Страница:
Среди пленных, взятых в этот день, была женщина, принадлежавшая к старинному арабскому роду. Ее расхваливали моему дяде Абу-ль-Асакир-султану, да помилует его Аллах, еще раньше, когда она была в доме своего отца. Мой дядя послал тогда старуху из своих близких посмотреть на нее. Старуха вернулась и принялась расписывать ее красоту и ум. Ей, может быть, сделали подарок, а может быть, показали кого-нибудь другого. Мой дядя посватался за нее и женился, но, когда она вошла к нему, он увидел совсем не то, что ему описывали. К тому же она была немая. Мой дядя заплатил ей сполна приданое и вернул ее обратно к своим. В этот день ее увели в плен из родной семьи. Мой дядя сказал: «Я не оставлю в плену у франков женщину, которую я взял в жены и которая сняла передо мной покрывало». Он выкупил ее за пятьсот динаров и вернул к ее родным, да помилует его Аллах.
Нечто похожее рассказал мне аль-Муайяд [186], поэт из Багдада. «Когда я был в Мосуле в пятьсот шестьдесят пятом году [187], – говорил он, – халиф [188]наделил моего [134]отца деревней, и отец часто наезжал туда. Вокруг было много бродяг, грабивших на дорогах, но отец ладил с ними, так как боялся их и пользовался иногда чем-нибудь, что они захватят. Однажды мы сидели в этой деревне; к нам подъехал на лошади молодой тюрк. С ним был верховой мул, несший дорожный мешок, на котором сидела девушка. Тюрк сошел с лошади, спустил на землю девушку и сказал: «Эй, молодцы, помогите мне снять мешок». Мы подошли и сняли с таим мешок, и вдруг оказалось, что там одни золотые динары и драгоценности. Тюрк и девушка посидели у нас и поели, а потом, он сказал: «Помогите мне поднять мешок». Мы с ним подняли мешок, и он спросил: «Где дорога в Анбар?» [189]– «Дорога-то здесь, – сказал отец и показал ему дорогу, – да только на дороге шестьдесят бродяг, и я боюсь за тебя из-за них». Но юноша стал смеяться над ним и сказал: «Стану я бояться бродяг!» Мой отец оставил его и пошел к бродягам. Он рассказал им про юношу и про то, что он везет с собой.
Они вышли и встретили юношу на дороге. Когда он увидел их, то вытащил лук, приложил к нему стрелу и натянул его, собираясь выстрелить в них, но тетива лука оборвалась, и бродяги бросились на него. Он пустился бежать, а бродяги забрали мула, девушку и мешок. Девушка сказала им: «О молодцы, ради Аллаха, не позорьте меня, а дайте мне выкупить себя вместе с мулом ценой ожерелья из драгоценных камней, которое у тюрка. Оно стоит пятьсот динаров. Возьмите себе меток и все, что в нем есть». – «Мы согласны», – ответили ей бродяги. «Пошлите со мной кого-нибудь, – сказала девушка, – чтобы я могла поговорить с тюрком и взять ожерелье». Они послали с девушкой одного из своих для охраны; она подскакала к тюрку и сказала ему: «Я выкупила себя и мула ценой ожерелья, которое в голенище твоего левого сапога. Дай его мне». – «Хорошо», – сказал тюрк. Он отошел от них и снял сапог, и вдруг в нем оказалась тетива. Он натянул ее на лук и вернулся к бродягам. Они стали сражаться с ним, а он убивал их одного за другим, пока не перебил сорока [135]трех человек. Вдруг он увидел среди оставшихся моего* отца. «И ты с ними! – воскликнул он. – Хочешь, я дам тебе твою долю стрел?» – «Нет», – отвечал отец. Юноша сказал тогда: «Возьми семнадцать оставшихся и отведи их к правителю города, чтобы он их повесил». А бродяги до того перепугались, что побросали оружие. Тюрк погнал своего мула вместе со всем, что на нем было, и уехал. Аллах, да будет он превознесен, послал на бродяг в его образе беду и проявил великий гнев».
Я присутствовал при таком же происшествии в пятьсот девятом году [190]. Мой отец, да помилует его Аллах, вышел с войсками к военачальнику Бурсуку ибн Бурсуку [191], да помилует его Аллах. Этот последний по приказанию султана отправился в поход. С ним было много войск, и множество эмиров сопровождало его. В числе их были [192]: «эмир войск» Узбек – правитель Мосула, Сункар Дираз – властитель Рахбы, эмир Кундугади, главный хаджиб Бектимур, Зенги ибн Бурсук [193]– истый герой, Темирек и Исмаил аль-Бекчи и другие эмиры. Они обложили Кафартаб [194], где был брат Феофила и франки. Наши войска штурмовали город. Хорасанцы [195]вошли в ров и стали подкапываться. Франки, убедившись в близости гибели, подожгли крепость. Они сожгли крыши домов, огонь перешел на лошадей, на вьючных животных, на мелкий скот, на свиней и на пленных, и все это сгорело. Франки остались как бы висеть в вышине, на стенах крепости.
Мне пришло на ум войти в подкоп и взглянуть на него. Я спустился в ров, – а стрелы и камни дождем [136]сыпались на нас, – и проник в подкоп [196]. Я увидел, что он замечательно устроен: от рва до бастиона прорыли галерею, а по бокам ее поставили два столба, на которых лежала перекладина, мешавшая обрушиться верхней части галереи. Стены ее выложили деревянными балками вплоть до основания бастиона.
Затем хорасанцы пробили его стену и, подперев ее, добрались до фундамента башни. Галерея была узка, но это был единственный путь к башне. Когда они подошли к ней, они сделали широкий пролом в стене башни, укрепили ее балками и стали постепенно выносить выломанные глыбы камней. Земля в галерее из сухой становилась глинистой; я осмотрел подкоп и вышел. Хорасанцы не узнали меня, а если бы узнали, то не дали бы мне выйти иначе, как за большой выкуп. Они принялись рубить сухой валежник и набили им подземный ход. Утром они подложили туда огня. Мы уже надели доспехи и направились ко рву, чтобы ворваться в крепость, когда башня обрушится. А стрелы и камни наносили нам большой урон. Под действием огня сначала стала выпадать прослойка из известки между камнями, затем стены треснули, трещина стала расширяться, и башня обвалилась. Мы полагали, что, когда она обрушится, мы сможем войти к ним, но башня обвалилась только с наружной стороны, а внутренняя сторона осталась, как была. Мы стояли, пока солнце не начало припекать, а потом вернулись в свои палатки. Камни франков причинили нам большие потери.
