Страница:
Необходимо сказать, что к концу 1918 г. Добровольческая армия имела в своем составе «5 дивизий пехоты (из них две в периоде формирования), 4 пластунские бригады, 6 конных дивизий, 2 отдельные конные бригады, армейскую группу артиллерии, запасные, технические части и гарнизоны городов. Численность армии простиралась до 40 тысяч штыков и сабель, при 193 орудиях, 621 пулемете, 8 бронеавтомобилях, 7 бронепоездах и 29 самолетах»[50].
В составе 2-го дивизиона Сводной гвардейской артиллерийской бригады Борис Алексеевич участвовал в боях в районе населенных пунктов Волноваха, Розовка, Кальчино и Мариуполь. 4 апреля 1919 г. последовал официальный приказ главнокомандующего ВСЮР А. И. Деникина о формировании Сводно-гвардейской бригады как отдельного соединения в составе 4 артиллерийских дивизионов. Смысловский был произведен в штабс-капитаны и назначен начальником штаба 4-го артиллерийского дивизиона, командиром которого был Георгиевский кавалер и лейб-гвардии полковник Георгий Владимирович Сакс[51]. Дивизионы дивизии с приданными им частями действовали раздельно на Киевском и Черниговском направлениях. Вспоминая в эмиграции это время, Смысловский писал, что был тогда «молодым гв. капитаном», исполнявшим должность начальника штаба сводно-гвардейского отряда.
Полковника Сакса Смысловский в своих воспоминаниях назвал своим «первым учителем “науки побеждать”», «действительно талантливым командиром и действительно доблестным» (после Второй мировой войны Г. В. Сакс стал членом Суворовского союза)[52]. Данные воспоминания относятся, по-видимому к периоду весны 1919 г., когда Г. В. Сакс с 30 марта по 22 мая временно исполнял должность командира Сводно-гвардейского полка, действовавшего в составе отряда генерал-майора М. Н. Виноградова[53] в составе Крымско-Азовской добровольческой армии.
Смысловский воевал храбро, принимал участие во многих боях, в том числе десантной операции в Крыму, участвовал во всех боях от Таврии до Киева, от пуль не прятался, был ранен. Летом 1919 года он оказался в госпитале в Ялте, но затем вернулся в строй[54]. Об одной из встреч в этот период Борис Алексеевич оставил крайне любопытное свидетельство: «В 1919 году, проходя курс лечения в Ялте, мне пришлось принять участие с группой гвардейских офицеров в чествовании известного правого депутата В. М. Пуришкевича. Вечером, после торжественного обеда, мы долго сидели в небольшой группе, и он очень интересно рассказывал о причинах и о закулисной работе некоторых петербургских кругов, приведших нас к этим роковым историческим событиям [революции 1917 г. и Гражданской войне. – Примеч. авт.]. И между прочим, он сказал: “Я никогда себе не прощу, что я стрелял в Распутина. Этим я сделал “первый выстрел революции”. История мне этого никогда не простит. Это была вода на мельницу революции. Я этим невольно подтвердил страшное обвинение проф. Милюкова, когда он в Думе сказал роковые слова: “Что это – глупость или измена?” Его надо было убрать, тихо и секретно и, если можно, то только “криминальными” руками, а не “политическими”. Вот вам и другая сторона революционной медали”»[55].
В звании капитана Смысловский, в отсутствие Г. В. Сакса, неоднократно принимал командование 4-м дивизионом (7-я и 8-я батареи) Сводной гвардейской артиллерийской бригады. Через 30 лет после окончания Гражданской войны Борис Алексеевич, проживавший к тому времени в Аргентине, получил от одного из бывших фронтовых товарищей письмо, где были такие строки:
«…Во время Добровольческой кампании 1919 года много раз встречался под огнем с капитаном 3 Гв. арт. бригады Смысловским. Если этот самый доблестный капитан Смысловский, ныне в генеральских чинах, возглавляет Суворовское движение, не откажите передать ему привет от когда-то поручика Л. Гв. Кексгольмского полка Малюги, столько раз служившим прикрытием для его орудий.
Примите уверение в совершеннейшем почтении.
Александр Малюга»[56].
Несмотря на успешные действия ВСЮР в течение всего 1919 г. (от советской власти были освобождены города Царицын, Киев, Курск, Воронеж, Чернигов, Орел и др.), к ноябрю положение русских добровольцев ухудшилось. Большевики, мобилизовав все силы, сначала остановили Добровольческую армию, наступавшую на Москву, а затем отбросили ее назад, на Дон и на Украину (в марте 1920 г. отступление ВСЮР завершилось «новороссийской катастрофой»). Смысловский был свидетелем этих трагических событий и впоследствии вспоминал:
«В гражданскую войну со стороны белых была проявлена высокая офицерская доблесть и большое умение воевать. Мы шли от одной тактической победы к другой. Врангели, Кутеповы, Туркулы, Дроздовские и Саксы рвали из рук красных инициативу действия и талантливо ковали ту непрерывную цепь тактических побед, которая и привела дивизии генерала Деникина из кубанских степей к оперативному предполью Москвы. Кавалерия подошла к Туле – а потом?.. Потом, благодаря полному непониманию главным командованием духа времени, процесса революции, психологии воюющей Российской Нации, стратегическо-государственных целей войны и политических задач, начался оперативный отход… Генерал Деникин… привел свои армии в окончательном расчете к полному стратегическому поражению. Армия заплатила за это своею кровью и пошла в изгнание[57].
