– Давай сваливать уже отсюда к чертовой матери, – прошептал наконец Дюку Ястреб. – Я начинаю чувствовать себя как Трясучка Сэмми.
– Я тоже, – ответил Дюк.
Ястреб посмотрел в направлении угла Ловца Джона. У Ловца была бутылка и стакан. Он сел на краешек койки, поочередно делая большой глоток жидкости и роняя голову почти на колени. Ястреб подошел, взял бутылку и стакан и поставил на раковину.
– Всё! Вы, негодяи, – заявил он всем остальным. – Вон! Мы через две минуты уезжаем.
Оставшиеся двинулись к двери, после чего бутылку изъяли с раковины. Дюк наполнил четыре стакана, и они выпили молча. Дюк пожал руки Копьеносцу и Ловцу Джону и вышел, не проронив ни слова. Ястреб Пирс попрощался с Копьеносцем, а затем протянул руку Ловцу Джону.
– Держись тут, – сказал он.
– Проваливай отсюда, – ответил Ловец Джон.
Снаружи их ждал Ужасный Джон, привалившись к колесу джипа. Остальные собрались вокруг машины. Ястреб и Дюк прыгнули на заднее сиденье, а когда Ужасный Джон совершил прощальный выстрел из выхлопной трубы и они сымитировали нацистские салюты, началось их стремительное удаление от веселой толпы.
– Не оборачивайся, – сказал Ястреб.
– А я и не собирался, – сказал Дюк.
Минут пять парочка не смотрела друг на друга и не разговаривала. Первый раз прервали молчание лишь, чтобы высморкаться.
– Ну, – сказал наконец Ястреб, – когда долго живешь в таких местах как это, приходится или полюбить некоторых людей, или ненавидеть. И, на мой взгляд, нам очень повезло. Возможно я не прав. Я только знаю, что ничего подобного с нами уже не случится. Никогда больше, за исключением наших семей, мы ни с кем не будем так близки, как были в этой чертовой палатке в прошедший год, и с Ужасом, и с Даго, и с другими. Я рад, что это было, и я безумно рад, что это сплыло.
– Ага, – согласился с ним Дюк, – и знаешь, что я думаю? Мы приехали на джипе, наполовину пьяные, и мы уезжаем в джипе, наполовину нажравшись.
В Сеуле джип под управлением Ужасного Джона Блэка, нагруженный капитанами Дюком Форрестом и Ястребом Пирсом направился к Офицерскому Клубу Воздушных Войск.
– Не могу поверить. Не могу поверить, что мы действительно едем домой, – повторял Дюк, когда они остановились у бара.
– Вы везучие сволочи, – застонал Ужас. – Не знаю, смогу ли я выдержать здесь еще месяц.
– Ты сдюжишь, Ужас, – заверил его Ястреб.
– Ага, – согласился Дюк. – Считай тебе, эт-та, повезло уже столько вынести, осталось-то совсем ничего.
На ужин они отведали коктейль из креветок и филе миньон. Ястреб, по правде говоря, лично слопал два коктейля и два филе миньон и задумался о третьей порции.
– У тебя глисты? – удивился Ужас Джон. – Ты слопал эти стейки так, будто они собирались тебя сожрать, если ты их первым не сметешь.
– Ты про те закусочки? Господи, парень, видел бы ты, что для меня дома приготовили на обед мои старик и отличница школы Порт-Вальдо!
Ужин наконец закончился, они вернулись в бар. Пока они посасывали бренди, разговор сам собой затормозился и совсем сошел на нет.
– Давайте с этим завязывать и искать место, где нас на ночлег приписали, – наконец сказал Ястреб. – Я устал.
– Ну, ребят, – сказал Ужасный Джон, – когда же я снова увижу вас?
– Ужас, – ответил Ястреб, – это больной вопрос. Надеюсь, скоро, но я не знаю. Если будешь в Мэйне, мы встретимся. Мы встретимся, если попадем на один и тот же медицинский семинар. Сейчас-то легко говорить, что мы все скоро встретимся, но я знаю только одно: ты можешь позвать меня или Дюка через пятьдесят дней или через пятьдесят лет, и мы будем одинаково рады тебя видеть.
– Точно, – сказал Дюк.
– Ага, – сказал Ужасный Джон. – Я вас понимаю.
Ужас отвез их в казарму для транзитных офицеров при 325 эвакуационном госпитале, с разных концов которых 15 месяцев назад эти двое появились, чтобы встретиться в первый раз. Они проводили взглядом исчезающий в темноте на севере джип, несущийся обратно в дурдом имени Янки Дудля.