Мы провели так время до полудня. Вдруг из лагеря вышел пехотинец с мечом и щитом и направился к обвалившейся стене башни. Ее выступы были теперь похожи на ступеньки лестницы, и он взбирался по ним, пока не влез на верхушку стены. Когда наши воины это увидели, человек десять поспешили за ним, надев оружие. Они влезли на башню один за другим, а франки и не заметили их. Мы все тогда облачились и бросились из палаток. Наши люди столпились на башне, прежде чем франки успели собрать против них войска. Потом они двинулись на наших и забросали их стрелами, ранив [137]того бойца, который влез первым. Он спустился, а наши люди продолжали подыматься по стене. Они встретились с франками на одной из площадок стены башни. Против них была башня, в воротах которой стоял рыцарь, одетый в доспехи, со щитом и копьем. Он охранял вход в башню, на которой было множество франков, поражавших наших людей стрелами и камнями. Один тюрк влез на стену на наших глазах и пошел по ней под угрозой гибели. Он приблизился к башне и бросил в того, кто стоял у входа, сосуд с нефтью. Я увидел, как этот рыцарь скатился с камней к франкам, словно падающая звезда, а они бросились на землю, боясь сгореть.
Тюрк возвратился к нам, а затем влез на стену другой тюрк и пошел по площадке. У него были меч и щит. Из башни, у ворот которой стоял тот рыцарь, вышел навстречу тюрку один франк, одетый в двойную кольчугу и с копьем в руках, но без щита. Тюрк встретил франка с мечом в руках, а тот ударил его копьем, но тюрк отразил копье щитом и приблизился к франку на расстояние копья. Франк увернулся от него и стал к нему спиной; боясь за свою голову, он нагнулся, как человек, который кланяется при молитве. Тюрк нанес ему несколько ударов, не причинивших никакого вреда, и он вошел в башню.
Наши войска все усиливались и умножались против франков, так что они сдали крепость. Пленные были отведены в палатки Бурсука ибн Бурсука. Я увидел того рыцаря, который пошел на тюрка с копьем. Франков собрали в шатре Бурсука ибн Бурсука, чтобы они определили размер своего выкупа. Тот рыцарь стоял тут же, он был сердженд. «Сколько вы возьмете за меня?» – спросил он. Ему ответили: «Мы хотим шестьсот динаров». Он рассмеялся им в лицо и сказал: «Я сердженд, мое жалование два динара в месяц, откуда мне взять шестьсот динаров?» Сказав это, он повернулся и сел среди своих товарищей. Он был огромного роста, и эмир ас-Сейид аш-Шериф, один из знатных эмиров, сказал моему отцу, да помилует их обоих Аллах: «О брат мой, посмотри на этих людей, да сохранит нас от них Аллах!» [138]
Аллах, да будет ему слава, предопределил, чтобы наше войско ушло из-под Кафартаба к Данису [197]. Войска Антиохии встретили его утром во вторник двадцать третьего числа второго раби [198], а сдача Кафартаба произошла в пятницу тринадцатого числа второго раби. Эмир ас-Сейид аш-Шериф, да помилует его Аллах, был убит с множеством мусульман. Мой отец, да помилует его Аллах, вернулся в Кафартаб. Я расстался с ним, когда он уехал, и остался в Кафартабе. Наше войско было разбито, а мы были в Кафартабе, охраняли его и хотели отстроить, так как главнокомандующий отдал его нам [199]. Мы освобождали пленных из жителей Шейзара, которые были скованы по двое. У одного обгорела половина тела и было проткнуто бедро, другой умер в огне. Я видел в этом великое назидание. Мы оставили Кафартаб и вернулись в Шейзар вместе с отцом, да помилует его Аллах. Все, что было с отцом: палатки, верблюдов, мулов и обоз, – захватили враги, а наше войско рассеялось.
Все, что с нами случилось, произошло из-за козней евнуха Лулу, бывшего в то время правителем Алеппо [200]. Он заключил условие с властителем Антиохии [201], что хитростью разъединит наши войска, и тогда властитель Антиохии выступит оттуда со своими войсками и разобьет нас. Лулу послал передать военачальнику Бурсуку, да помилует его Аллах: «Направь ко мне кого-нибудь из эмиров с отрядом войска; я передаем ему Алеппо. Я боюсь, что жители города не подчинятся мне при передаче, и хотел бы, чтобы с эмиром был большой отряд, который мог бы поддержать меня против жителей Алеппо». Бурсук послал к нему «эмира войск» Узбека с тремя тысячами всадников. Роджер, да [139]проклянет его Аллах, напал на них на заре и разбил во исполнение божественной воли. Франки, да проклянет их Аллах, вернулись в Кафартаб, отстроили его и стали там жить. Аллах великий предопределил, чтобы все франкские пленные, взятые в Кафартабе, получили свободу, так как эмиры поделили их между собою и оставили в живых, чтобы они могли себя выкупить.
Освободились все пленные, кроме бывших у «эмира войск», так как воем тем, кто выпал ему на долю, отрубили голову, когда он собирался в Алеппо. Наше войско рассеялось, и те, кто уцелел под Даннсом, вернулись в свои земли. Таким образом, тот человек, который один влез на башню Кафартаба, был причиной взятия этого города.
Вот еще один похожий случай.
