Ибрагимбеков Рустам. Структура момента

Ибрагимбеков Рустам
Структура момента

   Рустам Ибрагимбеков
   Структура момента
   I
   И опять приснилось, что на каком-то многолюдном сборище -то ли в театре, то ли где-то на торжественном вечере - я оказался без брюк и все на меня уставились. Взгляды женщин смущали особенно, и это злило, - какая разница, кто над тобой смеется, мужчина или женщина? Что это меняет?
   Пряча голые ноги за нечто, одновременно похожее и на обыкновенный стол с ниспадающей до пола белой скатертью, и на мраморную плиту, я подумал о том, что в эту нелепую ситуацию попадаю уже не первый раз. И удивился тому, что, продолжая мучиться под взглядами людей, понимаю, что все происходящее со мной - сон. Это подействовало успокаивающе, брюки каким-то образом вновь оказались на мне, и насмешливое внимание окружающих отвлеклось...
   Проснувшись, я пошарил рукой по полу, нащупал рядом с тахтой ручные часы (старинный, голубого мрамора будильник на шкафу стоял боком, и разглядеть на нем цифры было трудно). Пока тянулся за часами, одеяло сбилось в сторону, и обнаружилось, что сплю в брюках; все остальное - рубашка, майка, носки, туфли - валялось на полу, а брюки почему-то были на мне...
   Поморщившись, я сердитым рывком поставил себя на ноги, переступил через гитару, гриф которой торчал из-под стола, открыл окно, несколькими взмахами рук обозначил утреннюю зарядку и быстро оделся...
   Грязное постельное белье было сложено в стенном шкафу; одежда, приготовленная для чистки, - два костюма и домашние вельветовые брюки - висела там же на вешалке. За рубашками пришлось идти в ванную, они лежали в эмалированном тазу под раковиной.
   Мягкий матерчатый чемодан в клетку набит до отказа. Один из пиджаков в него не поместился, пришлось набросить на плечи. Смахнув на ходу пыль с зеркала в прихожей, я спустился во двор.
   Мотор завелся сразу - одно из многих преимуществ весенне-летнего сезона, особенно ценное еще и потому, что за четырнадцать лет жизни в Москве мне так и не удалось привыкнуть к холоду.
   В прачечную я опоздал, начался обеденный перерыв. Когда это произошло, установить трудно, но однажды я что-то не успел, пропустил, прозевал и с тех пор будто выпал из налаженного кем-то другим жизненного ритма. И все происходит не в такт, то раньше, чем надо, то с опозданием... Иногда всего на несколько секунд. Девушка в черном сатиновом халатике, туго затянутом в талии, захлопнула дверь перед самым носом, пропустив какую-то толстую тетку, успевшую сунуться на мгновение раньше.
   Появилась необходимость куда-то деть этот неожиданно образовавшийся лишний час. Есть не хотелось, но рано или поздно все равно пришлось бы этим заняться, а в ресторане можно было прихватить что-нибудь вкусненькое для стариков; судки, по обыкновению, лежали рядом, на переднем сиденье.
   У входа в "Баку" толпились люди; с возвращением после ремонта на улицу Горького ресторан восстановил былую популярность.
   Пробившись к двери, уткнулся в небольшую продолговатую табличку вызывающе желтого цвета; текст на ней гласил, что сегодня (именно сегодня, в субботу, когда я решил заглянуть сюда!) ресторан начинает работать с двух часов дня вместо обычных двенадцати...
   До открытия оставался еще целый час (тот самый неожиданно образовавшийся); целесообразней всего было пересидеть его в машине, причем не здесь, у ресторана, а у дверей прачечной, чтобы успеть сдать белье даже в том случае, если девушке в черном халате вздумается открыть их всего на несколько минут...
