В комнате повисла продолжительная тишина, а затем зычный женский голос неохотно подтвердил, что да, были. Целых пять фотографий висели на стене рядом с камином, а теперь, как видите, не висят. Значит, их тоже украли.
   – Ну-у, это существенно меняет дело! – продолжал глумиться Геннадий Викторович в новых туфлях, направляясь к выходу. – Помимо древней шкуры леопарда, пропали аж целых пять фотографий! Налицо корыстный мотив. Ладно, Эркюль вы наш Пуаро. Хочется поиграть в расследование убийства – флаг вам в руки. Но помните, что тут вам не Бугульма. В Москве есть своя специфика. И упертым дурнем на все управление прослыть легче легкого. Поступайте как хотите. Хотите – отправляйте тело к патологоанатомам, хотя лично я бы отправил его сразу в морг. И мой вам добрый совет – до заключения патологоанатома не горячитесь с возбуждением уголовного дела. Открыть-то его легко, а вот закрыть его будет не так просто. А чтобы вам стало понятней, о чем я говорю, побеседуйте лучше с участковым майором Свиридовым. Ярослав Сергеевич осветит вам наиболее знаменательные вехи славного жизненного пути покойного Семена Ахмедовича Камальбекова.
   Стоптанные ботинки пришли в движение, описали вокруг трупа полный круг, и все тот же юный голос негромко произнес:
   – Спасибо за совет, Геннадий Викторович. Не премину им воспользоваться. Я в любом случае считаю, что закон есть закон и спускать на тормозах преступление – это нарушение служебного долга.
   – Боже мой, какой местечковый пафос! – прошептал истомленный беседой и тесной обувью владелец новых ботинок и, хлопнув дверью, покинул квартиру.
   Когда основная часть следственной бригады, увозя с собой тело покойного Камальбекова, отбыла восвояси, старые растоптанные баретки медленно приблизились вплотную к дивану, под которым, боясь лишний раз шевельнуться, затаилась я, и хозяин их с обреченным вздохом рухнул на поверхность моего убежища. И если бы я не была стройна, как лань, то в душной поддиванной пыли остался бы лишь только мокрый отпечаток, бывший некогда Александрой Абрикосовой.
   Вообще-то нельзя сказать, что я тщательно соблюдаю диеты и, изводя себя фитнесом и утренними пробежками, пристально слежу за своим весом. Это от природы мне досталась изящная фигура и осиная талия. Правда, рост немного подкачал. Эх, мне бы десяток-другой сантиметров – и была бы я самая настоящая супермодель. У меня, чтобы вы были в курсе, ноги тонкие, как руки, а это особо ценится в модельном бизнесе. Как же, знаем, рекламу по телику каждый день смотрим. Мне, например, иногда даже кажется, что в некоторых ракурсах – левым боком и голову чуть вниз – я очень похожа на музу Кельвина Кляйна, американскую супермодель Кейт Мосс.
   А вот Люська считает, что у меня внутри просто-напросто живет солитер, который и решает мои проблемы с лишним весом. Ну, это она, понятное дело, от зависти наговаривает. Сама-то она толстуха аж сорок шестого размера, так что ей постоянно приходится считать калории и отказывать себе в самом любимом и вкусненьком. А я вот могу сколько угодно объедаться «Сникерсами» и «Твиксами», и ничего мне не будет. Так-то!
   Пока я радовалась своей замечательной комплекции, которая имеет одни только плюсы (если не считать досадных недоразумений, когда в метро, не замечая, кладут мне самым нахальным образом на голову книги и чуть реже ставят сумки)... так вот, пока я радовалась своей неотразимой, почти идеальной, внешности, к дивану подошли ноги в форменных милицейских ботинках и на диван, а значит, и на меня, сверху плюхнулся еще один товарищ, и бодрый мужской голос с прокуренной хрипотцой сообщил:
   – Там, на кухне, соседка покойного Камальбекова дожидается. Золотарева Зоя Игнатьевна. Та, что тело обнаружила. Надо бы, значит, с ней побеседовать поподробнее.
   – И как же она тело обнаружила? – вялым голосом поинтересовался следователь в растоптанных ботинках, чуть отодвигаясь от решительно настроенных милицейских бот. – Вам, Ярослав Сергеевич, как участковому это должно быть известно.
