Страница:
— Но зачем тебе генерал?
Вася помялся.
— Нужен!
— Зачем? — Лидия Петровна поставила на стол блюдо с виноградом, до этого она все еще держала его в руках.
— Генералу все подчиняются, — твердо произнес Вася. — Он напишет письмо и прикажет, чтоб вам дали отдельную квартиру, что вы его любимая учительница.
Лидия Петровна упала в кресло.
— Ни за что бы не додумалась! Ты, Василий, умная голова! Где же мои генералы?
Вася понял, что Лидию Петровну он развеселил. Но почему?
— Чем же тебе не нравится моя квартира? — спросила она.
— Так коммуналка!
— Не коммуналка, а коммунарка! Мы с Лизонькой живем вместе почти полвека.
Вася открыл было рот, но закрыл. Ничего не понял. Эта «старая карга» и есть Лизонька?
Чтоб еще раз не опозориться, он сделал вид, что опять рассматривает фотографии на стене.
— А это кто в шляпе? — спросил он. — Тоже ученик?
— Мой отец Петр Николаевич Бавчинский.
Вася покраснел: опять невпопад.
— А это моя мамочка Надежда Николаевна, — она показала на фотографию смеющейся девушки в панамке. — Они погибли совсем молодыми.
— На фронте?
— Еще до войны, — неохотно ответила Лидия Петровна. — В тысяча девятьсот тридцать седьмом году.
— В авиационной катастрофе? — спросил Вася.
— Да, большая была катастрофа. Колпак на голову — и на костер! Инквизиторы, Василий, почему-то не вымирают. Только подай знак — и уже у двери стоят.
Хрипловатый голос Лидии Петровны словно надломился, она закашляла.
— Прикрой, Василий, дверь. Елизавета Федоровна от моего проклятого кашля проснется. Ее бессонницу ни один врач не может вылечить. Ночью ходит, а вот днем иногда прикорнет.
Вася соскочил, закрыл дверь.
— А сейчас сядь. И ешь виноград. Не для красоты он тут.
Вася отщипнул виноградинку и стал сосать, как конфетку.
А Лидия Петровна подогнула под себя ноги и уселась в кресло, как девчонка. Вася даже поперхнулся. Ему мама всегда давала подзатыльник, когда он при гостях забирался в кресло с ногами. Вот бы она на Лидию Петровну посмотрела!
Он тоже с удовольствием подогнул под себя ноги. Очень удобно!
— Приложи-ка пятак к своему синяку и держи, — сказала Лидия Петровна. — Я всегда так в детстве делала.
Вася приложил холодный пятак. Сразу не так больно стало.
— А вы что, в детстве дрались? — спросил он.
— Бывало.
— Девчонки не дерутся.
— Смотря какие девчонки. Я нюни не распускала, сама давала сдачи. А первый раз подралась… с милиционером.
— С милиционером? Ну уж! У нас дядя Гоша в бараке поругался с участковым, так ему пятнадцать суток дали.
— Пятнадцать суток не пятнадцать лет!
— Вы за драку пятнадцать лет сидели? — Вася просто обалдел.
— Да не я. Мне шесть лет было, когда я подралась. А вот родителям моим дали по пятнадцать лет, хотя они ни с кем не дрались. Но и через пятнадцать лет они не вернулись.
— А за что их посадили? — очень странно было Васе все это слышать. Неужели родители Лидии Петровны — жулики?
— А за то посадили, что порядочные люди. Отец был известным историком. И сейчас одна его книжка есть в библиотеке. Мама работала в газете. Я очень любила ходить с ней на демонстрации — первомайские, октябрьские. Она всегда шла с красным флагом впереди. А отец был затворником, вечно сидел в своем кабинете. Из кабинета его и взяли. Ночью, семнадцатого октября, раздался стук в дверь. Папа вышел, спросил: «Кто там?» Дядя Федор, дворник, ответил за дверью: «Это я, Петр Николаевич!»
Помню, мама испугалась, стала быстро одеваться. Я удивилась: чего дядю Федора бояться? Папа открыл дверь. В комнату вошло пять человек. Дядя Федор остался в коридоре. Трое были в штатском, двое в милицейской форме. Они начали рыться в папином столе, на книжных полках, выкидывать из ящиков бумаги.
— Может, он шпион был? — несмело спросил Вася. — А вы не знали.
— Скажу тебе определенно: не был!
— Тогда чего искали?
— Инквизиция, Василий, инквизиция! Она не ищет, она находит!.. Так вот, о драке. Один из тех, кто был в форме, стал рыться в мамином ридикюле. Он высыпал на стол мелочь, выбросил духи, платочек. И тут я соскочила с постели разъяренная, как волчонок, и со всего маху стукнула его кулаком по лицу. Мама прижала меня к себе и стала просить прощения. С тех пор родителей я не видела. Дворник дядя Федор, понятой при аресте, взял меня к себе. Им дали квартиру напротив нашей (тоже кого-то выселили). Я стала жить у дяди Федора, а в нашу квартиру других жильцов вселили. Они отдали сироте, то есть мне, вот эти два кресла и диван.
— А остальное где? — спросил Вася.
— У них, наверное. Хотя не знаю. За всю свою жизнь в нашу бывшую квартиру ни разу не заходила.
— А дядя Федор живой?
— Он на фронте погиб. Жена его тетя Поля умерла. Мы с Лизой, их дочкой, остались вдвоем. Лиза меня выучила. Работала портнихой, кормила, обувала, одевала. Благодаря ей институт окончила. Но в институт меня не сразу приняли, хоть и была отличницей. Дочь врага народа! Много нас было таких дочерей и сыновей. По этому поводу я написала письмо товарищу Сталину. После этого в институт меня неожиданно приняли уже в октябре. Я и думала: сам Сталин дал распоряжение — принять Лидку Бавчинскую в институт, пусть учится девка! Тогда я, разумеется, думала более возвышенным штилем. А Сталин моего письма и в глаза не видел.
— Как вы знаете?
— Чего тут знать? Инквизиторы письма не читают. А родителей моих реабилитировали в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Сообщили, что невиновны. Вот такие дела, Василий. Не пора ли тебе домой?
Домой уже давным-давно было пора.
— Надо, Василий, жить осознанной жизнью, — сказала Лидия Петровна. — Думать, мучиться.
— Я мучаюсь, — сказал Вася.
Оказывается, мысли мешают спать
Подумай, Кочкин!
На следующий день Вася опоздал на первый урок почти на десять минут. Очень долго он дома гляделся в зеркало. Но от этого глядения синяк не стал меньше, а, как показалось Васе, даже увеличился.
Когда он постучал в класс, Светлана Ивановна, не оглянувшись, сказала:
— Входи, Кочкин!
Вася вошел, держа под мышкой ранец. В классе раздалось дружное: «У-у-х!»