   Судки, жалобно звякнув, вернулись на свое место на переднем сиденье. Следом полетел было и пиджак, все еще висевший на плечах, но тут я услышал свое имя: кто-то выкрикнул его подряд несколько раз с такой истошной радостью, что сразу стало ясно - кому-то я очень нужен. Окликни меня кто-нибудь так на озере или на реке, я бы ничуть не удивился, - наглотавшись воды и погружаясь на дно, и громче завопишь, увидев знакомого. Но здесь, в центре Москвы, средь бела дня этот крик ничего приятного не сулил. Насторожило и то, что имя прозвучало не в его обычном московском варианте - Эдик, а в том, старом, почти забытом, отцовско-материнском:
   -Этем!..Этем!..
   Алика я узнал сразу - сухое до твердости и все такое же легкое тело друга детства ударилось о грудь с почти деревянным стуком.
   -Твоя? - объятия наконец разомкнулись.
   Конечно же Алик не сомневался в ответе и спросил только для того, чтобы сделать мне приятное: из всех возможных жизненных побед для моих соотечественников одна из самых главных - приобретение автомобиля, жизни кладутся для ее достижения, что же говорить о бедном Алике, с восемнадцати лет сидящем за баранкой государственного грузовика?
   - Да, моя.
   - Молодец! - В радостном, как и следовало, голосе друга детства проскользнул еле уловимый грустный упрек, как же могло случиться, что о столь важном событии в моей жизни друзья ничего не знают?!
   Имело смысл, конечно, что-то придумать в свое оправдание, но не хотелось осложнять разговор. Еще теплилась надежда, что, может быть, удастся закончить его здесь же, на ходу.
   - Как поживаешь? Как ребята?
   - Спасибо. Все хорошо. Тебя часто вспоминаем. - В этих словах Алика тоже легко улавливалась мягкая, стеснительная, но довольно настойчивая укоризна; велика же была обида на меня, если даже добрейшее существо Алик решился сразу ее высказать!
   - Ты давно в Москве? - Я дал понять, что упреки принимаю, но предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом.
   - Сегодня приехал.
   - Где остановился?
   Невозможно было не задать этот вопрос, даже понимая всю его неосторожность.
   - Пока нигде, - последовал ответ.
   - А где твои вещи?
   Алик замялся, его обветренное, смуглое до синевы лицо потемнело еще больше.
   - Я с грузом приехал. Своим ходом. Вещи в машине. - В чем-то ему было трудно признаться, но, видимо, очень хотелось.
   - Где машина?
   - Задержали.
   - ГАИ?
   - Да.
   - А что ты здесь делаешь?
   Щеки его достигли цвета зрелого баклажана - черного с сизоватым отливом. Конечно же не обедать он сюда приехал: до еды ли, когда права отняты вместе с грузом, перевезенным через всю страну?!
   - А куда мне пойти?! Кого я здесь знаю? Думал, земляка какого-нибудь встречу... - Отчаяние прорвалось наконец сквозь оболочку стеснительности; Алик горестно мотнул головой в сторону людей, толпящихся у входа в ресторан. - А тут одни иностранцы...
   О том, что никого в Москве не знает, Алик сказал не специально, не желая меня обидеть, конечно, но все равно прозвучало это малоприятно.
   - Как некуда пойти? - Удивление мое получилось довольно искренним. - А я? Где тебя задержали?
   - На Красной площади.
   - Где?
   - На Красной площади, - повторил Алик. - Там, где эта церковь с разноцветными куполами, чуть ниже...
   - А как ты туда попал?!
   - Хотел Царь-пушку посмотреть. Помнишь, в школе проходили?
   - И что?
   - Оставил там машину и пошел в Кремль. Выхожу - уже лейтенант меня ждет.
   - А что за груз у тебя?
   - Помидоры.
   - Документы в порядке?
   - Да.
   - Поехали...
   Лейтенант, молоденький, с необлетевшим серебристым пушком на щеках, сопротивлялся отчаянно:
   - А почему машина приписана к Комитету по физической культуре и спорту, а везет помидоры?
   - А какой груз указан в путевом листе? - Главное, во что бы то ни стало сохранить уверенный и чуть иронический тон.
   - Помидоры.
   - А маршрут какой?
