Страница:
Странно, но от того, что он перестал быть в единственном числе. Резидент не ощутил облегчения, но одну только горечь. Он словно освежил в памяти те, с годами забытые ощущения и пережил их с новой силой. Он победил, но не испытывал чувства торжества. Шумно отпраздновав победу и заодно поминки по безвременно усопшему сотоварищу, мафиозные главари взялись за дело. Обеспечившись надежными тылами, они стали действовать с большим напором. Дела пошли в гору. Внешне жизнь Резидента обретала все более благополучные формы. А в его внутренний мир, кроме него, никто заглянуть не мог. Он жил так, как жил. А остальное не ваше дело!
Все изменилось после банально-книжного «к вам едет ревизор» сообщения конторского человека. Резидент нимало не обеспокоился. Заранее известная ревизия не ревизия — фарс. Она может найти лишь то, что ей позволят найти. По крайней мере так думал Резидент. Но в дело вмешался случай и... Контролер. Противостоя неожиданно объявившемуся противнику, Резидент предпринял все, что должен был предпринять, то есть много больше, чем смог бы простой смертный. Он находил самые нестандартные ходы, но каждый раз проигрывал. Наверное, в этой фатальной череде неудач был свой роковой смысл. И он догадывался, какой. Он утратил веру в свою правоту, превратившись в противоположность самому себе. Он потерял право на везение. Теперь судьба благоволила к его противнику. Он стал для нее нелюбимым пасынком. В какой-то не замеченный ни им, ни другими момент Резидент капитулировал. Нет, он не прекратил борьбы. Он продолжал исполнять свои функции как должно. Он анализировал быстро меняющуюся обстановку, принимал единственно верные в данный момент решения, но, и это было, пожалуй, самым главным, не доводил их до логического завершения лично, а перепоручал своим, заведомо менее опытным подчиненным.
Он избегал прямого противостояния с Контролером. Он не боялся оказаться слабым. Он опасался узнать в своем противнике самого себя. Того, прошлого, честного и азартного Резидента. Подчиняясь разрастающемуся комплексу вины, он утрачивал столь необходимую ему бескомпромиссность. Он терял хватку.
Его драка с Контролером стала игрой равных по силам гроссмейстеров. Соревнованием изощренных умов. И поэтому это была борьба, не имеющая завершения. Гроссмейстеры не умеют ставить точку. По-настоящему выиграть может только гладиатор. Его победа абсолютна, потому что его противник уничтожается физически. Переиграть бой с ним уже невозможно.
Именно на этот подводящий черту под интеллектуальным противостоянием акт физического уничтожения Резидент решиться не мог. Он не пошел на анатомический, с понятным результатом допрос — он перепоручил расстрел Контролера другим, хотя обязан был довершить дело лично. Он явно избегал острых, ранящих душу углов. Каждый раз загнав противника в щель, он оставлял ему шанс, пусть призрачный, один на миллион, но все же шанс на спасение. Он пытался переложить ответственность за последнее мгновение чужой жизни на судьбу.
В этом была его слабость. Это было пусть не очень видимой, но главной причиной его поражения. Когда случай свел в последнем противостоянии, когда для физической победы было достаточно нажать на курок, Резидент первым опустил оружие. Он не чувствовал уверенности в своей правоте. Он не мог судить другого, заведомо невиновного человека, будучи сам преступником. Он не решался убить того, кто более него заслужил право на жизнь.
Резидент проиграл бой задолго до того, как его начал. Он не сумел превратиться в настоящего врага. Он все-таки не смог до конца предать свои годами воспитанные идеалы. Планируя и совершая очередное преступление, он как бы играл понарошку. Когда «понарошку» кончилось, он потерпел крах. Его поражение было запрограммировано им самим. Он был своим главным противником. И он выиграл. И он проиграл.
Теперь, сидя на даче в ожидании своих бывших дружков, он ни о чем не сожалел. Он вдруг почувствовал огромное облегчение. Как будто вернулся из дальней разведки в свой старый обжитой окоп, к своим дорогим друзьям. «Наше дело правое, враг будет разбит, победа за нами!» Все просто, однозначно и не имеет других истолкований. Вот этого ощущения «правого дела» ему не хватало все эти благополучные и жирные годы предательства. Его не научили жить для себя, и всякий пирог, который нельзя было слопать пополам, отдавал горечью. Он долго жил в чужом блиндаже, очень уютном, теплом и сытом, но чужом. Он попал туда не по своей охоте — так сложились обстоятельства. Но теперь все в порядке, теперь он там, где надлежит быть. Он вернулся в строй! И хотя здесь, на даче, он тоже был в единственном числе, это было другое одиночество. Это было одиночество бойца, оставшегося прикрывать отход своих товарищей. Здесь его последний рубеж, здесь ему принимать бой и смерть. Но его смерть — это не просто смерть, а продолжение чьей-то жизни. Хоть даже Контролера. Жизнь не задалась, так хоть смерть удастся! Но и смерть у Резидента такая, какой он желал, не получилась. Видно, использовал он лимит отпущенного ему жизнью везения полностью. На пустяки использовал — на благополучие, на деньги, на преступную карьеру. Не дала ему судьба последнего облегчения. Глупо он умер, как и жил.
Бандиты объявились вечером. Подъехали на четырех машинах, взяли дачу в кольцо, крикнули в мегафон:
— Слышь, выйди, поговорить надо!
— А ты сам подойди — коль надо, — отвечал Резидент, готовя к бою свой арсенал: автомат для дальнего боя, пистолеты для ближнего и еще консервный нож. Он хоть и консервный, но в умелых руках животы вскрывает не хуже банок. С таким арсеналом не уложить взвод противника — непростительный грех!
— Кончай ломаться! У нас дела всего на три минуты! — По кустам под прикрытием разговоров к даче подбирались боевики.
— Давай-давай, ребятки, поближе ползите, — подбадривал их шепотом Резидент, — у меня с патронами напряженка, мне наверняка бить надо, одна штука — одна жизнь.
— Ну и черт с тобой, — безнадежно вздохнул человек с мегафоном. — Начинайте!
