая Германия?"! 9 По словам английского историка Р. Конк-веста, "изданный им [Власовым] 14 ноября 1944 года политический "Манифест" показывает, что он отнюдь не симпатизировал нацизму - его единственной целью была демократическая Россия"{834}. Американский ученый Л. Шапиро тоже отмечает полную независимость Власова, настоящего русского патриота, не затронутого "нацистской идеологией"{835}.
Венский философ профессор X. Эйбл, автор "Magna Charta Eurasiatica", обнаруживает в Пражском манифесте целый ряд моментов, указывающих на то, что "в истории человечества обозначился новый подъем, вдохновителем которого можно считать Власова"{836}.
О том, насколько политические цели Освободительного движения противоречили целям национал-социалистического рейха, можно судить по обвинениям в адрес Власова, выдвигаемым в 1944-45 годах. Так, Восточное министерство называло власовцев бескомпромиссными борцами за " единую неделимую Россию"{837}, другими словами, им инкриминировалось именно то, что для любого патриота является естественным, - борьба за целостность своего государства. Многие из них, говорится далее, "не являются настоящими друзьями Германии" и вообще "негативно относятся ко всему немецкому". Руководитель организации "Винета", подчиненной министерству пропаганды, заметил 31 декабря 1944 года, что вла-совское движение не является национал-социалистическим, более того - оно "позорит" национал-социалистическое мировоззрение, поскольку не борется против еврейства и вообще не признает еврейского вопроса{838}. Гиммлер тоже вскоре понял, что Русское освободительное движение, которому он дал путевку в жизнь, развивается по собственным законам. 8 января 1945 года, когда член президиума КОНР генерал-лейтенант Жиленков находился с официальным визитом в Словакии и был принят президентом Словацкой республики монсиньором Йозефом Тизо, Гиммлер выразил свою озабоченность тем, что Власов охвачен "панславистскими устремлениями" и ведет собственную политику в отношении славянских народов Балканского полуострова{839}. Интересно, однако, что рейхсфюрер СС не решился открыто выступить против этого. Между тем 18 января 1945 года газета "3а Родину" опубликовала сообщение информационного бюро КОНР о ходе государственного визита Жиленкова и напечатала полный текст его речи в Пресбурге о целях Русского освободительного движения. Речь эта кончалась словами: "Мы верим, что нашу борьбу поддержат все миролюбивые народы мира и в первую очередь славянские народы"{840}. Все эти примеры подтверждают слова генерала добровольческих соединений Кестринга, отнюдь не склонного к восторгам, который в 1946 году охарактеризовал Власова как "яркую личность", заметив, что такой человек "никак не мог быть верным наемником... в своих действиях он руководствовался исключительно интересами своей страны"{841}.
Но обвинения в предательстве, раздающиеся с советской стороны, безосновательны не только по существу. Эти обвинения весьма странно звучат в устах наследников Ленина. Мало того, что в 1917 году, во время первой мировой войны, будущий вождь Октябрьской революции и создатель советского государства открыто высказывался за поражение России в войне, он к тому же не побоялся тайно принять от врагов своей страны деньги и помощь{842}, чтобы из "проклятой Швейцарии" добраться до арены событий, свергнуть демократическое временное правительство, развалить русский фронт обороны против немцев и самому захватить власть{843}. П. Григоренко в своих мемуарах пишет:
Мое подсознание нашептывало мне ленинские лозунги " Война - войне!" и "Да здравствует поражение!" Да, Владимир Ильич, тут ваша логика сослужила мне дурную службу. Я едва сдержался, чтобы не заорать: сегодня мы превозносим большевиков, которые ради свержения царизма способствовали поражению своей страны; почему же тем, кто хочет свергнуть большевистское коммунистическое правительство, не предоставляется то же право?*{844}
По мнению полковника Кромиади, ленинисты уже по одной этой причине не имеют морального права выдвигать против Власова обвинение в измене Родине{845}.
