За это время дожди и талые воды подмыли гранитную плиту, и она покосилась, осев на одну сторону. Даже в лунном свете было видно, что фотография на ней выцвела и пожухла. Одно время он собирался закрыть ее стеклом, но руки так и не дошли…
   Иван Дмитриевич толкнул калитку, которая отъехала с душераздирающим скрипом, обрушивая куски ржавчины, и вошел внутрь ограды.
   Место здесь было тихое, его со всех сторон закрывала буйно разросшаяся растительность.
   Сейчас это было ему на руку.
   Поискав глазами, куда бы поставить сумку, Иван Дмитриевич обнаружил, что кто-то выдрал с корнем и уволок куда-то металлическую скамейку, которая вкопана рядом с могилой.
   «Вот сволочи! — в сердцах выругался он. — Ну нас за бандитский народ — тащит все, что под рук падется!»
   Пришлось опустить сумку на сырую от ночной землю.
   Противно завизжала расстегиваемая «молния». С нившись над сумкой, Иван Дмитриевич достал лопату и собрал ее. Зажигать фонарь он не стал: небо было облачным и звездным, и лунного света вполне хватало, чтобы сделать то, что он задумал.
   А еще в сумке был целый комплект одежды. Женской. Дома еще оставались кое-какие вещи жены поскольку он теперь не мог попасть в квартиру, то пришлось покупать все новое (продавщицы с любопытством косились на старика, старательно выбирающего бабские причиндалы).
   Перед тем как приступить к работе, Иван Дмитриевич еще раз глянул на фотографию на памятник что-то больно кольнуло его сердце.
   …Жену его звали Маша, что давало повод знакомым называть их Иван-да-Марья. Они поженились сравнительно поздно и вначале решили не обзаводиться детьми, но однажды не убереглись, и Мария категорически отказалась делать аборт. Она работала кассиром в кинотеатре, когда они познакомились. Потом перешла молокозавод, в лабораторию. Скользящий график: через две смены на третью. Молокозавод работал круглосуточно, и поэтому иногда ей выпадало идти в ночную смену. В таких случаях Иван Дмитриевич провожал встречал ее с работы.
   Вообще, жили они слаженно, что называется — не хуже других. Одно время ходили в гости к знакомым, в основном со стороны жены — и сами принимали гостей. Но после рождения Вадика все больше стали замыкаться в своем семейном мирке.
   Пока сын был маленьким, их сближали совместные хлопоты по уходу за ним. А через пятнадцать лет совместной жизни выяснилось, что у них находится все меньше тем для разговора. О чем, например, Иван Дмитриевич мог бы рассказать супруге, вернувшись с работы? О скучных судебных буднях? О ничем не примечательных сослуживцах? О хамах и идиотах-посетителях?..
   С другой стороны, о чем она могла бы ему поведать — особенно после того, как уволилась с молокозавода, попав под сокращение, да так и осталась хозяйничать дома? О стирках и готовке пищи? О сериалах, которые она любила смотреть, а он ненавидел всеми фибрами души? Или о сплетниках-соседях?..
   Потом сын окончил школу и уехал учиться в другой город. Они остались наедине друг с другом. Жизнь их текла все более размеренно, словно превращаясь с каждым днем в густую липкую массу, заглушавшую звуки и опутывавшую их с головы до ног.
   Тем не менее они жили, как и прежде, без ссор и ругани. Правда, постепенно Иван Дмитриевич начал замечать, что Маша почему-то все с большей неохотой выполняет свои обязанности хранительницы домашнего очага. Не раз он заставал ее лежащей на диване напротив включенного телевизора, в халате, из-под которого выглядывает ночная рубашка, неухоженной и непричесанной. Время от времени она даже ужин не удосуживалась ему приготовить. Он терпел. Не злился и не устраивал сцен. Молча шел на кухню и готовил сам что-нибудь на скорую руку…
   Если бы он знал, чем все это закончится!
   А закончилось это как-то глупо и страшно.
