Страница:
Он рассматривал меня с таким же пристальным вниманием. Когда взаимное разглядывание стало невыносимым, я сказала:
– Вы прокурор?
– Да. Садитесь.
Я присела напротив следователя.
– Меня зовут Татьяна Каюнова.
– Я знаю.
– По какому праву был арестован мой муж?
– По юридическому, – ответил прокурор.
– Вы думаете, с вами кто-то стал бы нянчиться, если б вы не являлись бывшей телезвездой? – вступил в разговор следователь. «Бывшей» – слово резануло меня ножом по сердцу.
– Это правда, – я вновь услышала голос прокурора, – для вас сделано исключение. Поэтому вы и находитесь сейчас здесь. – У него был женский голос, который очень ему не шел. – Вашему мужу будет предъявлено обвинение в трех предумышленных убийствах по статье 102-й Уголовного кодекса Российской федерации. Впрочем, вам ничего не скажут юридические тонкости. Очень много они сказали бы вашему адвокату, если бы вы привели его с собой.
– Моему адвокату?
– Вернее, адвокату вашего мужа. Надеюсь, вы знаете, что ему полагается по закону защитник? Вы достаточно состоятельны, чтобы оплатить все расходы. Или вы хотите, чтобы у вашего мужа был бесплатный государственный защитник?
– Нет, я найду адвоката.
– Прекрасно. Итак, мы отвлеклись. Ваш муж виновен в трех убийствах.
– Насколько я знаю, вину доказывает суд.
– Мера наказания по данной статье – смертная казнь.
Из моих рук выпала сумочка и с глухим стуком упала на пол.
– Вы хотите сказать, что суд может вынести смертный приговор…
– Да, и я надеюсь, что вынесет. Я убежден в виновности Каюнова. И на суде я буду требовать смертной казни. Вы меня поняли?
Я подняла с пола сумку, одновременно скрыв выражение лица. Тем временем прокурор открыл ящик стола и достал прозрачный целлофановый пакет.
– Вам знакома эта вещь?
В прозрачном пакетике была записная книжка Андрея.
– Да, безусловно.
– Что же это?
– Записная книжка моего мужа. Я сама ее подарила ему.
– Блокнот был найден на месте первого убийства. На нем отпечатки пальцев вашего мужа.
– Но это же естественно! Андрей выбежал на улицу, увидел собравшуюся толпу и милицию и в суматохе выронил блокнот.
– Вы не поняли! Блокнот был найден в подвале возле трупа. В самом подвале.
– Это все равно ни о чем не говорит! Его могли туда подбросить!
– Вы узнаете почерк?
Прокурор вынул блокнот из пакетика и раскрыл его на середине. На чистом листке была надпись, сделанная карандашом и, очевидно, в большой спешке:
«Дима Морозов. 26 июля, 11 часов. Прекратить эту историю!» Почерк принадлежал Андрею.
– Вы узнаете почерк?
– Нет.
– А как насчет статьи о даче ложных свидетельских показаний?
– Это официальный допрос?
– Считайте, что так. Кому принадлежит почерк?
– Не знаю.
– Вы его несомненно узнали. Это почерк Каюнова. Есть заключение экспертизы. Вы уже поняли, что Каюнов виновен в этой смерти? Мы сделали ошибку, не арестовав его сразу. И вот в результате еще два трупа. Два детских трупа! Скоро будут известны результаты психиатрической экспертизы. Ваш муж давно был в связи с Димой Морозовым. Он чем-то запугал ребенка. Существуют показания матери Морозова о том, что ребенок жаловался на «плохого человека», который его преследовал. Преследовал в сексуальном плане. Мать не обратила внимания.
– Разве упоминалось имя Андрея?
– Косвенно. В конце концов мальчик начал угрожать, что расскажет всем правду. Для вашего мужа огласка была хуже смерти. Тут он и решил расправиться с Димой. Он назначил ему встречу утром 26 июля в своей галерее, расположенной за два дома от места убийства. Но в галерею мальчик не входил. Скорей всего убийца дожидался ребенка на улице и под каким-то предлогом сумел заманить в подвал. Свидетельские показания всех, кто находился в галерее в то утро, подтверждают: Каюнов вышел утром и вернулся только в половине двенадцатого.
– В котором часу вышел?
– Существует свидетельница, которая столкнулась в воротах дома по Красногвардейской, 15 с Каюновым в тот момент, когда Каюнов выходил оттуда. По ее словам, он был в невменяемом состоянии – именно поэтому свидетельница (пенсионерка, живущая в этом же доме) его запомнила. Итак, Каюнов заманил ребенка в подвал, изнасиловал (в который раз) и зверски убил. Убегая с места преступления, в спешке потерял свой блокнот. Скорей всего потерю он заметил только через некоторое время. Именно поэтому он решил вернуться на место преступления, но труп уже обнаружили, там была милиция и толпа. Тогда, надеясь смыть с себя подозрения, он инсценировал сцену опознания, сообщив, что беспокоился, почему мальчик опаздывает, и решил дождаться его на улице. Позже Каюнов изменил свои показания. В своих измененных показаниях он утверждал, что убийца позвонил ему в галерею и вызвал в подвал. Вернее, утверждает. Больше показания он пока не менял. Каюнов якобы пришел и увидел ребенка уже убитым, там потерял блокнот, но милицию вызвать не решился. Он утверждает, что вышел из галереи в 11.15 и отсутствовал ровно пятнадцать минут. Однако совладелец галереи, все утро находившийся в одной комнате с Каюновым, утверждает, что никакого звонка не было и Каюнов покинул галерею ровно в одиннадцать утра. В своих показаниях Каюнов утверждает, что, увидев милицию и толпу возле дома, он выскочил на улицу, чтобы опознать ребенка, но сообщить, что он уже был на месте убийства, не решился. Теперь вернемся к двум другим убийствам. Двое приятелей знали, с кем должен встретиться Дима. И знали зачем. Когда мальчик не вернулся, они пошли к убийце, чтобы все выяснить. Очевидно, они еще не знали, что Дима убит. Или знали, но это не играет большой роли. Может, они просто хотели его припугнуть. Убийца под каким-то предлогом повез их за город. Вернее, приказал им самим ехать за город и ждать его там. Он убивает их, так же расчленяет трупы и разбрасывает части тел в разных местах. Неподалеку от строений железнодорожной станции найдены орудия убийства. На них – отпечатки пальцев только вашего мужа. Каюнов утверждает, что орудия убийства в портфеле были каким-то образом подброшены ему в галерею утром 27 июля. Каюнов также утверждает, что, как и в первом случае, его вызвали на станцию Белозерскую по телефону. Он поедет, захватив с собой портфель с орудиями убийства (это топор и клещи), чтобы самостоятельно расквитаться с убийцей. Но, проблуждав в лесу и никого не встретив, он выбросит портфель в кусты и вернется в город. То есть, по его словам, второй раз убитых детей он не видел. Кассирша пригородной кассы запомнила Каюнова, когда он брал билет на электричку. По ее словам, детей с ним не было, он взял только один билет. Поэтому резонно утверждать, что с детьми он встретился уже на Белозерской. Теперь вы видите – нет ни малейших сомнений в том, что убийца – ваш муж. Поэтому, если больше вопросов ко мне нет – вы свободны.
