есть наставник ваш Христос. Как говоря: един есть наставник Христос, Спаситель не отвергает того, что и Отец есть наставник, так и называя Отца единым учителем, не отвергает того, чтобы вместе и Сын был учителем. Слова едини единсказаны для отличения от людей и от прочих тварей. Итак, предохранив учеников от этого жестокого недуга и обличив его, Спаситель показывает и способы избегать его - посредством смиренномудрия. Поэтому и присовокупляет: болий же в вас да будет вам слуга. Иже бо вознесется, смирится: и смиряяйся вознесется(ст. 11-12). Подлинно ничто не может сравниться с смирением, почему и Спаситель напоминает им часто об этой добродетели: и когда малых детей поставил пред ними, и в настоящей беседе; и когда, беседуя на горе о блаженствах, с этой добродетели начал Свое слово, и теперь, когда с корнем исторгает гордость, говоря: смиряяйся вознесется. Видишь ли, как Он здесь ведет слушателя к делам, совершенно противоположным гордости? Он не только запрещает искать первенства, но и предписывает избирать последнее место. Чрез это, говорит Он, ты получишь желаемое. Итак, желающему первенства надлежит избрать себе место ниже всех: смиряяйся бо вознесется. Но где мы найдем такое смиренномудрие? Хотите ли опять пойти во град добродетели, в селения святых, т. е., в горы и ущелья? Там-то мы и увидим эту высоту смиренномудрия. Там люди, блиставшие прежде мирскими почестями, или славившиеся богатством, теперь стесняют себя во всем: не имеют ни хороших одежд, ни удобных жилищ, ни прислуги, и, как бы письменами, явственно изображают во всем смирение. Все, что способствует к возбуждению гордости, как-то: пышные одежды, великолепные домы, множество слуг, что иных и по неволе располагает к гордости, - все это удалено оттуда. Сами они разводят огонь, сами колют дрова, сами варят пищу, сами служат приходящим. Там не услышишь, чтобы кто оскорблял другого, не увидишь оскорбляемых; нет там ни принимающих приказания, ни приказывающих; там все слуги, и каждый омывает ноги странников и один перед другим старается оказать им эту услугу. И делают они это, не разбирая, кто к ним пришел, раб или свободный, но служат так всем одинаково. Нет там ни больших, ни малых. Что же? Значит, там нет никакой подчиненности? Напротив, там господствует отличный порядок. Хотя и есть там низшие, но высший не смотрит на это, а почитает себя ниже их, и чрез то делается большим. У всех один стол, у пользующихся услугами, и у служащих им; у всех одинаковая пища, одинаковая одежда, одинаковое жилище, одинаковый образ жизни. Больший там тот, кто предупреждает другого в отправлении самых низких работ. Там нет различия между моим и твоим, и оттуда изгнаны самые слова эти, служащие причиною бесчисленного множества распрей.

4. И чему дивишься, что у пустынников один образ жизни, одинаковая пища и одежда, когда и душа у всех их одна, не по природе только (по природе она у всех людей одинакова), но и по любви? А в таком случае как может он когда-либо возгордиться сам перед собою? Там нет ни бедности, ни богатства, нет ни славы, ни бесчестия. Как же могут вкрасться туда гордость и высокомерие? Есть там низшие и высшие по добродетели; но, как я уже сказал, там никто не смотрит на свое превосходство. Низших там не оскорбляют презрением; там никто не уничижает других. А если бы их кто и унижал, они тем более научаются чрез это переносить презрение, поругание, уничижение и в словах, и в делах. Они обращаются с нищими и увечными, и столы их бывают переполнены такими гостями; а потому-то они и достойны неба. Один врачует раны недужного, другой водит слепого, иной носит безногого. Нет там толпы льстецов и тунеядцев, - более того, там даже и не знают, что такое лесть. Итак, от чего бы могла у них родиться гордость? У них во всем великое равенство, а потому они весьма удобно преуспевают и в добродетели. Действительно, такое равенство гораздо более способствует к научению низших, нежели когда бы их невольно заставляли уступать первенство высшим. Подобно тому, как человека дерзкого вразумляет тот, кто, получив от него обиду, уступает ему, так и честолюбивого научает смирению тот, кто не гонится за славою, но презирает ее. Подобного же рода примеров там множество и сколько между нами бывает распрей из-за того, чтобы достигнуть первенства, столько они употребляют усилий, чтобы не иметь его, но быть в унижении, и всячески стараются превзойти друг друга в том, чтобы не самим пользоваться честью, а воздавать ее другим.

Впрочем и самые их упражнения приводят их к смирению, и не дают им надмеваться. В самом деле, скажи мне, кто, занимаясь копанием земли, поливанием и насаждением растений, плетением корзин и вязанием власяниц, или другою какою-либо подобною работою, будет высоко думать о себе? Кто, живя в бедности и борясь с голодом, подвергнется этому недугу? Никто. Поэтому-то для них легко быть смиренными. Как здесь трудно соблюсти скромность по причине множества рукоплещущих и удивляющихся, так там это весьма удобно. Отшельника занимает собою только пустыня: он видит летающих птиц, колеблемые ветром деревья, веяние зефира, потоки, быстро текущие по долинам. Итак, чем может возгордиться человек, живущий среди такой пустыни? Впрочем, жизнь общественная не послужит для нас извинением, если мы, обращаясь с людьми, будем предаваться гордости. И Авраам, живя среди хананеев, говорил: аз же есмь земля и пепел(Быт. XVIII, 27); и Давид, находясь среди войска, сказал о себе: аз же есмь червь, а не человек(Псал. XXI, 7); и апостол, вращаясь в мире, свидетельствовал о себе: несмь достоин нарещися апостол(1 Кор. XV, 9). Какое же мы будем иметь извинение, какое оправдание, когда, имея пред глазами столь высокие образцы, не смиряемся? Как они достойны бесчисленных венцов, потому что первые вступили на путь добродетели, так мы заслуживаем бесчисленных наказаний, за то, что ни примерами этих мужей, отшедших из жизни настоящей и прославляемых в Писании, ни примерами последующих им и возбуждающих удивление делами своими, не привлекаемся к равному соревнованию им в этой добродетели. В самом деле, что скажешь в свое оправдание ты, который не исправляешься? Что не знаешь грамоты, не читал Писания, чтобы научиться добродетелям древних? Но это служит к большему твоему осуждению, что ты не ходишь в Церковь, которая всегда открыта, и не пользуешься этими чистыми источниками. Впрочем, хотя бы ты и не знал об отшедших святых мужах, потому что не читал Писания, тебе надлежало бы посмотреть на подвижников, живущих ныне. Но тебя некому проводить к ним? Приди ко мне, и я тебе покажу обители этих святых. Приди, и научись от них чему-нибудь полезному. Это светильники, сияющие по всей земле; стены, ограждающие города. Они для того удалились в пустыни, чтобы научить и тебя презирать суету мирскую. Они, как мужи крепкие, могут наслаждаться тишиною и посреди бури; а тебе, обуреваемому со всех сторон, нужно успокоиться и хотя немного отдохнуть от непрестанного прилива волн. Итак, ходи к ним чаще, чтобы, очистившись их молитвами и наставлениями от непрестанно приражающихся к тебе скверн, ты мог и настоящую жизнь провести возможно лучше, и сподобиться будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, держава, честь, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА LXXIII

Горе вам, книжницы и фарисее, лицемери, яко снедаете д омы вдовиц, и лицемерно на д олзе молитвы творит е! сего ради лишшее приимете осуждение (Матф. XXIII, 14)

1. Этими словами Спаситель начинает обличать книжников и фарисеев в том, что они пресыщались и, что еще ужаснее, наполняли чрево свое не от имущества богатых, но от стяжания вдов, и таким образом еще более увеличивали их бедность вместо того, чтоб облегчить ее. Они не просто ели, но поедали. И это корчемство еще прикрывали самым низким лукавством: лицемерно на долзе молитвы творяще. Всякий, делающий зло, заслуживает наказания; кто же, принявши на себя образ благочестия, употребляет его для прикрытия своих злых дел, тот подлежит гораздо жесточайшему наказанию. Почему же Спаситель совсем не лишал сана книжников и фарисеев? Потому, что не пришло еще время. Вот почему Он и оставил их до времени. А обличая их, Он предохраняет народ от обольщения, чтобы он, смотря на высокий сан книжников, не увлекся к подражанию им. Так как прежде Он сказал: вся, елика аще рекут вам творити, творите, то теперь, чтобы неразумные, основываясь на этих словах, не подумали, что им позволяется все, показывает, в чем книжники извращают закон. Горе вам, книжницы и фарисее, лицемери, яко затворяете царствие небесное пред человеки: вы бо не входите, ни входящих оставляете внити(ст. 13). Если виновен тот, кто не приносит пользы, то как может ожидать прощения тот, кто причиняет ближним вред, и заграждает им вход? Что же значит слово: входящих?Оно означает способных. Когда надлежало что-нибудь предписывать другим, тогда книжники возлагали бремена неудобоносимые; а когда самим им должно было исполнять что-нибудь из предписываемого законом, тогда они поступали совершенно иначе: не только ничего ни делали сами, но, что гораздо пагубнее, развращали еще и других. Это люди, которых должно назвать язвою, люди поставляющие делом своим погибель других, совершенно противоположные истинным учителям. Если дело учителя - спасать погибающего, то губить желающего спастись - дело губителя. Затем следует другое обличение: яко преходите море и сушу сотворити единаго пришелца, и егда будет, творите его сына геенны, сугубейша вас(ст. 15), - то есть: хотя вам стоит чрезвычайно великих трудов и усилий обратить кого-либо, но и после всего этого вы не умеете сберечь его. Мы всего более стараемся сберегать то, что приобретено с великим трудом; а вас и это не делает более заботливыми. Здесь Христос предъявляет к книжникам и фарисеям два обвинения: во-первых, в том, что они ничего не могут сделать для спасения многих, и что им великого стоит труда привлечь к себе хотя одного человека; во вторых, в том, что они совершенно нерадят о сохранении того, кого приобрели; и не только нерадят, но еще становятся его предателями, когда порочною своею жизнью развращают его и делают еще хуже. Действительно, когда ученик видит порочных учителей, то делается хуже, их, потому что он не останавливается на степени развращения своего учителя. Когда учитель добродушен, ученик подражает ему; а когда он худ, то еще и превосходит его в том, потому что нет ничего легче, как делаться худшим. Он называет его сыномгеенны, т. е. точно таким, какова сама геенна. А слова: сугубейша вас - сказал для того, чтобы и порочных учеников устрашить, и книжников поразить сильнее за то, что они были учителями беззакония. И не только за это, но еще и за то, что они старались вложить в учеников своих больше зла, вовлекая их в большую порочность, нежели какой подвержены были сами, что служит признаком в высшей степени развращенной души. Далее Христос укоряет книжников и фарисеев и за безумие их, - за то, что они внушали неуважение к важнейшим заповедям. Правда, прежде Он говорил, по-видимому, противное, то есть, что они связуют бремена тяжко и бедне носима(ст. 4); но они и это в свою очередь делали, и, с другой стороны, употребляли все средства к развращению своих последователей, требуя от них исправности в маловажных делах и, вместе, оказывая пренебрежение к важнейшим обязанностям. Одесятствуете бо, говорит Спаситель, мятву, и копр, и к имин, и остависте вящшая закона, суд и милость и веру. Сия подобаше творити, и онех не оставляти(ст. 23). Здесь совершенно справедливо можно было сказать: где десятина, там и милостыня; какой же вред в том, чтобы подавать милостыню? Но Спаситель не порицает книжников и фарисеев за то, что они в этом соблюдали закон: нет, Он не говорит так. Вот причина, почему именно здесь Он говорит: сия подобаше творити. Но Он не делает этого прибавления там, где начинает говорить о вещах чистых и нечистых, а вместо того, различает внутреннюю чистоту от внешней, и показывает, что за внутреннею чистотою необходимо следует и внешняя, но не наоборот. Рассуждая о человеколюбии, Он не делает такого различения, как по вышепоказанной причине, так и потому, что еще не пришло время прямо и явно отменить предписания закона. Но начавши говорить о соблюдении телесных очищений, Он яснее опровергает эти обряды. И потому о милостыне говорит: сия подобаше творити, и онех не оставляти; а об очищениях не так. Как же? Очищаете, говорит, внешнее сткл яницы и бл юда, внутрь уду же суть п олни хищения и неправды. Очисти прежде внутреннее сткляницы, да будет и внешнее има чисто. Здесь Христос, говоря о стклянице и блюде, объясняет мысль Свою указанием на вещь, всем известную и очевидную.

2. Далее, чтобы показать, что нет никакого вреда от несоблюдения очищений телесных, а напротив величайшее наказание бывает следствием небрежения об очищении души, то есть о добродетели, Спаситель назвал телесные очищения комаром, так как они были маловажны и ничтожны, а действия, очищающие душу - верблюдом, так как последние были невыносимы. Потому и говорит: оцеждающии комары, велблюд ыже пожирающе(ст. 24). Наружные очищения были предписаны законом только ради внутренних, ради милости и суда; а потому даже и в ветхом завете не приносили никакой пользы, как скоро оставались одни. Так как маловажное учреждено было ради важнейшего, а между тем последнее было оставлено и предметом служило только первое, то от этого и не выходило, еще и в то время, никакого добра: внутреннее очищение не следовало за внешним, тогда как напротив внешнее необходимо уже следует за внутренним. Итак, из слов Спасителя видно, что и прежде пришествия благодати, очищения телесные не были в числе дел важных и достойных особенного попечения, а требовалось нечто другое. Если же таковы были эти обязанности еще прежде благодати, то тем более оказались они бесполезными после возвещения высоких заповедей новозаветных и уже вовсе не надлежало оставлять их в силе. Итак, жизнь порочная во всяком случае есть тяжкое зло; но особенно она вредна тогда, когда порочный совсем не думает о том, что он имеет нужду в исправлении; а еще пагубнее бывает она тогда, когда такой человек почитает себя способным к тому, чтобы и других исправлять: указывая на это Христос и называет книжников слепыми вождями слепых. В самом деле, если уже величайшее несчастие и бедствие, когда слепец не находит нужным иметь путеводителя, то в какую пропасть низвергнет то, когда он захочет еще руководить других? Все эти обличения Спаситель направляет к тому, чтобы указать на чрезмерное, до неистовства доходившее славолюбие книжников и фарисеев, на этот жестокий недуг, от которого они сходили с ума. Действительно, для них причиною всех зол было то, что они все делали напоказ. Это и от веры отвело их, и расположило к нерадению об истиной добродетели, и побудило заботиться об одних только телесных очищениях, не стараясь об очищении души. Поэтому-то Христос, желая привести их к истинной добродетели и к очищению души, и напоминает о милости, и о суде, и о вере. Вот силы, которыми держится жизнь наша! Вот добродетели, очищающие душу: правда, человеколюбие, истина! Человеколюбие побуждает нас прощать другим, и не дает нам быть чрезмерно жестокими к согрешающим и непреклонными к прощению (а таким образом мы приобретаем двоякую пользу: и делаемся человеколюбивы, и сами за то снискиваем великое человеколюбие Бога всяческих), и располагает нас соболезновать страждущим и оказывать им помощь. А истина не допускает нас обманывать и лукавить. Но как в том случае, когда Христос говорит: сия подобаше творити, и онех не оставляти, Он говорит это не с тем намерением, чтобы ввести наблюдение ветхозаветных правил, - это мы показали выше, - так и тогда, когда говорит о блюде и чаше: очисти внутреннее сткляницы и блюда, да будет и внешнее чисто, не предписывает прежней мелочной разборчивости, напротив всеми словами хочет показать, что она совершенно излишня. Он не сказал: очистите и внешнее, но - внутреннее: за этим, без сомнения, последует и то. А впрочем, Христос говорит не о чаше и блюде, но рассуждает о душе и теле, под словом: внешнееразумея тело, а под словом: внутреннее - душу. Если же в блюде важно внутреннее, то тем более в тебе. Но вы, говорит Он, поступаете напротив: соблюдая маловажное и внешнее, нерадите о важном и внутреннем; отсюда происходит тот величайший вред, что вы, считая себя исполнившими все, прочее пренебрегаете; а пренебрегая, и не заботитесь; или не принимаетесь за его исполнение. Далее Христос опять поносит книжников и фарисеев за тщеславие, называя их гробами окрашенными, и везде прибавляя слово: лицемеры, так как в этом заключается причина всех беззаконий, а, вместе, и погибели их. И не просто назвал их гробами окрашенными, но и сказал еще, что они полны нечистоты и лицемерия. Этими словами Он показал причину, почему книжники и фарисеи не верили; именно ту, что они исполнены были лицемерия и беззакония. И не только Христос, но и пророки постоянно обвиняют их в хищничестве, в том, что начальники их не судят по правде. И везде найдешь, что жертвы отвергаются, а требуются милость и правда. Итак, нет ничего необычайного и нового ни в данных Христом заповедях, ни в обличении, ни даже в уподоблении гробам. Это подобие употребляет и пророк, и он также называет не просто гробом, но гробом отверстым гортань их(Псал. V, 10). И ныне много подобных людей, которые снаружи украшены, а внутри исполнены всякого беззакония. И ныне о внешней чистоте прилагают много труда, много заботы, а о душевной нисколько. Но если бы кто раскрыл совесть каждого, то нашел бы множество червей, множество гноя и нестерпимое зловоние, - я разумею гнусные и злые пожелания, которые отвратительнее червей.

3. Но что эти люди таковы, это конечно ужасно, однакож еще не так. А когда мы, удостоенные быть храмом Бога, вдруг делаемся гробами, вмещающими в себе такое зловоние, это уже крайнее бедствие. Быть гробом тому, в ком жил Христос и действовал Дух Святый, в ком совершилось столько тайн, - какое в самом деле бедствие! Какого плача и рыдания достойно то, когда члены Христовы делаются гробом, исполненным нечистоты! Размысли, как родился ты, чего удостоился, какую получил одежду, как соделался храмом нетленным, прекрасным, украшенным не златом или перлами, но Духом, что несравненно драгоценнее. Подумай, что в городе не держат ни одного гроба с покойником; поэтому и тебе нельзя явиться во град горний. Если это воспрещено здесь, то тем более там. Или лучше, и здесь над тобою стали бы все смеяться, если бы ты стал носить мертвого человека, и не только стали бы смеяться, но и убегать тебя. Скажи мне: если бы кто везде носил с собою мертвое тело, разве все не отступили бы и не убежали от него? Так рассуждай и в настоящем случае. Ты представляешь гораздо ужаснейшее зрелище: ты носишь всюду душу умершую от грехов, душу преданную гниению. Кто пожалеет о таком человеке? Если ты не жалеешь о своей душе, то будет ли жалеть кто-либо другой о таком жестоком и пагубном враге самому себе? Если бы кто в твоей спальной или столовой комнате зарыл мертвое тело, то чего бы ты не сделал? А ты зарываешь мертвую душу не в столовой и не в спальной, но между членами Христовыми, - и ты не боишься, чтоб не поразили с неба твою голову тысячи громов и молний? Как же ты осмеливаешься ходить в церковь Божию и в святые храмы, будучи исполнен внутри такого отвратительного зловония? Если бы кто внес мертвеца в царские чертоги и положил его там, тот понес бы жесточайшее наказание. А ты входишь в священную ограду, и наполняешь дом Божий таким зловонием: подумай, какому подвергнешься наказанию! Подражай той блуднице, которая миром помазала ноги Христовы, и весь дом наполнила благовонием; ты делаешь совсем напротив относительно дома Божия. Что нужды, если ты и не чувствуешь зловония? Это только крайняя степень болезни. Это значит, что болезнь твоя неисцелима; что она гораздо более жестока, чем болезнь тех, у кого тело гниет и издает дурной запах. Эта последняя болезнь и дает чувствовать себя страждущим, и не заслуживает никакого обвинения, но даже достойна сожаления; первая же достойна отвращения и мучения. Так как болезнь эта, и по этой причине, является более тяжкой и не позволяет больному чувствовать себя, как бы надлежало, то послушай внимательно, - я покажу тебе ясно ее пагубу. Прежде выслушай, что ты произносишь, когда поешь: да исправится молитва моя яко кадило(как фимиам) пред Тобою(Псал. CXL, 2). Но если не фимиам, а смрадный дым восходит от тебя и от твоих дел, то какому не достоин ты подвергнуться наказанию? Что же это за смрадный дым? Это знают многие, именно те, которые заглядываются на красивых женщин и высматривают привлекательных девиц. Не удивительно ли еще, как не разразятся удары грома, и не разрушится все до основания? Действительно, стоит громов и геенны то, что здесь бывает. Но Бог, по Своему долготерпению и великой милости, удерживает до времени гнев Свой, призывая тебя к покаянию и исправлению. Что ты делаешь, человек? Высматриваешь красивых женщин и не трепещешь, нанося такое оскорбление храму Божию! Ужели ты считаешь церковь непотребным домом и ставишь хуже площади? На площади ты боишься и стыдишься быть примеченным, что высматриваешь женщин; а во храме Божием, когда сам Бог беседует с тобою и угрожает за такие поступки наказанием, ты блудодействуешь и прелюбодействуешь в то самое время, когда слышишь, что не должно этого делать. И ты не трепещешь, не ужасаешься? Этому научают вас соблазнительные зрелища, - эта неистребимая язва, вредоносный яд, сети, из которых трудно избавиться попавшимся в них, удовольствие и вместе погибель для сладострастных. Вот почему и пророк в своем обличении говорит: не суть очи твои, ниже сердце твое благо(Иерем. XXII, 17). Лучше таким людям быть слепыми, лучше быть больными, чем так злоупотреблять зрением. Надлежало бы иметь внутри храма стену, которая отделяла бы вас от женщин. Но как вы не хотите этого, то отцы признали необходимым отделить вас, по крайней мере, этими деревянными досками; в древнее же время, я слыхал от старцев, не было и таких стен, о Христе бо Иисусе несть мужеский пол, ни женский(Галат. III, 28), да и во времена апостолов вместе находились мужчины и женщины. Тогда и мужчины были мужчинами, и женщины женщинами, а ныне все напротив: женщины усвоили себе нравы блудниц, а мужчины ничем не лучше коней неистовых. Не слыхали ли вы, что мужи и жены пребывали вместе в горнице, и такое собрание достойно было небес? И вполне справедливо, потому что и женщины в то время вели жизнь благочестивую, подвижническую, и мужчины хранили чистоту и целомудрие. Послушайте, что говорит женщина, торговавшая багряницею: аще усмотр исте мя в ерну Господеви быти, вшедше в дом мой, преб удитеу мене (Деян. XVI, 15). Послушайте о женщинах, которые, руководясь мыслями мужескими, везде ходили с апостолами: о Прискилле, Персиде и о других, от которых нынешние женщины так же далеко отстоят, как мужчины от тех мужчин.

