Страница:
Эту цепочку не порвала и не запутала даже войнушка, в которую впали Москва с Казанью. Очередной «стошестидесятый», названный «Юрий Дейнеко» (в честь командира экипажа «Михаила Громова»), Энгельс ждал в сентябре. И ждал так страстно, что даже перекинул в Казань все системы вооружения и подвески — дабы они были установлены и испытаны по полной программе до официальной передачи авиакомплекса заказчику. Это грубейшее нарушение всех правил, но никак не конец света — если на то пошло, не ядерные же ракеты переданы заводу-изготовителю.
И совсем никаких придирок у самого предвзятого наблюдателя не должно возникнуть в связи с прибытием в Казань прописанного в Энгельсе «Ивана Ярыгина». Согласно рекламационному акту, в ходе эксплуатации обнаружился ряд серьезных дефектов. А в этом случае инструкция, утвержденная главкомом ВВС, предусматривала немедленное возвращение аппарата производителю — ив том виде, какой аппарат имел в момент проявления неполадок. Только поэтому «Ярыгин» был развернут в сторону Казани чуть ли не в разгар учебного полета, который выполнял, имея на подвеске две ядерные ракеты мощностью 15 кило-тонн каждая.
Инструкция ВВС была подписана и направлена в рассылку, что характерно, не несколько лет назад, после той же гибели «Михаила Громова», а за два дня до приступа болезни, скрутившей реинкарнацию прославленного борца. Что следовало считать чистейшим совпадением. Как и одновременную с этим событием отставку наиболее опытных летчиков 22-й гвардейской тяжелой бомбардировочной авиационной дивизии полковника Валерия Зайцева и майора Павла Синичко. Не меньшим совпадением было и то, что оба летчика, входившие в «дежурную» эскадрилью наиболее опытных пилотов полка (их годовой налет превышал 250 часов — при среднем для дивизии показателе в 70), способных выполнить любое задание в любое время суток, выбрали местом гражданской жизни Казань и устроились консультантами фирмы «А-инновация», с начала текущего года арендующей офис в административном корпусе КАПО.
Впрочем, некоторые вещи трудно считать даже совпадениями, настолько они были далеки от основной фабулы. Какое, например, отношение к событиям имело негласное решение акционеров Нижнекамского НПЗ резко нарастить выпуск авиационного керосина? Да никакого. Как и тот факт, что ровно в 12.20, 4 августа по 22-й авиадивизии в Энгельсе была сыграна общая учебная тревога, и через десяток минут в небо поднялись сразу восемь Ту-160, десять Ту-95 и столько же Ту-22МЗ, бойко рассованные по зонам ответственности согласно давно нарисованным схемам. В этой суете взлет двух огромных машин с аэродрома Казанского авиазавода оказался не замеченным ни американскими, ни европейскими спутниками и прочими средствами наблюдения.
3
Наиль Зайнуллин двадцать лет работал летчиком-испытателем авиаотряда КАПО, из них последние пять лет — командиром отряда. Его знали и уважали все сколь-нибудь опытные офицеры дальней авиации. И он знал практически всех — от главкома до юного капитана, однажды приехавшего в Казань забирать очередной «двадцать второй» или «стошестидесятый» (правда, юным капитанам ядерные ракетоносцы по чину не полагались).
Репутацию Зайнуллина не испортила даже неприятная история трехлетней давности. Тогда из ангара, находившегося на ответственности командира летунов, цеховые умельцы увели вспомогательную силовую установку. Охотников за цветметом удалось найти довольно быстро, и первым бригадиру набил морду Владимир Рагулин, начальник первого отдела КАПО — тот самый, что три дня подряд выматывал вместе с кишками всю душу Зайнуллина, пытаясь развести того на признание, что кража была липовой и что летуны сами поперли движок, а дыру в задней стене вырезали исключительно для конспирации. С тех пор Зайнуллин Рагулина тихо ненавидел и демонстративно с ним не здоровался. Однако именно к особисту командир летного отряда пришел три месяца назад с практически готовым планом. И именно Рагулин после короткого размышления решил поделиться бреднями слетевшего с катушек испытателя не с непосредственным начальством на Черном озере, а с Гильфановым, числившимся совсем по другому отделу.
Гильфанов план оценил, доложился Магдиеву, тот поинтересовался: «А на Марс заодно не слетаем?» Но после беседы с премьером Якубовым дал добро, и кое в чем даже лично подсуетился — чисто из спортивного интереса, ибо раньше небо упадет в Дунай, чем дело дойдет до реализации зайнуллинского плана.
Небо упало на Казань — ракетами класса «воздух-земля» и 900-килограммовыми управляемыми авиабомбами GBU-31. И дело дошло.
Никто не мог помешать Магдиеву приехать на завод. Чего уж плакать, снявши голову. Да и процедурная необходимость существовала — правда, пованивало от нее Кафкой и плохой сатирой, да что ж делать, если Кафка былью стал, как и обещал советский вариант марша Luftwaffe.
Магдиевский кортеж въехал на завод со стороны аэропорта и подобрался к административному корпусу с совсем непарадной изнанки: у черного входа валялись кучи сбитой штукатурки и рваного рубероида, недовывезенные после давнего ремонта. Президент не обратил на помехи внимания и тяжелым смерчем проскочил увешанные стендами коридоры — телохранители едва успевали рассовывать случайных инженеров и менеджеров по кабинетам. Пожилая секретарша в директорской приемной лишь благодаря многолетней выучке ухитрилась среагировать на высший вихрь, встав навытяжку. Магдиев проскочил мимо нее, с трудом вписавшись в двойную дверь красного дерева.
И гендиректор КАПО Александр Лабышев, и все семеро пилотов молча смотрели телевизор, местный канал. Впрочем, и пара федеральных показывала ту же картинку (другие московские каналы то забивали эфир какой-то дикой развлекухой, а то, видимо, перепугавшись до синего поноса, ставили грустные черно-белые фильмы с оптимистичным финалом).
