– Думаю, не ошибусь, если скажу за себя и за Лева, – сказал капитан Пинкхэм. – что мы на данный момент не сожалеем о своем пребывании здесь. Есть работа, которую кому-то надо делать, и некоторые отдают ради нее жизни. Как минимум, я считаю, мы обязаны отдать свое время и умение, как и они. В то же время каждому хирургу, знающему обо всем, что происходит на его профессиональном поприще дома, приходиться сожалеть о том, что он послан в такое место, больше напоминающее мясной отдел, а не хирургический госпиталь. Без обид, конечно.
Ястреб посмотрел на Дюка, Дюк – на Ястреба, Ловец Джон и Копьеносец – на своих коллег. Это словечко они частенько употребляли в Болоте, а теперь его упомянули пришельцы, да еще и новички.
– Никто и не обижается, – сказал Ястреб. – Выпейте еще.
Так вышло, что в это время в Двойном-неразбавленном дел оказалось умеренно много, и Генри поставил капитанов Пинкхэма и Рассела в пару к Пирсу и Форресту в ночную смену. В первую же ночь прилетел шестичасовой вертолет. Так что сразу же после спринтерского ужина двое ветеранов проводили двоих новичков осматривать пассажиров.
Вертолет принес пострадавших как раз по профилю 4077 МЭШ: оба с ранением в живот и в конечности, а у одного незначительное ранение груди. Ястреб и Дюк держались поодаль пока капитаны Пикхэм и Рассел осматривали больных, затем сообщили новичкам, что с удовольствием помогут оперировать, когда пациентов подготовят и привезут в операционную. После этого парочка хирургов из Болота ушла в лабораторию, где несколько минут спустя их нашла капитан Бриджет МакКарти. Они с жадностью допрашивали Радара О’Рейли, который недавно был на связи с Юпитером.
– Так, вы двое! – приказал капитан МакКарти. – Проваливайте отсюда!
– Какая муха тебя укусила сегодня, Громила? – спросил Ястреб.
– Послушайте, – сказала она. – Эти ваши бойскауты-волчата собираются оперировать тех пациентов прямо сейчас, а пациенты еще не готовы к операции.
– Минуточку, мэм, – сказал Дюк. – А какую ….
– Медшколу я заканчивала? – спросила Громила. – Местную.
– Есть, мэм, – сказал Дюк. – Идем на помощь.
В предоперационной двое выпускников элитных хирургических клиник показывали полное отсутствие опыта. С этими двумя случаями, выпавшими на долю новичков, справился бы и Двойном-неразбавленном, и любом другом МЭШе. Оба пациента были в шоке средней тяжести, но ни у одного не было кровотечения. Обоих требовалось вернуть в сознание способом, известным даже санитарам и корейским подручным.
Капитану Пинкхэму достался случай небольшого, но значительного ранения груди. Когда на огонек забрели Дюк и Ястреб, он суетился вокруг пациента, простукивал и прослушивал его грудь стетоскопом. Короче говоря, он вел себя как доктор, а не как хирург-мясник, так что Ястребу пришлось взглянуть на рентген, оценить ситуацию и заговорить.
– Доктор, – сказал он, – очевидно, что у этого парня дырки в кишечнике и сломано бедро. Перелом несложный, но с внутренним кровоизлиянием – около пинты. Еще как минимум пинта плещется живота, и, возможно, пинта в груди. Согласен?
– Согласен, – ответил капитан Пинкхэм.
Потом Ястреб принялся объяснять, что у пациента также пневмоторакс, что означает, что в его плевральной или грудной полости скопился воздух, пропускаемый разорванным и сплющенным легким. Вдобавок он предположил, что шок от кровоизлияния был усугублен заражением брюшной полости содержимым кишечника.
– Так что перед тем, как вскрывать его, накачивать пентоталом и кураре и вводить трубку в трахею, – сказал Ястреб, – нам надо расширить легкое, влить две или три пинты крови и антибиотик, чтобы минимизировать брюшную инфекцию.
