Страница:
Игорь Жижикин
Ищу Родину, Любовь и Работу
Секретарь конвейера
Так, давай только без этого. Поздно бояться. Отбоялся уже. Будь мужчиной. Ну и пусть они уезжают. Они уезжают, ты остаешься. Один! Ну да. Один на один с Америкой. Посмотрим, кто кого. А жить где?! Так, опять ты начал. Поголодать не страшно, погода теплая, ничего, на улице поживем. Как в Крыму, только не в «совке», а в Лас-Вегасе. Слышишь?! В Лас-Вегасе. Черт, руки трясутся. А это еще что? Вспомни, что отец говорил – мужчина может плакать только от радости. Зачем ревешь-то? Давай-ка, полежи немного – ноги подкашиваются. Автобус уехал. Все. Бросили тебя. Отель еще на 3 дня оплачен, и 20 баксов в кулаке. Здравствуй, Америка.
Сознавать себя начальником, двигаться по служебной лестнице, наконец, почувствовать себя в самой гуще важных дел, было приятно. В Москве в середине 80-х быть в образе «человека из министерства» хотел каждый второй. А мне удалось им стать всего лишь спустя год после армии. Особенно почему-то радовал ношеный отцовский костюм, собственноручно подогнанный по фигуре на маминой швейной машинке. Эта серая униформа неплохо сочеталась с пузатой кожаной папкой, в которой я носил документы и сушеную воблу, чтобы темными московскими вечерами, закрывшись в кабинете в компании своих замов, пить привезенное кем-нибудь из цирковых пиво «Старопрамен». Драгоценная темная влага будила странные мечты о заграничной жизни, свободе и женщинах, которых еще не познал. Номенклатурная служба казалась единственной возможностью когда-нибудь вырваться за пределы страны, но оказалось, что чиновник моего уровня ездит в основном в страны соцлагеря, а они хоть и отличались от Москвы, но не так кардинально, как мечталось вечерами. Только спустя 3 года сидения в кабинетах, стало ясно, что выбраться наружу можно лишь снова оказавшись в цирке.
Первый раз я попал в цирк в 1985 году. Поверив армейскому товарищу Грише Чекалину, что в современном мире ничего более захватывающего, чем жизнь циркового артиста, нет и быть не может, я устроился в Госцирк на ставку акробата. После года изнурительных репетиций начались нескончаемые поездки по советской провинции с номером «Акробаты на велосипедах». Это чудо спортивной техники, казалось, ставили в программу только для того, чтобы по контрасту со скучными велопроездами парней в красных трико, ярче засиял следующий за нашим номером выход на арену какого-нибудь более-менее известного фокусника или клоуна из столицы.
Я был «нижним». Это тот, кто сидит на велосипеде и держит на себе кучу акробатов, верхний из которых делает трюки: к примеру, стоит на голове. Да и сам «нижний» время от времени переворачивается через голову.
Во время одного из таких переворотов я неосторожно зацепился коленом за торчащую из велосипеда железку и с хрустом порвал мениск.
Стандартная цирковая травма давала возможность получить направление на так называемый «легкий труд», то есть на бумажную службу в управлении цирка.
Надо сказать, у меня всегда была «организаторская жилка»: в армии был старшиной спортроты, в институте – старостой курса, а теперь стал секретарем комитета комсомола.
Не то, чтобы мне нравилось руководить людьми. Я любил сознавать себя «при деле» и думать о себе, как о человеке, с мнением которого считаются окружающие. Если бы не цирк и начинавшие оформляться артистические амбиции, думаю, стал бы номенклатурным работником. В последующей жизни меня всегда бросало то в сторону творчества и авантюр, то в область, где тебя называют продюсером и руководителем.
Моя первая советская руководящая должность называлась «секретарь комитета комсомола циркового конвейера». Этими индустриальными словами в цирке называют артистов, переезжающих с выступлениями из города в город, совсем как я с «акробатами на велосипедах». Моя задача заключалась в сидении в кабинете и перекладывании бумажек из одной стопки в другую. Периодически я с важным видом поднимал телефонную трубку и говорил «Жижикин. Слушаю».
Полгода этой увлекательной деятельности принесли свои плоды: я был выбран секретарем комитета комсомола всех цирков Советского Союза.
Всего стало больше: бумажек на столе; кабинетов, в которые приходилось захаживать; завистников, провожающих влажными взглядами очередное направление в соцстрану. Я получил отдельный кабинет, сменил ношеный отцовский костюм на новый чехословатский, а пиво «Старопрамен» уступило место коньяку «Арарат», поэтому в папке теперь вместо воблы лежал темный шоколад. В моем подчинении были тысячи комсомольцев во всех городах страны, где есть цирки, и по иронии судьбы – я курировал цирковое училище, в которое когда-то пытался поступить. Ребята, вместе с которыми я сдавал вступительные экзамены, еще учились на втором курсе, а я, как комсорг, заседал в приемной комиссии и Юрий Владимирович Никулин мог обратиться ко мне с вопросом: «Как ты считаешь, вон тот парень нам подходит?»