   - Сангачаур Азербайджанской ССР - Ростов-на-Дону - Москва.
   - Что же вам еще надо? Все, как написано, - и груз, и маршрут.
   - А почему машина стоит в неположенном месте?
   - Вот это другое дело, - небольшие уступки противнику расслабляют его, тут вы совершенно правы. - А вежливая и чуть снисходительная усмешка вселяет в него сомнение в собственных возможностях. - Но это уже другой вопрос. А нам надо закончить с первым. Значит, документы у товарища в порядке - путевой лист, накладная и т.д.?
   - Вроде так... - лейтенант уже в который раз уставился в стершиеся на сгибах бумаги Алика и неуверенно зашевелил губами.
   - А что машина приписана к Спорткомитету, пусть вас не смущает. В Сангачауре находится гребная база.
   - Так он же не грибы везет.
   - Не грибная база, а гребная. От слова "гребля". И в начале лета машины этой базы, как и других учреждений города, мобилизуются на перевозку овощей. И товарищ приехал в Москву, чтобы ваша семья в июне месяце имела к столу свежие помидоры. Вам что, это не нравится? Вы против свежих помидоров?
   Лейтенант оторвался от своих бумаг и перевел взгляд на лацкан пиджака, все еще накинутого на мои плечи.
   - Это что за медаль? - спросил он уже почти дружелюбно, давая понять, что официальная часть беседы близится к концу.
   - Какая? - Тут только я заметил медаль, прицепленную к пиджаку. - Черт... забыл снять... - От мысли, что мог сдать пиджак в чистку, не сняв медали, прошиб пот.
   - Извините. - Лейтенант протянул руку и, перевернув двумя пальцами круглую позолоченную медаль, зашевелил губами. - Государственная премия СССР. Последние четыре буквы он произнес громко и невольно подтянулся.
   - Штрафовать будем или дырку колоть? - обратился он к Алику уже совсем по-свойски.
   Сошлись на штрафе; лейтенант долго выписывал квитанцию, от который Алик тщетно пытался отказаться...
   Разумней всего было, конечно, пристроить его в гостиницу или Дом колхозника, - в общем, туда, где остановились его попутчики, не один же он приехал в Москву с грузом... Посидеть, поговорить с ним очень хотелось, но жить он вполне мог бы со своими ребятами.
   - Ну, а теперь едем ко мне! - решительно сказал я. Мое предложение обрадовало его больше, чем возвращенные "права", он даже лицом посветлел.
   - А удобно?!
   - Что ты городишь?! Конечно, удобно! - Я укоризненно покачал головой.
   - Я с удовольствием... Спасибо... Но надо же груз отвезти. Ребята беспокоиться будут.
   - А сколько вас?
   - Четверо.
   Друзья его наверняка уже устроились в гостиницу, и, по всем соображениям, с ними ему было бы неплохо.
   - И учти, жить ты будешь у меня. - Тон мой отвергал всякие возражения.
   - Ну что ты, что ты?! - испуганно замахал он руками.
   - Никаких разговоров! Этого еще не хватало! Огромная квартира пустует, а ты по гостиницам будешь шляться?!
   Он просиял, как двоечник, которого вместо школы вдруг повели на цирковое представление... Но вот что с ним делать вечером? Странновато будет, если я потащу его с собой, странновато и никак не объяснимо...
   Пока я переодевался, он, ошарашенный и небесно-голубой "Волгой", и разговором с милиционером, и медалью, и размерами квартиры, и стенами ее, обитыми темными дубовыми панелями, и книжными шкафами с бесчисленным количеством книг, делился жизненными планами:
   - Больше откладывать нельзя. В конце концов, уже сорок скоро. Неудобно даже... У всех дети...
   - А она тебе нравится?
   Похоже, что Алик задумался об этом впервые.
   - Хорошая девушка. Двадцать пять лет, с высшим образованием. Во Дворце у нас работает. А твоя где?
   - Отдыхать уехали.
   - Без тебя?
   - Они здесь, недалеко. На даче.