Открыли дверь казармы они вошли, стряхнули снег с ног, и водрузили на пол свои сумки. Их взгляду предстала мрачная, но привычная военная картина. Большая комната была заставлена трехярусными койками. Пол – весь в старых номерах газеты Звезды и Полосыи в пустых банках. С потолка свисали две дохленьких лампы, стояли два пустых деревянных стола и несколько хлипких стульев. В углу пять молодых офицеров сидели вокруг одного из столов и искренне, серьезно и взволнованно беседовали. Их чистая форма и общее состояние выдавала в них только что прибывших, а не отъезжающих.
Дюк выбрал одну из трехярусных коек. Он осторожно проверил ее, покачав и толкнув.
– Ястреб, – сказал он, – думаю, тебе стоит налить нам немного противоядия от укусов змеи. Это место кишит змеями.
– Не могу спорить насчет змей с человеком из Джорджии, – откликнулся Ястреб, доставая бутылку и бумажные стаканчики из вещмешка. – Сейчас накапаю положенные дозы.
Они сели за деревянный стол, попивали скотч, курили, мало болтали, но выглядели довольными. Длинноволосые, небритые, в грязной одежде. На двоих у них была лишь половина пары капитанских лычек, которую Ястреб носил сзади своей форменной кепки.
Из угла за ними с интересом наблюдали новенькие офицеры. Наконец один из них встал и подошел.
– Можно задать вам вопрос, джентльмены? – поинтересовался он.
– Конечно, генерал, – сказал Ястреб, повернувши форменную кепку так, что стали видны капитанские лычки.
– Я не генерал, капитан. Я лейтенант. Можно спросить, почему вы именно так носите кепку?
– Как так?
– Задом наперед.
Ястреб снял кепку и рассмотрел ее.
– Йоги Бера? – сказал лейтенант.
– Эй, Дюк, – приказал Ястреб, – дай мою маску.
Лейтенант переступил с ноги на ногу и спросил:
– А давно вы в Корее, джентльмены?
– Восемнадцать месяцев, – сообщил им Дюк. – Как будто вчера прибыли.
Лейтенант ушел к своей группке.
– Они чокнутые, – сказал он своим.
– Боже, – сказал один из них. – Надеюсь, мы такими же не станем за восемнадцать месяцев.
– Ястреб, – обратился Дюк, – ты слыхал, что сказал тот юнец?
– Ага.
– И тебе безразлично?
– В принципе да. Мы сделали нашу работу. Мне ни за что не стыдно. А что думают все остальные – мне лично – плевать.
– Мне тоже, – сказал Дюк. – Но ты ведь не думаешь, что мы правда спятили? Иногда я не совсем уверен.
– Дюк, подожди пока не вернешься к жене и двум девочкам. Ты будешь домашним, прирученным и нормальным, как сам черт. Я тебя и не узнаю через пару месяцев. Расслабься.
– Ага, – сказал Дюк, наливая выпивку и намеренно повысив голос, – а знаешь что? Это первый день за восемнадцать месяцев, когда я никого не убил.
– Черт возьми! И на Рождество тебе не удалось кого-нибудь пристрелить!
– Точно. Я забыл, но ты знаешь, это уже в крови где-то. Думаю, стоит почистить свое оружие на случай, если китаёзы проникнут в эти бараки.
Дюк достал свой пистолет, начал его чистить и многозначительно поглядывать в сторону новеньких офицеров в другом углу. Он налил еще выпивки.
– Ястреб, – громко заявил он, – эти парни – переодетые китаёзы, или по крайней мере мне так кажется. А не застрелить-ли мне их, чтобы успокоиться?
Ястреб с кепкой задом наперед встал и подошел к новеньким.
– Может вам, парни, лучше прогуляться недолго, – предложил он. – Я-то всего лишь возомнил себя Йоги Берром, а у моего приятеля куда более серьезные проблемы. После четырех рюмок он считает себя солдатом морской пехоты.
Заряжая пистолет, Дюк запел: «От чертогов Монтесумы к берегам Окифиноки…»
Новенькие офицеры быстро выскочили в дверь под снег и нашли Офицерский Клуб 325го эвакуационного госпиталя. Не будь они желторотиками, они бы и раньше его нашли. В возбуждении пятеро поведали захваченной рассказом публике, в том числе и бригадному генералу Гамильтону Хартингтону Хаммонду, о событиях в бараке.