– Понимаю, – сказал капитан Пикхэм, перед которым забрезжил проблеск понимания, – но нам все равно придется вскрывать и грудь, и живот.
– Нет, не придется, – сказал Ястреб. – Ранение груди не опасно. Между вторым и третьим ребром вставь катетер Фолея и прикрепи к нему отсос, легкое расширится. Если у него и было какое-то значительное кровотечение из легкого, он уже прекратилось. Мы его обнаружим после откачки воздуха, когда общее состояние улучшится. В данный момент нам надо вывести этого парнишку из шока и перевести в операционную, чтобы вскрыть живот и обработать бедро.
Двое санитаров принесли то, что в Двойном-неразбавленном требовалось для торакотомии, то есть предметы первой необходимости для помещения трубки в грудину. После того, как Ястреб понаблюдал за капитаном Пикхэмом, как тот снова без толку топчется вокруг пациента, он заговорил снова.
– Послушай, все это хорошо конечно, но будут времена, когда у тебя не будет времени делать все правильно. Дай покажу, как делать это неправильно.
Ястреб натянул пару перчаток, взял у санитара шприц с новокаином, простерилизовал кожу между ребрами и ввел в плевральную полость иглу. При отводе поршня назад, в шприц набрался воздух, он понял что попал куда нужно, запомнил ракурс иглы, вытащил ее, взял скальпель, сделал надрез в полдюйма и погрузил скальпель в грудную полость. На надрезе появились пузырьки воздуха. Затем он зажал конец катетера Фолея зажимом Келли и просунул трубку через отверстие. Сестра прикрепила другой конец к дренажной бутыли на полу, санитар надул шарик на катетере и тогда пузырьки воздуха стали появляться на поверхности воды в бутыли. Ястреб опустился на колени на песчаном полу и принялся всасывать воздух из резиновой трубки, прикрепленной к короткой трубке в бутыли. Пузырьки стали всплывать активнее, и легкое, наконец, начало расширяться.
– Примитивно, правда? – спросил Ястреб.
– Да, – согласился капитан Пинкхэм.
– Сколько времени это заняло?
– Недолго, – заметил капитан Пинкхэм, заметивший также, что дыхание пациента почти нормализовалось.
Тем временем Дюк наблюдал за тем, как капитан Рассел применяет свои заигрывания хурурга-практиканта к другому солдату, нуждавшемуся в переливании крови, все еще в шоке. Капитан Рассел, боясь пропустить что-то, проверял пациента сантиметр за сантиметром, вдоль и поперек, пока санитар нетерпеливо ждал, когда же можно начать переливание.
– Прости, – сказал через какое-то время Дюк, – но все, что ты делаешь сейчас, только задерживает прогресс. Почему бы тебе не дать этим ребятам взяться за работу?
– Но вам не кажется… – начал объяснять капитан Рассел.
– Мне кажется, – сказал Дюк санитару, – что лучше бы уже начать переливание.
Выведя таким образом новичков на ровную дорогу, двое ветеранов направились играть в Стоматологическую Покерную Клинику Доброго Поляка, чтобы скоротать пару часов до того, как пациенты будут готовы к операции. Когда они сочли, что пациентам хватит крови и они достаточно реанимированы, то направились обратно, оделись и присоединились к младшим коллегам.
Дюку и капитану Расселу достался парень с тонкой кишкой, похожей на решето. Ему требовалось удалить две разные части кишечника и зашить несколько отдельных дырок. Такую работу в большинстве клиник для подготовки хирургов делают почти как ритуал, потому что это – основа брюшной хирургии, и ее нужно научиться делать правильно. В результате хирурги-стажеры даже на третий и четвертый год практики, особенно в хороших клиниках, все еще могут оставаться на стадии ритуальной хирургии. И капитан Рассел несомненно на этой стадии и остался.