   - Старшему уже сколько? Девять?
   - Восемь.
   - А младшему?
   - Шесть.
   - Скоро в школу пойдет. Ты молодец. Профессор уже, наверное?
   - Доктор наук.
   - Мне говорили... У нас все об этом знают... Ребята тоже хорошо устроились, но ты... - Алик не нашел слов, чтобы выразить одобрение. - А премию давно получил?!
   - Года два. Тема закрытая была, поэтому в газетах не писали.
   - У тебя голова всегда отлично работала. - Не поняв, что означает "закрытая тема", Алик огорченно вздохнул, но переспросить постеснялся.
   - Ты чего?
   - Нет, ничего... Я говорю, неудобно как-то... Может, мне не ходить с тобой?.. Погуляю где-нибудь, пока ты освободишься.
   - Опять начинаешь? - Если бы встреча с Ниной была попозже, то я успел бы пообедать с ним и на сегодня распрощаться, но бросить его так, сразу, буквально через несколько минут после того как вошли в дом, было невозможно. Она мой лучший друг, и все прекрасно поймет. Это Москва, дорогой мой. Здесь люди проще, прямее, без наших восточных сложностей и хитростей...
   - Не боишься, что жена узнает?
   - О чем?
   - Ну... про вашу... дружбу?
   - А что в этом плохого? Когда-то я был влюблен в нее... Очень давно... еще до женитьбы... И она меня очень любила... Потом вышла замуж за другого, а я женился... И теперь мы друзья... Ты не смущайся. Посидим вместе, поужинаем, побеседуем. Она нам не помешает. Должен же ты посмотреть, как москвичи живут...
   Надо было еще успеть заехать в аптеку за лекарствами для Азиза и посидеть у старика хотя бы минут десять. До встречи с Ниной оставалось меньше часа, но машин на улицах было меньше обычного, и при удобном стечении обстоятельств, пожалуй, можно было все успеть.
   - Слева - это СЭВ. Совет Экономической Взаимопомощи, а еще левее - новое здание Совета Министров РСФСР.
   Алик добросовестно вертел головой, стараясь увидеть все, что мелькало за окнами машины.
   - Я сейчас заскочу в одно место. Очень важный разговор. Минут на десять. Подождешь в машине?
   - Конечно.
   - А как ребята живут? Что ты ничего не рассказываешь?
   - Октай вернулся.
   - Вернулся все же? С Нелей?
   - Да.
   - И где живут?
   - У отца.
   - Все по-прежнему?
   - Да, только ругаются часто.
   - Понятно... Я поставлю машину здесь...
   Аптека осталась за углом; от нее дворами можно пройти к дому Азиза. Удобней было, конечно, остановиться прямо у входа в аптеку, но не хотелось, чтобы Алик узнал об Азизе, его болезни и появившемся после шестидесяти лет жизни в столице желании быть похороненным на родине. Хоть они и не были знакомы, история жизни Азиза могла огорчить Алика, а главное, навеет на грустные мысли, прямо противоположные всему тому, что я собирался внушить ему о себе и своей жизни в Москве...
   В очереди стояли всего три человека, лекарства были готовы, так что уже через несколько минут Азиз, морщась и кряхтя, проглотил первую ложку мутно-серой микстуры.
   На низеньком столике перед кроватью лежала закупоренная банка с вареньем и два лимона: видимо, кто-то уже навестил старика сегодня.
   - С работы были, - тихо, одними губами, произнес Азиз и попытался улыбнуться. Мышцы лица не очень слушались его, пергаментно-желтая кожа несколько раз слабо дернулась, приоткрыв на мгновение длинный, черный от старости клык.
   Под лимонами лежала выписка из приказа по шашлычной "Кавказ" - за безупречную многолетнюю работу гардеробщик шашлычной Исламов Азиз Агаевич награждался премией в размере месячного оклада.
   - Как вы себя чувствуете?
   Азиз сделал еще одну попытку улыбнуться.
   - Во сколько будет врач?
   - В четыре.