Боевики остановились, затаившись за случайно подвернувшимися укрытиями. Они даже не пытались подлезть со слепой, где не было окон, стороны, как предполагал Резидент. Они просто лежали и ждали. Подкрепления или сигнала к атаке? Чего?
Из-за ближнего холма лязгая гусеницами, выползали два бульдозера.
— Не передумаешь? — еще раз на всякий случай спросил координатор боевых действий.
Резидент, больше полагаясь на удачу, чем на свое умение, выстрелил. Пуля ударила в мегафон. Координатор упал, выматерился, махнул рукой. Бульдозеры подняли отвальные ножи до уровня кабин и двинулись в сторону дачи. Они шли не торопясь, тяжело переваливаясь на кочках, разбивая и подминая под гусеницы заборы, случайные деревья и кусты. Стрелять было бессмысленно. Окна кабин были прикрыты недоступной пулям броней металла.
"Все-таки чему-то я их научил, — подумал Резидент, — не желают подставляться под пули, хотят выдавить меня из убежища на улицу, а там из-за укрытия расстрелять, словно «кабана» на стенде. Возможно, попытаются взять живым. Засадят по пуле в коленные чашечки и в локти и утащат в стоящий неподалеку медицинский «рафик». Не так уж глупо, если иметь дело с любителем. Резидент не был любителем. Он знал, когда надо бороться, а когда это бессмысленно и даже на руку врагам. В данном случае это было бессмысленно. Единственное, что он мог сделать, это не позволить взять себя живым.
Он проверил пистолет, развернул его дулом к себе.
«Одна пуля — один поверженный враг», — вспомнил он давнее стрелковое наставление. Один враг! Грустные ассоциации. Но, наверное, справедливые. Раздвоенность не может продолжаться вечно. Рано или поздно ей приходит конец.
Резидент взвел курок. Рокот моторов стал ощутимо близок. Заметно подрагивал под ногами пол, дребезжали окна.
Очень жаль, что все случилось именно так, подумал Резидент и нажал на курок. За гулом моторов выстрела никто не услышал. Бульдозеры сдвинулись, смяли хрупкие стены, перемололи гусеницами обломки досок, стекол и кирпичей.
В этом последнем бою Резидент не смог уничтожить ни одного противника. Он умер один.
— Обязательно найдите тело, — распорядился человек с мегафоном и сел в подошедшую машину.
Хозяева были рады-радешеньки щедрому квартиранту и лишних вопросов не задавали. И слава богу. Мгновенно придумать три надежные легенды на три разные фамилии, да так, чтобы не сбиться, не запутаться в событиях прошедшей жизни, было не просто.
Штабной я избрал четырехкомнатную, старинной планировки, с парадным и черным входами, квартиру в самом центре города, с окнами, выходящими на областное УВД. Здесь, хотелось бы надеяться, бандиты открывать массированную стрельбу поостерегутся. Оставшееся до ночи время я убил на рекогносцировку местности. Пять интересующих меня адресатов располагались кустообразно и очень недалеко от занятой мною штаб-квартиры. Имеющая деньги мафия стремилась жить в престижных, по соседству с Сильными мира сего, районах.
Последний клиент обитал в частном секторе, в неказистом на поверхностный взгляд домике. Второй, более пристальный взгляд в корне менял впечатление от первого. Третий, но уже спеца, лишал надежд на легкую победу. Если не обращать внимания на преднамеренно облупленную штукатурку на стенах и потрескавшийся шифер на крыше (а под ним, поди, плотно пригнанные листы нержавеющей стали!), домик можно было смело причислить к средней величины дзоту. Капитальный забор, по нему наверняка сигнализация. Усиленные входные двери и ставни на окнах. Умудрись выковырни из такого убежища хозяина. Он там как черепаха в панцире.
Ладно, этот орешек оставим на десерт, а начнем с менее крепких, но не менее аппетитных. Первые «чистки» я предполагал провести в типичном для Конторы случайно-трагическом стиле, чтобы преступники не сразу догадались об истинной сути происходящего. Пока человек несведущ, он расслаблен, и работать с ним — одно удовольствие. Он сам подставляется под удар! Но стоит ему почувствовать угрозу, и неизбежна суета с дополнительными телохранителями, засадами, контрслежкой, тяжелым вооружением, бронетехникой и ударной авиацией тактического назначения. Это в зависимости от того, кто какими деньгами располагает и в какую сумму оценивает свою жизнь.
Как правило, такие героические усилия приговоренного все равно не спасают, но работу исполнителя усложняют значительно.
Лучше лишний час поломать голову в теоретических построениях, чем перетруждать руки и ноги, ползая по крышам и канализациям, отбиваясь от дополнительной охраны и занимаясь другой подобной ерундой на практике. Я слишком устал, чтобы позволить себе отдых при разработке плана операции.
Еще три дня, периодически изменяя внешность, я бродил, как кот возле куска мяса, по периметру интересных мне кварталов. Я составлял топографические планы, вымеривал шагами расстояния, намечал пути плановых и аварийных отходов, фиксировал время прибытия и ухода от остановок городского транспорта, исследовал методы охраны, замечал часы наплыва и отсутствия на улицах людей и совершал еще тысячу очень утомительных, но обязательных в данном случае действий.
Вообще-то это не дело ликвидатора. Его — прийти, увидеть, победить и исчезнуть. Черновую работу — подходы, отходы, графики, прикрытия, транспорт и прочее — делают другие. Зачем лишний раз светить главное лицо в месте предстоящего действия? Я не располагал помощниками и потому всю черновую работу тащил лично. Я и капитан, и распоследний кочегар на судне своего будущего (дай бог!) успеха. Я все, что угодно, только не праздно отдыхающий пассажир.
297 шагов до перекрестка Д.
794 шага до подворотни С.
940 шагов до проходного подъезда...