В сентябре – октябре 1919 г. был завершен процесс сведения гвардейских частей в отдельное соединение. 14 октября из состава 5-й пехотной дивизии была выделена отдельная Сводно-гвардейская пехотная дивизия, развернутая из Сводно-гвардейской бригады. В состав дивизии, помимо Сводной гвардейской артиллерийской бригады (4 дивизиона), вошли Сводный полк 1-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк 2-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк 3-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк гвардейской стрелковой дивизии, запасной батальон, отдельный артиллерийский дивизион, отдельная гвардейская тяжелая гаубичная батарея, гвардейская отдельная инженерная рота. Командиром дивизии стал генерал-майор барон Н. И. Штакельберг[58].Однако единое гвардейское соединение просуществовало недолго: элитные гвардейские части по-прежнему продолжали использовать разрозненно в составе боевых групп для удержания разваливающегося фронта. Одной из таких групп некоторое время командовал полковник Г. В. Сакс, который назначил Б. А. Смысловского командиром артиллерийского дивизиона при группе.
В декабре 1919 г. Добровольческая армия оказалась в тяжелейшем положении. О широком сопротивлении большевикам по всему фронту никто не думал. Армия с боями отходила из района Киев – Фастов – Белая Церковь – Николаев. Значительные силы, в том числе и гвардейские части, направлялись для обороны Одесского укрепленного района, но эффективных мер для его защиты предпринято не было. Об эвакуации в Крым, куда так стремились попасть тысячи добровольцев и беженцев, речь не шла. Ситуация была настолько серьезной, что части и соединения отходили в сторону Румынии[59].
24 января 1920 г., согласно директиве командующего войсками Новороссийской области генерал-лейтенанта Н. Н. Шиллинга, все русские воинские формирования правобережной Украины, кроме гарнизона Одессы, были подчинены командующему одной из групп войск области генерал-лейтенанту Н. Э. Бредову (начальник штаба – генерал-майор Б. А. Штейфон). К этому времени наконец-то объединившиеся подразделения Сводно-гвардейской дивизии, понесшей тяжелые потери, насчитывали в строю около 1000 чел. Главные силы Бредова стягивались к Тирасполю, откуда должны были перейти в Румынию, где, соединившись в Тульче, ждать эвакуации в Крым. Но Румыния отказалась пропустить русские войска, и тем самым поставила борцов за Россию на грань уничтожения. Не теряя надежды, Бредов в ночь на 30 января отдал приказ о выдвижении войск на север вдоль Днестра (между железной дорогой Одесса – Жмеринка и Днестром), чтобы прорваться в Польшу. Среди отходивших в Польшу солдат и офицеров оказался и Борис Алексеевич, который совершал марш в составе гвардейских артиллерийских частей[60].
Войска генерала Бредова (общая численность до 30 тыс. человек) состояли из 4-й стрелковой, 4-й пехотной, гвардейской дивизий, 42-го пехотного Якутского полка, 2-го конного генерала Дроздовского полка, саперного батальона и различных вспомогательных частей. С ними вместе совершали марш части 2-го армейского корпуса, отряды пограничной и государственной стражи, а также беженцы. По воспоминаниям генерала Бориса Штейфона, войска генерала Бредова «двигались четырьмя колоннами: на правом фланге, составляя боковой авангард, шли конные части; в середине, по двум дорогам – пехотные дивизии и слева, непосредственно вдоль Днестра – обозы. Подобный порядок соблюдался в течение всего похода»[61].
Бредовский поход осуществлялся в тяжелых условиях. Стояли морозы. Личный состав частей и соединений изнемогал от постоянных переходов, недоедания, истощения, свирепствовал тиф, находивший, как писал один из участников похода, «благоприятную почву среди людей, лишенных элементарных гигиенических условий»[62]. Иногда военнослужащим приходилось ночевать в разрушенных домах или под открытым небом, в результате чего солдаты и офицеры получали обморожения. Велико было число и тех, кто имел простудные заболевания.
Уже упоминавшийся полковник С. Н. Ряснянский, то ли опиравшийся на слухи, то ли на собственные фантазии, через десять лет после Второй мировой войны утверждал, что во время Бредовского похода Смысловский с двумя приятелями был якобы арестован за нарушение воинской дисциплины, а затем и вовсе сбежал с ними в Польшу (иначе говоря, дезертировал)[63].
Подобные заявления представляются авторам надуманными. Во-первых, нет никаких убедительных доказательств, что Борис Алексеевич вел себя недостойно. И во-вторых, бежать в то время из войск генерала Бредова было довольно проблематично. Ведь, как отмечал Б. А. Штейфон, помимо большевиков врагами русских добровольцев являлись «украинские банды, как пришлые из Галиции, так и местные. Они не рисковали, конечно, нападать на отряд, но охотились за отставшими людьми и повозками. Участникам нашего движения, вероятно, памятен печальный эпизод, имевший место в середине похода.
