Хулин Анатолий. Дедлайн (фрагмент романа)

открывая глаз, - Десантники не сгорают! Отбиваются до последней гранаты...
Он засмеялся, и резко отключился опять. Таксист без остановок
рассказывал о своей службе в дальневосточной артиллерии. Я обдумывал, что
было более роковым для моего сегодняшнего творчества - последний косяк или
последний глоток "Сидра". И все же сдача убитого десантника любимой жене
прошла успешно - как всегда.
- Ты настоящий друг, - сказала она мне, ничуть не обидившись, что мое
общество отвлекало ее прилетевшего мужа от долгожданного воссоединения с
настоящими близкими. Тут мне стало немножко стыдно - слегка, по-буддийски. И
я решил не пить чай и слушать про школьные проблемы сопливой Магомедовой
братвы - тем более, что у подъезда ждал тот же шеф, артиллерийский.
Красавица жена у Маги, фотомодель просто - и характер у нее соответствующий,
и сама она молодец. неудивительно, что Магомед - такой верный. Потому и
настоящий, и мы с ним понимаем друг друга с полуслова. Все это - наши
женщины.
Ну, ладно. Грузить - так по полной схеме. Мы едем с шефом по ночному
шоссе, я попиваю невесть откуда взявшееся и пиво и пытаюсь отогнать безумно
утомившие меня мысли о литературном творчестве. Сколько можно? Да пиши хоть
с утра до вечера - все равно твоей реальности в сотни тысяч раз больше! "Как
следует набивать роман? - после каждого глотка проносились в голове
идиотские фразы, - Или - забивать? Но тогда - на что? Получается примитивно.
Прежде всего - на чистую голову. Светлую голову. Слегка обкуренную. Через
три дня после кислоты. Под благостью времени. Лучше, чем истеричность
утопающих в бессознательном - дай мне, время, твердую опору в области
ментального котелка. Дай мне, время, антиментальную опору в области тонких
энергий. Нам никто не поможет понять - так что сэкономим достойное
количество времени. Поскольку в третьем чтении принят окончательный бюджет
национальной идентичности. Все - и все. На мне та нация заканчивается. То ли
поле, то ли волна - но никогда вместе. Никогда - против всех, всегда -
за..."
В дороге вышла заминка - некое столпотворение, заставившее нас с
водилой отвлечься на замедление. Я посмотрел и увидел, как машина "Скорой
помощи" стоит, сильно-сильно столкнувшись с джипом - явно какое-то очень
непродолжительное время назад. Суетятся, как водится, люди - извлекают тела
пострадавших. Такие простые люди в минуты смерти. Такова "Служба спасения".
Таков тут же и "Патруль асфальта" со своими камерами, снимающими
свежепреставившихся. Все было, как в телевизоре - о чем я и сообщил шоферу.
Тот подтвердил, и мы поехали дальше.
"Да, ты спекулируешь на крови, вечно об этом твердишь, - думаю я и
думал, - Но кто не сможет сказать этого хотя бы про кого-то из действительно
живущих? Пусть первым обломается. Мы и рождаемся-то в муках - перинатальная
матрица до смерти вся в кровавом поту. Чего о жизни волноваться? Ад уже
здесь. Смерти - ноу. И что-то тут предпринимать - самим собой, вырываться
как следует... Зачем? Почему нельзя всем одновременно передать мысли на
расстоянии? Чем они все заняты? Что за уолл, блядь, стрит? Штаб вооруженного
восстания! Берсерки у аппарата!"
Тут я неожиданно вспомнил, как однажды мы с Кащеем пекли в
микроволновой печке мухоморы. Кащея тогда забрали в вытрезвитель - он
подошел к милиционерам у метро и произнес:"Менты, где чум, где мне мне
поссать?" Менты сами были бухие - по словам Кащея - но не надо было ему
делать интонацию юбилея имени Пушкина. Сам я тогда проснулся в абсолютно
неизвестном ему месте - типа астрала, но со знаком на минус и все равно. Но,
скорее, это не от мухоморов, а от поллитры женьшеневки.