У меня на службе был некий Нумейр аль-Алярузи, человек храбрый, отважный и энергичный. Он с несколькими жителями Шейзара напал на франков у ар-Руджа [202]. Они наткнулись под городом на караван франков, скрывшийся в пещере. Люди спрашивали друг друга: «Кто войдет к ним?» – «Я!» – воскликнул Нумейр. Он направил на франков свой меч, закрылся щитом, вытащил нож и вошел к ним. Ему навстречу двинулся один из них, но Нумейр свалил его ударом ножа и наступил ему коленом на грудь, чтобы убить. Другой франк, стоявший за первым с мечом в руках, ударил им Нумейра. У Нумейра на спине был мешок с хлебом, который защитил его от удара. Когда был убит человек, лежавший под Нумейром, тот повернулся к франку с мечом, намереваясь приняться за него. Но франк успел ударить его мечом по лицу и рассек ему бровь, веко, щеку, нос и верхнюю губу, так что одна сторона лица свисла на грудь. Он вышел из пещеры, и товарищи перевязали его рану и привели его в холодную п дождливую ночь в Шейзар в таком виде. Ему зашили лицо и принялись лечить его рану. Она зажила, и он стал таким же, как прежде, только глаз его погиб. [140]Это был один из тех трех, которых исмаилиты сбросили с крепости Шейзар [203], о чем рассказано выше [204].
Предводитель Сахри, который был на службе у эмира Шамс аль-Хаувасса Алтунташа [205], властителя Рафанийи [206], рассказал мне следующее (его господин враждовал и соперничал с властителем Хама Алам ад-Дином Али курдом): «Шамс аль-Хаувасс приказал мне поехать определить урожай в области Рафанийи и посмотреть ее посевы. Я выехал с отрядом воинов и определил урожай. Однажды вечером, перед наступлением ночи, я расположился в одной из деревень области Рафанийи. В этой деревне была башня; мы взобрались на ее крышу, поужинали и сидели там, а наши лошади были у ворот башни. Вдруг, совершенно неожиданно, перед нами показался среди башенных зубцов какой-то человек; он с криком ринулся на нас, держа в руке нож. Мы бросились бежать и опустились по первой лестнице, а он был сзади нас. Тогда мы спустились по второй, а он не отставал, пока мы не достигли ворот. Мы вышли, но оказалось, что он поставил у ворог своих людей. Нас всех схватили, связали веревками и отвели в Хама к Ала курду, и наши головы уцелели только потому, что судьба дала нам отсрочку. Мы были заключены в тюрьму и выкуплены, и все это сделал с нами один человек».
Нечто подобное произошло в крепости аль-Харба, принадлежавшей Салах ад-Дину Мухаммеду ибн Айюбу аль-Ягысьяни [207], да помилует его Аллах. Начальником ее был хаджиб Иса. Это была крепость неприступная, на скале, возвышавшейся над землей со всех сторон. К ней поднимались по деревянной лестнице, а потом лестницу [141]убирали, и к крепости не оставалось никакого доступа. С правителем в крепости не было никого, кроме его сына, слуги и привратника. У привратника был приятель по имени Ибн аль-Марджи, который время от времени приходил к нему по делам. Он сговорился с исмаилитами, и те заключили с ним условие, обещая ему денег и поместья, если он передаст им крепость аль-Харба.
Ибн аль-Марджи пошел к крепости, попросил разрешения войти и поднялся. Он начал с привратника и убил его. Слуга вышел к нему навстречу, он тоже убил его. Потом он вошел к правителю, убил его, а затем вернулся к сыну правителя и убил также и его. Он передал крепость исмаилитам, и те выдали ему условленное. Когда люди твердо решат что-нибудь, они могут это сделать.
Отсюда и происходит отличие людей друг от друга по достоинству их мыслей и стремлений. Мой отец, да помилует его Аллах, говорил мне: «Всякую хорошую вещь, какого бы то ни было рода, можно оценить известным количеством дурных вещей такого же рода. Например, одна хорошая лошадь стоит сто динаров, а пять скверных лошадей стоят вместе сто динаров. Это относится и к верблюдам и к разным одеждам, но не к сынам Адама, так как тысяча негодных людей не стоит и одного хорошего человека». И он был прав, да помилует его Аллах.
Как-то я послал своего слугу в Дамаск по важному делу. Случилось, что атабек Зенги, да помилует его Аллах, взял тогда Хама и обложил Хомс [208]. Дорога, по которой должен был возвращаться мой слуга, оказалась закрытой, и он направился в Баальбек, а потом в Триполи [209]. Там он нанял мула у одного христианина по имени Юнан. Тот довез его до условленного места, а потом простился с ним и вернулся. Мой слуга вышел с караваном, намереваясь добраться до Шейзара через горные крепости. Им повстречался человек, который [142]сказал владельцам животных: «Не двигайтесь дальше! На вашем пути в таком-то месте шайка разбойников в шестьдесят-семьдесят человек, они захватят вас».
«Мы стояли, не зная, что делать, – рассказывал мой слуга. – Душа не мирилась с возвращением, но и двигаться вперед мы не решались из страха. Мы были в затруднении, как вдруг хозяин Юнан поспешно вернулся к нам. „Что с тобой, хозяин?“ – спросили мы его. „Я услыхал, что на вашей дороге разбойники, – отвечал он, – и пришел проводить вас. Поезжайте!“ Мы доехали с ним до указанного места, и вдруг с горы спустилось множество разбойников, предполагавших нас задержать. Юнан встретил их и сказал: „Эй, молодцы, на место! Я – Юнан и они под моей защитой. Клянусь Аллахом, никто из вас не приблизится к ним!“ И он, клянусь Аллахом, прогнал их всех, и они не съели у нас ни одной лепешки. Юнан шел с нами, пока опасность не миновала, а потом простился и уехал». [143]
ВЕРНОСТЬ БЕДУИНА
ВЫКУП ПЛЕННЫХ У ФРАНКОВ
ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ
В ПАСТИ ЛЬВА
Нечто похожее рассказал мне аль-Муайяд [186], поэт из Багдада. «Когда я был в Мосуле в пятьсот шестьдесят пятом году [187], – говорил он, – халиф [188]наделил моего [134]отца деревней, и отец часто наезжал туда. Вокруг было много бродяг, грабивших на дорогах, но отец ладил с ними, так как боялся их и пользовался иногда чем-нибудь, что они захватят. Однажды мы сидели в этой деревне; к нам подъехал на лошади молодой тюрк. С ним был верховой мул, несший дорожный мешок, на котором сидела девушка. Тюрк сошел с лошади, спустил на землю девушку и сказал: «Эй, молодцы, помогите мне снять мешок». Мы подошли и сняли с таим мешок, и вдруг оказалось, что там одни золотые динары и драгоценности. Тюрк и девушка посидели у нас и поели, а потом, он сказал: «Помогите мне поднять мешок». Мы с ним подняли мешок, и он спросил: «Где дорога в Анбар?» [189]– «Дорога-то здесь, – сказал отец и показал ему дорогу, – да только на дороге шестьдесят бродяг, и я боюсь за тебя из-за них». Но юноша стал смеяться над ним и сказал: «Стану я бояться бродяг!» Мой отец оставил его и пошел к бродягам. Он рассказал им про юношу и про то, что он везет с собой.