Помню мы подходили к месту ночлега. Несмотря на воспрещение, несколько офицеров и чиновников какого-то уездного казначейства опередили авангард и пошли вперед в надежде заблаговременно занять себе квартиры. Когда авангард подошел к ночлегу, то нашел только изуродованные трупы неосторожных. Трупы были раздеты, оружие унесено»[64].
Другой участник похода, подполковник В. В. Альмендингер, также вспоминал:
«Местное население по пути прохода армии относилось весьма недружелюбно: выражалось это в нежелании продавать хлеб и другие предметы питания, в нежелании давать подводы под больных и раненых и т. п.»[65].
Кроме того, попытки неорганизованного перехода Днестра жестко пресекались румынскими пограничниками и жандармами, охранявшими границы Бессарабии, присоединенной к Румынии в 1918 году. Как правило, румыны встречали подобные группы беженцев огнем.
Одним словом, тот, кто собирался бежать из войск генерала Бредова, фактически обрекал себя на гибель. Смысловский как опытный офицер прекрасно это осознавал, как и то, что единственной возможностью сохранить себе жизнь являлось строгое выполнение приказов старших начальников, и следование в составе своей колонны.
Бредовский поход длился 14 суток. За это время русский отряд, по словам Б. А. Штейфона, преодолел около 400 верст, «прошел суровую зимнюю пору, окруженный постоянно врагами и везя с собой до двух тысяч больных и несколько тысяч беженцев». 12 февраля 1920 г. конная разведка повстречала польские войска. К полудню того же дня авангард отряда подошел к населенному пункту Новая Ушица, где и завершился марш. Правда, до конца февраля добровольцы занимали, по согласованию с польским командованием, самостоятельный участок фронта (Женишковцы – Дашковцы – Колюшки – Ломоченцы – Заборозновцы), однако затем были разоружены и размещены в четырех лагерях – в Стржалково около Познани, в Пикулице под Перемышлем, Дембия под Краковом и в Александрово. В немалой степени на это решение повлияло то, что среди русских военнослужащих бушевала эпидемия тифа, которая перекинулась на польских солдат и местное население. К концу февраля 1920 г. во многих частях генерала Бредова более половины личного состава было поражено различными инфекционными заболеваниями. Путем изоляции больных и введения карантина поляки пытались бороться с эпидемией, но они располагали ограниченными возможностями и поэтому не могли создать соответствующие гигиенические условия и остановить смертность, которая в марте 1920 г. приняла угрожающие размеры[66].
Тогда же, в марте 1920 года была проведена реорганизация бредовских частей. Сводно-гвардейская пехотная дивизия была 2 марта сведена в Отдельную гвардейскую бригаду[67]: 1-й и 2-й сводные гвардейские полки и Сводный гвардейский артиллерийский дивизион (3 батареи; командир – полковник Г. В. Сакс, начальник штаба – капитан Б. А. Смысловский).
Неизвестно, болел ли Смысловский тифом, но он прошел через крайне грубую процедуру сдачи личного оружия и размещения в одном из лагерей, где содержались интернированные украинцы и пленные красноармейцы. Фактически подчиненные генерала Бредова находились в этих лагерях на правах военнопленных, жили в грязных бараках, за забором с колючей проволокой, под охраной часовых. Затем поляки отделили нижних чинов от офицеров и начали проводить среди военнослужащих пропаганду, призывая вступать в армию Украинской народной республики (УНР) под командованием С. В. Петлюры. Как известно, в соответствии с военной конвенцией, заключенной 24 апреля 1920 г. между польским правительством и Директорией УНР, армия УНР была включена в состав польского Юго-Восточного фронта и вместе с польскими войсками участвовала в наступлении на Киев[68].
Думается, Борис Алексеевич на всю жизнь запомнил Бредовский поход и содержание в польских лагерях. Забегая вперед, скажем, что этот опыт оказался бесценным и помог ему в конце Второй мировой войны удачно интернироваться в Лихтенштейне и не попасть в руки советской репатриационной комиссии.
Весной 1920 г. генерал Н. Э. Бредов вел переговоры с польскими военными и правительственными чинами о том, чтобы переправить свои войска в Крым, однако диалог затянулся. Определенный прорыв в переговорах произошел летом 1920 г., и только после того, как польская армия, потерпев поражение под Киевом, отошла к Висле. По совету французских дипломатов поляки помогли Бредову отправить его войска в Крым, преследуя при этом цель, чтобы генерал-лейтенант П. Н. Врангель, командующий Русской армией, оттянул на себя силы РККА и таким образом ослабил натиск большевиков на Польшу. Румыния, встретившая в январе части Бредова пулеметами у Тирасполя, охотно согласилась пропустить русские соединения через свою территорию, и в августе – сентябре 1920 г. состоялась их переброска[69].
