Холт Черил. Цвет страсти – алый

   Майкл прервал их молчаливый обмен взглядами.
   – Ваш кузен хочет поговорить с вами.
   – Зачем?
   Эмили перевела взгляд на Уинчестера, и его охватила дрожь восторга от того, что он снова видит ее. Казалось, прошли месяцы – нет, годы! – с тех пор, как они разговаривали последний раз, и воспоминания об их ссоре рассеялись.
   – Он сообщил мне, что пришло время поздравлений, – объяснил Майкл. – Он говорит, что вы двое готовы пожениться.
   Она резко повернулась и рассерженно взглянула на кузена. Слова ее, однако, были адресованы графу.
   – Мой кузен ошибается, лорд Уинчестер. Мы обсуждали вопрос женитьбы; но я отклонила предложение.
   – Он хочет вернуться с вами в Хейлшем.
   – Вы приказываете мне уйти? – спросила Эмили.
   – Разумеется, нет. Это вам решать, и я подчинюсь вашему решению. – Майкл улыбнулся, стремясь показать ей, что все прощено и забыто. – Я предпочитаю, чтобы вы остались.
   – Тогда я делаю свой выбор – я остаюсь. – Она пристально посмотрела на Барнетта. – Тебе не следовало приезжать сюда. Ты лишь зря обеспокоил лорда Уинчестера.
   Барнетт покраснел от унижения и гнева.
   – Эмили, ты ведешь себя чрезвычайно глупо, и я сыт по горло твоими играми. Этой шараде пора положить конец.
   От его резкого тона девушка вздрогнула, а Майкл спокойно заявил:
   – Мистер Барнетт, вы получили ответ, которого ждали. Нет причин продолжать нашу встречу.
   Смущенная и огорченная, Эмили пробормотала:
   – Могу я удалиться?
   – Да, конечно, – сказал Майкл, и она поспешила вон из библиотеки. Она казалась явно расстроенной, что вызвало в нем гнев. Что Барнетт сделал ей?
   Оба мужчины наблюдали, как она уходит; Барнетт сделал движение, словно готов был броситься ей вслед.
   – Сядьте, Барнетт, – скомандовал Майкл.
   Гость не подчинился приказу, но и не стал преследовать бывшую невесту.
   – Я должен заставить ее, – проговорил он сквозь стиснутые зубы.
   – Боюсь, это невозможно.
   – Но… но… я должен уговорить ее понять! Она должна согласиться! Мы вот-вот поженимся. Все уже готово. О нашем браке было уже объявлено.
   – Если ваш викарий объявил о вашем бракосочетании, у него дурной вкус.
   – Не ей решать!
   – Но сейчас не Средние века. Вы не можете принудить ее.
   – Ну, это мы еще посмотрим! – хвастливо заявил гость.
   – Почему вы не уходите? – как можно вежливее поинтересовался Майкл. – На сегодняшний день мне достаточно проблем.
   Барнетт не пошевелился и презрительно оглядел графа.
   – О, я понимаю, – задумчиво произнес он.
   – Что вы понимаете, мистер Барнетт?
   – Вы хотите ее для себя. – Он был так рассержен, что весь дрожал. – Вы – презренный распутник! Вы уже соблазнили ее? Или же только собираетесь? Меня тошнит от вас. Мне противно!
   Граф не помнил, чтобы так живо реагировал на что-то. Мгновенно вскочив со стула и обежав стол, он сделал то, что ему так хотелось сделать во время всего разговора. Граф схватил Барнетта за ворот куртки и оторвал от пола, так что ноги последнего болтались в воздухе.
   – Немедленно покиньте мой дом, – прорычал граф, – иначе я выброшу вас на помойку, где вам самое место. – Он швырнул Барнетта в направлении холла, тот споткнулся, но удержался на ногах.
   – Подонок! – отважился оскорбить графа Барнетт.
   – Фитч! – заорал Майкл, и тут же в дверях появился нос дворецкого.
   – Да, милорд?