– Оставьте этих двоих одних! – прогремел генерал Хаммонд, когда кто-то предложил вызвать военную полицию. – Ради Христа, оставьте их в покое! Просто молитесь, чтобы они отправились первым же утренним поездом. Переселитесь в другую казарму!
Вскоре Дюку и Ястребу стало одиноко.
– Ты распугал наших друзей, – сказал Ястреб. – И они ушли.
– Ага, – ответил Дюк, – но эт неважно. Даже я не верю, что ты Йоги Бера. Я тоже не морской пехотинец, потому что я Грувер Кливленд Александр . А где тот друг Ловца Джона с перчаткой принимающего? Он же сюда приписан. Найдем его и разомнемся в Офицерском Клубе.
– Грувер, – сказал Ястреб, – Ты кидаешь мяч как Харриетта Бичер Стоув.
– Как звали друга Ловца? – спросил Дюк, не заметив подкола.
– Не знаю, – ответил Ястреб. – Мне кажется, Ловец звал его Остин из Бостона.
– Отлично, – сказал Дюк. – Не может быть двух людей с такими именами.
Они прикончили выпивку и вышли в ночь. В течение 45 минут они бродили в снегу, выписывая замысловатые кренделя и во весь голос вопя имя друга Ловца Джона.
– Остин из Бостона, – орали они. – О, Остин из Бостона! Где ты, Остин из Бостона – друг Ловца Джона?
Их крики, само собой, услышали и в Офицерском клубе, где у бара пятеро новеньких обступили генерала Хаммонда, как цыплята курицу. Они боялись попросить вооруженную охрану, чтобы та проводила их до новых казарм, а еще больше они боялись выйти под снег и умереть в одиночку так далеко от дома.
– Черт вас побери! – сказал наконец генерал Хаммонд, устав быть клушей, когда птенчики еще теснее обступали его при каждом жалобном завывании с улицы. – Шли бы вы в казармы проспаться, а?
– Там должно быть ужасно, сэр, – сказал один из новеньких.
– Где там? – сказал Генерал Хаммонд, сдвигая брови.
– Там – на фронте, сэр.
– О, черт возьми, – сдался генерал. – А ваши мамочки знают, что вы здесь?
– Да, сэр, – ответили все разом.
Не найдя друга Ловца Джона, который отлично мог слышать их призывы и мудро решил не отвечать, Ястреб и Дюк вернулись в казарму, где едва добравшись до коек, они захрапели. Три часа спустя Ястреба разбудил Дюк, полностью одетый и собранный. На это потребовалось совсем немного усилий, потому как он ни раздевался, ни распаковывался.
– Эй, ты… того, проснись. Мы едем домой. Поезд уходит в семь.
– А сколько сейчас время?
– Четыре.
– Господи, ты спятил? Я хочу спать.
– Нельзя… эт-та спать. Мне кажется, нас обоих змеи покусали ночью. Надо принять противоядие.
Он протянул Ястребу стакан скотча и зажег сигарету. Пока Ястреб вводил в себя лекарство, Дюк наполнил флягу.
– Столовка открывается в 4:30, – заявил он. – Надо хорошенько заправиться.
Как только открылась столовая, вошли Ястреб и Дюк с мешками и стали заправляться основательно. За чашкой кофе Ястреб полез за новой пачкой сигарет в карман, в который лазал не часто. С сигаретами вылез маленький обрывок бумажки. На нем незабвенной рукой Ловца Джона Макинтаера была начертана незабвенная поэзия Брета Харта:
Я хотел бы сказать,
Говорю без прикрас,
Что на темных путях
И с тузом в рукавах
Дикари косоглазые бродят у нас.
Почему – объясню я сейчас.
И приписка:
«Это поганое маленькое местечко, и теперь оно мне нравится меньше. Если косоглазому дикарю вдруг повезет, не забывай своего старика-Батяню, и знай, что он ни за что на свете не изменил бы того что было».
Ястреб протянул записку Дюку, который прочел ее и достал флягу. Они благоговейно выпили и направились к близлежащему поезду.
Поездка поездом в Пусан длилась полусуток. Первые шесть часов Болотники спали; потом Ястреб читал, а Дюк пялился в окно. Однажды сержант военной полиции, проверяя купе, вежливо попросил Ястреба убрать капитанские лычки с затылка кепки и поместить их спереди. Ястреб, к своему собственному удивлению, вежливо согласился.
– Ну, что? – сказал Дюк после ухода сержанта. – для такого вычурного, феерического драчливого оппозиционного типчика как ты это было вполне мирно. Становишься трусом?