Тем не менее не все чины успели выехать в Крым, часть из них оставалась в Польше. К началу осени 1920 г. они вошли в состав формировавшейся 3-й Русской армии (ее основой служили остатки Северо-Западной армии, выведенные летом 1920 г. генерал-лейтенантом П.В. фон Глазенапом). Смысловский, оказавшийся в числе тех, кто находился в Польше, поступил на службу в 3-ю Русскую армию, где стал сотрудником оперативного отдела в армейском штабе. Борис Алексеевич вспоминал: «Несколько лет спустя, а именно в года 1920—21 [речь идет о 1920 годе. – Примеч. авт.], я служил в оперативном отделе штаба 3-й Русской армии. Армия стояла в Польше в городке Скальмержицы и формировалась из остатков армии Юденича и того, что осталось в Польше от пришедшей сюда армии генерала Бредова»[70].
3-я Русская армия была тесно связана с Русским политическим комитетом (РПК), председателем которого являлся Б. В. Савинков. Приехав в начале 1920 г. в Польшу по приглашению Юзефа Пилсудского (1867–1935), он приступил к формированию антибольшевистских военных отрядов – Русской Народной Добровольческой Армии, (РНДА) под командованием генерал-майора С. Н. Булак-Балаховича (общая численность до 12 тыс. человек). Финансирование отрядов осуществлялось за счет казны Польской республики. Командование 3-й Русской армии установило контакты с Савинковым и пользовалось его поддержкой при подготовке к боевым действиям[71].
По словам Смысловского, 3-я Русская армия «политически и финансово зависела от Русского политического комитета в Варшаве, который возглавлял Борис Савинков. Сначала армией командовал генерал Глазенап, потом генерал Бабошко, а потом, когда все эти генералы окончательно поссорились с Б. Савинковым, то армию принял генерал Пермикин»[72].
Еще при генерале Глазенапе Борис Алексеевич был назначен офицером связи от штаба армии к комитету Б. В. Савинкова. Логика этого назначения понятна. Если допустить, что Смысловский ранее состоял в СЗРиС, то его появление на этой должности вполне объяснимо. Борис Алексеевич тесно контактировал с секретарем РПК адвокатом С. Сочивко, отвечавшим за связь с армией. «Мы с ним совместно работали, – писал генерал Хольмстон, – узнали друг друга и подружились». Через некоторое время Смысловского назначили на должность начальника разведывательного отделения[73].
Нет никаких сомнений в том, что Борис Алексеевич лично встречался с Савинковым (а также с руководителем политического отделения РПК Г. Дикгоф-Деренталем) и беседовал с ним на военные и политические темы, в том числе о будущем России. Именно у Савинкова Смысловский, скорее всего, позаимствовал идею борьбы за «Третью Россию», которую он пропагандировал и не раз поднимал в публикациях аргентинского периода. К примеру, статью «Война и политика», напечатанную в газете «Суворовец» (1950, № 16–23, апрель – май), он подытожил так:
«Пройдя на своем историческом пути первое и второе испытание, Россия выйдет на дорогу мирового равновесия между духом и материей. Между стремлением к идеалу и силой реализации. По формуле Geist und Tat – дух и деяние, она, найдя первой свою историческую правду и динамизируя ее морем пролитой крови, понесет ее в мир и тем выполнит свою Великую Историческую Миссию. Миссию Третьей России, России мировой совести и мирового равновесия»[74].
Следует, однако, сказать, что общаясь с Савинковым, Смысловский все-таки действовал в интересах генерала Пермикина, который был согласен выступить на фронт только для соединения с войсками генерала Врангеля. Борису Алексеевичу приходилось учитывать позицию своего командования, несмотря на симпатии к главе РПК. Но главным, пожалуй, было другое: Смысловский был связующим звеном между Савинковым и Пермикиным. Возможно, благодаря его совету командующий армией принял решение об участии в походе против большевиков, но не вместе с генералом Булак-Балаховичем, на чем настаивал Савинков, а самостоятельно.
Впрочем, три десятка лет спустя Б. С. Пермикин, видимо, попав под «очарование» сплетен и небылиц, распускаемых завистниками и недругами о Смысловском, также решил «блеснуть красноречием»: «Назначенный [мной] полковник Х. [Смысловский на тот момент был штабс-капитаном, а не полковником, и не носил псевдоним «Хольмстон», который он получил в вермахте; по этим фразам уже видно, что свои воспоминания Пермикин писал после Второй мировой войны, в 1950-х гг., когда Смысловского обильно поливали грязью некоторые опустившиеся в эмиграции индивиды. – Примеч. авт.] начальником нашей контрразведки на мой вопрос: каких результатов он достиг? дал мне очень подробные сведения о красных частях нашего района. Я эти сведения имел от начальника польского Генерального штаба генерала Розвадовского. Сведения начальника нашей контрразведки со сведениями Розвадовского не совпадали [заметим, что в военной разведке вообще нередко бывает, что сведения, предоставленные агентами, часто бывают субъективными, даже дезинформативными, и далеко не всегда совпадают. – Примеч. авт.]. На мой вопрос, откуда у него эти сведения, он мне сообщил, что он их получил от целой сети агентов, оставленных у красных еще при Деникине, и что он с ними связался. На мое желание переговорить хотя бы с одним из его агентов, после целого ряда моих вопросов, мой начальник контрразведки скрылся [желание Пермикина встретиться хотя бы с одним агентом весьма наивно, поскольку агентура находилась на территории, занятой РККА; также непонятно, куда мог «скрыться» Смысловский. – Примеч. авт.]»[75].