Тут больше нашагаешь, чем на тренировках скороход-марафонец. Причем не просто прошагаешь, это бы ладно, а строго определенной, полтора метра — парный шаг, походкой. И ни на сантиметр больше или меньше! Поворот — Потеря 2, 5 секунды. Перепад высоты, подъем — 10 процентов, значит, примерно такое же снижение темпа. Минус десять секунд. Спуск, увеличение скорости... Считай, Контролер, не сачкуй. Хочешь жить — не ленись цифирки складывать. Один да один — два. Два да один — три. Три да пять — восемь. Это не арифметика. Это борьба за жизнь. Топай по маршруту, по которому скорее всего никогда не пройдешь. Фиксируй. Запоминай. Парадное Открыть, закрыть дверь. Петли скрипят или нет? Какой силы пружина? Можно ли ее открыть ударом ноги? Сколько на это уйдет времени? Какая внутренняя ручка? Возможно ли через нее запереть дверь примитивно-подручным засовом и сколько он сможет сопротивляться дерганью снаружи?
Господи! Сколько вопросов! И на каждый ответь, и каждый ответ запомни, и каждый увяжи с предыдущим и последующим! Вот жизнь! С тоски сдохнешь, если до того не помрешь от перенапряжения. А несведущие почитатели детективов свято верят, что ликвидация — это когда забрался человек на чердак, вытащил винтовку с оптическим прицелом и бабахнул с километра в затылок ничего не подозревающей жертве. Нет, конечно, и вытащил, и бабахнул, но это лишь малая видимая часть айсберга работы. А о самом главном, о подготовке, никто знать не желает. Скучно. И то верно. Кто станет читать многотомный детектив, состоящий на треть из столбцов непонятных, а на самом деле чрезвычайно важных цифр, на треть из автобиографий, затверженных — родился, учился, женился — легенд, на треть из черт знает какой мешанины сопромата, баллистики, психологии, оптики и т. п. наукообразных дисциплин и лишь из одной страницы собственно действия. То есть именно тех: он вытащил винтовку, совместил перекрестье прицела с виском героя и, злобно усмехнувшись, нажал на спусковой крючок... Такое даже и я, если не по обязанностям службы, читать не буду. Читать не буду, а считать буду. Приходится! Конечно, если быть до конца честным, я подхалтуривал. Не без того. Во-первых, у меня не было необходимого в таких случаях резерва времени. Во-вторых, противник мой был далеко не самым профессиональным. И, в-третьих, передо мной не стояла задача свершения чистого, не оставляющего следов преступления, что на порядок упрощало подготовку. Я действовал без оглядки на то, что следователи впоследствии, разбираясь в очередном, со смертельным исходом, происшествии, обнаружат в нем некоторые позволяющие подозревать злой умысел странности. Ну и что? Почти наверняка они объяснят это конкурентной борьбой местных преступных группировок. Важнее, чтобы сами преступники раньше времени не почуяли неладное. Для того и тружусь не покладая рук или, скорее, ног.
Ночами я, превратив сотни затверженных днем цифр в линии на план-схеме, высчитывал свой путь, возможные действия и контрдействия противника и способной вмешаться в ход событий ближней милиции. Я передвигал фишки, обозначающие машины и людей, по бумаге, видя за этими короткими ломаными линиями вполне конкретные улицы, переулки, подъезды, двери, проходные дворы. К утру я сжигал весь тщательно вырисованный план, чтобы вечером вновь его восстанавливать. Возможно, я со своими тайными играми перебарщивал, но привычка есть привычка. Если бы вас десять лет учили самыми жестокими методами убирать за собой, вы бы тоже, сами не зная почему, потянулись бы за спичками.
К исходу третьей ночи я придумал шесть версий чужих смертей.
Последние перед работой сутки я посвятил покою. Я отдыхал столько, сколько хотел отдыхать. Это убийцам-бытовикам вроде Раскольникова плохо спится и естся перед преступлением, а у профессионала сон от настроения и угрызений совести не зависит. Единственное, что на него влияет, — внутренний приказ. Закрыл глаза, сказал себе «спать» — и через мгновение в отключке.
Если спец не умеет спать, когда надо и сколько надо, а только когда захочется, его можно смело списывать в тираж. Умение уснуть в любой обстановке и проснуться в строго определенное время — это азы спецобучения, это оборотная сторона умения не спать вовсе по трое-пятеро суток кряду. Не умеешь первое, в том числе выспаться, отключаясь на две-три минуты каждые четверть часа, значит, не умеешь и второе.
Не хитрость не смежать веки целую неделю подряд (задача при этом — не потерять сообразительности и работоспособности). Полную бессонницу, ее скорых и нередко катастрофических последствий одолеть невозможно даже с помощью-медикаментозных спецсредств. Таблетки способны помочь одномоментно, после чего необходима продолжительная реабилитация. Спать человек должен. Без этого не обойтись. Вопрос, как спать!
Спец может выспаться за минуты, причем, но это уже высший пилотаж, не закрывая глаз. Может, если в том будет необходимость и, главное, возможность, дрыхнуть без подъема на оправку, без зевоты и ворочаний с бока на бок трое суток подряд. Но через трое суток встанет и сможет шестеро суток без отдыха молотить ногами километры лесного бездорожья или кулаками спарринг-противников в учебном бою. Но и то, и другое инструкторы делом доказали. И если способность мгновенно засыпать вырабатывали, используя гуманные внушение и гипноз, то умение просыпаться в заданное время — драконовскими, но очень действенными методами болевого кнута. Проще говоря, если вам предложили проснуться в 03.17, то уж вы постарайтесь не проспать, потому что в 03.18 через ваше тело пропустят разряд электрического тока. Такой способ обучения очень доходчив и очень эффективен. Уверен, чтобы научиться считать во сне не то что минуты — секунды (!), даже хроническому засоне, до того недосыпавшему полгода, потребуется не более пяти уроков. Потому что с каждым новым уроком сила болевого удара нарастает. Если в первый день вы почувствуете сильный укол в районе висков, в третий — нестерпимую, словно по всей внутренней поверхности черепа у вас выросло сто пульпитных зубов, боль, то в пятый боль пронзит ваш мозг раскаленной на огне спицей и вы проснетесь лишь для того, чтобы тут же потерять сознание.
Говорят, десятое практическое занятие по хронометражу сна может если не убить, то оставить до конца жизни неизлечимым калекой.