Дюк определил, что все, что им нужно сделать, это починить тонкий кишечник. И совсем не это стало причиной его решения выстоять операцию до конца. Два часа он стоял там, развлекая себя легкими нападками на Громилу МакКарти, которая не решилась бы ему вмазать, пока он был занят. Он ассистировал капитану Расселу, удивляясь тому, что тот делает резекцию кишечника, как делают ее ординаторы в большой университетской больнице.
– Не возражаешь, если я займусь вот этим? – спросил он, когда капитан Рассел наконец добрался до второго участка, требующего починки. – Я продул в покер двадцать баксов, а такими темпами я никогда не смогу отыграться.
Ответа он не дождался. За двадцать минут он удалил поврежденный сегмент кишечника и сшил концы вместе.
– Возможно ты заметил, – объяснял он капитану Расселу, когда они уже зашивали пациента, – что сшивая и разрезая брыжейку тонкой кишки, я не был так изящен как ты. Еще ты можешь заметить, что аностомозию я делал не тремя слоями разных нитей как ты. На внутренних тканях я использовал один кетгут и отдельную нить в серозной оболочке. Там, где ты у себя делал двенадцать стежков, я делал четыре. Ты заметишь, что просветы в моем шве такие же, что и в твоем, у меня слизистая подходит к слизистой, подслизистая – более или менее подслизистой, мышцы – к мышцам и серозная оболочка – к серозной, и места для протечки просто не найдется. Тебе на это потребовалось два часа, а мне – всего двадцать минут. Ты делаешь это прекрасно, но здесь тебе это не спустят с рук. Такой нерасторопностью ты просто угробишь людей, потому что многие парни, которые смогут вынести два часа операции, не перенесут шести часов.
– Но… – начал капитан Рассел.
– Точно, – сказал Дюк, – а если мне надо будет по настоящему спешить, я просто сошью одной нитью все слои тканей.
Так и пошло в течение нескольких недель. Новенькие вежливо слушали и как истинные интеллигенты учились. Но им обоим так долго прививались элитные навыки, нерасторопность и тщательность, что старые привычки разрушались неохотно. Капитан Пинкхэм, в особенность, норовил увязнуть в мелочах. Он с головой погружался в обработку ранения руки и игнорировал или не обращал внимания на очевидный факт, что пациент может умереть от ранений в живот. Однажды ночью, когда Ястреб был занят где-то еще, он провел шесть часов над случаем, которые не должен был занять больше двух часов и ухитрился пропустить дырку в верхнем своде желудка. Пациент чуть не умер, сначала от затянувшейся операции, а потом из-за пропущенной раны. Ястреб вернул его на стол и два дня спустя, когда пациент уже был на пути к выздоровлению, он был готов привести этой случай в пример.
– Теперь я поделюсь с тобой парочкой соображений, – сказал он расслабившемуся капитану Пинкхэму. – Мы здесь, конечно, по большей части тесаками машем, но, думаю, ты сам заметил, что хирург-мясник – это специальность сама по себе. Нас не столько волнует полное восстановление пациента прямо здесь, сколько факт что ребятишек отсюда увозят живыми туда, где их уже смогут полностью вылечить. Да, до какого-то момента мы занимаемся пальцами, кистями, руками и ногами, но иногда мы умышленно жертвуем ногой, чтобы сохранить жизнь, если другие ранения более важны. Иногда мы можем пожертвовать ногу, потому что пока лишний час будем ее оперировать, в это время другой парнишка в предоперационной может умереть, если не дождется своей очереди на столе.
– Поначалу это трудно принять, – добавил он, – но скажи мне вот что, доктор. Ты играешь в гольф?
– Да, – ответил капитан Пинкхэм, – но давно не практиковался.
– Тогда объясню на его примере, – сказал Ястреб. – На этом поле нашей главной целью является «пар» хирургия. «Пар» – это живой пациент. Мы не машем долго клюшками над мячом прицениваясь: если нам хоть коленками, хоть чем надо забить мяч в лунку чтобы сделать «пар», мы именно так и сделаем.