Если советским авторам еще удавалось кое-как скрывать от советской общественности политические цели Освободительного движения, то представить "антисоветские организации" КОНР и РОА простыми инструментами в руках немцев было значительно труднее. Тут советские сообщения буквально вязнут в противоречиях. Тишков, например, утверждает, что именно Гиммлер передал Власову через доверенное лицо, обергруппенфюрера Бергера, начальника Главного управления СС, подробные указания по формированию КОНР и РОА, а осуществлялись эти указания под контролем доктора Крёгера, постоянного представителя Гиммлера при русском генерале{846}. Значительная, хотя и скрытая роль приписывается при этом гестапо, которое якобы заранее проверяло и утверждало всех членов Комитета и вообще крепко держало КОНР в руках, "контролируя каждый его шаг через своих агентов". По уверениям советских авторов, КОНР своим возникновением обязан лишь объединенным усилиям Гиммлера и гестапо. Тишков даже утверждает, будто название КОНР было всего лишь "ширмой, вывеской для внешнего мира", во внутренней переписке "гитлеровцы" называли его "зондеркоммандо В при Главном управлении СС" - такая организация действительно существовала, но никакого отношения к КОНР не имела и выполняла совершенно другие функции. Речь идет о "зондеркоммандо Ост", представлявшей собой рабочий штаб Главного управления безопасности рейха. Входили в него в основном прибалтийские немцы, сочувствовавшие власовскому движению. Они видели свою задачу в том, чтобы поддерживать "власовскую акцию" путем использования так называемой "рутины рейха", в частности, отстаивать ее от враждебных поползновений со стороны национал-социалистической партии и гестапо{847}. Глава зондерком-мандо доктор Ф. Бухардт хотел, чтобы его считали представителем русских интересов у немцев, а не наоборот.
Тишков часто противоречит не только историческим фактам, но и самому себе. Так, он вынужден признать, что "предатель" Власов с того самого момента, как он оказался в плену (в 1942 году), не переставал выдвигать перед немцами требование о создании политического центра как необходимой предпосылки для его участия в борьбе против большевизма{848}. Он признает, что после создания КОНР Власов уже не был "простой марионеткой" немцев, и следовательно, предательство как бы переносится на новый, более высокий уровень. Немецкое правительство, пишет Тишков, признало Власова "руководителем русского освободительного движения", признало определенные права за КОНР и заключило с ним политические и военные соглашения. В этой связи и Тишков, и Титов ссылаются на финансовое соглашение от 18 января 1945 года, в котором рейх заявлял о своей готовности предоставить КОНР необходимые для его деятельности денежные средства в форме кредита с долговым обязательством{849}. Заключение этого договора между "правительством Великого Германского рейха", представленного государственным секретарем министерства иностранных дел бароном Штенграхтом фон Мойландом, и "президентом Комитета освобождения народов России генерал-лейтенантом Власовым" проходило в торжественной обстановке, в присутствии видных представителей обеих сторон: с немецкой стороны здесь находились начальник отдела протокола посланник А. фон Дорнберг, посланник В. фон Типпельскирх, советник посольства Г. Хильгер, тайный советник В. Танненберг, государственный секретарь министерства финансов Ф. Рейнгардт; с русской - уполномоченный КОНР при министерстве иностранных дел Ю. С. Жеребков, начальник финансового управления КОНР профессор С. А. Андреев и его заместитель Ф. Ф. фон Шлип-пе, а также начальник главного организационного управления КОНР генерал-майор В. Ф. Малышкин. Договор свидетельствовал о полном признании КОНР со стороны Германии. Даже советские авторы считают нужным упомянуть о независимости КОНР, хотя тут же заявляют о том, что это была чистая фикция{850}. Из рас-суждений Тишкова и Титова можно также заключить, что РОА находилась на положении независимой воюющей державы - по крайней мере де-юре. Авторы подчеркивают, что РОА имела собственные судебные органы, службу безопасности и разведку. Тишков придает особое значение тому, что Власов, будучи признанным вождем Русского освободительного движения, являлся также главнокомандующим вооруженных сил и в этом качестве был верховным военным судьей РОА.