Тогда начальники отделов решали даже такие болезненные вопросы, как поднятие или снижение зарплаты тому или иному артисту. Целыми комиссиями, в которые, помимо меня, входили всевозможные замы, секретари, а также народные и заслуженные артисты, мы ездили в провинциальные цирки с проверками. Акробат или гимнаст, претендующий на повышение зарплаты, показывал нам свои новые трюки, и мы решали, на сколько рублей можно повысить его оклад.
Переход на новые материальные ступени сопровождался особой рутиной. В частности, артистам вменялись в правило ежегодные ленинские зачеты и написание рефератов по партийной тематике. Где мог, я отменял эти упражнения в компиляции, заменяя их изучением истории цирка. За это партком регулярно объявлял мне выговоры, но артисты уважали и благодарили.
Эта совершенно абсурдная по современным понятиям жизнь закончилась, когда я поступил на заочное отделение института физкультуры по специальности «режиссер спортивно-массовых мероприятий». Позже мне даже предложили занять место директора одного циркового училища, но 3 года хождения в чиновниках так и не дали мне вожделенного творчества. Кроме того, не хватало банального доступа к прелестям западной культуры, и такие чудеса, как видеокассеты или пара голубых джинсов, по-прежнему доставались с трудом. Несмотря на активную помощь чиновников в продвижении наверх, в отдел культуры ЦК комсомола, я решил опять стать артистом, потому что влюбился. Увидев на очередной цирковой проверке невероятный номер Вадима Станкеева «Воздушный полет», я почувствовал, как артистические амбиции уверенно берут верх над удовольствием быть начальником. Это был акробатический номер, равного которому не было нигде, и я понял, что пора сменить коридоры власти на цирковую арену. Тем более, что в этот номер как раз требовался «ловитор».
* * *
Однажды (мне было тогда около 12 лет), гуляя с мамой в районе Никитских ворот, я совершил личное открытие, по силе воспоминания равное, пожалуй, только первому поцелую или первой зарплате. Мама, отправившись в магазин, оставила меня подождать за одним из посольств, которых в этом районе всегда было очень много. Оставшись один, я от нечего делать принялся пинать из стороны в сторону небольшой камень, который быстро залетел под скамейку. Когда я полез вытаскивать камешек из укрытия, к своему невероятному удивлению вместо игрушки нашел там большой яркий журнал с нерусскими буквами на обложке и скалящейся женщиной с огромной голой грудью. Так я впервые познакомился с тем, что называлось тлетворным влиянием Запада.Засунув сокровище под пальто, я благополучно принес журнал домой, и на какое-то время стал очень популярным у приятелей, каждый из которых мечтал посмотреть на заграничную вещь, взамен давая мне покататься на велосипеде или подержать в руках редкую коллекцию марок.
Когда родителей не было дома, мы рассматривали розовых женщин и фотографии иностранных автомобилей, рекламой которых были полны страницы издания. Понятно, что последнее в то время интересовало нас больше женских прелестей, хотя впоследствии, по достижении переходного возраста, я часто вспоминал этот журнал, и даже несколько раз шлялся в компании приятелей по районам посольств в надежде снова обнаружить запретное чтиво. Тот, первый в моей жизни номер «Плейбоя», однажды пропал у меня из-под кровати, и как ни пытался я взглядами и намеками выпытать у родителей тайну его исчезновения, журнал больше не появлялся в поле моего зрения. Но зерно влечения к заграничному миру, такому блестящему и цветному, было посеяно. Девушки и автомобили, казалось, манили с собой, обещая жизнь, полную неизведанных ощущений.
Полет
В 1986 году «Воздушный полет» завоевал «Серебряного клоуна» (циркового «Оскара») на фестивале искусств в Монте-Карло, и только спустя 20 лет сами американцы решились на создание аналогичной постановки в цирке Дю Солей. В те годы я не особо гордился своей родиной, всюду за границей ощущал себя нелепым «совком», стеснялся акцента и паспорта, но когда выходил на арену в составе труппы «полета», советские комплексы испарялись, как пар. Я был воздушным ловитором – акробатом, который висит вниз головой под куполом цирка и ловит вольтижеров, исполняющих в воздухе трюки. Вольтижеры перелетают с одних трехметровых качелей на другие, преодолевая дистанцию в пятнадцать метров, а ловитор время от времени откидывается на трапеции вниз головой, всячески эксплуатируя боязнь высоты изумленных зрителей.
На «Воздушный полет» выстраивались километровые очереди. Предлагали работать то в старом цирке на Цветном, то в новом – на Вернадского; то одна страна звала на гастроли, то другая. Заветная мечта об активной заграничной жизни начала сбываться. С этим номером я объездил чуть ли не полмира. И первой не соц, а полноценно западной оказалась поездка в Израиль.