Они вышли и встретили юношу на дороге. Когда он увидел их, то вытащил лук, приложил к нему стрелу и натянул его, собираясь выстрелить в них, но тетива лука оборвалась, и бродяги бросились на него. Он пустился бежать, а бродяги забрали мула, девушку и мешок. Девушка сказала им: «О молодцы, ради Аллаха, не позорьте меня, а дайте мне выкупить себя вместе с мулом ценой ожерелья из драгоценных камней, которое у тюрка. Оно стоит пятьсот динаров. Возьмите себе меток и все, что в нем есть». – «Мы согласны», – ответили ей бродяги. «Пошлите со мной кого-нибудь, – сказала девушка, – чтобы я могла поговорить с тюрком и взять ожерелье». Они послали с девушкой одного из своих для охраны; она подскакала к тюрку и сказала ему: «Я выкупила себя и мула ценой ожерелья, которое в голенище твоего левого сапога. Дай его мне». – «Хорошо», – сказал тюрк. Он отошел от них и снял сапог, и вдруг в нем оказалась тетива. Он натянул ее на лук и вернулся к бродягам. Они стали сражаться с ним, а он убивал их одного за другим, пока не перебил сорока [135]трех человек. Вдруг он увидел среди оставшихся моего* отца. «И ты с ними! – воскликнул он. – Хочешь, я дам тебе твою долю стрел?» – «Нет», – отвечал отец. Юноша сказал тогда: «Возьми семнадцать оставшихся и отведи их к правителю города, чтобы он их повесил». А бродяги до того перепугались, что побросали оружие. Тюрк погнал своего мула вместе со всем, что на нем было, и уехал. Аллах, да будет он превознесен, послал на бродяг в его образе беду и проявил великий гнев».
Я присутствовал при таком же происшествии в пятьсот девятом году [190]. Мой отец, да помилует его Аллах, вышел с войсками к военачальнику Бурсуку ибн Бурсуку [191], да помилует его Аллах. Этот последний по приказанию султана отправился в поход. С ним было много войск, и множество эмиров сопровождало его. В числе их были [192]: «эмир войск» Узбек – правитель Мосула, Сункар Дираз – властитель Рахбы, эмир Кундугади, главный хаджиб Бектимур, Зенги ибн Бурсук [193]– истый герой, Темирек и Исмаил аль-Бекчи и другие эмиры. Они обложили Кафартаб [194], где был брат Феофила и франки. Наши войска штурмовали город. Хорасанцы [195]вошли в ров и стали подкапываться. Франки, убедившись в близости гибели, подожгли крепость. Они сожгли крыши домов, огонь перешел на лошадей, на вьючных животных, на мелкий скот, на свиней и на пленных, и все это сгорело. Франки остались как бы висеть в вышине, на стенах крепости.
Мне пришло на ум войти в подкоп и взглянуть на него. Я спустился в ров, – а стрелы и камни дождем [136]сыпались на нас, – и проник в подкоп [196]. Я увидел, что он замечательно устроен: от рва до бастиона прорыли галерею, а по бокам ее поставили два столба, на которых лежала перекладина, мешавшая обрушиться верхней части галереи. Стены ее выложили деревянными балками вплоть до основания бастиона.
Затем хорасанцы пробили его стену и, подперев ее, добрались до фундамента башни. Галерея была узка, но это был единственный путь к башне. Когда они подошли к ней, они сделали широкий пролом в стене башни, укрепили ее балками и стали постепенно выносить выломанные глыбы камней. Земля в галерее из сухой становилась глинистой; я осмотрел подкоп и вышел. Хорасанцы не узнали меня, а если бы узнали, то не дали бы мне выйти иначе, как за большой выкуп. Они принялись рубить сухой валежник и набили им подземный ход. Утром они подложили туда огня. Мы уже надели доспехи и направились ко рву, чтобы ворваться в крепость, когда башня обрушится. А стрелы и камни наносили нам большой урон. Под действием огня сначала стала выпадать прослойка из известки между камнями, затем стены треснули, трещина стала расширяться, и башня обвалилась. Мы полагали, что, когда она обрушится, мы сможем войти к ним, но башня обвалилась только с наружной стороны, а внутренняя сторона осталась, как была. Мы стояли, пока солнце не начало припекать, а потом вернулись в свои палатки. Камни франков причинили нам большие потери.
Мы провели так время до полудня. Вдруг из лагеря вышел пехотинец с мечом и щитом и направился к обвалившейся стене башни. Ее выступы были теперь похожи на ступеньки лестницы, и он взбирался по ним, пока не влез на верхушку стены. Когда наши воины это увидели, человек десять поспешили за ним, надев оружие. Они влезли на башню один за другим, а франки и не заметили их. Мы все тогда облачились и бросились из палаток. Наши люди столпились на башне, прежде чем франки успели собрать против них войска. Потом они двинулись на наших и забросали их стрелами, ранив [137]того бойца, который влез первым. Он спустился, а наши люди продолжали подыматься по стене. Они встретились с франками на одной из площадок стены башни. Против них была башня, в воротах которой стоял рыцарь, одетый в доспехи, со щитом и копьем. Он охранял вход в башню, на которой было множество франков, поражавших наших людей стрелами и камнями. Один тюрк влез на стену на наших глазах и пошел по ней под угрозой гибели. Он приблизился к башне и бросил в того, кто стоял у входа, сосуд с нефтью. Я увидел, как этот рыцарь скатился с камней к франкам, словно падающая звезда, а они бросились на землю, боясь сгореть.