В составе 2-го дивизиона Сводной гвардейской артиллерийской бригады Борис Алексеевич участвовал в боях в районе населенных пунктов Волноваха, Розовка, Кальчино и Мариуполь. 4 апреля 1919 г. последовал официальный приказ главнокомандующего ВСЮР А. И. Деникина о формировании Сводно-гвардейской бригады как отдельного соединения в составе 4 артиллерийских дивизионов. Смысловский был произведен в штабс-капитаны и назначен начальником штаба 4-го артиллерийского дивизиона, командиром которого был Георгиевский кавалер и лейб-гвардии полковник Георгий Владимирович Сакс[51]. Дивизионы дивизии с приданными им частями действовали раздельно на Киевском и Черниговском направлениях. Вспоминая в эмиграции это время, Смысловский писал, что был тогда «молодым гв. капитаном», исполнявшим должность начальника штаба сводно-гвардейского отряда.
Полковника Сакса Смысловский в своих воспоминаниях назвал своим «первым учителем “науки побеждать”», «действительно талантливым командиром и действительно доблестным» (после Второй мировой войны Г. В. Сакс стал членом Суворовского союза)[52]. Данные воспоминания относятся, по-видимому к периоду весны 1919 г., когда Г. В. Сакс с 30 марта по 22 мая временно исполнял должность командира Сводно-гвардейского полка, действовавшего в составе отряда генерал-майора М. Н. Виноградова[53] в составе Крымско-Азовской добровольческой армии.
Смысловский воевал храбро, принимал участие во многих боях, в том числе десантной операции в Крыму, участвовал во всех боях от Таврии до Киева, от пуль не прятался, был ранен. Летом 1919 года он оказался в госпитале в Ялте, но затем вернулся в строй[54]. Об одной из встреч в этот период Борис Алексеевич оставил крайне любопытное свидетельство: «В 1919 году, проходя курс лечения в Ялте, мне пришлось принять участие с группой гвардейских офицеров в чествовании известного правого депутата В. М. Пуришкевича. Вечером, после торжественного обеда, мы долго сидели в небольшой группе, и он очень интересно рассказывал о причинах и о закулисной работе некоторых петербургских кругов, приведших нас к этим роковым историческим событиям [революции 1917 г. и Гражданской войне. – Примеч. авт.]. И между прочим, он сказал: “Я никогда себе не прощу, что я стрелял в Распутина. Этим я сделал “первый выстрел революции”. История мне этого никогда не простит. Это была вода на мельницу революции. Я этим невольно подтвердил страшное обвинение проф. Милюкова, когда он в Думе сказал роковые слова: “Что это – глупость или измена?” Его надо было убрать, тихо и секретно и, если можно, то только “криминальными” руками, а не “политическими”. Вот вам и другая сторона революционной медали”»[55].
В звании капитана Смысловский, в отсутствие Г. В. Сакса, неоднократно принимал командование 4-м дивизионом (7-я и 8-я батареи) Сводной гвардейской артиллерийской бригады. Через 30 лет после окончания Гражданской войны Борис Алексеевич, проживавший к тому времени в Аргентине, получил от одного из бывших фронтовых товарищей письмо, где были такие строки:
«…Во время Добровольческой кампании 1919 года много раз встречался под огнем с капитаном 3 Гв. арт. бригады Смысловским. Если этот самый доблестный капитан Смысловский, ныне в генеральских чинах, возглавляет Суворовское движение, не откажите передать ему привет от когда-то поручика Л. Гв. Кексгольмского полка Малюги, столько раз служившим прикрытием для его орудий.
Примите уверение в совершеннейшем почтении.
Александр Малюга»[56].
Несмотря на успешные действия ВСЮР в течение всего 1919 г. (от советской власти были освобождены города Царицын, Киев, Курск, Воронеж, Чернигов, Орел и др.), к ноябрю положение русских добровольцев ухудшилось. Большевики, мобилизовав все силы, сначала остановили Добровольческую армию, наступавшую на Москву, а затем отбросили ее назад, на Дон и на Украину (в марте 1920 г. отступление ВСЮР завершилось «новороссийской катастрофой»). Смысловский был свидетелем этих трагических событий и впоследствии вспоминал:
«В гражданскую войну со стороны белых была проявлена высокая офицерская доблесть и большое умение воевать. Мы шли от одной тактической победы к другой. Врангели, Кутеповы, Туркулы, Дроздовские и Саксы рвали из рук красных инициативу действия и талантливо ковали ту непрерывную цепь тактических побед, которая и привела дивизии генерала Деникина из кубанских степей к оперативному предполью Москвы. Кавалерия подошла к Туле – а потом?.. Потом, благодаря полному непониманию главным командованием духа времени, процесса революции, психологии воюющей Российской Нации, стратегическо-государственных целей войны и политических задач, начался оперативный отход… Генерал Деникин… привел свои армии в окончательном расчете к полному стратегическому поражению. Армия заплатила за это своею кровью и пошла в изгнание[57].