Светлана Ивановна оглянулась и тоже чуть не выдохнула: «У-у-х!» — но сдержалась.
— Кочкин, ты часто с синяками ходишь? — спросила она.
Вася кивнул.
— Дерешься?
Вася опять кивнул.
Светлана Ивановна опустилась на стул. У нее уже сил не было вести дальше урок. Что ни день — то сюрприз. И все Кочкин. Он просто-напросто хулиган.
— Что с тобой делать, Кочкин?
— А что со мной делать? — спросил в ответ Вася.
— Таких, как ты, ставят на учет в детскую комнату милиции. Ну, что ты тут стоишь? Садись, ради бога, на место!
Светлана Ивановна совершенно не понимала Васю. Как у нее возникло непонимание, так больше она уже и понять не хотела. Ей казалось, что Вася верховодит в классе. За Робин Гуда его принимали или за кого-то еще. И все сходилось: вначале он синяки наставил, потом ему. Именно он, Кочкин, будет подрывать ее авторитет, срывать мероприятия. Одно, политическое, уже сорвал. Единственный в классе не пионер!
Плохая репутация складывалась у Васи Кочкина!
Между тем он сел за парту, достал тетрадь и с видом прилежного ученика смотрел на Светлану Ивановну. А весь класс смотрел на него. Даже Дима Беляков вытягивал шею.
— Где ты синяк подцепил? — прошептал Костя Гвоздиков.
Вася промолчал.
— Прекратите смотреть на Кочкина! — возмутилась Светлана Ивановна. — Иначе я удалю Кочкина из класса!
Кочкин владел классом, а она не владела. Светлана Ивановна готова была расплакаться и еле-еле дождалась, когда кончится урок.
Вот что могут сделать ученики даже с беззаботным, веселым человеком, каковым по природе была Светлана Ивановна.
«Зачем, зачем я пошла в пятый класс!» — уже не раз думала она. У Светланы Ивановны тоже начались приступы бессонницы.
В перемену все обступили Васю. Откуда синяк да откуда? Вот невидаль! Да у них в бараке все от пяти до шестнадцати лет с синяками ходили, и никто не спрашивал, зачем да почему. Сидит синяк — значит, тут ему и место.
— Да с брусьев я упал! — вспомнил Вася.
— Что ты врешь, Кочкин! — Аля Соломина сурово встала перед ним. — Ты и в физзале не был!
— Молодец, Соломина! Бдительная! — похвалил Вася. — Только брусья у нас во дворе стоят. С них все падают. Кошка прыгнет — и та упадет! — Вася независимо вышел из класса.
И тут же он встретил Яну Истомину. Может быть, она стояла и ждала его?
— Здорово тебе попало? — спросила она улыбаясь.
Вася прикрыл рукой синяк.
— Опять шпионишь?
— Я? Шпионю? — Яна сделала такие круглые и обиженные глаза, что Вася опустил голову: было видно, что она врет, и было неловко за нее. Пусть уж лучше думает, что он ничего не понимает.
Одноклассники уже крутились вокруг них. Татка Малахова стояла у стены. В их сторону не глядела, но и с места не сходила.
— Пойдем отсюда, — сказала Яна.
Они спрятались в угол, под лестницу. Вася чувствовал себя неловко: ни разу в жизни он еще не стоял вдвоем с девочкой, тайно, под лестницей. Над головой стучат, бегают.
— Уже скоро перемена кончится, — сказала Яна.
— Угу, — ответил Вася.
— Ты снова будешь драться с Ромкой? — спросила она. — До победы?
— Трое против одного! Нашла дурака!
— Значит, трусишь!
Зазвенел звонок. Яна побежала.
— А я думала, ты порядочный! — крикнула она.
Вася так и остолбенел. Его одного побили трое, и он же не порядочный!
На урок он пришел расстроенный. Все-таки ему хотелось, чтоб Яна думала: «Какой Кочкин смелый, решительный, один против троих!»
— Чего ты такой хмурый? — спросил Костя Гвоздиков. — Опять из-за Янки? — по своей вредной привычке он ткнул Васю в бок. Вася его ткнул.
— После уроков я тебе кое-что расскажу.
У Кости глаза загорелись. Он очень любил всякие секреты.
— Ну, про что? Хоть чуть-чуть скажи!
— Я тебе раскрою тайну происхождения синяка!
Костя хихикнул.
— Да я и так знаю! Это тебе Ромка наподдавал. Из-за Янки!
— Много ты знаешь! — сказал Вася. — У нас была дуэль!
Вызов принят!
Мероприятий было по горло. Кроме предстоящего классного собрания совместно с родителями, готовились к встрече на швейной фабрике. Швеи — шефы 5 «Б» класса.
Пришла старшая вожатая Тамара проводить репетицию.
— Все, все строимся! — произнесла она свой любимый призыв.
Вася тоже было встал в строй. Но Дима Беляков беспечно спросил:
— А чего Кочкин встал в строй? Он — не пионер.
Вожатая Тамара вывела Кочкина из строя. Беляков стал заверять, что он пошутил. Жалко, что ли, — пусть Кочкин стоит в строю.
А Вася не возражал. Он сел за парту, сочувственно глядя на пионеров.
— Нет уж, пусть он тоже приветствует, — сказал с завистью Беляков: ему тоже хотелось сесть за парту и болтать ногой.
— Приветствуют только пионеры!
Встреча со швеями должна была носить торжественный характер.
— Итак! — подняла руку Тамара. — Все помним текст? — И произнесла выразительно: «Здравствуйте, мамы советских детей, здравствуйте, мамы, встречайте гостей!» Хором, хором!
И все хором закричали:
— Здравствуйте, мамы советских детей, здравствуйте, мамы, встречайте гостей!
— А на швейной фабрике есть мамы не советских детей? — спросил Вася.
— Американских! — завопил Костя.
— Английских!
— Французских!
Стали кричать наперебой: мексиканских, испанских, индийских! Если бы все это слышали швеи фабрики «Пролетарий»! Каких только детей у них не было!
Вожатая Тамара даже побледнела.
— Вы с ума сошли! Кочкин, удались! У нас идет подготовка к сбору! Слышишь, Кочкин?
Вася помахал рукой и вышел из класса.
— Такие пионеры нам не нужны, — прошептала Тамара.
В коридоре было пусто. Шел шестой урок. Вася подошел к двери 5 «А» класса. Видимо, у них тоже проходило какое-то мероприятие. В классе было шумно, а учительница кричала:
— Молодцы, ребята, молодцы!
И чего они такие молодцы? Вася даже позавидовал. Что-то давно ему никто не говорил, что он молодец.
Вася еще постоял у двери, стараясь услышать голос Яны Истоминой. Но в шуме ничего не разберешь.