- Здесь - налево? - спрашивает шеф.
- Да. Извините, задумался. Бывает иногда... - вежливо говорю я. Я
всегда очень вежлив с простыми людьми. Нечрезмерно вежлив - как на
интеллигентных похоронах. "Дипломаты мы не по призванью... - заиграл в моей
голове боевой марш Магомеда, и я удивился перепутанности смысла песни в
следствие тупых пустот в самих словах, - Нам милей братишка-автомат! Четкие
команды приказанья, и в кармане парочка гранат!" "Тот, кто думает, что быть
писателем легкое дело - ошибается, - резко, на скорости, чтобы переключиться
с песни, думаю я, - По-настоящему им никто не может быть! Если ты думаешь,
что делаешь что-то большее, чем просто набиваешь неслыханные сочетания букв,
слов, полубреда?! Метафора - уже чей-то промысел! Икс файл! Воля - дело
другое! С ее точки зрения это просто спорт с самим собой - и при этом ты сам
выбираешь, что судьям показывать, а что не показывать. Какой я умный! Эдаким
чертом! Заставляй себя работать, и сам решай, что будет тренировкой, а что -
штрафным ударом. Ты понял меня?"
Мы приезжаем. Я перехожу двор - деревянные детские постройки, как и
утром, видятся все тем же стилизованным капищем. Я вхожу в подъезд и
перечитываю тинейджеровские граффити - из новых появилось только "здесь
живет гоа-транс", рядом с оголенными проводами вырванного с корнем
распределительного электрического ящика. Возможно, мое я слегка
галлюцинирует - а может быть, уже совсем - и нет.
Поднимаюсь домой, открываю дверь. Дома - никого, как и должно быть на
сегодня, к огромному сожалению. Я снимаю красные кеды и военную куртку с
надписью "АС/DC". Мне становится жалко, что я так долго занимаюсь такой
чепухой - и так долго не занимаюсь самыми важными для меня людьми. А почему
- самыми? А как же все остальные? Привязанность? Да, и с ней уже ничего не
поделать. Боддхисатвы обязаны возвращаться до последнего. Что главное в
прекрасной жизни - за то и держись.
Думая об этом, я иду на кухню, пью зачем-то зеленый чай, и курю
огромный, предсонный, завершающий анашовый косяк - Магомед мне дня на три
отсыпал, а по буддийски так дней на пять. До самого отлета в Чечню. Мысленно
обращаюсь к луне и покрываю ее десакрализующими тихий ужас московской ночи
добрыми тибетскими матюками - про себя, на внутренних волнах. И плавно
вырубаюсь - на середине своих вынутых из кармана четок, сделанных из костей
доброго умершего своей смертью яка - даря эти четки мне, пьяный клипмейкер
Вертеньев называл их "кости яка-истребителя", бешено, как обычно, хохоча - и
это почти последнее мое внятное воспоминание. "Всего за один день... - думаю
я, улетая, Все и решилось. Все сошлось в одной точки. Я еду в Чечню. Верке
надо позвонить. Что ей сказать? Она поймет..."
Надо же - я уже на нашем огромном матрасе - даже снял джинсы и майку.
Уже почти сплю. Нет, точно сплю...

"Один - суслик
Другой - хорька
Третий - зайка земляной..."

4. Проза Лотос. Кусок четвертый.

На следующее утро я проснулся отнюдь не в паранормальном состоянии.
Сразу подумалось - мол, три года никакого прогресса в житухе не наблюдается,
в материальном смысле. духовный идет крейсерским ходом в открытый океан. А
телефон отключили за неуплату, и с квартиры скоро сгонят по той же причине.
Зарплата маленькая - для такого спеца по "грязным технологиям" и чистым
мыслям, как ваш покорный слуга - да еще задерживается и уходит на долги.
Хорошо, хоть сегодня в кармане есть немецкий аванс и шишки. Классно, что я
теперь совсем мало курю - не говоря уже обо всем остальном. Здорово, что
жена с дочуркой в Ялте, у тещи с тестем. Надо бы старшую дочку навестить.
Вот у нее за три года прогресс налицо, а у меня? Работать надо над собой,
чего тут жаловаться. А я, кстати, уже как раз и работаю. Опять начал. В
пятый раз за три года. Роман - как следует.
От этого стало радостно. Сажусь медитировать - но меня хватает лишь на
полторы сотни "Малого Прибежища". Потом в голову лезут монологи, диалоги и
описательные перебивки. Главная идея лезет, будь она неладна, лирические
отступления, признания в любви, кровавые зарисовки по чуть-чуть начинают
лезть - Чечня то уже близко. Прекращаю медитировать - срединный путь насилия
не приемлет.
На кухне, неожиданно для себя, обнаруживаю лежащий на столе листок
бумаги, исписанный каракулями. Моими. Интересное дело - сажусь читать.
"Солныш! Вот и я, опять слегка надрался - ну да ничего, ничего. Как вы
там, мои самые-самые-самые любимые? Мне без вас дико одиноко - но держусь,
держусь. Работаю и все такое. Скоро - даже завтра - вышлю денег. Ни в чем
себе не отказывайте - в рамках бюджета. Ваш папуля вас ждет-недождется,
дождется. Отправлю поездом и позвоню. Сейчас - нет, завтра у стра - пойду
набивать главу о том, как я вас люблю. Чао, Лотос прозы моей жизни - и
поцелуй от меня покрепче эту маленькую будущую каратистку. А теперь -
немного поэзии. А хотел написать вам обычный стишок, про то, как обычно я
одинок, одинок, как обычные все такие, одиноки как будто. Но не вышло такого
стишка. Почему? Потому что слабеет рука выводить эти слабые буквы - какие
слабые эти буквы! Если б только б однажды б родился б я бы - суть была бы не
в этом и в этом бы. Суть бы..."
Стихотворение, похоже, осталось недосочиненным - а может, и нет. Я
улыбнулся. Все сознание, наверное, ушло в эти каракули - вот и не запомнил.
Автосюрприз собственному рыцарству. Ясно теперь, откуда во время медитации
появлялись эти признания в любви. Хорошо, что сразу не зашел на кухню - а то
было бы неинтересно. Кстати, а что это за бумажка? Формата вроде бы не моего
блокнота...
Черт, вот здорово! Ни хрена не помню - ничего себе! Записка от
квартирной хозяйки - вот смеху!
"Уважаемый Анатолий. Прошу вас съехать в течении двух недель.
Переговоры бесполезны. Долг можете не возвращать и на кухне не убираться.
Бутылки выставьте к мусоропроводу - отдайте людям хоть что-нибудь. Екатерина
Петровна."
- Да, - сказал я вслух, - через две недели как раз уже и съеду
окончательно. Смотаюсь, роман в пьяном бреду нафигачу - и съеду. Хо-хо.
И скорчил холодильнику дикую веселую гримасу. Зато теперь есть повод
сказать Верке, что приезжать в Москву им с дочкой еще рано - мне приходится
новую квартиру искать. И смотаюсь как раз в Чечню - а ей скажу, что в Элисту
с шефом укатили. Кредитных баев, собак, пиарить. Звонить буду с шефовского
мобильного - но он то в Чечне-то без роуминга? Ладно, шеф сказал,
командировка дней пять-семь всего, не больше. Все будет хорошо. В
понедельник аккредитация и билеты, во вторник утром - вылет с военного
аэродрома. Хорошо, что я отпросился сегодня не приходить - неохота
полностью. Надо еще успеть с собой грибов набрать. Поехать, что ли, прямо
сейчас за грибами - и ну ее на хрен, эту работу? Нет. Успею. Ну их, эти
грибы. Магомед достанет ЛСД, что, кажется, лучше - если попрошу. Хотя я уже
полгода, как решительно отказался от кислоты. Кончилось мне ее действие. Но
- вдруг т а м пригодится? В любом случае - за грибами ехать больше часа на
электричке пока ломает. Пойду лучше, заберу старшую дочку из детского сада -
и сходим с ней в парк. На лошади прокатиться - ей, пива выпить - мне, в тире
пострелять - нам обоим. Отличная идея.