– Есть! В котором часу был убит Дима Морозов?
– По времени все сходится.
– Я хотела бы знать…
– Это будет знать только адвокат. Вы сами понимаете, что следствие не может пока разглашать информацию, которой располагает.
– И время других убийств узнать тоже нельзя?
– Я уже ответил на ваш вопрос.
– Почему вы не спрашиваете меня, уезжал ли вечером на Белозерскую Андрей?
– Вы будете допрошены отдельно.
– Я могу увидеться с мужем?
– Нет. Идет следствие. Свидания запрещены.
Во время всей беседы следователь не проронил ни слова.
– Когда будет суд?
– Когда следствие закончится. Более точно я вам сказать не могу.
– Где содержится Андрей?
– В следственном изоляторе. Уезжать из города вам запрещено. Вас вызовут повесткой для дачи показаний.
Когда я вышла из кабинета прокурора, я почувствовала, как земля уходит из-под моих ног.
А в семь часов вечера я включила телевизор, чтобы посмотреть новости четвертого канала. Последним сообщением было:
– А теперь подробности о деле убитых детей.
Убийца арестован и содержится под стражей. Ведется следствие. По утверждению прокурора, ни малейших сомнений в вине подозреваемого нет. Невероятная сенсация: убийцей оказался известный художник Андрей Каюнов. Подробности – в завтрашних выпусках новостей.
Глава 7
Глава 8
– Вы прокурор?
– Да. Садитесь.
Я присела напротив следователя.
– Меня зовут Татьяна Каюнова.
– Я знаю.
– По какому праву был арестован мой муж?
– По юридическому, – ответил прокурор.
– Вы думаете, с вами кто-то стал бы нянчиться, если б вы не являлись бывшей телезвездой? – вступил в разговор следователь. «Бывшей» – слово резануло меня ножом по сердцу.
– Это правда, – я вновь услышала голос прокурора, – для вас сделано исключение. Поэтому вы и находитесь сейчас здесь. – У него был женский голос, который очень ему не шел. – Вашему мужу будет предъявлено обвинение в трех предумышленных убийствах по статье 102-й Уголовного кодекса Российской федерации. Впрочем, вам ничего не скажут юридические тонкости. Очень много они сказали бы вашему адвокату, если бы вы привели его с собой.
– Моему адвокату?
– Вернее, адвокату вашего мужа. Надеюсь, вы знаете, что ему полагается по закону защитник? Вы достаточно состоятельны, чтобы оплатить все расходы. Или вы хотите, чтобы у вашего мужа был бесплатный государственный защитник?
– Нет, я найду адвоката.
– Прекрасно. Итак, мы отвлеклись. Ваш муж виновен в трех убийствах.
– Насколько я знаю, вину доказывает суд.
– Мера наказания по данной статье – смертная казнь.
Из моих рук выпала сумочка и с глухим стуком упала на пол.
– Вы хотите сказать, что суд может вынести смертный приговор…
– Да, и я надеюсь, что вынесет. Я убежден в виновности Каюнова. И на суде я буду требовать смертной казни. Вы меня поняли?
Я подняла с пола сумку, одновременно скрыв выражение лица. Тем временем прокурор открыл ящик стола и достал прозрачный целлофановый пакет.
– Вам знакома эта вещь?
В прозрачном пакетике была записная книжка Андрея.
– Да, безусловно.
– Что же это?
– Записная книжка моего мужа. Я сама ее подарила ему.
– Блокнот был найден на месте первого убийства. На нем отпечатки пальцев вашего мужа.
– Но это же естественно! Андрей выбежал на улицу, увидел собравшуюся толпу и милицию и в суматохе выронил блокнот.
– Вы не поняли! Блокнот был найден в подвале возле трупа. В самом подвале.
– Это все равно ни о чем не говорит! Его могли туда подбросить!
– Вы узнаете почерк?
Прокурор вынул блокнот из пакетика и раскрыл его на середине. На чистом листке была надпись, сделанная карандашом и, очевидно, в большой спешке:
«Дима Морозов. 26 июля, 11 часов. Прекратить эту историю!» Почерк принадлежал Андрею.
– Вы узнаете почерк?
– Нет.
– А как насчет статьи о даче ложных свидетельских показаний?
– Это официальный допрос?
– Считайте, что так. Кому принадлежит почерк?
– Не знаю.
– Вы его несомненно узнали. Это почерк Каюнова. Есть заключение экспертизы. Вы уже поняли, что Каюнов виновен в этой смерти? Мы сделали ошибку, не арестовав его сразу. И вот в результате еще два трупа. Два детских трупа! Скоро будут известны результаты психиатрической экспертизы. Ваш муж давно был в связи с Димой Морозовым. Он чем-то запугал ребенка. Существуют показания матери Морозова о том, что ребенок жаловался на «плохого человека», который его преследовал. Преследовал в сексуальном плане. Мать не обратила внимания.
– Разве упоминалось имя Андрея?
– Косвенно. В конце концов мальчик начал угрожать, что расскажет всем правду. Для вашего мужа огласка была хуже смерти. Тут он и решил расправиться с Димой. Он назначил ему встречу утром 26 июля в своей галерее, расположенной за два дома от места убийства. Но в галерею мальчик не входил. Скорей всего убийца дожидался ребенка на улице и под каким-то предлогом сумел заманить в подвал. Свидетельские показания всех, кто находился в галерее в то утро, подтверждают: Каюнов вышел утром и вернулся только в половине двенадцатого.