В советской историографии КОНР изображается столь противоречиво, что нам кажется необходимым лишний раз обрисовать подлинные его контуры, описать его структуру и функции. Только понимая характер этой организации, структурно сходной с правительством, можно понять, почему немецкое министерство иностранных дел рассматривало соглашение с генералом Власовым как внешнеполитический акт (впрочем, эта точка зрения соответствовала замыслам Гитлера на начальном этапе развития Русского освободительного движения){851}. Как писал доктор Бухардт, власов-ское движение "развилось без немцев и даже вопреки им", "его политическое значение" постоянно возрастало за счет "собственной динамики", пока оно фактически не образовало "государства в государстве" в немецкой сфере власти{852}. Политическим руководящим органом являлся возглавляемый Власовым Президиум КОНР в составе генерал-майоров Ф. И. Трухина и В. Ф. Малышкина, генерал-майора профессора Д. Е. Закутного, генерал-лейтенантов Г. Н. Жи-ленкова и Е. И. Балабина, профессоров Ф. П. Богатырчука, Н. Н. Будзиловича и С. М. Руднева. Кандидатами в Президиум были профессора П. Н. Иванов и Ю. А. Музыченко{853}. Сам Комитет, состоявший из 50 членов и 12 кандидатов, практически выполнял функции общего собрания{854}. К нему присоединились также национальные комитеты отдельных народов России, признавшие Власова:
Русский национальный совет; Украинская национальная рада; Белорусская национальная рада; Национальный совет народов Кавказа; Национальный совет народов Туркестана, Главное управление казачьих войск и Калмыкский национальный комитет. Из этих национальных органов в КОНР на правах членов вошли, в числе других, Майковский, В. М. Гречко, Комар, А. Ю. Демченко, Ф. Жук, Хахутов, Зижажев, генерал В. В. Крейтер и Ш. Балинов, позже прибавились кандидаты - И. Медведюк и Пугачев{855}.
Для практической работы были созданы управления, составившие нечто вроде совета министров, и другие центральные органы, такие как{856}:
1. Штаб вооруженных сил КОНР под началом генерал-майора Трухина, который, как уже говорилось, решал все вопросы, связанные с формированием, оснащением и обучением РОА. Штабу подчинялось Главное управление казачьих войск во главе с генерал-лейтенантом Татаркиным.
2. Главное организационное управление под началом генерал-майора Малышкина. В его компетенцию входили не только организационные проблемы Освободительного движения, но и вопросы создания новой России политические, национальные, правовые, социальные, экономические и культурные. Центральный секретариат возглавлялся Д. А. Левицким. В рамках главного организационного управления имелись специальные отделы: юридический отдел во главе с профессором Ивановым, финансовое управление во главе с профессором Андреевым и научный совет, возглавляемый профессором М. И. Москвитиновым{857}.
3. Главное гражданское управление, начальник - генерал-майор Закутный. В его компетенцию входили все вопросы, связанные с условиями жизни и труда, правовым положением и социальным статусом миллионов русских, оказавшихся по эту сторону фронта, восточных рабочих, беженцев и военнопленных{858}. Главному гражданскому управлению подчинялись школьный отдел и-по крайней мере, в финансовом отношении - Союз молодежи народов России (СМНР) под руководством Дьячкова и капитана Лазарева{859}. В него также входили медицинское управление{860} и два родственных учреждения: Общество Красного Креста, во главе с профессором Богатыр-чуком{861}, и организация "Народная помощь", во главе с инженером Г. А. Алексеевым{862}.
4. Главное управление пропаганды, начальник - генерал-лейтенант Жиленков. В его задачу входило распространение политических идей Освободительного движения, а в более широком смысле
- забота о духовном благосостоянии соотечественников{863}. Непосредственным рупором управления было Информационное бюро КОНР под руководством Н. Ковальчука. Внутри главного управления пропаганды имелось несколько специальных отделов:
а) организационно-методический отдел{864};
б) отдел прессы (начальник Буркин), обеспечивавший издание газет Освободительного движения общим тиражом в 250 тысяч экземпляров: служебный орган КОНР "Воля народа", редакторы Жиленков и А. С. Казанцев, военный орган КОНР "3а Родину!"
- редактор полковник Н. В. Пятницкий, газета ВВС "Наши крылья"{865};
в) радиоотдел - начальники С. Н. Дубровский и Л. В. Дудин. При нем имелась радиостанция, ежедневно проводившая шесть передач КОНР на русском языке{866};
г) отдел пропаганды среди военнопленных, начальник - полковник А. И. Спиридонов;
д) отдел культуры и искусства, начальник - И. Новосильцев{867}.
Кроме того, при КОНР был создан Совет по делам вероисповеданий под началом профессора Будзиловича, в задачу которого входило заниматься делами всех церквей и приходов и осуществлять религиозное воспитание, создавать возможности для религиозного обслуживания в частях РОА, а также в лагерях военнопленных и восточных рабочих. С этой целью 18 января 1945 года было опубликовано воззвание к священнослужителям не только православной, но и других церквей поставить свою работу на службу "великому делу освобождения народов России от большевистского ига"{868}.