   Похоже, следователь с потешной фамилией Козелок уже и сам был не рад, что заварил всю эту кашу. Как было бы просто отправить труп Семена Камальбекова в морг да и лететь себе вольным соколом в родное отделение. Но отступить сейчас, когда уже проявил упорство и принципиальность, означало бы опозориться перед сослуживцами на всю оставшуюся жизнь. Владелец поношенной обуви это отлично понимал и изо всех сил делал вид, что все в порядке и он только и мечтал о том, чтобы остаться на месте происшествия в компании с участковым милиционером и соседкой потерпевшего.
   – Как обнаружила? Да как обычно, – охотно пояснил майор. – Пришла утром завтрак готовить и обнаружила. – И солидно добавил: – Эта Золотарева, хоть и старшая по подъезду и муж у нее был полковником, уже много лет помогает по хозяйству семье Камальбековых. Наш покойник дружил с сыном Зои Игнатьевны Валериком, вот она и оказывала соседям посильную помощь. Не за так, конечно, а за умеренное вознаграждение.
   – Ладно, майор, зовите свою Золотареву, – полным безысходности голосом выдохнул следователь и, подпрыгнув, поглубже уселся на диване, отчего мой позвоночник крепко прижало сверху какой-то пружиной. Но я мужественно промолчала, понимая всю опасность возможного разоблачения.
   Милицейские боты вразвалочку прошли по паркету к входной двери и вернулись в сопровождении добротных женских туфель на невысоком, устойчивом каблуке. Огромный их размер и похожие на ножку гриба-боровика щиколотки указывали на внушительные габариты самой обладательницы практичных «саламандр». Мерной поступью гренадера полковница шла к дивану. Мамочки мои, если и она сейчас рухнет рядом со следователем, от меня и впрямь останутся рожки да ножки. Я зажмурилась изо всех сил и приготовилась к бесславной кончине. Уже мысленно представляла, как навис над кожаным сиденьем дивана ее необъятный зад, но буквально за секунду до того, как, по моим расчетам, мадам должна была опуститься прямо мне на голову, раздался печальный юный голос:
   – На стульчик присаживайтесь, пожалуйста.
   – Я лучше тут вот сяду, на диванчике, – принялась капризничать дама.
   Но следователь из Бугульмы обладал, как видно, врожденным духом противоречия.
   – Я сказал, на стул – значит, на стул! – рявкнул он так, что рюмки в барной стойке мелодично звякнули.
   – Ишь, разорался! – огрызнулась тетка, нервно стуча каблуком по паркету. И совсем тихо, так, чтобы не слышал бугульминский следак, добавила: – Я управу-то на тебя живо найду... Сейчас не тридцать седьмой год, людей на испуг брать.
   А тот, на кого грозились найти управу, не чуя нависшей над ним беды, унылым голосом затянул:
   – Ну, гражданка Золотарева, расскажите, как вы нашли тело погибшего Семена Камальбекова.
   Гренадерские ноги поелозили перед столом, выбирая удобное положение, пристроились крест-накрест одна поверх другой, и тетка слегка растерянно сказала:
   – Как нашла? Обыкновенно. Открыла в восемь часов дверь квартиры и нашла. Да тут и искать было нечего. Он, голубчик, посреди комнаты так и лежал. – Она замолчала и, выдержав паузу, обличительно заметила: – Да вы же его сами видели. Или, я извиняюсь, на враках меня поймать хотите? Простите, как ваша фамилия?
   Стоптанный правый ботинок следователя задумчиво почесал щиколотку левой ноги, а сердитый хрипловатый голос, который, как я уже знала, принадлежал участковому, ног которого в этот момент из моего укрытия не было видно, строго распорядился:
   – Ты, Зоя Игнатьевна, не финти. Говори все как есть. Следователь понапрасну спрашивать не станет. Козелок его фамилия, но это дела не меняет.
   И, напуганная серьезным тоном начальства, полковница торопливо принялась рассказывать. Она, Зоя Игнатьевна Золотарева, очень хорошо относилась к семье соседей по лестничной клетке еще с тех времен, когда имя танцора Ахмеда Камальбекова гремело на весь Советский Союз. Вы, наверное, помните, Ахмед Мансурович собирал танцы народов мира и виртуозно исполнял их, нарядившись в костюмы соответствующих национальностей на самых знаменитых сценах и даже, как сейчас говорят, на корпоративах. Так вот. Зоя Игнатьевна очень любила творчество маэстро, и поэтому, когда после развода с полковником Золотаревым и раздела квартиры на Кутузовском выяснилось, что теперь ее соседом будет сам Ахмед Мансурович, она прослезилась от счастья.
