Ибрагимбеков Максуд. Мезозойская история Пьеса в двух действиях

   З а у р. Погоди… Другого же выхода нет. Более рентабельных способов мировой науке пока неизвестно. Или, может быть, ты предлагаешь свернуть морскую добычу вообще?
   С а б и р. Я человек маленький, если мне что-нибудь предлагают хорошее — беру, спросят — отвечаю, а сам никому ничего не предлагаю. Одно только знаю, еще лет двадцать — двадцать пять назад такой техники и в помине не было, а нефть обходилась в пятьдесят тысяч раз дешевле, не дороже водопроводной воды была, значит… и хозяйству пользы от нее больше было.
   З а у р. Нефти стало меньше. И добыча все больше дорожать будет, и ничего тут не придумаешь. Верно?
   С а б и р. Придумывать не моя забота. Это тебя пятнадцать лет учили.
   Р а у ф (смотря вдаль). Вертолет в нашу сторону летит. Большой. Туристы, наверное, - сегодня же воскресенье.
   С а б и р. Скажи, чтобы цветочки побрызгали, пусть свежими выглядят. Чья сегодня очередь рассказывать, как живут (подражает репортеру, ведущему репортаж)на искусственных стальных островах в открытом бурном Каспийском море нефтяники?
   Р а у ф. Сегодня моя.
   С а б и р. Вот и скажи, только не говори, что стоимость цветочков и привозной земли тоже в себестоимость нефти входит. Еще не забудь сказать, что почти все морские нефтяники учатся. Кроме Сабира.
   Р а у ф. А о том, что у нас здесь сухой закон действует, надо сказать?
   С а б и р. Обязательно. Это всем очень нравится. Так и скажи — единственное место в СССР, где существует сухой закон.
   Р а у ф. А почему вы позавчера сказали, чтобы о нем не упоминали?
   С а б и р. Так это же из Финляндии были туристы. Нельзя напоминать гостям об их домашних неприятностях.
 
   Рауф уходит.
 