При явлении президента все молча встали. Магдиев поздоровался с каждым за руку, жестом попросил сесть и сам пристроился на стуле, воткнутом под стык директорского стола и отходящего от него стола для заседаний. Немного послушал.
Журналистка говорила:
— Власти Татарии (все-таки федеральный канал был — местные журналисты, вне зависимости от политических пристрастий, лингвистически были лояльны и неконституционное наименование Татарстана не употребляли почти никогда — тем более в последние недели), видимо, осознавали серьезность ультиматума, предъявленного президентом Соединенных Штатов Майклом Бьюкененом. Два дня назад в Казани началась выборочная эвакуация жителей домов, расположенных рядом с органами государственной власти и военными заводами. Как известно, Госдепартамент США в своем обращении к руководству России объявил, что именно эти объекты могут стать мишенью для точечных ударов, призванных образумить мятежный регион. Первая попытка эвакуации оказалась не слишком успешной — большая часть казанцев отказалась уезжать в бывшие загородные пионерлагеря, еще в советские времена назначенные планами гражданской обороны убежищем на случай войны. Жильцы заявили, что не бросят свои дома на произвол судьбы. Многие поддались панике и уехали. Но от этого жертв не стало меньше: уже известно, что по меньшей мере две ракеты упали в спальных районах города, которые от объявленных объектов точечной бомбежки отделяют несколько километров. Официальный Пентагон обвинил в случившемся руководство Татарии, которое попыталось противопоставить ночной операции средства пассивной обороны, в первую очередь магнитные обманки, сбивающие с толку устройства наведения ракет и управляемых бомб…
— Вот так, — сказал Магдиев. — Мы виноваты. Ладно. Как вы? — Он по очереди заглянул в лица пилотов.
Все выдержали взгляд не шевельнувшись. Зайнуллин сказал:
— Готовы, товарищ президент.
Магдиев кивнул, не обращая больше внимания на репортаж (журналистка говорила про перебои со светом, газом, водой и связью в центральных районах Казани), полез в карман пиджака, достал сложенный лист, полез в карман снова, в другой карман, ничего не нашел, махнул рукой, развернул лист, отодвинул его подальше от глаз и принялся читать:
— Указ президента Республики Татарстан номер УП-383, от четвертого августа этого года. В связи с началом масштабной агрессии против Республики Татарстан, повлекшей за собой массовую гибель граждан республики, и во избежание дальнейших жертв среди мирного населения постановляю. Первое. Объявить на территории республики военное положение. Второе. На время действия военного положения в соответствии с законом Республики Татарстан «О режиме особого и военного положения» вся полнота власти на территории республики сосредоточивается в руках президента и уполномоченных им лиц и институтов. Третье. Создать силы самообороны республики на базе кадровых, организационных, технических и инфраструктурных ресурсов, мобилизованных на территории Республики Татарстан и за ее пределами. На период военного положения все ресурсы, находящиеся на территории Республики Татарстан, вне зависимости от их принадлежности, объявляются достоянием Республики Татарстан и используются в ее интересах. Выразителем интересов выступает президент республики и уполномоченные им лица и институты. Компенсация возможных издержек владельцам ресурсов будет произведена после отмены военного положения. Отказ подчиняться настоящему указу расценивается как акт агрессии против республики и карается в соответствии с законом РТ «О режиме» и так далее. Указ вступает в силу с момента подписания…
На секунду оторвавшись от бумаги, Магдиев объяснил:
— Уже вступил, значит… — И тут же продолжил: — Теперь, значит, указ номер 384. Секретный.
Утечку мы, Alia birsa[20], обеспечим какую надо. Преамбула такая же, только еще ссылка «в соответствии с указом 383» идет. С предыдущим, значит. А дальше так… Пункт первый. Привлечь военную технику, находящуюся на территории Татарстана и мобилизованную в силы самообороны, к акции возмездия агрессорам, направленной на предупреждение следующих бесчеловечных актов. Второе. Провести первую акцию возмездия в соответствии с разработками оперативного штаба сегодня, четвертого августа. Третье. Гарантировать всем участникам акции и их семьям пожизненную защиту от возможного судебного и несудебного преследования, с чьей бы стороны они ни исходили. Вот, в принципе, все.
Магдиев встал и хотел подойти к пилотам, но, видимо, понял, что получится как в кино.
Летчики тоже медленно поднялись с мест, выжидающе глядя на Танчика.
Тот помолчал, затем решительно спросил:
— На Савватеевку кто идет?
— Мы, — сказал Наиль.
Сережа и Дима встали чуть плотнее к нему, показывая, какой он из себя — экипаж, идущий на Савватеевку.
— Мужики. Вы сами вызвались, но приказ всё равно от меня идет. Это надо сделать. Мне самому, tege, погано, потому что как бы наши там…
— Наших там нет, — сказал Зайнуллин.
— Maitam[21], обслуга, на радарах, — принялся уточнять чуть растерявшийся Магдиев.
Наиль так же скучно повторил:
— Наших там нет.
— А, — сказал Магдиев. — Ну да. Ладно, что я, в самом деле… Александр Петрович, чего говорить-то положено?
— Ничего, — Латышев, похоже, нервничал больше всех. — Ребята, просто сделайте как надо. Чтобы никто и никогда, ни одна сука…
— Ладно, Петрович, — оборвал полковник Зайцев. — Все понятно. Танбулат Магдиевич (местные пилоты чуть скривились, но поправлять не стали, а Магдиев не шелохнулся), я сам полслова скажу. Я вас три месяца назад презирал, два месяца назад ненавидел, а теперь сам сюда приехал. Потому что я — русский офицер. А никто, кроме вас, мне не дает делать то, что должен русский офицер. Мы все сделаем как надо. И для татар, и для русских, и для девочки этой Юли. И для тех, кто ее убил. Езжайте, Танбулат Магдиевич, мы дальше сами. Пошли, мужики.