Те гастроли запомнились мне, как один сплошной сказочный день. Во многом, конечно, благодаря людям, которые относились к нам, как к пришельцам из далекого прошлого.
После каждого выступления за кулисы стояли очереди. Всем хотелось хотя бы дотронуться до живых артистов из Союза. Нас расхватывали, как груши на базаре, и тащили по домам. Каждый день мы ужинали в какой-нибудь новой семье, где собиралось – без преувеличения – человек по сто, только чтобы послушать, что происходит в «совке», как мы живем. Конечно, в основном это были эмигранты, но такого интереса к нам, прямо до жадности, я больше нигде не встречал. Я помню, что просто обалдел от Израиля. Настоящий культурный шок. Нам предложили на пару-тройку месяцев до гастролей в Германию остаться в Тель-Авиве просто пожить и, кажется, я был первым, кто крикнул: «Да!» Мы вкусно ели, бродили по городу, купались в море, наслаждались женщинами. Гостиница бесплатная, деньги мы заработали, в стране уже чувствовали себя, как дома. Раз в неделю я знакомился с новой подругой.
Здесь стоит остановиться, и рассказать подробнее о специфическом мужском соревновании, популярном в цирковой среде. Это банально и, может, очень по-мальчишески, но у нас существовало негласное правило: из любых гастролей привозить рассказ об очередном эротическом приключении. Мы коллекционировали воспоминания о тех или иных прелестных иностранках, и эти истории вызывали куда больший интерес, чем видики или подержанные автомобили. Ведь люди в «совке» жили, как в консервной банке, и годы информационной блокады привели к тому, что люди элементарно сомневались, а существуют ли вообще на белом свете все эти Европы и Америки, или это очередная пропагандистская утка. А тут есть люди, которым разрешено выезжать. Конечно, все друзья мужского пола интересовались: «Ну что, попробовал француженку? А израильтянки сильно отличаются от них?» В общем, в любой загранкомандировке у меня случались местные романы. И в Германии, и в Голландии, и во Франции, и в Бельгии – вообще везде, где гастролировал «Воздушный полет». Особые надежды почему-то возлагались на американок. Видимо, из-за того, что попасть в США было почти невозможно, мы держали пари, кто первым в своей жизни покорит американскую красотку.
Привлечь к себе внимание прекрасного пола нам не составляло труда. Почти все артисты цирка, как действующие, так и бывшие, обладают прекрасной физической формой. Я и сегодня этим пользуюсь. Только женщины способны подарить мне настоящее вдохновение. Как любому творческому человеку, мне необходимо чувство влюбленности. Конечно, я не ставлю задачу переспать с каждой встречной красавицей, но все равно буду бессознательно стараться понравиться девушке. Забегая вперед, скажу, что из-за такого подхода к любовным отношениям у меня до сих пор нет детей.
Из гастролей было принято привозить не только рассказы о волшебной заграничной жизни, свободе, женщинах и еде, но и недоступные среднему советскому обывателю предметы роскоши. Такими предметами были видеомагнитофоны, телевизоры, кассетники, кожаные куртки, болоньевые плащи, старые автомобили, а самое главное – джинсы. Последние гарантировали обладателю особый интерес окружающих и безусловный успех у представительниц прекрасного пола. Джинсы были прекрасным вложением денег, поскольку даже сильно ношенные могли быть проданы знакомым практически за оригинальную цену.
Еще одной страстью советского общества было западное кино, по крупицам проникавшее в экзальтированное сознание молодежи всевозможными полулегальными способами. В определенный момент одним из мест, где можно было приобщиться запретному голливудскому искусству, стали квартиры моих друзей.
В конце восьмидесятых в Москве я был одним из немногих обладателей собственного видеомагнитофона. По ночам у нас собирались человек по тридцать-сорок, а иногда и больше, и смотрели те две кассеты, которые мне удалось выменять. На одной был какой-то фильм с Брюсом Ли, название которого сейчас уже вспомнить невозможно, на второй – первая часть «Индианы Джонса». Обе кассеты запилили почти до дыр. Смотрели их по семь раз за ночь. Заканчивалась, мы перематывали на начало и – по-новой. Большей популярность, конечно, пользовался «Индиана Джонс». Для меня этот фильм был сказкой, совершенно недоступной и далекой. Герой Харрисона Форда – ученый, профессор и в то же время супергерой, брутальный парень, стремящийся приручить дикую стихию внутри и снаружи себя, импонировал мне своей неправдоподобной бравадой. Внутри я был таким же, и в будущем хотел заниматься чем-то подобным, ну, или хотя бы сниматься в кино похожем на это.
Тогда я даже не подозревал, какую причудливую шутку сыграет со мной судьба, когда предложит одну из основных ролей в очередной части «индианы». Конечно, ничего не бывает из ничего, и уже тогда амбициозные мечты о голливудской карьере посещали меня, но эти мысли были настолько абсурдны, что я не решался признаться в них даже лучшим друзьям и подругам.
