Ибрагимбеков Рустам. Дом на песке

   Эльдар. Обо всем. Если, конечно, любишь человека. Иначе что-то все время будет мешать.
   Валя. Ну, а если он об этом ничего не знает и узнать не может?
   Эльдар. Он может почувствовать.
   Валя. Ты уверен?
   Эльдар. Абсолютно.
   Валя. И все-таки я убеждена, что есть вещи, о которых лучше не говорить, даже любимому человеку. У каждого в жизни есть или было что-то, чего никто не должен знать. Но тебе я все расскажу... Если у нас все так серьезно, может быть, на всю жизнь, то надо, чтобы ты любил меня такую, какая я есть, а не какую-то придуманную. Все равно ведь рано или поздно это обнаружится... (Усмехнувшись.) К сожалению... я не столь наивна и невинна, как тебе кажется. До тебя у меня было все гораздо сложнее, чем хотелось бы... (После паузы, сделав над собой усилие.) В общем, первым мужчиной у меня был не Дима...
   Эльдар (с недоумением). Ты что, до него уже с кем-нибудь встречалась?
   Валя. Нет.
   Эльдар. Ничего не понимаю... У вас же с ним в восьмом классе все началось.
   Валя (ей трудно говорить). Да... Но ничего не было... Никогда...
   Эльдар (стараясь говорить спокойно). И ты хочешь сказать, что у тебя был кто-то другой...
   Валя. Да.
   Эльдар. Я знаю его?
   Валя. Да.
   Эльдар. Знаю?
   Валя. Да, знаешь.
   Эльдар. Кто это?
   Валя (еще одно усилие). Это Алик... который был здесь сейчас.
   Эльдар. Алик? Мой аспирант?
   Валя. Да.
   Эльдар. Ты же с его сестрой дружила?
   Валя. Да. Мы учились в одном классе.
   Эльдар. Вместе с Димой?
   Валя. Да.
   Эльдар. А что же Алик? При чем тут он?
   Валя. Он был братом моей подруги...
   Э л ь д а р. Это я уже слышал. Он что, нравился тебе?
   Валя. Нет.
   Э л ь д а р. Тогда в чем же дело? Сколько тебе лет было?
   Валя. Восемнадцать. Я была на первом курсе. Он мне не нравился. Честное слово. И я ему тоже. Он знал, что я люблю Диму... Но так случилось... Он встречался с одной женщиной, которая была старше его. Все об этом знали. Сестра мне ее показывала, когда мы еще учились в школе. Я у них часто бывала. Но потом, когда поступила в институт, мы виделись реже... У нее день рождения в феврале, на зимних каникулах. Дима был в Москве с отцом. Я пришла одна. Это было на первом курсе, сразу после сессии. Шел очень сильный снег. Я перепила немного, совсем чуть-чуть... Позвонила домой и сказала, что останусь у них, я и раньше иногда у них ночевала... Родителей дома не было. Мне постелили на диване в кабинете их отца... А ночью я проснулась от какого-то шума. Мне показалось, что кто-то плачет. Я зажгла свет и увидела Алика. Он почему-то был в военной шинели и сидел за столом спиной ко мне и громко плакал. Он даже не заметил, что я зажгла свет... Я побежала за водой, потому что ему было очень плохо. Он весь дрожал... Оказывается, когда его забрали на военные сборы, эта женщина, которую он любил, бросила его и вышла замуж за какого-то другого мужчину. Мне стало так его жалко, что я сама заплакала. Какое-то было чувство, как будто я виновата в том, что эта женщина его бросила... Я начала его успокаивать... И это произошло...
   Э л ь д а р. Что значит - произошло? (Не сразу.) А что было потом?
   Валя. Потом? Рано утром он опять уехал на эти сборы, а потом он несколько раз звонил... приходил в институт. Через год примерно, а может, даже больше... Он считал, что виноват передо мной. И хотел как-то искупить свою вину. Я сказал, что ни в чем его не виню, а встречаться не могу, потому что люблю Диму... А потом... я встречалась с Димой.
   Э л ь д а р. Это все?
