Ильин Владимир. Пока молчат оракулы

   - Надеюсь, вам известно, господин подполковник, - сказал я, - что одно легкое нажатие на кнопку - и от вашей конторы останется груда развалин: ведь мой вещмешок битком набит первоклассной взрывчаткой.
   Он не изменился в лице.
   - Не морочьте мне голову, милитар, - сказал он. - Вводную о том, что вы были убиты, я все равно не отменю.
   Только теперь смысл сказанного им дошел до моего сознания.
   Пользуясь моим замешательством, подполковник повернулся и помог подняться с пола пришедшему в себя генералу. Судя по выражению лица, тот был вне себя от ярости.
   - Вы... ты... да как ты посмел?.. Меня?.. - нечленораздельно сипел генерал.
   - Мне кажется, мы имеем дело с сумасшедшим, мой генерал, предположил подполковник, поддерживая генерала под руку. - Представляете, он заявил, что собирается взорвать всех нас к чертовой матери!.. Да-а, в общем-то, мне многое рассказывали о наших "коммандос", но о том, что они научились пускать на воздух объекты с помощью учебной взрывчатки, я слышу впервые!..
   - Не вижу повода для шуток, господин Посредник, - буркнул генерал. Вот что... Доложите об этой возмутительной... э-э... профанации по команде руководству учений, а мы этого молодчика возьмем под стражу, пока он еще чего-нибудь не сотворил!..
   Генерал еще что-то гневно булькал, но я его уже не слышал.
   ПОСРЕДНИК! УЧЕНИЯ!
   Нет! Не может быть!.. Как же так?! Ничего не понимаю!
   Я лихорадочно скинул с плеч вещмешок (бригад-генерал и подполковник шарахнулись в сторону), и вытряхнул его содержимое прямо на бетонный пол. И остолбенел. Вместо желтых брикетов ВВ там были красные взрывпакеты, безобидные, в сущности, хлопушки, обозначающие взрывы во время учений...
   Словно вспышка сверкнула мне в лицо, и я на некоторое время потерял всякий контроль над собой.
   Откуда ни возьмись, появились четыре здоровенных милитара с автоматами наизготовку. Они с некоторой опаской окружили меня и повели из зала. Мне в тот момент было все равно, куда они меня ведут. Хоть на расстрел!..
   Они вели меня по тому самому пандусу, где я несколько минут назад расправлялся с людьми, приняв их за врагов. Чувствовал я себя совсем скверно. Тело болело и ныло, словно меня долго пинали, лежащего, в уличной драке... Голове было не легче. Разламывалась моя голова от напора горьких мыслей, нахлынувших подобно лавине.
   Убийца, с горечью осознавал я. Ты не удержался от того, чтобы не стать убийцей!..
   Навстречу двигалась группа людей, и я едва не сошел с ума, увидев, кто это был.
   Как ни в чем не бывало, вышагивал филд-лейтенант Евгений Бикофф живой и невредимый, если не считать нескольких синяков и ссадин на бугристом лице. Он был сердит и не скрывал этого. Из-за его спины виднелись лица Канцевича и Флажелу - тоже в полном здравии и тоже мрачные. Их сопровождали автоматчики во главе с тем лейтенантом, которого я размазал по стене у входа в ЦУОРБ.
   "И шо ты такой довольный, военный? - говорил Одессит одному из своих конвоиров, с лица которого действительно не сходила ухмылка. - Как чемодан... Дал бы лучше закурить, а?" - "Хэвнт гот сигэрэт", осклабясь, почему-то по-английски отвечал автоматчик.
   Наверное, именно в такие моменты люди, по крайней мере, седеют.
   Не веря своим глазам, я преградил путь Бикоффу.
   - А, и тебя они нашли, писатель, - безрадостно констатировал он. Видишь, какая петрушка получилась? Хотел ты написать про победу, а придется - про побежденных... Или будешь из пальца высасывать, как смелые и тупые спецназовцы с блеском выполнили ответственное задание. Тебе ведь не впервой врать, писатель?