– В котором часу вышел?
– Существует свидетельница, которая столкнулась в воротах дома по Красногвардейской, 15 с Каюновым в тот момент, когда Каюнов выходил оттуда. По ее словам, он был в невменяемом состоянии – именно поэтому свидетельница (пенсионерка, живущая в этом же доме) его запомнила. Итак, Каюнов заманил ребенка в подвал, изнасиловал (в который раз) и зверски убил. Убегая с места преступления, в спешке потерял свой блокнот. Скорей всего потерю он заметил только через некоторое время. Именно поэтому он решил вернуться на место преступления, но труп уже обнаружили, там была милиция и толпа. Тогда, надеясь смыть с себя подозрения, он инсценировал сцену опознания, сообщив, что беспокоился, почему мальчик опаздывает, и решил дождаться его на улице. Позже Каюнов изменил свои показания. В своих измененных показаниях он утверждал, что убийца позвонил ему в галерею и вызвал в подвал. Вернее, утверждает. Больше показания он пока не менял. Каюнов якобы пришел и увидел ребенка уже убитым, там потерял блокнот, но милицию вызвать не решился. Он утверждает, что вышел из галереи в 11.15 и отсутствовал ровно пятнадцать минут. Однако совладелец галереи, все утро находившийся в одной комнате с Каюновым, утверждает, что никакого звонка не было и Каюнов покинул галерею ровно в одиннадцать утра. В своих показаниях Каюнов утверждает, что, увидев милицию и толпу возле дома, он выскочил на улицу, чтобы опознать ребенка, но сообщить, что он уже был на месте убийства, не решился. Теперь вернемся к двум другим убийствам. Двое приятелей знали, с кем должен встретиться Дима. И знали зачем. Когда мальчик не вернулся, они пошли к убийце, чтобы все выяснить. Очевидно, они еще не знали, что Дима убит. Или знали, но это не играет большой роли. Может, они просто хотели его припугнуть. Убийца под каким-то предлогом повез их за город. Вернее, приказал им самим ехать за город и ждать его там. Он убивает их, так же расчленяет трупы и разбрасывает части тел в разных местах. Неподалеку от строений железнодорожной станции найдены орудия убийства. На них – отпечатки пальцев только вашего мужа. Каюнов утверждает, что орудия убийства в портфеле были каким-то образом подброшены ему в галерею утром 27 июля. Каюнов также утверждает, что, как и в первом случае, его вызвали на станцию Белозерскую по телефону. Он поедет, захватив с собой портфель с орудиями убийства (это топор и клещи), чтобы самостоятельно расквитаться с убийцей. Но, проблуждав в лесу и никого не встретив, он выбросит портфель в кусты и вернется в город. То есть, по его словам, второй раз убитых детей он не видел. Кассирша пригородной кассы запомнила Каюнова, когда он брал билет на электричку. По ее словам, детей с ним не было, он взял только один билет. Поэтому резонно утверждать, что с детьми он встретился уже на Белозерской. Теперь вы видите – нет ни малейших сомнений в том, что убийца – ваш муж. Поэтому, если больше вопросов ко мне нет – вы свободны.
– Есть! В котором часу был убит Дима Морозов?
– По времени все сходится.
– Я хотела бы знать…
– Это будет знать только адвокат. Вы сами понимаете, что следствие не может пока разглашать информацию, которой располагает.
– И время других убийств узнать тоже нельзя?
– Я уже ответил на ваш вопрос.
– Почему вы не спрашиваете меня, уезжал ли вечером на Белозерскую Андрей?
– Вы будете допрошены отдельно.
– Я могу увидеться с мужем?
– Нет. Идет следствие. Свидания запрещены.
Во время всей беседы следователь не проронил ни слова.
– Когда будет суд?
– Когда следствие закончится. Более точно я вам сказать не могу.
– Где содержится Андрей?
– В следственном изоляторе. Уезжать из города вам запрещено. Вас вызовут повесткой для дачи показаний.
Когда я вышла из кабинета прокурора, я почувствовала, как земля уходит из-под моих ног.
А в семь часов вечера я включила телевизор, чтобы посмотреть новости четвертого канала. Последним сообщением было:
– А теперь подробности о деле убитых детей.
Убийца арестован и содержится под стражей. Ведется следствие. По утверждению прокурора, ни малейших сомнений в вине подозреваемого нет. Невероятная сенсация: убийцей оказался известный художник Андрей Каюнов. Подробности – в завтрашних выпусках новостей.
Глава 7
26 июля… 26 июля – 26 февраля… Полтора года назад… Если вернуться в памяти хотя бы на полтора года…
– Наташа, выйди!
– Ты совершенно ненормальный! Мне через десять минут в эфир. Как я пойду с такой головой! Наташа, останься!
– Заткнись! Наташа, выйди, пожалуйста, на три минуты!
Мой стилист Наташа бросает на меня удивленный взгляд и выходит из комнаты. Димка подходит сзади и двумя ледяными руками сжимает мне шею.
– Значит, хитренькая, да? Самая умная? Ты, гадюка, подслушала мой разговор по телефону и все продала…
– Дима, ты что! Мне же больно!
– Больно? Сука! Это еще приятно по сравнению с тем, что я с тобой сделаю! Ты мужу продала идею?
– Я не понимаю, о чем ты!
– Отвратительная, лживая сука! Ты знала, что я хотел купить эту галерею на Красногвардейской – выкупить долю Виталика. И пока я копался во всех юридических проволочках, ты побежала докладывать супругу!
– Димочка, честное слово, я тут ни при чем, это случайность!
– Случайность? Ну да, как же! Я видел сегодняшнюю газету! Прекрати делать из меня идиота!
– Мне больно, прекрати!
– Да тебя убить мало! Я читал интервью твоего мужа!
Я пытаюсь встать, но Димка силой придавливает меня к креслу. Мое тело покрывается неприятной, липкой испариной. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я говорю как можно спокойнее:
– В таком случае тебе повезло больше, чем мне, потому что я еще не видела этой газеты и не читала никаких интервью. Странно, ты же должен знать, что вся пресса – сборище лживых сволочей! Но как бы тони было, я тебе клянусь, что совершенно тут ни причем! Это покупка моего мужа, а не моя, ведь это он купил галерею на Красногвардейской. Я не подслушивала никаких разговоров и не собиралась перебегать тебе дорогу. Подобные вещи не в моем характере.