– Нет, – ответил Ястреб, – но я подумал.
– У тебя от этого голова разболелась?
– Я подумал, что ты и я жили здесь такой жизнью, какую познали лишь немногие из тех кого нам еще предстоит встретить. Большинство из бойцов и близких к фронту людей, таких как мы, улетают из Сеула, так что для здешних писарей и тыловых крыс, возомнивших, будто они взаправду пожили в штатовских военных лагерях за рубежом, мы должны выглядеть уродцами. Мы лучше изобразим себя хотя бы полуцивилизованными. По правде, от нас не убудет, если мы постираем форму, когда выпадет шанс.
– Я уже задумывался об этом, – согласился Дюк.
В Пусане их направили во временные офицерские казармы и определи в шиферный ангар. Ангар был разделен на три части, и им досталось одно из крайних звеньев. Каждую часть обогревала масляная печь, и на каждой кровати лежал матрас.
– Я кое что вспомнил, – сказал Ястреб, когда они осмотрели свои места.
– Что? – спросил Дюк.
– Помнится мне, – ответил Ястреб, – что в Болоте ты был одним из ярых блюстителей ночных правил. Почти как ритуал: ты вставал с кровати, делал три шага к двери и делал семь положенных шагов от палатки перед тем как справить нужду. Это условный рефлекс, я просто вспомнил о нем. Он тут ночью не подойдет.
– Я намотал на ус. Еще что-нибудь, тетенька?
Хоть оставшиеся ангары и быстро заполнились и среди посетителей были офицеры-медики, не обнаружилось никого из частей МЭШ. Несколько человек прибыли и сдружились раньше. Так что Дюк и Ястреб довольствовались своим обществом. После разумного количества бокалов и в разумный час они решили завалиться спать, но после пятнадцати месяцев на твердой койке матрас на пружинах не казался удобным. Дюк, попробовав свой, сбросил его на пол и там проспал до 3 утра, когда Ястреба разбудил громкий жалобный голос в соседнем отсеке.
– Эй, приятель, – протестовал кто-то, – здесь нельзя этого делать!
– Как это «нельзя», если я уже сделал? – услышал капитан Пирс ответ капитана Форреста.
Тут же капитан Форрест вернулся к своему матрасу и снова захрапел, а соседи по отсеку продолжали ворчать и жаловаться.
Утром выяснилось, что их приятели-офицеры признали Дюка невменяемым. С опаской они разыскали Ястреба и высказали свои жалобы. С тех пор как Дюк и Ястреб сняли с себя знаки отличия медицинского корпуса, Ястреб не видел причин исправлять впечатление, что он и Дюк были жестокими закаленными в боях ветеранами. Он был вежлив, но тверд.
– Сделаю все, что смогу, – успокоил он комитет, – но даже я не решусь рассердить его. Мне повезет, если по дороге домой он не убьет кого-нибудь или я не получу Пурпурное Сердце. Он дошел до того что с трудом разбирает своих от косоглазых.
Когда Ястреб закончил свои объяснения, к группе присоединился Дюк и в тот же момент проезжавший мимо грузовик выстрелил выхлопной трубой. Ястреб и Дюк упали на пол, одновременно доставая свои пистолеты и ища врага. Потом, поняв, что ошиблись, они встали, изображая смущение.
В ту ночь Ястреб спал беспробудно. Проснувшись, он услышал бормотание другой делегации своих соседей, они стояли в дверях и с явным отвращением смотрели на Дюка, все еще спящего на полу на матрасе.
– В чем дело? – спросил их Ястреб, садясь и протирая глаза ото сна. – Он что, опять на пол сходил?
– Нет, он сделал это на печку.
-А почему же вы его не остановили?
– Мы боялись, что он сделает это на нас.
Тем днем они взошли на борт парома до Сасебо. Когда паром отчалил, они прогуливались по палубе, курили и смотрели на толпу веселящихся корейцев и корейский оркестр, играющих в честь их отплытия. Ястреб выкинул сигарету в бурлящие грязные воды под ними.
– А теперь, – изрек он, – когда мы покидаем Прекрасные Земли Кореи, благодарные аборигены выстроились на берегу и взывают: «Пошли на ***! Пошли на ***!»
– Мне нечего добавить, ты этим все сказал, – согласился Дюк.