   Валя (с решимостью отчаяния). Нет... Потом, после Димы, когда я поняла, что больше не люблю его, и сказала ему об этом, все началось опять... опять появился Алик... Я не хотела его видеть, но он... Да что оправдываться сейчас, я сама во всем виновата... Но было очень тоскливо, а он не отвязывался и как-то подчинил меня себе... Я же говорила тебе, я все понимала, но ничего не могла с собой поделать... Отец бил меня несколько раз, но я все равно продолжала с ним встречаться... Пока не познакомилась с тобой... После этого я его ни разу не видела... Честное слово... Только сегодня... Ты веришь мне?
   Э л ь д а р. Да.
   Валя. Прости меня... Я рассказывала и сама понимала, как это ужасно все...
   Э л ь д а р. Наверное, ничего ужасного... если бы это была не ты.
   Валя. Да.
   Э л ь д а р. Но это ты.
   Валя. Да... Тебе надо ехать на дачу...
   Э льда р. Да, надо.
   Валя. Мы потом поговорим.
   Э л ь д а р. Да.
   Валя. Очень стыдно...
   Сидят молча. За дверью слышны шаги. Входит Алик.
   Алик (бодро). Шеф, сестренка доставлена по назначению...
   Эльдар (будто не слыша его, не меняя позы). Опять этот... Он что, специально пришел сюда сегодня?
   Валя (растерянно). Нет... Я не знаю...
   Э льда р. Но сейчас-то он специально вернулся. Выждал нужное время, чтобы я уехал, и вернулся. Как вор... Его маленькая, безмозглая голова способна только на воровство. (Встает. Устало, Вале.) Я должен бы выгнать его сейчас, но ведь он был твоим... (Махнул рукой.) Ну ладно, мне надо ехать на дачу... А вы решайте ваши проблемы...
   Валя (тихо). Какие проблемы? Я же тебе все рассказала.
   Э льда р. Значит, можно ему сказать, чтобы он убирался отсюда?
   Валя. Делай, что хочешь...
   Эльдар (подходит к Алику). Может, все-таки у тебя хватит достоинства уйти самому... или ты привык к оскорблениям?
   Алик (спокойно). Я бы ушел, шеф. Но мне нужно поговорить с ней...
   Эльдар заносит руку и, не оборачиваясь, ждет, что скажет Валя.
   Валя. Алик, уйди, пожалуйста.
   Алик. Мне нужно с тобой поговорить.
   Валя. Но не здесь же...
   Алик. Мы можем выйти с тобой...
   Валя. Уйди, пожалуйста, мы потом поговорим...
   Алик (Эльдару). Ну что вы так смотрите на меня? Хотите ударить - бейте! Только ведь ничего этим не изменишь... (Вале.) Я подожду тебя внизу... Неторопливо повернувшись, уходит.)
   Валя впускается в кресло. Эльдар продолжает стоять на месте, потом идет к письменному столу, вытаскивает портфель.
   Валя (наблюдает за ним). Может быть, ты не поедешь?
   Эльдар. Меня ждут.
   Валя. Это так важно?
   Эльдар. Да.
   Валя (после паузы). Неужели это важнее, чем мы, чем ваши отношения?
   Эльдар. Нет, конечно... Но я обещал им приехать... Они ждут меня...
   Валя. Понятно.
   Эльдар. Я не могу не поехать... Если бы хоть кто-нибудь из братьев был там...
   Валя. Я понимаю. Просто... Неужели после того, что сейчас произошло, ты можешь оставить меня одну и уехать?..
   Эльдар (вдруг яростно кричит). Да! Могу! Они ждут меня? Неужели это не понятно?! Разве трудно понять то, что я говорю? Разве это так странно? Мои старые родители сидят на этой проклятой даче и ждут, что к ним приедет их сын! И я поеду! Я не могу не поехать! Не могу!
   Валя. Да, конечно, поезжай. (Плачет.)
   Эльдар (не сразу, тихо). Я постараюсь быстро вернуться. Только скажу, чтобы не ждали, и сразу же вернусь... Дождись меня... (Выходит из комнаты.)
   Валя плачет долго и горько, как обиженный ребенок, потом, успокоившись затихает в кресле.
   На даче Мать продолжает таскать камни. Отец варит обед. Занимаясь своим делом, родители с напряжением следили за всем, что происходило в доме Эльдара. И опять, как в начале этой истории, когда Эльдар, вопреки реальным представлениям, наблюдал за событиями на даче, это можно, объяснить, к примеру, чуткостью обиженных родительских сердец иди чем-нибудь более убедительным.