Все они - главные руководители движения - заявили, что боролись против сталинского террористического режима. Хотели освободить свой народ от этого режима. И поэтому они не изменники, а российские патриоты. .. Власов и Трухин твердо стояли на неизменной позиции: " Изменником не был и признаваться в ' измене не буду. Сталина ненавижу. Считаю его тираном и скажу об этом на суде". Не помогли... обещания жизненных благ. Не помогли и... устрашающие рассказы... Власов на эти угрозы ответил: "Я знаю. И мне страшно. Но еще страшнее оклеветать себя. А муки наши даром не пропадут. Придет время и народ добрым словом нас помянет". Трухин повторил то же самое.
Очевидно, именно этой твердой позицией Власова и остальных руководителей РОА{819} объясняется закрытость и поспешность заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР, которое началось за закрытыми дверями 30 июля 1946 года и закончилось 1 августа смертным приговором всем двенадцати обвиняемым. В тот же день генерал Власов и его соратники были повешены во внутреннем дворе Таганской тюрьмы в Москве{820}.
Тишков и Титов не дают никаких объяснений по этому поводу, однако признают, что публикация подробностей процесса, проведенного почти 30 лет назад, преследует политические цели{821}. Они несколько раз подчеркивают, что "судебный процесс сорвал маски "идейных борцов" с лица предателей, вскрыл истинные причины и мотивы их преступления". Чтобы окончательно убедить советскую общественность в преступном характере власовского движения, они приводят скрываемые до тех пор факты. Впрочем, ничего другого им не остается - ведь они тут же утверждают, что Власов "совершил особо опасные государственные и военные преступления против СССР". Из статей Тишкова и Титова можно составить представление, что же именно инкриминировали Власову: активную контрреволюционную и антисоветскую деятельность возглавляемого им КОНР и создание армии для вооруженной борьбы с советской властью, армии, которая, хотя и ненадолго, все же действительно вступила в бои с Красной армией. Власов обвиняется в преступных действиях однако Тишков и Титов пишут исключительно об его политической и военной деятельности. Эта противоречивость заставляет лишний раз сопоставить советские обвинения с тем, что в действительности представляло собой Русское освободительное движение.
Главным в этой связи является вопрос о целях власовского движения и об основах, на которых оно собиралось создать новую Россию. Ответ мы найдем в политической программе Пражского манифеста. Показательно, что официальная советская версия не вдается в содержание этого документа от 14 ноября 1944 года, ограничиваясь несколькими уничижительными сентенциями общего плана. Читателю сообщается, что Манифест являет собой "отвратительный гибрид власовщины и белогвардейщины", "удивительную смесь национал-социализма... черносотенных лозунгов, близких по духу лозунгам недоброй памяти "Союза Михаила архангела", и программы белоэмигрантского НТС". Это - "гитлеровский документ", "гнусный документ" (потому, очевидно, что в нем речь идет о "новой России, без большевиков и капиталистов"){822}. Однако следует отдать должное авторам: они по крайней мере намекают на то, что больше всего возмущает их в Манифесте, - требование восстановления частной собственности, особенно на землю, а также требование прекращения классовой борьбы. На самом деле Манифест этим не ограничивался: его программа состояла из 14 пунктов, и осуществление программы заложило бы прочную основу для современного правового государства{823}.
Достаточно взглянуть на заявленные в Пражском манифесте цели власовского движения, чтобы понять, почему советская сторона не могла его обнародовать. Первый пункт Манифеста провозглашает :
Свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 года.
При этом речь идет не о возвращении к дореволюционным царским временам, но о завершении дела буржуазной февральской революции. Наряду с формулировками общего характера, составляющими неотъемлемую часть любого документа такого рода. Пражский манифест содержит также весьма однозначные и определенные требования. Здесь выдвигается требование вместо "режима террора и насилия", "насильственных переселений и массовых ссылок" ввести такой общественный порядок, при котором возможно "обеспечение социальной справедливости и защиты трудящихся от всякой эксплуатации". Здесь с "классической четкостью" провозглашаются буржуазные свободы{824} - религии, совести, слова, собраний и печати, а также неприкосновенность личности, жилища и имущества, приобретенного в результате честного труда.