Когда паром причалил к японским берегам, из туманной дымки возник Сасебо, вполне милый город. Там были горы, хвойный лес и скалистый берег, который напомнил Ястребу побережье Мэйна, как будто он и так не думал о нем. Там же оказались магазинчики, Офицерский Клуб, и несколько тысяч групп ожидающих отправления домой. Хирурги скинули рабочие одежды, облачились в парадную форму, украсив ее положенными знаками отличия, и теперь в них можно было узнать офицеров-медиков.
Это-то и было ошибкой. Прежде чем любой группе возвращающихся разрешали взойти на борт корабля для перевозки военных, надо было пройти обязательный медосмотр на венерические заболевания, и пройти его на «отлично». Вербовали на эту работу возвращающихся офицеров-медиков, и, услышав об этом, друзья пришли в ужас.
– Чур не я, – сказал Ястреб. – Пусть этим занимаются фармацевты, им привычно. После того, как я 18 месяцев оттрубил мастером скальпеля, я не собираюсь идти на понижение в должности.
– Я тоже, – заявил Дюк.
До них снизошел сержант с блокнотом:
– Вы – офицеры-медики? – спросил он.
– Да.
– Ваши имена, пожалуйста.
– Зачем?
– Я составляю список для завтрашнего медосмотра.
– А, конечно, сержант, – ответил Ястреб. – Меня зовут капитан Джордж Лимбургер, а это – капитан Уолтер Камамбер.
Сержант стал записывать, Ястреб любезно помог ему, назвав фамилии по-слогам.
– Во сколько завтра? – спросил Дюк.
– Вам сообщат.
В больших голых бараках время тащилось медленно. Никто, казалось, не знал, когда же отплытие. После того, как их занесли в список дежурных врачей для «поствольного» медосмотра, доктора решили прошвырнуться по магазинам. Спросом в местных магазинчиках пользовались тонюсенькие прозрачные неглиже, известные как голые костюмчики. Ни один настоящий американский парень не мог вернуться на родину, не привезя с собой несколько неглиже для любимой, или любимых, и местным держателям лавчонок с трудом удавалось удовлетворять спрос.
– Мне надо купить несколько голых костюмчиков, – сказал Ястреб.
– Мне тоже.
В ближайшем магазинчике они оценили ассортимент. Дюк настойчиво требовал дать ему с мехом, желательно, норки, по нижнему краю. После длительной торговли и консультаций между служащими и владельцами, магазин согласился доставить такую одежду в течение суток. Их английский был слишком плох для того, чтобы удовлетворить любопытство: они не вполне уловили объяснения Дюка, о том, что он не хочет чтобы у жены замерзла шея.
На следующее утро уже другой сержант пришел искать капитанов Лимбургера и Камамбера. Он ходил по баракам и орал: «Либургер! Камамбер?» Несколько офицеров поинтересовались, сколько стоит. Некоторые спрашивали крекеры. Сержанту это стало надоедать. Наконец он вошел в отсек, где находились Ястреб и Дюк, только что вернувшиеся после бриться и не успевшие одеть форму и знаки отличия.
– Чего тебе надо от тех парней? – спросил его Ястреб.
– Им положено дежурить на венерическом медосмотре.
– Да ну? Серьезно?
– А что?
– Ты, эт-та, не в курсе что ли? – сказал Дюк. – те двое – самые известные гомики на всем дальневосточном фронте. Это будет самым долгим медосмотром из всех, что ты видел.
Сержант почувствовал логику их аргументов. Он заглянул в свой список.
– А вы знаете таких – Пирса или Форреста? – спросил он.
– Ага, – ответил ему Дюк. – Их еще вчера отправили.
– Ну, тогда большое спасибо, – сказал сержант.
Два дня спустя пришло разрешение. Их приписали на корабль до Сиетла. Они упаковались. Бутылка коньяка не влезала, потому что на корабле пить было запрещено.
– Какая разница, – спросил Ястреб. – Все равно на борту негде будет найти выпивки, чтобы продержаться до Сиетла.
– Есть мыслишка, – сказал Дюк. – Давай выпьем эту бутылку здесь и следующий глоток сделаем уже в Сиетле. Если мы сможем продержаться так долго, значит мы не такие отпетые алкоголики.
– Это первый признак алкоголизма, – сказал Ястреб. – Но ничего, сойдет.
На борт они взошли здорово нагруженные. Узнав о том, что «поствольные» медосмотры регулярно проводятся и на борту, они зарегистрировались своими именами, но затем влезли в новые личины. Значки медицинского корпуса убрали с форменных курток, заменив их обычными крестами корпуса священников.