   Занавес
   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
   На даче, которая теперь на переднем плане, Мать тащит к скале очередной камень. Отец, сняв с вешалки одно из ружей, чистит ствол шомполом. Агамейти развлекает их болтовней.
   Валя продолжает оставаться в кресле. Можно подумать, что она уснула.
   Агамейти. Жена нашего уважаемого соседа Гулама опять голая ходит.
   Мать. В купальнике, ты хочешь сказать?
   Агамейти. Ну, в купальнике. Мне-то все равно, я в Париже не такое видел. В Фоли Бержер их сразу по сто штук в чем мать родила на сцену выходит, а здесь народ обижается. Неуважение, говорят, телеса свои напоказ выставлять, хотя, должен сказать, фигура у нее в общем ничего.
   Отец. А они что сами, на пляже не раздеваются?
   Агамейти. На пляже одно, а здесь другое. Весь день на балконе торчит, отовсюду ее видно. Мне-то что, я и не такое видел, а людям не нравится...
   Мать. Оставьте человека в покое. На то и дача, чтобы на балконе загорать...
   Агамейти. Такой дом отмахали, что за сто километров ее видно. Хотя бы внизу сидела, а то на втором этаже. Рабочие тоже жалуются.
   Мать. Какие рабочие?
   Агамейти. Которые работают у них. Там же целая бригада трудится. Бетонщики и слесари уже ушли, только маляр и паркетчик остались... Очень жалуются... Отвлекает, говорят, хозяйка своим видом, работать трудно... И ленивая очень, целый день валяется. А этот Гулам только деньгами интересуется... Где он их загребает, понять не могу. (Умолкает, потому что видит в калитке Гулама. Под нос.) Легок на помине.
   Гулам (очень доброжелательно). День добрый, соседи! Как живете? Как здоровье? Соскучился по вас. (Замечает Агамейти.) А этот бездельник опять здесь торчит, вместо того чтобы народное добро караулить? Удивляюсь я вам, честное слово: такие просвещенные, умные люди, а с кем дружите? Я, например, сразу его гоню, как появляется.
   Агамейти (негромко). Потому что недостаточно просвещенный.
   Гулам. Что?
   Агамейти. Культуры, говорю, у тебя маловато.
   Гулам. Ну конечно. Я же эмигрантом не был.
   Агамейти. Ничего, будешь еще.
   Гулам. Ну, ты, ты... Говори, да не заговаривайся. За такие слова я тебе голову оторвать могу, причем здесь же, не отходя от кассы. (Идет к Агамейти.)
   Тот на всякий случай проворно отбегает в сторону.
   Мать. Гулам, не дури. Он пошутил.
   Гулам (останавливается). Ничего себе шуточки. Пусть бога благодарит, что в вашем присутствии это произошло, а то бы ж ему такой Париж устроил, что он имя свое забыл бы.
   Агамейти (направляется к калитке). Ты уже устроил, Фоли Бержер ехать не надо, - все селение любуется.
   Гулам (не понял). Что-что? Что он сказал?
   Отец. Да не обращай внимания.
   Гулам (встревоженно). Нет, он что-то плохое сказал. Опять оскорбил меня?
   Отец. Это варьете такое в Париже, ну, как эстрадный театр. С полуголыми женщинами...
   Гулам. А я тут при чем?
   Отец. Да ты ни при чем, ты же знаешь, он любит про Париж, вспоминать.
   Гулам. Еще бы. Он же до мозга костей отравлен буржуазной идеологией. Что с нами произошло, я понять не могу. Враг ходит между нами, дышит с нами одним воздухом, кормится на наши деньги, а мы все терпим...
   Мать. Да брось ты...
   Гулам. Честное слово. Особенно обидно, что вы с ним общаетесь. Такие люди! Всю жизнь отдали Советскому государству, можно сказать, в революции участвовали, а вынуждены знаться со шпаной какой-то... (Отцу). Как вы можете, дядя Гамид?! Когда Адочка писала диссертацию, то, говорит, ваше имя? в таких материалах встречала, что сейчас просто обидно за вас. Честное слово, обидно... Вы меня извините, что я вам такие вещи говорю, я вам в сыновья гожусь, но дома наши рядом стоят, и я почитаю вас как очень близких и старших товарищей. А Адочка просто в восторге от вас. Я ей говорю: "Адочка, я счастлив буду,, если смогу хоть чем-нибудь быть полезным нашим соседям. Это мой долг. Они все сделали, чтобы наша жизнь была счастливой, и наш долг - как можно больше помогать им. Дети их не имеют такой возможности, но мы-то соседи, рядом живем. Пусть только" намекнут..."