Тюрк возвратился к нам, а затем влез на стену другой тюрк и пошел по площадке. У него были меч и щит. Из башни, у ворот которой стоял тот рыцарь, вышел навстречу тюрку один франк, одетый в двойную кольчугу и с копьем в руках, но без щита. Тюрк встретил франка с мечом в руках, а тот ударил его копьем, но тюрк отразил копье щитом и приблизился к франку на расстояние копья. Франк увернулся от него и стал к нему спиной; боясь за свою голову, он нагнулся, как человек, который кланяется при молитве. Тюрк нанес ему несколько ударов, не причинивших никакого вреда, и он вошел в башню.
Наши войска все усиливались и умножались против франков, так что они сдали крепость. Пленные были отведены в палатки Бурсука ибн Бурсука. Я увидел того рыцаря, который пошел на тюрка с копьем. Франков собрали в шатре Бурсука ибн Бурсука, чтобы они определили размер своего выкупа. Тот рыцарь стоял тут же, он был сердженд. «Сколько вы возьмете за меня?» – спросил он. Ему ответили: «Мы хотим шестьсот динаров». Он рассмеялся им в лицо и сказал: «Я сердженд, мое жалование два динара в месяц, откуда мне взять шестьсот динаров?» Сказав это, он повернулся и сел среди своих товарищей. Он был огромного роста, и эмир ас-Сейид аш-Шериф, один из знатных эмиров, сказал моему отцу, да помилует их обоих Аллах: «О брат мой, посмотри на этих людей, да сохранит нас от них Аллах!» [138]
Аллах, да будет ему слава, предопределил, чтобы наше войско ушло из-под Кафартаба к Данису [197]. Войска Антиохии встретили его утром во вторник двадцать третьего числа второго раби [198], а сдача Кафартаба произошла в пятницу тринадцатого числа второго раби. Эмир ас-Сейид аш-Шериф, да помилует его Аллах, был убит с множеством мусульман. Мой отец, да помилует его Аллах, вернулся в Кафартаб. Я расстался с ним, когда он уехал, и остался в Кафартабе. Наше войско было разбито, а мы были в Кафартабе, охраняли его и хотели отстроить, так как главнокомандующий отдал его нам [199]. Мы освобождали пленных из жителей Шейзара, которые были скованы по двое. У одного обгорела половина тела и было проткнуто бедро, другой умер в огне. Я видел в этом великое назидание. Мы оставили Кафартаб и вернулись в Шейзар вместе с отцом, да помилует его Аллах. Все, что было с отцом: палатки, верблюдов, мулов и обоз, – захватили враги, а наше войско рассеялось.
Все, что с нами случилось, произошло из-за козней евнуха Лулу, бывшего в то время правителем Алеппо [200]. Он заключил условие с властителем Антиохии [201], что хитростью разъединит наши войска, и тогда властитель Антиохии выступит оттуда со своими войсками и разобьет нас. Лулу послал передать военачальнику Бурсуку, да помилует его Аллах: «Направь ко мне кого-нибудь из эмиров с отрядом войска; я передаем ему Алеппо. Я боюсь, что жители города не подчинятся мне при передаче, и хотел бы, чтобы с эмиром был большой отряд, который мог бы поддержать меня против жителей Алеппо». Бурсук послал к нему «эмира войск» Узбека с тремя тысячами всадников. Роджер, да [139]проклянет его Аллах, напал на них на заре и разбил во исполнение божественной воли. Франки, да проклянет их Аллах, вернулись в Кафартаб, отстроили его и стали там жить. Аллах великий предопределил, чтобы все франкские пленные, взятые в Кафартабе, получили свободу, так как эмиры поделили их между собою и оставили в живых, чтобы они могли себя выкупить.
Освободились все пленные, кроме бывших у «эмира войск», так как воем тем, кто выпал ему на долю, отрубили голову, когда он собирался в Алеппо. Наше войско рассеялось, и те, кто уцелел под Даннсом, вернулись в свои земли. Таким образом, тот человек, который один влез на башню Кафартаба, был причиной взятия этого города.
Вот еще один похожий случай.
У меня на службе был некий Нумейр аль-Алярузи, человек храбрый, отважный и энергичный. Он с несколькими жителями Шейзара напал на франков у ар-Руджа [202]. Они наткнулись под городом на караван франков, скрывшийся в пещере. Люди спрашивали друг друга: «Кто войдет к ним?» – «Я!» – воскликнул Нумейр. Он направил на франков свой меч, закрылся щитом, вытащил нож и вошел к ним. Ему навстречу двинулся один из них, но Нумейр свалил его ударом ножа и наступил ему коленом на грудь, чтобы убить. Другой франк, стоявший за первым с мечом в руках, ударил им Нумейра. У Нумейра на спине был мешок с хлебом, который защитил его от удара. Когда был убит человек, лежавший под Нумейром, тот повернулся к франку с мечом, намереваясь приняться за него. Но франк успел ударить его мечом по лицу и рассек ему бровь, веко, щеку, нос и верхнюю губу, так что одна сторона лица свисла на грудь. Он вышел из пещеры, и товарищи перевязали его рану и привели его в холодную п дождливую ночь в Шейзар в таком виде. Ему зашили лицо и принялись лечить его рану. Она зажила, и он стал таким же, как прежде, только глаз его погиб. [140]Это был один из тех трех, которых исмаилиты сбросили с крепости Шейзар [203], о чем рассказано выше [204].
Предводитель Сахри, который был на службе у эмира Шамс аль-Хаувасса Алтунташа [205], властителя Рафанийи [206], рассказал мне следующее (его господин враждовал и соперничал с властителем Хама Алам ад-Дином Али курдом): «Шамс аль-Хаувасс приказал мне поехать определить урожай в области Рафанийи и посмотреть ее посевы. Я выехал с отрядом воинов и определил урожай. Однажды вечером, перед наступлением ночи, я расположился в одной из деревень области Рафанийи. В этой деревне была башня; мы взобрались на ее крышу, поужинали и сидели там, а наши лошади были у ворот башни. Вдруг, совершенно неожиданно, перед нами показался среди башенных зубцов какой-то человек; он с криком ринулся на нас, держа в руке нож. Мы бросились бежать и опустились по первой лестнице, а он был сзади нас. Тогда мы спустились по второй, а он не отставал, пока мы не достигли ворот. Мы вышли, но оказалось, что он поставил у ворог своих людей. Нас всех схватили, связали веревками и отвели в Хама к Ала курду, и наши головы уцелели только потому, что судьба дала нам отсрочку. Мы были заключены в тюрьму и выкуплены, и все это сделал с нами один человек».