   – Мистер Барнетт уходит, – объявил Майкл. – Если, по несчастью, он вновь появится на пороге моего дома, вход ему должен быть запрещен, и ты можешь обратиться к приставу, чтобы его увезли как нарушителя общественного порядка.
   – Понятно, сэр. – Фитч усмехнулся, радуясь возможности силой выпроводить кого-то. Он взял Барнетта за рукав, но тот стряхнул руку дворецкого и сам вышел из комнаты.
   – Я достаточно ясно выразился?
   – Больше вы меня не увидите! – храбро заявил незваный гость.
   – Надеюсь.
   – Эмили – моя.
   – Этому может поверить лишь человек с помраченным, как у вас, умом.
   – Я сочтусь с вами. Даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, вы заплатите мне.
   – Дрожу как осиновый лист.
   Барнетт шумно направился к входной двери, Фитч следовал за ним по пятам, а Майкл вернулся к столу, сел в кресло и допил виски.

Глава 12

   Майкл пересек темный холл и остановился возле двери в комнату Эмили. Он был не совсем трезв, поэтому потерял выдержку и не смог преодолеть желание вновь увидеть ее.
   После изгнания Барнетта он задержался на какое-то время в библиотеке, ожидая, что девушка, возможно, появится там, чтобы обсудить случившееся и поблагодарить его за защиту.
   Какой же он был идиот!
   Он предположил – ошибочно! – что она оценит его усилия. Но нет! Она даже не потрудилась поблагодарить его. Дело обстояло так, что когда он опустился до того, чтобы спросить у Фитча о ней, тот сообщил, что она вышла из дома! Она отправилась на послеобеденную прогулку в парк. Пока он беспокоился и томился, она занималась своим делом, проводя время с его подопечными.
   Ситуация должна перемениться. Он не мог продолжать прятаться и избегать ее. Эмили не хотела выходить замуж за кузена. Это, во всяком случае, было ясно. Она хотела остаться в Лондоне. Это тоже было ясно. Но почему? Почему она предпочла остаться? Напрашивался один ответ.
   Он ей нравился? Когда она смотрела на дорогу впереди, к какому заключению она приходила? Какое место он занимал в ее мыслях о будущем? Играл ли он какую-то роль в ее жизни?
   Почему все эти вопросы имели для него значение, было загадкой, но с первой же минуты их встречи что-то случилось с ним, что-то необъяснимое и безумное. Он был так дезориентирован и мысли пребывали в таком беспорядке, что ему приходило в голову, не лишился ли он безвозвратно рассудка.
   Он попробовал ручку двери, и, к его облегчению, она поддалась. Если бы она оказалась заперта, он принес бы ключ, чтобы отпереть ее, – так отчаянно ему хотелось быть с ней. В конце концов, это был его собственный проклятый дом, где никто ему ни в чем не мог отказать.
   Он вошел на цыпочках и увидел ее стоящей у окна и смотрящей на темное небо. Эмили была готова ко сну, ее точеную фигуру облегал голубой халатик. Пояс подчеркивал тонкую талию и восхитительные бедра. Под халатиком она носила ночную сорочку из белой ткани с лавандовыми цветами. Босые ноги стояли на холодном дереве пола.
   Волосы были распущены и расчесаны, волнистые пряди рассыпались по спине, и Уинчестер изучал ее, дивясь тому, какой она была хрупкой и утонченной. Как всегда, его тело отреагировало на ее присутствие, его чувства воспламенились в предвкушении того, что случится дальше.
   Она услышала его и вся напряглась, но не повернулась к нему.
   – Уходите.
   – Нет.
   – Вам нельзя находиться здесь.
   – Я могу находиться, где я пожелаю. – Он вел себя как избалованный ребенок, прекрасно понимал это, но ничего не мог с собой поделать.
   – Вы невозможны, – бросила она. – Вы в состоянии слышать? Вы когда-нибудь обращаете внимание на то, что вам говорят другие? Вас здесь не ждут.
   – Расскажите мне о вашем кузене, – потребовал граф.
   – Нет.
   – Расскажите!
   – Почему вас интересует мое прошлое? Вы вдруг решили проявить человечность?
   Она была в ярости, глаза блестели, сердце бешено стучало, и он приблизился к ней, так что они оказались нос к носу. Она была готова к очередной битве – типично по-женски. Он не мог вообразить, по какому поводу, но осознание этого воспламенило и его тоже.
   Он чувствовал себя уязвленным. В ее ошибочном раздражении против Аманды именно он был оскорблен и оклеветан. Именно он пострадал от ее напыщенного кузена. Помимо воли он оказался втянут в семейные дрязги и вынужден постоянно беспокоиться о ней.
   Нет, он отказывается заботиться о ней! Отказывается проводить каждую минуту, волнуясь и тревожась. Он хочет мира и спокойствия. Он хочет опять вернуться к своей вольной, скандальной жизни.
   Эти обременительные, накатывающие чувства вины и угрызения совести были отвратительны ему. Он не мог без конца размышлять, правильно ли поступал в том или ином случае.
   И что, черт побери, было правильно?
   – Жаль, что я не спросил вас об этом раньше, – сказал он, сдерживая раздражение, и притянул ее к себе.
   Эмили расплакалась, слезы катились по щекам, падая ему на рубашку.
   – Мой отец хотел, чтобы я вышла за него замуж, и я была готова пойти на это. Была готова! – добавила она, словно он оспаривал этот факт.
   – Но вы не смогли?
   – Я нашла кое-какие бумаги. Он намеревался после свадьбы отправить Мэри в дом для умалишенных.
   Граф нахмурился:
   – Но она же не душевнобольная.
   – Ну и что? У него будет достаточно денег, чтобы осуществить свой план.
   – Но он же не может отправить ее туда без всякой причины. Существуют законы, чтобы предотвратить такую жестокость. – По крайней мере Майкл предполагал, что они существуют.
   – У простой женщины нет никакой защиты против такого человека, как Реджиналд.
   – Уверен, что вы не так поняли, – проговорил граф, пытаясь ее успокоить. Реджиналд – подлинный осел и задира, который мог предпринять любое порочное деяние, и Майкл пожалел, что не надавал тумаков этой свинье, когда у него была такая возможность.
   – Я не могу больше выносить это, – сказала она. – Мне страшно хочется покинуть ваш дом, но мне некуда идти.
   При этом признании он содрогнулся. Неужели она предпочтет безопасному и спокойному дому опасности Лондона?
   – Я не позволю вам уехать, – признался он. – Не могу позволить.
   – Мне больно, когда я нахожусь рядом с вами, больно любить вас и видеть, что вы сердитесь на меня.
   – Я не сержусь. – Его гнев унесло, словно осенние листья ветром. – Вы – все для меня. Я обожаю вас. Я… я…
   Он замолчал. Он чуть было не выпалил, что любит ее, что крайне изумило его. Он никого не любил, а его едва не вырвавшееся признание указывало на сумбур в его мыслях.
   Подобное признание было бы большой глупостью. Она ухватится за его слова, хотя в них не будет правды. Преувеличенные чувства недолговечны, и он должен быть осторожен с ней.
   – Если я вам нравлюсь, как вы утверждаете, – возразила она, – вы ужасно проявляете свои чувства.
   – Ваша правда. Я – олух, хам. Простите меня. – Он никогда не чувствовал себя таким потерянным рядом с женщиной, но ведь она не была похожа на шлюх, с которыми он общался, и с ней нужно обращаться по-другому, о чем он все время забывал.
   Испытывая потребность быть ближе, желая передать то, что не мог высказать вслух, он нагнулся и поцеловал Эмили. Они могли ссориться, но им никогда не утратить физического влечения друг к другу. Когда он держал ее в объятиях, их проблемы казались мелкими, их неравенство – минимальным.