Тем не менее, я изобрел способ выглядеть по-голливудски. Из Брюсселя я пригнал себе старую серебристую «Вольво». Машина периодически ломалась. Иногда завести ее можно было, лишь просунув руку с напильником под капот, чтобы закоротить контакты. Когда я приезжал в цирк на репетиции, то оставлял ее с включенным двигателем – вдруг потом не заведется? Несмотря на это, с той машиной, у которой были автоматические окна и люк в крыше, я был королем. На улицах прохожие впадали в ступор, а я специально выпендривался перед проезжающими автобусами, щелкал кнопочкой, двигал окна туда-сюда, мол, посмотрите, какой я крутой! Однажды во время такого сеанса дешевых понтов окна заклинило, и они перестали закрываться. В тридцатиградусный мороз я ехал из центра Москвы в Химки, постепенно покрываясь изморозью.
Итак, выгнали из отеля. Ну да, все правильно: не платишь – не живешь. Мрачная шутка. А что остается? Дошутился. Ладно, погода теплая, можно и в парке спать. Хорошо, что вещей немного. В одной сумке помещаются. Главное, ничего не бойся. Ты не эмигрировал, закон не нарушил. Виза еще несколько месяцев действует. Ну, не найдешь ничего – поедешь домой. В «совок»? Нет уж, не может быть, чтобы в таком месте совсем никому оказался не нужен. О! Классная скамеечка. Поспим, а завтра видно будет.
На «Воздушный полет» выстраивались километровые очереди. Предлагали работать то в старом цирке на Цветном, то в новом – на Вернадского; то одна страна звала на гастроли, то другая. Заветная мечта об активной заграничной жизни начала сбываться. С этим номером я объездил чуть ли не полмира. И первой не соц, а полноценно западной оказалась поездка в Израиль.
Те гастроли запомнились мне, как один сплошной сказочный день. Во многом, конечно, благодаря людям, которые относились к нам, как к пришельцам из далекого прошлого.
После каждого выступления за кулисы стояли очереди. Всем хотелось хотя бы дотронуться до живых артистов из Союза. Нас расхватывали, как груши на базаре, и тащили по домам. Каждый день мы ужинали в какой-нибудь новой семье, где собиралось – без преувеличения – человек по сто, только чтобы послушать, что происходит в «совке», как мы живем. Конечно, в основном это были эмигранты, но такого интереса к нам, прямо до жадности, я больше нигде не встречал. Я помню, что просто обалдел от Израиля. Настоящий культурный шок. Нам предложили на пару-тройку месяцев до гастролей в Германию остаться в Тель-Авиве просто пожить и, кажется, я был первым, кто крикнул: «Да!» Мы вкусно ели, бродили по городу, купались в море, наслаждались женщинами. Гостиница бесплатная, деньги мы заработали, в стране уже чувствовали себя, как дома. Раз в неделю я знакомился с новой подругой.
Здесь стоит остановиться, и рассказать подробнее о специфическом мужском соревновании, популярном в цирковой среде. Это банально и, может, очень по-мальчишески, но у нас существовало негласное правило: из любых гастролей привозить рассказ об очередном эротическом приключении. Мы коллекционировали воспоминания о тех или иных прелестных иностранках, и эти истории вызывали куда больший интерес, чем видики или подержанные автомобили. Ведь люди в «совке» жили, как в консервной банке, и годы информационной блокады привели к тому, что люди элементарно сомневались, а существуют ли вообще на белом свете все эти Европы и Америки, или это очередная пропагандистская утка. А тут есть люди, которым разрешено выезжать. Конечно, все друзья мужского пола интересовались: «Ну что, попробовал француженку? А израильтянки сильно отличаются от них?» В общем, в любой загранкомандировке у меня случались местные романы. И в Германии, и в Голландии, и во Франции, и в Бельгии – вообще везде, где гастролировал «Воздушный полет». Особые надежды почему-то возлагались на американок. Видимо, из-за того, что попасть в США было почти невозможно, мы держали пари, кто первым в своей жизни покорит американскую красотку.
Привлечь к себе внимание прекрасного пола нам не составляло труда. Почти все артисты цирка, как действующие, так и бывшие, обладают прекрасной физической формой. Я и сегодня этим пользуюсь. Только женщины способны подарить мне настоящее вдохновение. Как любому творческому человеку, мне необходимо чувство влюбленности. Конечно, я не ставлю задачу переспать с каждой встречной красавицей, но все равно буду бессознательно стараться понравиться девушке. Забегая вперед, скажу, что из-за такого подхода к любовным отношениям у меня до сих пор нет детей.