Нечто подобное произошло в крепости аль-Харба, принадлежавшей Салах ад-Дину Мухаммеду ибн Айюбу аль-Ягысьяни [207], да помилует его Аллах. Начальником ее был хаджиб Иса. Это была крепость неприступная, на скале, возвышавшейся над землей со всех сторон. К ней поднимались по деревянной лестнице, а потом лестницу [141]убирали, и к крепости не оставалось никакого доступа. С правителем в крепости не было никого, кроме его сына, слуги и привратника. У привратника был приятель по имени Ибн аль-Марджи, который время от времени приходил к нему по делам. Он сговорился с исмаилитами, и те заключили с ним условие, обещая ему денег и поместья, если он передаст им крепость аль-Харба.
Ибн аль-Марджи пошел к крепости, попросил разрешения войти и поднялся. Он начал с привратника и убил его. Слуга вышел к нему навстречу, он тоже убил его. Потом он вошел к правителю, убил его, а затем вернулся к сыну правителя и убил также и его. Он передал крепость исмаилитам, и те выдали ему условленное. Когда люди твердо решат что-нибудь, они могут это сделать.
Отсюда и происходит отличие людей друг от друга по достоинству их мыслей и стремлений. Мой отец, да помилует его Аллах, говорил мне: «Всякую хорошую вещь, какого бы то ни было рода, можно оценить известным количеством дурных вещей такого же рода. Например, одна хорошая лошадь стоит сто динаров, а пять скверных лошадей стоят вместе сто динаров. Это относится и к верблюдам и к разным одеждам, но не к сынам Адама, так как тысяча негодных людей не стоит и одного хорошего человека». И он был прав, да помилует его Аллах.
Как-то я послал своего слугу в Дамаск по важному делу. Случилось, что атабек Зенги, да помилует его Аллах, взял тогда Хама и обложил Хомс [208]. Дорога, по которой должен был возвращаться мой слуга, оказалась закрытой, и он направился в Баальбек, а потом в Триполи [209]. Там он нанял мула у одного христианина по имени Юнан. Тот довез его до условленного места, а потом простился с ним и вернулся. Мой слуга вышел с караваном, намереваясь добраться до Шейзара через горные крепости. Им повстречался человек, который [142]сказал владельцам животных: «Не двигайтесь дальше! На вашем пути в таком-то месте шайка разбойников в шестьдесят-семьдесят человек, они захватят вас».
«Мы стояли, не зная, что делать, – рассказывал мой слуга. – Душа не мирилась с возвращением, но и двигаться вперед мы не решались из страха. Мы были в затруднении, как вдруг хозяин Юнан поспешно вернулся к нам. „Что с тобой, хозяин?“ – спросили мы его. „Я услыхал, что на вашей дороге разбойники, – отвечал он, – и пришел проводить вас. Поезжайте!“ Мы доехали с ним до указанного места, и вдруг с горы спустилось множество разбойников, предполагавших нас задержать. Юнан встретил их и сказал: „Эй, молодцы, на место! Я – Юнан и они под моей защитой. Клянусь Аллахом, никто из вас не приблизится к ним!“ И он, клянусь Аллахом, прогнал их всех, и они не съели у нас ни одной лепешки. Юнан шел с нами, пока опасность не миновала, а потом простился и уехал». [143]
ВЕРНОСТЬ БЕДУИНА
Этот слуга рассказывал мне со слов сына правителя ат-Тура
[210]следующее (мой слуга приехал со мной в Египет в пятьсот тридцать восьмом году
[211]): «Вот что мне рассказал сын наместника ат-Тура (ат-Тур – отдаленная область Египта вблизи владений франков, и когда аль-Хафиз ли-дин-Аллах
[212]хотел удалить кого-нибудь из эмиров, он назначал его правителем в ат-Тур): «Мой отец был назначен правителем в ат-Тур, и я выехал туда вместе с ним. Я очень любил охоту и однажды выехал поохотиться. На меня напал отряд франков, которые захватили меня и отвели в Бейт-Джибриль
[213], где заперли одного в подземелье. Властитель Бейт-Джибриля назначил за меня выкуп в две тысячи динаров. Я провел п подземелье целый год, и никто обо мне не опрашивал. Однажды я сидел в подземелье, как вдруг вход открыли и ко мне спустили бедуина. «Где тебя захватили?» – спросил я. «На дороге», – отвечал он. Он провел со мной несколько дней, и за него назначили пятьдесят динаров. Однажды он
[144]сказал мне: «Если хочешь знать, никто, кроме меня, не спасет тебя из этого подземелья. Освободи же меня, чтобы я мог освободить тебя». Я подумал в душе: «Человек попал в беду и ищет для себя освобождение», – и ничего ему не ответил. Через несколько дней он опять повторил то же самое, и я сказал себе: «Клянусь Аллахом, надо постараться освободить его. Может быть, Аллах освободит меня в награду за это». Я крикнул тюремщика и сказал ему: «Передай господину, что я хочу поговорить с ним». Он пошел, возвратился, вывел меня из подземелья и привел к господину. «Я сижу у тебя в тюрьме целый год, – сказал я, – и никто не спрашивал обо мне и не знает, жив я или умер. Ты посадил вместе со мной бедуина и назначил за него пятьдесят динаров. Прибавь их к моему выкупу и позволь мне послать его к моему отцу, чтобы он меня выручил».
«Сделай так», – ответил он мне. Я вернулся и рассказал об этом бедуину, он вышел из подземелья, простился со мной и ушел. Я два месяца ожидал, что из этого выйдет, но не видел никаких последствий и не слышал никаких вестей. Я уже потерял надежду на бедуина, но как-то ночью он вдруг проник ко мне через подкоп в стене подземелья и сказал: «Вставай! Клянусь Аллахом, я уже пять месяцев рою этот ход из деревни Харба, чтобы добраться до тебя».