   Мария повесилась в ванной, на держателе для душа (уже потом он клял себя за то, что присобачил эту чертову штуковину так прочно, что она выдержала вес ее тела), среди бела дня — пока он был на работе.
   Милиция быстренько провела следствие, которое не пролило ни малейшего света на причины, побудившие Машу покончить с собой. Записки она не оставила, перед смертью ни с кем не разговаривала. Сначала следователи даже подозревали его, Ивана Дмитриевича, но следов насилия на теле покойной не было обнаружено, и дело в конце концов закрыли…
   Сын примчался на похороны матери, хотя выпускные экзамены были в разгаре. Он не плакал, но лицо его оставалось неподвижным, словно вырезанным из дерева, весь тот траурный день. Почему-то он не задал ни единого вопроса отцу, чтобы выяснить, из-за чего повесилась мать. Словно знал, в чем заключалась причина ее желания уйти на тот свет… А вернувшись в город после окончания университета, Вадим поселился отдельно от Ивана Дмитриевича, и тот даже не пытался узнать почему. Что-то останавливало его от решающего объяснения с сыном…
   Иван Дмитриевич еще раз взглянул на портрет жены, и ему показалось, что она улыбается.
   «Сейчас, Маша, — сказал он мысленно. — Сейчас я тебя вытащу…»
   Почему-то он уже не сомневался, что может это сделать.
   Сначала копать было трудно — мешал дерн, туго переплетенный корнями травы. Потом дело пошло быстрее.
   Он работал, стараясь не думать о том, что предстоит сделать, но в голову то и дело лезли всякие дурацкие мысли.
   «…Что за болваны эти могильщики — закапывают гроб на такую глубину!.. Боятся, что в один прекрасный день — а точнее, ночь — покойник сбежит, что ли?.. А теперь вот копай, как проклятый, а ведь каждая минута дорога! Сторож может вздумать совершить обход вверенной территории, и трудновато будет ему объяснить, с какой целью я устроил ночные раскопки, даже если речь идет о могиле моей супруги… Хотя кое-что можно придумать. Например, что лишь теперь вспомнил о драгоценной броши, которая осталась в кармане платья покойной, — или что-нибудь в этом роде… Сторож, конечно, вряд ли поверит такому объяснению, даже если будет сильно пьян, но, по крайней мере, можно будет убедить его не вызывать милицию… Правда, для этого потребуется очень много аргументов с двумя или даже тремя нулями. В крайнем случае, придется брать грех на душу… лопатой по башке — и в кусты стервеца… И не такой уж тяжкий грех это будет, кстати. Ведь перед уходом я могу вернуть его к жизни…
   Интересно, сколько еще осталось копать до гроба?» Иван Дмитриевич, кряхтя от боли в пояснице, не привыкшей к физическим экзерсисам, разогнулся и достал из сумки фонарик. Посветил в яму, которую ему удалось раскопать.
   М-да. Пока что осилил полметра, не больше… Какой глубины первоначально была могила, он не помнил, но по его прикидкам получалось, что метра полтора, не меньше. Значит, работы еще как минимум на полчаса…
   «Черт, во рту-то как пересохло. Сейчас бы глотнуть чего-нибудь холодненького — жаль, не сообразил захватить, старый болван…
   Проклятые птицы, и чего они тут раскаркались? Уже начало первого, и им бы дрыхнуть давным-давно, а они орут, как в мегафон, словно так и хотят выдать меня! У-у, сволочи!..»
   Вне себя от бессильной ярости, Иван Дмитриевич замахнулся лопатой на особо наглую пернатую особь, усевшуюся на столбик ограды в двух метрах от него, та возмущенно квакнула и с достоинством перелетела подальше, на ветку огромной рябины.