Смеюсь, пью чай, курю, сажусь работать. Тоже мне работа - настоящее
творчество. "Для начала, - думаю, - об этой как раз медитации и напишу. Не
такая уж она, в этом случае, будет неудачная. Была, вернее. открытое
пространство - вне времени, центра и пределов. Для блага всех живых существ
- и это пожелание мы традиционно делаем на санскрите... Ладно. Ом мани пеме
хунг - и вперед."
Я вспоминаю свой прошлогодний летний отдых в Крыму. О Чечне никто не
думал - еще и в Дагестане ничего существенного не происходило, вот-вот
предстояло начаться кровавому мочилову. Терракты с сотнями невинных жертв
еще только подступали. Оттого и ожидание вселенского бардака - пока в
абсолютной норме. Мы с Веркой усыпили дочь - Верка усыпляла, я читал старую
газету а потом забивал косяк - и пошли прогуляться по ночному приморскому
городу Ялте. Ни городу герою, ни городу - предателю. Спокойному, как надо.
Покурили у дискотеки "Лимпопо" - и пошли куда-нибудь посидеть. Пришли,
и сидели на веранде под звездным небом открытого ночного клуба. Смотрели шоу
- неокончательный мужской стриптиз. "Мистер Экстаз и мистер Мускул!" -
провозгласил со сцены мужик в пиджаке, и шатающейся походкой скрылся за
шторой. Взвыла "АББА". Мы с Веркой как следует пригубили текилы. Анаша
долбила - что надо.
- Я тебя люблю, - только и успел сказать я, как мы были поражены
зрелищем выскочивших на сцену - в разноцветных лучах осветительных примочек
и двух шелковых плавках - мистера Мускула и мистера Экстаза. На Экстазе в
плюс к плавкам была надета огромная львиная голова - грязная и с пролежнями,
как будто ее использовали в сценах уничтожения первых христиан у режиссера
Гриффита лет семьдесят назад. Все это было отчетливо, текила впахивала,
убивалась "АББА" - и была интересной картина про парочку милых пьяненьких
антидостоевских проституток, махающих руками так, словно они сбрасывают
несильную усталость от неискреннего секса. Вскоре девчонок усадили обратно,
в большую бандитскую компанию, из которой они вышли потанцевать, хлебнув как
следует красного портвейна или еще чего-нибудь. Их мало что волновало -
минут пять назад одной из них сильно съездил по лицу ее кавалер, но даже это
было уже забыто.
Шоу набирало обороты. Покрутившись вместе с мистером Мускулом в разные
стороны вокруг металлического шеста, торчащего из центра сцены, мистер
Экстаз выбежал в зрительный зал, уставленный круглыми столиками без
свободных мест, и стал изображать пылкую страсть к наиболее эффектным внешне
посетительницам. Профессионально не помня о других страстях, танцор был
практически бесконтактен. Легкий массаж спины. Всем было весело - все были
здесь сезонными завсегдатаями.
Первым мистер Экстаз подбежал к Верке - все-таки от 182-х сантиметровой
московской фотомодели, пребывающей в длительном счастливом замужестве,
энергетика прет более, чем эффектная. Экстаз мельком посмотрел на меня - я
успел сделать легкий дружелюбный жест рукой - и схватил Верку в свои
объятия. Танцевать она умела - правда, предпочитала рок-н-ролл, как и я, а
не эту попсятину.
- Аккуратней, у нее остеохондроз, - сказал я мистеру Экстазу и
засмеялся в ответ грустной секондхендовской львиной ухмылке. Эта смешная
голова вела свою собственную, независимую ноту в грусти разухабистой
атмосферы. Верка - тоже лев. Да еще и коза - по году.
Намявши спину сияющей Верке, Мистер Экстаз убежал, откуда прибежал.