4. Тогда женщины хотя и ходили по чужим странам, но не навлекали на себя худой славы; а ныне и воспитывающиеся во внутренних комнатах едва избегают такого подозрения. И это происходит от излишних нарядов и изнеженности. У тех женщин было занятием распространение проповеди, а нынешние женщины заботятся о том, чтоб показаться благообразными, красивыми и приятными по наружности. Вот их слава, вот их спасение! А о каких-нибудь возвышенных и важных предприятиях они и во сне не помышляют. Какая жена употребила старание на то, чтоб сделать мужа лучшим? Какой муж имел попечение об исправлении жены? Нет ни одного. Напротив, у жены только и заботы, что о золотых украшениях, одежде и других нарядах, и также об умножении имущества; а муж занят, кроме этих, еще многими и другими попечениями, и все житейскими. Кто, намереваясь вступить в брак, старался узнать нрав и поведение девицы? Никто. Напротив, всякий тотчас расспрашивает о деньгах, об имении, о том, сколько всякого рода домашних вещей, - все равно, как бы хотел купить что-нибудь, или заключить какой-нибудь обыкновенный торговый договор. По этой причине и брак называют этим именем. Слыхал я, как многие говорят: такой-то сделал договор с такою-то, т. е. женился. Так ругаются над дарами Божиими: женятся и выходят замуж, как будто продают и покупают что-нибудь. А письменные условия по бракам заключаются с гораздо большею осторожностью, чем по делам купли и продажи. Посмотрите, как древние вступали в брак, и подражайте им. Как же они вступали? Они искали в невесте доброго поведения и нравов, и совершенства душевного; а потому не имели нужды в письменных договорах, в обеспечении посредством бумаги и чернил. Вместо всего им достаточно было душевных свойств невесты. Итак, умоляю и вас искать не денег и богатства, но доброго поведения и кротости. Ищи девицу богобоязненную и благоразумную, и это будет для тебя лучше бесчисленных сокровищ. Если ты будешь искать угодного Богу, то и это получишь; но если, оставив первое, погонишься за последним, не получишь и того. Но такой-то, скажешь ты, от жены разбогател. Не стыдно ли тебе приводить такие примеры? Слыхал я от многих вот какие слова: лучше желал бы я терпеть крайнюю бедность, нежели получить богатство от жены. И действительно, что может быть неприятнее такого богатства? Что может быть тягостнее такого изобилия? Что постыднее - сделаться таким образом знаменитым и подать повод всем говорить о себе: такой-то от жены разбогател? Я не говорю уже о домашних неприятностях, которые необходимо должны произойти отсюда; не говорю о надменности жены, раболепстве мужа, о ссорах, о поношениях со стороны слуг, когда они будут говорить: нищий, лоскутник, низкий и из низкого состояния; с чем пришел? не все ли принадлежит госпоже? Но ты не беспокоишься о том, что так говорят о тебе, - так как ты уже не свободен. Привыкшие есть чужой хлеб слышат о себе отзывы и хуже и не печалятся; равным образом и эти, - да еще и в похвалу себе вменяют подобный позор; и когда мы говорим это им, они отвечают: было бы приятно да сладко, а то пусть хоть умру. О, дьявол! Какие поговорки ввел он в мире, - они способны совершенно развратить жизнь таких людей! Рассмотри эти самые пагубные, дьявольские слова, какой преисполнены они погибели. Ведь они не говорят ничего другого, кроме следующего: не думай о честности, о справедливости; отбрось все это, ищи только одного - удовольствия, чего бы это тебе ни стоило, добывай его; хотя бы все встречающиеся с тобою плевали на тебя, хотя бы грязью бросали тебе в лицо, хотя бы гнали тебя как пса, - переноси все. Если бы свиньи и нечистые псы могли говорить, сказали бы они что-нибудь хуже этого? Конечно, и они не сказали бы того, что людям внушает дьявол говорить, как бы в бешенстве. Теперь вы узнали бессмыслие этих слов. Потому умоляю вас удаляться таких поговорок, и выбирать из Писаний противные этим изречения. Какие же это изречения?