Вот такой, очень хороший, потому что достигает результата, метод. Низкий поклон его изобретателю. Если бы меня щадили и, к примеру, будили мягкими уговорами и вручением после успешного пробуждения пряников, я бы давно уже был покойником, проспавшим собственную смерть. А так ранее испытанная, но очень хорошо запомнившаяся организму мука гарантирует мне запланированный подъем точнее швейцарского, громкого боя, будильника. И точно так же, и опять не без помощи спецов — «психов» и инструкторов, я умею отключать внутреннее реле времени и погружаться в глубокую, хоть на часы, хоть на дни (на недели не пробовал, но тоже смогу) спячку.
Вот этим восстанавливающим силы «отсыпом» я и занимался в последний перед делом день. Последующие мне отдыха не обещали. Я набирал энергию покоя, как аккумуляторная батарея электричество. Я заряжался, чтобы потом, когда придет время, выплеснуть ее без остатка. Отдых для спеца — это тоже работа, создание предпосылок для последующего активного действия. И исполнять он ее должен самым тщательным образом. Только так! Если бы я отправился на операцию сразу, я бы, возможно, сдох на полпути. А этого я позволить себе не могу. Полдистанции для меня не существует. Или все, или то же самое, что ничего. Выполнить намеченное на 99 процентов — значит не выполнить вовсе. Даже единственный ушедший от кары авторитет угрожает Тайне и, значит, лично мне в той же мере, в какой угрожали пятеро уже отошедших в мир иной. Возможно, даже больше, такая цепочка странных и профессионально исполненных смертей заставит конторских ревизоров копать в данном направлении еще ожесточенней, а запуганный гибелью сотоварищей счастливчик за гарантии безопасности расскажет кому угодно и что угодно. Он же не знает, что причиной повального мора служит не пересчет прибылей, не раздел сфер влияния, не плановая месть, а несколько случайно узнанных им фактов. И что даже косвенное упоминание о них равнозначно смертному приговору. Нет у меня 99 процентов. Только сто!
Наибольшая сложность предстоящей операции заключалась в том, что каждая акция могла занимать у меня лишь несколько часов. Все вместе — максимум двое суток. Если дело затянется, заподозрившие неладное приговоренные жертвы, спасая жизнь, разбегутся кто куда по стране и на то, чтобы их вычислить и отловить, понадобятся уже недели.
Только маскировка убийств под несчастный случай и быстрота действий могли обещать мне успех. И еще мне мог помочь случай. Счастливый случай. В конце концов, я занимаюсь не самой бесполезной для человечества работой. Я убираю мешающий жизни мусор. Я чистильщик. Я имею право на толику везения.
Ровно тогда, когда мне надо было проснуться, я проснулся. И именно тогда, когда надо было быть на месте, — был там.
Если бы мой первый клиент каким-нибудь образом узнал, что его выбор был обусловлен только затянувшимся ремонтом фасада здания, он бы очень удивился и очень расстроился. Не облупись штукатурка, не выцвети краска, и он, возможно, прожил бы на несколько часов дольше. Не затяни штукатуры работу — и его смерть не была бы столь ужасна. Но ремонт шел ни шатко ни валко, и поэтому первым предстояло умереть именно ему. Странные в нашем деле случаются иногда причинно-следственные связи. Кто-то вовремя раствор не подвез, а кто-то от этого раньше положенного умер.
Я встретился с бригадиром, отвечающим за ремонт дома, и, представившись одним из жильцов, попросил отложить окраску подъезда, где я живу, на несколько дней.
— У меня, понимаешь, важное событие. Помолвка. Невеста будет, родители, друзья. А тут краска, штукатурка, окна заляпанные. Можно одежду попортить и настроение. Хорошо бы перенести работы на пару дней. А связанные с этим затраты, я же понимаю, я возмещу...
Моя просьба, а вернее, размер предложенной, о какой мастер и мечтать не мог, компенсации возымели действие.
— Конечно, конечно. Мы же понимаем. Мы для того и поставлены, чтобы людям облегчение было. Это дело святое. Я сам женился, — бубнил ополоумевший от свалившегося на него счастья мастер, рассовывая деньги по карманам. — Я счас сразу и распоряжусь. Вы не беспокойтесь...
А я и не беспокоился. Я не беспокоился даже насчет возможной утечки информации при разборке случившегося на участке ЧП. Вряд ли мастер будет объяснять истинную причину своего странного приказа — пропустить ближний подъезд, начав ремонт сразу с дальнего — получением крупной суммы наличных денег. Взятка, особенно если ею не поделился с начальством, а он, конечно, не поделится, — штука подсудная. Если мастер не дурак, а дурак в среднем производственном звене, постоянно находящемся между наковальней — рабочими и молотом — начальством, долго не продержится, то он придумает кучу своих вполне правдоподобных объяснений странных производственных перемещений. За тактические просчеты в строительном деле в отличие от мздоимства с него не спросят. Подозрения, связывающие факт получения денег с трагическим происшествием, и вовсе заставят его умолкнуть. Ведь он, если имело место убийство, становится его прямым соучастником. Никому и ничего мастер не скажет. Будет вести себя на разборе в СМУ, как подпольщик на полицейском допросе: божиться, ломать дурочку, стучать кулаком в грудь, напирать на роковое стечение обстоятельств, каяться, а если совсем прижмут, крыть всех по матери. Шуму-гаму напустит, но правду, равно как и деньги, сохранит свято. Наверное, его даже не уволят: где они другого человека на такую собачью должность найдут? А потерю премии я ему, как и обещал, компенсировал. В итоге он останется мастером, а я невидимкой. По рукам?
Все изменилось после банально-книжного «к вам едет ревизор» сообщения конторского человека. Резидент нимало не обеспокоился. Заранее известная ревизия не ревизия — фарс. Она может найти лишь то, что ей позволят найти. По крайней мере так думал Резидент. Но в дело вмешался случай и... Контролер. Противостоя неожиданно объявившемуся противнику, Резидент предпринял все, что должен был предпринять, то есть много больше, чем смог бы простой смертный. Он находил самые нестандартные ходы, но каждый раз проигрывал. Наверное, в этой фатальной череде неудач был свой роковой смысл. И он догадывался, какой. Он утратил веру в свою правоту, превратившись в противоположность самому себе. Он потерял право на везение. Теперь судьба благоволила к его противнику. Он стал для нее нелюбимым пасынком. В какой-то не замеченный ни им, ни другими момент Резидент капитулировал. Нет, он не прекратил борьбы. Он продолжал исполнять свои функции как должно. Он анализировал быстро меняющуюся обстановку, принимал единственно верные в данный момент решения, но, и это было, пожалуй, самым главным, не доводил их до логического завершения лично, а перепоручал своим, заведомо менее опытным подчиненным.
Он избегал прямого противостояния с Контролером. Он не боялся оказаться слабым. Он опасался узнать в своем противнике самого себя. Того, прошлого, честного и азартного Резидента. Подчиняясь разрастающемуся комплексу вины, он утрачивал столь необходимую ему бескомпромиссность. Он терял хватку.
Его драка с Контролером стала игрой равных по силам гроссмейстеров. Соревнованием изощренных умов. И поэтому это была борьба, не имеющая завершения. Гроссмейстеры не умеют ставить точку. По-настоящему выиграть может только гладиатор. Его победа абсолютна, потому что его противник уничтожается физически. Переиграть бой с ним уже невозможно.
Именно на этот подводящий черту под интеллектуальным противостоянием акт физического уничтожения Резидент решиться не мог. Он не пошел на анатомический, с понятным результатом допрос — он перепоручил расстрел Контролера другим, хотя обязан был довершить дело лично. Он явно избегал острых, ранящих душу углов. Каждый раз загнав противника в щель, он оставлял ему шанс, пусть призрачный, один на миллион, но все же шанс на спасение. Он пытался переложить ответственность за последнее мгновение чужой жизни на судьбу.
В этом была его слабость. Это было пусть не очень видимой, но главной причиной его поражения. Когда случай свел в последнем противостоянии, когда для физической победы было достаточно нажать на курок, Резидент первым опустил оружие. Он не чувствовал уверенности в своей правоте. Он не мог судить другого, заведомо невиновного человека, будучи сам преступником. Он не решался убить того, кто более него заслужил право на жизнь.
Резидент проиграл бой задолго до того, как его начал. Он не сумел превратиться в настоящего врага. Он все-таки не смог до конца предать свои годами воспитанные идеалы. Планируя и совершая очередное преступление, он как бы играл понарошку. Когда «понарошку» кончилось, он потерпел крах. Его поражение было запрограммировано им самим. Он был своим главным противником. И он выиграл. И он проиграл.
Теперь, сидя на даче в ожидании своих бывших дружков, он ни о чем не сожалел. Он вдруг почувствовал огромное облегчение. Как будто вернулся из дальней разведки в свой старый обжитой окоп, к своим дорогим друзьям. «Наше дело правое, враг будет разбит, победа за нами!» Все просто, однозначно и не имеет других истолкований. Вот этого ощущения «правого дела» ему не хватало все эти благополучные и жирные годы предательства. Его не научили жить для себя, и всякий пирог, который нельзя было слопать пополам, отдавал горечью. Он долго жил в чужом блиндаже, очень уютном, теплом и сытом, но чужом. Он попал туда не по своей охоте — так сложились обстоятельства. Но теперь все в порядке, теперь он там, где надлежит быть. Он вернулся в строй! И хотя здесь, на даче, он тоже был в единственном числе, это было другое одиночество. Это было одиночество бойца, оставшегося прикрывать отход своих товарищей. Здесь его последний рубеж, здесь ему принимать бой и смерть. Но его смерть — это не просто смерть, а продолжение чьей-то жизни. Хоть даже Контролера. Жизнь не задалась, так хоть смерть удастся! Но и смерть у Резидента такая, какой он желал, не получилась. Видно, использовал он лимит отпущенного ему жизнью везения полностью. На пустяки использовал — на благополучие, на деньги, на преступную карьеру. Не дала ему судьба последнего облегчения. Глупо он умер, как и жил.
Бандиты объявились вечером. Подъехали на четырех машинах, взяли дачу в кольцо, крикнули в мегафон:
— Слышь, выйди, поговорить надо!
— А ты сам подойди — коль надо, — отвечал Резидент, готовя к бою свой арсенал: автомат для дальнего боя, пистолеты для ближнего и еще консервный нож. Он хоть и консервный, но в умелых руках животы вскрывает не хуже банок. С таким арсеналом не уложить взвод противника — непростительный грех!
— Кончай ломаться! У нас дела всего на три минуты! — По кустам под прикрытием разговоров к даче подбирались боевики.
— Давай-давай, ребятки, поближе ползите, — подбадривал их шепотом Резидент, — у меня с патронами напряженка, мне наверняка бить надо, одна штука — одна жизнь.
— Ну и черт с тобой, — безнадежно вздохнул человек с мегафоном. — Начинайте!
Боевики остановились, затаившись за случайно подвернувшимися укрытиями. Они даже не пытались подлезть со слепой, где не было окон, стороны, как предполагал Резидент. Они просто лежали и ждали. Подкрепления или сигнала к атаке? Чего?
Из-за ближнего холма лязгая гусеницами, выползали два бульдозера.
— Не передумаешь? — еще раз на всякий случай спросил координатор боевых действий.
Резидент, больше полагаясь на удачу, чем на свое умение, выстрелил. Пуля ударила в мегафон. Координатор упал, выматерился, махнул рукой. Бульдозеры подняли отвальные ножи до уровня кабин и двинулись в сторону дачи. Они шли не торопясь, тяжело переваливаясь на кочках, разбивая и подминая под гусеницы заборы, случайные деревья и кусты. Стрелять было бессмысленно. Окна кабин были прикрыты недоступной пулям броней металла.
"Все-таки чему-то я их научил, — подумал Резидент, — не желают подставляться под пули, хотят выдавить меня из убежища на улицу, а там из-за укрытия расстрелять, словно «кабана» на стенде. Возможно, попытаются взять живым. Засадят по пуле в коленные чашечки и в локти и утащат в стоящий неподалеку медицинский «рафик». Не так уж глупо, если иметь дело с любителем. Резидент не был любителем. Он знал, когда надо бороться, а когда это бессмысленно и даже на руку врагам. В данном случае это было бессмысленно. Единственное, что он мог сделать, это не позволить взять себя живым.
Он проверил пистолет, развернул его дулом к себе.
«Одна пуля — один поверженный враг», — вспомнил он давнее стрелковое наставление. Один враг! Грустные ассоциации. Но, наверное, справедливые. Раздвоенность не может продолжаться вечно. Рано или поздно ей приходит конец.
Резидент взвел курок. Рокот моторов стал ощутимо близок. Заметно подрагивал под ногами пол, дребезжали окна.
Очень жаль, что все случилось именно так, подумал Резидент и нажал на курок. За гулом моторов выстрела никто не услышал. Бульдозеры сдвинулись, смяли хрупкие стены, перемололи гусеницами обломки досок, стекол и кирпичей.
В этом последнем бою Резидент не смог уничтожить ни одного противника. Он умер один.
— Обязательно найдите тело, — распорядился человек с мегафоном и сел в подошедшую машину.
* * *
Покидая дачу, я не знал, как умрет Резидент. Но я был абсолютно уверен, что сегодняшний день он не переживет. На этом свете его ничто более не удерживало. У него не осталось союзников, он никому не был нужен, кроме врагов, А враги искали его с единственной целью — убить. Вероятно, он смог бы спастись, но вряд ли смог бы жить. Наверное, я был благодарен Резиденту. Он дал мне почти все, что я просил: фамилии и координаты главарей, личный контейнер, и еще он дал мне жизнь. Вполне достаточно для чувства признательности. Но был я ему благодарен или нет, для него не имело практического значения. Я не пришел бы к нему на помощь, даже если бы услышал призывный крик. Передо мной стояла вполне определенная, не терпящая отвлечений цель. Ей принадлежали мое время и сама жизнь. В ситуации, когда включен отсчет минут, благородство не учитывается! Первое, что я сделал, — это обыскал резервный резидентский контейнер. Судя по пломбам, его не тревожили со времени закладки. Оно и понятно. Резиденты страсть как не любят потрошить «запаски». Сорвешь, не подумав, пломбы, а потом полгода пишешь рапорты, объяснительные и т. п. отписки. Когда вскрыл, с какой целью, что изъял, что использовал, что вернул на место. Уж лучше обходиться подручными средствами. Другое дело — чужой контейнер. За него душа не болит. А рапорты мне если писать и придется, то совсем по другому поводу. После навороченного здесь контейнер покажется такой малостью, что за него никто не спросит. Из полутора сотен предметов, заключенных в малопривлекательную внешним обликом упаковку, меня интересовали лишь два десятка: документы, оружие, униформа, спецсредства, деньги и еще кое-какие мелочи. Сложив все в объемную спортивную сумку, я отбыл в город. Вторым пунктом перечня подготовленных к основной операции мероприятий было обеспечение надежного «логова». Точнее, не одного, а трех. Используя разные, наспех заполненные в подъезде документы (а чего мне было экономить чужой отчетности бланки!), я, отправившись на жилищную толкучку, снял три квартиры в разных районах города. Все были расположены на вторых этажах, чтобы возможно было проникнуть в них и покинуть через окна. Все подъезды имели двусторонний — на улицу и во двор — выход.Хозяева были рады-радешеньки щедрому квартиранту и лишних вопросов не задавали. И слава богу. Мгновенно придумать три надежные легенды на три разные фамилии, да так, чтобы не сбиться, не запутаться в событиях прошедшей жизни, было не просто.
Штабной я избрал четырехкомнатную, старинной планировки, с парадным и черным входами, квартиру в самом центре города, с окнами, выходящими на областное УВД. Здесь, хотелось бы надеяться, бандиты открывать массированную стрельбу поостерегутся. Оставшееся до ночи время я убил на рекогносцировку местности. Пять интересующих меня адресатов располагались кустообразно и очень недалеко от занятой мною штаб-квартиры. Имеющая деньги мафия стремилась жить в престижных, по соседству с Сильными мира сего, районах.
Последний клиент обитал в частном секторе, в неказистом на поверхностный взгляд домике. Второй, более пристальный взгляд в корне менял впечатление от первого. Третий, но уже спеца, лишал надежд на легкую победу. Если не обращать внимания на преднамеренно облупленную штукатурку на стенах и потрескавшийся шифер на крыше (а под ним, поди, плотно пригнанные листы нержавеющей стали!), домик можно было смело причислить к средней величины дзоту. Капитальный забор, по нему наверняка сигнализация. Усиленные входные двери и ставни на окнах. Умудрись выковырни из такого убежища хозяина. Он там как черепаха в панцире.
Ладно, этот орешек оставим на десерт, а начнем с менее крепких, но не менее аппетитных. Первые «чистки» я предполагал провести в типичном для Конторы случайно-трагическом стиле, чтобы преступники не сразу догадались об истинной сути происходящего. Пока человек несведущ, он расслаблен, и работать с ним — одно удовольствие. Он сам подставляется под удар! Но стоит ему почувствовать угрозу, и неизбежна суета с дополнительными телохранителями, засадами, контрслежкой, тяжелым вооружением, бронетехникой и ударной авиацией тактического назначения. Это в зависимости от того, кто какими деньгами располагает и в какую сумму оценивает свою жизнь.
Как правило, такие героические усилия приговоренного все равно не спасают, но работу исполнителя усложняют значительно.
Лучше лишний час поломать голову в теоретических построениях, чем перетруждать руки и ноги, ползая по крышам и канализациям, отбиваясь от дополнительной охраны и занимаясь другой подобной ерундой на практике. Я слишком устал, чтобы позволить себе отдых при разработке плана операции.
Еще три дня, периодически изменяя внешность, я бродил, как кот возле куска мяса, по периметру интересных мне кварталов. Я составлял топографические планы, вымеривал шагами расстояния, намечал пути плановых и аварийных отходов, фиксировал время прибытия и ухода от остановок городского транспорта, исследовал методы охраны, замечал часы наплыва и отсутствия на улицах людей и совершал еще тысячу очень утомительных, но обязательных в данном случае действий.
Вообще-то это не дело ликвидатора. Его — прийти, увидеть, победить и исчезнуть. Черновую работу — подходы, отходы, графики, прикрытия, транспорт и прочее — делают другие. Зачем лишний раз светить главное лицо в месте предстоящего действия? Я не располагал помощниками и потому всю черновую работу тащил лично. Я и капитан, и распоследний кочегар на судне своего будущего (дай бог!) успеха. Я все, что угодно, только не праздно отдыхающий пассажир.