   - Но ведь... послушай, Евгений, - сказал я пересохшими губами, - я же выполнил это задание!.. За вас - выполнил! А вы... вы что, совсем ничего не помните?
   - А что мы должны, по-твоему, помнить? - осведомился лейтенант.
   - Как же так? - Я окончательно растерялся. - Шла война... И вас всех... до одного... Я же своими глазами видел!..
   - Ты что - рехнулся? - грубовато спросил Бык и, не дожидаясь моего ответа, сказал: - Да брось ты сочинять свои фантазии!.. Пошли, парни!
   И они, обтекая меня, проследовали дальше. Канцевич с сожалением оглядел меня с ног до головы и что-то шепнул на ухо португальцу.
   Меня заперли в тесном, полутемном помещении без окон. Хорошо еще, догадались поставить туда стул, чтобы не жестко было сидеть на бетонном полу.
   Через час, а, может, и через два дверь моей "темницы" отворилась, и ко мне в гости пожаловал не кто иной, как субкоммандант Ченстохович собственной персоной. К этому времени я уже успел оправиться от психологического ступора и даже пришел кое к каким выводам.
   - Ого, - сказал я вместо приветствия. - Сам господин субкоммандант ради моей скромной персоны бросает все свои важные дела и посреди ночи прилетает, так сказать, в тыл врага!
   - Перестаньте иронизировать, Рамиров, - ответствовал он.
   Солдат внес мягкое кресло (и где только они умудрились раздобыть его в полевых условиях?), каким-то образом сделал ярче освещение и удалился. Ченстохович опустился в кресло и не спеша, с наслаждением закурил необычайно ароматную сигарету.
   - Верите ли, с утра на ногах, - пожаловался он. - Присесть было некогда... Разве при такой жизни наживешь брюшко, которое по штату положено генеральским чинам?
   Я молчал, и он не стал больше ерничать.
   - Ну, что стряслось? Рассказывайте.
   - О чем? - удивился я.
   Глаза моего собеседника сделались непроницаемо черными.
   - Хотя бы о том, что побудило вас, мирно - я бы даже сказал, пацифистски - настроенного журналиста, вмешаться в выполнение группой десантников учебного задания, при этом покалечить нескольких милитаров "южных", оскорбить... гм... действием заместителя командира ракетного полка и, вдобавок, полностью игнорировать указания всех посредников, которые были свидетелями ваших разнузданных действий... Что произошло с вами? Неужели вы до такой степени ненавидите армию и всех, кто в ней служит?!
   - Вот вы говорите, что я ненавижу армию, - сказал я. - Я ненавижу войну, господин субкоммандант, а между этими понятиями - большая разница... И у меня есть свои причины ненавидеть войны.
   Я снял с шеи и протянул субкомманданту свой старенький солдатский медальон.
   - "Девятнадцатый особый отряд", - прочитал вслух Ченстохович, вглядываясь в полустертые буквы. - "Рядовой Ян Рамиров... контузия третьей степени... ранение четвертой категории... ожоги"...
   Он не стал читать до конца все, что там было написано - а написано там было многое. Он сжал медальон в кулаке и, не глядя на меня, глухо обронил:
   - Что ж вы мне сразу не сказали тогда, у штаба?..
   Я скромно потупился.
   - Где вас контузило? - спросил субкоммандант, будто это было для него очень важно.
   - Под Рембоем, в июне двадцать первого... При попытке прорваться из окружения...
   - Я помню, - прервал меня он и закурил уже третью по счету сигарету с момента своего появления. - И часто с вами бывает... такое?
   - Да нет, - честно признался я. - Поэтому я ничего и не сказал вам раньше. Зачем зря ворошить прошлое?
   Он молчал.
   - Скажите, господин субкоммандант, много ли бед я натворил? пробормотал я. - То есть... многих ли я убил сейчас?