– С этим не могу поспорить, – сказал капитан Пинкхэм.
– Хорошо, – сказал Ястреб. – Заходи в Болото на рюмочку.
Естественно, полковник Блэйк был более чем доволен. Он не просто выдумал проект, который хотя бы частично занял капитанов Форреста и Пирса на протяжении последних нескольких месяцев. Эта идея явно пошла на пользу капитанам Пинкхэму и Расселу. Он организовал у себя что-то вроде клиники с ординатурой. Потом капитан Пинкхэм нанес визит полковнику Блэйку, а полковник Блэйк нанес визит капитану Пирсу.
– Выпей, Генри, – предложил Ястреб.
– Ага, – сказал Дюк, – присоединяйся.
– Нет, спасибо, – сказал Генри. – Как дела?
– Хорошо, – ответил Дюк. – Теперь нам можно домой?
– Нет, – ответил Генри. – Вот что меня волнует, это как себя ведет капитан Пинкхэм в последнее время.
– Хорошо, – сказал Ястреб, – хоть в последние дни мне казалось, что я его начал утомлять.
– У него проблемы, – сказал Генри.
– У всех проблемы, – отпарировал Ястреб.
– Не такие, – сказал Генри.
– Что с ним не так? – вклинился Дюк.
– Его жена, – сказал Генри.
– Не повезло, – сказал Ястреб, – но ведь это он на ней женат, а не ты. Так почему он тебя волнует.
– Ага, – сказал Дюк.
– С тех пор как он прибыл сюда, – сказал Генри, – он получает от жены письма, где она говорит, что не может жить с его родителями, что ей кажется, что ребенок болен, а доктору так не кажется, и почему бы ему не вернуться и не избавить ее от проблем. Чертова дура думает, что парень может легко свалить отсюда в любое время, когда ей приспичит.
Двое Болотников молчали. Генри переводил взгляд с одного на другого.
– Давайте, ребята, – сказал он. – Вы всегда что-нибудь придумываете. Что мне делать, черт побери? Не думаю, что меня сюда прислали заправлять детским садом.
– Эт-та, будь я на твоем месте, – сказал Дюк, – я бы ничего и не делал.
– Конечно, – сказал Генри. – Вам легко говорить, но я же тут госпиталем заведую, а вы сами в курсе, как трудно найти замену и заодно держать в форме тех, кто уже есть. Этот парень только стал втягиваться в процесс, а на этой неделе он получил целых четыре письма, все о том же, но каждое хуже предыдущего. Она его с ума сведет.
– Ну, я не знаю, – ответил Ястреб.
– Я тоже, – сказал Дюк.
– Большое спасибо, – буркнул Генри, уходя.
На следующий день капитан Пинкхэм получил еще одно письмо от жены. Еще более безысходное. На этот раз он никому о нем не сказал, а в 2 часа ночи Ястребу, наблюдавшему за капитаном, стало понятно, что Пинкхэм старается сконцентрироваться на работе, но у него ничего не выходит. Между операциями он переговорил с Дюком и они привели капитана Пинкхэма в Болото, дали ему пива и спросили:
– В чем проблема? Мы можем помочь?
Капитан Пинкхэм показал им письмо. Прочитав его, они проводили капитана в свою палатку, дали ему снотворное и сказали:
– Спи, и не переживай о работе.
На следующий день капитан Пинкхэм проснулся, все еще проткнутый вилами проблемы, которую смог бы вынести лишь человек с железными нервами. А у капитана Пинкхэма не было железных нервов. Два дня спустя, ко всеобщему облегчению, пришло спасение. Оно пришло к полковнику Блэйку через Красный Крест и Армейское ведомство в виде приказа экстренно отозвать капитана Пинкхэма домой. Его жена рехнулась и ее поместили в частную психиатрическую клинику.
Два хирурга из Болота обнаружили, что утратили капитана Пинкхэма, показавшего себя старательным и способным учеником, и теперь были особенно милы с капитаном Расселом, скучавшим по приятелю еще больше. Между собой парочка перешептывалась, как бы они справились с такой бедой, случись она с ними, но оба сомневались. Они возблагодарили судьбу за жён, не достававших их на расстоянии 9000 миль , сели и написали одинаковые письма:
«Дорогая.
Я тебя люблю. Ты мне нужна. Надеюсь, ты меня любишь и ждешь. Если да, то через две недели я могу быть в твоем распоряжении. Просто следуй этим простым инструкциям:
1. Сойди с ума.
2. Извести об этом Красный Крест.
Люблю…
15
Шли дни, прошли Рождество и Новый Год. На Рождество Красный Даго провел четыре богослужения в ближайших частях, еще одну в дурдоме имени Янки Дудля, где также устроил службу для представителей всех вероисповеданий. После этого он устроил праздничный вечер в столовой, где в красных одеждах и с белой бородой Волмер сержант-снабженец и центровой из Небраски, привязав к животу туда, где когда-то прятал футбольный мяч, подушку, раздавал одежду, сигареты и фрукты толпе корейских «домоводов» под аплодисменты своих благодетелей из числа персонала 4077 МЭШ.
На ужин в оба праздника Мама-Дорогая подавал великолепные блюда. Мамочка, все еще будучи президентом Бруклинско-Манхэттонской Компании Уцененных Памятников и Достопримечательностей, проворачивал делишки с белыми из южных Штатов, и пребывал в благодушном настроении. На время осеннего периода бизнес немного затих, но начало праздников вызвало такую лихорадку покупок подарков, что Мамочке даже удалось сбагрить парочку позиций, спроса на которые вообще не было.
Первой из этих позиций был Памятник Солдатам и Морякам на пересечении 89 улицы и Риверсайд Драйв. Его купил рядовой первого класса из Ходжа, штата Алабама, пославший почтовую карточку с изображением Памятника своей невесте и с надписью на обороте:
« Милая,
Я тока шо купил это для тебя. Эта даставят в течении нескальких недель. Паставь эта на своем задним дваре а кагда мы паженимся, я вызаву Палея памочь отащить эта в наш дом.
С Раждеством. Твой друк и будуший муш».
Его друг и земляк из соседнего городка Даттон купил Пятую Авеню (вид на север с сорок пятой улицы) в качестве сюрприза для отца. На обороте карточки выпуска примерно 1934 года, он написал:
«Па,
С Рождиством. Я тебе купил эту улетсу. Все машыны, что ты тама видишь, старые, так што я думаю, ты могешь отагнать их в гаражь и наконетс заняться любимым делом. Я памагу, кагда вернусь. Еще раз с Рождиством».
После праздников время для Ястреба и Дюка тащилось медленно. 4077-й был умеренно занят, так что без дела не сидели. Когда возникали опасения, что хирурги засиделись (а Генри все еще имел пунктик насчет клиники с ординатурой), он выгонял своих пастухов вместе с отарой неопытных коллег на пастбища мясо-хирургии. Длилось все это до одной ранней февральской ночи, когда он вошел в Болото, смел снег с ботинок, налил себе большой бокал скотча, устроился поудобнее на одной из коек и заявил капитанам Форресту и Пирсу:
– У меня приказы на вас, разгильдяи. Отправляетесь через неделю.
Дюк и Ястреб подпрыгнули, засмеялись, крепко обняли Генри, потом обняли друг друга. Копьеносец, которому оставалось еще два месяца до увольнения, тепло поздравил их. В дальнем углу палатки Ловец Джон Макинтаер, которому оставалось еще 6 месяцев рабства, лежал на койке и рассматривал потолок.
Последняя неделя показалась бесконечной. Подготовка к отъезду заняла совсем немного времени, невзирая на значительность события, так что на Болоте было тихо. Наконец Дюк и Ястреб отправились на последнее дежурство, и то, что требовалось от них в операционной, вернуло их с небес на землю.
Артериальные ранения не были необычными для госпиталя, но этой ночью им достались сразу два. Пытаясь спасти правую ногу солдатика из Топеки, штат Канзас, и левую ногу Томми из Бирмингема, Англия, Дюк и Ястреб сделали две пересадки венной ткани, чтобы закрыть дырки в артерии, пробитые артиллерией косоглазых. Когда закончилась смена, они направились к Болоту, уставшие, взвинченные и удрученные. Они только что провели две операции на ногах двух мальчишек, которым их ноги несомненно были очень важны, и уходили зная, что, по всей видимости, они никогда не узнают судьбу этих конечностей.
В Болоте их ждали двое коллег, с уже откупоренными бутылками. К 11 утра они по третьему разу строили планы как только представится случай встретиться в Штатах, разумеется с Копьеносцем и Ловцом Джоном, когда и те получат увольнительные. В тайне каждый подозревал, что планам этим не суждено осуществиться.
– Послушайте, – наконец сказал Ловец, – вы не собираетесь прощаться с Генри?
– Само собой, – сказал Дюк. – Мы к нему благоволим.
– Так почему бы вам не попрощаться прямо сейчас?
– Да, папуля, – сказал Ястреб.
В 11:15 Дюк и Ястреб, все еще в грязных формах, но напялив чистые и серьезные выражения лица, прибыли к кабинету полковника Блэйка. Ястреб подошел к денщику Генри, расправил плечи и заявил:
– Капитан Пирс и капитан Форрест просят аудиенции у полковника Блэйка.
Сержант, знавший этих двоих шесть месяцев, как Дюка и Ястреба, был потрясен.
– Что за фигню вы тут порете? – поинтересовался он. – Не надо выпендриваться, ради Бога.
– Не переживай, – успокоил его Ястреб. – Представь нас.
Сержант постучал в дверь Генри и объявил:
– Капитан Пирс и капитан Форрест просят разрешения поговорить с полковником Блэйком.
Полковник Блэйк побелел. Колени у него затряслись.
– Что они задумали?
– Не могу знать, сэр.
– Ну, давай выясним. Проси их.
Дюк и Ястреб вошли, отсалютовали и встали по стойке смирно.
– Прекратите это, вы, двое! Хватит! – возопил полковник. – Вы же знаете, меня это нервирует. Что вы, черт возьми, задумали на этот раз?
– Скажи ему, Дюк, – сказал Ястреб, все еще стоя по стойке смирно.
– Да ты сам скажи, я не могу.
– Ну, Генри, – объяснил Ястреб, – мы ничего конкретного не придумали…
– Уже хорошо, – сказал Генри.
– … но мы хотели, чтобы ты знал, что мы знаем, что тебе пришлось вынести из-за нас, и что мы это ценим. Мы считаем, что ты классный парень.
Дюк сделал шаг вперед и протянул все еще молчащему, но уже расслабившемуся Генри руку. Ястреб тоже пожал руку, а потом они отдали честь, совершили великолепный поворот кругом и с торжественными лицами вышли, шагая в ногу.
В Болоте собрался почти весь госпиталь, чтобы поднять прощальный бокал. Ужасный Джон, которому предстояло везти их в Сеул на джипе, тоже присутствовал. Еще были Красный Даго и Добрый Поляк, Лопух Кэрролл, Пит Риззо, Волмер, сержант-снабженец и центровой из Небраски, а также другие пережившие Бойню Дня Благодарения, офицеры и рядовые – все толпились в разношерстной давке. Капитан Леверет Рассел поблагодарил их за терпение в прошедшие месяцы. Радар О'Райли одарил их собственной версией их гороскопов. Мама-Дорогая, только что сдавший в аренду концессию гребных шлюпок на Озере Центрального Парка, собрал им в дорогу коробку с ланчем. Полковник Блэйк появился только чтобы вручить им пару бутылок скотча на распитие в джипе. Каждый желал им удачи, жал руки и давал домашние адреса.