Хриплым от ненависти голосом Дима произносит:
– Мне следовало бы тебя задушить! Знаешь, почему я этого не сделаю? Потому что синие следы удушья будут слишком уродливо смотреться на твоей шее.
И выходит из гримерки, громко хлопая за собой дверью. Я вздыхаю глубоко, с невероятным облегчением. Нервное напряжение выматывает все силы. Прическа свисает липкими от пота прядями. Наташе придется начинать все сначала. Конечно, я была виновата и совершила подлый, бесчестный поступок. Но другого выхода у меня не было. Я должна была жить иначе. Карьера моя на телевидений только-только начиналась. Одна из газет в крохотной заметке назвала меня несравненной (это сделал Филипп Евгеньевич, чтобы услужить человеку, который устроил меня на четвертый канал, конечно же, за его деньги – в смысле оплаты за эту заметку). Но я очень хотела действительно стать такой.
Существовало много причин, по которым я не могла этого достичь. Андрей не вылезал из депрессий. Эти непрекращающиеся депрессии были обычным делом, как насморк или головная боль, вызванные тем, что Андрей все знал. Знал, что он – посредственный художник. Обладая прекрасной интуицией и нерушимой логикой, с самого начала Андрей понимал, что свалившийся подобно снегу на голову успех не что иное, как признание миром его посредственности, сладко окрашенной лжи, которая так нравится ограниченным людям. Андрей стал понимать, что означает полное отсутствие таланта, когда очень многое хочешь выразить, но не можешь, и впал в депрессию. И настал день, когда я тоже поняла, что Андрей – бездарность. Раз это было на самом деле, я начала понимать, что не может быть никакой уверенности в завтрашнем дне. Когда ажиотаж вокруг имени Каюнова спадет, люди перестанут покупать его картины. И придется нам обоим ходить по краю. Но я хотела иметь много денег, я всегда хотела много денег и уверенности в завтрашнем дне. Я чувствовала – необходимо что-то предпринять, только понятия не имела – что.
В тот вечер я задержалась на студии допоздна. В съемочном павильоне давно погасли огни, все начали расходиться. Город уже спал. Я закрыла за собой дверь гримерки, вышла в пустой коридор и вдруг услышала голос Димы – он говорил по телефону. Несколько фраз, произнесенных на повышенных тонах, меня заинтересовали, и я стала внимательно прислушиваться к разговору. Стараясь двигаться бесшумно, подошла совсем близко и услышала все достаточно хорошо. Из разговора я поняла, что два приятеля Андрея вместе с незнакомым мне третьим собираются купить частную художественно-антикварную галерею, но неизвестный мне третий собрался уезжать из страны и решил продать свою долю. Эту долю и собирался купить Димка. Документы должны были оформить через десять дней. Я дождалась конца разговора, вышла из своего укрытия, вежливо попрощалась и поехала домой. План возник у меня в полупустом автобусе (у меня тогда еще не было машины). Антиквариат, недвижимость, частная галерея – деньги, хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне! И этим двум наверняка приятней будет видеть рядом с собой Андрея, а не Димку с его скверным характером.
Короче, все выходило очень просто – следовало только убедить Андрея оформить документы и договориться раньше Димки. Деньги одолжу у сестры, потом отдам. Юля мне не откажет. Я убеждала Андрея всю ночь, приводила разные доводы – естественно, не раскрывая свой источник информации. Узнай Андрей о нем, он возмутился бы до глубины души бесчестным моим поступком и, уж конечно, никогда не согласился бы поступить так. Может быть, я и совершила подлость, но я не видела другого выхода. Ровно через семь дней Андрей стал полноправным владельцем галереи. В честь открытия владельцы дали интервью местной прессе, и Андрей сказал, что идею о художественной галерее подала ему жена. Димка тоже прочитал газету и пришел в дикую ярость. Я боялась, что он действительно меня задушит. Но все вроде бы обошлось. Андрей же был счастлив (как ребенок, получивший игрушку), а значит, была счастлива я тоже.
Через три месяца мы купили квартиру и выплатили весь долг моей сестре. Удивительно четко помню тот день… Когда я впервые поднялась на третий этаж красивого восьмиэтажного дома старой постройки и вошла в свою квартиру.
Внутри пахло свежей древесиной и масляной краской. До этого я была здесь только один раз – осматривала вместе с Андреем и представителем фирмы будущую покупку. Но наконец сделка совершилась, бумаги оформили, и я впервые в жизни вошла в свою собственную квартиру. В ней еще не было мебели. Потоки ослепительного солнечного света вливались в большие окна, и все три комнаты вместе с ванной и кухней были залиты этим светом. Трудно передать словами, чем была для нас с Андреем эта квартира. Оба мы никогда не имели дома, жили на чужих территориях, словно два бездомных бродяги, слоняющиеся из угла в угол, не имея того единственного угла, который стал бы нашим домом. Я помню то удивительное ощущение свободы. Единственное, о чем можно пожалеть, – только то, что потеряли мы в теплоте этих стен, в ослепительных потоках света, открывающих для нас новое утро. Мы не знали, что через некоторое время эта квартира уйдет от нас навсегда и такое долгожданное, нужное, живительное счастье, как стеклянный хрупкий цветок, будет растоптано на асфальте. Я помню первую ночь в необжитой квартире. Сидя на полу (еще не было мебели), мы пили шампанское и были счастливы так, как больше не будем. Наверное, трудней всего мне было расстаться с иллюзией нашего обетованного дома. Но тем не менее я бережно храню в своем сердце те ночи и дни, те самые дорогие часы и минуты, которые невозможно вернуть назад. И чем бы ни согласна я была заплатить – все это уже никогда не вернется.
Через три месяца мы купили для меня машину. Андрей устроился работать учителем рисования и черчения в школу. Ну вот, я так спокойно и просто пишу об этом, а когда-то его поступок стал для меня настоящей трагедией. Его поступок поверг меня в ужас, в кошмар, в шок, я сходила с ума, я думала, что убью его или совершу что-то еще более ужасное.
Это было не по-зимнему теплым днем, вернее, вечером. Андрей вернулся поздно и сказал:
– Я устроился работать учителем рисования и черчения в 237-ю школу на полставки.
Я выронила из рук тарелку, и она с грохотом разбилась на полу на множество мелких осколков.
– Тебе плохо? Ты заболел? Грипп, лихорадка, белая горячка, шизофрения в последней стадии?