   Усаживайся. Угощу тебя настоящим чаем в последний раз.
   З а у р. Как это понять?
   С а б и р. Ухожу на пенсию. Все. Эти десять дней, конечно, до твоего прихода, отработаю, и документ заодно оформлю… Вот посмотри, какого цвета должен быть чай!
   З а у р. При чем здесь чай? Хорошую ты мне новость преподнес.
   С а б и р. Мне же надо и о жене своей подумать, скучно ей дома без меня.
   З а у р. Так она же не одна, с ней родственница остается постоянно.
   С а б и р. Запомни, Заур, ни одна родственница не может заменить женщине мужа, даже такого старого, как я. Кто бы тебе ни говорил, что может, не верь.
   З а у р. У тебя два сына. Скажи, чтобы в Баку переехали. Или не послушаются?
   С а б и р. Как не послушаются? Но я никогда этого не скажу. У них интересная работа, семья… Ухожу. Деньги у меня есть, вполне могу даже без пенсии прожить. Буду жить то в городе, то на даче. Знаешь, какая у меня дача хорошая?
   З а у р. Никогда не поверю, что такой человек, как Сабир Топчиев, на всю жизнь бросает работу для того, чтобы жить на даче с женой. Ты представляешь — это значит, больше никогда, до конца жизни, ты не будешь работать. Вот только представь себе это на минуту! И все из-за каких-то яблок и груш.
   С а б и р. Я ж тебе столько раз подробно перечислял, что у меня там растет — инжир, виноград, тут, гранаты, а ты чепуху говоришь — яблоки и груши. А все потому, что никогда ты меня внимательно не слушаешь.
   З а у р. Я буду слушать тебя очень внимательно. Скажи, почему ты уходишь?
   С а б и р. По Конституции. Пенсионный возраст. Я имел полное право еще десять лет назад уйти.
   З а у р (встает). Ладно, оформляй документы и уходи. Счастливо. Мы с тобой проработали пять лет, и за все это время я ни разу не подумал, что мы вот так можем расстаться.
   С а б и р. И зря. Рано или поздно все уходят на пенсию! Я — еще хорошо; вот у меня знакомый был, в цирке работал жонглером, так он в тридцать пять ушел на пенсию — положено им.
   З а у р (не слушает его). Потому что все это время мы относились друг к другу с уважением, и мне казалось, что я заработал право знать, почему ты уходишь на пенсию.
   С а б и р. В том-то и дело, никаких особо важных причин нет. Слушай, Заур, вот как ты относишься к футболу?
   З а у р. Сабир!
   С а б и р. Подожди-подожди, вот, например, ты расстроился, когда «Нефтяник» вылетел из высшей лиги?
   З а у р. Ну... неприятно, конечно…
   С а б и р. А мне сперва даже неприятно не было. Никогда футболом не интересовался, до тех пор, пока «Нефтяник» не вылетел. А тут смотрю, траур в республике, все мои знакомые как будто с ума сошли — переживают, письма пишут в газеты, чтобы команду вернули в высшую лигу. И тут я про себя в первый раз подумал, какой я равнодушный человек, я же неправильно живу!
   З а у р. Почему неправильно? Ты сам сказал, что не любишь футбол?
   С а б и р. Слушай, при чем здесь футбол? Я о серьезных вещах говорю, а ты футбол, футбол! Знаешь, о чем я подумал? Эти люди, самые разные люди, переживают из-за какой-то спортивной команды, а я, Сабир Топчиев, не футбольный, а самый что ни на есть настоящий нефтяник, вылетел из высшей лиги без всяких переживаний! Можно сказать, даже не заметил этого. Разве это правильно?
   З а у р. Это когда же ты был в высшей лиге?
   С а б и р. Когда Баку был Баку — нефтяной столицей мира! А все остальные нефтяные районы были «второй Баку», «третий Баку» и радовались, когда их так называли. За честь считали! А теперь в высшей лиге Тюмень, Татария… Много…
   З а у р (улыбается). Я знал, что ты патриот, но до такой степени!..
   С а б и р (задетый улыбкой Заура). Еще подумаешь, что я из-за этого. Нет. Это я просто рассказал тебе, какая сейчас ситуация в нефтяной промышленности: уйду — некому будет тебе объяснить. Я говорю откровенно — ухожу на пенсию потому, что мне неинтересно работать. Все! Вот главная причина. Честное слово!
   З а у р. Не спрошу, и не надейся!
   С а б и р. Удивил. Я знал, что не спросишь. Это уметь надо — вовремя вопрос задать. Если хочешь знать, в наши дни люди беседовать разучились. Теперь же не беседуют, только разговаривают. Раньше специальная застольная беседа была, специальная деловая, специальная любовная, специальная вражеская беседа была, в конце концов. А теперь? Все такие деловые стали.
   З а у р (торопливо). Хорошо, хорошо, спрашиваю. Почему тебе стало неинтересно работать?