   - А что он вчера сказал?
   - Все то же самое.
   - Но выглядите вы значительно лучше... - Еще недавно круглое, налитое лицо старика спало, обмякло, как спущенный мяч; под вялыми складками кожи проступали неровности черепа, сильно углубились глазные впадины. - Вы ели?
   Послышался странный шум, в комнату заглянула соседка, взбивающая в тарелке что-то кремово-желтое.
   - Не ел он ничего.
   - Что же не накормили его?
   - Три раза заходила, просила, уговаривала, не слушает. Как ребенок... Вон все лежит на столе. Может, у вас получится?..
   Азиз готовился к каждому глотку, как к поднятию тяжести: тело напрягалось, на запавших висках проступали еле заметные мелкие капельки пота.
   Через тридцать пять минут надо было быть у "Фрунзенского" метро; Нина никогда не опаздывала, и хотя бы сегодня следовало приехать вовремя. Но нельзя же было оставить его голодным...
   С площади Восстания до начала Комсомольского проспекта удалось доехать за четыре минуты.
   Еще через три минуты были на месте, с опозданием больше чем на полчаса..
   Нина улыбалась, эффектный полосатый костюм в обтяжку выделял ее даже в нарядной вечерней толпе, снующей у входа в метро.
   - Ну слава богу. Я уже думала, что-то случилось... Кто это с тобой? - Она увидела в машине Алика.
   Объяснить так сразу, кто такой Алик, было не просто, еще сложней было сказать о том, что он проведет с нами весь вечер. Поэтому я начал с другого:
   - Извини, ради бога. Пришлось заехать в одно место - буквально вопрос жизни или смерти... И не успел купить цветы.
   - И опоздал на полчаса.
   - На полчаса?!
   Я знал, что опоздал на тридцать шесть минут, но огорчился так натурально, что Нина принялась меня успокаивать.
   - А кто это в машине? - переспросила она.
   - Ужас! - замотал я в отчаянии головой. - Просто не знаю, что делать!
   Стало ясно, что произошло нечто чрезвычайное.
   - Что случилось?
   - Кошмар! Безвыходная ситуация... Он только прилетел...
   - Откуда?
   - Мы учились в одном классе.
   - И что случилось?
   - Большие неприятности.
   - У тебя?
   - У него.
   Нина чуть успокоилась.
   - Он славный малый, - воспользовавшись моментом, я повел ее к машине,тихий как мышь...
   Нина остановилась.
   - Он что, будет с нами весь вечер?
   - Не мог же я его бросить одного в таком положении! Он будет молчать. Я обещаю. Слово пикнет - прогоним.
   Нина наконец все поняла.
   - Да пусть говорит. Но как хотелось сегодня побыть вдвоем.
   - А мне? - Для большей выразительности я остановился.
   - Ты меня любишь? - быстро спросила Нина.
   - Очень.
   - Так же, как прежде? - Она внимательно следила за выражением моего лица.
   - Еще сильней!
   - И ничего не изменилось?
   - Ничего.
   - Ни капельки?
   - Ни капельки.
   Она осталась довольна моими ответами, и необходимость провести вечер в обществе малознакомого Алика, выскочившего из машины и провинциально почтительно пожавшего протянутую ему руку, уже не казалась ей столь тягостной.
   - Алекпер, - торжественно представился Алик; по сравнению с высокой, плотной Ниной он был трогательно мал.
   - Ты о семье моей старайся не говорить, - шепнул я ему, закрыв за Ниной переднюю дверцу. Он вполне мог со свойственной ему наивностью спросить, как учится мой старший сын или живы ли родители жены, предложить тост за семью и огорошить Нину, справедливо убежденную в том, что я холостяк.
   В ресторан Дома кино, обычно самый легкодоступный из всех, расположенных в центре, нас долго не пускали из-за юбилея Батановского...
