Страница:
Ричи понял, что происходят, как минимум, масштабные учения, и принялся дозваниваться до источников — сначала в Белом доме, потом в Пентагоне. На вызовы никто не ответил, а Ленни всполошился, заметив в видоискатель снижавшийся по спирали странного вида Boeing со здоровенным диском над фюзеляжем.
Оператор решил, что террористы опять угнали пассажирский самолет, чтобы посадить его в Овальном зале.
На самом деле это был самолет дальнего локационного обнаружения AWACS, способный обнаружить и навести перехватчики на малоразмерные и малозаметные цели на дальнем расстоянии. Х-555 были ему вполне по зубам. Но роковую роль сыграла неверная команда вести поиск в высотном эшелоне от пятнадцати миль над поверхностью земли.
Когда руководство ПВО убедилось в чистоте стратосферы и решило перевести поиски на низший уровень, было уже поздно. AWACS успел засечь ракеты (проделавшие большую часть пути в нескольких метрах над поверхностью океана, а затем в режиме огибания рельефа Восточного побережья) чуть раньше, чем это сделала станция Белого дома, и даже передал информацию ближайшей паре истребителей противовоздушной обороны F-16 ADF. Истребители вышли на безнадежный вираж преследования только для того, чтобы пройти впритирку к вспухшему и тут же осевшему Западному крылу Белого дома.
На этих кадрах CNN заработала больше, чем на всех эксклюзивных съемках всех войн, которые вели США последний год.
8
Лучшие побуждения заставили президента на денек устраниться от дел и посвятить себя семейным отношениям и человеческим чувствам. Такая возможность у нормального человека слишком часто бывает связана со скорбными обстоятельствами… Увы, родственников приходится видеть только на похоронах. Это плохо, это неправильно. Но это жизнь. Которая, так получается, без смерти не тянет на фамильную ценность.
Бьюкенен поймал себя на мысли, что смерть Даффи оказалась весьма уместной. Да, кончина старого приятеля — факт бесконечно печальный. Но еще печальней вежливая холодность, которой последние месяцы прибавлялось в разговорах и поведении дочерей. Сегодня Эмма и Дэзи, к счастью, не были ни холодными, ни вежливыми. Были родными и несчастными. Даже железная Холли шмыгала носом и категорически отказалась участвовать в прощальной церемонии, отговорившись необходимостью приготовить полноценный семейный обед. Такого тоже давно не было — и такое тоже очень дорогого стоило. И, слава богу, виной этому была кончина не близкого человека, а близкого пса.
Бьюкенен любил Даффи, которого сам выбрал пятнадцать лет назад, на четырехлетие старшей дочки — выбрал за безмятежный нрав и храбрость, которые невозможно было скрыть за тупой мордой двухмесячного щенка. Однако своих девчонок он любил больше. Поэтому плюнул на дела, увез семью и корзину с Даффи в родовое поместье, и там, за вязовой рощицей, лично вырыл яму: поодаль от могил двух кошек, Тощей Лиззи и Агилеры, но рядом с захоронением Дракона, своего любимого ротвейлера. Дракона Майку подарил отец на двенадцатый день рождения. Ротвейлер стал лучшим подарком в жизни Майкла Бьюкенена и первым большим горем. Дракон умер в четыре года от какой-то непонятной заразы. Сначала отнялись задние лапы, пес волочил их по земле, но на постельный режим не переходил. Через неделю отнялись передние. А потом были еще две тоскливые недели. Дракон не плакал, и Майкл не плакал, и сам сделал укол снотворного, врученного печальным ветеринаром Паркером. И сам вырыл могилу — свою первую могилу. К сожалению, не последнюю. К счастью, все эти могилы предназначались для бессловесных тварей. От более существенных потерь Бьюкенена хранила судьба. Как он давно понял (и поняли все его сторонники), не случайно.
Президент разровнял холмик, положил в его изголовье небольшой алебастровый брусок с именем и годами жизни Даффи и встал рядом с дочками. Девчонки зашептали про себя молитву — уже почти не прерываясь на всхлипывания. Бьюкенен подумал, что в такую погоду необходимо придумать какое-то развлечение на свежем воздухе — не прямо сейчас, а ближе к вечеру. Тут в поле зрения возник Кевин, новый офицер по особым поручениям. Поручение у него на самом деле было одно — быть на побегушках. Но исполнял его Кевин творчески, норовя помешать патрону именно тогда, когда делать этого не следовало. Сейчас он твердо вознамерился завязать беседу с президентом в разгар молитвы. Бьюкенен позволять этого не собирался — не для того он так старательно, лопатой и граблями, поддалбливал и растапливал лед между собой и своими девчонками.
Бьюкенен сделал скупой, но однозначный жест, отгоняя Кевина на край поля.
Кевин не отошел. Но и не решился приблизиться, а принялся пританцовывать на месте, как опившийся лимонаду мальчик.
Президент эти пляски проигнорировал. Дождался, пока девчонки вытрут слезы и распухшие носы, и мягко сказал:
— Пойдемте домой.
Девочки пошли по аллее к дому и семейному обеду (ожидались свинина на ребрышках, черничный пирог и какое-то невероятное желе) — старшая с неестественно прямой спиной, младшая, Дэзи, — сгорбившись. Отец немного отстал, остановился и повернулся к офицеру.
Кевин подлетел к нему, как заводная машинка с чересчур сильной пружиной, и сказал, мужественно игнорируя кислое выражение лица национального лидера:
— Господин президент, русский лидер на горячей линии.
Когда Бьюкенен вошел в комнату спецсвязи, Борисов, честно ждавший ответа почти десять минут, все равно уже давно отключился. Бьюкенену столь капризное поведение коллеги сперва совсем не понравилось, но, поразмыслив, он счел, что своя правота в действиях Борисова есть. Поэтому решил сделать жест доброй воли, поручив соединить себя с Москвой. Бьюкенен был готов к тому, что Борисова на месте не окажется, и знал, как на такой педагогический маневр реагировать. Борисов оказался на месте, и как реагировать на его слова, Бьюкенен не знал.