В сентябре – октябре 1919 г. был завершен процесс сведения гвардейских частей в отдельное соединение. 14 октября из состава 5-й пехотной дивизии была выделена отдельная Сводно-гвардейская пехотная дивизия, развернутая из Сводно-гвардейской бригады. В состав дивизии, помимо Сводной гвардейской артиллерийской бригады (4 дивизиона), вошли Сводный полк 1-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк 2-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк 3-й гвардейской пехотной дивизии, Сводный полк гвардейской стрелковой дивизии, запасной батальон, отдельный артиллерийский дивизион, отдельная гвардейская тяжелая гаубичная батарея, гвардейская отдельная инженерная рота. Командиром дивизии стал генерал-майор барон Н. И. Штакельберг[58].Однако единое гвардейское соединение просуществовало недолго: элитные гвардейские части по-прежнему продолжали использовать разрозненно в составе боевых групп для удержания разваливающегося фронта. Одной из таких групп некоторое время командовал полковник Г. В. Сакс, который назначил Б. А. Смысловского командиром артиллерийского дивизиона при группе.
В декабре 1919 г. Добровольческая армия оказалась в тяжелейшем положении. О широком сопротивлении большевикам по всему фронту никто не думал. Армия с боями отходила из района Киев – Фастов – Белая Церковь – Николаев. Значительные силы, в том числе и гвардейские части, направлялись для обороны Одесского укрепленного района, но эффективных мер для его защиты предпринято не было. Об эвакуации в Крым, куда так стремились попасть тысячи добровольцев и беженцев, речь не шла. Ситуация была настолько серьезной, что части и соединения отходили в сторону Румынии[59].
24 января 1920 г., согласно директиве командующего войсками Новороссийской области генерал-лейтенанта Н. Н. Шиллинга, все русские воинские формирования правобережной Украины, кроме гарнизона Одессы, были подчинены командующему одной из групп войск области генерал-лейтенанту Н. Э. Бредову (начальник штаба – генерал-майор Б. А. Штейфон). К этому времени наконец-то объединившиеся подразделения Сводно-гвардейской дивизии, понесшей тяжелые потери, насчитывали в строю около 1000 чел. Главные силы Бредова стягивались к Тирасполю, откуда должны были перейти в Румынию, где, соединившись в Тульче, ждать эвакуации в Крым. Но Румыния отказалась пропустить русские войска, и тем самым поставила борцов за Россию на грань уничтожения. Не теряя надежды, Бредов в ночь на 30 января отдал приказ о выдвижении войск на север вдоль Днестра (между железной дорогой Одесса – Жмеринка и Днестром), чтобы прорваться в Польшу. Среди отходивших в Польшу солдат и офицеров оказался и Борис Алексеевич, который совершал марш в составе гвардейских артиллерийских частей[60].
Войска генерала Бредова (общая численность до 30 тыс. человек) состояли из 4-й стрелковой, 4-й пехотной, гвардейской дивизий, 42-го пехотного Якутского полка, 2-го конного генерала Дроздовского полка, саперного батальона и различных вспомогательных частей. С ними вместе совершали марш части 2-го армейского корпуса, отряды пограничной и государственной стражи, а также беженцы. По воспоминаниям генерала Бориса Штейфона, войска генерала Бредова «двигались четырьмя колоннами: на правом фланге, составляя боковой авангард, шли конные части; в середине, по двум дорогам – пехотные дивизии и слева, непосредственно вдоль Днестра – обозы. Подобный порядок соблюдался в течение всего похода»[61].
Бредовский поход осуществлялся в тяжелых условиях. Стояли морозы. Личный состав частей и соединений изнемогал от постоянных переходов, недоедания, истощения, свирепствовал тиф, находивший, как писал один из участников похода, «благоприятную почву среди людей, лишенных элементарных гигиенических условий»[62]. Иногда военнослужащим приходилось ночевать в разрушенных домах или под открытым небом, в результате чего солдаты и офицеры получали обморожения. Велико было число и тех, кто имел простудные заболевания.
Уже упоминавшийся полковник С. Н. Ряснянский, то ли опиравшийся на слухи, то ли на собственные фантазии, через десять лет после Второй мировой войны утверждал, что во время Бредовского похода Смысловский с двумя приятелями был якобы арестован за нарушение воинской дисциплины, а затем и вовсе сбежал с ними в Польшу (иначе говоря, дезертировал)[63].
Подобные заявления представляются авторам надуманными. Во-первых, нет никаких убедительных доказательств, что Борис Алексеевич вел себя недостойно. И во-вторых, бежать в то время из войск генерала Бредова было довольно проблематично. Ведь, как отмечал Б. А. Штейфон, помимо большевиков врагами русских добровольцев являлись «украинские банды, как пришлые из Галиции, так и местные. Они не рисковали, конечно, нападать на отряд, но охотились за отставшими людьми и повозками. Участникам нашего движения, вероятно, памятен печальный эпизод, имевший место в середине похода.