   С а б и р. Все началось с таблички. В ста километрах от берега на седьмой день, когда не переставая дул норд и связь с берегом была только по радио, я увидел табличку: «Прием в среду и пятницу с двух до трех», - и понял, что происходит что-то новое и непонятное.
   З а у р. Ну, знаешь! Когда вы забивали первые сваи, вас было несколько десятков человек, а сейчас нас пятьдесят тысяч, и если хотя бы пять тысяч из них захочет попасть сразу в ту дверь с табличкой, то может начаться небольшая давка. Я что-то не понимаю, куда ты клонишь? Все, что не похоже на те времена, когда ты пришел на морской промысел…
   С а б и р. Я не пришел на морской промысел… Я пришел в открытое море, а промысел появился после моего прихода…
   З а у р. Памятник поставим. Но не можем же мы жить по законам того времени. Не хочешь ты этого понять. Надоела всем эта псевдоромантика, которую ты проповедуешь. Ты думаешь, со стороны не заметно, как тебя все раздражает: новая техника, то, что все учатся, - чуть ли не предательством ты это считаешь рабочему делу; даже то, что ребята зарабатывают неплохо, тоже тебе на нервы действует. Только потому, что вы получали мало, потому, что вы одевались плохо, потому, что вы недоедали и жили по пять человек в одной комнате! Это и понятно…
   С а б и р. Сынок, тебе не стыдно? (После паузы.)Да нет, тебе и не должно быть стыдно — просто ты обо мне плохо думаешь. Думай и дальше как хочешь. Если бы человек менялся от того, как о нем думают другие, сейчас половина людей ходила бы в виде зверей, половина — в облике ангелов… Я не о себе думаю и не о том, что ты обо мне будешь думать, со мной все понятно — я уже ухожу на пенсию. Я сейчас о тебе беспокоюсь, - оказывается, ты в людях главного не понимаешь… Ты говоришь, мне не нравится, что ребята зарабатывают больше, чем мы в свое время… Сказали бы нам тогда, что ни один рабочий не получает меньше двухсот пятидесяти, а есть и такие, что и пятьсот рублей в месяц выбивают, мы бы не поверили. Да! Но это, по-твоему, неплохой заработок. Если бы от меня зависело, я бы этим ребятам за их труд в пять, в шесть раз больше платил бы… И это было бы справедливо! За то, что они круглые сутки в снег и зной в море мокнут. Когда-нибудь так им и будут платить… Да, я не понимаю музыку, которую вы слушаете, и мне смешна иногда ваша одежда, но мне приятно, что у вас есть возможность слушать любую музыку, и я радуюсь, что вы одеваетесь так, как вы хотите. И я скажу тебе, чт омне не нравится! Не сказал бы я тебе этого, если бы не уходил. Когда ты пришел к нам в первый день, я подумал про тебя — в этом парне есть что-то от тех людей, с которыми я в восемнадцать лет также пришел сюда. Кажется, этот парень, подумал я про себя, кое на что способен. Может быть это как раз один из тех избранных, которые творят чудо, когда приходит время чудес.
   З а у р. И ошибся, Сабир, с самого начала. Чудес не бывает, и я не бог.
   С а б и р. А они разве были богами, восемнадцатилетние и двадцатилетние, в те времена, когда о морских промыслах никто и слыхом не слыхал. Не было еще эстакад ни в Мексиканском заливе, ни в Северном море. Нигде не было в мире! А они взяли и построили. Ты прав. Они не были богами! Я не знаю, кем они были. Но они рвались вперед, так уж они были устроены, а вы не рветесь, и мне это не нравится. Ты только что в шутку памятник мне посулил, а я ведь в нем не нуждаюсь. Мы его сами себе установили в тот день, когда затопили старые корабли, чтобы было с чего бурить в первый раз в истории морское дно. Этот памятник теперь на всех лоциях и картах «Островом семи кораблей» называется. Памятник покойным Сафарову, Каверочкину, Керимову… И мне, еще живому. Я еще раз тебе говорю — я ухожу потому, что мне уже неинтересно работать. Пять лет я каждый день ожидал, что ты скажешь: «Хватит, ребята. А теперь давайте…»
   З а у р. Ну что давайте?!
   С а б и р. Если бы я знал, давно сказал бы. Я надеялся, что ты знаешь.
   З а у р. Мне, Сабир, очень приятно, что ты обо мне так думаешь, но, к сожалению, не всем дано быть Каверочкиным, Сафаровым или Керимовым.
   С а б и р. А Таиров?
   З а у р. При чем здесь Таиров?!
   С а б и р. Я спрашиваю, а ты как ответишь — твое дело.
   З а у р. Таиров? Нет, я не Таиров.
   С а б и р. Ты прав.
   3 а у р. И все-таки, может быть, ты останешься?
   С а б и р. Нет. Как вернешься, уйду.
 