   …Маша тоже любила рябину. Она всегда радовалась, когда ближе к осени хилые и невзрачные деревца в их дворе покрывались тяжелыми гроздьями ярко-красных ягод. «Смотри, Ваня, красота-то какая!» — явственно услышал Иван Дмитриевич внутри себя ее голос. И платье у нее было самое любимое то, на котором узор был похож на рябиновые гроздья. В нем ее он и похоронил. Но, конечно, за столько времени от платья ничего уже не осталось. Да и от самой Маши, наверное, сохранились только кости да волосы…
   Невольно передернув плечами, Иван Дмитриевич вытер пот со лба и вновь принялся углублять отверстие в яме. Вскрывать всю могилу не было смысла. Он рассчитывал проделать лаз такой ширины, чтобы, воскреснув, Маша смогла выбраться с его помощью на поверхность. Да и закапывать потом меньше будет… Кучка земли возле могилы росла, и вскоре работать стало тесновато.
   Наконец лезвие лопаты ударилось обо что-то твердое, и Иван Дмитриевич догадался, что он добрался до крышки гроба.
   Ноги у него подкосились, и он решил сделать последний перерыв.
   «Вот и все, — думал он, впившись невидящим взглядом в ствол рябины. — Сейчас я расчищу хотя бы половину гроба, пробью лопатой прогнившие доски, и останется лишь прикоснуться к тому, что осталось от моей Маши.
   Она выберется, целая и невредимая, только голенькая, из этой мрачной ямы, я одену ее, быстренько ликвидирую следы раскопок, и мы тотчас же умчимся из города. С документами, правда, придется что-то придумать — ведь у нее нет ни паспорта, ни элсика, но ничего, как-нибудь выкрутимся… Скажем, к примеру, что потеряла… Или — украли… Тем более что это будет за много километров отсюда, где нас никто не знает…»
   «Только что я ей скажу?» — вдруг обдало его холодом. Как объяснить, что с ней произошло? Придется сказать всю правду, решил он. Все, от начала до конца.
   «А что она скажет мне, когда узнает эту правду? — тут же подумал он. — Как она отреагирует на то, что я воскресил ее из могильного праха? Не скажется ли это пагубно на ее разуме?»
   «А самое главное — для чего ты собираешься возвращать ее к жизни?
   Только честно, не кривя душой: зачем тебе понадобилась твоя Маша?
   Только ли для того, чтобы ей вновь стало хорошо?
   Хм… Как же ты наивен и глуп, старый идиот! Дожил до седых волос и все еще полагаешь, что жизнь — это такая прекрасная штука, которая сама по себе является благом для любого человека? А ты не задумывался, почему твоя Маша покончила с собой? Не от того ли, что ей стало невмоготу жить с тобой, занудным до скрипучести, жалким и скучным человечишкой? Ей просто обрыдло прозябание в затхлой квартире, в этом твоем затхлом мерзком мирке, понял?!
   Так неужели ты думаешь, что, когда ты вернешь ее с того света, она будет рада перспективе снова жить с тобой? Ты считаешь, что твои новые способности настолько потрясут твою бывшую половину, что она вновь, как в далекой юности, влюбится в тебя? Не будь дураком, Иван…
   Что-что? Ты собираешься отпустить ее на все четыре стороны, если она не захочет быть с тобой? Ха-ха, не смеши людей, шут ты гороховый!.. Куда она пойдет, не имея ни документов, ни дома, ни денег? К сыну? Это еще вопрос — захочет ли он жить с ней, ему ведь свою личную жизнь надо устраивать… К тому же и он, как и я, похоже, собрался в бега от мафии… Если бы Маша хотя бы была молода — тогда другое дело. Но в шестьдесят с лишним лет лучше не пробовать начинать жизнь заново…»
   Впервые за много лет Иван Дмитриевич впал в отчаяние. Словно незримая стена отрезала его в этот миг от всего остального мира.
   Не стоило больше ни жить, ни творить чудеса на этом свете.
   Потому что все было и будет тщетно.
   Он поднял лицо к небу, на котором равнодушно ухмылялась над его душевными муками омерзительная жизнерадостная луна, и чуть было не завыл по-волчьи.
   Но тут вдруг за его спиной раздался чей-то уверенный голос:
   — Привет кладоискателям!