297 шагов до перекрестка Д.
794 шага до подворотни С.
940 шагов до проходного подъезда...
Тут больше нашагаешь, чем на тренировках скороход-марафонец. Причем не просто прошагаешь, это бы ладно, а строго определенной, полтора метра — парный шаг, походкой. И ни на сантиметр больше или меньше! Поворот — Потеря 2, 5 секунды. Перепад высоты, подъем — 10 процентов, значит, примерно такое же снижение темпа. Минус десять секунд. Спуск, увеличение скорости... Считай, Контролер, не сачкуй. Хочешь жить — не ленись цифирки складывать. Один да один — два. Два да один — три. Три да пять — восемь. Это не арифметика. Это борьба за жизнь. Топай по маршруту, по которому скорее всего никогда не пройдешь. Фиксируй. Запоминай. Парадное Открыть, закрыть дверь. Петли скрипят или нет? Какой силы пружина? Можно ли ее открыть ударом ноги? Сколько на это уйдет времени? Какая внутренняя ручка? Возможно ли через нее запереть дверь примитивно-подручным засовом и сколько он сможет сопротивляться дерганью снаружи?
Господи! Сколько вопросов! И на каждый ответь, и каждый ответ запомни, и каждый увяжи с предыдущим и последующим! Вот жизнь! С тоски сдохнешь, если до того не помрешь от перенапряжения. А несведущие почитатели детективов свято верят, что ликвидация — это когда забрался человек на чердак, вытащил винтовку с оптическим прицелом и бабахнул с километра в затылок ничего не подозревающей жертве. Нет, конечно, и вытащил, и бабахнул, но это лишь малая видимая часть айсберга работы. А о самом главном, о подготовке, никто знать не желает. Скучно. И то верно. Кто станет читать многотомный детектив, состоящий на треть из столбцов непонятных, а на самом деле чрезвычайно важных цифр, на треть из автобиографий, затверженных — родился, учился, женился — легенд, на треть из черт знает какой мешанины сопромата, баллистики, психологии, оптики и т. п. наукообразных дисциплин и лишь из одной страницы собственно действия. То есть именно тех: он вытащил винтовку, совместил перекрестье прицела с виском героя и, злобно усмехнувшись, нажал на спусковой крючок... Такое даже и я, если не по обязанностям службы, читать не буду. Читать не буду, а считать буду. Приходится! Конечно, если быть до конца честным, я подхалтуривал. Не без того. Во-первых, у меня не было необходимого в таких случаях резерва времени. Во-вторых, противник мой был далеко не самым профессиональным. И, в-третьих, передо мной не стояла задача свершения чистого, не оставляющего следов преступления, что на порядок упрощало подготовку. Я действовал без оглядки на то, что следователи впоследствии, разбираясь в очередном, со смертельным исходом, происшествии, обнаружат в нем некоторые позволяющие подозревать злой умысел странности. Ну и что? Почти наверняка они объяснят это конкурентной борьбой местных преступных группировок. Важнее, чтобы сами преступники раньше времени не почуяли неладное. Для того и тружусь не покладая рук или, скорее, ног.
Ночами я, превратив сотни затверженных днем цифр в линии на план-схеме, высчитывал свой путь, возможные действия и контрдействия противника и способной вмешаться в ход событий ближней милиции. Я передвигал фишки, обозначающие машины и людей, по бумаге, видя за этими короткими ломаными линиями вполне конкретные улицы, переулки, подъезды, двери, проходные дворы. К утру я сжигал весь тщательно вырисованный план, чтобы вечером вновь его восстанавливать. Возможно, я со своими тайными играми перебарщивал, но привычка есть привычка. Если бы вас десять лет учили самыми жестокими методами убирать за собой, вы бы тоже, сами не зная почему, потянулись бы за спичками.
К исходу третьей ночи я придумал шесть версий чужих смертей.
Последние перед работой сутки я посвятил покою. Я отдыхал столько, сколько хотел отдыхать. Это убийцам-бытовикам вроде Раскольникова плохо спится и естся перед преступлением, а у профессионала сон от настроения и угрызений совести не зависит. Единственное, что на него влияет, — внутренний приказ. Закрыл глаза, сказал себе «спать» — и через мгновение в отключке.
Если спец не умеет спать, когда надо и сколько надо, а только когда захочется, его можно смело списывать в тираж. Умение уснуть в любой обстановке и проснуться в строго определенное время — это азы спецобучения, это оборотная сторона умения не спать вовсе по трое-пятеро суток кряду. Не умеешь первое, в том числе выспаться, отключаясь на две-три минуты каждые четверть часа, значит, не умеешь и второе.
Не хитрость не смежать веки целую неделю подряд (задача при этом — не потерять сообразительности и работоспособности). Полную бессонницу, ее скорых и нередко катастрофических последствий одолеть невозможно даже с помощью-медикаментозных спецсредств. Таблетки способны помочь одномоментно, после чего необходима продолжительная реабилитация. Спать человек должен. Без этого не обойтись. Вопрос, как спать!
Спец может выспаться за минуты, причем, но это уже высший пилотаж, не закрывая глаз. Может, если в том будет необходимость и, главное, возможность, дрыхнуть без подъема на оправку, без зевоты и ворочаний с бока на бок трое суток подряд. Но через трое суток встанет и сможет шестеро суток без отдыха молотить ногами километры лесного бездорожья или кулаками спарринг-противников в учебном бою. Но и то, и другое инструкторы делом доказали. И если способность мгновенно засыпать вырабатывали, используя гуманные внушение и гипноз, то умение просыпаться в заданное время — драконовскими, но очень действенными методами болевого кнута. Проще говоря, если вам предложили проснуться в 03.17, то уж вы постарайтесь не проспать, потому что в 03.18 через ваше тело пропустят разряд электрического тока. Такой способ обучения очень доходчив и очень эффективен. Уверен, чтобы научиться считать во сне не то что минуты — секунды (!), даже хроническому засоне, до того недосыпавшему полгода, потребуется не более пяти уроков. Потому что с каждым новым уроком сила болевого удара нарастает. Если в первый день вы почувствуете сильный укол в районе висков, в третий — нестерпимую, словно по всей внутренней поверхности черепа у вас выросло сто пульпитных зубов, боль, то в пятый боль пронзит ваш мозг раскаленной на огне спицей и вы проснетесь лишь для того, чтобы тут же потерять сознание.