Потом мы еще несколько раз заходили в то место - только пили уже портвейн,
потому что деньги быстро кончались. Да - летние воспоминания самые лучшие,
это точно. Как я упал со скалы в полнолуние - и даже не ободрался о камни,
только выкупался в одежде. Как плюнули с фуникулера менту на фуражку - и
спрятались, а потом стали целоваться, как Микки и Мэлори. Как занялись
сексом среди рододендронов в Ботаническом саду. Как тогда еще слегка
ругались - и сильно мирились. Счастье, короче. У нее третий курс
психиатрического отделения главной медицинской академии страны.
Суперженщина, уникальнейших ума и красоты. Настоящая любовь. На двести
процентов женщина и на сто мужчина - характер, воля, полная независимость,
чистейшая насыщенность солнцем на всю жизнь. Другой Верки быть не может.
Что с того, что я отлично помню свою первую физически возлюбленную -
пятнадцатилетнюю подругу-пэтэушницу. Подсудное дело. Помню и свою первую
официальную жену-еврейку, уехавшую в объединенную Германию через два месяца
после развода со мной, расписавшись с незнакомым мне начинающим пианистом,
сидевшим с родителями на чемоданах по немецкой квоте за Холокост. Год назад,
кстати, я из литературных соображений попытался найти ее через Интернет,
давал объявления от имени бывшего одноклассника - но поклевок не было.
Помнил я еще девчонок, за которыми таскался в школе, помню вторую жену - а
чего ее не помнить, если мы из-за ребенка видимся больше раза в месяц? Но
все это мало интересно по сравнению с тем, что со мной случилось, когда я
впервые встретил свою супердлинноногую Верку с огромным сердцем и великой
кармически обусловленной душой. Да, я помню, как мы с бывшей женой
устраивали дочь в бассейн, как я с ней гулял - но гораздо больше я уже с ней
общался, живя отдельно. Она, небось, и не помнит, как мы жили вместе. У нее
потом новый папа был, потом опять - только я, старый, на стороне. В общем -
все, как у современных людей. Жизнь продолжается. Вот я с утра переживал,
что за три года прогресса никакого - а почему не вспомнил те семь лет до
этого? Когда очень много пил, разводился и женился - так, что вскоре это
стало главной темой моей коммуникации с окружающей средой. Слава богу -
сначала подоспела Верка, потом Ксюха маленькая, и теперь - сильный буддизм.
А теперь еще и Чечня - но это хорошо, следствие буддизма, не иначе. В смысле
- личное очищение подходит к концу. Или - или. Не слишком записывается, но
верно.
- Чухонский экспресс, - говорю я вслух, вспомнив про гонконгскую любовь
режиссера Карвая, - Калифорния дримс...
И песенка в голове немного, но очень четко играет.
Интересно, как там дочка в Ялте засыпает без своего любимого
музыкального сопровождения - йогин на кассете бесконечно поет мантру,
отгоняющую смерть? Мамаша в попыхах в Москве забыла - ну, ничего. Там,
кстати, и магнитофон у них сломался - Верка сообщала в позапрошлый
телефонный разговор. Сколько бы я сам не медитировал под эту мантру - все
никак не мог отогнать раздумья о способах борьбы за политическую свободу
Тибета. Никакая это не медитация - под магнитофон. Хотя дочке очень нравится
- не то, что даже с детства, а прямо с пресловутого перинатального периода.
Когда я еще был уверен, что она - мальчик. Потому что УЗИ Верке делали, но
пол ребенка не сказали - так уж мы с ней их попросили, не сговариваясь.
Мысли то у нас - синхронные.