   А вскоре мальчики – ее Валерик и Сема Камальбеков – стали лучшими друзьями. А Ахмед-то Мансурович все годы после смерти Лейлы, матери Сенечки, жил бобылем. Вы, наверное, помните, все газеты тогда писали – машина ее сбила. Ужас, да и только. Вот известный танцор и жил вместе с сыном. Да и то сказать жил – дома он совсем и не появлялся. Сеня вечно слонялся на улице, и Зоя Игнатьевна, несмотря на то что уже тогда была старшая по подъезду, кормила и обстирывала соседского ребенка.
   А однажды Ахмед Мансурович ей сам предложил за деньги прибираться в их квартире и готовить для Сени еду. Кто ж от денег-то откажется? Вот и Зоя Игнатьевна не стала отказываться, а охотно приняла предложение. А пять лет назад Валерик на рыбалке утонул. И не стало у Зои Игнатьевны больше опоры в жизни. Оставалась одна надежда – на Сенечку. А теперь вот и его не стало. Бедный мальчик! И правая слоноподобная нога после этой фразы выбила легкую победную дробь.
* * *
   – Да, конечно, свой ключ от квартиры Камальбековых у меня был, – отвечая на вопрос Федора Антоновича, поспешно откликнулась старшая по подъезду, унимая неуместную радость в голосе.
   Следователь Козелок выслушал ответ и тусклым голосом поинтересовался:
   – Тогда, может быть, вы посмотрите вокруг и скажете, не пропало ли, кроме шкуры и фотографий, еще чего из квартиры?
   В комнате повисла зыбкая тишина, лишь женский неразборчивый шепот, проверяя, все ли цело, перечислял различные предметы, имевшиеся в наличии. Вдруг стул под полковницей с шумом отъехал в сторону, и зычный голос растерянно произнес:
   – Погодите, а ящик-то где? Я же отлично помню, что рядом с трупом Сенечки лежал на боку какой-то серебристый ящик с экранчиком. Такой, знаете ли, научный прибор, каким экстрасенсы ауры замеряют. Вы его, случайно, не забирали?
   – Не видели мы никакого научного ящика, – сварливо проговорил участковый Свиридов. – Ты, Зоя Игнатьевна, поменьше бы по колдунам да бабкам ходила, глядишь, и серебристые ящики не мерещились.
   – А ты, Ярослав Сергеевич, в мою личную жизнь не суйся, – обиделась на участкового старшая по подъезду. – Раз хожу, значит, надо мне...
   – А может, вчера заходил к нему кто? – безнадежно допытывался Федор Антонович, уводя разговор в сторону от неприятной для дамы темы.
   – Может, и заходил, я не видела, – сухо ответила свидетельница, как видно, все еще дуясь на участкового Свиридова за его неуместное замечание.
   – Хорошо, гражданка Золотарева, – тяжело вздохнул следователь Козелок. – Сдайте, пожалуйста, мне ключи от квартиры Камальбековых и можете быть свободны. Если понадобитесь, вас вызовут в РОВД.
   Мне было очень забавно лежать под кроватью и представлять, какой он из себя, этот Федор Антонович? Судя по голосу, невысокий и коренастенький, с курносым круглым носом и упрямыми серыми глазами. Типичный такой сангвиник. Но не успела я достроить в уме портрет следователя Козелка, как хлопнула входная дверь, закрывшаяся за старшей по подъезду, и хрипловатый голос участкового назидательно заметил:
   – Я на твоем месте, Федор Антонович, не стал бы доверять словам этой свидетельницы. Все в районе говорят, что зуб она на Семена Камальбекова имела, потому как на той рыбалке, где утонул ее Валерик, присутствовал еще и наш покойник. Так что как ни крути, а у Золотаревой имелся он, мотивчик-то. Это во-первых. А во-вторых, Сенька Пуп крупный уголовный авторитет был. Три ходки имел. Не так давно, с месяц назад, сунулся в бензиновый бизнес. А там, сам понимаешь, все места давно поделены. Так что ж он, шельмец, удумал? Стал бензин водой разбавлять да через своего человечка паленое топливо небольшим тамбовским заправкам втюхивать. Обманутые короли тамбовских бензоколонок кинулись поставщика убивать, а тот на Сеньку кивает. Так что вот тебе еще один мотив. Да и вообще если порыться в биографии нашего героя, то там много ярких моментов найти можно...