Помню мы подходили к месту ночлега. Несмотря на воспрещение, несколько офицеров и чиновников какого-то уездного казначейства опередили авангард и пошли вперед в надежде заблаговременно занять себе квартиры. Когда авангард подошел к ночлегу, то нашел только изуродованные трупы неосторожных. Трупы были раздеты, оружие унесено»[64].
Другой участник похода, подполковник В. В. Альмендингер, также вспоминал:
«Местное население по пути прохода армии относилось весьма недружелюбно: выражалось это в нежелании продавать хлеб и другие предметы питания, в нежелании давать подводы под больных и раненых и т. п.»[65].
Кроме того, попытки неорганизованного перехода Днестра жестко пресекались румынскими пограничниками и жандармами, охранявшими границы Бессарабии, присоединенной к Румынии в 1918 году. Как правило, румыны встречали подобные группы беженцев огнем.
Одним словом, тот, кто собирался бежать из войск генерала Бредова, фактически обрекал себя на гибель. Смысловский как опытный офицер прекрасно это осознавал, как и то, что единственной возможностью сохранить себе жизнь являлось строгое выполнение приказов старших начальников, и следование в составе своей колонны.
Бредовский поход длился 14 суток. За это время русский отряд, по словам Б. А. Штейфона, преодолел около 400 верст, «прошел суровую зимнюю пору, окруженный постоянно врагами и везя с собой до двух тысяч больных и несколько тысяч беженцев». 12 февраля 1920 г. конная разведка повстречала польские войска. К полудню того же дня авангард отряда подошел к населенному пункту Новая Ушица, где и завершился марш. Правда, до конца февраля добровольцы занимали, по согласованию с польским командованием, самостоятельный участок фронта (Женишковцы – Дашковцы – Колюшки – Ломоченцы – Заборозновцы), однако затем были разоружены и размещены в четырех лагерях – в Стржалково около Познани, в Пикулице под Перемышлем, Дембия под Краковом и в Александрово. В немалой степени на это решение повлияло то, что среди русских военнослужащих бушевала эпидемия тифа, которая перекинулась на польских солдат и местное население. К концу февраля 1920 г. во многих частях генерала Бредова более половины личного состава было поражено различными инфекционными заболеваниями. Путем изоляции больных и введения карантина поляки пытались бороться с эпидемией, но они располагали ограниченными возможностями и поэтому не могли создать соответствующие гигиенические условия и остановить смертность, которая в марте 1920 г. приняла угрожающие размеры[66].
Тогда же, в марте 1920 года была проведена реорганизация бредовских частей. Сводно-гвардейская пехотная дивизия была 2 марта сведена в Отдельную гвардейскую бригаду[67]: 1-й и 2-й сводные гвардейские полки и Сводный гвардейский артиллерийский дивизион (3 батареи; командир – полковник Г. В. Сакс, начальник штаба – капитан Б. А. Смысловский).
Неизвестно, болел ли Смысловский тифом, но он прошел через крайне грубую процедуру сдачи личного оружия и размещения в одном из лагерей, где содержались интернированные украинцы и пленные красноармейцы. Фактически подчиненные генерала Бредова находились в этих лагерях на правах военнопленных, жили в грязных бараках, за забором с колючей проволокой, под охраной часовых. Затем поляки отделили нижних чинов от офицеров и начали проводить среди военнослужащих пропаганду, призывая вступать в армию Украинской народной республики (УНР) под командованием С. В. Петлюры. Как известно, в соответствии с военной конвенцией, заключенной 24 апреля 1920 г. между польским правительством и Директорией УНР, армия УНР была включена в состав польского Юго-Восточного фронта и вместе с польскими войсками участвовала в наступлении на Киев[68].
Думается, Борис Алексеевич на всю жизнь запомнил Бредовский поход и содержание в польских лагерях. Забегая вперед, скажем, что этот опыт оказался бесценным и помог ему в конце Второй мировой войны удачно интернироваться в Лихтенштейне и не попасть в руки советской репатриационной комиссии.
Весной 1920 г. генерал Н. Э. Бредов вел переговоры с польскими военными и правительственными чинами о том, чтобы переправить свои войска в Крым, однако диалог затянулся. Определенный прорыв в переговорах произошел летом 1920 г., и только после того, как польская армия, потерпев поражение под Киевом, отошла к Висле. По совету французских дипломатов поляки помогли Бредову отправить его войска в Крым, преследуя при этом цель, чтобы генерал-лейтенант П. Н. Врангель, командующий Русской армией, оттянул на себя силы РККА и таким образом ослабил натиск большевиков на Польшу. Румыния, встретившая в январе части Бредова пулеметами у Тирасполя, охотно согласилась пропустить русские соединения через свою территорию, и в августе – сентябре 1920 г. состоялась их переброска[69].
Тем не менее не все чины успели выехать в Крым, часть из них оставалась в Польше. К началу осени 1920 г. они вошли в состав формировавшейся 3-й Русской армии (ее основой служили остатки Северо-Западной армии, выведенные летом 1920 г. генерал-лейтенантом П.В. фон Глазенапом). Смысловский, оказавшийся в числе тех, кто находился в Польше, поступил на службу в 3-ю Русскую армию, где стал сотрудником оперативного отдела в армейском штабе. Борис Алексеевич вспоминал: «Несколько лет спустя, а именно в года 1920—21 [речь идет о 1920 годе. – Примеч. авт.], я служил в оперативном отделе штаба 3-й Русской армии. Армия стояла в Польше в городке Скальмержицы и формировалась из остатков армии Юденича и того, что осталось в Польше от пришедшей сюда армии генерала Бредова»[70].