Глава 11

   Иван Дмитриевич медленно повернулся и оцепенел. На дорожке, за оградой могилы, небрежно покачиваясь на широко расставленных ногах, стоял, засунув руки в карманы брюк, молодой парень в камуфляжной форме и с короткой стрижкой. Он был как две капли воды похож на того типа, который дежурил в подъезде Ивана Дмитриевича, только у этого на плече болтался еще и короткоствольный автомат. Сам вид этого оружия, за которое могли припаять пожизненное заключение и которое парень не таясь демонстрировал Ивану Дмитриевичу, говорил о том, что его владельцу попросту было чихать на все законы и запреты.
   «Ну, теперь-то я окончательно пропал, — мелькнуло в голове Ивана Дмитриевича. — Нашли-таки меня, сволочи!..»
   Однако парень не спешил предпринимать ничего радикального. Он лишь с любопытством разглядывал результаты проделанной Иваном Дмитриевичем работы — кучу свежей земли, пахнущей могильной сыростью, и раскопанную могилу.
   — А… а вы кто будете? — невольно заикаясь, спросил Иван Дмитриевич.
   — Не бойсь, отец, — ухмыльнулся человек с автоматом. — Не сторож я… Во всяком случае, за кладбище не отвечаю — так, попросили тут за одной свежей могилкой присмотреть… А ты-то что тут делаешь?
   Язык Ивана Дмитриевича сработал быстрее, чем мозг:
   — Да я… это… мать свою я хотел предать земле…
   — Ма-ать? — удивленно протянул парень.
   — У меня уже жена тут похоронена, — продолжал Иван Дмитриевич, сам поражаясь своей находчивости, — а недавно и мать умерла. Завещала кремировать ее — ну, я и выполнил ее волю… А потом думаю: нет, не по-христиански это… Прах обязательно должен быть предан земле, правильно? В принципе-то, много места на кладбище не требуется, это ж не гроб с покойником, а так… кувшин глиняный. Ну и решил сюда ее пристроить. Тут у меня уже жена покоится, так пусть теперь и мама…
   В этом месте голос Ивана Дмитриевича артистически дрогнул. Парень ошарашенно почесал затылок.
   — Ни хрена себе — закидоны! — воскликнул он. — Ну, ты, папаша, даешь!.. А что ж ты ночью-то сюда приперся?
   — Так я ведь без оформления, — застенчиво признался Иван Дмитриевич. — Если официально все делать — ой-ей-ей сколько денег потребуется… Тому — дай, этому — заплати… А попробуй днем копать — сразу сторож прибежит, директор кладбища, чтоб им всем!..
   — А что ж ты прямо в могилу-то ее кладешь? — деловито осведомился парень, явно принимая все сказанное Иваном Дмитриевичем за чистую монету. — Рядом бы вырыл ямку — там же много не надо… Ваза-то большая?
   — Да нет, — ответил Иван Дмитриевич и, предупреждая вопрос собеседника, добавил, мотнув головой в сторону своей поклажи: — Вон, в сумку уместилась…
   Парень поправил на плече ремень автомата.
   — Смелый ты человек, отец, как я погляжу, — сообщил он.
   — Это почему же?
   — Как — почему? По кладбищам по ночам шастаешь, могилы разрываешь… Я вот вторую ночь тут сижу, как цуцик, и то — не по себе. Вороны здесь какие-то не такие… орут, как вампиры! У тебя, кстати, закурить не будет?
   — Я не курю, — развел руками Иван Дмитриевич.
   — Жалко. — Парень сплюнул сквозь зубы. — Придется опять у сторожей клянчить. Надо было больше сигарет взять с собой, черт!.. Только кто ж знал, что мне тут столько времени придется проваландаться?
   — А тебя что, чью-то могилу наняли охранять? — осторожно поинтересовался Иван Дмитриевич. Парень опять сплюнул.
   — «Охранять», — насмешливо повторил он. — Если бы охранять… Караулить одного покойничка мне поручили, понял?