Говорят, десятое практическое занятие по хронометражу сна может если не убить, то оставить до конца жизни неизлечимым калекой.
Вот такой, очень хороший, потому что достигает результата, метод. Низкий поклон его изобретателю. Если бы меня щадили и, к примеру, будили мягкими уговорами и вручением после успешного пробуждения пряников, я бы давно уже был покойником, проспавшим собственную смерть. А так ранее испытанная, но очень хорошо запомнившаяся организму мука гарантирует мне запланированный подъем точнее швейцарского, громкого боя, будильника. И точно так же, и опять не без помощи спецов — «психов» и инструкторов, я умею отключать внутреннее реле времени и погружаться в глубокую, хоть на часы, хоть на дни (на недели не пробовал, но тоже смогу) спячку.
Вот этим восстанавливающим силы «отсыпом» я и занимался в последний перед делом день. Последующие мне отдыха не обещали. Я набирал энергию покоя, как аккумуляторная батарея электричество. Я заряжался, чтобы потом, когда придет время, выплеснуть ее без остатка. Отдых для спеца — это тоже работа, создание предпосылок для последующего активного действия. И исполнять он ее должен самым тщательным образом. Только так! Если бы я отправился на операцию сразу, я бы, возможно, сдох на полпути. А этого я позволить себе не могу. Полдистанции для меня не существует. Или все, или то же самое, что ничего. Выполнить намеченное на 99 процентов — значит не выполнить вовсе. Даже единственный ушедший от кары авторитет угрожает Тайне и, значит, лично мне в той же мере, в какой угрожали пятеро уже отошедших в мир иной. Возможно, даже больше, такая цепочка странных и профессионально исполненных смертей заставит конторских ревизоров копать в данном направлении еще ожесточенней, а запуганный гибелью сотоварищей счастливчик за гарантии безопасности расскажет кому угодно и что угодно. Он же не знает, что причиной повального мора служит не пересчет прибылей, не раздел сфер влияния, не плановая месть, а несколько случайно узнанных им фактов. И что даже косвенное упоминание о них равнозначно смертному приговору. Нет у меня 99 процентов. Только сто!
Наибольшая сложность предстоящей операции заключалась в том, что каждая акция могла занимать у меня лишь несколько часов. Все вместе — максимум двое суток. Если дело затянется, заподозрившие неладное приговоренные жертвы, спасая жизнь, разбегутся кто куда по стране и на то, чтобы их вычислить и отловить, понадобятся уже недели.
Только маскировка убийств под несчастный случай и быстрота действий могли обещать мне успех. И еще мне мог помочь случай. Счастливый случай. В конце концов, я занимаюсь не самой бесполезной для человечества работой. Я убираю мешающий жизни мусор. Я чистильщик. Я имею право на толику везения.
Ровно тогда, когда мне надо было проснуться, я проснулся. И именно тогда, когда надо было быть на месте, — был там.
Если бы мой первый клиент каким-нибудь образом узнал, что его выбор был обусловлен только затянувшимся ремонтом фасада здания, он бы очень удивился и очень расстроился. Не облупись штукатурка, не выцвети краска, и он, возможно, прожил бы на несколько часов дольше. Не затяни штукатуры работу — и его смерть не была бы столь ужасна. Но ремонт шел ни шатко ни валко, и поэтому первым предстояло умереть именно ему. Странные в нашем деле случаются иногда причинно-следственные связи. Кто-то вовремя раствор не подвез, а кто-то от этого раньше положенного умер.
Я встретился с бригадиром, отвечающим за ремонт дома, и, представившись одним из жильцов, попросил отложить окраску подъезда, где я живу, на несколько дней.
— У меня, понимаешь, важное событие. Помолвка. Невеста будет, родители, друзья. А тут краска, штукатурка, окна заляпанные. Можно одежду попортить и настроение. Хорошо бы перенести работы на пару дней. А связанные с этим затраты, я же понимаю, я возмещу...
Моя просьба, а вернее, размер предложенной, о какой мастер и мечтать не мог, компенсации возымели действие.
— Конечно, конечно. Мы же понимаем. Мы для того и поставлены, чтобы людям облегчение было. Это дело святое. Я сам женился, — бубнил ополоумевший от свалившегося на него счастья мастер, рассовывая деньги по карманам. — Я счас сразу и распоряжусь. Вы не беспокойтесь...
А я и не беспокоился. Я не беспокоился даже насчет возможной утечки информации при разборке случившегося на участке ЧП. Вряд ли мастер будет объяснять истинную причину своего странного приказа — пропустить ближний подъезд, начав ремонт сразу с дальнего — получением крупной суммы наличных денег. Взятка, особенно если ею не поделился с начальством, а он, конечно, не поделится, — штука подсудная. Если мастер не дурак, а дурак в среднем производственном звене, постоянно находящемся между наковальней — рабочими и молотом — начальством, долго не продержится, то он придумает кучу своих вполне правдоподобных объяснений странных производственных перемещений. За тактические просчеты в строительном деле в отличие от мздоимства с него не спросят. Подозрения, связывающие факт получения денег с трагическим происшествием, и вовсе заставят его умолкнуть. Ведь он, если имело место убийство, становится его прямым соучастником. Никому и ничего мастер не скажет. Будет вести себя на разборе в СМУ, как подпольщик на полицейском допросе: божиться, ломать дурочку, стучать кулаком в грудь, напирать на роковое стечение обстоятельств, каяться, а если совсем прижмут, крыть всех по матери. Шуму-гаму напустит, но правду, равно как и деньги, сохранит свято. Наверное, его даже не уволят: где они другого человека на такую собачью должность найдут? А потерю премии я ему, как и обещал, компенсировал. В итоге он останется мастером, а я невидимкой. По рукам?