– Да не воспринимай ты все так трагично! Что в этом плохого? Просто мне стало в жизни тесно.
– Тесно? А работа в галерее? А картины? А аукцион на следующей неделе? А я?
– Все это остается без изменений. С галереей я отлично справляюсь, тем более что я в ней не один. Но я хочу увидеть жизнь с другой стороны.
– Ублюдок! Кретин! Сволочь!!! НЕНАВИЖУ!!!
– Успокойся! Я ведь уже устроился на работу!
– Еще бы! Какая сенсация для захудалой школы! Сам Каюнов ведет уроки рисования для первоклашек! Дерьмо вонючее! Несчастный козел! Псих пришибленный!
– Мне очень жаль, что ты меня не понимаешь. Но ничего, настанет время – поймешь. А если нет – что ж, тем для тебя хуже. Я в тебе не так уж и заинтересован.
Поступки Андрея с точки зрения обыкновенного человека были необъяснимы. Мне казалось, что весь мир будет смеяться надо мной. И не без оснований – ведь я связала свою жизнь с полным придурком! Я пошла черт-те на что, лишь бы устроить его в галерею, это стоило мне таких усилий, и вот теперь все коту под хвост… Помню, в тот день я заперлась в ванной и долго плакала от обиды.
Потом решила пойти в гости к Юле и посоветоваться с ней. Моя сестра была настроена более оптимистично:
– Ну и что? Учитель в школе – подумаешь, трагедия! Да, он придурок, идиот, но тебе придется с этим смириться. В конце концов, бывает и хуже. Тебе было бы лучше, чтоб он открыто связался с мафией?
– Откуда я знаю, что он с ними не связан?
– Но ведь он не дает тебе об этом знать? Он – особый человек, не такой, как я или ты, значит, к нему нужен особый подход. Он творческая личность, художник (от слова худо) – этот твой кретин. Ты же знала, что он за штучка, когда выходила за него замуж! И ты всегда любила его именно таким. Этот поступок лишь проявление еще одной его грани, вот и все. Глупая, не дергайся, лучше гордись своим мужем!
– Гордиться?! Мне?!
– Лучше посмотри на все это с другой стороны. По крайней мере ты имеешь мужа, отличного от всех остальных мужей. Короче, возвращайся домой, можешь от души плюнуть в супруга, и прекрати, корчить из себя дуру! В конце концов, главный его заработок – галерея, и ее он не бросит. Интересно, как тебе удалось его туда устроить? Молчи, я и так знаю, что это была ты! В общем, не вздумай снова (господи, уже в который раз!) с ним разводиться! Боже мой, если б не я, ты, наверное, не вылазила бы из бракоразводных процессов! Иди лучше домой и хорошенько подумай о моих словах!
Так постепенно и размеренно прошла уже неделя работы Андрея в школе, и я нашла в себе силы смириться. И вот однажды Андрей вернулся домой очень рано, в необыкновенном нервном возбуждении, с сияющими глазами.
– Танюш, у меня сегодня был один разговор (глупый смех)… Право же, я не знаю, как начать.
– С начала. Я слушаю внимательно, говори.
– Знаешь, мне предлагают персональную выставку с презентацией и телевизионным эфиром. Конечно, это будет бешено стоить, но я мечтал об этом всю свою жизнь! Таня! Самая большая и хорошо представленная выставка!
Никто из нас не знал, что за этими бессвязными словами начнется самый страшный кошмар.
– Наташа, выйди!
– Ты совершенно ненормальный! Мне через десять минут в эфир. Как я пойду с такой головой! Наташа, останься!
– Заткнись! Наташа, выйди, пожалуйста, на три минуты!
Мой стилист Наташа бросает на меня удивленный взгляд и выходит из комнаты. Димка подходит сзади и двумя ледяными руками сжимает мне шею.
– Значит, хитренькая, да? Самая умная? Ты, гадюка, подслушала мой разговор по телефону и все продала…
– Дима, ты что! Мне же больно!
– Больно? Сука! Это еще приятно по сравнению с тем, что я с тобой сделаю! Ты мужу продала идею?
– Я не понимаю, о чем ты!
– Отвратительная, лживая сука! Ты знала, что я хотел купить эту галерею на Красногвардейской – выкупить долю Виталика. И пока я копался во всех юридических проволочках, ты побежала докладывать супругу!
– Димочка, честное слово, я тут ни при чем, это случайность!
– Случайность? Ну да, как же! Я видел сегодняшнюю газету! Прекрати делать из меня идиота!
– Мне больно, прекрати!
– Да тебя убить мало! Я читал интервью твоего мужа!
Я пытаюсь встать, но Димка силой придавливает меня к креслу. Мое тело покрывается неприятной, липкой испариной. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я говорю как можно спокойнее:
– В таком случае тебе повезло больше, чем мне, потому что я еще не видела этой газеты и не читала никаких интервью. Странно, ты же должен знать, что вся пресса – сборище лживых сволочей! Но как бы тони было, я тебе клянусь, что совершенно тут ни причем! Это покупка моего мужа, а не моя, ведь это он купил галерею на Красногвардейской. Я не подслушивала никаких разговоров и не собиралась перебегать тебе дорогу. Подобные вещи не в моем характере.
Хриплым от ненависти голосом Дима произносит:
– Мне следовало бы тебя задушить! Знаешь, почему я этого не сделаю? Потому что синие следы удушья будут слишком уродливо смотреться на твоей шее.
И выходит из гримерки, громко хлопая за собой дверью. Я вздыхаю глубоко, с невероятным облегчением. Нервное напряжение выматывает все силы. Прическа свисает липкими от пота прядями. Наташе придется начинать все сначала. Конечно, я была виновата и совершила подлый, бесчестный поступок. Но другого выхода у меня не было. Я должна была жить иначе. Карьера моя на телевидений только-только начиналась. Одна из газет в крохотной заметке назвала меня несравненной (это сделал Филипп Евгеньевич, чтобы услужить человеку, который устроил меня на четвертый канал, конечно же, за его деньги – в смысле оплаты за эту заметку). Но я очень хотела действительно стать такой.