Легко быть любвеобильным к самому себе - но когда никуда больше не
денешься, тут и разверстывается самоотреченность, тут-то и встречаешь Ее -
самую, что ни на есть. Вечером того дня, когда я познакомился с прибывшей
поездом из Симферополя юной первокурсницей-психиатричкой, Майкл Рожков выжал
газ секундой раньше, чем эта Верка приготовилась сесть в машину и ехать
вместе с нами двумя за анашой в некое северное Бутово. От нее еще пахло
морем - вагон, видать, был фирменный. Мы познакомились на Курском вокзале -
я вез своему покинутому ребенку аллигатора, а также и часть каких-то
гонораров бывшей жене - когда мы с еще не моей женщиной столкнулись лбами у
столика с порнографическими фильмами. "У нас в Крыму одна эротика," -
сказала Верка, очень приятно улыбнувшись этому обаятельному андеграундному
парню в рыжей затертой кожаной куртке, синих шортах и желтых кедах. Да. и с
большой с серебряной сережкой в ухе. То есть - со мной. Я же, вспомнив
старика Шоу, поинтересовался акцентом и генотипом - вроде
греческо-крымско-татарский, безошибочно - в общем, заобщался со всей
свойственной мне душевностью, благородно, по-рыцарски без ограничений. Как
будто в последний раз. Потом я продемонстрировал аллигатора, рассказал про
ребенка и мы пошли погулять и выпить пива. И когда Майкл Рожков выжал газ
секундной раньше - Верка ударилась правой надбровной дугой где-то об железку
машины - в результате чего у нее появился такой же шрам, как у меня.
Абсолютно такой же. С тех пор мы почти неразлучны - если бывает, то совсем
на чуть-чуть, пара-тройка месяцев, по обстоятельствам нашей жизни, легкой
духовно и средней материально. Сила и молодость - вот, что значительно выше
среднего. Почти до неба.
Так что, сам браток, если жалуешься на судьбу - это не судьба, а так,
какое-то жалкое замешательство перед смертью. Если реально хочешь чему-то
помешать - так оно и будет, но в зависимости от твоей реальности, и здравый
смысл тут - не большее заклинание, чем невольно вырвавшееся радостное
ругательство в оценке той фразы из свежекупленной книги старика Юнга, вполне
истинные слова которой только вчера самостоятельно сформулировал и записал в
собственный ежедневник. Надо ли было? Что за судьба? Любовь - вот это дело!
А мысли - так, инсталляция. Высшая бестелесная суть повторения. Как у
Кьеркегора - только не без секса, увольте. Хотя - кто его знает? В общем,
самое главное - погрузиться как можно глубже. Неважно - в женщину, или в
роман. В неразделимую единственную ясность. И дети обязательно появятся. И
маленькие, и большие. Похоже, я один и переделываю сейчас эту реальность.
Естественно, вместе с Буддой - который я без всяких "я". Который пока еще не
всех достал. Что без жестких взглядов. Эх, хорошо быть! Эх, хорошо быть
писателем! Что ни делай - все медитация. Как ни медитируй - все равно, пока
не напишешь, не умрешь.
Представляю, как вваливаюсь в наш буддийский центр на Цветном бульваре
- радужный, окрыленный, сумасшедший. Кричу с порога:
- Просветлился я! Накрыло! Улетаю! Обещаю вернуться!
А продвинутые мне и отвечают:
- В Чечню опять? Ну ничего, ничего. Если убьют - Пхову сделаем.
Попадешь в чистые страны.
И мыслей - нет. Одни чувства. Опять - потому что пунктик у меня. Как
напьюсь с буддистами пива - так и грожусь сразу в Чечню улететь. Мне всегда
верят - на то и буддисты.
Но сейчас я еще не улетел. Иду со своей шестилетней Варькой в парк
Сокольники - а куда еще? Мы все время с ней туда ходим.
- Пап, а мы у бабушки останемся? - спрашивает дочка.
- Ну, - отвечаю, - Это как ты сама хочешь.
- Я с тобой хочу, - говорит.
- Мне работать надо... - вру я.
Как ей объяснить, что не могу я ночевать у своих родителей, дедушки с
бабушкой, которым бывшая жена частенько ее оставляет. И не потому не могу,
что напротив тюрьма "Матросская тишина" - с балкона по бритым дядькам в
детстве яйцами кидались, я к ней привык, это только мой батя мог выбрать
такое местожительства, между тюрьмой, психушкой и больницей - а потому, что
из каждого угла ползут детство, слабость и унижение. Ребенку не понять
своего унижения - ей еще не жаль, что она родилась. А мне - только-только
уже не жаль. Потому что - поздно.