   - Убил? - повторил он удивленно. - Нет, Ян. На этот счет можешь быть спокоен... Но некоторых ты ушиб весьма прилично, двое сейчас - в реанимации, остальные - в медпункте...
   - И что мне за это будет?
   - Благодарность тебе будет... за содействие вооруженным силам в выполнении поставленных задач! Нет, я серьезно... Направим в редакцию благодарственное письмо за моей подписью. Или красивый диплом оформим...
   - А как же ущерб, нанесенный мной? - ехидно поинтересовался я.
   - Что - ущерб? - махнул рукой субкоммандант. - Спишем... В конце концов, на учениях допускается определенный процент... пострадавших. Ведь армия - не школа бальных танцев, и учить солдат надо по-настоящему, без каких-либо скидок, верно?
   - Не надо никаких благодарностей и дипломов, - с трудом двигая губами, возразил я. - Только медальон верните - я его своим внукам завещаю как память о войне...
   ЯН РАМИРОВ, ШТАТНЫЙ СОТРУДНИК ЮНПИС (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
   - Кстати, вернул он тебе твой медальон? - полюбопытствовал Брилер.
   - Конечно... Зачем он ему?
   - Тогда давай его сюда, - деловито приказал Дефорски.
   - А в чем дело?
   - Узнаешь, - сказал Брилер, успокаивающе хлопая меня по плечу. Скоро все узнаешь, Ян.
   Я положил на стол коробочку медальона и подошел к окну, хотя меня так и подмывало посмотреть, зачем это он им понадобился.
   Кабинет Брилера располагался на сто девятом этаже, поэтому смотреть из окна было так же, как из кабины вертолета. Только вместо винта над головой жужжал мощный кондиционер.
   Когда я повернулся, Дефорски в кабинете уже не было, медальон со стола исчез, а Брилер курил, откинувшись на спинку кресла.
   - Хочешь кофе? - спросил он.
   - Нет.
   - Что: никак не можешь отойти после этакой передряги? поинтересовался он.
   Я предпочел оставить при себе мнение насчет характера "передряги" и тех благодушных руководителей, которые посылают в нее своих сотрудников, а сами прохлаждаются под кондиционером, потягивая кофеек...
   - Ладно, не дуйся, - сказал Брилер, достаточно верно истолковав мое молчание. - Зато большое дело ты провернул. Теперь они у нас - вот где сидеть будут!
   Он так яростно сжал кулак и с таким отвращением поглядел на него, будто ухватил за хвост какое-то отвратительное пресмыкающееся.
   - Как прикажешь тебя понимать? - осведомился я. - Что еще за дело? Вообще, мне с самого начала не нравилось, что придется работать вслепую. Уж слишком неопределенным было ваше задание...
   - Да мы и сами толком ничего не знали, Ян! - воскликнул Брилер. - Нам хотелось всего лишь проверить одну догадку, а в результате наткнулись мы на самый настоящий клад!
   - Может быть, оставим в покое метафоры, Николь? - Мне уже надоело блуждать в потемках и пытаться разгадать многозначительные заявления своего шефа.
   Секунду Брилер смотрел на меня отсутствующим взглядом, потом, собравшись, спросил:
   - Ты-то сам как все это объясняешь?
   - Ну, если тебе интересно - изволь... Думаю, что мы каким-то образом попали в так называемый "параллельный мир". Или перпендикулярный - можно называть его, как угодно... Видимо, в том проклятом лесу имеется место пересечения наших двух миров, и в эту, так сказать, приоткрытую дверь мы и угодили... А в том, другом мире, получается, все так же, как у нас, но кое в чем историческое развитие пошло по другому варианту... Например, крупномасштабный конфликт расколол вооруженные силы на две части, которые принялись крошить друг друга в запале братоубийственной войны... А перед ЦУОРБом меня, наверное, выкинуло обратно в наш мир через другую "дыру" причем незаметно для меня... К сожалению.
   - Что ж, красиво, - хмыкнул Брилер. - Но возникает ряд вопросов. Например, каким образом происходили чудесные превращения учебных боеприпасов в боевые и обратно? И не слишком ли много "дырок"-переходов из одного мира в другой вдруг открылось в последнее время? Ведь по нашим сведениям, подобные случаи имели место часто за последние годы. Ну, и наконец... Почему ты решил не посвятить субкомманданта Ченстоховича в свою гипотезу, а стал морочить ему голову своей контузией?
   - Начну с конца, - сказал я. - Контузия у меня действительно имеется. На память о Пандухе, чтобы не забывать о нем. Это раз. Если бы я начал излагать генералу про параллельные миры, он бы счел, что я свихнулся от эмоционального перенапряжения - тем более, что мои предыдущие действия убедительно это подтверждали. Это два. Что же касается твоих первых двух вопросов, мне ничего не приходит в голову, кроме того, что, в сущности...
   - Не следует умножать число сущностей, - прервал меня Брилер. - Это не я сказал, это старина Оккам с его бритвой... Сначала следует рассматривать самые простые версии.
   - Ну, и какова же твоя простая версия в нашем деле?
   В этот момент вернулся Дефорски и протянул мне медальон. При этом Роберт сиял, как пряжка ремня милитара-первогодка.
   - Результаты научной экспертизы, - сказал он, - свидетельствуют о том, что носитель сего подвергался сильному энергетическому воздействию. Мощность энергопотока составляла свыше ста кильманов, - (Брилер почему-то присвистнул), - характер его не установлен, но, скорее всего, речь идет о биоэнергетике...
   - Понял, Ян? - торжествующе вскричал Брилер. - Вот тебе и простое объяснение!.. А мы-то ломали голову, какого черта на стационарной орбите, прямехонько над районом учений, висел некий спутник без опознавательных знаков!..
   Ты зря думаешь, что мы послали тебя совсем вслепую, успокоившись немного, продолжал Николь Брилер. Кое-какая информация о странном поведении милитаров во время и после учений у нас к тому времени имелась. Достаточно вспомнить и синдром Вюгге, при котором людям кажется, будто они проливали чужую кровь, и эффект "ложной памяти", когда бывшие милитары "узнавали" абсолютно не знакомых им людей, и, наконец, пресловутый "милитарный психоз", который выражается в приступах беспричинной агрессивности по отношению к окружающим...
   Одним словом, говорил Брилер, были все основания полагать, что руководство Объединенных вооруженных сил Сообщества втайне применяет какие-то новейшие средства психогенного воздействия на военнослужащих. И мы как организация, ведущая борьбу против милитаризации человечества, за "юниверсал пис", не могли оставаться безучастными наблюдателями... Но чтобы выступить открыто против поползновений милитаристов на контроль над сознанием людей, нам нужны были доказательства. И поэтому мы послали тебя...
   - Снабдив специальной аппаратурой, спрятанной в твоем медальоне, Ян, - добавил Дефорски.
   - И ни слова не сказав мне о том, что меня ждет, - в тон ему сказал я.
   - Извини, - сказал Брилер. - Нам важны были свидетельства неосведомленного человека. И потом, мы же не предполагали, что воздействие на психику окажется таким мощным!
   - Ладно, прощаю вас, негодяев. Но и у меня есть к вам вопросы.
   - Валяй, - добродушно ответствовал шеф.
   - Зачем им это все понадобилось? И неужели субкоммандант ломал комедию, прекрасно зная, чем обусловлено мое буйствование в ЦУОРБе?!. И уж совсем не могу поверить в то, что меня разыгрывала вся группа лейтенанта Бикоффа!
   - Все очень просто, Ян, - сказал Брилер. - Об этой затее наверняка знали лишь члены самого высшего командования - возможно, даже Ченстохович не входил в их число... А что касается рядовых милитаров - не исключено, что в ходе воздействия им "стирали" память о внушенных картинках и создавали нечто другое: будто бы они действительно участвовали в учениях, не более того... Впоследствии, однако, наиболее сильные переживания, отложившиеся на уровне подсознания, могли всплывать на поверхность у самых неуравновешенных личностей. Таких, я думаю, оперативно упекали в психушки - если они не успевали покончить с собой под влиянием комплекса неосознанной вины. Другие же были обречены мучиться кошмарами... Вообще-то, ты молодец, что свалил все на свою контузию. В противном случае Ченстохович мог сообщить о тебе по команде, а соответствующие армейские боссы сделали бы весьма неприятные оргвыводы...
   - Это как? - не понял я.
   - Ну, существует масса вариантов, - с любопытством глядя в чашку с остывшим кофе, сказал Брилер. - Не мне тебе объяснять... Ты вполне мог бы утонуть в болоте. Как Одессит... Или неосторожно обращался бы с оружием...
   - Или у тебя не раскрылся парашют - якобы еще в момент десантирования группы, - вставил свое слово Дефорски.
   - А что касается того, зачем им понадобилось такое воздействие, продолжал Брилер, - то вспомни, на что сетовал субкоммандант во время твоей первой встречи с ним? Тогда, у штаба...
   Я уже все понял. В моих ушах снова прозвучал хрипловатый голос Ченстоховича: "А вы попробуйте научить солдата воевать, если у него нет врагов!"... Вот они и учили воевать, создавая образ Врага. Существующего только в сознании молодых, переполненных чувством долга ребят. Что говорить о них, если даже такой старый карась, как я, клюнул на эту удочку!..
   - Да, но почему они не стерли память у меня? - спросил я.
   И Брилер, и Дефорски усмехнулись одновременно.
   - Скажи спасибо своему хитрому медальону, Ян, - сказал Роберт.
   - И своим предусмотрительным руководителям, - улыбаясь, добавил Николь...
   Материалы, обнародованные ЮНПИСом, произвели в Сообществе эффект взрыва. Парламентом Евронаций было назначено специальное расследование. И хотя генералы и маршалы делали круглые глаза и заявляли, что подобные эксперименты над военнослужащими - бредни и происки "пацифистов", такое отпирательство только подливало масла в огонь возмущения общественности.
   К тому же, через некоторое время сотрудникам ЮНПИСа удалось обнаружить сверхсекретный пункт управления тем самым спутником, о котором упомянул в беседе со мной Брилер. В результате блестящей операции по захвату этого объекта была добыта целая гора документов, неопровержимо свидетельствующих о причастности армейского руководства к этой афере. К сожалению, сам спутник заполучить не удалось: при спуске его с орбиты сработала система самоподрыва, и обломки бесследно канули в пасти Индийского океана...
   Дело "о причинении физического и психического ущерба военнослужащим" рассматривал Гаагский Международный Трибунал. Процесс был закрытым, но ЮНПИС позаботился о том, чтобы наиболее красноречивые факты просочились в открытую печать. На суде я фигурировал в качестве свидетеля обвинения, следствием чего стал мой вынужденный уход с оперативной работы в ЮНПИСе: ведь когда наш агент "засвечен" на широкой публике, ничего не остается, кроме как использовать его на канцелярской работе в нашей "конторе". Что Брилер с Дефорски и сделали...
   Несмотря на мощное противодействие со стороны военной верхушки, в ходе процесса были также заслушаны показания ряда "пострадавших" - в том числе и парней из группы лейтенанта Бикоффа. В один голос они вначале заявляли, что ничего особенного с ними не происходило. Они даже сумели с более-менее достаточными подробностями описать все свои действия при выполнении задания от начала до конца. Но, как выяснилось в результате применения спецсредств, позволяющих разблокировать подсознание, у ребят имелись и другие "картинки" в мозгу. И тогда они поведали то, что им всем в_и_д_е_л_о_с_ь_...
   Суд принял строгое, но справедливое решение, и результаты не заставили себя долго ждать. В армии постепенно стал раскручиваться маховик массовых увольнений, дезертирств и отказов выполнять приказы... Все больше молодых людей пытались избежать службы в вооруженных силах... Один за другим закрывались призывные и вербовочные пункты... Тех, кто не хотел уволиться из армии по собственному желанию, попросту выкидывали за борт в ходе начавшейся ликвидации вооруженных сил, проходившей под вывеской "военной реформы"... Европарламент принял "историческое решение" о переходе от воинской обязанности к так называемой "милиционной системе". На практике это означало, что от военного ведомства оставалась лишь надежно законсервированная инфраструктура, включающая системы управления и связи, командные пункты, склады с техникой и вооружением, да горстка чиновников, отличающихся от прочих государственных служащих лишь мундирами... В случае агрессии извне - скажем, полезли бы на нас с бластерами наперевес некие инопланетные собратья по разуму - должна была бы осуществиться массовая мобилизация мужской части населения, причем в течение короткого срока мужчины расправились бы с супостатом, а затем вновь вернулись бы к благам мирной жизни... Подобные идеи, по данным историков, имели место еще в прошлом веке, но тогда человечество посчитало, что еще рановато претворять их в жизнь - нерешительными личностями были наши предки!..
   Как известно, лес рубят - щепки летят, много горячих, запачканных кровью щепок...
   Некоторые "бывшие" покончили с собой. Другие - пали жертвой инфарктов, скоропостижных инсультов и прочих недугов, возникающих на почве стресса... В газетах все чаще появлялись фамилии бывших генералов и старших офицеров в траурной рамочке. Однажды в такой рамке я увидел знакомое лицо: субкоммандант войск специального назначения Григ Ченстохович. Тоже бывший, конечно...
   Все это не могло не радовать нас, сотрудников самой крупной из всех организаций борцов за мир (хотя в моей душе, как в безупречном на вид яблоке, вес-таки копошился некий червячок), и на этой истории можно было бы ставить точку, если бы спустя некоторое время она не получила довольно неожиданного продолжения.
   Будучи как-то по делам ЮНПИСа в Мюнхене, я решил перехватить чашку кофе с гамбургером в открытом кафе "Дракон" на Армстронг-плац, но когда ко мне подошел официант, чтобы принять заказ, я опешил: это был не кто иной, как бывший ефрейтор-мор Василий Ромпало по кличке "Белорус".
   Мой "ленч" был безнадежно испорчен, потому что Белорус, который, насколько мне помнилось, никогда не отличался сдержанностью, тут же попытался дать мне по морде, и только рефлексы бывшего участника событий в Пандухе позволили мне сохранить лицо - в буквальном смысле, пожалуй, больше, нежели в переносном... Потом Василий, как и подобает любой нормальной истеричной натуре, разрыдался, и в течение следующих полутора часов с гаком я убедился в том, что он заслуживает статус алкоголика с изрядным стажем. В промежутках между порциями скотч-виски Ромпало поведал мне о судьбе своего бывшего командира...
   ЕВГЕНИЙ БИКОФФ, БЫВШИЙ ФИЛД-ЛЕЙТЕНАНТ (РЕКОНСТРУКЦИЯ)
   Смотровая площадка на крыше семнадцатиэтажного отеля была облюбована им давно. Как он и предполагал, в этот ранний час здесь еще не было ни души.
   Между колонн, поддерживающих стеклянный навес, стояли белые столики и кресла-качалки. Некоторые кресла слегка покачивались под дуновением ветерка, и казалось, что в них только что кто-то сидел...