Существовало много причин, по которым я не могла этого достичь. Андрей не вылезал из депрессий. Эти непрекращающиеся депрессии были обычным делом, как насморк или головная боль, вызванные тем, что Андрей все знал. Знал, что он – посредственный художник. Обладая прекрасной интуицией и нерушимой логикой, с самого начала Андрей понимал, что свалившийся подобно снегу на голову успех не что иное, как признание миром его посредственности, сладко окрашенной лжи, которая так нравится ограниченным людям. Андрей стал понимать, что означает полное отсутствие таланта, когда очень многое хочешь выразить, но не можешь, и впал в депрессию. И настал день, когда я тоже поняла, что Андрей – бездарность. Раз это было на самом деле, я начала понимать, что не может быть никакой уверенности в завтрашнем дне. Когда ажиотаж вокруг имени Каюнова спадет, люди перестанут покупать его картины. И придется нам обоим ходить по краю. Но я хотела иметь много денег, я всегда хотела много денег и уверенности в завтрашнем дне. Я чувствовала – необходимо что-то предпринять, только понятия не имела – что.
В тот вечер я задержалась на студии допоздна. В съемочном павильоне давно погасли огни, все начали расходиться. Город уже спал. Я закрыла за собой дверь гримерки, вышла в пустой коридор и вдруг услышала голос Димы – он говорил по телефону. Несколько фраз, произнесенных на повышенных тонах, меня заинтересовали, и я стала внимательно прислушиваться к разговору. Стараясь двигаться бесшумно, подошла совсем близко и услышала все достаточно хорошо. Из разговора я поняла, что два приятеля Андрея вместе с незнакомым мне третьим собираются купить частную художественно-антикварную галерею, но неизвестный мне третий собрался уезжать из страны и решил продать свою долю. Эту долю и собирался купить Димка. Документы должны были оформить через десять дней. Я дождалась конца разговора, вышла из своего укрытия, вежливо попрощалась и поехала домой. План возник у меня в полупустом автобусе (у меня тогда еще не было машины). Антиквариат, недвижимость, частная галерея – деньги, хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне! И этим двум наверняка приятней будет видеть рядом с собой Андрея, а не Димку с его скверным характером.
Короче, все выходило очень просто – следовало только убедить Андрея оформить документы и договориться раньше Димки. Деньги одолжу у сестры, потом отдам. Юля мне не откажет. Я убеждала Андрея всю ночь, приводила разные доводы – естественно, не раскрывая свой источник информации. Узнай Андрей о нем, он возмутился бы до глубины души бесчестным моим поступком и, уж конечно, никогда не согласился бы поступить так. Может быть, я и совершила подлость, но я не видела другого выхода. Ровно через семь дней Андрей стал полноправным владельцем галереи. В честь открытия владельцы дали интервью местной прессе, и Андрей сказал, что идею о художественной галерее подала ему жена. Димка тоже прочитал газету и пришел в дикую ярость. Я боялась, что он действительно меня задушит. Но все вроде бы обошлось. Андрей же был счастлив (как ребенок, получивший игрушку), а значит, была счастлива я тоже.
Через три месяца мы купили квартиру и выплатили весь долг моей сестре. Удивительно четко помню тот день… Когда я впервые поднялась на третий этаж красивого восьмиэтажного дома старой постройки и вошла в свою квартиру.
Внутри пахло свежей древесиной и масляной краской. До этого я была здесь только один раз – осматривала вместе с Андреем и представителем фирмы будущую покупку. Но наконец сделка совершилась, бумаги оформили, и я впервые в жизни вошла в свою собственную квартиру. В ней еще не было мебели. Потоки ослепительного солнечного света вливались в большие окна, и все три комнаты вместе с ванной и кухней были залиты этим светом. Трудно передать словами, чем была для нас с Андреем эта квартира. Оба мы никогда не имели дома, жили на чужих территориях, словно два бездомных бродяги, слоняющиеся из угла в угол, не имея того единственного угла, который стал бы нашим домом. Я помню то удивительное ощущение свободы. Единственное, о чем можно пожалеть, – только то, что потеряли мы в теплоте этих стен, в ослепительных потоках света, открывающих для нас новое утро. Мы не знали, что через некоторое время эта квартира уйдет от нас навсегда и такое долгожданное, нужное, живительное счастье, как стеклянный хрупкий цветок, будет растоптано на асфальте. Я помню первую ночь в необжитой квартире. Сидя на полу (еще не было мебели), мы пили шампанское и были счастливы так, как больше не будем. Наверное, трудней всего мне было расстаться с иллюзией нашего обетованного дома. Но тем не менее я бережно храню в своем сердце те ночи и дни, те самые дорогие часы и минуты, которые невозможно вернуть назад. И чем бы ни согласна я была заплатить – все это уже никогда не вернется.
Через три месяца мы купили для меня машину. Андрей устроился работать учителем рисования и черчения в школу. Ну вот, я так спокойно и просто пишу об этом, а когда-то его поступок стал для меня настоящей трагедией. Его поступок поверг меня в ужас, в кошмар, в шок, я сходила с ума, я думала, что убью его или совершу что-то еще более ужасное.
Это было не по-зимнему теплым днем, вернее, вечером. Андрей вернулся поздно и сказал:
– Я устроился работать учителем рисования и черчения в 237-ю школу на полставки.
Я выронила из рук тарелку, и она с грохотом разбилась на полу на множество мелких осколков.
– Тебе плохо? Ты заболел? Грипп, лихорадка, белая горячка, шизофрения в последней стадии?
– Да не воспринимай ты все так трагично! Что в этом плохого? Просто мне стало в жизни тесно.
– Тесно? А работа в галерее? А картины? А аукцион на следующей неделе? А я?
– Все это остается без изменений. С галереей я отлично справляюсь, тем более что я в ней не один. Но я хочу увидеть жизнь с другой стороны.
– Ублюдок! Кретин! Сволочь!!! НЕНАВИЖУ!!!
– Успокойся! Я ведь уже устроился на работу!
– Еще бы! Какая сенсация для захудалой школы! Сам Каюнов ведет уроки рисования для первоклашек! Дерьмо вонючее! Несчастный козел! Псих пришибленный!
– Мне очень жаль, что ты меня не понимаешь. Но ничего, настанет время – поймешь. А если нет – что ж, тем для тебя хуже. Я в тебе не так уж и заинтересован.
Поступки Андрея с точки зрения обыкновенного человека были необъяснимы. Мне казалось, что весь мир будет смеяться надо мной. И не без оснований – ведь я связала свою жизнь с полным придурком! Я пошла черт-те на что, лишь бы устроить его в галерею, это стоило мне таких усилий, и вот теперь все коту под хвост… Помню, в тот день я заперлась в ванной и долго плакала от обиды.