   Эмили не сопротивлялась их близости и ухватилась за лацканы его куртки, словно это был спасательный жилет. Их препирательство лишило ее энергии. Она чувствовала себя мягкой, как резина, и ей казалось, что, если он отпустит ее, она рухнет на пол.
   Майкл потянул за пояс халатика, сорвал его, затем поднял ее и прижал к стене так, что ее ноги обернулись вокруг его талии. Подол ночной сорочки задрался, обнажив тело, он прижался к её самому интимному месту, так что лишь ткань его брюк отделяла их друг от друга.
   Он проник языком в ее рот, фаллос превратился в железный прут и толкнулся в нее. Движение несколько облегчило боль, но и разожгло страсть.
   Ее плечи были обнажены, он потянул за бретельки сорочки, открыв груди, наслаждаясь их тяжестью в руках. Он гладил соски, заставляя ее стонать, извиваться. Задохнувшись и испытывая глубокое смущение, она прервала их поцелуй.
   – Пожалуйста, не надо, – умоляюще произнесла она. – Я не могу больше наслаждаться.
   – Я не могу остановиться. Я должен овладеть вами. – У нее вырвался тихий стон – радости или отчаяния, – но он не обратил на это никакого внимания.
   – Чего вы хотите от меня? – простонала она.
   – Не знаю, – честно признался он.
   – Куда мы направляемся?
   – Не имею ни малейшего представления.
   – Чем это кончится?
   – Не могу догадаться.
   – Вы сумасшедший, – заявила Эмили.
   – Вполне вероятно.
   В тот момент Майкл действительно чувствовал себя слегка сумасшедшим, способным на самый гнусный поступок. Он развернул ее, понес к кровати и бросил на нее.
   Эмили не могла понять, в чем дело, но неожиданно их обоих охватила бешеная страсть. Он прижал ее, чтобы она не могла вырваться, но она и не собиралась убегать. Удивительно, как ей не терпелось поскорее развлечься, и она едва могла дождаться, когда же наступит ощущение экстаза.
   Она попробует все, чтобы только забыть Реджиналда и ужасный день, который пережила.
   Ее колени были согнуты, стопы свешивались с края матраца, а он стоял коленями на полу, разместившись между ее ногами. Он снял с нее ночную сорочку, обнажив бедра, чресла, живот, и она позволила ему разглядывать себя всю целиком.
   – Что вы делаете?
   – Я собираюсь поцеловать вас. – Он проник двумя пальцами в нее. – Здесь, где вы больше всего нуждаетесь.
   – Нет, это… это дурно.
   – Это не дурно, Эмили. – Граф пристально смотрел на девушку. – Когда мы вместе, так, как сейчас, все разрешено. Все!
   – Но я не хочу, чтобы вы узнавали меня таким образом.
   – Вы уже ничего не можете решать.
   – Майкл!
   – Замолчите!
   Он наклонился вперед и лизнул языком, пробуя ее, проникая в ее тесные, влажные ножны. Он обнаружил ее сексуальный центр и ласкал ее там, бедра раскрылись, и она начала изгибаться в отчаянной попытке избавиться от ощущения, которое он создавал в ней.
   – Перестаньте! – молила Эмили. – Я не могу больше выносить это.
   – Ну-ну, – уговаривал Уинчестер.
   – Нет… Я… я не могу…
   Ее разум и тело сопротивлялись друг другу. Когда между ними вспыхнула страсть, ее тело приветствовало это, но ее разум не мог отрешиться от моральных устоев, которые были внушены ей с детства. Она понимала, что их поведение порочно, но в предвкушении того, что он мог дать, ограничения казались лишними.
   Она застыла от желания, ее женская суть плакала от потребности освободиться.
   – Ну, давай же, Эмили, – уговаривал Уинчестер.
   – Не могу.
   – Сделай это для меня.
   Он сосал тугой бутон ее груди, массируя мягкую плоть. Через мгновение она очутилась в аду, а он прижимал ее к кровати, пока она боролась и вскрикивала.