   Квартира Нармины, она накрывает на стол.
   Здесь же, в комнате, Рауф и отец  Нармины.
 
   Р а у ф (подходит к столику с нардами — там рукоделие, ножницы). Какие нарды!.. Да… Это вам не пластмасса!
   О т е ц  Н а р м и н ы. Слоновая кость и перламутр. Эти нарды мне от прадеда достались. У нас в семье все любили эту игру. А посмотрите, какие там шашки и кости!
   Р а у ф  (берет рукоделие и ножницы). Куда это положить?
   Н а р м и н а. На подоконник.
   М а т ь  Н а р м и н ы (заглядывает в комнату). Рауф, вы какой чай любите — крепкий или нормальный?
   Р а у ф. Не беспокойтесь, я вас прошу. Подождем прихода ваших гостей.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Нет-нет, я вам сейчас налью. Заварю на свой вкус, надеюсь, понравится. Нарминочка, принеси варенье, только спроси у Рауфа, какое он любит. (Уходит.)
   Р а у ф (раскрывает нарды). Вот это да! Представляю, как приятно играть этими шашками на такой доске! Удивительное дело — с тех пор как я научился играть в нарды, все время вот и выгрываю.
   О т е ц  Н а р м и н ы (тоном, полным сарказма). Да? Интересно.
   Р а у ф. Ничего с собой поделать не могу — выигрываю, и все тут. А вы умете играть?
   О т е ц  Н а р м и н ы. Я?! Поигрываю иногда.
   Н а р м и н а (достает из книжного шкафа грамоту, показывает Рауфу). К твоему сведению, папа официально десять лет подряд чемпион своей проектной мастерской.
   Р а у ф (берет грамоту). Здорово! Никогда с чемпионом не играл. (Раскладывает нарды.)Сыграем?
   О т е ц  Н а р м и н ы. Здесь?!
   Н а р м и н а (Р а у фу). Для чего тебе нарды?
   Р а у ф. Да что ты! Когда у меня еще будет возможность с чемпионом сыграть? «Карпов против Фишера»! Прошу вас!
   М а т ь  Н а р м и н ы (несет чай). Мужчины обычно любят крепкий. Не знаю, как вам понравится, я, добавляю в чай щепотку корицы. У нас дома всем… Вы что, в нарды собрались играть?!
   Р а у ф. Ага! Сыграем партишку!
   Отец  Нармины незаметно для Рауфа делает большие глаза, показывает на гостя, - мол, никакого выхода. Нармина, перестав накрывать на стол, напряженно наблюдает.
   Никогда не пил с корицей! (Бросает кости.)Шесть и пять! Неплохо для начала! (Отхлебывает из стакана чай). Прекрасный чай! Это вы сами придумали — добавлятсь корицу?
   М а т ь  Н а р м и н ы (сдержанно). Сама. (Уходит.)
   Р а у ф (бросает кости, весело). Шесть и четыре! (Со стуком ставит шашки.)
   О т е ц  Н а р м и н ы (вздрагивает, оглядывается на дверь). Тсс! (Бросает кости, еле слышно делает ход.)
   Р а у ф. Опять два и один? Вам не везет, потому что вы кости не трясете и шашку чересчур осторожно ставите. У нас на работе есть дядя Сабир, Нармина его хорошо знает; он говорит, что, если в нарды не стучать, все удовольствие пропадает.
   Н а р м и н а. Но ты же не дядя Сабир.
   О т е ц  Н а р м и н ы. Это верно, конечно, но, с другой стороны, шум поднимать не хочется! Вот на работе, например, хоть и перерыв, но стараемся играть тихо.
   Р а у ф. Правильно, работа есть работа, столько там склочников всяких, зато дома всласть поиграть можно! Пять и четыре! (Бьет шашкой по доске.)
   О т е ц  Н а р м и н ы. Тсс!
   М а т ь  Н а р м и н ы (в дверях). Потом говорят — у меня плохой характер.
   О т е ц  Н а р м и н ы (торопливо). Я никогда этого не говорил.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Тебе мало, что из-за этой домработницы весь вечер торчу на кухне?
   Р а у ф (Нармине). Вы домработницу наняли?
   Н а р м и н а (напряженно). Да нет. Папин сослуживец должен прийти с женой. Мама ее не любит.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Мало? (Кивает на нарды.)Тебе ещё захотелось по моей голове постучать? Пожалуйста, стучи - руками; ногами, палкой, я привыкла… Тысячу раз говорила тебе, чтобы ноги этой домработницы в моем доме не было!
   Р а у ф (тихо, Нармине). В «моем» доме… Слушай, она хоть когда-нибудь говорит в «нашем»?
   Н а р м и н а. Помолчи, ради бога. Из-за тебя все! А ведь обещаал.
   Р а уф. С ума сойти можно. При чем здесь я?!
   О т е ц  Н а р м и н ы. Не могу же я сказать, чтобы человек пришел без жены.
   М а т ь  Н а р м и н ы. А что ты можешь? (Кивает на нарды.)Кроме этого? Ничего, ничего, я ему сама скажу. Не посмотрю, что он твой начальник.
   Р а у ф. Еще как скажет! Лично я верю.
 
   Отец  Нармины встает, хочет закрыть нарды.
 