   — Зачем? — искренне удивился Иван Дмитриевич.
   Парень огляделся, словно пытаясь определить, что их никто не подслушивает. Потом, понизив голос, сказал:
   — Покойничек-то не простой, папаша. Никак не желает на тот свет отбывать. Самый настоящий зомби!.. Умирать — не умирает, только притворяется мертвым, а потом опять оживает.
   — Что за чушь? — в сердцах воскликнул Иван Дмитриевич. — Ты сам-то в это веришь?
   — Да есть кое-какие факты, — вяло сказал парень. — Один раз уже этого типа того… а на следующий день он как ни в чем не бывало по городу шатался. Дел всяких неприятных натворил — будь здоров… Ну, ребята меры приняли… во второй раз… А теперь приходится стоять на стреме, чтобы не дать этому типу из могилы выбраться… Ты, папаша, правильно сказал — мертвые должны в земле лежать…
   — И что ж это за тип такой? — полюбопытствовал Иван Дмитриевич с нехорошим предчувствием. — Небось колдун какой-нибудь?
   — Какой там колдун! — отмахнулся человек с автоматом. — Парень молодой. Компьютерщик, между прочим, с высшим техническим образованием… Честно говоря, у нас в эту бодягу насчет его воскрешения мало кто верит — это меня так, на всякий случай послали проконтролировать… Просто, наверное, в тот раз ошибка какая-то вышла насчет его смерти… пульс не прощупали как следует… за что кое-кто потом тоже… понес ответственность… Но вот насчет того, что он сейчас мертв как бревно, — это я сам могу поручиться…
   — Почему? — машинально спросил Иван Дмитриевич. Одновременно, внутренне похолодев, он думал:
   «Не может быть, чтобы это был Вадик!.. Мало ли сейчас компьютерщиков развелось?»
   — Потому, — веско ответствовал парень. — Потому что оканчивается на «у»!.. И вообще, заболтался я тут с тобой.
   Он сделал движение, собираясь уходить, но тут губы Ивана Дмитриевича сами произнесли подспудно мучивший его вопрос:
   — Слышь, друг, а того компьютерщика случайно не Вадимом звали?
   Это было ошибкой. Парень застыл, а потом резко повернулся к Ивану Дмитриевичу и выдохнул:
   — А ты откуда знаешь?..
   Не докончив вопроса, он без особого усилия перемахнул через метровую могильную оградку и оказался рядом с Иваном Дмитриевичем.
   В руке его появился фонарик, которым парень осветил сначала лицо Ивана Дмитриевича, а затем — табличку на надгробной плите.
   — Так вот оно что, — зловеще протянул парень, в упор разглядывая Ивана Дмитриевича. — Там тебя, значит, наши ребята вовсю ищут, а ты тут, оказывается, решил подкоп сделать, чтобы своего сынка из гроба вызволить!.. Ло-овко!
   Ствол автомата, который парень небрежно держал одной рукой, был направлен на Ивана Дмитриевича.
   — А ну, открой сумку! — приказал парень. Иван Дмитриевич, стараясь не делать резких движений, присел на корточки и открыл «молнию».
   — Вываливай все на землю! — сказал парень. — Да пошевеливайся, сучара!.. Иначе ляжешь в могилку на пару к своей женушке!
   «А ведь он так и поступит, — понял Иван Дмитриевич. — Сейчас убедится, что я именно тот, кого искала их шатия-братия, и полоснет очередью в упор. По-моему, автомат у него с глушителем, так что никто ничего не услышит… Эх, зря я все-таки сюда приперся… да еще и могилу сам себе выкопал, дурак!..»
   Руки у него тряслись, но кое-как он справился с сумкой. На землю вывалился смутно белеющий в темноте сверток женского барахла, и Ивану Дмитриевичу показалось, что взгляд жены на фотоснимке стал укоризненным: «Зачем же ты все испачкал, Ванюша? Сам подумай — как я теперь это надену?»