4
Скоропостижный крах карьеры полковника, по счастью, не сказался на обещании начальства: вместе с восьмым авиакрылом из Ирака прибыла бригада поваров и полевой модульный ресторан. Маклоски, которого несколько напрягали иронические возгласы русских по поводу гастрономической несостоятельности гостей, мечтал привести этих симпатичных, хотя грубоватых, грязноватых и совершенно не знающих английского солдатиков в нормальное заведение, где можно бросить в кишку нормальную еду, не окунаясь в жар и вонь подгоревшей пшенки. Не получилось: практически весь личный состав русской воинской части был по договору между Москвой и Вашингтоном срочно передислоцирован в другую крохотную национальную республику, название которой Маклоски пытался запомнить трижды, но не преуспел.
Так что Савватеевка оказалась полностью американской частью. Исключение — заместитель командира части майор Беглов, выполнявший при американцах роль Вергилия, а также восемь военных диспетчеров и специалистов радиолокационной службы. Они номинально несли боевое дежурство, в котором явно никакого смысла не видели. И в самом деле, зачем пасти свои самолеты и выслеживать самолеты потенциального противника, если свои самолеты в Савватеевке больше не садятся и вообще обходят этот квадрат стороной (все по тому же соглашению Москвы и Вашингтона), а потенциальный противник, занявший базу целиком, сидит чуть ли не за левым плечом, в дальнем углу расширенного (пришлось сломать пару стен) диспетчерского зала за аппаратурой и что-то гундосит в микрофоны, время от времени добродушно улыбаясь аборигенам?
Русские специалисты держались подчеркнуто строго и официально, с американцами старались не общаться, воспринимая их соседство на рабочем месте как визит неприятного инспектора, которого замечать не положено. Соответственно, и в полевой ресторан они не ходили — и даже не пользовались установленными в диспетчерском зале кофеваркой и бутылью с водой, предпочитая таскать на службу цветастые китайские термосы времен Мао Цзэдуна.
Ребята отнеслись к этому спокойно, а Маклоски попытался расположить местных к себе, объясняя коллегам, что, как ни крути, мы здесь все-таки гости. Чем вызвал взрыв хохота у Нормана и Клинтона, с которыми успел погостить в Сербии, Афганистане и Ираке. Но Маклоски был тверд в своих убеждениях. Сегодня поддерживать разговор было невозможно. Русские, правда, практически не работали. Они слушали радиоприемник, принесенный с утра одним из диспетчеров и включенный на полную громкость. Пит русского не понимал, но даже если бы не удавалось разобрать в возбужденной словесной каше слова «Казань», «Магдиев», «бомба» и «Бьюкенен», нетрудно догадаться, о чем идет речь. Всегда прохладная атмосфера в итоге сгустилась до антарктической. Русские, не шевелясь, сидели у радаров на своих неудобных стульях (сменить их на американские кресла, с запасом доставленные из Басры, они отказались — надо понимать, из той же туземной гордости). Норман, которого сменил Пит, вполголоса сообщил, что так русские сидят с того момента, как по радио прошла первая информация о бомбежке Казани — и русские, не будь дураки, соотнесли ее с суетой на базе и массовым взлетом эскадрильи бомбардировщиков. Норман пожаловался, что за смену поседел и заработал пожизненную диарею.
Пит и рад бы ему посочувствовать (каково участвовать в войсковой операции против русских — пусть татар, но все равно русских, — сидя в одном помещении с русскими солдатами!), но приберег сочувствие для себя. Во-первых, Питу предстояли четыре не менее веселых часа. Во-вторых, отсидевшие утреннюю вахту русские, дождавшись смены, не разошлись по казармам в обычном резвом темпе, а остались тут же — лишь пересели с колченогих стульев на обшарпанные столы и тумбочки. В-третьих, начало смены Пита ознаменовалось-таки массовым шевелением туземцев.
Они отреагировали на бравурную песнь, вслед за которой в распахнутую дверь проник Малколм Хьюз (позывной Кабель), безумный видеолюбитель, добрейшая душа, любимец женщин и пилот от бога, летавший на «Дикой ласке» — истребителе прорыва F-16CJ Wild Weasel. Кабель, похоже, едва приняв душ, схватил камеру и бросился обходить базу с тут же увековечиваемым веселым рассказом о том, как татары раскидали по всему городу какие-то слабосильные обманки, совершенно не попытавшись прибегнуть к активной обороне. Вместо боевого вылета получилась веселая прогулка.
Кислые мины слушателей ему, похоже, ничего не сообщили. И он, весело водя объективом, оживленно болботал про то, как звено, которое он сопровождал, вышло на цель, отгрузилось — но тупой Майки решил положить кассету поточнее, сбавил высоту — и сначала чуть не воткнулся в здоровенную, под облака, кирпичную трубу, с испуга открыл бомболюк — и едва не получил в брюхо собственными осколками и взрывной волной. И тут какая-то шушера под городом, не иначе самодельный пост ПВО, выдала себя радиовспышкой, свидетельствующей о захвате воздушной цели, — и тут же получила от него, Кабеля, пару ракет Maverick. А подоспевшие бомберы вдолбили так и не успевшего выстрелить балбеса в нефтеносные слои татарской земли.
При этом Кабель не только смеялся взахлеб, но еще и показывал ладонью, а иногда и камерой, фигуры высшего пилотажа и взрывы.
Возможно, он веселился бы еще больше, узнав, что обнаружил и разбомбил недостроенную первую очередь капитального комплекса ПВО под Казанью, который должен был замкнуть приволжско-уральскую цепочку трансконтинентальной противовоздушной обороны. Комплекс в Пестречинском районе из-за безденежья был заморожен на последней стадии, которая затянулась из-за разборок Москвы и Казани. Масенькая воинская часть, обслуживавшая объект, сократилась до взвода, призванного обеспечивать сохранность оборудования, но, в основном, боровшегося за собственное выживание. В рамках этой борьбы важнейшие блоки управления и наведения комплексом были давно украдены и сданы в цветмет. Об этом не знал даже командир части капитан Новиков, дежуривший в ночь налета и решивший от греха подальше отключить активные контуры, чтобы не попасть под удар.