   Мы же еще не кончили!
   О т е ц  Н а р м и н ы (похлопывает Р а у фа по плечу). Ладно, ладно, ты выиграл. (Закрывает нарды, уходит.)
   Р а у ф (очень приветливо матери Нармины). А я хотел с вами сыграть партию.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Со мной?.. Напрасно. Интеллигентный человек не должен играть в эту игру.
   Р а у ф. А во что он должен играть?
   М а т ь  Н а р м и н ы. Если когда-нибудь станете интеллигентным человеком, сами догадаетесь. (Мужу.)Помоги мне на кухне.
   Н а р м и н а. Я помогу тебе.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Нечего. Его гости — пусть он и помогает. (Уходит.)
   Р а у ф. Всего три слова! Ты даже представить себе не можешь, какие это нужные слова!
   Н а р м и н а. Скажи!
   Р а у ф. При тебе никак не могу. Вот если бы я был на месте твоего отца, ты их, наверное, сейчас услышала бы! Ах, какие слова!
   Н а р м и н а. Ты опять начинаешь?
   Р а у ф. Будь справедливой, весь вечер молчу, хотя чувствую, как из-за этого молчания у меня ухудшается здоровье. Да ладно, бог с ней. Я же пришел по серьезному делу… Пришел спросить, как ты посмотришь на то, чтобы мы поженились после моего возвращения с семинара?
 
   Нармина, улыбаясь, смотрит на Рауфа.
 
    (Целует ее.)Вместе будем завтракать, вместе уезжать на работу. Представляешь — всю ночь вместе! Все у нас будет, все, что ты захочешь. Не сразу, конечно, но все будет!
   Н а р м и н а. Ничего мне не надо. Ты мне только одно обещай, но серьезно. Сперва подумай, а потом обещай.
   Р а у ф. И думать не буду, заранее обещаю все, чего бы ты ни захотела.
   Н а р м и н а. Только одно. Что мы с тобой никогда не будем ругаться. Даже если кто обидит другого. Никто из нас никогда не закричит. Обещаешь?
   Р а у ф. Разумеется. Странные мысли какие.
   Н а р м и н а. Думаешь, странные? Может быть… Несколько лет назад мы были в Кисловодске, и там в одном доме с нами снимала квартиру одна пара; оба уже немолодые люди. И ты знаешь, они были друг с другом на «вы». Тогда мне это показалось ужасно смешным.
   Р а у ф. Господи, Нарка! Ты хочешь, чтобы я с тобой на «вы» разговаривал?
   Н а р м и н а. Нет, конечно. Я только хочу, чтобы мы никогда не ругались. Чтобы не было стыдно перед соседями, на работе, перед самими собой… И еще, пожалуйста, обещай, что ты будешь ладить с моей мамой.
   Р а у ф. После того как мы будем жить вместе — это не проблема.
   Н а р м и н а. И ведь всего-то каких-то три месяца. Я понимаю, тебе это нелегко, но ради меня ты потерпи. Я вчера смотрела отчет — наш дом будет сдан в начале ноября, от силы — в середине.
   Р а у ф. Подожди-подожди, ты, кажется, думаешь, что эти три месяца мы проживем с твоими родителями?
   Н а р м и н а. А где же? К тебе нельзя, там и так тесно, а у нас все-таки три комнаты.
   Р а у ф. Хоть пять! Мы снимем комнату и будем в ней жить, пока не получим квартиру.
   Н а р м и н а. Зачем? У меня здесь есть своя комната. Мы же обидим отказом моих родителей. Они мне ничего плохого не сделали, как же я им объясню свой уход?
   Р а у ф. Скажи им, что я с твоей дорогой мамой в одном городе жизнь с трудом выдерживаю, а уж в одной квартире!..
   Н а р м и н а. Оставь мою мать в покое!
   Р а у ф. Я только и хочу, чтобы все оставили друг друга в покое. Если хочешь знать, я и жениться так тороплюсь, чтобы тебя от нее избавить. Мне же тебя жалко. Посмотри, на кого ты стала похожа!
   Н а р м и н а (обхватив ладонями голову). Не хочу тебя слушать.
 
   Мать  Нармины входит в комнату, ставит на стол блюдо.
   За ней — Отец  Нармины, он помогает жене.
 