Я встал, и мы вышли через этот ход. Он сломал мои цепи и доставил меня домой. Не знаю, чему мне больше удивляться: замечательной ли верности обещания или точности, с которой он прорыл ход сбоку подземелья». Когда Аллах, да будет ему слава, судит свершиться облегчению, как легки тогда пути к нему! [145]
«Сделай так», – ответил он мне. Я вернулся и рассказал об этом бедуину, он вышел из подземелья, простился со мной и ушел. Я два месяца ожидал, что из этого выйдет, но не видел никаких последствий и не слышал никаких вестей. Я уже потерял надежду на бедуина, но как-то ночью он вдруг проник ко мне через подкоп в стене подземелья и сказал: «Вставай! Клянусь Аллахом, я уже пять месяцев рою этот ход из деревни Харба, чтобы добраться до тебя».
Я встал, и мы вышли через этот ход. Он сломал мои цепи и доставил меня домой. Не знаю, чему мне больше удивляться: замечательной ли верности обещания или точности, с которой он прорыл ход сбоку подземелья». Когда Аллах, да будет ему слава, судит свершиться облегчению, как легки тогда пути к нему! [145]
ВЫКУП ПЛЕННЫХ У ФРАНКОВ
Я часто ездил к королю франков
[214]во время перемирия между ним и Джемаль ад-Дином Мухаммедом ибн Тадж аль-Мулуком
[215], да помилует его Аллах, из-за долга моему отцу, да помилует его Аллах, лежавшего на короле Балдуине
[216], отце королевы, супруги короля Фулько, сына Фулько
[217]. Франки сгоняли ко мне пленных, чтобы я их выкупил, и я выкупал тех из них, кому Аллах облегчал освобождение. Один из франков, дьявол по имени Кильям Джиба
[218], выехал на своем корабле повоевать и захватил судно с магрибинскими паломниками, которых было около четырехсот душ мужчин и женщин. Ко мне приходили все новые пленные с их владельцами, и я выкупил тех, кого был в состоянии выкупить. Среди них был один молодой человек, который приветствовал меня и сел, не говоря ни слова. Я
[146]расспросил о нем, и мне сказали, что это аскет и что хозяин его дубильщик.
Я спросил последнего: «За сколько ты продашь мне вот этого?» – «Клянусь истиной моей веры, – воскликнул он, – я продам его не (иначе как вместе с этим стариком, как я и купил их, за сорок три динара». Я выкупил их и выкупил еще нескольких для себя, а нескольких для эмира Му‘ин ад-Дина [219], да помилует его Аллах, всего на сто двадцать динаров. Я отвесил сколько было со мной денег, а остальное обещал заплатить.
Приехав в Дамаск, я сказал эмиру Му‘ин ад-Дину, да помилует его Аллах: «Я выкупил для тебя пленных и предназначил их тебе. Со мной не было всей их стоимости, но теперь я у себя дома, и если ты хочешь их взять, заплати их цену, а если нет, я заплачу сам». – «Нет, – ответил эмир, – клянусь Аллахом, я сам заплачу их цену: ведь я больше всех людей хочу получить за них небесную награду». А Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, быстрее всех людей устремлялся к совершению добра и приобретению за него воздаяния. Он отвесил их стоимость, а я через несколько дней вернулся в Акку.
У Кильяма Джиба оставалось тридцать восемь пленных, и среди них была жена одного из тех, кого великий Аллах освободил моими руками. Я купил ее у Кильяма, но не мог тогда заплатить за нее. Теперь я поехал к нему, да проклянет его Аллах, и сказал ему: «Продай мне еще десять из них». – «Клянусь истиной моей веры, – ответил он, – я продам только всех вместе». – «У меня нет с собой денег, чтобы заплатить за всех, – возразил я. – Я куплю часть их, а в следующий раз куплю остальных». Но он ответил: «Я продам тебе только всех сразу», и я уехал, а Аллах, да будет ему слава, предопределил всем убежать в ту же ночь. Жители деревень вокруг Акки все были из мусульман, и когда к ним приходил пленный, они. прятали его и доставляли в области ислама. Этот проклятый преследовал [147]их, но ни один из них не попался ему в руки, и Аллах, да будет ему слава, облагодетельствовал их освобождением. На следующее утро Кильям потребовал у меня платы за ту женщину, которую я купил и не заплатил денег, а она убежала вместе с остальными беглецами. Я сказал ему: «Выдай ее мне и возьми ее цену». – «Ее цена принадлежала мне со вчерашнего дня, прежде чем она убежала», – сказал он в ответ. Он заставил меня заплатить ее стоимость, и я заплатил, и это показалось мне пустяком, так я был рад освобождению этих несчастных. [148]
Я спросил последнего: «За сколько ты продашь мне вот этого?» – «Клянусь истиной моей веры, – воскликнул он, – я продам его не (иначе как вместе с этим стариком, как я и купил их, за сорок три динара». Я выкупил их и выкупил еще нескольких для себя, а нескольких для эмира Му‘ин ад-Дина [219], да помилует его Аллах, всего на сто двадцать динаров. Я отвесил сколько было со мной денег, а остальное обещал заплатить.
Приехав в Дамаск, я сказал эмиру Му‘ин ад-Дину, да помилует его Аллах: «Я выкупил для тебя пленных и предназначил их тебе. Со мной не было всей их стоимости, но теперь я у себя дома, и если ты хочешь их взять, заплати их цену, а если нет, я заплачу сам». – «Нет, – ответил эмир, – клянусь Аллахом, я сам заплачу их цену: ведь я больше всех людей хочу получить за них небесную награду». А Му‘ин ад-Дин, да помилует его Аллах, быстрее всех людей устремлялся к совершению добра и приобретению за него воздаяния. Он отвесил их стоимость, а я через несколько дней вернулся в Акку.