   Через весь зал действительно тянулся громадный П-образный стол, в этом мы убедились позже, когда удалось-таки преодолеть заслон из двух швейцаров и гардеробщицы. Батановский имел полное право занять весь ресторан: он был знаменитым киноартистом, и не будь с нами Алика, мы с Ниной, смирившись с неудачей, пошли бы пытать счастья где-нибудь еще. Но присутствие Алика, не сомневающегося в том, что мне в Москве все доступно, заставило меня действовать!..
   Оставив их внизу, я поднялся на третий этаж и нашел главного администратора. Замотанный приготовлениями к предстоящему банкету, он долго меня не понимал.
   - От какого Азиза? - Не глядя на меня, он заполнял какие-то счета.
   - Кеманчиста.
   - Что? - Оторвавшись на мгновение от бумаг, он с недоумением посмотрел на меня поверх очков.
   - Кеманча. Инструмент такой... Вы в "Арагви" работали?
   - Давно...
   Администратору на вид было лет пятьдесят, и непонятно, как он мог работать с Азизом в "Арагви" в послевоенные годы...
   Сколько же лет ему было тогда? Видимо, совсем мальчишкой начал он свою ресторанную деятельность. Или же Азиз, любящий похвалиться успехами своих бывших сослуживцев - один из них даже стал генералом, - что-то напутал...
   - Вас Володей зовут?
   - Да.
   - В "Арагви" работали?
   - Работал. Азиз... Музыкант, что ли?
   - Да..
   - А он жив еще?
   - Болеет очень.
   Моложавый Володя сочувственно вздохнул, продолжая коситься на счета.
   - Так что тебе надо?
   - Племянник его приехал из Баку. Азиз очень просил столик устроить.
   - Сколько вас?
   - Трое.
   - Банкет у меня, - расстроенно сказал Володя, -- сто пятьдесят человек... Юбилей Батановского.
   - Я знаю.
   - Приказано никого не пускать, даже кинематографистов. - Володя поморщился как от боли, вспомнив о приказе, и все же чувство коллегиальности взяло верх. - Ладно... Поднимайтесь... Я сейчас позвоню вниз... Азизу привет...
   Нам поставили столик у окна, и мы были единственными посетителями, не имеющими отношения к юбилею Батановского, на который собрался весь цвет советского кино.
   Алик был вне себя от счастья, он знал всех поименно, перечислял роли и даже был посвящен в довольно интимные подробности жизни многих присутствующих.
   - Зотова! Зотова! - Он возбужденно направлял наше внимание в нужном направлении. - В "Горячем цехе" снималась, Мухина первая жена, в прошлом году развелись...
   Нину его поведение поначалу веселило, потом ей захотелось поговорить о нас, и пришлось дать ему понять, что пора умерить свои восторги.
   -Я хочу выпить за тебя, мой дорогой, - сказала Нина с ласковой, чуть грустноватой нежностью. - Рыцарь ты мой! Какое все же счастье, что ты есть! Суметь, несмотря ни на что, сохранить, сберечь свое чувство - это такая редкость в наше время. Я так благодарна тебе? Четырнадцать лет! Поверить трудно, что такое возможно! За тебя, чудо мое!
   Ее нисколько не смущало присутствие Алика, который, правда, слушал ее краем уха; внимание его было отвлечено банкетом, набиравшим силу, как морской прибой после полуночи. И все же сама способность Нины говорить так свободно в присутствии малознакомого человека не могла не смутить его. А когда она сказала, что моя преданность ей приводит в восхищение всех, включая ее супруга Олега, он, порывшись для вида в карманах, встал и, извинившись, отправился в буфет якобы за спичками...
   Нина была в ударе, на нее в очередной раз напало желание (в этот день в общем-то оправданное) высказать все, что накопилось в ее благодарном сердце за многие годы нашего знакомства...
   -Ты даже не представляешь, какая ты прелесть! И что ты значишь для меня! Каждый раз, когда мне трудно, когда становится невыносимо, я думаю: а у меня есть его любовь! И я вновь обретаю опору в жизни. Честное слово! И еще думаю: какое счастье, что судьба нас свела! Ни у кого такого нет! Ни у кого!
   -Правда?
   -Правда.
   Когда вернулся Алик, я произнес тост за него, за нашу дружбу, а он присовокупил к сказанному несколько слов, адресованных Нине, но, как водится, обращенных ко мне.
   - Вы, я вижу, тоже очень дружите, - движением поднятого бокала он соединил нас,-и я вижу, что это чистая дружба, поэтому я хочу выпить и за Нину, как твоего друга, и чтобы она знала, что может на нас, твоих друзей, всегда рассчитывать и в хорошую, и в самую трудную минуту своей жизни.
   Нину очень тронули слова Алика, она предложила мне привести его к нам послезавтра на ужин.
   Это предложение, несомненно, было лишним, учитывая публику, которая должна была в этот день у них собраться, но отклонить eгo при Алике было не очень удобно, он мог решить, что я стесняюсь своих друзей. Хотя робкую попытку я все же сделал:
   - А это удобно?
   - Конечно,-удивилась Нина. - Попоешь немного. Гитару только не забудь.
   - А кто будет?
   - Я же тебе говорила.
   - Вот почему я и считаю, что не очень удобно, если мы придем...
   - Ерунда. Они очень неплохие ребята, я их всех хорошо знаю, будет весело...- Она повернулась к Алику:- Муж получил новую кафедру и решил собрать сотрудников по этому поводу. Отличные ребята...
   - Я ничего против не имею, но поскольку мы с Аликом никого не знаем... сделал я еще одну попытку.
   - Все равно ты обречен на знакомство с ними, - перебила меня Нина с улыбкой, - и чем раньше это произойдет, тем лучше...
   Алик был так благодарен за приглашение, что я не стал больше возражать...
   Вечер закончился тем, что Алик, подойдя к Батановскому, провозгласил тост от имени многотысячной армии почитателей его таланта в Азербайджане; они поцеловались и продолжали целоваться до самого закрытия ресторана.
   Алику было постелено в кабинете, но, получив возможность побыть со мной вдвоем (Нину завезли по дороге домой), он никак не хотел ложиться спать - еще очень долго продолжалось хождение по комнатам и обмен впечатлениями о прекрасно проведенном вечере.
   - Я сперва глазам не поверил. - Огромные трусы болтались на худых ногах Алика, как два черных пиратских флага в безветренную погоду. - Неужели сам Батановский! Даже потом не верил, когда ты подтвердил. Пока не поцеловались! Вот мужчина! Душа нараспашку!
   Он был счастлив, и я радовался за него, зная, что он запомнит этот вечер на всю жизнь. Хорошо, что я все же решился потащить его с нами. Нина в конце концов все поняла, зато он получил столько впечатлений.
   - Не думал, что артисты такие свойские ребята! - продолжал восторгаться Алик.
   - В этом-то и главная разница! Мне почему нравится здесь жить? - Я попытался довести его наблюдения до уровня обобщения. - У нас, если человек чего-нибудь добьется в жизни, то сразу начинает важничать. А здесь, кто бы он ни был, академик, министр, народный артист, если ты с ним дружишь, то на равных. Никогда не укажет тебе на твое место. Другая атмосфера... Ты сам убедился сегодня... Все просто... И люди интересные... Я очень доволен своей жизнью...
   -Еще бы! - Алик невольно окинул взглядом кабинет, заставленный шкафами с книгами.
   -Так и передай ребятам.
   -Они знают. Весь город знает.
   -И пусть не обижаются. Я обязательно приеду. Вы даже не представляете, как я соскучился по всем вам... Но пока не получается. Загружен страшно...
   -Хорошая женщина, - как бы в ответ на собственные мысли вдруг сказал Алик.
   -Kто? Нина?
   -Да. Красивая очень!
   Сам бы я о ней не заговорил, но раз уж она ему так понравилась, то я не удержался:
   - Я не хотел говорить... Но ты близкий мне человек. Не буду от тебя скрывать... Мы любим друг друга. Уже много лет...
   - Я понял сразу. - Алик чуть засмущался.