Переклинившая электроника сделала все наоборот. Капитан, убитый первой же ракетой, не успел даже испытать сожаления. Маленьким утешением для него могло бы послужить то обстоятельство, что одна из шальных ракет, выпущенных по «объектам военной инфраструктуры Казани», была сбита с курса микроволновкой или каким-то кустарным чудом, снесла оборудованный в придомном гараже на Федосеевской улице подпольный склад цветмета, а заодно испарила его хозяина, купившего 7 кг плат у сержанта Бутякова. Сержант, ушедший на дембель в родной Соликамск полгода назад, узнав о гибели родной части из теленовостей, напился и пообещал взорвать, на хер, Америку, но утром проспался и обо всем забыл.
Когда Кабель принялся губами выдавать могучие разрывы, русские диспетчеры, некоторое время пристально смотревшие на пилота, один за другим поднялись с мест. Лица у них были невероятно спокойными. Пит остро ощутил, что с такими же спокойными лицами русские будут убивать. Причем уже через десяток секунд. Причем не только идиота Кабеля, охотно развернувшего объектив в сторону туземцев и всех остальных, включая Маклоски. Пит обнял Хьюза за плечи и почти крикнул ему в лицо:
— Малколм!
Кабель, едва приступивший к основной части повествования — как эскадрилья чуть не перемешалась со второй волной бомбардировщиков Thunderbolt, — вздрогнул и прекратил запись, но тут же справился с замешательством, прицелился объективом в капитана и нетерпеливо сказал:
— Пит, секунду, сейчас самое интересное.
— Малколм, заткнись.
Кабель опустил камеру, распахнул красивые голубые глаза, потом прищурил их.
— Что за дела?
— Нас прибьют сейчас вместе с тобой, вот что за дела, — Пит, стараясь не повышать тона, чуть кивнул в сторону русских.
Те смотрели.
Молокосос Хьюз встретился с ними взглядом, смешался и неуверенно сказал:
— Они же не понимают ни хрена.
— Пойдем, Малколм, — Пит повлек пилота к двери.
Тот не сопротивлялся, а у порога, смущенно заржав, сказал:
— А вообще жаль, что не понимают. Им ведь тоже интересно, — сделал всем ручкой и был таков.
На этом инцидент, способный обернуться трупами и международным скандалом, был исчерпан. Пит, возвращаясь на место, с извиняющимся видом развел руками. Его коллеги уткнулись в мониторы. Русские, немного постояв над душой, разошлись, оставив в смене двоих офицеров — явно меньше допустимого минимума.
Но и этой пары было достаточно, чтобы удерживать в помещении изматывающий морозец. Это, видимо, почувствовала даже аппаратура, выпускавшаяся для работы в условиях арабской пустыни. Она начала заметно сбоить и выдавать странные помехи — словно в непосредственной близости от РЛС заработали в импульсном режиме какие-то передатчики. Это было полной ерундой — Пит входил в состав экспертной группы, принимавшей от русских базу и помимо прочего обследовавшей все окрестности. На двадцать миль вокруг — ни городов, ни деревень, ни башен с телефонными или телевизионными передатчиками, ни даже открытых электролиний (потому сотовая связь и FM-радио здесь работали в мерцающем режиме). Была чуть холмистая местность, заросшая травой, а за нею — сильно вырубленные в последние годы леса.
В принципе, отладить аппаратуру можно прямо сейчас. Достаточно снять показания русских приборов — неказистых, но, как убедился Пит, вполне чутких и точных, — и отладить комплекс с поправкой на хозяйские данные. Но, еще раз взглянув на русских, так и не выключивших радиоприемник, Маклоски отказался от идеи. Вызывать наладчиков тоже не очень хотелось. Тем более что наладчики на базе представлены всего одним, зато великолепным образцом по имени Мигель Рамирес, каковому образцу Маклоски полторы недели назад проиграл в Black Jack семьдесят долларов, а потому всячески его избегал. В конце концов, на работе помехи не сказывались — сегодня можно перетерпеть, а завтра они запросто могли улетучиться в облачное марийское небо. Такое уже бывало.
К моменту смены у Пита ото всех этих переживаний разболелась голова, так что Клинтона он встретил, как в детстве Рождество. Клинт, последнюю пару часов общавшийся с Норманом, был полон невнятных, но самых темных предчувствий, и конспективный рассказ Пита их только усугубил. Маклоски даже остро посочувствовал приятелю и решил было чем-нибудь его успокоить, но потом передумал, поскольку вспомнил, как бывает легко, когда сумрачное предчувствие оборачивается пшиком. Он раскланялся с товарищами, приветливо кивнул русским и вышел из корпуса.
Вечерело. Воздух был свежим, а небо облачным. Это ставило под сомнение завтрашний вылет эскадрильи на повторную бомбежку. Конечно, никто не утверждал, что она запланирована, — но в ее пользу говорил и опыт Пита, и неторопливая суета вокруг ангаров. Маклоски вздохнул и решительно направился к ресторану.
В ту же секунду капитан Клинтон Калвински заметил на экране радара очередной всплеск электромагнитных импульсов — на сей раз очень четкий и недвусмысленный. Словно в полусотне миль возник идущий в боевом режиме бомбардировщик. Клинт вскинулся, готовясь объявить тревогу, но побоялся выставить себя посмешищем, если вдруг бомбер окажется еще одной помехой. Пока он лихорадочно размышлял, не поднять ли в воздух самолет AWACS и пару истребителей, метка на экране дернулась и исчезла.
И совсем никаких придирок у самого предвзятого наблюдателя не должно возникнуть в связи с прибытием в Казань прописанного в Энгельсе «Ивана Ярыгина». Согласно рекламационному акту, в ходе эксплуатации обнаружился ряд серьезных дефектов. А в этом случае инструкция, утвержденная главкомом ВВС, предусматривала немедленное возвращение аппарата производителю — ив том виде, какой аппарат имел в момент проявления неполадок. Только поэтому «Ярыгин» был развернут в сторону Казани чуть ли не в разгар учебного полета, который выполнял, имея на подвеске две ядерные ракеты мощностью 15 кило-тонн каждая.
Инструкция ВВС была подписана и направлена в рассылку, что характерно, не несколько лет назад, после той же гибели «Михаила Громова», а за два дня до приступа болезни, скрутившей реинкарнацию прославленного борца. Что следовало считать чистейшим совпадением. Как и одновременную с этим событием отставку наиболее опытных летчиков 22-й гвардейской тяжелой бомбардировочной авиационной дивизии полковника Валерия Зайцева и майора Павла Синичко. Не меньшим совпадением было и то, что оба летчика, входившие в «дежурную» эскадрилью наиболее опытных пилотов полка (их годовой налет превышал 250 часов — при среднем для дивизии показателе в 70), способных выполнить любое задание в любое время суток, выбрали местом гражданской жизни Казань и устроились консультантами фирмы «А-инновация», с начала текущего года арендующей офис в административном корпусе КАПО.
Впрочем, некоторые вещи трудно считать даже совпадениями, настолько они были далеки от основной фабулы. Какое, например, отношение к событиям имело негласное решение акционеров Нижнекамского НПЗ резко нарастить выпуск авиационного керосина? Да никакого. Как и тот факт, что ровно в 12.20, 4 августа по 22-й авиадивизии в Энгельсе была сыграна общая учебная тревога, и через десяток минут в небо поднялись сразу восемь Ту-160, десять Ту-95 и столько же Ту-22МЗ, бойко рассованные по зонам ответственности согласно давно нарисованным схемам. В этой суете взлет двух огромных машин с аэродрома Казанского авиазавода оказался не замеченным ни американскими, ни европейскими спутниками и прочими средствами наблюдения.
3
Но, поверьте, есть пагубные знания, которые нельзя приобрести, не утратив самого ценного.
Дени Дидро
КАЗАНЬ. 11 АВГУСТА
«В бой идут одни старики», — подумал Наиль, оглядев ребят, собравшихся на последний инструктаж. Но не сказал. Говорить не хотелось. Хотелось убивать. Руками или по-другому. Это было неправильно — на боевой вылет следовало идти холодным и собранным. Впрочем, что Наиль знал о боевых вылетах? И не только он. По счастью, боевым опытом не мог похвастаться ни один пилот стратегического бомбардировщика в мире. Если не считать ребят с Enola Gay и Bockscar, доставивших «Малыша» и «Толстяка» к Хиросиме и Нагасаки. Кроме того, хвастаться по-любому нечем. Наиль не собирался. Да и трудно собираться что-либо сделать, зная, что вероятность возвращения не превышает пятнадцати процентов — такое число Наиль вывел с учетом боеготовности европейского контингента USAF и российских ПВО, формально считающихся союзниками США в затеянной американцами бойне. Потому он, как и остальные ребята, отвлекся на телевизор. Смотреть невозможно, но и выключить рука не поднималась.Наиль Зайнуллин двадцать лет работал летчиком-испытателем авиаотряда КАПО, из них последние пять лет — командиром отряда. Его знали и уважали все сколь-нибудь опытные офицеры дальней авиации. И он знал практически всех — от главкома до юного капитана, однажды приехавшего в Казань забирать очередной «двадцать второй» или «стошестидесятый» (правда, юным капитанам ядерные ракетоносцы по чину не полагались).
Репутацию Зайнуллина не испортила даже неприятная история трехлетней давности. Тогда из ангара, находившегося на ответственности командира летунов, цеховые умельцы увели вспомогательную силовую установку. Охотников за цветметом удалось найти довольно быстро, и первым бригадиру набил морду Владимир Рагулин, начальник первого отдела КАПО — тот самый, что три дня подряд выматывал вместе с кишками всю душу Зайнуллина, пытаясь развести того на признание, что кража была липовой и что летуны сами поперли движок, а дыру в задней стене вырезали исключительно для конспирации. С тех пор Зайнуллин Рагулина тихо ненавидел и демонстративно с ним не здоровался. Однако именно к особисту командир летного отряда пришел три месяца назад с практически готовым планом. И именно Рагулин после короткого размышления решил поделиться бреднями слетевшего с катушек испытателя не с непосредственным начальством на Черном озере, а с Гильфановым, числившимся совсем по другому отделу.
Гильфанов план оценил, доложился Магдиеву, тот поинтересовался: «А на Марс заодно не слетаем?» Но после беседы с премьером Якубовым дал добро, и кое в чем даже лично подсуетился — чисто из спортивного интереса, ибо раньше небо упадет в Дунай, чем дело дойдет до реализации зайнуллинского плана.
Небо упало на Казань — ракетами класса «воздух-земля» и 900-килограммовыми управляемыми авиабомбами GBU-31. И дело дошло.
Никто не мог помешать Магдиеву приехать на завод. Чего уж плакать, снявши голову. Да и процедурная необходимость существовала — правда, пованивало от нее Кафкой и плохой сатирой, да что ж делать, если Кафка былью стал, как и обещал советский вариант марша Luftwaffe.
Магдиевский кортеж въехал на завод со стороны аэропорта и подобрался к административному корпусу с совсем непарадной изнанки: у черного входа валялись кучи сбитой штукатурки и рваного рубероида, недовывезенные после давнего ремонта. Президент не обратил на помехи внимания и тяжелым смерчем проскочил увешанные стендами коридоры — телохранители едва успевали рассовывать случайных инженеров и менеджеров по кабинетам. Пожилая секретарша в директорской приемной лишь благодаря многолетней выучке ухитрилась среагировать на высший вихрь, встав навытяжку. Магдиев проскочил мимо нее, с трудом вписавшись в двойную дверь красного дерева.
И гендиректор КАПО Александр Лабышев, и все семеро пилотов молча смотрели телевизор, местный канал. Впрочем, и пара федеральных показывала ту же картинку (другие московские каналы то забивали эфир какой-то дикой развлекухой, а то, видимо, перепугавшись до синего поноса, ставили грустные черно-белые фильмы с оптимистичным финалом).
При явлении президента все молча встали. Магдиев поздоровался с каждым за руку, жестом попросил сесть и сам пристроился на стуле, воткнутом под стык директорского стола и отходящего от него стола для заседаний. Немного послушал.
Журналистка говорила:
— Власти Татарии (все-таки федеральный канал был — местные журналисты, вне зависимости от политических пристрастий, лингвистически были лояльны и неконституционное наименование Татарстана не употребляли почти никогда — тем более в последние недели), видимо, осознавали серьезность ультиматума, предъявленного президентом Соединенных Штатов Майклом Бьюкененом. Два дня назад в Казани началась выборочная эвакуация жителей домов, расположенных рядом с органами государственной власти и военными заводами. Как известно, Госдепартамент США в своем обращении к руководству России объявил, что именно эти объекты могут стать мишенью для точечных ударов, призванных образумить мятежный регион. Первая попытка эвакуации оказалась не слишком успешной — большая часть казанцев отказалась уезжать в бывшие загородные пионерлагеря, еще в советские времена назначенные планами гражданской обороны убежищем на случай войны. Жильцы заявили, что не бросят свои дома на произвол судьбы. Многие поддались панике и уехали. Но от этого жертв не стало меньше: уже известно, что по меньшей мере две ракеты упали в спальных районах города, которые от объявленных объектов точечной бомбежки отделяют несколько километров. Официальный Пентагон обвинил в случившемся руководство Татарии, которое попыталось противопоставить ночной операции средства пассивной обороны, в первую очередь магнитные обманки, сбивающие с толку устройства наведения ракет и управляемых бомб…
— Вот так, — сказал Магдиев. — Мы виноваты. Ладно. Как вы? — Он по очереди заглянул в лица пилотов.
Все выдержали взгляд не шевельнувшись. Зайнуллин сказал:
— Готовы, товарищ президент.
Магдиев кивнул, не обращая больше внимания на репортаж (журналистка говорила про перебои со светом, газом, водой и связью в центральных районах Казани), полез в карман пиджака, достал сложенный лист, полез в карман снова, в другой карман, ничего не нашел, махнул рукой, развернул лист, отодвинул его подальше от глаз и принялся читать:
— Указ президента Республики Татарстан номер УП-383, от четвертого августа этого года. В связи с началом масштабной агрессии против Республики Татарстан, повлекшей за собой массовую гибель граждан республики, и во избежание дальнейших жертв среди мирного населения постановляю. Первое. Объявить на территории республики военное положение. Второе. На время действия военного положения в соответствии с законом Республики Татарстан «О режиме особого и военного положения» вся полнота власти на территории республики сосредоточивается в руках президента и уполномоченных им лиц и институтов. Третье. Создать силы самообороны республики на базе кадровых, организационных, технических и инфраструктурных ресурсов, мобилизованных на территории Республики Татарстан и за ее пределами. На период военного положения все ресурсы, находящиеся на территории Республики Татарстан, вне зависимости от их принадлежности, объявляются достоянием Республики Татарстан и используются в ее интересах. Выразителем интересов выступает президент республики и уполномоченные им лица и институты. Компенсация возможных издержек владельцам ресурсов будет произведена после отмены военного положения. Отказ подчиняться настоящему указу расценивается как акт агрессии против республики и карается в соответствии с законом РТ «О режиме» и так далее. Указ вступает в силу с момента подписания…
На секунду оторвавшись от бумаги, Магдиев объяснил:
— Уже вступил, значит… — И тут же продолжил: — Теперь, значит, указ номер 384. Секретный.
Утечку мы, Alia birsa[20], обеспечим какую надо. Преамбула такая же, только еще ссылка «в соответствии с указом 383» идет. С предыдущим, значит. А дальше так… Пункт первый. Привлечь военную технику, находящуюся на территории Татарстана и мобилизованную в силы самообороны, к акции возмездия агрессорам, направленной на предупреждение следующих бесчеловечных актов. Второе. Провести первую акцию возмездия в соответствии с разработками оперативного штаба сегодня, четвертого августа. Третье. Гарантировать всем участникам акции и их семьям пожизненную защиту от возможного судебного и несудебного преследования, с чьей бы стороны они ни исходили. Вот, в принципе, все.
Магдиев встал и хотел подойти к пилотам, но, видимо, понял, что получится как в кино.
Летчики тоже медленно поднялись с мест, выжидающе глядя на Танчика.
Тот помолчал, затем решительно спросил:
— На Савватеевку кто идет?
— Мы, — сказал Наиль.
Сережа и Дима встали чуть плотнее к нему, показывая, какой он из себя — экипаж, идущий на Савватеевку.
— Мужики. Вы сами вызвались, но приказ всё равно от меня идет. Это надо сделать. Мне самому, tege, погано, потому что как бы наши там…
— Наших там нет, — сказал Зайнуллин.
— Maitam[21], обслуга, на радарах, — принялся уточнять чуть растерявшийся Магдиев.
Наиль так же скучно повторил:
— Наших там нет.
— А, — сказал Магдиев. — Ну да. Ладно, что я, в самом деле… Александр Петрович, чего говорить-то положено?
— Ничего, — Латышев, похоже, нервничал больше всех. — Ребята, просто сделайте как надо. Чтобы никто и никогда, ни одна сука…
— Ладно, Петрович, — оборвал полковник Зайцев. — Все понятно. Танбулат Магдиевич (местные пилоты чуть скривились, но поправлять не стали, а Магдиев не шелохнулся), я сам полслова скажу. Я вас три месяца назад презирал, два месяца назад ненавидел, а теперь сам сюда приехал. Потому что я — русский офицер. А никто, кроме вас, мне не дает делать то, что должен русский офицер. Мы все сделаем как надо. И для татар, и для русских, и для девочки этой Юли. И для тех, кто ее убил. Езжайте, Танбулат Магдиевич, мы дальше сами. Пошли, мужики.
4
Тот, кто умеет обороняться, зарывается в самые глубины Земли.
Тот, кто умеет нападать, обрушивается с самых высот Неба.
Так они могут сохранить себя и достичь полной победы.
Суньцзы
ОКРЕСТНОСТИ ЙОШКАР-ОЛЫ. 11 АВГУСТА
Пит Маклоски был старожилом Савватеевки — он прибыл сюда еще три недели назад и застал времена, когда миротворческая бригада обедала вместе с русскими солдатами в их столовой. Эти времена не продлились более полутора суток — познакомившись с местным рационом, и вертолетчики, и радиотехники поняли причину агрессивности и неистовства Российской Армии, но сочли, что грубые желудки летунов столь утонченной пищи не вынесут. Полковник Коули лично распорядился распатронить продуктовый НЗ и до своего отъезда успел убедить начальство в необходимости обеспечить экспедиционному корпусу автономное питание.Скоропостижный крах карьеры полковника, по счастью, не сказался на обещании начальства: вместе с восьмым авиакрылом из Ирака прибыла бригада поваров и полевой модульный ресторан. Маклоски, которого несколько напрягали иронические возгласы русских по поводу гастрономической несостоятельности гостей, мечтал привести этих симпатичных, хотя грубоватых, грязноватых и совершенно не знающих английского солдатиков в нормальное заведение, где можно бросить в кишку нормальную еду, не окунаясь в жар и вонь подгоревшей пшенки. Не получилось: практически весь личный состав русской воинской части был по договору между Москвой и Вашингтоном срочно передислоцирован в другую крохотную национальную республику, название которой Маклоски пытался запомнить трижды, но не преуспел.
Так что Савватеевка оказалась полностью американской частью. Исключение — заместитель командира части майор Беглов, выполнявший при американцах роль Вергилия, а также восемь военных диспетчеров и специалистов радиолокационной службы. Они номинально несли боевое дежурство, в котором явно никакого смысла не видели. И в самом деле, зачем пасти свои самолеты и выслеживать самолеты потенциального противника, если свои самолеты в Савватеевке больше не садятся и вообще обходят этот квадрат стороной (все по тому же соглашению Москвы и Вашингтона), а потенциальный противник, занявший базу целиком, сидит чуть ли не за левым плечом, в дальнем углу расширенного (пришлось сломать пару стен) диспетчерского зала за аппаратурой и что-то гундосит в микрофоны, время от времени добродушно улыбаясь аборигенам?
Русские специалисты держались подчеркнуто строго и официально, с американцами старались не общаться, воспринимая их соседство на рабочем месте как визит неприятного инспектора, которого замечать не положено. Соответственно, и в полевой ресторан они не ходили — и даже не пользовались установленными в диспетчерском зале кофеваркой и бутылью с водой, предпочитая таскать на службу цветастые китайские термосы времен Мао Цзэдуна.
Ребята отнеслись к этому спокойно, а Маклоски попытался расположить местных к себе, объясняя коллегам, что, как ни крути, мы здесь все-таки гости. Чем вызвал взрыв хохота у Нормана и Клинтона, с которыми успел погостить в Сербии, Афганистане и Ираке. Но Маклоски был тверд в своих убеждениях. Сегодня поддерживать разговор было невозможно. Русские, правда, практически не работали. Они слушали радиоприемник, принесенный с утра одним из диспетчеров и включенный на полную громкость. Пит русского не понимал, но даже если бы не удавалось разобрать в возбужденной словесной каше слова «Казань», «Магдиев», «бомба» и «Бьюкенен», нетрудно догадаться, о чем идет речь. Всегда прохладная атмосфера в итоге сгустилась до антарктической. Русские, не шевелясь, сидели у радаров на своих неудобных стульях (сменить их на американские кресла, с запасом доставленные из Басры, они отказались — надо понимать, из той же туземной гордости). Норман, которого сменил Пит, вполголоса сообщил, что так русские сидят с того момента, как по радио прошла первая информация о бомбежке Казани — и русские, не будь дураки, соотнесли ее с суетой на базе и массовым взлетом эскадрильи бомбардировщиков. Норман пожаловался, что за смену поседел и заработал пожизненную диарею.
Пит и рад бы ему посочувствовать (каково участвовать в войсковой операции против русских — пусть татар, но все равно русских, — сидя в одном помещении с русскими солдатами!), но приберег сочувствие для себя. Во-первых, Питу предстояли четыре не менее веселых часа. Во-вторых, отсидевшие утреннюю вахту русские, дождавшись смены, не разошлись по казармам в обычном резвом темпе, а остались тут же — лишь пересели с колченогих стульев на обшарпанные столы и тумбочки. В-третьих, начало смены Пита ознаменовалось-таки массовым шевелением туземцев.
Они отреагировали на бравурную песнь, вслед за которой в распахнутую дверь проник Малколм Хьюз (позывной Кабель), безумный видеолюбитель, добрейшая душа, любимец женщин и пилот от бога, летавший на «Дикой ласке» — истребителе прорыва F-16CJ Wild Weasel. Кабель, похоже, едва приняв душ, схватил камеру и бросился обходить базу с тут же увековечиваемым веселым рассказом о том, как татары раскидали по всему городу какие-то слабосильные обманки, совершенно не попытавшись прибегнуть к активной обороне. Вместо боевого вылета получилась веселая прогулка.
Кислые мины слушателей ему, похоже, ничего не сообщили. И он, весело водя объективом, оживленно болботал про то, как звено, которое он сопровождал, вышло на цель, отгрузилось — но тупой Майки решил положить кассету поточнее, сбавил высоту — и сначала чуть не воткнулся в здоровенную, под облака, кирпичную трубу, с испуга открыл бомболюк — и едва не получил в брюхо собственными осколками и взрывной волной. И тут какая-то шушера под городом, не иначе самодельный пост ПВО, выдала себя радиовспышкой, свидетельствующей о захвате воздушной цели, — и тут же получила от него, Кабеля, пару ракет Maverick. А подоспевшие бомберы вдолбили так и не успевшего выстрелить балбеса в нефтеносные слои татарской земли.
При этом Кабель не только смеялся взахлеб, но еще и показывал ладонью, а иногда и камерой, фигуры высшего пилотажа и взрывы.
Возможно, он веселился бы еще больше, узнав, что обнаружил и разбомбил недостроенную первую очередь капитального комплекса ПВО под Казанью, который должен был замкнуть приволжско-уральскую цепочку трансконтинентальной противовоздушной обороны. Комплекс в Пестречинском районе из-за безденежья был заморожен на последней стадии, которая затянулась из-за разборок Москвы и Казани. Масенькая воинская часть, обслуживавшая объект, сократилась до взвода, призванного обеспечивать сохранность оборудования, но, в основном, боровшегося за собственное выживание. В рамках этой борьбы важнейшие блоки управления и наведения комплексом были давно украдены и сданы в цветмет. Об этом не знал даже командир части капитан Новиков, дежуривший в ночь налета и решивший от греха подальше отключить активные контуры, чтобы не попасть под удар.
Переклинившая электроника сделала все наоборот. Капитан, убитый первой же ракетой, не успел даже испытать сожаления. Маленьким утешением для него могло бы послужить то обстоятельство, что одна из шальных ракет, выпущенных по «объектам военной инфраструктуры Казани», была сбита с курса микроволновкой или каким-то кустарным чудом, снесла оборудованный в придомном гараже на Федосеевской улице подпольный склад цветмета, а заодно испарила его хозяина, купившего 7 кг плат у сержанта Бутякова. Сержант, ушедший на дембель в родной Соликамск полгода назад, узнав о гибели родной части из теленовостей, напился и пообещал взорвать, на хер, Америку, но утром проспался и обо всем забыл.
Когда Кабель принялся губами выдавать могучие разрывы, русские диспетчеры, некоторое время пристально смотревшие на пилота, один за другим поднялись с мест. Лица у них были невероятно спокойными. Пит остро ощутил, что с такими же спокойными лицами русские будут убивать. Причем уже через десяток секунд. Причем не только идиота Кабеля, охотно развернувшего объектив в сторону туземцев и всех остальных, включая Маклоски. Пит обнял Хьюза за плечи и почти крикнул ему в лицо:
— Малколм!
Кабель, едва приступивший к основной части повествования — как эскадрилья чуть не перемешалась со второй волной бомбардировщиков Thunderbolt, — вздрогнул и прекратил запись, но тут же справился с замешательством, прицелился объективом в капитана и нетерпеливо сказал:
— Пит, секунду, сейчас самое интересное.
— Малколм, заткнись.
Кабель опустил камеру, распахнул красивые голубые глаза, потом прищурил их.
— Что за дела?
— Нас прибьют сейчас вместе с тобой, вот что за дела, — Пит, стараясь не повышать тона, чуть кивнул в сторону русских.
Те смотрели.
Молокосос Хьюз встретился с ними взглядом, смешался и неуверенно сказал:
— Они же не понимают ни хрена.
— Пойдем, Малколм, — Пит повлек пилота к двери.
Тот не сопротивлялся, а у порога, смущенно заржав, сказал:
— А вообще жаль, что не понимают. Им ведь тоже интересно, — сделал всем ручкой и был таков.
На этом инцидент, способный обернуться трупами и международным скандалом, был исчерпан. Пит, возвращаясь на место, с извиняющимся видом развел руками. Его коллеги уткнулись в мониторы. Русские, немного постояв над душой, разошлись, оставив в смене двоих офицеров — явно меньше допустимого минимума.
Но и этой пары было достаточно, чтобы удерживать в помещении изматывающий морозец. Это, видимо, почувствовала даже аппаратура, выпускавшаяся для работы в условиях арабской пустыни. Она начала заметно сбоить и выдавать странные помехи — словно в непосредственной близости от РЛС заработали в импульсном режиме какие-то передатчики. Это было полной ерундой — Пит входил в состав экспертной группы, принимавшей от русских базу и помимо прочего обследовавшей все окрестности. На двадцать миль вокруг — ни городов, ни деревень, ни башен с телефонными или телевизионными передатчиками, ни даже открытых электролиний (потому сотовая связь и FM-радио здесь работали в мерцающем режиме). Была чуть холмистая местность, заросшая травой, а за нею — сильно вырубленные в последние годы леса.
В принципе, отладить аппаратуру можно прямо сейчас. Достаточно снять показания русских приборов — неказистых, но, как убедился Пит, вполне чутких и точных, — и отладить комплекс с поправкой на хозяйские данные. Но, еще раз взглянув на русских, так и не выключивших радиоприемник, Маклоски отказался от идеи. Вызывать наладчиков тоже не очень хотелось. Тем более что наладчики на базе представлены всего одним, зато великолепным образцом по имени Мигель Рамирес, каковому образцу Маклоски полторы недели назад проиграл в Black Jack семьдесят долларов, а потому всячески его избегал. В конце концов, на работе помехи не сказывались — сегодня можно перетерпеть, а завтра они запросто могли улетучиться в облачное марийское небо. Такое уже бывало.
К моменту смены у Пита ото всех этих переживаний разболелась голова, так что Клинтона он встретил, как в детстве Рождество. Клинт, последнюю пару часов общавшийся с Норманом, был полон невнятных, но самых темных предчувствий, и конспективный рассказ Пита их только усугубил. Маклоски даже остро посочувствовал приятелю и решил было чем-нибудь его успокоить, но потом передумал, поскольку вспомнил, как бывает легко, когда сумрачное предчувствие оборачивается пшиком. Он раскланялся с товарищами, приветливо кивнул русским и вышел из корпуса.
Вечерело. Воздух был свежим, а небо облачным. Это ставило под сомнение завтрашний вылет эскадрильи на повторную бомбежку. Конечно, никто не утверждал, что она запланирована, — но в ее пользу говорил и опыт Пита, и неторопливая суета вокруг ангаров. Маклоски вздохнул и решительно направился к ресторану.
В ту же секунду капитан Клинтон Калвински заметил на экране радара очередной всплеск электромагнитных импульсов — на сей раз очень четкий и недвусмысленный. Словно в полусотне миль возник идущий в боевом режиме бомбардировщик. Клинт вскинулся, готовясь объявить тревогу, но побоялся выставить себя посмешищем, если вдруг бомбер окажется еще одной помехой. Пока он лихорадочно размышлял, не поднять ли в воздух самолет AWACS и пару истребителей, метка на экране дернулась и исчезла.