У Кильяма Джиба оставалось тридцать восемь пленных, и среди них была жена одного из тех, кого великий Аллах освободил моими руками. Я купил ее у Кильяма, но не мог тогда заплатить за нее. Теперь я поехал к нему, да проклянет его Аллах, и сказал ему: «Продай мне еще десять из них». – «Клянусь истиной моей веры, – ответил он, – я продам только всех вместе». – «У меня нет с собой денег, чтобы заплатить за всех, – возразил я. – Я куплю часть их, а в следующий раз куплю остальных». Но он ответил: «Я продам тебе только всех сразу», и я уехал, а Аллах, да будет ему слава, предопределил всем убежать в ту же ночь. Жители деревень вокруг Акки все были из мусульман, и когда к ним приходил пленный, они. прятали его и доставляли в области ислама. Этот проклятый преследовал [147]их, но ни один из них не попался ему в руки, и Аллах, да будет ему слава, облагодетельствовал их освобождением. На следующее утро Кильям потребовал у меня платы за ту женщину, которую я купил и не заплатил денег, а она убежала вместе с остальными беглецами. Я сказал ему: «Выдай ее мне и возьми ее цену». – «Ее цена принадлежала мне со вчерашнего дня, прежде чем она убежала», – сказал он в ответ. Он заставил меня заплатить ее стоимость, и я заплатил, и это показалось мне пустяком, так я был рад освобождению этих несчастных. [148]
ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ
Вот удивительный случай опасения, когда его предрешит судьба и предопределит божественная воля.
Эмир Фахр ад-Дин Кара-Арслан ибн Сукман ибн Ортук [220], да помилует его Аллах, несколько раз начинал действия против города Амида [221], когда я был у него на службе, но не достигал своей цели. Последнее предприятие его было таково: с ним завязал сношения один эмир из курдов, вербовавший войска в Амиде, с которым заодно было много его приближенных. Было решено, что войско Фахр ад-Дина подступит к городу в назначенную ночь и что эмир подымет солдат на веревках и Фахр ад-Дин овладеет Амидом. Фахр ад-Дин поручил это дело служившему у него франку, которого звали Ярук; все войско ненавидело этого слугу и питало к нему отвращение за его скверный характер. Ярук поехал вперед с частью войска, а за ним последовали остальные эмиры. Ярук замешкался в своем движении, и эмиры опередили его у Амида. Курдский эмир со своими сообщниками увидел войско с башни. Им спустили веревки я сказали: «Поднимайтесь», – но ни [149]один из них не поднялся. Тогда они сошли с башни, сломали запоры у ворот города и сказали солдатам: «Входите», – но никто не вошел. Все это произошло потому, что Фахр ад-Дин доверился в таком важном деле глупому юноше, а не старейшим эмирам.
Обо всем этом узнал эмир Камаль ад-Дин Али ибн Нисан [222], жители города и его войско. Они бросились на воинов Фахр ад-Дина, часть их перебили, другие сами кинулись в пропасть, а остальных забрали в плен. Один из тех, что бросились в пропасть, протянул вперед руку, летя в воздухе, точно желая за что-то схватиться, и в руку ему попала одна из веревок, спущенных при наступлении ночи, по которым никто не поднялся. Он повис на ней и спасся, единственный из всех товарищей, только с его рук содрало веревкой кожу. Все это произошло в моем присутствии.
Утрам правитель Амида бросился преследовать тех, кто действовал против него, и перебил их. Этот воин был единственным, кто спасся. Слава тому, кто, предопределив опасение, вырвет человека из пасти льва, и это ведь истина, а не притча. [150]
Эмир Фахр ад-Дин Кара-Арслан ибн Сукман ибн Ортук [220], да помилует его Аллах, несколько раз начинал действия против города Амида [221], когда я был у него на службе, но не достигал своей цели. Последнее предприятие его было таково: с ним завязал сношения один эмир из курдов, вербовавший войска в Амиде, с которым заодно было много его приближенных. Было решено, что войско Фахр ад-Дина подступит к городу в назначенную ночь и что эмир подымет солдат на веревках и Фахр ад-Дин овладеет Амидом. Фахр ад-Дин поручил это дело служившему у него франку, которого звали Ярук; все войско ненавидело этого слугу и питало к нему отвращение за его скверный характер. Ярук поехал вперед с частью войска, а за ним последовали остальные эмиры. Ярук замешкался в своем движении, и эмиры опередили его у Амида. Курдский эмир со своими сообщниками увидел войско с башни. Им спустили веревки я сказали: «Поднимайтесь», – но ни [149]один из них не поднялся. Тогда они сошли с башни, сломали запоры у ворот города и сказали солдатам: «Входите», – но никто не вошел. Все это произошло потому, что Фахр ад-Дин доверился в таком важном деле глупому юноше, а не старейшим эмирам.
Обо всем этом узнал эмир Камаль ад-Дин Али ибн Нисан [222], жители города и его войско. Они бросились на воинов Фахр ад-Дина, часть их перебили, другие сами кинулись в пропасть, а остальных забрали в плен. Один из тех, что бросились в пропасть, протянул вперед руку, летя в воздухе, точно желая за что-то схватиться, и в руку ему попала одна из веревок, спущенных при наступлении ночи, по которым никто не поднялся. Он повис на ней и спасся, единственный из всех товарищей, только с его рук содрало веревкой кожу. Все это произошло в моем присутствии.
Утрам правитель Амида бросился преследовать тех, кто действовал против него, и перебил их. Этот воин был единственным, кто спасся. Слава тому, кто, предопределив опасение, вырвет человека из пасти льва, и это ведь истина, а не притча. [150]
В ПАСТИ ЛЬВА
В крепости аль-Джиср
[223]был один наш товарищ из племени Бону Кинана
[224]по имени Ибн аль-Ахмар. Он выехал верхом из крепости аль-Джиср, направляясь в Кафартаб по какому-то делу, и проезжал мимо Кафар-набуза, когда оттуда шел по дороге караван. Ехавшие с караваном увидели льва и закричали Ибн аль-Ахмару, в руке которого было блестящее копье: «Эй, обладатель блистающего дерева! Возьмись за льва!» Устыдившись этих криков, он бросился на льва, и его лошадь споткнулась, и он упал. Лев подошел и присел над ним, но, так как Аллах пожелал спасти Ибн аль-Ахмара, лев был сыт. Он только укусил Ибн аль-Ахмара в лицо и в лоб, поранил ему лицо и стал лизать кровь, присев над ним, но не причиняя ему вреда. «Я открыл глаза, – рассказывал Ибн аль-Ахмар, – и увидел над собой пасть льва. Я выполз из-под него и снял с себя его лапу. Потом я ухватился за дерево, стоявшее поблизости, и полез на него. Лев увидел это и пошел следом, но я опередил его и взобрался на дерево, а лев разлегся под ним. На меня напало от этих ран множество