   Спираль наслаждения вилась и вилась, и когда она достигла конца и Эмили опустилась на землю, Уинчестер водил носом по ее телу. Он проложил дорожку к ложбинке на груди, шее, подбородку, рту, целуя ее, и девушка ощутила свой вкус на его губах. Это средство, усиливающее половое влечение, воспламенило ее, и она покорно вздохнула.
   – Мне не верится, что я позволяю вам делать все это со мной.
   – Я просто не оставил вам выбора.
   – Я ненавижу вас, – заявила Эмили.
   – Неправда.
   – Да-да. Вы изводите и принуждаете меня, так что я не могу сказать «нет».
   – А почему вам хотелось бы сказать «нет»?
   – Потому что мне больно. Мне невыносимо, что вы так много значите для меня, а я для вас ничто.
   Он нахмурился:
   – Вы думаете, что ничего не значите для меня?
   – А как я могу думать иначе? Вы – словно султан с гаремом.
   – Ничего подобного, Эмили.
   Она предположила, что они могли бы затеять длинное обсуждение на тему, испытывал ли он к ней искренние чувства, почему он развлекался с ней и в то же время с другими, но рассуждать, какой он мужчина, а она – женщина, было бессмысленно. Они были словно вода и масло.
   – Впрочем, меня это не заботит, – сказала она, как бы отметая любые заявления, которые он мог сделать и которым она все равно бы не поверила. – Меня это совсем не волнует.
   И это было правдой. По крайней мере в тот момент. Позже она будет сожалеть и раскаиваться, но сейчас, когда она все еще дрожала от удовольствия, трудно было сосредоточиться на чем-то, кроме бесконтрольной, необъяснимой тяги к нему.
   Граф взобрался на постель, таща ее с собой, так что девушка оказалась словно обернутой вокруг него.
   – Сними с меня одежду, – скомандовал граф.
   – Что?
   – Ты все прекрасно слышала.
   – Но если я сниму с вас одежду, мы… вероятнее всего…
   – Вот именно.
   Она поняла, что он планировал. Не было нужды ни в разговорах, ни в продолжительных раздумьях.
   – Я потеряла рассудок.
   – Отлично.
   – Вы искушаете меня совершать грехи, которые никогда не приходили мне в голову.
   – Ты абсолютная распутница. Я убежден в этом. – Граф повернул ее так, что она оказалась внизу, а он сверху.
   – Мы собираемся совокупиться? Прямо здесь? Прямо сейчас?
   – Да.
   – Я не готова.
   – А я готов.
   Граф стянул с себя куртку, галстук, рубашку, обнажив, таким образом, верхнюю часть тела. Он приподнялся, поднеся свою грудь к ее рту.
   – Полижи меня, – начал наставлять он свою партнершу. – Как я это делал с тобой.
   Эмили попробовала, высунув язычок и смочив шагреневую шишечку.
   – Так?
   – Да, возьми его в рот и пососи. – Она повиновалась, и он добавил: – Сильнее.
   Девушка пощипывала его соски, играя с ними, и у него уже больше не было сил выносить это; тогда он ослабил брюки и спустил их с бедер. Если раньше она бы запаниковала и отступила от края пропасти, в этот раз она не сделала ничего, чтобы остановить Майкла. Куда бы он ни вел, она с радостью следовала за ним.
   Она обнимала и гладила его, затем, взяв в руку его фаллос, начала большим пальцем гладить его завершение. Майкл весь дрожал, на лбу выступили крупные капли пота, он сжал бедра девушки и опустился между ними. Его фаллос прижался к ней.
   – Я должен кончить. Я не могу больше терпеть. – Эмили подумала было запротестовать, но какой был в этом прок? Она тоже стремилась к этому единению. Казалось, что она всегда искала его, словно вся жизнь была цепью событий, приведшей ее в это место.
   – Ты уверен?