Потом решила пойти в гости к Юле и посоветоваться с ней. Моя сестра была настроена более оптимистично:
– Ну и что? Учитель в школе – подумаешь, трагедия! Да, он придурок, идиот, но тебе придется с этим смириться. В конце концов, бывает и хуже. Тебе было бы лучше, чтоб он открыто связался с мафией?
– Откуда я знаю, что он с ними не связан?
– Но ведь он не дает тебе об этом знать? Он – особый человек, не такой, как я или ты, значит, к нему нужен особый подход. Он творческая личность, художник (от слова худо) – этот твой кретин. Ты же знала, что он за штучка, когда выходила за него замуж! И ты всегда любила его именно таким. Этот поступок лишь проявление еще одной его грани, вот и все. Глупая, не дергайся, лучше гордись своим мужем!
– Гордиться?! Мне?!
– Лучше посмотри на все это с другой стороны. По крайней мере ты имеешь мужа, отличного от всех остальных мужей. Короче, возвращайся домой, можешь от души плюнуть в супруга, и прекрати, корчить из себя дуру! В конце концов, главный его заработок – галерея, и ее он не бросит. Интересно, как тебе удалось его туда устроить? Молчи, я и так знаю, что это была ты! В общем, не вздумай снова (господи, уже в который раз!) с ним разводиться! Боже мой, если б не я, ты, наверное, не вылазила бы из бракоразводных процессов! Иди лучше домой и хорошенько подумай о моих словах!
Так постепенно и размеренно прошла уже неделя работы Андрея в школе, и я нашла в себе силы смириться. И вот однажды Андрей вернулся домой очень рано, в необыкновенном нервном возбуждении, с сияющими глазами.
– Танюш, у меня сегодня был один разговор (глупый смех)… Право же, я не знаю, как начать.
– С начала. Я слушаю внимательно, говори.
– Знаешь, мне предлагают персональную выставку с презентацией и телевизионным эфиром. Конечно, это будет бешено стоить, но я мечтал об этом всю свою жизнь! Таня! Самая большая и хорошо представленная выставка!
Никто из нас не знал, что за этими бессвязными словами начнется самый страшный кошмар.
Глава 8
«Невероятная сенсация (можно подумать, бывают сенсации вероятные!), убийцей оказался известный художник Андрей Каюнов. Подробности – в завтрашних выпусках новостей».
Я выключила телевизор и осталась сидеть в полной темноте. И вот, застыв перед погасшим телевизионным экраном, я думала, что именно так разливается пустота – в каждой трещинке необитаемой квартиры, в каждой клетке моего тела. Пустота. И почему-то заледенели руки.
«Убийцей оказался Андрей Каюнов…»
– Бедная! – Кажется, не в один разговор со мной сестра не вкладывала столько чувств. Целая масса, мировой океан тех чувств, которые, по мнению моей сестры, следует вкладывать (словно в коммерческий банк) в женщину, обманувшуюся в жизни.
– Бедная моя девочка! Бедная! – Отвратительное слово резью отдавалось в моих ушах. Было около семи утра. Накануне я заставила себя лечь в постель только в четыре.
– Танечка, милая, я звонила тебе весь вечер, до часу ночи, как только посмотрела семичасовые новости. Это ужасно, чудовищно! Бедная, представляю, сколько тебе пришлось пережить! Как это, должно быть, ужасно, понять однажды, что ты живешь с убийцей, маньяком и психом! Твой телефон не отвечал. Ты сняла трубку или отключила совсем?
Вечером я действительно отключила телефон. Никогда в жизни меня не предавали по-крупному. Конечно, было как у всех – какие-то сплетни подруг, неурядицы с мужем, сестрой, коллегами по работе. Пожалуй, самое крупное из всех – предательство родных. Но так бесчеловечно, нагло, в лицо – никогда. Силы воли хватило, чтобы отключить телефон. Если бы я не сделала этого, я не вынесли бы всех человеческих голосов, по-звериному орущих мне в душу.
А потом, как и множество раз, как и сотню раз – потому что больше ничего не оставалось делать, – я ходила по пустым комнатам, широко раскинув по сторонам руки, и мне казалось, что я кричу в пустоту этих стен изо всех сил, но на самом деле (я поняла это потом) я не издавала ни звука.
– Таня, я понимаю, удар слишком жесток. Но ты сильная, и ты переживешь. Когда его арестовали?
– Позавчера вечером.
– Ты видела это?
– Да. Вернулась со студии, застала милицию в квартире.
– Ты уже хоть что-то выяснила?
– Сто вторая статья, предумышленное убийство.
– Господи… Ты веришь?
– Нет.
– Так я и думала. А я тебя предупреждала!
– О чем?
– О том, что твой муж – псих! Маньяк! И что ты теперь собираешься делать?
– Не знаю.
– А я вот знаю! Первое – подать на развод! Второе – разменять квартиру! Третье – поехать в круиз по Средиземноморью! Четвертое – начать поиски нового мужа.
– Извини, но сейчас я не могу говорить, я спешу.
– Ты обиделась, да? Считаешь, что я сволочь? Но кто, как не я, предсказал все, что произойдет? Вспомни мои слова, я говорила тебе – твой муж сумасшедший, маньяк, я ни секунды не сомневаюсь в том, что он – убийца!
– Я сейчас положу трубку.
– Я к тебе сегодня вечером приеду.
– Меня не будет дома.
– Да? И где же ты будешь?
– В прокуратуре Или у следователя Целые дни – только там.
– У тебя есть адвокат?
– Нет.
– Что-нибудь придумаем Ладно, топай в свою прокуратуру И не сердись на меня, хорошо? Лучше подумай о том, что я тебе сказала.
Я повесила трубку и подумала «Завтра их будет больше, через дней пять – целый город, ко дню суда – вся страна. А пока только еще один Еще один человек, свято верящий в вину Андрея».
Телефон снова взорвался звонком:
– Говорит следователь Ивицын.
– Я понадобилась вам так скоро?
– По-моему, это в ваших же интересах, чтоб следствие поскорее закончилось.
– Вы слишком красиво говорите Если б вы еще говорили правду.
– Вы можете сейчас ко мне приехать?
– По закону я в полном вашем распоряжении.