Кочкин стал слоняться по коридору, поджидая Костю. Он размышлял: вызывать ему Ромку Кузакова еще раз на дуэль или не вызывать? Ромка вел себя подло, а за подлость нужно отвечать. Яна права: если он порядочный человек, то должен постоять за свою честь. Вася даже удивился: как он раньше не догадался, что именно об этом ему сказала Яна?
Из класса выскочил Костя Гвоздиков, весь потный и красный.
— Тебе хорошо! Гуляешь тут!
— Поговорим! — Вася повел Костю под лестницу, где они недавно стояли с Яной.
Он подробно рассказал другу про поединок с Ромкой Кузаковым.
— Я должен вызвать его снова на дуэль, — сказал Вася. — Ты будешь моим секундантом.
— Да у этого Ромки никакой совести нет, — сказал огорченно Костя. — А Янка твоя просто финтифлюшка.
— Кто-кто? Финтифлюшка? — Вася не знал точного значения этого слова, но чувствовал, что оно Яну не украшает. — Знал бы — ничего не сказал, — Вася отвернулся.
— Да буду я секундантом, — заверил Костя. — Только дурак ты, что связываешься с ним. С Кузаковым вообще никто не связывается. Янка тебя нарочно подбивает.
— Дело не в Янке, а во мне.
Прозвенел звонок с шестого урока. Вася направился к 5 «А» классу. Костя поплелся за ним.
Ромка из класса выскочил первым.
— У-у-у! Кочкин! Чего под нашими дверями торчишь?
— Тебя жду!
— Меня? — Ромка сделал вид, что страшно удивился.
Как-то незаметно рядом с Ромкой оказалась Яна. Она с интересом смотрела на Васю и при этом улыбалась.
— Я тебя, Кузаков, вызываю на дуэль! — торжественно произнес Вася. — Только на честную. У тебя — секундант, у меня — секундант. Деремся один на один.
— Идет! — ухмыльнулся Ромка. — Держи! — и небрежно подал Васе руку.
Вася не знал, что делать: пожать Ромке руку или не пожать. И все же пожал.
— Завтра после уроков, — сказал Ромка.
— В саду, на том же месте? — спросил Вася.
— Нет, — поморщился Ромка. — Там много публики. У гаража, за школой! Идет? Или дрейфишь?
— Мне все равно. Только не забудь написать завещание. Попрощайся с родными и близкими.
— Сам прощайся! — Кузаков сурово сдвинул брови: Кочкин все-таки вывел его из себя.
Тяжелый знак
Родители Васи Кочкина на классное собрание не пришли. Светлана Ивановна попросила Васю объяснить причину их отсутствия. Можно подумать, что Вася воспитывал своих родителей и вот сейчас, перед всем классом, должен ответить за их плохое поведение.
— Они у меня очень заняты, — сказал он.
— Все мы заняты, — проворчал отец Димы Белякова. — У меня завтра турнир на двадцати досках.
Дима и папа были похожи друг на друга как две капли воды. Папа тоже был медлительный и толстый, тоже играл в шахматы и, видимо, тоже гордился своей умной головой. Светлана Ивановна относилась к нему с уважением. Она его тут же поддержала:
— Вот именно, все заняты!
— У мамы рабочая смена, — не сдавался Вася. — А папа выполняет государственный заказ. Очень важный… — Подумав, он добавил: — Секретный!
Никто, конечно, Васе не поверил.
— Передай своим родителям, — сказала Светлана Ивановна, — что если они не хотят прийти в школу, то я к вам приду.
— Приходите, — радушно пригласил Вася. — Мама пирог испечет.
Чужие родители смотрели на Васю, покачивая головой, и были рады, что их-то дети куда лучше.
А дети сидели за партами такие тихие и примерные, как будто все до одного были отличниками.
Инициативу в свои руки взяла мама Али Соломиной — постоянный член родительского комитета.
Алина мама поставила проблему: всем девочкам необходимо заниматься в кружке кройки и шитья, а мальчикам — в авиамодельном, так как там прививаются нужные навыки.
Вопрос был актуален, и родители стали его горячо обсуждать. Дети пообещали, что обязательно запишутся в кружки. Вася тоже дал слово, что овладеет трудовыми навыками.
А почему бы и правда не записаться в авиамодельный кружок? Сначала модель построит, потом станет летчиком, потом космонавтом. Мама с папой пьют чай, а он летает вокруг земного шара и шлет им привет.
Вася помялся.
— Нужен!
— Зачем? — Лидия Петровна поставила на стол блюдо с виноградом, до этого она все еще держала его в руках.
— Генералу все подчиняются, — твердо произнес Вася. — Он напишет письмо и прикажет, чтоб вам дали отдельную квартиру, что вы его любимая учительница.
Лидия Петровна упала в кресло.
— Ни за что бы не додумалась! Ты, Василий, умная голова! Где же мои генералы?
Вася понял, что Лидию Петровну он развеселил. Но почему?
— Чем же тебе не нравится моя квартира? — спросила она.
— Так коммуналка!
— Не коммуналка, а коммунарка! Мы с Лизонькой живем вместе почти полвека.
Вася открыл было рот, но закрыл. Ничего не понял. Эта «старая карга» и есть Лизонька?
Чтоб еще раз не опозориться, он сделал вид, что опять рассматривает фотографии на стене.
— А это кто в шляпе? — спросил он. — Тоже ученик?
— Мой отец Петр Николаевич Бавчинский.
Вася покраснел: опять невпопад.
— А это моя мамочка Надежда Николаевна, — она показала на фотографию смеющейся девушки в панамке. — Они погибли совсем молодыми.
— На фронте?
— Еще до войны, — неохотно ответила Лидия Петровна. — В тысяча девятьсот тридцать седьмом году.
— В авиационной катастрофе? — спросил Вася.
— Да, большая была катастрофа. Колпак на голову — и на костер! Инквизиторы, Василий, почему-то не вымирают. Только подай знак — и уже у двери стоят.
Хрипловатый голос Лидии Петровны словно надломился, она закашляла.
— Прикрой, Василий, дверь. Елизавета Федоровна от моего проклятого кашля проснется. Ее бессонницу ни один врач не может вылечить. Ночью ходит, а вот днем иногда прикорнет.
Вася соскочил, закрыл дверь.
— А сейчас сядь. И ешь виноград. Не для красоты он тут.
Вася отщипнул виноградинку и стал сосать, как конфетку.
А Лидия Петровна подогнула под себя ноги и уселась в кресло, как девчонка. Вася даже поперхнулся. Ему мама всегда давала подзатыльник, когда он при гостях забирался в кресло с ногами. Вот бы она на Лидию Петровну посмотрела!
Он тоже с удовольствием подогнул под себя ноги. Очень удобно!
— Приложи-ка пятак к своему синяку и держи, — сказала Лидия Петровна. — Я всегда так в детстве делала.
Вася приложил холодный пятак. Сразу не так больно стало.