— Майкл, — сказал Борисов, как всегда, словно бы притворяясь английским дворецким из старинной комедии, — я не понимаю, что происходит. Днем ты срочно вызываешь меня по поводу мифического запуска ракет с нашей стороны. А потом, когда мы выясняем, что это бред, избегаешь общения. Молчишь, когда молчать, наоборот, не стоит. Казанский бомбардировщик несанкционированно вылетел с татарского завода, прошел над вашими контрольными точками в европейской части России и Северной Европе, спокойно проскочил в Западное полушарие и сейчас минует Гренландию. Ты собираешься что-нибудь делать? И что вообще все это значит?
— Роман, — осторожно ответил Бьюкенен после паузы, — боюсь, что я не совсем правильно тебя понимаю. О каком самолете ты говоришь?
— О стратегическом бомбардировщике Ту-1160, Blackjack, по-вашему. Может нести двенадцать ядерных ракет и чертову кучу бомб и летает на десять тысяч миль. От Казани до Вашингтона, если не знаешь, шесть тысяч.
— Роман, у Казани нет стратегических бомбардировщиков, — мягко напомнил Бьюкенен.
— У нее есть завод, который делает эти бомбардировщики.
— Ракеты он тоже делает? — Президент постарался, чтобы в голосе звучала не паника, а ирония.
— Ракеты не делает. Но один бог знает, чем эта Казань успела запастись за последние полгода. У Магдиева хватит денег, возможностей и наглости купить хоть склад ядерных боеголовок, хоть библиотеку Конгресса.
— Ну, библиотеку вряд ли… — начал Бьюкенен, но был невежливо перебит Борисовым:
— Майкл. В твою сторону летит самый большой военный самолет на свете. Даже если он совершенно пустой, он может долететь до восточного побережья и повторить подвиг Гастелло. И тогда брякнется так, что 11 сентября покажется коротким киножурналом перед основным сеансом.
Бьюкенен не понял про Гастелло, но общий смысл уловил. И похолодел. А потом потратил драгоценное время на перепалку с Борисовым, о которой в дальнейшем вспоминал с омерзением и только в припадке самоуничижения. Бьюкенен принялся обвинять Борисова в двурушничестве, пособничестве сепаратистам и нежелании исполнять союзнический долг. «Почему я узнаю о серьезной угрозе, исходящей из-под вашего носа, в последний момент?» — кричал он. «Потому, черт побери, что все станции наблюдения и оповещения, контролирующие этот участок, отданы американским миротворцам. А американцы хлопают ушами и не замечают птичку величиной с сорокаэтажный дом, порхающую у них под носом», — отвечал Борисов. Это безобразие продолжалось несколько минут, но потом почти благополучно завершилось извинениями Бьюкенена и примирительными объяснениями Борисова — мол, все ресурсы российского стратегического сектора задействованы в идущих как раз сейчас учениях дальней авиации, чем, видимо, и воспользовался хитроумный Магдиев. Поблагодарив русского коллегу за сообщение и понимание, Бьюкенен поспешил прервать связь и вызвать министра обороны Харолда Мачевски.
Тот понял задачу с полуслова, попросил пять минут на изучение ситуации, позвонил через четыре и доложил: действительно, отдельные станции наземного спутникового наблюдения сообщали о военном самолете, который несколько часов назад прошел над Баренцевым морем в сторону Гренландии. Самолет следовал по воздушному коридору, зарезервированному под сегодняшние учения русской стратегической авиации, проходившие в рамках совместных с НАТО маневров «Глобальное партнерство». Впрочем, только что русское командование заверило, что этот коридор резервный и сегодня не использовался.
Ни до, ни после этого засечь самолет не удалось. Очевидно, он относился к малозаметному классу, например, новой модификации Blackjack, устойчивость которого перед современными методами отслеживания воздушных целей сопоставима с лучшими результатами применения технологии Stealth. К тому же неопознанный самолет летел на сверхбольших или сверхмалых высотах, выбирая маршрут по мертвым для наземных радаров зонам. Странно, что его не отследила ближайшая к Татарстану временная база американских ВВС. Мачевски просто мечтает задать этот вопрос командиру базы. Но связаться с ним пока не удается. В России порой необъяснимо пропадает даже самая надежная связь.
Когда же президент поинтересовался, почему не сработало хваленое спутниковое наблюдение, глава Пентагона замялся и неохотно сообщил о неких проблемах, в которых оборонное ведомство как раз пытается разобраться.
Бьюкенен злобно посоветовал развязаться с проблемами поскорее и доложить, едва наступит хоть какая-то ясность.
Мачевски, помявшись, спросил, не пора ли объявлять красный уровень опасности.
Бьюкенен с нервным смешком сказал, что это слишком много чести Магдиеву будет — всерьез его воспринимать. Давайте немного подождем — но обо всем существенном и не очень докладывать мне сразу. Поняли? Сразу!
Мачевски воспринял буквально — вышел на связь сразу, едва Бьюкенен положил трубку, и принялся соображать, чего же, собственно, президенту Соединенных Штатов необходимо делать в такой ситуации. Мачевски мрачно сообщил, что канадские средства ПВО некоторое время назад обнаружили искомый объект. Судя по данным спутниковой съемки, это действительно Blackjack, идущий на крейсерской скорости — более тысячи миль в час — над Арктикой по направлению к Земле Франца-Иосифа. Точнее сказать пока невозможно, поскольку самолет покинул поле зрения канадских радаров и спутника, но не достиг пока территории, уверенно контролируемой скандинавскими средствами ПВО — а гренландские радары дают только самое общее направление. О собственно американских орбитальных средствах наблюдения говорить пока не приходится из-за упомянутых проблем связи. Впрочем, очевидно, что курс ракетоносца образует сплюснутый эллипс, финишная точка которого совпадает со стартовой. Причем домой бомбардировщик повернул довольно давно.
— Слава богу, — воскликнул Бьюкенен с облегчением. — Магдиев в своем репертуаре. Выбрал самый затратный способ для самой невразумительной демонстрации невесть чего. А вы говорите — красный уровень, Харолд. Скорее уж желтый. Я что-то не понимаю?
— Господин президент, — сказал Мачевски, не словами, но тоном подтверждая последнее предположение собеседника. — Бомбардировщик русских — вернее, татар, — возвращается на базу с задания. У нас нет никакой информации о том, какое задание он выполнял, и никаких оснований считать, что это задание он не выполнил.
— И что? — спросил Бьюкенен и тут же понял что. — То есть вы хотите сказать, что бомбардировщик мог выпустить по нам ракету и лечь на обратный курс? И эта ракета способна достичь каких-то серьезных целей на нашей территории? И если я правильно понимаю ваше мычание, вы просто не в состоянии обнаружить эту ракету?
— Господин президент, боюсь, что вы правы, — убитым голосом доложил министр. — Blackjack как раз и предназначен к запуску сверхдальних ракет с безопасного расстояния, не позволяющего настичь самолет нашими возможностями противовоздушной обороны. И при некоторых условиях самые современные средства ПВО не могут обнаружить малоразмерную стратегическую ракету даже старого образца, например типа Kent. Если же речь идет о современных экземплярах…
— Перехватчики в воздух, быстро.
— Сделано, господин президент.
— А ПВО ваше слепое?
— Объявлена боевая тревога по всем подразделениям.
— Так. Последний вопрос: это могут быть ядерные ракеты?
— Да, сэр.
— Иисус Христос. Я повторю: у татар — ядерные ракеты? У Магдиева может быть ядерное оружие?
— Такая возможность весьма призрачна, но до конца не исключена, сэр. Ядерные ракеты — штатное вооружение Blackjack. Если у противника есть револьвер, почему бы ему не иметь патронов?
— И я узнаю об этом только сейчас. Иисус. И какой силы эти патроны?
— Парочки хватит, чтобы утопить Манхэттен. А всего в обойме таких ракет дюжина.
— Харолд, вы же министр обороны! Какая, к чертовой матери, может быть обойма у револьвера? Объявляйте красный уровень тревоги.
— Виноват, сэр. Есть, сэр.
— Стоп! Секунду! Какие объекты вы распорядились взять под зонтик в первую очередь?
— В целом Восточное побережье. В особенности — Вашингтон, Нью-Йорк, а также Индиану.
— Понял, спасибо. Но все равно, Харолд, до выхода в красное свяжитесь с начальниками штабов, подскажите им, чтобы они покинули Белый дом. Просто на всякий случай. А я сейчас попрошу о том же Джереми. О, вот, кажется, он сам весточку подает, — Бьюкенен потянулся за крякнувшим сотовым телефоном, номер которого знали только три его помощника.
Но это был не Джереми. Просто Бьюкенен, как и все в мире владельцы аппаратов стандарта GSM, получил текстовый анонс атаки на Белый дом.
9
Ситуация вполне однозначная. Ту-160 и Eagle развивали сопоставимую скорость, но истребители гораздо маневреннее, и главное, они создавались для ведения воздушного боя. Российский бомбардировщик в воздухе был абсолютно беззащитен: проектировщики после долгих размышлений не оснастили его кормовой многоствольной пушкой, поскольку прямое боестолкновение не входило в задачу «Белого лебедя». Его защиту обеспечивали истребители сопровождения. Кроме того, не существовало боевой задачи, которая заставила бы Ту-160 войти в зону действия ПВО противника. «Юрий Дейнеко» нарушил оба этих правила и неминуемо должен понести наказание.
Невероятная для бомбардировщика скорость и маневренность, а также усиленная система радиоэлектронных помех вряд ли могли спасти самолет. Это понимали и российские, и американские пилоты. Машины вели себя в соответствии с названиями, так что диспозиция напомнила сюжет из программы «В мире животных»: два серых орла неторопливо приближались к белому лебедю, который был в несколько раз крупнее преследователей, но не имел ни клюва, ни когтей.
Правда, сдаваться лебедь не собирался. Когда компьютер ведущего Eagle доложил о захвате цели, Ту с неожиданной резвостью ушел на разворот с набором высоты. Две ракеты Sidewinder, сорвавшиеся с узла подвески истребителя, последовали за ним, как стальные шарики за магнитом, но в полукилометре от цели клюнули носами, замедлили ход, а потом неожиданно взорвались, ослепив привыкших к сумраку американских летчиков. Электроника обоих истребителей временно взбесилась: связь прервалась, стрелки приборов скакнули на какие-то фантастические значения, а экран бортового компьютера стал коричневым, в тон интерьеру.
— Хитро, — пробормотал пилот ведущего «Орла» Томми Ла Гардия и повел на себя рукоятку, осторожно заходя бомбардировщику под корму.
Джефф Браун, управлявший ведомым истребителем, аккуратно набирал высоту, чтобы взять машину Зайцева в вертикальные клещи.
Но когда устройство наведения машины Ла Гардии доложило о готовности к стрельбе, бомбардировщик завалился на левое крыло и упал почти к поверхности моря. Он выровнялся чуть ли не в сотне метров над поверхностью воды — и умудрялся маневрировать в кромешной темноте, чуть не цепляя клочья морской пены кончиками крыльев. Атаковать из этой позиции оказалось страшно неудобно, захват цели был неустойчивым, ракеты сбивались с толку совсем уж изощренными помехами, с которыми американские пилоты до сих пор не сталкивались. Огонь из пушки также был малопродуктивным. В принципе, результативный угол атаки для Eagle мог достигать 25 градусов, но тогда самолет катастрофически терял скорость — в отличие от мишени. Так что двадцатимиллиметровые снаряды вспенивали соленую толщу воды, не причиняя вреда ракетоносцу.
А преследование Ту-160 на выбранной им высоте оказалось просто опасным: «Орлы» имели множество достоинств вроде противоштопорной устойчивости и великолепного обзора из кабины, но проигрывали современным российским машинам в мощности и приемистости двигателя, маневренности планера — и вообще в приспособленности к жизненным трудностям. И если неспособность F-15 взлетать с чуть пыльной полосы слабо портила жизнь летчикам, служившим в вылизанной Англии, то критическое приближение к неспокойной поверхности моря ночью и при встречном ветре грозило серьезными неприятностями.