   Что там ни говори, а все-таки трудно лежать под диваном и по отдельным репликам достраивать картину происходящего в комнате. Но я тем не менее смогла это сделать. Думаю, что следователь горестно обхватил голову руками, а участковый по-отечески приобнял его за плечи и тепло произнес:
   – Да ты, Федя, не дрейфь. За мужество и гражданскую позицию уважаю. Это ты правильно сделал, что по совести решил дело распутывать. Ты человек в Москве новый, многого не знаешь. Тебе в любой момент консультация потребоваться может. Адресок один тебе дам. Ну-ну-ну, ты лицо-то сковородкой не делай. Историю тебе одну рассказать хочу. Может, чайничек поставим?
   – Да нет, я бы того, в туалет лучше сходил... – промямлил поникший Козелок.
   – Я надолго не задержу, в двух словах обскажу тебе ситуацию да и побегу по своим делам, – заверил его участковый. – А ты уж тут в туалет ходи, осмотр заканчивай – в общем, делай все до конца, как надо. Так вот, значит, какая история. В начале девяностых годов при управлении безопасности было создано подразделение «Мангуст». Может, слыхал? Ну да, конечно, не слыхал, особо про это не звонили.
   Людей туда отобрали самых лучших и поставили перед ними задачу – в кратчайшие сроки очистить столицу от уголовной шушеры. Помнишь небось, какой в начале девяностых беспредел-то был? Ах, ну да, у кого я спрашиваю? Ты небось еще в войнушку с пацанами во дворе играл. Ну так вот. Возглавил «Мангуста» один следователь-важняк, которого так и стали называть Мангуст. Умница и светлая голова, помнил все эпизоды наизусть. Он и его ребята вычисляли готовящиеся по Москве и области преступления, сообщали в центр, и там уже СОБРовцы брали волчар за жабры, можно сказать, прямо в прыжке.
   Рассказчик многозначительно замолчал, ожидая вопросов, и, так и не дождавшись, продолжал:
   – Ведь сам понимаешь, к нам в столицу со всей страны лезет всякая мразь. Здесь жизнь шикарнее, да и затеряться легче. А потом случилась в жизни Мангуста беда.
   Участковый снова замолчал и, как мне показалось, подозрительно часто задышал. И тут только юный бугульминский следователь обратил внимание, что с собеседником творится что-то неладное. Он завозился на диване и неуверенно произнес:
   – Ярослав Сергеевич, с вами все в порядке?
   – Нормально, – последовал приглушенный ответ.
   И, справившись с минутной слабостью, майор Свиридов бойко закончил:
   – В общем, он теперь на пенсии и консультирует только в особых случаях и в частном порядке. Ты, я смотрю, парень правильный, такому помочь не грех. На-ка вот, держи записочку, тут я написал адресок и пару строк Мангусту черкнул. Если что – обращайся.
   Когда стихли шуршание бумаги и звуки возни, обычно сопровождающие засовывание записок в бумажник или уж там не знаю куда, тихий голос следователя Козелка, даже не пытаясь скрыть удивления, спросил:
   – А вы, майор, откуда все это знаете?
   – А я заместителем Мангуста по боевой части был. А теперь вот пошел в участковые, чтобы присматривать по месту жительства бывшего командира, как там да что.
* * *
   Я с трудом дождалась той светлой минуты, когда за следователем, надолго засевшем в санузле, наконец-то захлопнулась входная дверь, и, охая, как старая подагричка, вылезла из-под дивана. Повела носом по сторонам и чуть не рухнула на пол. Некоторые люди так обильно поливают за собой освежителем воздуха, что хоть святых выноси. Следователь из Бугульмы был как раз из их числа. Приторно-сладкий запах, который Федор Антонович оставил после себя, буквально валил с ног и выедал глаза.