— А вы что, в детстве дрались? — спросил он.
— Бывало.
— Девчонки не дерутся.
— Смотря какие девчонки. Я нюни не распускала, сама давала сдачи. А первый раз подралась… с милиционером.
— С милиционером? Ну уж! У нас дядя Гоша в бараке поругался с участковым, так ему пятнадцать суток дали.
— Пятнадцать суток не пятнадцать лет!
— Вы за драку пятнадцать лет сидели? — Вася просто обалдел.
— Да не я. Мне шесть лет было, когда я подралась. А вот родителям моим дали по пятнадцать лет, хотя они ни с кем не дрались. Но и через пятнадцать лет они не вернулись.
— А за что их посадили? — очень странно было Васе все это слышать. Неужели родители Лидии Петровны — жулики?
— А за то посадили, что порядочные люди. Отец был известным историком. И сейчас одна его книжка есть в библиотеке. Мама работала в газете. Я очень любила ходить с ней на демонстрации — первомайские, октябрьские. Она всегда шла с красным флагом впереди. А отец был затворником, вечно сидел в своем кабинете. Из кабинета его и взяли. Ночью, семнадцатого октября, раздался стук в дверь. Папа вышел, спросил: «Кто там?» Дядя Федор, дворник, ответил за дверью: «Это я, Петр Николаевич!»
Помню, мама испугалась, стала быстро одеваться. Я удивилась: чего дядю Федора бояться? Папа открыл дверь. В комнату вошло пять человек. Дядя Федор остался в коридоре. Трое были в штатском, двое в милицейской форме. Они начали рыться в папином столе, на книжных полках, выкидывать из ящиков бумаги.
— Может, он шпион был? — несмело спросил Вася. — А вы не знали.
— Скажу тебе определенно: не был!
— Тогда чего искали?
— Инквизиция, Василий, инквизиция! Она не ищет, она находит!.. Так вот, о драке. Один из тех, кто был в форме, стал рыться в мамином ридикюле. Он высыпал на стол мелочь, выбросил духи, платочек. И тут я соскочила с постели разъяренная, как волчонок, и со всего маху стукнула его кулаком по лицу. Мама прижала меня к себе и стала просить прощения. С тех пор родителей я не видела. Дворник дядя Федор, понятой при аресте, взял меня к себе. Им дали квартиру напротив нашей (тоже кого-то выселили). Я стала жить у дяди Федора, а в нашу квартиру других жильцов вселили. Они отдали сироте, то есть мне, вот эти два кресла и диван.
— А остальное где? — спросил Вася.
— У них, наверное. Хотя не знаю. За всю свою жизнь в нашу бывшую квартиру ни разу не заходила.
— А дядя Федор живой?
— Он на фронте погиб. Жена его тетя Поля умерла. Мы с Лизой, их дочкой, остались вдвоем. Лиза меня выучила. Работала портнихой, кормила, обувала, одевала. Благодаря ей институт окончила. Но в институт меня не сразу приняли, хоть и была отличницей. Дочь врага народа! Много нас было таких дочерей и сыновей. По этому поводу я написала письмо товарищу Сталину. После этого в институт меня неожиданно приняли уже в октябре. Я и думала: сам Сталин дал распоряжение — принять Лидку Бавчинскую в институт, пусть учится девка! Тогда я, разумеется, думала более возвышенным штилем. А Сталин моего письма и в глаза не видел.
— Как вы знаете?
— Чего тут знать? Инквизиторы письма не читают. А родителей моих реабилитировали в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году. Сообщили, что невиновны. Вот такие дела, Василий. Не пора ли тебе домой?
Домой уже давным-давно было пора.
— Надо, Василий, жить осознанной жизнью, — сказала Лидия Петровна. — Думать, мучиться.
— Я мучаюсь, — сказал Вася.
Оказывается, мысли мешают спать
Дома обстановка оказалась благоприятной. У мамы была клиентка. Пахло привычным запахом парикмахерской.
— Васька, ты? — спросила мама из кухни. — Что так долго?
— Металлолом собирали!
— Важное дело, — подала голос клиентка. — Металла в стране катастрофически не хватает.
— Васька соберет, — сказала мама не без иронии. — Выручит страну.
Васе хотелось, чтобы клиентка не уходила как можно дольше, чтоб придумала необыкновенно сложную прическу и мама бы возилась с ней до вечера.
Но Васины мечты не сбылись. Минут через двадцать кудрявая, как баран, клиентка выпорхнула из кухни. О чем-то они с мамой еще пощебетали в коридоре, и она ушла.
Вася сел за письменный стол, разложил перед собой учебники. Проверенный прием. Когда мама вошла в комнату, он не обернулся и прикрыл синяк рукой, будто облокотившись.
— С чего вдруг такой усердный? — спросила мама подозрительно. — Не пообедал — и уже за уроки.
Вася соображал, что бы ей ответить. Но тут опять повезло: пришел папа. Никаких приятных сюрпризов Вася не ожидал, но с папой как-то легче.
— Привет, Васек! — крикнул папа. «Васек» он говорил в особо хорошем расположении духа.
Васе пришлось обернуться. Тут мама и ахнула. Понятно, почему он такой усердный и сидит к ней спиной! Синячище какой!
— Господи! — прошептала мама.
Некоторое время папа с мамой рассматривали Васю.
— Ну и что? — произнес папа. — Парень он или не парень?
После папиных слов мама сразу пришла в себя.
— Кто тебя так уделал? — спросила она. — Я их завтра сама прибью!
— Не вмешивайся в мужские дела, — сказал папа.
— Никто меня не уделал, — ответил Вася. — Нельзя на уроке физкультуры с брусьев упасть?
Тут папа стал ругать Васю, что он с брусьев падает.
— Тюфяк какой-то! — сам папа тоже в детстве падал с брусьев и очень не хотел, чтоб сын повторил его судьбу.
Даже мама не стала защищать Васю. Кому хочется, чтоб сын был тюфяком?
В общем, в семье возникло редкое единогласие: Вася — тюфяк.
Вася и сам хотел бы себя видеть другим. Герой, как в кино: трое на одного, а он в одну минуту всех разбросал и стоит на скале в ожидании любимой девушки. Тут появляется Яна Истомина… Чего он к ней привязался, к этой Яне? Пусть лучше появится Татка Малахова. Надежный друг и товарищ.
За обедом помаленьку-потихоньку все успокоились, смирились с судьбой. Тихо сидели на кухне, допивая чай. Но Вася время от времени ерзал. Ему надо было сообщить родителям о классном собрании, а сообщать очень не хотелось. Но куда денешься?
Он принес дневник, положил его перед папой.
— Распишитесь. Светлана Ивановна сказала, чтобы вы обязательно были.
— Опять ты что-то натворил? — спросила мама.
— Так это же общее собрание, не одних нас вызывают, — успокоил ее папа.