Солнце сияет, люди вокруг торгуют чем попало. Почему я их не вижу, не
запоминаю, не могу описать? Да надоели они мне за тысячу разных историй, где
все одно и то же - в лучшем случае глупость, а в худшем такое, что лучше на
этих людях и не фокусироваться. Надо будет - в морду дадим. Много людей
вокруг - пятница, многие желают нажраться уже в три часа дня. Остальные
подгоняют время во вред окружающим - торопятся отключиться вечером. Или мне
это только кажется? Тем более - не хрена за ними наблюдать, запоминать,
забивать в память. Все сдохнут - никуда не денутся. Вон, столб придорожный
упал, машина, должно быть. в него врезалась. Что это? Непостоянство. Вон к
церкви кого-то на крови - я туда школьником раз десять заходил, даже молился
- подъезжает джип с батюшкой. Десяток нищих крестится. Что это? Причина и
следствие. Там у них внутри - многочисленные орудия пыток. Главное - на
маковке. И внутри храма есть комната, где никто не живет - но куда женщин
вообще не допускают, даже в платках, после ихнего причастия. Чего они
женщин-то боятся? Чем, спрашивается, не ваххабиты? Ладно - каждому своя
пилюля. Юношеский максимализм.
- Чего ты больше хочешь, - спрашиваю Варьку риторически, - На машинках
кататься или на лошадке?
- На лошадке! - честно говорит она.
Мы входим в парк. Идем по аллее. Сколько симпатичных девочек на коньках
- просто замечательно. Так называемые влюбленные кое-где - да ладно. без
скепсиса - настоящие влюбленные.
- Телевизор смотришь? - спрашиваю Варьку неожиданно для себя.
- Смотрю, - говорит серьезно, - Даже новости, с мамой.
- А мама-то чего? - удивляюсь.
- Она хочет быть депутатом, - отвечает.
- А я в Чечню еду, - говорю, - Знаешь. что такое Чечня?
- Знаю, - говорит, как само собой разумеющееся, - А зачем ты туда
поедешь?
- Ну вот смотри, прикинь, - говорю я ей, - Пойдешь ты на будущий год в
школу, и у тебя единственной будет папа-герой. Ну, может, не у единственной,
конечно - неважно. Зато единственный, кто может об этой ситуации внятно
рассказать. приду я к вам на открытый урок. сядете - а я вам расскажу о том,
что такое Чечня. Учительница. ясное дело, загрустит. А ты будешь смеяться.
Как думаешь - выгонят тебя из школы?
- Нет, - твердо сказала она, - Тебя выгонят.
- Ну, милая моя! - я крепко пожал ей руку, - Я уже и так все-все знаю.
Побежали на лошадок?
- А потом - в тир-р-р! - радостно завопила дочь.
И мы побежали на лошадок. А потом - в тир. По животным я не стрелял -
только по вертолету, крутящему от меткости винтами и "скорой помощи",
включающей мигалку и сирену. Варька смеялась.
Затем мы пошли на выставку живых гигантских насекомых - но не дошли,
потому что в глубине рощи стала слышна автоматная стрельба, потом громыхнула
пушка, стали видны клубы дыма и послышались возгласы: "Стоп! Стоп! Еще раз!"
"Вертеньев, - подумал я, и почесал затылок, - А ведь он мне
действительно что-то такое говорил. Вот ведь, сама работает, подкорочка..."
- Папа, это война? - радостно спросила Варька.
- Это мои друзья, - говорю, - Пойдем туда, к ним.
На поляне, неподалеку от ресторанчика "Фиалка", идут съемки клипа. мой
друг Вертеньев в гуще событий - командует реконструкцией ожесточенного боя
между отрядиком РККА и группкой Вермахта. У них есть даже пушка - ее как раз
не могут перезарядит и почти солдатские слышны матюки.
- Перерыв! - командует Вертеньев и подходит к нам.
- Моя дочь, представляю Варьку, - Длинные ноги. Будущая актриса.
- Хочешь сигарету? - Вертеньев достает из кармана пачку сигарет и
протягивает Варьке.
Варька смущается и прячется за меня - но на клипмейкера смотрит уже с