   Мать. Спасибо, Гулам, нам ничего не нужно.
   Гулам. Конечно. Я то же самое сказал Адочке: "Они такие заслуженные люди, зачем им моя помощь?" Конечно, вы ни в чем не нуждаетесь, я даже не сомневаюсь в этом. Я другое имел в виду, не материальную помощь. Что вы! Об этом я даже подумать не мог. Хотя, к слову сказать, готов в любое время любую-сумму на любой срок. Зачем же нужны соседи, если не для того,, чтобы помогать друг другу? Но я другое имел в виду, совсем: другое. Например, попросить пару друзей перебросить эти камни, которые вы, Халида-ханум, сами сейчас таскаете. У меня просто сердце кровью обливается, когда я это вижу.
   Мать. Напрасно. Я делаю это по совету врача. Мне полезна физическая нагрузка.
   Гулам. Да, да, конечно... Я просто к примеру сказал о камнях, это совсем не обязательно. Можно что-нибудь другое. Просто я хочу, чтобы вы знали, что стоит мне свистнуть и пара человек к вашим услугам. Выполнят любую работу.
   Мать. Спасибо, Гулам...
   К калитке подходит жена Гулама Ада. Она в пестром купальнике с открытой спиной и глубоким вырезом на груди.
   Гулам. Это мой долг. А вот и Адочка... (Жене.) Иди скорей сюда, очень интересный разговор.
   Ада. Не могу же я в таком виде. Извините, но такая жара. (Матери.) Не надоел он вам своей болтовней? Я всегда волнуюсь, когда он идет к вам: вдруг ляпнет что-нибудь не то, а я так дорожу нашими отношениями.
   Гулам. Ну что ты, Адочка, я ничего лишнего не сказал. (Просительно смотрит на Мать, как бы ждет подтверждения своим словам.)
   Мать. Входите, Ада.
   Ада (минует калитку). Неудобно, я в таком виде, но жуткая жара... Еще раз здравствуйте.
   Отец. Мое почтение.
   Гулам. Я говорю, Адочка: правда, мы с удовольствием поделились бы с нашими дорогими соседями водой? У нас насос целыми днями качает, а в их колодце воды нет...
   Ада. Правда, тетя Халида, как-то неудобно даже: у нас же артезианская скважина, на полсела воды хватит.
   Мать. Спасибо, Ада, но я надеюсь, что мы приведем в порядок свой колодец.
   Гулам. Это безнадежное дело, поверьте мне, Халида-ханум. Тут нужно скважину бурить. У нас та же история была...
   Ада. Подожди, Гулам. Ты вечно что-нибудь не то скажешь. Дай лучше стул.
   Гулам подает стул.
   (Садится.) Ты собирался ехать в город, по-моему?
   Гулам. Да, через час поеду. В машине есть место. (Отцу.) Вы не едете в город? Могу подвезти.
   Отец. Спасибо, пока не еду.
   Гулам. На охоту собираетесь?
   Отец. Да вот ребята должны приехать. Все вместе пойдем.
   Гулам. Вы, говорят, хорошо стреляете?
   Отец (похвала ему приятна). Когда-то ничего стрелял. А сейчас ребята меня уже обскакали. Они отличные стрелки.
   Гулам. Хочу кондиционеры в спальне поставить. Я считаю, если уж взялся за что-то, делай на высоком уровне.
   Мать. Да, у вас, Гулам, размах большой. В общем, это правильно, если иметь возможность. А мы вот третий месяц эту скалу убрать не можем, чтобы фундамент начать.
   Гулам. Какую? Что же вы мне не сказали, когда у меня экскаватор работал? И трактор был. В две минуты убрали бы.
   Мать. Неудобно как-то было.
   Гулам. Ай-яй-яй! Как не стыдно! Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Хотите, я привезу из города людей?
   Мать. Нет, нет, спасибо.
   Гулам. Тут нужно пять-шесть человек, не больше.
   Мать. Даже меньше.