Мама взяла дневник.
— Видишь, учительница сама написала: явиться обязательно!
— Меня хвалить будут, — вздохнул Вася. — Вы должны быть.
— За что тебя хвалить? — подозрительно спросила мама.
— За примерное поведение. Светлана Ивановна сказала, чтоб вы обязательно пришли.
— Я не могу. У меня как раз смена. Пойдешь ты! — приказала мама папе.
— Ну, пойду, — без особого энтузиазма произнес папа. И тут же добавил: — А чего ходить, если он такой примерный?
— Может, вас в родительский комитет изберут, — сказал Вася. — Не всем же везет с детьми.
Как и следовало ожидать, Вася получил от мамы подзатыльник. От подзатыльника вдруг всем стало весело. И они поняли, как им хорошо втроем и как они все трое любят друг друга.
И в этот самый момент пришел дядя Коля. И ему тоже все были рады. Бывают такие счастливые часы, когда кажется: жизнь не проста, не умна, не глупа, а такая, какая есть. И ничего другого не остается, как ей радоваться.
Но после прихода дяди Коли эта радость быстро кончилась.
У дяди Коли в этот день был совсем другой взгляд на жизнь. Он был возмущен непродуманными вырубками леса в стране, расточительством по отношению к древесине. Из-за этих переживаний он даже не обратил внимания на Васькин синяк.
— Про озон мы уже слышали, — сказала мама (настроение у нее испортилось). — Но почему именно сегодня ты так озабочен лесом? Что, его вчера не вырубали?
Но дядя Коля маму не слышал. Они уже говорили с папой про лес, пахоту, нечерноземье и преступную мелиорацию.
— Нельзя осушать болота, — доказывал дядя Коля. — Болота — молодость мира. Об этом сказал Михайлюк! Я ему верю.
— Ну, пошло-поехало! — сказала мама. — Еще и болота, и какой-то Михайлюк! — Тут она вспомнила про Ваську и закричала: — А ну, иди делай уроки!
Но Вася не спешил.
— А как зовут Сталина? — вдруг спросил он (вдруг для них, а для Васи — не вдруг. Он все вспоминал, как зовут Сталина, и не мог вспомнить).
— Иосиф Виссарионович, — сказал папа. — А зачем тебе?
— Вот ведь, — покачал головой дядя Коля. — Уже не знают, как зовут Сталина.
— А тебе надо, чтоб он знал? — спросила мама. Когда она сердилась, ноздри у нее всегда напрягались, как будто она хотела вдохнуть как можно больше воздуха.
— Мне надо? — дядя Коля возмущенно встал. — Я — противник насилия! — он произнес это так твердо и убежденно, как будто после этих слов ничего другого не оставалось, как подняться на эшафот.
— Уж эти мне кухонные политики! И ты туда же! — и мама вытолкала Васю взашей.
Вася не сопротивлялся. Во-первых, ему нужно было выучить уроки, во-вторых, — подумать о жизни.
Домашнее задание он сделал быстро, и на размышление о жизни у него осталось довольно много времени. Можно было ложиться спать, но при этом не спать, а думать.
Именно так и произошло. Дядя Коля ушел, в доме стало тихо. Родители угомонились.
Вася лежал в темной комнате под одеялом и смотрел в потолок.
О чем думал Вася? И вообще, о чем может думать человек в двенадцать или почти в двенадцать лет?
Вначале Вася думал о Ромке Кузакове, о его подлом характере. И, конечно, о Яне Истоминой. О ней он даже не знал, что и подумать.
Но все эти мысли были второстепенными. Ну, не совсем второстепенные, но не самые главные.
А самое главное было непонятным, далеким. Сталин, 1937 год, Лидия Петровна…
Конечно, про Сталина и раньше Вася кое-что слышал. Папа с дядей Колей иногда его на кухне за что-то ругали. Да и в кино его показывали.
Но в общем-то Сталин совершенно Васю не интересовал. Да и всегда ему больше нравились разбойники, чем цари. Вот Робин Гуд, например.
После многосерийного телевизионного фильма они сделали стрелы и луки. Васю, конечно, Робин Гудом не избрали, хотя из самодельного лука он стрелял лучше всех. А вот не избрали и всё. Чего-то в нем недоставало, чтоб Робин Гудом быть. Видимо, блеска в глазах. Ведут какого-то негодяя на виселицу, и у тебя глаза блестят. А если опустил голову — что за атаман? Вася бы, конечно, опустил голову, если даже негодяй…
Чтоб быть разбойником, да еще атаманом, тоже надо особые качества иметь.
— Почему вы никогда не играете в Пугачева или Стеньку Разина? — спросил как-то папа. — Дался вам Робин Гуд! Иностранный герой!
— Я же не Робин Гуд, — сказал в ответ Вася.
— А кто ты? Арап Петра Великого?
— А почему он должен быть кем-то? — не выдержала мама. — Уж кто есть, тот и есть. Васька Кочкин — вот и всё.
— А кто такой Васька Кочкин? (Как известно, на папу иногда «находило».)
— Твой сын!
И правда, чего он к нему пристал? Сын Вася! Вася Кочкин! Зачем ему надо, чтоб он был Пугачевым или Стенькой Разиным? Пусть лучше кончит десять классов, поступит в институт, женится на скромной девушке Ксюше (непременно Ксюше, почему-то думалось отцу Васи), заведет множество детей. Счастливый дед, счастливая бабка! Сообразительные внуки! Вот и наступит счастье в жизни. А зачем человек живет? Только для счастья.
Такие простые мысли посещали иногда папу в грустные минуты жизни.
Но сейчас папа спокойно спал, и ему снились вполне утешительные сны. Мама тоже спала.
А у Васи впервые была бессонница. Оказывается, мысли мешают спать.
Он встал. Не включая света, на цыпочках подошел к окну.
Напротив, через дорогу, стоял темный девятиэтажный дом, и во всем доме светилось лишь несколько окон. Вася сосчитал: пять. Почему они не спят? Во всем огромном доме — пятеро? Думают о чем?
Лидия Петровна сказала: «Надо жить осознанно». А как осознанно? Вася прислонился лбом к окошку. А вообще, как все люди живут: осознанно или неосознанно? А как он, Вася, живет? Неосознанно — значит, несознательно. А осознанно?
Вот недавно дядя Коля говорит:
— Достоинства нам не хватает.
Мама ему ответила:
— Это вам не хватает, а мне — хватает.
Папа ей сказал:
— И тебе не хватает. Мы уже забыли о своем достоинстве.
Так вот папа сказал, но ничего не разъяснил.
Жить осознанно — может быть, жить с достоинством? Или что-то еще?
В соседнем доме погасло три окна. Осталось только два. Они светили, как фонарики.
— Васька, ты? — спросила мама из кухни. — Что так долго?
— Металлолом собирали!