   По-прежнему держа Ивана Дмитриевича на прицеле, парень ногой поковырялся в тряпках и удивленно помотал головой:
   — Ну, папаша, ты совсем чокнутый! Или ты регулярно сюда наведываешься, чтобы свою покойную женку трахнуть?
   Кровь бросилась Ивану Дмитриевичу в голову, но неимоверным усилием воли он удержал себя в руках. За свою жизнь он усвоил массу ругательств, но сейчас ему не приходило в голову определение, которое наиболее адекватно характеризовало бы вооруженного подонка, который стоял перед ним. Даже самые грязные эпитеты казались наивными и детскими по отношению к этому Двуногому животному.
   — Ладно, ладно, — ухмыльнулся парень. — Где прибор?
   — Какой прибор? — не понял Иван Дмитриевич.
   — Не прикидывайся дуриком! Тот самый, который твой Вадим стибрил в конторе!.. Тебя же потому и искали, папаша, что только ты мог стать ходячей камерой хранения для этого компьютерного гения! Так что — говори, где он?
   Сухо щелкнул взводимый курок автомата.
   — Он там, — внезапно охрипнув, сказал Иван Дмитриевич, показывая рукой в разрытую могильную яму.
   — Что, тайник хотел устроить? — проворчал парень и посветил фонариком в черный провал, на краю которого они стояли.
   В ту же секунду Иван Дмитриевич, подхватив с земли свою лопатку, без размаха, но с силой вдарил ее острым ребром парню по голове, и тот, не издав ни звука, как подкошенный рухнул в яму.
   Некоторое время Иван Дмитриевич стоял, ничего не соображая и не шевелясь. Потом почувствовал, что на пальцы с лопатки течет что-то теплое и противно-вязкое. Тогда он нагнулся, чтобы посмотреть вниз. Парень лежал на крышке гроба, неловко вывернув ноги, и выпавший из его руки фонарик светил ему прямо в лицо, по которому ползла струйка крови.
   Он явно был мертв.
   Не чувствуя под собой ног, Иван Дмитриевич отошел от Могилы, и его вывернуло наизнанку так, как не выворачивало уже много лет. Отдышавшись и придя в себя, он подобрал валявшиеся на земле вещи, которые готовил для жены, тщательно оттер ими руку от крови и бросил тряпки вместе с сумкой в могилу.
   Внутри у него была странная пустота. Дело было не в том, что он впервые убил человека. Просто теперь ему стало окончательно ясно, что в воскрешении жены нет никакого смысла.
   И еще его радовало, что он не слышит Зова, который требовал бы немедля исправить содеянное.
   Первым его побуждением было забросать могилу землей и как можно быстрее покинуть это мерзкое место.
   Но он вовремя опомнился. Надо было сделать еще кое-что.
   Это был его последний и самый важный долг, не выполнить который он не имел права.
   Преодолевая отвращение и страх, Иван Дмитриевич спустился в яму, снял с себя брючной ремень, потом, стараясь не касаться тела парня, стянул ремнем его запястья и поднял испачканный глиной автомат.
   От одной мысли о том, что ему предстоит сделать, на душе стало муторно, но он сказал себе: «Ты должен… Другого выхода нет».
   Направив ствол автомата на лежащего, он нагнулся и взял его за руку. Пульса, как и следовало ожидать, в запястье не было.
   На секунду он испугался, что ошибся в своих выводах насчет воскрешения по собственному хотению любого покойника, но тут же ощутил, как из пальцев его бьет в остывающую плоть трупа уже ставший привычным разряд.
   Дар работал безотказно.
   Фонарь успел погаснуть, и в темноте было не видно, что творится с раной на голове парня, но вскоре лежащий глубоко вздохнул и завозился, явно не понимая, где он и что с ним. Не давая ему опомниться, Иван Дмитриевич ткнул его стволом автомата в грудь и суровым голосом сказал:
   — Где похоронен Вадим? Говори, сволочь, иначе яристрелю!..