   Гулам. Я беру это на себя. К концу дня этой скалы не будет.
   Мать. Спасибо, Гулам, но мне как-то неудобно.
   Гулам. О чем вы говорите? Я бы сейчас ею занялся, если бы меня не ждали в городе.
   Ада. Ничего, подождут.
   Мать. Нет, нет, не надо никого подводить из-за нас. Поезжайте, Гулам, по своим делам. У нас здесь ничего срочного нет.
   Гулам (обрадованно). Конечно. Через часок поеду и быстро вернусь, и к вечеру скалы не будет.
   Ада. Ну, ладно, ты иди, дай поговорить с людьми.
   Гулам. Иду, иду, Адочка. Ты про то, как я дом отца назад выбиваю, расскажи. Интересная история.
   Ада. Ладно, расскажу. Иди уж.
   Гулам уходит
   (Матери.) Вы напрасно его не используете. У него энергии н" десять домов хватит. Вы знаете, что он придумал?
   Мать. Нет.
   Ада. Умора просто! Дядя Гамид, это вам особенно интересно должно быть: он на вашу помощь рассчитывает.
   Отец. Буду рад помочь, если смогу.
   Ада. Он задумал получить назад дачу своего отца в Пиршагах, которую в двадцать девятом году государство конфисковало как излишки.
   Мать. Но у него же есть уже одна дача.
   Ада. Эту он на имя своего брата построил, Тофика, тот тоже диссертацию защитил...
   Мать. А дача отца большая?
   Ада. Дом в восемь комнат, но запущенный. До войны сельсовет там был, а с сорок седьмого года он пустой стоит. Конечно, все растащили - окна, двери, полы... Но все равно очень красивый...
   Мать. Участок большой?
   Ада. Был большой. А сейчас только двор остался, все остальное роздали под дачи.
   Мать. А зачем Гуламу два дома?
   Ада. Если у него будет возможность, он десять построит.
   Отец. А чем я ему могу быть полезен?
   Ада. У него есть документ, что отец его в семнадцатом году был посажен в тюрьму Временным правительством. А вы ведь в это время тоже были в Москве?
   Отец. Да, был.
   Ада. Это я ему сказала. У меня же в диссертации есть глава об азербайджанцах, участвовавших в революционных событиях в России. Вот он и хочет, чтобы вы написали пару слов о его отце
   Отец (растерянно). А что я могу написать?
   Ада. Ну, что-нибудь в подтверждение того, что отец его -- жертва Временного правительства.
   Отец. Но как же я могу? Я же не знал его отца.
   Ада. А вы и не пишите ничего. Обойдется без второй дачи.
   Отец (волнуется). Нет, вы поймите меня правильно. Я бы написал, но я действительно ничего не знаю об этой истории с арестом. Я же не занимал никаких постов, просто воевал, как все, а после ранения попал в Отдельный Самарский кавалерийский полк и уже в Москву так и не вернулся.
   Ада. Я знаю.
   Отец. Я всегда был простым красноармейцем...
   Ада. Я все про вас знаю. Я про вас знаю то, что даже вы сами о себе не знаете.
   Отец. Неужели?
   Ада. И догадаться не сможете.
   Отец. Что же это такое?
   Ада (Отцу). Это мой сюрприз. Я так благодарна судьбе за то, что наши дачи рядом. О вас же никому не было известно. Даже о том, что вы прибыли сюда в составе Одиннадцатой армии, освободившей Баку от мусаватистов, никто не знал.
   Отец. А почему, собственно, об этом должны знать?
   Ада. Вы поразительный человек! Да любой другой трубил бы об этом на каждом углу.
   Отец. Вы думаете?
   Ада. Уверена. Гулам на одном несчастном аресте своего отца целый дом отхватить хочет. А на вашем месте он сейчас в правительстве сидел бы...
   Отец. Вы что-то, по-моему, сильно преувеличиваете, Ада.
   Ада. Ничего я не преувеличиваю. Вся моя диссертация на вас построена. (Улыбается). Подождите, еще не то будет! Я еще займусь вашим участием в Великой Отечественной войне!
   Отец. Что вы! Что вы! (Машет руками.) Зачем это нужно? .Миллионы воевали, и я, как все... Смешно даже говорить об этом. (Смотрит на жену.)