Манифест выдвигает требование независимости и гласности суда (именно этот принцип был нарушен в процессе руководителей йласовского движения). В области социально-экономической выдвигалось требование ликвидации колхозов, передачи всей земли крестьянам в частную собственность, восстановление свободной торговли и ремесел. Но создаваемая таким образом свободная конкуренция экономических сил подлежала одному существенному ограничению: в Манифесте постулировался принцип "социальной справедливости", то есть защиты всех трудящихся от эксплуатации. Предусматривались "широкие государственные мероприятия по укреплению семьи и брака", гарантировалось равноправие женщины, установление минимальной оплаты труда "в размерах, обеспечивающих культурный образ жизни", "право на бесплатное образование, медицинскую помощь, на отдых, на обеспечение старости". Пражский манифест провозглашал также:
Никакой мести и преследования тем, кто прекратит борьбу за Сталина и большевизм, независимо от того, вел ли он ее по убеждению или вынужденно.
Чтобы понять значение Пражского манифеста, стоит еще раз обратиться к политическим основам русско-немецкого сотрудничества. Советские авторы неустанно твердят, что Власов "продался немецким фашистам", заверил Гитлера в собственном вернопод-данничестве и связал со своим именем "одно из самых подлых и черных деяний в истории Великой Отечественной войны"{825}. Но как в действительности складывались отношения Власова с немцами и, в частности, его отношение к национал-социализму? Руководители Освободительного движения с самого начала не скрывали, что сотрудничество с немцами возможно для них лишь на основе абсолютного равенства. Высказываний на этот счет чрезвычайно много, мы ограничимся лишь несколькими примерами. Так, Власов при всякой возможности критически высказывался в адрес немецкой восточной политики. Уже в начале 1943 года на открытом собрании в Пскове он подверг резкой критике предрассудки многих немцев, которые видят в русских людей второго сорта. Как сказано в немецком донесении, "он произнес слово "унтерменш", заявил, что не считает себя "унтерменшем", и спросил присутствующих, считают ли они себя "унтерменшами"{826}. В речи перед членами ВВС РОА 18 февраля 1945 года Власов обвинил Германию в разжигании ненависти "между двумя великими народами"{827}. Один из ближайших сотрудников Власова полковник Боярский (впоследствии - генерал-майор) в июне 1943 года прямо заявил своим немецким слушателям, что русские и немцы могут стать "лучшими друзьями, но могут - и злейшими врагами". Он предостерег немцев от "предательства" принципов равноправного союза, сказав, что нормальные отношения возможны лишь в случае выполнения этих принципов. Боярский считал непременной предпосылкой сотрудничества уважение национальной независимости России{828}.
Русские ни разу не отступили от этих требований. Это отразилось также в речи начальника личной канцелярии Власова полковника Кромиади перед восточными рабочими в Сосновце 23 декабря 1944 года: "Мы честно протягиваем Германии руку, но в ответ мы требуем к себе тоже честного отношения"{829}. Все это позволяет определить заключенный в Праге союз как вынужденный, как военное содружество, порожденное необходимостью. В Пражском манифесте по этому поводу говорится:
Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики.
П. Григоренко в своих мемуарах спрашивает: "Могли ли такие люди, как Нерянин, которые поставили своей целью свержение сталинского режима, упустить возможность, предоставляемую им сотрудничеством с немцами?"*{830} Старший лейтенант Дмитриев в речи на многолюдном митинге в берлинском "Доме Европы" 18 ноября 1944 года сказал:
Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда будут стараться оклеветать нас, изобразить безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны... мы не наймиты Германии и не собираемся ими быть. Мы союзники Германии, вступившие в борьбу для выполнения наших собственных национальных задач, для осуществления наших народных идей, для создания свободного независимого отечества*{831}.
Внутренняя свобода русских проявилась также в требовании Пражского манифеста о заключении "почетного мира с третьим рейхом" и в пункте о "сохранении мира и установлении дружеских связей со всеми странами и всемерном развитии международного сотрудничества".
Пражский манифест не имел практически ничего общего с национал-социалистической программой, и в этом легко убедиться на следующем примере. Текст Манифеста был отправлен Гиммлеру, который вернул его с указанием дополнить пунктом о "борьбе против евреев"{832}. Но Власов решительно возразил, что никак не может это сделать: в Манифесте провозглашается принцип "равенства всех народов" в новой России и при этом имеются в виду также представители еврейского народа. Действительно, в Пражском манифесте нет антисемитских тенденций{833}. "Нойе Цюрхер Цайтунг" 6 декабря 1944 года, подробно разбирая первый номер газеты КОНР "Воля народа", отмечала связь названия газеты с русской народнической организацией "Народная воля", из которой впоследствии образовалась партия эсеров, выступавшая за освобождение крестьян. Швейцарская газета не сомневалась, что "Власов чрезвычайно серьезно относится к своей демократической программе", и задавала вопрос: "Как воспримет такую программу национал-социалистическая Германия?"! 9 По словам английского историка Р. Конк-веста, "изданный им [Власовым] 14 ноября 1944 года политический "Манифест" показывает, что он отнюдь не симпатизировал нацизму - его единственной целью была демократическая Россия"{834}. Американский ученый Л. Шапиро тоже отмечает полную независимость Власова, настоящего русского патриота, не затронутого "нацистской идеологией"{835}.