   Как ни удивительно, она больше беспокоилась о его последующей реакции, чем о своей собственной. Она не была уверена, что Майкл пойдет дальше, но у нее не было сомнений, что он не задумывался о результатах своего возможного поступка и позднее почувствует себя ужасно.
   – Абсолютно уверен. – Он распрямил Эмили и толкнулся в нее. – Будет больно. Но только в первый раз.
   Затем он проник глубже, и она вскрикнула, взволнованная таким напором. Она думала, что настроилась на то, что должно было случиться, но все происходило слишком быстро. Ей хотелось обсудить их единение, узнать побольше деталей или поближе прижаться к партнеру и решить, с чем же она расстается.
   – Мы можем поговорить минуту?
   – Нет.
   Девушка попыталась сбросить с себя Майкла, но ей не на что было опереться.
   – Я передумала.
   – Это невозможно.
   – Он слишком большой. Ты ни за что не уместишься во мне.
   – Ш-ш. – Он поцеловал ее, каждая клеточка его существа сосредоточилась на совершении любовного акта.
   – Я боюсь.
   – Не бойся.
   – Майкл!
   Он на секунду остановился, любуясь ее обнаженной фигурой, и улыбнулся ей – роковой улыбкой собственника, что вызвало в ней трепет, но и глубоко напугало ее.
   – Ты моя, Эмили, – заявил граф. – Вся моя отныне.
   Плавным, точным движением он разорвал девственную плеву и целиком вошел в нее. У нее на глазах выступили слезы, пролилась струйка крови, она вскрикнула и изогнулась.
   Он вел себя очень спокойно, позволяя ей приспособиться, и постепенно боль утихла. Она глубоко и медленно вздохнула и, почувствовав, что она расслабилась, Майкл начал двигаться в ней вперед и назад. Она присоединилась к нему, изгибаясь и приспосабливаясь к заданному им ритму.
   Майкл, будучи в крайнем напряжении, действовал решительно, отбросив притворную нежность или симпатию к ее девственному состоянию. Его бедра двигались методично, размеренно, как поршень огромной машины, и Эмили прижалась к любовнику, словно очутилась в море на корабле, плывущем среди штормовых волн. Волнение нарастало, душевное смятение достигло своего пика, когда он застонал и напрягся до предела; затем граф резко вышел из нее, пролившись ей на живот.
   Обессиленный интенсивным усилием, он упал на Эмили, и она обняла его, словно младенца, наслаждаясь покоем, охваченная огромностью того, что они только что совершили. Что они скажут друг другу? Как им вести себя?
   Не говоря ни слова, Майкл соскользнул с кровати и подошел к шкафу, чтобы взять полотенце. Вернувшись к Эмили, он вытер пятно своего семени. На ее бедрах и его фаллосе была кровь, и он стер ее.
   Он не мог – или не хотел – смотреть на нее, и у нее сложилось впечатление, что любовник был крайне смущен. Она беспокойно передвинулась. Неужели он сожалеет о своем поведении – и так скоро!
   – С тобой все в порядке? – спросила Эмили, не в состоянии выносить неловкое молчание.
   – Со мной? – Вопрос прозвучал неожиданно для него. – Конечно. А как ты?
   – Прекрасно.
   Словно боясь коснуться ее, он приютился на кончике матраца. Эмили приглашающе раскрыла объятия, и Майкл с готовностью прижался к ней.
   – Я причинил тебе боль? – спросил он.
   – Я переживу.
   – Я не хотел быть таким грубым.
   – Ты и не был груб.
   – Ты возбуждаешь меня сверх всякой меры.
   – Как мне радостно это слышать! – Эмили улыбнулась. Она испытала высшее удовольствие, сводя его с ума.
   Майкл поцеловал возлюбленную и улыбнулся:
   – Какие-то сожаления?
   – Ни единого. А как ты?
   Он покачал головой и засмеялся. Там, внизу, его петушок частично затвердел и упирался в ее живот.
   – Я опять хочу быть с тобой. Очень хочу.
   – Я чувствую.