   Мать. Действительно, Ада, о войне писать не стоит. Ну, что юн был военным журналистом, работал в армейской газете... Что об этом писать?
   Ада. Как что? Участник революции, прошел все пять лет войны, был в керченском окружении, дошел до Берлина. И вы считаете, что об этом не надо писать?
   Отец. Но я даже ранен не был.
   Ада. Это не обязательно. Есть Герои Советского Союза, не получившие ни одной царапины.
   Отец. Мне даже выстрелить не пришлось ни разу.
   А д а. У вас были другие обязанности. Маршалы тоже не стреляли.
   Мать. Если уж писать, то лучше о революции. Тогда он хоть по-настоящему воевал.
   Ада. Тетя Халида, это не важно, стрелял дядя Гамид или нет. Важно то, что он участвовал и в революции и в Великой Отечественной войне.
   Отец. Таких много было.
   Ада. Может быть. Но я знаю вас. И страшно рада этому. .Для меня вы просто клад. Только, честно говоря, я одного понять не могла, когда раскопала ваши документы, и спросить как-то неудобно было... У вас что-то случилось в двадцатом году, после установления Советской власти в Азербайджане? Что-то произошло с вами?
   Отец. Нет, ничего не произошло. А почему вы решили?
   Ада. Слава богу... Значит, я ошиблась. Просто я не встречала больше вашего имени ни в архивных документах того времени, ни в газетах... Вы как будто исчезли.
   Отец. Я не исчез. Кончилась революция, и я пошел работать по специальности.
   Ада. Куда?
   Отец. Преподавателем в школу, потом в университет. Я же историк.
   А д а. И все время работали преподавателем? Все годы?
   Отец. Да. До сорок первого, пока не началась война.
   А д а. А после войны?
   Отец. И после войны тоже.
   Ада. Там же?
   Отец. Да, в университете.
   Ада. Невероятно. (Непонятно, восхищается она или недоумевает.)
   Отец. Что?
   Ада. Ну вот это все, ваша жизнь.
   Отец. Извините, Адочка, но я не понимаю вас...
   Ада. Мне трудно объяснить, но это как-то не укладывается? в наши нынешние представления. Вы участвовали в революции,, победили, а потом... пошли работать учителем...
   Отец. А что я должен был делать?
   Ада (наивность вопроса несколько смущает ее, но желание-выяснить все до конца берет верх). Не знаю... Но ведь другие-занимают какие-то должности. А вы остались простым учителем. Вы меня понимаете?
   Отец (не сразу). А-а-а... Но ведь, Адочка, я воевал не потому, что мне нравилось это или из-за выгоды какой-то. Так сложилась жизнь. Надо было... возникла необходимость. Если бы революция не победила, я все равно был бы историком, но тут ведь дело было не только во мне... Ну, а в сорок первом, как вы сами понимаете, вопросов вообще не было, надо было защищать свой дом, своих детей, страну...
   Ада. Да-да, конечно. Это понятно. Я не войну имела в виду... а самое начало. Когда вы были молодым, перед вами открылись такие возможности... Вы могли бы стать кем угодно, занять любой пост.
   Отец. Я не честолюбивый человек, Адочка.
   Ада. Вот об этом я и говорю...
   Мать. Скажите, Ада... но отец Гулама был все-таки в семнадцатом году в Москве?
   А.да. Да, был... Продавать туда что-то повез. Он же до революции магазин свой имел... Ой! (Прислушивается.) Кто-то идет... Я побежала... (Спешит к калитке.) Ради бога, простите меня за глупые вопросы...
   Навстречу Аде в калитку входит Эльдар.
   Здравствуйте, Эльдар... Ой... Не смотрите на меня...
   Эльдар. Здравствуйте... (Уступает дорогу, не обратив внимания на наряд Ады, причину ее смущения и поспешного ухода.}
   Отец (радостно Матери). Я же говорил, что они приедут!
   Мать стоит посреди участка с камнем в руках. Эльдар, поздоровавшись, проходит под навес и устало опускается на кровать.
   А где Акиф и Расим?
   Э л ь д а р. Они не смогли приехать. У Расима ученый совет.
   Отец (упавшим голосом). А почему Акиф не приехал?
   Э л ь д а р. Не знаю, наверное, у него какие-то причины...
   Молчание. Мать несет камень к скале.
   (Провожает ее взглядом.) Они обязательно приехали бы, если б могли, ты же знаешь... К сожалению, не все зависит от нас. (Негромко Отцу.) Я тоже должен буду скоро уехать...
   Отец (невольно оглянувшись на Мать и тоже понизив голос). Ты что, совсем не останешься?
   Э л ь д а р. Не могу. Я приехал предупредить, чтобы вы не ждали... Мне обязательно надо быть в городе сейчас...
   Отец (умоляюще). Может быть, хоть ненадолго задержишься? Часа на два, на три хотя бы?
   Э л ь д а р. Папа, неужели ты думаешь, я бы не остался, если б мог?
   Отец. Да-да, конечно... Просто она так ждала... Я даже не знаю, как ей об этом сказать.
   Мать, дотащив камень до скалы, идет за следующим.
   Э л ь д а р (подходит к ней; устало и ласково). Мама, ну что ты делаешь? Тебе же нельзя.
   Мать (переведя дыхание, спокойно). Ну кто-то же должен это делать?
   Эльдар. Ты что, собираешься сама перетаскать шесть машин камня?
   Мать. Да, собираюсь. Нам стоило больших трудов купить эти камни, и я не могу сидеть сложа руки и смотреть на то, как их разворовывают.
   Эльдар. Но это невозможно, мама.
   Мать. Может быть.
   Эльдар. Их же несколько тысяч штук.
   Мать. Я знаю.
   Эльдар. А ты очень больной человек.
   Мать. Да.
   Эльдар. В результате все это может плохо кончиться.
   Мать. И что ты предлагаешь?
   Эльдар (устало). А что я могу предложить, мама? Я обшарил весь поселок, когда ехал сюда, но там нет желающих таскать по такой жаре чужие камни. Не хотят люди зарабатывать деньги таким способом. Что я еще могу сделать?
   Мать. Ничего.
   Эльдар. В следующее воскресенье я приеду пораньше и найду рабочих. Или братья со мной приедут, и сами все перетаскаем.
   Мать. Я не могу ждать следующего воскресенья. Это продолжается уже два месяца. Половина камней пропала.
   Эльдар. Ну что делать? Купим еще.
   Мать. У меня нет лишних денег. Если мы опять купим камни, мне нечем будет платить за работу каменщику. (Смотрит на скалу.)
   Эльдар (заметив ее взгляд). И скалу мы, точно, уберем. Соберемся все вместе и уберем.
   Мать. Это я тоже слышу второй месяц. Но теперь я уже ждать не буду. (Идет за следующим камнем.)
   Эльдар (догоняет ее). Мама, пойми: то, что ты делаешь сейчас, бессмысленно. (Показывает на камни.) Каждый из них весит около пуда. Их несколько тысяч штук. Это не под силу даже здоровому человеку.
   Мать. Почему? Вон сколько уже перетаскала.
   Эльдар. Ну, предположим, эти ты перетаскаешь. Тут расстояние небольшое. А что ты будешь делать с теми, что лежат у дороги? Там же их намного больше.
   Мать. Кончу эти - возьмусь за те.
   Некоторое время молча, в упор смотрят друг на друга. В упрямых карих глазах Матери такая убежденность в правильности и необходимости того, что она делает, что Эльдар отворачивается и идет под навес, к Отцу. Мать направляется к камням.
   Отец. Чаю выпьешь?
   Эльдар. Нет... Если я даже буду таскать эти камни с утра до вечера, не отдыхая ни минуты, то все равно на это уйдет минимум три дня...
   Отец. Да, пожалуй...
   Эльдар. А у меня нет такой возможности. Я не могу таскать здесь три дня камни. Не могу.
   Отец. У тебя что-нибудь случилось?
   Эльдар. Да, случилось.
   Отец. Что-то серьезное?
   Эльдар. Для меня - да.
   Отец. Я могу чем-нибудь помочь?
   Эльдар. Нет... (Взглянув на Мать.) Как она себя чувствует?
   Отец. Пока ничего.
   Эльдар. Ужасно то, что рано или поздно она обо всем узнает. Но будет поздно.
   Отец (вздохнув). Это произойдет в любом случае.
   Э л ъ д а р. Обидно, что последние месяцы ее жизни уходят на какие-то камни.
   Отец. Она хочет, чтобы после нее что-то осталось.