3-я Русская армия была тесно связана с Русским политическим комитетом (РПК), председателем которого являлся Б. В. Савинков. Приехав в начале 1920 г. в Польшу по приглашению Юзефа Пилсудского (1867–1935), он приступил к формированию антибольшевистских военных отрядов – Русской Народной Добровольческой Армии, (РНДА) под командованием генерал-майора С. Н. Булак-Балаховича (общая численность до 12 тыс. человек). Финансирование отрядов осуществлялось за счет казны Польской республики. Командование 3-й Русской армии установило контакты с Савинковым и пользовалось его поддержкой при подготовке к боевым действиям[71].
По словам Смысловского, 3-я Русская армия «политически и финансово зависела от Русского политического комитета в Варшаве, который возглавлял Борис Савинков. Сначала армией командовал генерал Глазенап, потом генерал Бабошко, а потом, когда все эти генералы окончательно поссорились с Б. Савинковым, то армию принял генерал Пермикин»[72].
Еще при генерале Глазенапе Борис Алексеевич был назначен офицером связи от штаба армии к комитету Б. В. Савинкова. Логика этого назначения понятна. Если допустить, что Смысловский ранее состоял в СЗРиС, то его появление на этой должности вполне объяснимо. Борис Алексеевич тесно контактировал с секретарем РПК адвокатом С. Сочивко, отвечавшим за связь с армией. «Мы с ним совместно работали, – писал генерал Хольмстон, – узнали друг друга и подружились». Через некоторое время Смысловского назначили на должность начальника разведывательного отделения[73].
Нет никаких сомнений в том, что Борис Алексеевич лично встречался с Савинковым (а также с руководителем политического отделения РПК Г. Дикгоф-Деренталем) и беседовал с ним на военные и политические темы, в том числе о будущем России. Именно у Савинкова Смысловский, скорее всего, позаимствовал идею борьбы за «Третью Россию», которую он пропагандировал и не раз поднимал в публикациях аргентинского периода. К примеру, статью «Война и политика», напечатанную в газете «Суворовец» (1950, № 16–23, апрель – май), он подытожил так:
«Пройдя на своем историческом пути первое и второе испытание, Россия выйдет на дорогу мирового равновесия между духом и материей. Между стремлением к идеалу и силой реализации. По формуле Geist und Tat – дух и деяние, она, найдя первой свою историческую правду и динамизируя ее морем пролитой крови, понесет ее в мир и тем выполнит свою Великую Историческую Миссию. Миссию Третьей России, России мировой совести и мирового равновесия»[74].
Следует, однако, сказать, что общаясь с Савинковым, Смысловский все-таки действовал в интересах генерала Пермикина, который был согласен выступить на фронт только для соединения с войсками генерала Врангеля. Борису Алексеевичу приходилось учитывать позицию своего командования, несмотря на симпатии к главе РПК. Но главным, пожалуй, было другое: Смысловский был связующим звеном между Савинковым и Пермикиным. Возможно, благодаря его совету командующий армией принял решение об участии в походе против большевиков, но не вместе с генералом Булак-Балаховичем, на чем настаивал Савинков, а самостоятельно.
Впрочем, три десятка лет спустя Б. С. Пермикин, видимо, попав под «очарование» сплетен и небылиц, распускаемых завистниками и недругами о Смысловском, также решил «блеснуть красноречием»: «Назначенный [мной] полковник Х. [Смысловский на тот момент был штабс-капитаном, а не полковником, и не носил псевдоним «Хольмстон», который он получил в вермахте; по этим фразам уже видно, что свои воспоминания Пермикин писал после Второй мировой войны, в 1950-х гг., когда Смысловского обильно поливали грязью некоторые опустившиеся в эмиграции индивиды. – Примеч. авт.] начальником нашей контрразведки на мой вопрос: каких результатов он достиг? дал мне очень подробные сведения о красных частях нашего района. Я эти сведения имел от начальника польского Генерального штаба генерала Розвадовского. Сведения начальника нашей контрразведки со сведениями Розвадовского не совпадали [заметим, что в военной разведке вообще нередко бывает, что сведения, предоставленные агентами, часто бывают субъективными, даже дезинформативными, и далеко не всегда совпадают. – Примеч. авт.]. На мой вопрос, откуда у него эти сведения, он мне сообщил, что он их получил от целой сети агентов, оставленных у красных еще при Деникине, и что он с ними связался. На мое желание переговорить хотя бы с одним из его агентов, после целого ряда моих вопросов, мой начальник контрразведки скрылся [желание Пермикина встретиться хотя бы с одним агентом весьма наивно, поскольку агентура находилась на территории, занятой РККА; также непонятно, куда мог «скрыться» Смысловский. – Примеч. авт.]»[75].