– Оставьте иронию Я жду вас через полчаса: РОВД, кабинет 317.
Он подробно объяснил адрес Моя машина по-прежнему ржавела на стоянке После ареста Андрея я не решалась сесть за руль. Боялась разбиться, не справиться с управлением, скоропостижной смерти. Знала, что, если со мной что-то случится, Андрею уже никто не сможет помочь. Необходимо было думать об адвокате. Это надо сделать прямо сейчас, но я не знала, как именно. Наверное, следователь Ивицын предполагал, что при нашей жизни адвокатов у нас должно быть предостаточно, и ждал, когда я приведу хоть одного за руку, и радовался, что его до сих пор нет. Я еще не видела сегодняшних газет. Шел первый день после того, как по всем телевизионным каналам Андрея объявили убийцей. Я запрещала себе думать, что может случиться потом.
Следователь Ивицын встретил меня у входа – за эти несколько дней я уже успела привыкнуть к нему. Мы поднялись на третий этаж, прошли большую комнату, в которой было много столов и еще больше людей, затем проследовали в клетушку, огороженную перегородкой. Там еще помещался стол с пишущей машинкой и два стула. Ивицын сел за стол, я – перед ним.
– Вчера прокурор был слишком категоричен в разговоре с вами.
Я выключила телевизор и осталась сидеть в полной темноте. И вот, застыв перед погасшим телевизионным экраном, я думала, что именно так разливается пустота – в каждой трещинке необитаемой квартиры, в каждой клетке моего тела. Пустота. И почему-то заледенели руки.
«Убийцей оказался Андрей Каюнов…»
– Бедная! – Кажется, не в один разговор со мной сестра не вкладывала столько чувств. Целая масса, мировой океан тех чувств, которые, по мнению моей сестры, следует вкладывать (словно в коммерческий банк) в женщину, обманувшуюся в жизни.
– Бедная моя девочка! Бедная! – Отвратительное слово резью отдавалось в моих ушах. Было около семи утра. Накануне я заставила себя лечь в постель только в четыре.
– Танечка, милая, я звонила тебе весь вечер, до часу ночи, как только посмотрела семичасовые новости. Это ужасно, чудовищно! Бедная, представляю, сколько тебе пришлось пережить! Как это, должно быть, ужасно, понять однажды, что ты живешь с убийцей, маньяком и психом! Твой телефон не отвечал. Ты сняла трубку или отключила совсем?
Вечером я действительно отключила телефон. Никогда в жизни меня не предавали по-крупному. Конечно, было как у всех – какие-то сплетни подруг, неурядицы с мужем, сестрой, коллегами по работе. Пожалуй, самое крупное из всех – предательство родных. Но так бесчеловечно, нагло, в лицо – никогда. Силы воли хватило, чтобы отключить телефон. Если бы я не сделала этого, я не вынесли бы всех человеческих голосов, по-звериному орущих мне в душу.
А потом, как и множество раз, как и сотню раз – потому что больше ничего не оставалось делать, – я ходила по пустым комнатам, широко раскинув по сторонам руки, и мне казалось, что я кричу в пустоту этих стен изо всех сил, но на самом деле (я поняла это потом) я не издавала ни звука.
– Таня, я понимаю, удар слишком жесток. Но ты сильная, и ты переживешь. Когда его арестовали?
– Позавчера вечером.
– Ты видела это?
– Да. Вернулась со студии, застала милицию в квартире.
– Ты уже хоть что-то выяснила?
– Сто вторая статья, предумышленное убийство.
– Господи… Ты веришь?
– Нет.
– Так я и думала. А я тебя предупреждала!
– О чем?
– О том, что твой муж – псих! Маньяк! И что ты теперь собираешься делать?
– Не знаю.
– А я вот знаю! Первое – подать на развод! Второе – разменять квартиру! Третье – поехать в круиз по Средиземноморью! Четвертое – начать поиски нового мужа.
– Извини, но сейчас я не могу говорить, я спешу.
– Ты обиделась, да? Считаешь, что я сволочь? Но кто, как не я, предсказал все, что произойдет? Вспомни мои слова, я говорила тебе – твой муж сумасшедший, маньяк, я ни секунды не сомневаюсь в том, что он – убийца!
– Я сейчас положу трубку.
– Я к тебе сегодня вечером приеду.
– Меня не будет дома.
– Да? И где же ты будешь?
– В прокуратуре Или у следователя Целые дни – только там.
– У тебя есть адвокат?
– Нет.
– Что-нибудь придумаем Ладно, топай в свою прокуратуру И не сердись на меня, хорошо? Лучше подумай о том, что я тебе сказала.
Я повесила трубку и подумала «Завтра их будет больше, через дней пять – целый город, ко дню суда – вся страна. А пока только еще один Еще один человек, свято верящий в вину Андрея».
Телефон снова взорвался звонком:
– Говорит следователь Ивицын.
– Я понадобилась вам так скоро?
– По-моему, это в ваших же интересах, чтоб следствие поскорее закончилось.
– Вы слишком красиво говорите Если б вы еще говорили правду.
– Вы можете сейчас ко мне приехать?
– По закону я в полном вашем распоряжении.
– Оставьте иронию Я жду вас через полчаса: РОВД, кабинет 317.
Он подробно объяснил адрес Моя машина по-прежнему ржавела на стоянке После ареста Андрея я не решалась сесть за руль. Боялась разбиться, не справиться с управлением, скоропостижной смерти. Знала, что, если со мной что-то случится, Андрею уже никто не сможет помочь. Необходимо было думать об адвокате. Это надо сделать прямо сейчас, но я не знала, как именно. Наверное, следователь Ивицын предполагал, что при нашей жизни адвокатов у нас должно быть предостаточно, и ждал, когда я приведу хоть одного за руку, и радовался, что его до сих пор нет. Я еще не видела сегодняшних газет. Шел первый день после того, как по всем телевизионным каналам Андрея объявили убийцей. Я запрещала себе думать, что может случиться потом.
Следователь Ивицын встретил меня у входа – за эти несколько дней я уже успела привыкнуть к нему. Мы поднялись на третий этаж, прошли большую комнату, в которой было много столов и еще больше людей, затем проследовали в клетушку, огороженную перегородкой. Там еще помещался стол с пишущей машинкой и два стула. Ивицын сел за стол, я – перед ним.
– Вчера прокурор был слишком категоричен в разговоре с вами.