Из гастролей было принято привозить не только рассказы о волшебной заграничной жизни, свободе, женщинах и еде, но и недоступные среднему советскому обывателю предметы роскоши. Такими предметами были видеомагнитофоны, телевизоры, кассетники, кожаные куртки, болоньевые плащи, старые автомобили, а самое главное – джинсы. Последние гарантировали обладателю особый интерес окружающих и безусловный успех у представительниц прекрасного пола. Джинсы были прекрасным вложением денег, поскольку даже сильно ношенные могли быть проданы знакомым практически за оригинальную цену.
Еще одной страстью советского общества было западное кино, по крупицам проникавшее в экзальтированное сознание молодежи всевозможными полулегальными способами. В определенный момент одним из мест, где можно было приобщиться запретному голливудскому искусству, стали квартиры моих друзей.
В конце восьмидесятых в Москве я был одним из немногих обладателей собственного видеомагнитофона. По ночам у нас собирались человек по тридцать-сорок, а иногда и больше, и смотрели те две кассеты, которые мне удалось выменять. На одной был какой-то фильм с Брюсом Ли, название которого сейчас уже вспомнить невозможно, на второй – первая часть «Индианы Джонса». Обе кассеты запилили почти до дыр. Смотрели их по семь раз за ночь. Заканчивалась, мы перематывали на начало и – по-новой. Большей популярность, конечно, пользовался «Индиана Джонс». Для меня этот фильм был сказкой, совершенно недоступной и далекой. Герой Харрисона Форда – ученый, профессор и в то же время супергерой, брутальный парень, стремящийся приручить дикую стихию внутри и снаружи себя, импонировал мне своей неправдоподобной бравадой. Внутри я был таким же, и в будущем хотел заниматься чем-то подобным, ну, или хотя бы сниматься в кино похожем на это.
Тогда я даже не подозревал, какую причудливую шутку сыграет со мной судьба, когда предложит одну из основных ролей в очередной части «индианы». Конечно, ничего не бывает из ничего, и уже тогда амбициозные мечты о голливудской карьере посещали меня, но эти мысли были настолько абсурдны, что я не решался признаться в них даже лучшим друзьям и подругам.
Тем не менее, я изобрел способ выглядеть по-голливудски. Из Брюсселя я пригнал себе старую серебристую «Вольво». Машина периодически ломалась. Иногда завести ее можно было, лишь просунув руку с напильником под капот, чтобы закоротить контакты. Когда я приезжал в цирк на репетиции, то оставлял ее с включенным двигателем – вдруг потом не заведется? Несмотря на это, с той машиной, у которой были автоматические окна и люк в крыше, я был королем. На улицах прохожие впадали в ступор, а я специально выпендривался перед проезжающими автобусами, щелкал кнопочкой, двигал окна туда-сюда, мол, посмотрите, какой я крутой! Однажды во время такого сеанса дешевых понтов окна заклинило, и они перестали закрываться. В тридцатиградусный мороз я ехал из центра Москвы в Химки, постепенно покрываясь изморозью.
Итак, выгнали из отеля. Ну да, все правильно: не платишь – не живешь. Мрачная шутка. А что остается? Дошутился. Ладно, погода теплая, можно и в парке спать. Хорошо, что вещей немного. В одной сумке помещаются. Главное, ничего не бойся. Ты не эмигрировал, закон не нарушил. Виза еще несколько месяцев действует. Ну, не найдешь ничего – поедешь домой. В «совок»? Нет уж, не может быть, чтобы в таком месте совсем никому оказался не нужен. О! Классная скамеечка. Поспим, а завтра видно будет.
Когда-то…
Когда-то, когда я был маленьким, задолго до эпохального случая с «Плейбоем», у нас в доме было несколько номеров старого журнала «Америка». Помню, как меня пленяла эта непонятная, яркая, манящая, такая отличная от унылой советской повседневности, жизнь. Я буквально грезил ею. Все казалось удивительным и нездешним. Став взрослым, однажды я с восхищением осознал, что журнал не забыт. Перед первой поездкой в Европу мне стали сниться сны с картинками из «Америки». Тогда я подумал – выеду за границу и сразу попаду в свои сны. И действительно, в Германии, когда я впервые вышел на улицу, мне показалось – вот оно. Наконец-то! Та же улица, те же витрины, та же жизнь. Вечный праздник! Но через несколько дней ощущение сменилось пониманием того, что это только шаг к мечте. Подсознательно я всегда хотел воплотить в жизнь именно то, первое детское ощущение от журнала про другую страну. По-видимому, ключ к пониманию того сумасшедшего авантюрного шага, который мне предстояло совершить, заключается именно в этих детских грезах над пожелтевшими страницами старой советской «Америки».
Американские каникулы
В 1989 году в Москве у всех на слуху было новое модное слово «кооператив». Всевозможные дельцы, до этого десятилетиями продававшими из-под полы полулегальные артефакты западной жизни, наконец получили возможность выйти из тени. Слова «бизнес» тогда никто еще не знал, и пионеры позднесоветского капитализма называли себя не бизнесменами, а советскими предпринимателями.
Один из таких ребят решил заработать на московском цирке и создал кооператив, чтобы возить на гастроли разные труппы. Кроме нашего «Воздушного полета» в этих труппах были такие известные артисты, как Юрий Куклачев со своими кошками, Эмиль Кио, Александр Бондарев с «Русской масленицей», где были и медведи, и акробаты на подкидных досках. Это была «тяжелая артиллерия», лучшие люди советского цирка.
Как я уже говорил, сначала был Израиль, потом Европа, и вот наконец поползли слухи о возможной поездке в страну, о которой все мы слышали столько нелепых басен, и в которую каждый мечтал попасть хотя бы раз.
Гастроли по США проходили очень интенсивно. Это было совсем не похоже на легендарный прием в Израиле, но все равно каждый вечер мы ходили в гости к новым знакомым. Правда, большей частью разглядывать страну из детских грез приходилось из окна автобуса, который непрерывно колесил по штатам и городам. Иногда я переставал понимать, где я нахожусь и зачем. Все сливалось в круговорот из арен шапито, дешевых комнат мотелей и бесконечного асфальтового полотна с указателями на английском языке.
Нью-Йорк меня не впечатлил. Подобные здания, проспекты и автомобили я уже видел в Европе, это точно была не «Америка». Другие города – типичная одноэтажная деревенская страна с неинтересной, даже унылой жизнью, с однотипными улицами, застроенными одинаковыми домами с одинаковыми газонами тоже не имела ничего общего с ожиданиями. Да, в каждом штате я видел столицу, приличные города, и в каждом из них свой центр мира – «даун-таун» с небоскребами, офисами, магазинчиками и кафешками, но, по большому счету, все та же большая деревня. Люди там не понимали, что значит пойти вечером в театр или на концерт. Их интересы были узкими и приземленными. Местные жители проводили время исключительно в барах и пабах – выпивали, играли на бильярде и в дартс, а мне хотелось видеть ярких, счастливых людей, живущих в мечте.
Разочарование дополнилось постепенным осознанием того, что лучшие артисты московского цирка находятся в руках прожженного жулика. Продюсер-предприниматель экономил на всем: на проживании, на транспорте, на зарплате. У нас почти не было рекламы, а местную публику необходимо было заманивать яркими плакатами, интервью на радио и телевидении, рецензиями в газетах. Ничего подобного сделано не было, и я не раз замечал, как наши артисты, привыкшие к полным залам и грому аплодисментов, после выступлений мрачно молчали в одиночестве, воспринимая пустые ряды кресел с редкой публикой, жующей попкорн, как личную трагедию, как сомнение этой страны в их цирковом профессионализме.
Кульминацией наших страданий стало одно солнечное раннее утро в Атланте, штат Джорджия – месте действия «Унесенных ветром». Однажды продюсер сообщил нам, что денег больше нет, и мы ждем новых предложений. В ожидании мы коротали время, купаясь в маленьком бассейне у мотеля и играя в карты вместо репетиций. В один из таких дней, собравшись в столовой нашего крошечного отеля, мы обнаружили, что горе-продюсер сбежал со всеми заработанными деньгами. Связавшись с Москвой и сообщив СоюзГосЦирку о нашей беде, нам осталось только слоняться по утопающему в жаре небольшому провинциальному городку, показывая редким туристам (фанатам тех самых «Унесенных ветром») чудеса цирковой акробатики. Эти уличные шоу, казалось, производили на туристов гораздо бо́льшее впечатление, чем те же прыжки, поддержки и стойки на голове во время представления на арене местного цирка. Настораживало нас только одно: хозяева отеля, узнав, что теперь мы без денег, постепенно начали переводить нас на облегченный режим. Сначала стали кормить не три, а два раза в день, потом остались одни завтраки, а еще через неделю приехали волонтеры из местной церкви, привезли молоко, хлопья и бананы, что лишний раз убедило всех в том, что дела наши плохи.
Поэтому, когда на пороге нашего отеля появился шикарно одетый полноватый американец средних лет, назвавшийся известным продюсером мистером Смитом, нам не оставалось ничего другого, как положиться на этого человека. Он умел говорить, и быстро убедил нас, что гастролировать по Америке можно только под руководством гражданина США, который знает все подводные камни и никогда не кинет артистов, как сделал наш соотечественник, потому что в случае чего, поймать местного жителя для полиции не составит труда.
Конечно, мы согласились: жара и голод не лучшие друзья здравого смысла. Тем более, что мистер Смит утверждал, что у него связи чуть ли не в каждом казино Лас-Вегаса, и мы со своим искусством прекрасно впишемся в тамошнюю индустрию развлечений. Надо сказать, что не вся труппа решилась отправиться с новым продюсером. После долгого обсуждения поехать в Лас-Вегас согласилось меньше половины артистов. Остальные остались в Атланте дожидаться людей из СоюзГосЦирка.
В США казино не только место, где люди проигрывают деньги. Это своеобразный диснейленд для взрослых, предлагающий посетителям множество способов провести досуг. Поскольку в стране существуют всего несколько зон, где разрешено играть, каждое казино обязательно оснащено всем необходимым для жизни. Здесь можно остаться на уикенд, а можно – на месяц. Многие американцы приезжают в такие места целыми семьями, что всегда казалось мне диким и неправильным. Когда я первый раз попал в казино, то был поражен наличием в злачном месте детей, которым нельзя было играть на деньги, но можно было сидеть в ресторанах, смотреть спектакли, кинофильмы, слушать музыку и наблюдать за взрослыми.
Один из таких ребят решил заработать на московском цирке и создал кооператив, чтобы возить на гастроли разные труппы. Кроме нашего «Воздушного полета» в этих труппах были такие известные артисты, как Юрий Куклачев со своими кошками, Эмиль Кио, Александр Бондарев с «Русской масленицей», где были и медведи, и акробаты на подкидных досках. Это была «тяжелая артиллерия», лучшие люди советского цирка.
Как я уже говорил, сначала был Израиль, потом Европа, и вот наконец поползли слухи о возможной поездке в страну, о которой все мы слышали столько нелепых басен, и в которую каждый мечтал попасть хотя бы раз.
Гастроли по США проходили очень интенсивно. Это было совсем не похоже на легендарный прием в Израиле, но все равно каждый вечер мы ходили в гости к новым знакомым. Правда, большей частью разглядывать страну из детских грез приходилось из окна автобуса, который непрерывно колесил по штатам и городам. Иногда я переставал понимать, где я нахожусь и зачем. Все сливалось в круговорот из арен шапито, дешевых комнат мотелей и бесконечного асфальтового полотна с указателями на английском языке.
Нью-Йорк меня не впечатлил. Подобные здания, проспекты и автомобили я уже видел в Европе, это точно была не «Америка». Другие города – типичная одноэтажная деревенская страна с неинтересной, даже унылой жизнью, с однотипными улицами, застроенными одинаковыми домами с одинаковыми газонами тоже не имела ничего общего с ожиданиями. Да, в каждом штате я видел столицу, приличные города, и в каждом из них свой центр мира – «даун-таун» с небоскребами, офисами, магазинчиками и кафешками, но, по большому счету, все та же большая деревня. Люди там не понимали, что значит пойти вечером в театр или на концерт. Их интересы были узкими и приземленными. Местные жители проводили время исключительно в барах и пабах – выпивали, играли на бильярде и в дартс, а мне хотелось видеть ярких, счастливых людей, живущих в мечте.
Разочарование дополнилось постепенным осознанием того, что лучшие артисты московского цирка находятся в руках прожженного жулика. Продюсер-предприниматель экономил на всем: на проживании, на транспорте, на зарплате. У нас почти не было рекламы, а местную публику необходимо было заманивать яркими плакатами, интервью на радио и телевидении, рецензиями в газетах. Ничего подобного сделано не было, и я не раз замечал, как наши артисты, привыкшие к полным залам и грому аплодисментов, после выступлений мрачно молчали в одиночестве, воспринимая пустые ряды кресел с редкой публикой, жующей попкорн, как личную трагедию, как сомнение этой страны в их цирковом профессионализме.
Кульминацией наших страданий стало одно солнечное раннее утро в Атланте, штат Джорджия – месте действия «Унесенных ветром». Однажды продюсер сообщил нам, что денег больше нет, и мы ждем новых предложений. В ожидании мы коротали время, купаясь в маленьком бассейне у мотеля и играя в карты вместо репетиций. В один из таких дней, собравшись в столовой нашего крошечного отеля, мы обнаружили, что горе-продюсер сбежал со всеми заработанными деньгами. Связавшись с Москвой и сообщив СоюзГосЦирку о нашей беде, нам осталось только слоняться по утопающему в жаре небольшому провинциальному городку, показывая редким туристам (фанатам тех самых «Унесенных ветром») чудеса цирковой акробатики. Эти уличные шоу, казалось, производили на туристов гораздо бо́льшее впечатление, чем те же прыжки, поддержки и стойки на голове во время представления на арене местного цирка. Настораживало нас только одно: хозяева отеля, узнав, что теперь мы без денег, постепенно начали переводить нас на облегченный режим. Сначала стали кормить не три, а два раза в день, потом остались одни завтраки, а еще через неделю приехали волонтеры из местной церкви, привезли молоко, хлопья и бананы, что лишний раз убедило всех в том, что дела наши плохи.
Поэтому, когда на пороге нашего отеля появился шикарно одетый полноватый американец средних лет, назвавшийся известным продюсером мистером Смитом, нам не оставалось ничего другого, как положиться на этого человека. Он умел говорить, и быстро убедил нас, что гастролировать по Америке можно только под руководством гражданина США, который знает все подводные камни и никогда не кинет артистов, как сделал наш соотечественник, потому что в случае чего, поймать местного жителя для полиции не составит труда.