— Важное дело, — подала голос клиентка. — Металла в стране катастрофически не хватает.
— Васька соберет, — сказала мама не без иронии. — Выручит страну.
Васе хотелось, чтобы клиентка не уходила как можно дольше, чтоб придумала необыкновенно сложную прическу и мама бы возилась с ней до вечера.
Но Васины мечты не сбылись. Минут через двадцать кудрявая, как баран, клиентка выпорхнула из кухни. О чем-то они с мамой еще пощебетали в коридоре, и она ушла.
Вася сел за письменный стол, разложил перед собой учебники. Проверенный прием. Когда мама вошла в комнату, он не обернулся и прикрыл синяк рукой, будто облокотившись.
— С чего вдруг такой усердный? — спросила мама подозрительно. — Не пообедал — и уже за уроки.
Вася соображал, что бы ей ответить. Но тут опять повезло: пришел папа. Никаких приятных сюрпризов Вася не ожидал, но с папой как-то легче.
— Привет, Васек! — крикнул папа. «Васек» он говорил в особо хорошем расположении духа.
Васе пришлось обернуться. Тут мама и ахнула. Понятно, почему он такой усердный и сидит к ней спиной! Синячище какой!
— Господи! — прошептала мама.
Некоторое время папа с мамой рассматривали Васю.
— Ну и что? — произнес папа. — Парень он или не парень?
После папиных слов мама сразу пришла в себя.
— Кто тебя так уделал? — спросила она. — Я их завтра сама прибью!
— Не вмешивайся в мужские дела, — сказал папа.
— Никто меня не уделал, — ответил Вася. — Нельзя на уроке физкультуры с брусьев упасть?
Тут папа стал ругать Васю, что он с брусьев падает.
— Тюфяк какой-то! — сам папа тоже в детстве падал с брусьев и очень не хотел, чтоб сын повторил его судьбу.
Даже мама не стала защищать Васю. Кому хочется, чтоб сын был тюфяком?
В общем, в семье возникло редкое единогласие: Вася — тюфяк.
Вася и сам хотел бы себя видеть другим. Герой, как в кино: трое на одного, а он в одну минуту всех разбросал и стоит на скале в ожидании любимой девушки. Тут появляется Яна Истомина… Чего он к ней привязался, к этой Яне? Пусть лучше появится Татка Малахова. Надежный друг и товарищ.
За обедом помаленьку-потихоньку все успокоились, смирились с судьбой. Тихо сидели на кухне, допивая чай. Но Вася время от времени ерзал. Ему надо было сообщить родителям о классном собрании, а сообщать очень не хотелось. Но куда денешься?
Он принес дневник, положил его перед папой.
— Распишитесь. Светлана Ивановна сказала, чтобы вы обязательно были.
— Опять ты что-то натворил? — спросила мама.
— Так это же общее собрание, не одних нас вызывают, — успокоил ее папа.
Мама взяла дневник.
— Видишь, учительница сама написала: явиться обязательно!
— Меня хвалить будут, — вздохнул Вася. — Вы должны быть.
— За что тебя хвалить? — подозрительно спросила мама.
— За примерное поведение. Светлана Ивановна сказала, чтоб вы обязательно пришли.
— Я не могу. У меня как раз смена. Пойдешь ты! — приказала мама папе.
— Ну, пойду, — без особого энтузиазма произнес папа. И тут же добавил: — А чего ходить, если он такой примерный?
— Может, вас в родительский комитет изберут, — сказал Вася. — Не всем же везет с детьми.
Как и следовало ожидать, Вася получил от мамы подзатыльник. От подзатыльника вдруг всем стало весело. И они поняли, как им хорошо втроем и как они все трое любят друг друга.
И в этот самый момент пришел дядя Коля. И ему тоже все были рады. Бывают такие счастливые часы, когда кажется: жизнь не проста, не умна, не глупа, а такая, какая есть. И ничего другого не остается, как ей радоваться.
Но после прихода дяди Коли эта радость быстро кончилась.
У дяди Коли в этот день был совсем другой взгляд на жизнь. Он был возмущен непродуманными вырубками леса в стране, расточительством по отношению к древесине. Из-за этих переживаний он даже не обратил внимания на Васькин синяк.
— Про озон мы уже слышали, — сказала мама (настроение у нее испортилось). — Но почему именно сегодня ты так озабочен лесом? Что, его вчера не вырубали?
Но дядя Коля маму не слышал. Они уже говорили с папой про лес, пахоту, нечерноземье и преступную мелиорацию.
— Нельзя осушать болота, — доказывал дядя Коля. — Болота — молодость мира. Об этом сказал Михайлюк! Я ему верю.
— Ну, пошло-поехало! — сказала мама. — Еще и болота, и какой-то Михайлюк! — Тут она вспомнила про Ваську и закричала: — А ну, иди делай уроки!
Но Вася не спешил.
— А как зовут Сталина? — вдруг спросил он (вдруг для них, а для Васи — не вдруг. Он все вспоминал, как зовут Сталина, и не мог вспомнить).
— Иосиф Виссарионович, — сказал папа. — А зачем тебе?
— Вот ведь, — покачал головой дядя Коля. — Уже не знают, как зовут Сталина.
— А тебе надо, чтоб он знал? — спросила мама. Когда она сердилась, ноздри у нее всегда напрягались, как будто она хотела вдохнуть как можно больше воздуха.
— Мне надо? — дядя Коля возмущенно встал. — Я — противник насилия! — он произнес это так твердо и убежденно, как будто после этих слов ничего другого не оставалось, как подняться на эшафот.
— Уж эти мне кухонные политики! И ты туда же! — и мама вытолкала Васю взашей.
Вася не сопротивлялся. Во-первых, ему нужно было выучить уроки, во-вторых, — подумать о жизни.
Домашнее задание он сделал быстро, и на размышление о жизни у него осталось довольно много времени. Можно было ложиться спать, но при этом не спать, а думать.
Именно так и произошло. Дядя Коля ушел, в доме стало тихо. Родители угомонились.
Вася лежал в темной комнате под одеялом и смотрел в потолок.
О чем думал Вася? И вообще, о чем может думать человек в двенадцать или почти в двенадцать лет?
Вначале Вася думал о Ромке Кузакове, о его подлом характере. И, конечно, о Яне Истоминой. О ней он даже не знал, что и подумать.
Но все эти мысли были второстепенными. Ну, не совсем второстепенные, но не самые главные.
А самое главное было непонятным, далеким. Сталин, 1937 год, Лидия Петровна…
Конечно, про Сталина и раньше Вася кое-что слышал. Папа с дядей Колей иногда его на кухне за что-то ругали. Да и в кино его показывали.
Но в общем-то Сталин совершенно Васю не интересовал. Да и всегда ему больше нравились разбойники, чем цари. Вот Робин Гуд, например.
После многосерийного телевизионного фильма они сделали стрелы и луки. Васю, конечно, Робин Гудом не избрали, хотя из самодельного лука он стрелял лучше всех. А вот не избрали и всё. Чего-то в нем недоставало, чтоб Робин Гудом быть. Видимо, блеска в глазах. Ведут какого-то негодяя на виселицу, и у тебя глаза блестят. А если опустил голову — что за атаман? Вася бы, конечно, опустил голову, если даже негодяй…
Чтоб быть разбойником, да еще атаманом, тоже надо особые качества иметь.
— Почему вы никогда не играете в Пугачева или Стеньку Разина? — спросил как-то папа. — Дался вам Робин Гуд! Иностранный герой!
— Я же не Робин Гуд, — сказал в ответ Вася.
— А кто ты? Арап Петра Великого?
— А почему он должен быть кем-то? — не выдержала мама. — Уж кто есть, тот и есть. Васька Кочкин — вот и всё.
— А кто такой Васька Кочкин? (Как известно, на папу иногда «находило».)
— Твой сын!
И правда, чего он к нему пристал? Сын Вася! Вася Кочкин! Зачем ему надо, чтоб он был Пугачевым или Стенькой Разиным? Пусть лучше кончит десять классов, поступит в институт, женится на скромной девушке Ксюше (непременно Ксюше, почему-то думалось отцу Васи), заведет множество детей. Счастливый дед, счастливая бабка! Сообразительные внуки! Вот и наступит счастье в жизни. А зачем человек живет? Только для счастья.
Такие простые мысли посещали иногда папу в грустные минуты жизни.
Но сейчас папа спокойно спал, и ему снились вполне утешительные сны. Мама тоже спала.
А у Васи впервые была бессонница. Оказывается, мысли мешают спать.
Он встал. Не включая света, на цыпочках подошел к окну.
Напротив, через дорогу, стоял темный девятиэтажный дом, и во всем доме светилось лишь несколько окон. Вася сосчитал: пять. Почему они не спят? Во всем огромном доме — пятеро? Думают о чем?
Лидия Петровна сказала: «Надо жить осознанно». А как осознанно? Вася прислонился лбом к окошку. А вообще, как все люди живут: осознанно или неосознанно? А как он, Вася, живет? Неосознанно — значит, несознательно. А осознанно?
Вот недавно дядя Коля говорит:
— Достоинства нам не хватает.
Мама ему ответила:
— Это вам не хватает, а мне — хватает.
Папа ей сказал:
— И тебе не хватает. Мы уже забыли о своем достоинстве.
Так вот папа сказал, но ничего не разъяснил.
Жить осознанно — может быть, жить с достоинством? Или что-то еще?
В соседнем доме погасло три окна. Осталось только два. Они светили, как фонарики.
Подумай, Кочкин!
Когда он постучал в класс, Светлана Ивановна, не оглянувшись, сказала:
— Входи, Кочкин!
Вася вошел, держа под мышкой ранец. В классе раздалось дружное: «У-у-х!»
Светлана Ивановна оглянулась и тоже чуть не выдохнула: «У-у-х!» — но сдержалась.
— Кочкин, ты часто с синяками ходишь? — спросила она.
Вася кивнул.
— Дерешься?
Вася опять кивнул.
Светлана Ивановна опустилась на стул. У нее уже сил не было вести дальше урок. Что ни день — то сюрприз. И все Кочкин. Он просто-напросто хулиган.
— Что с тобой делать, Кочкин?
— А что со мной делать? — спросил в ответ Вася.
— Таких, как ты, ставят на учет в детскую комнату милиции. Ну, что ты тут стоишь? Садись, ради бога, на место!
Светлана Ивановна совершенно не понимала Васю. Как у нее возникло непонимание, так больше она уже и понять не хотела. Ей казалось, что Вася верховодит в классе. За Робин Гуда его принимали или за кого-то еще. И все сходилось: вначале он синяки наставил, потом ему. Именно он, Кочкин, будет подрывать ее авторитет, срывать мероприятия. Одно, политическое, уже сорвал. Единственный в классе не пионер!
Плохая репутация складывалась у Васи Кочкина!
Между тем он сел за парту, достал тетрадь и с видом прилежного ученика смотрел на Светлану Ивановну. А весь класс смотрел на него. Даже Дима Беляков вытягивал шею.
— Где ты синяк подцепил? — прошептал Костя Гвоздиков.
Вася промолчал.
— Прекратите смотреть на Кочкина! — возмутилась Светлана Ивановна. — Иначе я удалю Кочкина из класса!
Кочкин владел классом, а она не владела. Светлана Ивановна готова была расплакаться и еле-еле дождалась, когда кончится урок.
Вот что могут сделать ученики даже с беззаботным, веселым человеком, каковым по природе была Светлана Ивановна.
«Зачем, зачем я пошла в пятый класс!» — уже не раз думала она. У Светланы Ивановны тоже начались приступы бессонницы.
В перемену все обступили Васю. Откуда синяк да откуда? Вот невидаль! Да у них в бараке все от пяти до шестнадцати лет с синяками ходили, и никто не спрашивал, зачем да почему. Сидит синяк — значит, тут ему и место.
— Да с брусьев я упал! — вспомнил Вася.
— Что ты врешь, Кочкин! — Аля Соломина сурово встала перед ним. — Ты и в физзале не был!
— Молодец, Соломина! Бдительная! — похвалил Вася. — Только брусья у нас во дворе стоят. С них все падают. Кошка прыгнет — и та упадет! — Вася независимо вышел из класса.
И тут же он встретил Яну Истомину. Может быть, она стояла и ждала его?
— Здорово тебе попало? — спросила она улыбаясь.
Вася прикрыл рукой синяк.
— Опять шпионишь?
— Я? Шпионю? — Яна сделала такие круглые и обиженные глаза, что Вася опустил голову: было видно, что она врет, и было неловко за нее. Пусть уж лучше думает, что он ничего не понимает.
Одноклассники уже крутились вокруг них. Татка Малахова стояла у стены. В их сторону не глядела, но и с места не сходила.
— Пойдем отсюда, — сказала Яна.
Они спрятались в угол, под лестницу. Вася чувствовал себя неловко: ни разу в жизни он еще не стоял вдвоем с девочкой, тайно, под лестницей. Над головой стучат, бегают.
— Уже скоро перемена кончится, — сказала Яна.
— Угу, — ответил Вася.
— Ты снова будешь драться с Ромкой? — спросила она. — До победы?
— Трое против одного! Нашла дурака!
— Значит, трусишь!
Зазвенел звонок. Яна побежала.
— А я думала, ты порядочный! — крикнула она.
Вася так и остолбенел. Его одного побили трое, и он же не порядочный!
На урок он пришел расстроенный. Все-таки ему хотелось, чтоб Яна думала: «Какой Кочкин смелый, решительный, один против троих!»