Первую из них обнаружил Браун, экономивший свой боезапас. Его машина была перегружена больше, чем «Орел» Ла Гардии, а маневрировать старалась наравне с ним. Так что вскоре после начала карусели Джефф обнаружил, что почти выжег горючее, позволявшее рассуждать о точке возврата. Эта точка была вполне милосердной — идя на взлет, пилоты понимали, что в Лейкенхез не вернутся при самом мармеладном раскладе. Чего и не требовалось: рядышком, там, где Скандинавия становилась Кольским полуостровом, располагался аэродром норвежских сил ПВО Варде (откуда, кстати, в Лейкенхез и передали маршрут возвращавшегося Ту-160). Но еще чуть-чуть — и керосина могло не хватить и до Варде.
Быстро обсудив проблему с Ла Гардией, Браун решил сократить дистанцию с татарами до совсем интимной, разом высадить весь боезапас и отправляться в сторону суши независимо от результатов стрельб. Ла Гардия собирался одновременно зайти с фланга и предупредить возможные чудачества бомбардировщика.
У пилотов Ту-160, похоже, сдали нервы. Едва истребители начали падать, разлетаясь, словно два камушка, одновременно пущенные из одной рогатки, Blackjack заложил левый вираж с набором высоты. Браун, обрадовавшись, взял рукоятку на себя: в гонке по вертикали, тем более неярко выраженной, у Ту-160 шансов не было. Но рукоятка, вместо того чтобы мягко повиноваться, застыла, как приваренная, — и сразу будто сломалась в корне, безвольно болтанувшись в кулаке пилота. «Орел» потерял управление — сразу и безвозвратно.
Если бы истребитель вошел в спутную струю, оставленную бомбардировщиком, в хорошем темпе и устойчивым курсом, его бы в худшем случае сильно тряхануло. Но F-15 попал в мощный турбулентный поток в момент потери горизонтальной скорости — и усугубил положение, включив вертикальную тягу. Машина на долю секунды подвисла, не удерживаемая тягой ни по какому вектору, — и тут же была снесена бушующим вокруг невидимым вихрем. Eagle стал живой иллюстрацией к учебнику летного дела — только живости хватило ненадолго. Истребитель встал торчком, скользнул вниз, стремительно выполнил два килевых кувырка — и на третьем врубился во вспененную, но все равно твердую, как асфальт, морскую воду.
Страшный удар выломал правую плоскость, которая вывернулась и стремительно ударила по фонарю. Браун не успел даже испугаться. В голове мелькнула мысль о катапульте. Но эту мысль выбило из головы влетевшее в кабину крыло, которое разрубило пилота почти до пояса. А нейроны мысли мутным облачком вымыла в море ледяная вода, хлынувшая в разломанный самолет.
Томми, заложив вираж, прошел над кипящей водой и как-то сразу понял, что спасать там некого. Внутри у Ла Гардии все заледенело — как леденело, наверное, падающее на глубину тело добряка и рохли Джеффри Брауна. Сквозь этот лед Томми с интересом наблюдал за собой: как он, пилот Ла Гардия, вместо того чтобы умереть на месте, набирает высоту, связывается с базой, что-то докладывает, выслушивает ответ и бросается за бомбером, не обращая внимания на крики диспетчера.
Он собрался зайти с фланга и без затей расстрелять Ту. Но экипаж Blackjack разгадал маневр и врубил форсаж. «Лебедь» заревел, пустил в нос «Орлу» ленту видного даже в темноте черного дыма и стал удаляться от преследователя.
Томми сказал несколько испанских слов и тоже усилил тягу. Он знал характеристики Blackjack наизусть и был, конечно, в курсе, что бомбардировщик может развивать скорость до 1300 миль в час. Но верить в это было тяжело — особенно с учетом любви русских к вранью по любым поводам, а также того существенного обстоятельства, что паспортные характеристики редко удается подтвердить в повседневной практике — любой автомобилист скажет, что лично ему редко удается развить заявленную производителем предельную скорость.
Если русские и приврали, то не сильно. Eagle разогнался до восьмисот миль (предельное на такой высоте и при таком ветре значение). Но отставание от Blackjack не сократилось, а потихонечку росло. Ла Гардия испытал острый приступ бешеного отчаяния и сменил ракеты ближнего действия, которых, в общем, уже и не было, на дальнобойные AMRAAM.
Первая ракета не взорвалась вообще, голышом канув в море, вторая рванула в нескольких сотнях футов от пылающих сопел Ту-160.
Ла Гардия спокойно, как на компьютерном симуляторе, обошел сферу, в которой мог попасть под осколки. Но на этом ракетный потенциал Eagle иссяк. Собственная точка возврата маячила где-то рядом с кончиком носового обтекателя. И ас Томас Ла Гардия решительно ничего не мог сделать с безоружным наглецом, подло и жестоко унизившим его великую страну и коварно убившим его друга и напарника. В России экипажу Blackjack не удалось бы уйти далеко. Но бесславное завершение перехвата стало бы очередным, хотя и не таким заметным, поражением великой державы, не способной покарать обидчика с первого удара.
Яростные размышления мелькнули в голове Томми, как щетка дворника по ветровому стеклу, и тут же испарились. Ла Гардия коротко и сильно, тут же охрипнув, вскрикнул. Силуэт бомбардировщика перестал удаляться и вообще стал более заметным из-за редких искр, вылетавших откуда-то из-под правого крыла. Похоже, осколки последней ракеты все-таки зацепили «Лебедя».
Если бы Ла Гардия слышал переговоры экипажа «Юрия Дейнеко» и понимал бы русский, ему бы стало совсем хорошо.
Оператор решил, что террористы опять угнали пассажирский самолет, чтобы посадить его в Овальном зале.
На самом деле это был самолет дальнего локационного обнаружения AWACS, способный обнаружить и навести перехватчики на малоразмерные и малозаметные цели на дальнем расстоянии. Х-555 были ему вполне по зубам. Но роковую роль сыграла неверная команда вести поиск в высотном эшелоне от пятнадцати миль над поверхностью земли.
Когда руководство ПВО убедилось в чистоте стратосферы и решило перевести поиски на низший уровень, было уже поздно. AWACS успел засечь ракеты (проделавшие большую часть пути в нескольких метрах над поверхностью океана, а затем в режиме огибания рельефа Восточного побережья) чуть раньше, чем это сделала станция Белого дома, и даже передал информацию ближайшей паре истребителей противовоздушной обороны F-16 ADF. Истребители вышли на безнадежный вираж преследования только для того, чтобы пройти впритирку к вспухшему и тут же осевшему Западному крылу Белого дома.
На этих кадрах CNN заработала больше, чем на всех эксклюзивных съемках всех войн, которые вели США последний год.
8
Вору следует предоставить трепетать менее, нежели убийце; убийце же менее, нежели безбожному вольнодумцу.
Михаил Салтыков-Щедрин
ИНДИАНА. 11 АВГУСТА
Бьюкенен имел шанс — довольно слабый, но бесспорный — узнать о ракетной атаке первым в стране. Вопрос, сумел бы он информацией воспользоваться, остается открытым и страшно интересным для любителей собачиться в сослагательном наклонении. В любом случае, президент США этой возможностью не воспользовался — как положено, из самых лучших побуждений. Которые и стали качественным покрытием дороги в один конец для блестящей когорты защитников американского образа жизни.Лучшие побуждения заставили президента на денек устраниться от дел и посвятить себя семейным отношениям и человеческим чувствам. Такая возможность у нормального человека слишком часто бывает связана со скорбными обстоятельствами… Увы, родственников приходится видеть только на похоронах. Это плохо, это неправильно. Но это жизнь. Которая, так получается, без смерти не тянет на фамильную ценность.
Бьюкенен поймал себя на мысли, что смерть Даффи оказалась весьма уместной. Да, кончина старого приятеля — факт бесконечно печальный. Но еще печальней вежливая холодность, которой последние месяцы прибавлялось в разговорах и поведении дочерей. Сегодня Эмма и Дэзи, к счастью, не были ни холодными, ни вежливыми. Были родными и несчастными. Даже железная Холли шмыгала носом и категорически отказалась участвовать в прощальной церемонии, отговорившись необходимостью приготовить полноценный семейный обед. Такого тоже давно не было — и такое тоже очень дорогого стоило. И, слава богу, виной этому была кончина не близкого человека, а близкого пса.
Бьюкенен любил Даффи, которого сам выбрал пятнадцать лет назад, на четырехлетие старшей дочки — выбрал за безмятежный нрав и храбрость, которые невозможно было скрыть за тупой мордой двухмесячного щенка. Однако своих девчонок он любил больше. Поэтому плюнул на дела, увез семью и корзину с Даффи в родовое поместье, и там, за вязовой рощицей, лично вырыл яму: поодаль от могил двух кошек, Тощей Лиззи и Агилеры, но рядом с захоронением Дракона, своего любимого ротвейлера. Дракона Майку подарил отец на двенадцатый день рождения. Ротвейлер стал лучшим подарком в жизни Майкла Бьюкенена и первым большим горем. Дракон умер в четыре года от какой-то непонятной заразы. Сначала отнялись задние лапы, пес волочил их по земле, но на постельный режим не переходил. Через неделю отнялись передние. А потом были еще две тоскливые недели. Дракон не плакал, и Майкл не плакал, и сам сделал укол снотворного, врученного печальным ветеринаром Паркером. И сам вырыл могилу — свою первую могилу. К сожалению, не последнюю. К счастью, все эти могилы предназначались для бессловесных тварей. От более существенных потерь Бьюкенена хранила судьба. Как он давно понял (и поняли все его сторонники), не случайно.
Президент разровнял холмик, положил в его изголовье небольшой алебастровый брусок с именем и годами жизни Даффи и встал рядом с дочками. Девчонки зашептали про себя молитву — уже почти не прерываясь на всхлипывания. Бьюкенен подумал, что в такую погоду необходимо придумать какое-то развлечение на свежем воздухе — не прямо сейчас, а ближе к вечеру. Тут в поле зрения возник Кевин, новый офицер по особым поручениям. Поручение у него на самом деле было одно — быть на побегушках. Но исполнял его Кевин творчески, норовя помешать патрону именно тогда, когда делать этого не следовало. Сейчас он твердо вознамерился завязать беседу с президентом в разгар молитвы. Бьюкенен позволять этого не собирался — не для того он так старательно, лопатой и граблями, поддалбливал и растапливал лед между собой и своими девчонками.
Бьюкенен сделал скупой, но однозначный жест, отгоняя Кевина на край поля.
Кевин не отошел. Но и не решился приблизиться, а принялся пританцовывать на месте, как опившийся лимонаду мальчик.
Президент эти пляски проигнорировал. Дождался, пока девчонки вытрут слезы и распухшие носы, и мягко сказал:
— Пойдемте домой.
Девочки пошли по аллее к дому и семейному обеду (ожидались свинина на ребрышках, черничный пирог и какое-то невероятное желе) — старшая с неестественно прямой спиной, младшая, Дэзи, — сгорбившись. Отец немного отстал, остановился и повернулся к офицеру.
Кевин подлетел к нему, как заводная машинка с чересчур сильной пружиной, и сказал, мужественно игнорируя кислое выражение лица национального лидера:
— Господин президент, русский лидер на горячей линии.
Когда Бьюкенен вошел в комнату спецсвязи, Борисов, честно ждавший ответа почти десять минут, все равно уже давно отключился. Бьюкенену столь капризное поведение коллеги сперва совсем не понравилось, но, поразмыслив, он счел, что своя правота в действиях Борисова есть. Поэтому решил сделать жест доброй воли, поручив соединить себя с Москвой. Бьюкенен был готов к тому, что Борисова на месте не окажется, и знал, как на такой педагогический маневр реагировать. Борисов оказался на месте, и как реагировать на его слова, Бьюкенен не знал.
— Майкл, — сказал Борисов, как всегда, словно бы притворяясь английским дворецким из старинной комедии, — я не понимаю, что происходит. Днем ты срочно вызываешь меня по поводу мифического запуска ракет с нашей стороны. А потом, когда мы выясняем, что это бред, избегаешь общения. Молчишь, когда молчать, наоборот, не стоит. Казанский бомбардировщик несанкционированно вылетел с татарского завода, прошел над вашими контрольными точками в европейской части России и Северной Европе, спокойно проскочил в Западное полушарие и сейчас минует Гренландию. Ты собираешься что-нибудь делать? И что вообще все это значит?
— Роман, — осторожно ответил Бьюкенен после паузы, — боюсь, что я не совсем правильно тебя понимаю. О каком самолете ты говоришь?
— О стратегическом бомбардировщике Ту-1160, Blackjack, по-вашему. Может нести двенадцать ядерных ракет и чертову кучу бомб и летает на десять тысяч миль. От Казани до Вашингтона, если не знаешь, шесть тысяч.
— Роман, у Казани нет стратегических бомбардировщиков, — мягко напомнил Бьюкенен.
— У нее есть завод, который делает эти бомбардировщики.
— Ракеты он тоже делает? — Президент постарался, чтобы в голосе звучала не паника, а ирония.
— Ракеты не делает. Но один бог знает, чем эта Казань успела запастись за последние полгода. У Магдиева хватит денег, возможностей и наглости купить хоть склад ядерных боеголовок, хоть библиотеку Конгресса.
— Ну, библиотеку вряд ли… — начал Бьюкенен, но был невежливо перебит Борисовым:
— Майкл. В твою сторону летит самый большой военный самолет на свете. Даже если он совершенно пустой, он может долететь до восточного побережья и повторить подвиг Гастелло. И тогда брякнется так, что 11 сентября покажется коротким киножурналом перед основным сеансом.
Бьюкенен не понял про Гастелло, но общий смысл уловил. И похолодел. А потом потратил драгоценное время на перепалку с Борисовым, о которой в дальнейшем вспоминал с омерзением и только в припадке самоуничижения. Бьюкенен принялся обвинять Борисова в двурушничестве, пособничестве сепаратистам и нежелании исполнять союзнический долг. «Почему я узнаю о серьезной угрозе, исходящей из-под вашего носа, в последний момент?» — кричал он. «Потому, черт побери, что все станции наблюдения и оповещения, контролирующие этот участок, отданы американским миротворцам. А американцы хлопают ушами и не замечают птичку величиной с сорокаэтажный дом, порхающую у них под носом», — отвечал Борисов. Это безобразие продолжалось несколько минут, но потом почти благополучно завершилось извинениями Бьюкенена и примирительными объяснениями Борисова — мол, все ресурсы российского стратегического сектора задействованы в идущих как раз сейчас учениях дальней авиации, чем, видимо, и воспользовался хитроумный Магдиев. Поблагодарив русского коллегу за сообщение и понимание, Бьюкенен поспешил прервать связь и вызвать министра обороны Харолда Мачевски.
Тот понял задачу с полуслова, попросил пять минут на изучение ситуации, позвонил через четыре и доложил: действительно, отдельные станции наземного спутникового наблюдения сообщали о военном самолете, который несколько часов назад прошел над Баренцевым морем в сторону Гренландии. Самолет следовал по воздушному коридору, зарезервированному под сегодняшние учения русской стратегической авиации, проходившие в рамках совместных с НАТО маневров «Глобальное партнерство». Впрочем, только что русское командование заверило, что этот коридор резервный и сегодня не использовался.
Ни до, ни после этого засечь самолет не удалось. Очевидно, он относился к малозаметному классу, например, новой модификации Blackjack, устойчивость которого перед современными методами отслеживания воздушных целей сопоставима с лучшими результатами применения технологии Stealth. К тому же неопознанный самолет летел на сверхбольших или сверхмалых высотах, выбирая маршрут по мертвым для наземных радаров зонам. Странно, что его не отследила ближайшая к Татарстану временная база американских ВВС. Мачевски просто мечтает задать этот вопрос командиру базы. Но связаться с ним пока не удается. В России порой необъяснимо пропадает даже самая надежная связь.
Когда же президент поинтересовался, почему не сработало хваленое спутниковое наблюдение, глава Пентагона замялся и неохотно сообщил о неких проблемах, в которых оборонное ведомство как раз пытается разобраться.
Бьюкенен злобно посоветовал развязаться с проблемами поскорее и доложить, едва наступит хоть какая-то ясность.
Мачевски, помявшись, спросил, не пора ли объявлять красный уровень опасности.
Бьюкенен с нервным смешком сказал, что это слишком много чести Магдиеву будет — всерьез его воспринимать. Давайте немного подождем — но обо всем существенном и не очень докладывать мне сразу. Поняли? Сразу!
Мачевски воспринял буквально — вышел на связь сразу, едва Бьюкенен положил трубку, и принялся соображать, чего же, собственно, президенту Соединенных Штатов необходимо делать в такой ситуации. Мачевски мрачно сообщил, что канадские средства ПВО некоторое время назад обнаружили искомый объект. Судя по данным спутниковой съемки, это действительно Blackjack, идущий на крейсерской скорости — более тысячи миль в час — над Арктикой по направлению к Земле Франца-Иосифа. Точнее сказать пока невозможно, поскольку самолет покинул поле зрения канадских радаров и спутника, но не достиг пока территории, уверенно контролируемой скандинавскими средствами ПВО — а гренландские радары дают только самое общее направление. О собственно американских орбитальных средствах наблюдения говорить пока не приходится из-за упомянутых проблем связи. Впрочем, очевидно, что курс ракетоносца образует сплюснутый эллипс, финишная точка которого совпадает со стартовой. Причем домой бомбардировщик повернул довольно давно.
— Слава богу, — воскликнул Бьюкенен с облегчением. — Магдиев в своем репертуаре. Выбрал самый затратный способ для самой невразумительной демонстрации невесть чего. А вы говорите — красный уровень, Харолд. Скорее уж желтый. Я что-то не понимаю?
— Господин президент, — сказал Мачевски, не словами, но тоном подтверждая последнее предположение собеседника. — Бомбардировщик русских — вернее, татар, — возвращается на базу с задания. У нас нет никакой информации о том, какое задание он выполнял, и никаких оснований считать, что это задание он не выполнил.
— И что? — спросил Бьюкенен и тут же понял что. — То есть вы хотите сказать, что бомбардировщик мог выпустить по нам ракету и лечь на обратный курс? И эта ракета способна достичь каких-то серьезных целей на нашей территории? И если я правильно понимаю ваше мычание, вы просто не в состоянии обнаружить эту ракету?
— Господин президент, боюсь, что вы правы, — убитым голосом доложил министр. — Blackjack как раз и предназначен к запуску сверхдальних ракет с безопасного расстояния, не позволяющего настичь самолет нашими возможностями противовоздушной обороны. И при некоторых условиях самые современные средства ПВО не могут обнаружить малоразмерную стратегическую ракету даже старого образца, например типа Kent. Если же речь идет о современных экземплярах…
— Перехватчики в воздух, быстро.
— Сделано, господин президент.
— А ПВО ваше слепое?
— Объявлена боевая тревога по всем подразделениям.
— Так. Последний вопрос: это могут быть ядерные ракеты?
— Да, сэр.
— Иисус Христос. Я повторю: у татар — ядерные ракеты? У Магдиева может быть ядерное оружие?
— Такая возможность весьма призрачна, но до конца не исключена, сэр. Ядерные ракеты — штатное вооружение Blackjack. Если у противника есть револьвер, почему бы ему не иметь патронов?
— И я узнаю об этом только сейчас. Иисус. И какой силы эти патроны?
— Парочки хватит, чтобы утопить Манхэттен. А всего в обойме таких ракет дюжина.
— Харолд, вы же министр обороны! Какая, к чертовой матери, может быть обойма у револьвера? Объявляйте красный уровень тревоги.
— Виноват, сэр. Есть, сэр.
— Стоп! Секунду! Какие объекты вы распорядились взять под зонтик в первую очередь?
— В целом Восточное побережье. В особенности — Вашингтон, Нью-Йорк, а также Индиану.
— Понял, спасибо. Но все равно, Харолд, до выхода в красное свяжитесь с начальниками штабов, подскажите им, чтобы они покинули Белый дом. Просто на всякий случай. А я сейчас попрошу о том же Джереми. О, вот, кажется, он сам весточку подает, — Бьюкенен потянулся за крякнувшим сотовым телефоном, номер которого знали только три его помощника.
Но это был не Джереми. Просто Бьюкенен, как и все в мире владельцы аппаратов стандарта GSM, получил текстовый анонс атаки на Белый дом.
9
Слава им не нужна и величие,
Вот под крыльями кончится лед —
И найдут они счастье птичее
Как награду за дерзкий полет.
Владимир Высоцкий
НЕБО БАРЕНЦЕВА МОРЯ. 12 АВГУСТА
Истребители настигли «Юрия Дейнеко» над Баренцевым морем. Пара F-15C, снявшихся с базы 48-го крыла ВВС США в английском Лейкенхезе, вышла в хвост Ту-160 в 22.40 местного времени, когда тот, держась в высотном коридоре 3-5 км (выше и ниже проходили гражданские трассы), двинулся в сторону Белого моря.Ситуация вполне однозначная. Ту-160 и Eagle развивали сопоставимую скорость, но истребители гораздо маневреннее, и главное, они создавались для ведения воздушного боя. Российский бомбардировщик в воздухе был абсолютно беззащитен: проектировщики после долгих размышлений не оснастили его кормовой многоствольной пушкой, поскольку прямое боестолкновение не входило в задачу «Белого лебедя». Его защиту обеспечивали истребители сопровождения. Кроме того, не существовало боевой задачи, которая заставила бы Ту-160 войти в зону действия ПВО противника. «Юрий Дейнеко» нарушил оба этих правила и неминуемо должен понести наказание.
Невероятная для бомбардировщика скорость и маневренность, а также усиленная система радиоэлектронных помех вряд ли могли спасти самолет. Это понимали и российские, и американские пилоты. Машины вели себя в соответствии с названиями, так что диспозиция напомнила сюжет из программы «В мире животных»: два серых орла неторопливо приближались к белому лебедю, который был в несколько раз крупнее преследователей, но не имел ни клюва, ни когтей.
Правда, сдаваться лебедь не собирался. Когда компьютер ведущего Eagle доложил о захвате цели, Ту с неожиданной резвостью ушел на разворот с набором высоты. Две ракеты Sidewinder, сорвавшиеся с узла подвески истребителя, последовали за ним, как стальные шарики за магнитом, но в полукилометре от цели клюнули носами, замедлили ход, а потом неожиданно взорвались, ослепив привыкших к сумраку американских летчиков. Электроника обоих истребителей временно взбесилась: связь прервалась, стрелки приборов скакнули на какие-то фантастические значения, а экран бортового компьютера стал коричневым, в тон интерьеру.
— Хитро, — пробормотал пилот ведущего «Орла» Томми Ла Гардия и повел на себя рукоятку, осторожно заходя бомбардировщику под корму.
Джефф Браун, управлявший ведомым истребителем, аккуратно набирал высоту, чтобы взять машину Зайцева в вертикальные клещи.
Но когда устройство наведения машины Ла Гардии доложило о готовности к стрельбе, бомбардировщик завалился на левое крыло и упал почти к поверхности моря. Он выровнялся чуть ли не в сотне метров над поверхностью воды — и умудрялся маневрировать в кромешной темноте, чуть не цепляя клочья морской пены кончиками крыльев. Атаковать из этой позиции оказалось страшно неудобно, захват цели был неустойчивым, ракеты сбивались с толку совсем уж изощренными помехами, с которыми американские пилоты до сих пор не сталкивались. Огонь из пушки также был малопродуктивным. В принципе, результативный угол атаки для Eagle мог достигать 25 градусов, но тогда самолет катастрофически терял скорость — в отличие от мишени. Так что двадцатимиллиметровые снаряды вспенивали соленую толщу воды, не причиняя вреда ракетоносцу.
А преследование Ту-160 на выбранной им высоте оказалось просто опасным: «Орлы» имели множество достоинств вроде противоштопорной устойчивости и великолепного обзора из кабины, но проигрывали современным российским машинам в мощности и приемистости двигателя, маневренности планера — и вообще в приспособленности к жизненным трудностям. И если неспособность F-15 взлетать с чуть пыльной полосы слабо портила жизнь летчикам, служившим в вылизанной Англии, то критическое приближение к неспокойной поверхности моря ночью и при встречном ветре грозило серьезными неприятностями.
Первую из них обнаружил Браун, экономивший свой боезапас. Его машина была перегружена больше, чем «Орел» Ла Гардии, а маневрировать старалась наравне с ним. Так что вскоре после начала карусели Джефф обнаружил, что почти выжег горючее, позволявшее рассуждать о точке возврата. Эта точка была вполне милосердной — идя на взлет, пилоты понимали, что в Лейкенхез не вернутся при самом мармеладном раскладе. Чего и не требовалось: рядышком, там, где Скандинавия становилась Кольским полуостровом, располагался аэродром норвежских сил ПВО Варде (откуда, кстати, в Лейкенхез и передали маршрут возвращавшегося Ту-160). Но еще чуть-чуть — и керосина могло не хватить и до Варде.
Быстро обсудив проблему с Ла Гардией, Браун решил сократить дистанцию с татарами до совсем интимной, разом высадить весь боезапас и отправляться в сторону суши независимо от результатов стрельб. Ла Гардия собирался одновременно зайти с фланга и предупредить возможные чудачества бомбардировщика.
У пилотов Ту-160, похоже, сдали нервы. Едва истребители начали падать, разлетаясь, словно два камушка, одновременно пущенные из одной рогатки, Blackjack заложил левый вираж с набором высоты. Браун, обрадовавшись, взял рукоятку на себя: в гонке по вертикали, тем более неярко выраженной, у Ту-160 шансов не было. Но рукоятка, вместо того чтобы мягко повиноваться, застыла, как приваренная, — и сразу будто сломалась в корне, безвольно болтанувшись в кулаке пилота. «Орел» потерял управление — сразу и безвозвратно.
Если бы истребитель вошел в спутную струю, оставленную бомбардировщиком, в хорошем темпе и устойчивым курсом, его бы в худшем случае сильно тряхануло. Но F-15 попал в мощный турбулентный поток в момент потери горизонтальной скорости — и усугубил положение, включив вертикальную тягу. Машина на долю секунды подвисла, не удерживаемая тягой ни по какому вектору, — и тут же была снесена бушующим вокруг невидимым вихрем. Eagle стал живой иллюстрацией к учебнику летного дела — только живости хватило ненадолго. Истребитель встал торчком, скользнул вниз, стремительно выполнил два килевых кувырка — и на третьем врубился во вспененную, но все равно твердую, как асфальт, морскую воду.
Страшный удар выломал правую плоскость, которая вывернулась и стремительно ударила по фонарю. Браун не успел даже испугаться. В голове мелькнула мысль о катапульте. Но эту мысль выбило из головы влетевшее в кабину крыло, которое разрубило пилота почти до пояса. А нейроны мысли мутным облачком вымыла в море ледяная вода, хлынувшая в разломанный самолет.
Томми, заложив вираж, прошел над кипящей водой и как-то сразу понял, что спасать там некого. Внутри у Ла Гардии все заледенело — как леденело, наверное, падающее на глубину тело добряка и рохли Джеффри Брауна. Сквозь этот лед Томми с интересом наблюдал за собой: как он, пилот Ла Гардия, вместо того чтобы умереть на месте, набирает высоту, связывается с базой, что-то докладывает, выслушивает ответ и бросается за бомбером, не обращая внимания на крики диспетчера.
Он собрался зайти с фланга и без затей расстрелять Ту. Но экипаж Blackjack разгадал маневр и врубил форсаж. «Лебедь» заревел, пустил в нос «Орлу» ленту видного даже в темноте черного дыма и стал удаляться от преследователя.
Томми сказал несколько испанских слов и тоже усилил тягу. Он знал характеристики Blackjack наизусть и был, конечно, в курсе, что бомбардировщик может развивать скорость до 1300 миль в час. Но верить в это было тяжело — особенно с учетом любви русских к вранью по любым поводам, а также того существенного обстоятельства, что паспортные характеристики редко удается подтвердить в повседневной практике — любой автомобилист скажет, что лично ему редко удается развить заявленную производителем предельную скорость.
Если русские и приврали, то не сильно. Eagle разогнался до восьмисот миль (предельное на такой высоте и при таком ветре значение). Но отставание от Blackjack не сократилось, а потихонечку росло. Ла Гардия испытал острый приступ бешеного отчаяния и сменил ракеты ближнего действия, которых, в общем, уже и не было, на дальнобойные AMRAAM.
Первая ракета не взорвалась вообще, голышом канув в море, вторая рванула в нескольких сотнях футов от пылающих сопел Ту-160.
Ла Гардия спокойно, как на компьютерном симуляторе, обошел сферу, в которой мог попасть под осколки. Но на этом ракетный потенциал Eagle иссяк. Собственная точка возврата маячила где-то рядом с кончиком носового обтекателя. И ас Томас Ла Гардия решительно ничего не мог сделать с безоружным наглецом, подло и жестоко унизившим его великую страну и коварно убившим его друга и напарника. В России экипажу Blackjack не удалось бы уйти далеко. Но бесславное завершение перехвата стало бы очередным, хотя и не таким заметным, поражением великой державы, не способной покарать обидчика с первого удара.
Яростные размышления мелькнули в голове Томми, как щетка дворника по ветровому стеклу, и тут же испарились. Ла Гардия коротко и сильно, тут же охрипнув, вскрикнул. Силуэт бомбардировщика перестал удаляться и вообще стал более заметным из-за редких искр, вылетавших откуда-то из-под правого крыла. Похоже, осколки последней ракеты все-таки зацепили «Лебедя».
Если бы Ла Гардия слышал переговоры экипажа «Юрия Дейнеко» и понимал бы русский, ему бы стало совсем хорошо.