Конечно, мы согласились: жара и голод не лучшие друзья здравого смысла. Тем более, что мистер Смит утверждал, что у него связи чуть ли не в каждом казино Лас-Вегаса, и мы со своим искусством прекрасно впишемся в тамошнюю индустрию развлечений. Надо сказать, что не вся труппа решилась отправиться с новым продюсером. После долгого обсуждения поехать в Лас-Вегас согласилось меньше половины артистов. Остальные остались в Атланте дожидаться людей из СоюзГосЦирка.
В США казино не только место, где люди проигрывают деньги. Это своеобразный диснейленд для взрослых, предлагающий посетителям множество способов провести досуг. Поскольку в стране существуют всего несколько зон, где разрешено играть, каждое казино обязательно оснащено всем необходимым для жизни. Здесь можно остаться на уикенд, а можно – на месяц. Многие американцы приезжают в такие места целыми семьями, что всегда казалось мне диким и неправильным. Когда я первый раз попал в казино, то был поражен наличием в злачном месте детей, которым нельзя было играть на деньги, но можно было сидеть в ресторанах, смотреть спектакли, кинофильмы, слушать музыку и наблюдать за взрослыми.
Звездопад: Тарантино
Получить работу в Америке – это, конечно, большое достижение для эмигранта, но гораздо более значимым событием является приглашение в профсоюз. Последний обеспечивает легитимность любой сферы деятельности; свои профсоюзы есть у режиссеров, у водителей, у парней, стирающих пыль с объективов кинокамер. После того, как я попал в шоу-бизнес, и наконец определился со сферой, где мне хотелось бы работать многие годы, моей мечтой стал актерский профсоюз. Здесь за разумный процент с зарплаты защищают твои права, следят за тем, чтобы ты не занимался не своей работой, помогают оформить контракт и нанимают адвоката в случае споров с продюсером. Вся твоя работа до вступления в профсоюз считается полузаконной, ее просто как бы никогда и не было.
Собственно, причина того, что я не помню, как назывались первые фильмы, в которых играл, заключается в том, что тогда я не состоял в профсоюзе, моя деятельность не была задокументирована, и сейчас я даже не имею права вносить роли охранника и другие подобные работы в резюме на своем сайте в интернете.
Моей первой «законной» ролью стало участие в сериале «Шпионка», режиссером которого был знаменитый Джей Джей Абрамс. В одной из серий должен был сниматься Квентин Тарантино, но тогда я еще об этом не знал: я только прочитал сценарий, в котором, конечно же, не были написаны имена моих будущих партнеров.
До этого я видел создателя Pulp Fiction всего один раз в жизни. Как-то раз в Лос-Анджелесе мы с Наташей выходили из ресторанчика, в котором только что пообедали, и увидели, что навстречу идет живой Тарантино. Люди машут руками, хлопают, кричат, подбегают за автографами. Наташа говорит: «Давай, подойди к нему». Я отвечаю: «Да ты что, неудобно. Что я ему скажу?» Она настаивает: «Ну, не знаю. Скажи, что ты русский актер, что тебе нравятся его фильмы. Вдруг что-нибудь выйдет». Я продолжаю: «Нет, не могу. Как-то это глупо выглядит». Так и не подошел тогда к Квентину за автографом, а только стоял и во все глаза разглядывал парня, одно появление которого вызывало столько эмоций у простых американцев, да и я вместе со всеми искренне восхищался работами Квентина.
Собственно, причина того, что я не помню, как назывались первые фильмы, в которых играл, заключается в том, что тогда я не состоял в профсоюзе, моя деятельность не была задокументирована, и сейчас я даже не имею права вносить роли охранника и другие подобные работы в резюме на своем сайте в интернете.
Моей первой «законной» ролью стало участие в сериале «Шпионка», режиссером которого был знаменитый Джей Джей Абрамс. В одной из серий должен был сниматься Квентин Тарантино, но тогда я еще об этом не знал: я только прочитал сценарий, в котором, конечно же, не были написаны имена моих будущих партнеров.
До этого я видел создателя Pulp Fiction всего один раз в жизни. Как-то раз в Лос-Анджелесе мы с Наташей выходили из ресторанчика, в котором только что пообедали, и увидели, что навстречу идет живой Тарантино. Люди машут руками, хлопают, кричат, подбегают за автографами. Наташа говорит: «Давай, подойди к нему». Я отвечаю: «Да ты что, неудобно. Что я ему скажу?» Она настаивает: «Ну, не знаю. Скажи, что ты русский актер, что тебе нравятся его фильмы. Вдруг что-нибудь выйдет». Я продолжаю: «Нет, не могу. Как-то это глупо выглядит». Так и не подошел тогда к Квентину за автографом, а только стоял и во все глаза разглядывал парня, одно появление которого вызывало столько эмоций у простых американцев, да и я вместе со всеми искренне восхищался работами Квентина.