   Палец у него действительно лежал на курке. — Что? — слабым голосом спросил парень, —г Где я? Какой Вадим?
   — Давай, давай, очухивайся быстрее, — снова ткнул его стволом Иван Дмитриевич. — Я не собираюсь долго ждать… Где закопали компьютерщика, могилу которого ты караулил? Даю тебе еще пять секунд и потом стреляю!..
   Парню наконец удалось сесть, привалившись спиной к осыпающейся комками сырой земли стене могилы. Только теперь он обнаружил, что не в состоянии пользоваться руками и что в лицо ему смотрит ствол его же собственного автомата. Но, видно, голова его успела проясниться. Настолько, что он вспомнил, где находится и кто такой старик, который в него целится.
   Однако, вопреки ожиданиям Ивана Дмитриевича, он не испугался угрозы.
   — Дурак ты, папаша, — сказал он, сплевывая землю, набившуюся ему в рот. — Если б даже я хотел удовлетворить твое любопытство, то как бы я тебе объяснил?.. Это же не адрес с номером дома и квартиры!.. К тому же мы его… это… неофициально похоронили, понятно? Там и бугорок-то едва виден…
   Иван Дмитриевич чуть приподнял ствол и нажал на курок.
   От короткой очереди автомат у него в руках вздрогнул, раздались сочные шлепки, а из стенки ямы на голову парня посыпались мелкие комочки земли.
   Парень вздрогнул и втянул голову в плечи.
   — Ну, ты, дед, точно — недоделанный! — прошипел он, придя в себя.
   — Почему же? Я-то — нормальный, — возразил Иван Дмитриевич. — И поэтому такого гада, как ты, мне убить — раз плюнуть. Даже приятно будет… Так что выбирай: или ты мне сейчас постараешься объяснить так, чтобы я все понял, или я разнесу тебе башку к чертовой матери!..
   — Ладно-ладно, не дергайся, папаша, — изменившимся голосом произнес воскрешенный. — Слушай меня внимательно…
   Он помолчал, собираясь с мыслями, а потом стал описывать место захоронения Вадима. При этом он так старательно употреблял нецензурные выражения, что в конце концов Иван Дмитриевич не выдержал.
   — Слушай, скотина, — сказал он. — Ты когда-нибудь в школе учился?
   —А чо?
   — Тебе никогда не говорили, что ругаться нехорошо?
   — Да пошел ты!.. — ответствовал парень, уточнив, куда именно он посылает своего собеседника. — Хватит мне мораль читать, папаша, давай развязывай меня!..
   — Щас, — с натужным юмором сказал Иван Дмитриевич, вспомнив полузабытое выражение своей молодости, — только шнурки поглажу…
   И нажал на курок.
* * *
   Больше всего он боялся, что парень ему наврал, описывая местонахождение могилы Вадима.
   А когда Иван Дмитриевич все же нашел безымянное захоронение (оно было почти у самой стены, рядом с тропинкой, и лишь чуть приметный бугорок выдавал, что здесь кто-то покоится), то его посетило второе опасение: что, если там лежит не тот Вадим, а другой? Разве мало в городе компьютерщиков под этим именем, которые могли перейти дорогу местной мафии?..
   Чтобы избавиться от сомнений, Иван Дмитриевич принялся за раскопки.
   Копать ему пришлось не так много, как на могиле жены: тело находилось на небольшой глубине — видно, закапывали его в спешке, опасаясь каждого шороха…
   Первой показалась нога в кроссовке. Иван Дмитриевич отложил лопату всторону и стал выбирать остаток земли, покрывавшей тело, голыми руками.
   Человек в импровизированной могиле лежал на боку. Он был одет в полуистлевшие джинсы, и от него исходил сладковатый запах разлагающейся плоти. Превозмогая тошноту, Иван Дмитриевич посветил фонариком в лицо трупа.
   Однако какие-то мелкие твари — не то могильные черви, не то крысы — успели обгрызть и проточить лицевые ткани так, что опознать тело было невозможно.