— Чего ты такой хмурый? — спросил Костя Гвоздиков. — Опять из-за Янки? — по своей вредной привычке он ткнул Васю в бок. Вася его ткнул.
— После уроков я тебе кое-что расскажу.
У Кости глаза загорелись. Он очень любил всякие секреты.
— Ну, про что? Хоть чуть-чуть скажи!
— Я тебе раскрою тайну происхождения синяка!
Костя хихикнул.
— Да я и так знаю! Это тебе Ромка наподдавал. Из-за Янки!
— Много ты знаешь! — сказал Вася. — У нас была дуэль!
Вызов принят!
Пришла старшая вожатая Тамара проводить репетицию.
— Все, все строимся! — произнесла она свой любимый призыв.
Вася тоже было встал в строй. Но Дима Беляков беспечно спросил:
— А чего Кочкин встал в строй? Он — не пионер.
Вожатая Тамара вывела Кочкина из строя. Беляков стал заверять, что он пошутил. Жалко, что ли, — пусть Кочкин стоит в строю.
А Вася не возражал. Он сел за парту, сочувственно глядя на пионеров.
— Нет уж, пусть он тоже приветствует, — сказал с завистью Беляков: ему тоже хотелось сесть за парту и болтать ногой.
— Приветствуют только пионеры!
Встреча со швеями должна была носить торжественный характер.
— Итак! — подняла руку Тамара. — Все помним текст? — И произнесла выразительно: «Здравствуйте, мамы советских детей, здравствуйте, мамы, встречайте гостей!» Хором, хором!
И все хором закричали:
— Здравствуйте, мамы советских детей, здравствуйте, мамы, встречайте гостей!
— А на швейной фабрике есть мамы не советских детей? — спросил Вася.
— Американских! — завопил Костя.
— Английских!
— Французских!
Стали кричать наперебой: мексиканских, испанских, индийских! Если бы все это слышали швеи фабрики «Пролетарий»! Каких только детей у них не было!
Вожатая Тамара даже побледнела.
— Вы с ума сошли! Кочкин, удались! У нас идет подготовка к сбору! Слышишь, Кочкин?
Вася помахал рукой и вышел из класса.
— Такие пионеры нам не нужны, — прошептала Тамара.
В коридоре было пусто. Шел шестой урок. Вася подошел к двери 5 «А» класса. Видимо, у них тоже проходило какое-то мероприятие. В классе было шумно, а учительница кричала:
— Молодцы, ребята, молодцы!
И чего они такие молодцы? Вася даже позавидовал. Что-то давно ему никто не говорил, что он молодец.
Вася еще постоял у двери, стараясь услышать голос Яны Истоминой. Но в шуме ничего не разберешь.
Кочкин стал слоняться по коридору, поджидая Костю. Он размышлял: вызывать ему Ромку Кузакова еще раз на дуэль или не вызывать? Ромка вел себя подло, а за подлость нужно отвечать. Яна права: если он порядочный человек, то должен постоять за свою честь. Вася даже удивился: как он раньше не догадался, что именно об этом ему сказала Яна?
Из класса выскочил Костя Гвоздиков, весь потный и красный.
— Тебе хорошо! Гуляешь тут!
— Поговорим! — Вася повел Костю под лестницу, где они недавно стояли с Яной.
Он подробно рассказал другу про поединок с Ромкой Кузаковым.
— Я должен вызвать его снова на дуэль, — сказал Вася. — Ты будешь моим секундантом.
— Да у этого Ромки никакой совести нет, — сказал огорченно Костя. — А Янка твоя просто финтифлюшка.
— Кто-кто? Финтифлюшка? — Вася не знал точного значения этого слова, но чувствовал, что оно Яну не украшает. — Знал бы — ничего не сказал, — Вася отвернулся.
— Да буду я секундантом, — заверил Костя. — Только дурак ты, что связываешься с ним. С Кузаковым вообще никто не связывается. Янка тебя нарочно подбивает.
— Дело не в Янке, а во мне.
Прозвенел звонок с шестого урока. Вася направился к 5 «А» классу. Костя поплелся за ним.
Ромка из класса выскочил первым.
— У-у-у! Кочкин! Чего под нашими дверями торчишь?
— Тебя жду!
— Меня? — Ромка сделал вид, что страшно удивился.
Как-то незаметно рядом с Ромкой оказалась Яна. Она с интересом смотрела на Васю и при этом улыбалась.
— Я тебя, Кузаков, вызываю на дуэль! — торжественно произнес Вася. — Только на честную. У тебя — секундант, у меня — секундант. Деремся один на один.
— Идет! — ухмыльнулся Ромка. — Держи! — и небрежно подал Васе руку.
Вася не знал, что делать: пожать Ромке руку или не пожать. И все же пожал.
— Завтра после уроков, — сказал Ромка.
— В саду, на том же месте? — спросил Вася.
— Нет, — поморщился Ромка. — Там много публики. У гаража, за школой! Идет? Или дрейфишь?
— Мне все равно. Только не забудь написать завещание. Попрощайся с родными и близкими.
— Сам прощайся! — Кузаков сурово сдвинул брови: Кочкин все-таки вывел его из себя.
Тяжелый знак
— Они у меня очень заняты, — сказал он.
— Все мы заняты, — проворчал отец Димы Белякова. — У меня завтра турнир на двадцати досках.
Дима и папа были похожи друг на друга как две капли воды. Папа тоже был медлительный и толстый, тоже играл в шахматы и, видимо, тоже гордился своей умной головой. Светлана Ивановна относилась к нему с уважением. Она его тут же поддержала:
— Вот именно, все заняты!
— У мамы рабочая смена, — не сдавался Вася. — А папа выполняет государственный заказ. Очень важный… — Подумав, он добавил: — Секретный!
Никто, конечно, Васе не поверил.
— Передай своим родителям, — сказала Светлана Ивановна, — что если они не хотят прийти в школу, то я к вам приду.
— Приходите, — радушно пригласил Вася. — Мама пирог испечет.
Чужие родители смотрели на Васю, покачивая головой, и были рады, что их-то дети куда лучше.
А дети сидели за партами такие тихие и примерные, как будто все до одного были отличниками.
Инициативу в свои руки взяла мама Али Соломиной — постоянный член родительского комитета.
Алина мама поставила проблему: всем девочкам необходимо заниматься в кружке кройки и шитья, а мальчикам — в авиамодельном, так как там прививаются нужные навыки.
Вопрос был актуален, и родители стали его горячо обсуждать. Дети пообещали, что обязательно запишутся в кружки. Вася тоже дал слово, что овладеет трудовыми навыками.
А почему бы и правда не записаться в авиамодельный кружок? Сначала модель построит, потом станет летчиком, потом космонавтом. Мама с папой пьют чай, а он летает вокруг земного шара и шлет им привет.