Венский философ профессор X. Эйбл, автор "Magna Charta Eurasiatica", обнаруживает в Пражском манифесте целый ряд моментов, указывающих на то, что "в истории человечества обозначился новый подъем, вдохновителем которого можно считать Власова"{836}.
О том, насколько политические цели Освободительного движения противоречили целям национал-социалистического рейха, можно судить по обвинениям в адрес Власова, выдвигаемым в 1944-45 годах. Так, Восточное министерство называло власовцев бескомпромиссными борцами за " единую неделимую Россию"{837}, другими словами, им инкриминировалось именно то, что для любого патриота является естественным, - борьба за целостность своего государства. Многие из них, говорится далее, "не являются настоящими друзьями Германии" и вообще "негативно относятся ко всему немецкому". Руководитель организации "Винета", подчиненной министерству пропаганды, заметил 31 декабря 1944 года, что вла-совское движение не является национал-социалистическим, более того - оно "позорит" национал-социалистическое мировоззрение, поскольку не борется против еврейства и вообще не признает еврейского вопроса{838}. Гиммлер тоже вскоре понял, что Русское освободительное движение, которому он дал путевку в жизнь, развивается по собственным законам. 8 января 1945 года, когда член президиума КОНР генерал-лейтенант Жиленков находился с официальным визитом в Словакии и был принят президентом Словацкой республики монсиньором Йозефом Тизо, Гиммлер выразил свою озабоченность тем, что Власов охвачен "панславистскими устремлениями" и ведет собственную политику в отношении славянских народов Балканского полуострова{839}. Интересно, однако, что рейхсфюрер СС не решился открыто выступить против этого. Между тем 18 января 1945 года газета "3а Родину" опубликовала сообщение информационного бюро КОНР о ходе государственного визита Жиленкова и напечатала полный текст его речи в Пресбурге о целях Русского освободительного движения. Речь эта кончалась словами: "Мы верим, что нашу борьбу поддержат все миролюбивые народы мира и в первую очередь славянские народы"{840}. Все эти примеры подтверждают слова генерала добровольческих соединений Кестринга, отнюдь не склонного к восторгам, который в 1946 году охарактеризовал Власова как "яркую личность", заметив, что такой человек "никак не мог быть верным наемником... в своих действиях он руководствовался исключительно интересами своей страны"{841}.
Но обвинения в предательстве, раздающиеся с советской стороны, безосновательны не только по существу. Эти обвинения весьма странно звучат в устах наследников Ленина. Мало того, что в 1917 году, во время первой мировой войны, будущий вождь Октябрьской революции и создатель советского государства открыто высказывался за поражение России в войне, он к тому же не побоялся тайно принять от врагов своей страны деньги и помощь{842}, чтобы из "проклятой Швейцарии" добраться до арены событий, свергнуть демократическое временное правительство, развалить русский фронт обороны против немцев и самому захватить власть{843}. П. Григоренко в своих мемуарах пишет:
Мое подсознание нашептывало мне ленинские лозунги " Война - войне!" и "Да здравствует поражение!" Да, Владимир Ильич, тут ваша логика сослужила мне дурную службу. Я едва сдержался, чтобы не заорать: сегодня мы превозносим большевиков, которые ради свержения царизма способствовали поражению своей страны; почему же тем, кто хочет свергнуть большевистское коммунистическое правительство, не предоставляется то же право?*{844}
По мнению полковника Кромиади, ленинисты уже по одной этой причине не имеют морального права выдвигать против Власова обвинение в измене Родине{845}.
Если советским авторам еще удавалось кое-как скрывать от советской общественности политические цели Освободительного движения, то представить "антисоветские организации" КОНР и РОА простыми инструментами в руках немцев было значительно труднее. Тут советские сообщения буквально вязнут в противоречиях. Тишков, например, утверждает, что именно Гиммлер передал Власову через доверенное лицо, обергруппенфюрера Бергера, начальника Главного управления СС, подробные указания по формированию КОНР и РОА, а осуществлялись эти указания под контролем доктора Крёгера, постоянного представителя Гиммлера при русском генерале{846}. Значительная, хотя и скрытая роль приписывается при этом гестапо, которое якобы заранее проверяло и утверждало всех членов Комитета и вообще крепко держало КОНР в руках, "контролируя каждый его шаг через своих агентов". По уверениям советских авторов, КОНР своим возникновением обязан лишь объединенным усилиям Гиммлера и гестапо. Тишков даже утверждает, будто название КОНР было всего лишь "ширмой, вывеской для внешнего мира", во внутренней переписке "гитлеровцы" называли его "зондеркоммандо В при Главном управлении СС" - такая организация действительно существовала, но никакого отношения к КОНР не имела и выполняла совершенно другие функции. Речь идет о "зондеркоммандо Ост", представлявшей собой рабочий штаб Главного управления безопасности рейха. Входили в него в основном прибалтийские немцы, сочувствовавшие власовскому движению. Они видели свою задачу в том, чтобы поддерживать "власовскую акцию" путем использования так называемой "рутины рейха", в частности, отстаивать ее от враждебных поползновений со стороны национал-социалистической партии и гестапо{847}. Глава зондерком-мандо доктор Ф. Бухардт хотел, чтобы его считали представителем русских интересов у немцев, а не наоборот.
Тишков часто противоречит не только историческим фактам, но и самому себе. Так, он вынужден признать, что "предатель" Власов с того самого момента, как он оказался в плену (в 1942 году), не переставал выдвигать перед немцами требование о создании политического центра как необходимой предпосылки для его участия в борьбе против большевизма{848}. Он признает, что после создания КОНР Власов уже не был "простой марионеткой" немцев, и следовательно, предательство как бы переносится на новый, более высокий уровень. Немецкое правительство, пишет Тишков, признало Власова "руководителем русского освободительного движения", признало определенные права за КОНР и заключило с ним политические и военные соглашения. В этой связи и Тишков, и Титов ссылаются на финансовое соглашение от 18 января 1945 года, в котором рейх заявлял о своей готовности предоставить КОНР необходимые для его деятельности денежные средства в форме кредита с долговым обязательством{849}. Заключение этого договора между "правительством Великого Германского рейха", представленного государственным секретарем министерства иностранных дел бароном Штенграхтом фон Мойландом, и "президентом Комитета освобождения народов России генерал-лейтенантом Власовым" проходило в торжественной обстановке, в присутствии видных представителей обеих сторон: с немецкой стороны здесь находились начальник отдела протокола посланник А. фон Дорнберг, посланник В. фон Типпельскирх, советник посольства Г. Хильгер, тайный советник В. Танненберг, государственный секретарь министерства финансов Ф. Рейнгардт; с русской - уполномоченный КОНР при министерстве иностранных дел Ю. С. Жеребков, начальник финансового управления КОНР профессор С. А. Андреев и его заместитель Ф. Ф. фон Шлип-пе, а также начальник главного организационного управления КОНР генерал-майор В. Ф. Малышкин. Договор свидетельствовал о полном признании КОНР со стороны Германии. Даже советские авторы считают нужным упомянуть о независимости КОНР, хотя тут же заявляют о том, что это была чистая фикция{850}. Из рас-суждений Тишкова и Титова можно также заключить, что РОА находилась на положении независимой воюющей державы - по крайней мере де-юре. Авторы подчеркивают, что РОА имела собственные судебные органы, службу безопасности и разведку. Тишков придает особое значение тому, что Власов, будучи признанным вождем Русского освободительного движения, являлся также главнокомандующим вооруженных сил и в этом качестве был верховным военным судьей РОА.
В советской историографии КОНР изображается столь противоречиво, что нам кажется необходимым лишний раз обрисовать подлинные его контуры, описать его структуру и функции. Только понимая характер этой организации, структурно сходной с правительством, можно понять, почему немецкое министерство иностранных дел рассматривало соглашение с генералом Власовым как внешнеполитический акт (впрочем, эта точка зрения соответствовала замыслам Гитлера на начальном этапе развития Русского освободительного движения){851}. Как писал доктор Бухардт, власов-ское движение "развилось без немцев и даже вопреки им", "его политическое значение" постоянно возрастало за счет "собственной динамики", пока оно фактически не образовало "государства в государстве" в немецкой сфере власти{852}. Политическим руководящим органом являлся возглавляемый Власовым Президиум КОНР в составе генерал-майоров Ф. И. Трухина и В. Ф. Малышкина, генерал-майора профессора Д. Е. Закутного, генерал-лейтенантов Г. Н. Жи-ленкова и Е. И. Балабина, профессоров Ф. П. Богатырчука, Н. Н. Будзиловича и С. М. Руднева. Кандидатами в Президиум были профессора П. Н. Иванов и Ю. А. Музыченко{853}. Сам Комитет, состоявший из 50 членов и 12 кандидатов, практически выполнял функции общего собрания{854}. К нему присоединились также национальные комитеты отдельных народов России, признавшие Власова:
Русский национальный совет; Украинская национальная рада; Белорусская национальная рада; Национальный совет народов Кавказа; Национальный совет народов Туркестана, Главное управление казачьих войск и Калмыкский национальный комитет. Из этих национальных органов в КОНР на правах членов вошли, в числе других, Майковский, В. М. Гречко, Комар, А. Ю. Демченко, Ф. Жук, Хахутов, Зижажев, генерал В. В. Крейтер и Ш. Балинов, позже прибавились кандидаты - И. Медведюк и Пугачев{855}.
Для практической работы были созданы управления, составившие нечто вроде совета министров, и другие центральные органы, такие как{856}:
1. Штаб вооруженных сил КОНР под началом генерал-майора Трухина, который, как уже говорилось, решал все вопросы, связанные с формированием, оснащением и обучением РОА. Штабу подчинялось Главное управление казачьих войск во главе с генерал-лейтенантом Татаркиным.
2. Главное организационное управление под началом генерал-майора Малышкина. В его компетенцию входили не только организационные проблемы Освободительного движения, но и вопросы создания новой России политические, национальные, правовые, социальные, экономические и культурные. Центральный секретариат возглавлялся Д. А. Левицким. В рамках главного организационного управления имелись специальные отделы: юридический отдел во главе с профессором Ивановым, финансовое управление во главе с профессором Андреевым и научный совет, возглавляемый профессором М. И. Москвитиновым{857}.
3. Главное гражданское управление, начальник - генерал-майор Закутный. В его компетенцию входили все вопросы, связанные с условиями жизни и труда, правовым положением и социальным статусом миллионов русских, оказавшихся по эту сторону фронта, восточных рабочих, беженцев и военнопленных{858}. Главному гражданскому управлению подчинялись школьный отдел и-по крайней мере, в финансовом отношении - Союз молодежи народов России (СМНР) под руководством Дьячкова и капитана Лазарева{859}. В него также входили медицинское управление{860} и два родственных учреждения: Общество Красного Креста, во главе с профессором Богатыр-чуком{861}, и организация "Народная помощь", во главе с инженером Г. А. Алексеевым{862}.
4. Главное управление пропаганды, начальник - генерал-лейтенант Жиленков. В его задачу входило распространение политических идей Освободительного движения, а в более широком смысле
- забота о духовном благосостоянии соотечественников{863}. Непосредственным рупором управления было Информационное бюро КОНР под руководством Н. Ковальчука. Внутри главного управления пропаганды имелось несколько специальных отделов:
а) организационно-методический отдел{864};
б) отдел прессы (начальник Буркин), обеспечивавший издание газет Освободительного движения общим тиражом в 250 тысяч экземпляров: служебный орган КОНР "Воля народа", редакторы Жиленков и А. С. Казанцев, военный орган КОНР "3а Родину!"
- редактор полковник Н. В. Пятницкий, газета ВВС "Наши крылья"{865};
в) радиоотдел - начальники С. Н. Дубровский и Л. В. Дудин. При нем имелась радиостанция, ежедневно проводившая шесть передач КОНР на русском языке{866};
г) отдел пропаганды среди военнопленных, начальник - полковник А. И. Спиридонов;
д) отдел культуры и искусства, начальник - И. Новосильцев{867}.
Кроме того, при КОНР был создан Совет по делам вероисповеданий под началом профессора Будзиловича, в задачу которого входило заниматься делами всех церквей и приходов и осуществлять религиозное воспитание, создавать возможности для религиозного обслуживания в частях РОА, а также в лагерях военнопленных и восточных рабочих. С этой целью 18 января 1945 года было опубликовано воззвание к священнослужителям не только православной, но и других церквей поставить свою работу на службу "великому делу освобождения народов России от большевистского ига"{868}.