   М а т ь  Н а р м и н ы. Все. С избытком хватит для твоих выскочек. Спасибо еще пусть скажут, что их в приличный дом пригласили.
   О т е ц  Н а р м и н ы. Ей-богу, зря ты так. Он очень неплохой человек, да и она…
   М а т ь  Н а р м и н ы. Домработница и выскочка. Ты не замечаешь, каким тоном она разговаривает. Прошлый раз… Все! Хватит! Я тебя в последний раз предупреждаю, чтобы ноги ее больше в моем доме не было. Благодаря тебе я ко многому в жизни привыкла, но еще ее терпеть — это сверх моих сил. Я согласна, у меня было время привыкнуть, опускались мы постепенно, и тем не менее всему есть предел.
   О т е ц  Н а р м и н ы. Почему это мы опустились? Чем мы хуже других?
   М а т ь  Н а р м и н ы. В том-то и несчастье, что ты не чувствуешь этого. У тебя же самолюбия нет. Посмотри, как живут семьи твоих товарищей, вместе с которыми ты начинал. Оглянись вокруг! Все они выбились в люди, занимают прекрасное место в обществе. Даже этот слабоумный Кулиев, над которым все смеялись…
   О т е ц  Н а р м и н ы. Кулиев? Ты хочешь, чтобы я взятки брал? Да?
   М а т ь  Н а р м и н ы. Да кто тебе их даст! Люди знают, кому их давать. Этого положения надо еще добиться. Так что не беспокойся — твоей честности ничто не угрожает. Да что там говорить… Я давно примирилась с тем, что я жена неудачника. Даже с тем, что моя единственная дочь вынуждена сама зарабатывать себе на жизнь… Боже мой, если бы кто-нибудь знал, что это такое — быть женой неудачника.
   Н а р м и н а. Мама, я тебя прошу, прекрати. И никакой папа не неудачник.
   М а т ь  Н а р м и н ы. А кто он? Я у тебя спрашиваю? Чего он добился в жизни? (Видит на столе грамоту, берет ее и поднимает над головой.)Вот. Это все, что он сумел. Стал чемпионом по нардам в своем одноэтажном учреждении! Ничтожество! (Рвет в клочья грамоту.)
     
   Отец  Нармины молча берет со стола обрывки грамоты, идет с ними к книжному шкафу.
 
   Р а у ф. Зачем вы это сделали? Разве так можно?
   Н а р м и н а. Рауф.
   М а т ь  Н а р м и н ы. Скажи этому малограмотному молокососу, чтобы он не смел больше ко мне обращаться! Мало мне того, что ты его привела в дом, он еще будет делать мне замечания. Посмотри, на кого он похож, на его манеры… Представляю, в какой семье он вырос!
   Н а р м и н а. Мама! Я прошу тебя!
   М а т ь Н а р м и н ы. У тебя же вкуса нет! С кем ты связалась? Ну посмотри!
 
   Все смотрят на Р а у фа. Вдруг резким движением он хватает с подоконника ножницы и идет на мать  Нармины.
 
   Вы что?!
 
   Рауф проходит мимо нее, подходит к торшеру, выдергивает штепсель из розетки и втыкает в нее ножницы. Раздается треск, сыплются искры, наступает темнота. Рауф смеется.
 
    (Испуганным голосом.)Вы с ума сошли!
   О т е ц  Н а р м и н ы. Гюля, не бойся, я сейчас вставлю пробку.
 
   Загорается свет. Рауф снова втыкает ножницы. Смеется в темноте.
 
   Г о л о с  Р а у фа. Как только я вернусь, мы уйдем отсюда навсегда. Я очень люблю тебя, Нарка.
   Г о л о с  Н а р м и н ы. Если бы ты знал, как мне это надоело.
   Г о л о с  Р а у фа. Что надоело?
   Г о л о с  Н а р м и н ы. Твоя любовь, моя любовь, наша любовь, ты, моя мать, я сама себе…
   Г о л о с  Р а у ф а. Это потому, что ты очень устала. Я вернусь, все будет в порядке. Вот увидишь!
   Г о л о с  Н а р м и н ы. Да, ты прав. Я очень устала.
 
   Квартира Заура.
   Он укладывает чемодан.
   Здесь же Рауф.
 
   Р а у ф. Каждый раз мне твоя квартира напоминает сельскую публичную библиотеку. Никакой системы на полках. Что удается достать, то ты на них и пихаешь. Вот полюбуйся — «Руководство по технике безопасности» — и рядом «Винни-Пух и все-все-все». Хорошо, что, кроме меня, этого никто не видит. Представляю, что соседи бы сказали!
   З а у р. Что же, по-твоему?
   Р а у ф. Вообще трудно заранее знать, что они могут по этому поводу сказать. Вот, например, если бы ты привел женщину и она под утро вышла бы на балкон полюбоваться рассветом, то я мог бы точно сказать, что они скажут, что напишут и куда.
   З а у р. Что же в этом плохого?
   Р а у ф. Наоборот, только хорошее. Но соседи очень не любят видеть на чужих балконах голых женщин. Так уж они устроены.
   З а у р. А почему она должна быть голой?
   Р а у ф. Ну, знаешь, если она под утро будет еще одетой — грош тебе цена. Но, в общем, ты прав — с тобой этого никогда не случится, очень уж ты у нас правильный. Представляю, какие к тебе женщины ходят! «Ах! Что вы делаете? Немедленно застегните! Я не могу без скрипки; неужели вы не играете на скрипке? Глупый, он сбоку расстегивается! А как вам нравится Том Джонс?!»
   З а у р. Иди к черту!
   Р а у ф. Мой тебе совет — с такими бабами не связывайся. Сплошная нервотрепка, - все удовольствие пропадает.
   З а у р. Вот сам и держись от них подальше.
   Р а у ф. И держусь. Со мной все всегда в порядке. Я за близких мне людей беспокоюсь. В прошлом году Нарминка — она тогда еще не работала, на очном отделении училась — пригласила меня на литературный концерт. Говорит, приехал всемирно известный декламатор, чтец, будет «Одиссею» читать и еще что-то…
   З а у р. «Илиаду».
   Р а у ф. Вот-вот.
   З а у р. А как ты «Одиссею» запомнил?
   Р а у ф. Фильм тогда шел — «Похождения Одиссея». Я только на берег приехал, не отдохнул еще, на ногах еле держусь, только о кровати своей и мечтаю. Попробовал отвертеться, ничего не получилось, делать нечего — пошел. Пришли вовремя — актовый зал переполнен. Мужчин по пальцам перечесть можно. Ты же знаешь, у них на каждую группу по одному-два парня всегда приходится. Сидят, ждут, а лица такие, как будто не на концерт пришли, а на митинг в защиту парагвайских повстанцев. Девицы все серьезные, половина в очках. Я еще, помню, удивился ужасно, когда заметил, что у одной такой девицы, моей соседки, есть грудь; я даже не сразу сообразил, что это у нее такое торчит — вроде бы совершенно посторонняя вещь. Глаза слипаются — сил нет, пальцами веки придерживаю. Наконец-то появился этот знаменитый чтец. Все сразу оживились, захлопали; он раскланялся и сел в кресло посредине сцены, откинулся на спинку, руки на подлокотники положил, даже глаза закрыл — до того, видно, ему было удобно в этом кресле. Все сидят, ждут. И он молчит. Мы очень близко к сцене сидели — я его хорошо разглядел. Лицо ужасно хитрое и ехидное, все в морщинах, а нос у него, я тебе скажу, выдающийся был, длинный, с красными прожилками. По всему было видно, что ужасно блудливый старикашка. Я сразу так подумал, а когда он начал, окончательно убедился. Не говорит человек, а прямо вещает. Хоть бы голос у него был приличный — и того нет, гнусавый какой-то, как будто насморк у него или еще что-нибудь похуже. Ну, думаю, хорошо же я влип. А девицы вокруг от восторга ахают и каждые полчаса, когда дед этот останавливается, чтобы воду попить, аплодируют со страшной силой. Вижу, что происходит; я же не дурак, точно про себя знаю, и понял — заморочил он этим девицам голову. Внушил им кто-то, что это выдающееся искусство, вот они делают вид, что в восторге. Сплошная афера. Но терплю. Ради Нарки. Все хорошо бы кончилось, если бы он и дальше о сражениях вещал, а он вдруг на любовные истории перешел — сразу оживился человек, даже руками задвигал и ногами засучил. Такое понес, скажу тебе! Любой похабный анекдот по сравнению с этим — пионерский стишок. А он шпарит при женщинах и с каждой минутой все больше распаляется. А когда, уж в который раз, он откинулся в кресле и своим гнусавым голосом сказал