   – Я не могу насытиться тобой. Поэтому… давай позабудем твое глупое предположение, что ты ничего не значишь для меня.
   – Да, конечно, мы можем забыть о нем.
   Момент был прекрасным и интимным. Майкл смотрел на нее, его голубые глаза разжигали ее своей любовью и восхищением, и она пришла в восторг, читая сияющее в них расположение.
   Хотя временами в ней пробуждалось сомнение, его взгляд говорил о гораздо большем, чем он сам готов был признать. В конце концов, он был мужчиной, поэтому, возможно, словесные изъяснения были ему чужды. Он считал своим долгом физически показать ей то, что не мог выразить словами, и на сегодня этого было достаточно.
   Она проявит терпение и будет надеяться на лучшее. Эмили была убеждена, что глубоко в душе его жил честный, достойный уважения человек, и, если ей удастся вызволить его, у них может быть совместное будущее.
   – Я проведу эту ночь с тобой, – сообщил Майкл. – Мы будем любить друг друга до зари.
   – Любовные усилия, похоже, истощили тебя. Ты уверен, что отважишься любить меня еще раз?
   – Ха! Я могу заниматься этим до утра, – похвастался Майкл, – если ты не откажешь мне.
   – Негодник.
   – Да, такой уж я есть.
   Она крепко обняла его, возбужденная и довольная тем, что можно все начать сначала.

Глава 13

   Майкл на цыпочках вышел из комнаты Эмили и тихо закрыл за собой дверь. Он наконец довел их обоих до изнеможения, и она уснула.
   Наступал рассвет, и он оставался в ее комнате дольше разумного, но не мог заставить себя покинуть ее. Их любовное свидание было таким изумительным, блаженство таким желанным.
   Трусливо и осторожно он направился к задней лестнице, когда, к его ужасу, распахнулась дверь в глубине холла. Майкл застыл на месте, и ему стало любопытно, кто еще мог тайком бродить здесь в такой неурочный час. Его растрепанный вид указывал на то, что он выполз только что из постели Эмили. А какие еще он мог дать объяснения?
   К его превеликому изумлению, появился брат, крадучись точно в таком же жалком виде, как и он сам. Они изучали друг друга через пространство большого ковра. Оба имели одинаково жалкий вид – помятые и едва одетые, – со всей очевидностью Алекс тоже провел ночь, занимаясь любовью.
   Майкл пытался сообразить, из какой комнаты появился Алекс, и ему стало не по себе, когда он понял, что это была комната сестры Эмили.
   Если Майкл о ком-то и заботился, так это о брате, но, вернувшись с войны, тот стал совсем не таким, как прежде. Алекс, в его нынешнем состоянии, был последним человеком, кому он позволил бы развлекаться с Мэри Ливингстон. Это могло принести одни неприятности.
   Миссис Ливингстон жила под крышей Майкла, находилась под его покровительством, и он не мог допустить, чтобы с ней дурно обходились, У Алекса не могло быть честных намерений. Если он и женится, то только на деньгах, именно таковы были его планы, пока его не бросила невеста. Даже за тысячу лет миссис Ливингстон не смогла бы обеспечить Алекса тем, в чем он нуждался.
   Майкл махнул рукой в сторону лестницы, показав, что спускается вниз и Алекс должен следовать за ним. Он выглядел таким рассерженным, что Алекс немедленно понял – это не просьба, а приказание. Майкл был старшим братом и достаточно крепким и сильным, чтобы, если понадобится, как следует отколотить его и заставить подчиниться в случае бунта с его стороны.
   Майкл направился в семейную гостиную, где удивил служанку, которая уже поднялась и готовила завтрак. Он приказал принести кофе по-американски, который, он знал, предпочитал Алекс, и сел в ожидании брата.
   Алекс не появлялся целую вечность, когда же он вошел, на лице его были написаны надменность и готовность к колкостям. При свете лампы он выглядел как живая смерть, с бледным одутловатым лицом, дрожащими руками и в запятнанной одежде.