   Прежде всего, он открыл свой чемоданчик и достал распылитель и портативный бетоноструйный аппарат. Для начала деловито замуровал вход на площадку. Потом, направив струю несмываемой краски вверх, сделал навес непроницаемо-черным. Удовлетворенно хмыкнул, сел у парапета ограждения крыши и извлек из того же чемодана складную винтовку 45-го калибра австрийского производства с высокоточным прицелом и самонаводящимися пулями. Неторопливо собрал и зарядил ее. Проверил прицел. В окуляре, перечеркнутом перекрестьем тонких, светящихся линий, он видел прохожих и машины на улицах внизу так близко, будто они находились в десяти метрах, хотя силуэты все же расплывались: как всегда, утром над городом висела дымка смога.
   "Гады! Гады и сволочи! Все вокруг - подонки и свиньи!", снова застучало в затуманенном бессонницей мозгу. Пальцы дрогнули. Нужно было успокоиться.
   Он опустил винтовку на колени, достал из кармана драгоценный пакетик, на покупку которого ушли все его последние монеты, и проглотил, не чувствуя вкуса, зеленоватый порошок наркотика.
   Снизу раздавались гудки автомобилей, сверху доносился свист скайдеров и жужжание персональных вертолетов. Где-то на уровне пятнадцатого этажа в отеле вовсю надрывалась музыка: видно, кто-то спозаранку решил подышать смогом, раз распахнул окно...
   Он опять взял винтовку, чувствуя, как его охватывает необычайное спокойствие. Страха теперь не осталось. Ненависти, впрочем, тоже. Осталась только задача. Задача, которую он поставил самому себе: уничтожить весь этот гнилой, волчий мир, чтоб ему цветок в прорубь, как говаривал один бригадный коммандант сотню... нет, тысячу лет назад...
   Затвор жадно щелкнул. Он купил винтовку из-под полы у случайного перекупщика оружия вчера, после того, как ему каким-то чудом удалось выиграть пару сотен монет в рулетку. А днем раньше ему пришло извещение. Посредством этой гнусной бумажонки агентство по аренде жилья давало ему три дня на то, чтобы погасить трехмесячную задолженность за ту вонючую конуру, которую он снимал у них... Скоты!
   Это и привело его на крышу отеля. А может быть, все началось еще три года назад, когда он был уволен с военной службы, что называется, "подчистую"? Врачи тогда обнаружили у него некий синдром, якобы не позволяющий служить дальше... Места на "гражданке" он так и не смог найти, да и не очень-то хотел. Это была не его жизнь. Он стал играть - сначала в казино, в карты, потом - в рулетку. Естественно, проигрывал чаще, чем выигрывал...
   Постепенно в нем все крепла злоба, звериная злоба на тех красивых, правильных умников, которые не захотели признать его права быть профессиональным милитаром, оберегающим их, этих сволочей, от посягательств внешних и внутренних врагов.
   Именно поэтому он теперь, не колеблясь, открыл огонь - по людям, что беззаботно ходили там, внизу...
   Пока его обнаружили, он успел убить сорок пять человек, десять человек ранил и сжег пять наиболее роскошных машин. Патронов у него было вдоволь, поэтому он стрелял быстро, а "умные" пули сами находили цель.
   Лишь через четверть часа подразделения сил общественной безопасности оцепили близлежащие кварталы. В воздухе жирно загудели броневертолеты и "джампы" со снайперами.
   Он все еще не злился, хотя действие наркотика подходило к концу, он только повторял как заведенный: "Ах, гады!.. Ах, вы, сволочи!"...
   А еще через час, когда над этим бестолковым, жестоким, пахнущим выхлопными и пороховыми газами миром вставало равнодушное солнце, пуля снайпера все-таки отыскала его тело и ударила под левую ключицу.
   И когда уже кровавая пена пузырилась на губах, он все еще шептал: "Сволочи... сволочи!"...
   ЯН РАМИРОВ (ОКОНЧАНИЕ)
   Когда удалят зуб, человек поначалу никак не может привыкнуть к образовавшейся во рту пустоте и то и дело трогает языком кровоточащую десну. Нечто подобное происходило в те дни и со мной. Неизвестно почему, но мысленно я вновь и вновь переживал свои похождения с группой Бикоффа.