   Немного попривыкнув к удушливой волне, что так и валила из сантехнического помещения, я раз пять присела и наклонилась, касаясь ладонями пола, пытаясь размять занемевшую спину и затекшие ноги и восстановить в сведенных судорогой членах кровообращение. И тут увидела прямо у ножки дивана, той, что у самой стены, славненькую такую круглую штучку. Всю серебристую, а по краю черный каучук пущен. Я вытащила штучку из-под кресла, подумала, что, если просверлить в ней дырочку и подвесить на цепочку, получится стильное украшение для моей переметной сумы, сунула находку себе в карман и снова стала разминать ноги. Но тело еще долго оставалось чужим и не желало выполнять команд разомлевшего под диваном мозга.
   И тогда я с завистью подумала, что старый хозяин этого дома Ахмед Камальбеков не знал небось таких проблем. До преклонных лет вон, говорят, танцы свои вытанцовывал. Как, должно быть, это здорово – мотаться по миру и собирать различные пляски и хореографические номера, а потом скакать то козликом, то гориллой с перьями на голове и в разных других местах организма по сцене Кремлевского Дворца съездов. И денег, должно быть, за это немало отваливают. Вон какие хоромы этот Камальбеков себе отгрохал. А кто его сейчас любит и помнит? Думаю, пара-тройка старушек-билетерш по старой памяти, да и то если творчеством Бориса Моисеева всерьез не заинтересовались.
   На непослушных ногах я отправилась с осмотром по квартире. В первый момент, кроме распластанного на полу мертвого тела, я ничего и не увидела, теперь же мне целиком и полностью открылись безбедная жизнь и роскошный быт исполнителей народных танцев. Ишь какую «плазму» себе поставили, мне на такую ни в жизнь не заработать. Даже если я и стану частнопрактикующим психологом с ученой степенью. Экран-то какой здоровый, метра три в длину будет.
   И камин! Самый настоящий камин, выложенный голландскими изразцами. А на изразцах орнамент. Под сенью раскидистых дубов или осин, я не сильна в ботанике, голубые пастушки в тирольских шляпах наигрывают на свирельках своим не менее голубым пастушкам в кринолинах. Пастораль, да и только! Как говорил мой бывший парень Лешка: «Я тащщусь, ибо прикольно!» И барная стойка тоже довольно миленькая. А напитков-то всяких-разных, напитков! Прямо даже обидно, что, кроме коктейля в стеклянной бутылочке «Шейк», я ничего не пью. А как было бы здорово сейчас развалиться на диване с бокалом вон того вон зеленого пойла в руке – не вижу отсюда, как называется, но бутылочка клевая.
   Поколебавшись с минуту, я подошла к барной стойке и принялась изучать плотную шеренгу напитков. «Мартини бьянко», «Бейлиз», «Курвуазье», черт, всего и не перечесть. А вот маленькой прозрачной бутылочки с «Шейком» среди всего этого великолепия я так и не обнаружила. Тоже мне, приличный дом называется. Все вроде бы есть а того, что нужно, нет. С новыми, неизвестными мне напитками решила не экспериментировать – ну его, себе дороже. Налила в бокал грейпфрутовый сок из бутылки с широким горлышком и, закинув ноги на модерновую спинку, развалилась на синем кожаном диване, застеленном желтым пледом.
* * *
   А уже через десять минут, наливая новую порцию сока, я твердо знала, чем буду заниматься в жизни. Танцы народов мира буду танцевать. Вот. И пошла эта психология куда подальше. На ней небось таких денег не заработаешь, чтобы вот так вот красиво жить. Я и в психологи-то подалась только потому, что там ничего особо делать не нужно. Знай сиди себе в кабинете и спрашивай каждого, кто сдуру к тебе сунется: «Вас что-то беспокоит? Хотите об этом поговорить? Ну, присаживайтесь, и, если вас мои тарифы не смущают, начнем, пожалуй. Итак...» И так из года в год. Скукота смертная. А тут езди себе по миру за казенный счет да только на камеру выкрутасы коренного населения отдаленных стран земного шара снимай. А потом перед зеркалом несколько танцевальных па разучил – и на концерт в «Олимпийский». А там уже полный зал поклонников. И все, как один, похожи на Лешку-предателя. Нет, что это я, в сто раз красивее. Нет, в тысячу! И все кричат: «Сашечка Абрикосова, мы тебя любим и обожаем!» А я им – цыганочку с выходом, вот так, вот так!
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента