Страница:
Через полторы минуты вызвали еще одного «пассажира», человека, похожего на киллера, с маленьким, плоским чемоданчиком, попросив зайти в кабину № 5.
Еще через две минуты Железяка не утерпел. Встал и принялся прогуливаться вдоль кабин, изображая рассеянность. Убедился, что никто на него не смотрит, и осторожно приоткрыл дверцу третьей кабинки. Там никого не было. Мужичок с удочкой пропал без вести. Железяка на секунду оторопел, беспокойно оглянулся на туристов, затем протиснулся в дверь.
Изнутри кабина выглядела как фантастическая машина времени. То есть никак не выглядела. Голые стенки как в лифте, в одной — панель со светящимся экраном. Снизу экрана прямо из стенки выходил провод длиной в полметра, на нем болталась маленькая черная пластиковая коробочка, очень похожая на телефон, только без кнопок и дисплея. Железяка в волнении прилип глазами к экрану. В строке «Адрес получателя» стояло: Move.dalrech.transp. Мигала кнопка «Отправка завершена». Через несколько секунд появилась надпись на синем фоне: «Идет сборка пакетов. Контроль целостности». Железяка, затаив дыхание, подождал еще полминуты. Надпись сменилась другой, на светло-зеленом фоне: «Целостность подтверждена. Отключение канала». Кнопка «Отправка завершена» перестала мигать.
Железяка вывалился из кабины. С перекошенным лицом добрался до кресел и растекся по пластику. Долго, слишком долго приходил в себя. Нет, увиденное не добавило новой порции страха к прежнему. Оно… как бы это сказать… подорвало его веру в людей. В то, что они могут быть якорями. Что они могут быть настоящими.
Почему-то Железяка испытывал вину. Ему было стыдно и больно. И темно. Темно перед глазами. Железяка понял, что плачет.
Нужно было идти домой.
Он встал и пошел, не оглядываясь. Никто на него не смотрел.
Железяка жил на пятом этаже двенадцатиэтажного серого дома. Лифтом никогда не пользовался. Медленно поднимаясь по лестнице, он будто в бреду бормотал под нос: «Не понимаю… Не постигаю… куда идем…»
Нога зависла над пустотой. Железяка дернулся, схватился за перила и выпучил глаза.
Между третьим и четвертым этажами отсутствовал лестничный пролет. Все девять ступенек вместе с секцией перил. Очень аккуратно отсутствовал, наводя на мысли о расхитителях народного хозяйства. Железяка тупо раздумывал, кому могла понадобиться лестница и для чего. Не для дачного же участка. И не для украшения квартиры. «Вот паразиты!» — озлился он и поглядел оценивающе на следующую лестничную площадку. Нет, лучше не пытаться допрыгнуть.
И вдруг до него дошло, что это снова то самое. Драные простыни и иже с ними. А он, как дурак, еще гадает, кто спер лестницу. Да сама же себя и стырила! «Стремленье бабочки к огню, дорога лестниц — в пустоту», что-то вроде этого. Страшное дело.
Железяка еще немного потолкался возле провала, снова бормотнул, покрутив головой: «Куда идем…» и спустился к лифту. Нажал на кнопку пятого этажа. Лифт поехал вверх. Все быстрее и быстрее. Полминуты скоростного полета. Железяка жал на кнопку «Стоп», но кабина не слушалась. Лифт возомнил себя ракетой и нацелился в космос. Железяка моментально взмок и давил на все кнопки подряд. При такой скорости кабина должна была уже врезаться в крышу и… либо застрять там, либо начать падать. Но взбесившийся лифт все летел и летел вверх, возносясь, аки светлый ангел, в небеса. Железяка начал дубасить в двери — бессмысленное действие, но он оченьне хотел улетать в космос. Там пустота. И холод. И смерть.
Он вдруг понял, что лифт — это гроб. Словно согласившись с ним, лифт резко остановился. Железяку подбросило вверх, потом больно шмякнуло об пол. В глазах позеленело, и желудок попросился наружу. А кабина уже падала вниз, ничем не удерживаемая. Железяка скорчился на полу, сглатывая кислятину, чтобы не блевать.
Он приготовился умереть. Пусть это будет быстро, без боли. И без сожалений. Железяка постиг суть своего существования — он жил в тесном гробу и стремился в пустоту. И за это стремление теперь нужно платить падением в бездну.
Железяка зажмурил глаза и сжался в комок.
Смерти не было.
Лифт остановился, открыл двери. На розовой стене — цифра «5».
Вот тебе, бабушка, и Страшный суд.
Железяка выдал громкую, нецензурную тираду. Помог ногам принять вертикальное положение и вышел на площадку. Лифт закрыл двери. Железяка, злой и униженный, мстительно пнул по ним ботинком. «Это только галлюцинация», — внушительно сказал он себе. Страшная галлюцинация. Обнажающая суть дела. Железяка знал, что она в одночасье изменила в нем нечто. Но не хотел об этом думать.
Он достал из кармана ключи от квартиры и увидел, что дверь не заперта. Железяка бесчувственно отметил этот факт, вошел, тщательно запер дверь. Суетные мысли о ворах зачахли, не родившись. Если в квартире что-то не так, это не имеет отношения к грабителям. Как и все остальное не имеет отношения к жидомасонскому заговору. В лифте Железяке было откровение, а враги откровениями не разбрасываются. Враги могут ими только торговать. Но то, что получил сейчас Железяка, не было товаром.
На пороге гостиной он остановился, узрев наконец непорядок. В комнате находилась незнакомая женщина. Молодая. Сидела на диване, на самом краешке, спрятав ладони между коленями, и смотрела в окно никаким взглядом. Короткое белое платье, туфли на шпильках, серебряные браслеты на запястьях.
— Мадемуазель, по-моему, вы что-то сильно перепутали, — хрипло сказал Железяка, никак не интонируя голос. Получилось, впрочем, угрюмо.
Девушка подскочила, как мячик, и несколько секунд смотрела на него глазами вспугнутого в засаде дитяти, играющего в индейцев.
— Вы так думаете? Мне почему-то тоже так кажется.
— Неужели? — Железяка был мрачен и саркастичен. Хотя вряд ли слова девушки относились к ее сидению здесь.
— Да, да, конечно, — она взволновалась и разрумянилась. — Сегодня все так странно. Вы не подумайте, я просто зашла… было открыто, а мне так одиноко сегодня. Я ничего не украла, можете проверить. Я не знаю, как попала в этот дом. Я, наверно…
Железяка подумал, что сейчас она скажет «заблудилась». Вид у нее был соответствующий. И в придачу слегка малахольный.
— …задумалась… Я сейчас уйду… вы же не думаете, что я…
Она осеклась и вдруг посмотрела на него с вызовом, сделав неожиданно злое лицо.
— Думайте, что хотите. Мне плевать. Я отравлюсь. Из окна выпрыгну. Я…
— Есть хочешь?
— Что? — Лицо у нее вытянулось и стало детским, обиженным, вот-вот навернется соленая водичка.
— Конечно, хочешь, — уверенно сказал Железяка. — Я сейчас посмотрю, что у меня есть.
И ушел на кухню.
Кота нигде не было видно. Скорей всего, устроил себе лежку в шкафу. Железяка выгрузил на стол из холодильника все, что там было, и достал початый коньяк. Выглядела сервировка непрезентабельно и напоминала празднование дня стипендии в студенческом общежитии. Но Железяка не собирался производить впечатление на заблудившуюся барышню.
Он вернулся в комнату и позвал ее. Она сидела на том же месте, в той же позе. Железяке пришлось взять ее за руку, чтобы вести на кухню. Впрочем, разовую порцию салата оливье из магазина и мясную нарезку она уговорила без принуждения и не то чтобы жадно, а просто быстро. Железяка разлил коньяк. Девушка бросала на него беглые скользящие взгляды. Железяке показалось, что его оценивают, достоин ли он ее исповеди или нет. Ему было безразлично. Он молчал и думал, что заставило его пригласить эту бродяжку на ужин. Она наконец решилась заговорить. Коньяк помог.
— Почему ты меня не выгнал?
Железяка пожал плечами и сардонически процитировал:
— Сегодня все так странно… Может, магнитная буря? Вспышка на солнце?
— Нет, — она совершенно серьезно покачала головой. — Не солнце. Я думаю, это луна. Луне так много позволено. Она имеет власть над нами.
— От луны есть хорошее средство. — Железяка разлил коньяк по новой. — Вот это. — И выпил.
Она как будто не заметила его скупой иронии.
— Мне почему-то кажется, что тебе тоже одиноко, — сказала она.
Железяка поставил стакан и секунду размышлял, не является ли это замаскированным предложением разделить друг с другом постель. Женщины иногда начинают очень издалека, когда не знают, чего именно они хотят.
— И поэтому я тебя не выставил за дверь. Ладно, примем это за основную гипотезу. — Железяка тоже решил не форсировать ситуацию, но и не тормозить естественное развитие событий. В конце концов, она права. Ему чертовски одиноко среди рушащихся декораций мира. А Инга… она далеко и недоступна даже для телефона, что уж говорить о другом, более непосредственном контакте.
У девушки были каштаново-рыжие волосы, бледная, прозрачная кожа и родинка на открытом плече. Коньяк она пила аккуратными крошечными глотками.
— Но ведь люди одиноки совсем не потому, что им не с кем поговорить или лечь в постель, — продолжала она развивать тему.
Железяка понял, что насчет соединения двух одиночеств в койке он поторопился. Не о том в этой песне поется. Или о том, но с другого конца. Очень другого.
— Люди одиноки внутри себя. Они рождаются такими. Они думают, это оттого, что их никто не любит или что им некого любить. А на самом деле это потому…
Железяка все же решил, что пора действовать. У девочки был трудный день, неважно, что там позволила себе луна, какие безобразия. Девочке нужна хорошая бодрящая разминка для души и тела. Он протянул руку через стол и накрыл ладонью ее запястье. Погладил пальцами теплую кожу.
— …потому что этот мир создан кем-то очень одиноким.
Рука Железяки скользила вверх по ее руке.
— …в мире разлито одиночество, и люди дышат им. Поэтому им заповедано любить друг друга…
Он теперь слышал ее дыхание. И оно говорило не о разлитом в кухне одиночестве, а как раз о заповеданном. Глаза ее смотрели в сторону, а тело… тело ждало. Железяка встал, подошел к ней и поцеловал в шею.
— …Но этот мир слишком хрупок даже для людей. Мне кажется, что он умирает. Становится неживым…
Железяка потянул ее за руку.
— Идем.
Она послушно встала и пошла за ним.
— …а все неживое — фальшиво. Наш мир становится фальшивым. Я видела, как проступают каркасы сквозь его мертвую плоть. Мне страшно, понимаешь…
— Не бойся, — шепнул Железяка, расстегивая на ней платье. — Сейчас ничего не бойся. Мы побрызгаем на него живой водой, и он воскреснет.
— Я верю те…
Железяка не успел снять с нее платье. Она застыла с поднятыми вверх руками. Лицо стало белой маской.
— Эй… что с тобой?
Железяка проследил направление ее замершего взгляда. Кресло и торшер, ничего больше. Он посмотрел ей в лицо и внезапно понял, что взгляд ее пуст и безжизнен. И все остальное тоже. Мертво и фальшиво. Железяка дотронулся до нее и даже сквозь платье ощутил холод. Тело ее было твердым и холодным, словно кусок льда.
Железяка упал на диван и стал бить себя кулаками по голове.
Он собирался заняться любовью с куклой. Кукла с подкупляющей искренностью говорила ему про фальшивость мертвого мира. Кукла сказала, что верит ему. А потом у нее кончился завод, или что там у них бывает.
Железяка встал, включил свет и обошел куклу кругом. Одернул на ней платье. С поднятыми руками она была похожа на каменную фигуру жрицы солнца, поставленную у входа в языческий храм, если такое было когда-нибудь, Железяка не знал точно. Нет, не солнца, вспомнил он. Луны.
Он попытался опустить ее руки. Неожиданно легко они провернулись, как на шарнирах (собственно, почему «как»?) и повисли вдоль тела.
Железяка снова сел — думать, что с ней делать. Ясно, что нужно избавиться от куклы. Просто вынести на улицу? Это чревато некоторыми… э-э… недвусмысленностями, если увидит кто-то из соседей. Тут два варианта: либо его сочтут извращенцем (некрофилом или же любителем резиновых женщин при живой-то жене и детях — что хуже?), либо вызовут милицию, чтобы засвидетельствовала труп и арестовала изверга. Чемодана подходящего размера в доме не было. Сбросить с балкона? Железяку передернуло от этой мысли. Десять минут назад она сказала, что верит ему и готова была любить его.
Он посмотрел на часы. Десять вечера. За окном легкие сумерки. Авось пронесет. Подошел к кукле, примерился. Обхватил ее за пояс и поднял. Она оказалась совсем нетяжелой, весу в ней было не больше нескольких килограмм.
Железяка зажал куклу под мышкой и вышел из квартиры. Прислушался. Никого. Он быстро сбежал на два этажа. Лестница оказалась абсолютно цела и невредима. Но Железяке теперь было не до гулящих лестниц. Внизу послышались голоса и шаги. Он поставил куклу к стене возле мусоропровода и приготовился целовать ее мертвые губы. Но разыгрывать сцену подъездных нежностей не пришлось. Хлопнула внизу дверь и все затихло. Железяка схватил куклу и мягкой таящейся побежкой слетел вниз.
Дверь подъезда была распахнута настежь. Железяка высунул голову и осмотрел местность перед домом. Накрапывал дождь, ветер гнул тонкие деревца. Чисто. Он добежал с куклой до скамейки и быстро усадил ее. Волосы ее взметнулись под порывом ветра и закрыли лицо.
Железяка услышал, как рядом проехала и остановилась машина. Но не повернулся. Теперь он не спешил. Он думал о том, что за напасть превращает людей в цифровые картинки и автоматы. Почему это происходит? Или давно произошло? Почему призраки стали естественной частью повседневности? Или это весь мир стал призраком, собственной тенью?
— Стоять! Не двигаться! — в затылок ему уперлось что-то жесткое. — Руки за спину.
Но руки ему и без того уже завернули назад и сцепили наручниками. Ментов было двое. Один обыскивал Железяку, другой склонился над девушкой… то есть куклой.
— Отгулялась, — хмыкнув, констатировал он.
Железяка разволновался.
— Это совсем не то, что вы подумали. Вы все неправильно поняли… — Он осекся, потому что в это мгновенье мент с пистолетом в руке совершил нечто непостижимое. Он не целясь выстрелил в девушку… в куклу. На груди у нее сразу же расплылось темное на белом фоне пятно. Мент повернулся к Железяке и спросил с усмешкой:
— А так — правильно?
Железяка замотал головой, не отрывая глаз от пятна.
Ответа от него не требовали. Мент, что держал Железяку, развернул его и потащил к машине с мигалкой на крыше в полусотне метров от скамейки. Железяка, выворачивая шею назад, увидел, как второй подхватил куклу наперевес и пошел за ними.
Дождь полил сильнее. Менты торопились.
Во двор въехал крытый грузовик и остановился около ментовской машины. Из него, как картошка, посыпались парни в пятнистой форме спецназа.
Железяка закричал. Его тут же ткнули носом в землю, и следующие десять секунд он ничего не видел, кроме армейских ботинок, бегущих прямо на него. Потом кто-то поднял его на ноги и снял наручники. Железяка дико озирался. Бравые парни спецназа пинками заталкивали двух ментов в фургон. Куклы нигде не было. Все происходило в устрашающем безмолвии, только в небе начинало погромыхивать.
К Железяке подошел офицер спецназовцев, отдал честь и протянул руку.
— Благодарю. — Железяка смотрел на его руку, как идиот, потом сообразил сунуть в нее свою вялую, дрожащую ладонь.
— За что?
— Вы оказали нам большую помощь при задержании особо опасных преступников, маскировавшихся сотрудниками милиции.
— Да? — поразился Железяка.
Капитан кивнул.
— А теперь идите домой. Вам нужно обсохнуть, и советую выпить чего-нибудь. На вас лица нет. Как говорится, береги нервы смолоду. Еще раз благодарю за помощь.
Он резко повернулся и направился к машине лжементов. Железяка знал, что нужно что-то спросить, но не мог вспомнить что и в отупении смотрел вслед офицеру. Грузовик уже выезжал со двора.
Когда капитан садился в машину, Железяка вспомнил.
— А кукла? — крикнул он.
Офицер повернул к нему бесстрастное в свете фонарей лицо, и Железяке почудилось, что это тоже голова куклы.
— Какая кукла?
Железяка молчал.
— Идите домой. — Капитан махнул рукой. — Вам что-то показалось, так бывает в нервных ситуациях.
Он сел в машину и уехал.
Железяка знал, что ничего не может возразить на слова спецназовца. Как не может и согласиться с ними. Тем более что никакой помощи, особенно большой, в поимке фальшивых ментов он не оказывал.
Железяка постиг лишь одно: это больше, чем заговор.
Как в том кино, про Матрицу. Только хуже. Не потому что все это происходит на самом деле, а потому что «Матрица» дает сбои.
Only reality
Turboreal
Еще через две минуты Железяка не утерпел. Встал и принялся прогуливаться вдоль кабин, изображая рассеянность. Убедился, что никто на него не смотрит, и осторожно приоткрыл дверцу третьей кабинки. Там никого не было. Мужичок с удочкой пропал без вести. Железяка на секунду оторопел, беспокойно оглянулся на туристов, затем протиснулся в дверь.
Изнутри кабина выглядела как фантастическая машина времени. То есть никак не выглядела. Голые стенки как в лифте, в одной — панель со светящимся экраном. Снизу экрана прямо из стенки выходил провод длиной в полметра, на нем болталась маленькая черная пластиковая коробочка, очень похожая на телефон, только без кнопок и дисплея. Железяка в волнении прилип глазами к экрану. В строке «Адрес получателя» стояло: Move.dalrech.transp. Мигала кнопка «Отправка завершена». Через несколько секунд появилась надпись на синем фоне: «Идет сборка пакетов. Контроль целостности». Железяка, затаив дыхание, подождал еще полминуты. Надпись сменилась другой, на светло-зеленом фоне: «Целостность подтверждена. Отключение канала». Кнопка «Отправка завершена» перестала мигать.
Железяка вывалился из кабины. С перекошенным лицом добрался до кресел и растекся по пластику. Долго, слишком долго приходил в себя. Нет, увиденное не добавило новой порции страха к прежнему. Оно… как бы это сказать… подорвало его веру в людей. В то, что они могут быть якорями. Что они могут быть настоящими.
Почему-то Железяка испытывал вину. Ему было стыдно и больно. И темно. Темно перед глазами. Железяка понял, что плачет.
Нужно было идти домой.
Он встал и пошел, не оглядываясь. Никто на него не смотрел.
Железяка жил на пятом этаже двенадцатиэтажного серого дома. Лифтом никогда не пользовался. Медленно поднимаясь по лестнице, он будто в бреду бормотал под нос: «Не понимаю… Не постигаю… куда идем…»
Нога зависла над пустотой. Железяка дернулся, схватился за перила и выпучил глаза.
Между третьим и четвертым этажами отсутствовал лестничный пролет. Все девять ступенек вместе с секцией перил. Очень аккуратно отсутствовал, наводя на мысли о расхитителях народного хозяйства. Железяка тупо раздумывал, кому могла понадобиться лестница и для чего. Не для дачного же участка. И не для украшения квартиры. «Вот паразиты!» — озлился он и поглядел оценивающе на следующую лестничную площадку. Нет, лучше не пытаться допрыгнуть.
И вдруг до него дошло, что это снова то самое. Драные простыни и иже с ними. А он, как дурак, еще гадает, кто спер лестницу. Да сама же себя и стырила! «Стремленье бабочки к огню, дорога лестниц — в пустоту», что-то вроде этого. Страшное дело.
Железяка еще немного потолкался возле провала, снова бормотнул, покрутив головой: «Куда идем…» и спустился к лифту. Нажал на кнопку пятого этажа. Лифт поехал вверх. Все быстрее и быстрее. Полминуты скоростного полета. Железяка жал на кнопку «Стоп», но кабина не слушалась. Лифт возомнил себя ракетой и нацелился в космос. Железяка моментально взмок и давил на все кнопки подряд. При такой скорости кабина должна была уже врезаться в крышу и… либо застрять там, либо начать падать. Но взбесившийся лифт все летел и летел вверх, возносясь, аки светлый ангел, в небеса. Железяка начал дубасить в двери — бессмысленное действие, но он оченьне хотел улетать в космос. Там пустота. И холод. И смерть.
Он вдруг понял, что лифт — это гроб. Словно согласившись с ним, лифт резко остановился. Железяку подбросило вверх, потом больно шмякнуло об пол. В глазах позеленело, и желудок попросился наружу. А кабина уже падала вниз, ничем не удерживаемая. Железяка скорчился на полу, сглатывая кислятину, чтобы не блевать.
Он приготовился умереть. Пусть это будет быстро, без боли. И без сожалений. Железяка постиг суть своего существования — он жил в тесном гробу и стремился в пустоту. И за это стремление теперь нужно платить падением в бездну.
Железяка зажмурил глаза и сжался в комок.
Смерти не было.
Лифт остановился, открыл двери. На розовой стене — цифра «5».
Вот тебе, бабушка, и Страшный суд.
Железяка выдал громкую, нецензурную тираду. Помог ногам принять вертикальное положение и вышел на площадку. Лифт закрыл двери. Железяка, злой и униженный, мстительно пнул по ним ботинком. «Это только галлюцинация», — внушительно сказал он себе. Страшная галлюцинация. Обнажающая суть дела. Железяка знал, что она в одночасье изменила в нем нечто. Но не хотел об этом думать.
Он достал из кармана ключи от квартиры и увидел, что дверь не заперта. Железяка бесчувственно отметил этот факт, вошел, тщательно запер дверь. Суетные мысли о ворах зачахли, не родившись. Если в квартире что-то не так, это не имеет отношения к грабителям. Как и все остальное не имеет отношения к жидомасонскому заговору. В лифте Железяке было откровение, а враги откровениями не разбрасываются. Враги могут ими только торговать. Но то, что получил сейчас Железяка, не было товаром.
На пороге гостиной он остановился, узрев наконец непорядок. В комнате находилась незнакомая женщина. Молодая. Сидела на диване, на самом краешке, спрятав ладони между коленями, и смотрела в окно никаким взглядом. Короткое белое платье, туфли на шпильках, серебряные браслеты на запястьях.
— Мадемуазель, по-моему, вы что-то сильно перепутали, — хрипло сказал Железяка, никак не интонируя голос. Получилось, впрочем, угрюмо.
Девушка подскочила, как мячик, и несколько секунд смотрела на него глазами вспугнутого в засаде дитяти, играющего в индейцев.
— Вы так думаете? Мне почему-то тоже так кажется.
— Неужели? — Железяка был мрачен и саркастичен. Хотя вряд ли слова девушки относились к ее сидению здесь.
— Да, да, конечно, — она взволновалась и разрумянилась. — Сегодня все так странно. Вы не подумайте, я просто зашла… было открыто, а мне так одиноко сегодня. Я ничего не украла, можете проверить. Я не знаю, как попала в этот дом. Я, наверно…
Железяка подумал, что сейчас она скажет «заблудилась». Вид у нее был соответствующий. И в придачу слегка малахольный.
— …задумалась… Я сейчас уйду… вы же не думаете, что я…
Она осеклась и вдруг посмотрела на него с вызовом, сделав неожиданно злое лицо.
— Думайте, что хотите. Мне плевать. Я отравлюсь. Из окна выпрыгну. Я…
— Есть хочешь?
— Что? — Лицо у нее вытянулось и стало детским, обиженным, вот-вот навернется соленая водичка.
— Конечно, хочешь, — уверенно сказал Железяка. — Я сейчас посмотрю, что у меня есть.
И ушел на кухню.
Кота нигде не было видно. Скорей всего, устроил себе лежку в шкафу. Железяка выгрузил на стол из холодильника все, что там было, и достал початый коньяк. Выглядела сервировка непрезентабельно и напоминала празднование дня стипендии в студенческом общежитии. Но Железяка не собирался производить впечатление на заблудившуюся барышню.
Он вернулся в комнату и позвал ее. Она сидела на том же месте, в той же позе. Железяке пришлось взять ее за руку, чтобы вести на кухню. Впрочем, разовую порцию салата оливье из магазина и мясную нарезку она уговорила без принуждения и не то чтобы жадно, а просто быстро. Железяка разлил коньяк. Девушка бросала на него беглые скользящие взгляды. Железяке показалось, что его оценивают, достоин ли он ее исповеди или нет. Ему было безразлично. Он молчал и думал, что заставило его пригласить эту бродяжку на ужин. Она наконец решилась заговорить. Коньяк помог.
— Почему ты меня не выгнал?
Железяка пожал плечами и сардонически процитировал:
— Сегодня все так странно… Может, магнитная буря? Вспышка на солнце?
— Нет, — она совершенно серьезно покачала головой. — Не солнце. Я думаю, это луна. Луне так много позволено. Она имеет власть над нами.
— От луны есть хорошее средство. — Железяка разлил коньяк по новой. — Вот это. — И выпил.
Она как будто не заметила его скупой иронии.
— Мне почему-то кажется, что тебе тоже одиноко, — сказала она.
Железяка поставил стакан и секунду размышлял, не является ли это замаскированным предложением разделить друг с другом постель. Женщины иногда начинают очень издалека, когда не знают, чего именно они хотят.
— И поэтому я тебя не выставил за дверь. Ладно, примем это за основную гипотезу. — Железяка тоже решил не форсировать ситуацию, но и не тормозить естественное развитие событий. В конце концов, она права. Ему чертовски одиноко среди рушащихся декораций мира. А Инга… она далеко и недоступна даже для телефона, что уж говорить о другом, более непосредственном контакте.
У девушки были каштаново-рыжие волосы, бледная, прозрачная кожа и родинка на открытом плече. Коньяк она пила аккуратными крошечными глотками.
— Но ведь люди одиноки совсем не потому, что им не с кем поговорить или лечь в постель, — продолжала она развивать тему.
Железяка понял, что насчет соединения двух одиночеств в койке он поторопился. Не о том в этой песне поется. Или о том, но с другого конца. Очень другого.
— Люди одиноки внутри себя. Они рождаются такими. Они думают, это оттого, что их никто не любит или что им некого любить. А на самом деле это потому…
Железяка все же решил, что пора действовать. У девочки был трудный день, неважно, что там позволила себе луна, какие безобразия. Девочке нужна хорошая бодрящая разминка для души и тела. Он протянул руку через стол и накрыл ладонью ее запястье. Погладил пальцами теплую кожу.
— …потому что этот мир создан кем-то очень одиноким.
Рука Железяки скользила вверх по ее руке.
— …в мире разлито одиночество, и люди дышат им. Поэтому им заповедано любить друг друга…
Он теперь слышал ее дыхание. И оно говорило не о разлитом в кухне одиночестве, а как раз о заповеданном. Глаза ее смотрели в сторону, а тело… тело ждало. Железяка встал, подошел к ней и поцеловал в шею.
— …Но этот мир слишком хрупок даже для людей. Мне кажется, что он умирает. Становится неживым…
Железяка потянул ее за руку.
— Идем.
Она послушно встала и пошла за ним.
— …а все неживое — фальшиво. Наш мир становится фальшивым. Я видела, как проступают каркасы сквозь его мертвую плоть. Мне страшно, понимаешь…
— Не бойся, — шепнул Железяка, расстегивая на ней платье. — Сейчас ничего не бойся. Мы побрызгаем на него живой водой, и он воскреснет.
— Я верю те…
Железяка не успел снять с нее платье. Она застыла с поднятыми вверх руками. Лицо стало белой маской.
— Эй… что с тобой?
Железяка проследил направление ее замершего взгляда. Кресло и торшер, ничего больше. Он посмотрел ей в лицо и внезапно понял, что взгляд ее пуст и безжизнен. И все остальное тоже. Мертво и фальшиво. Железяка дотронулся до нее и даже сквозь платье ощутил холод. Тело ее было твердым и холодным, словно кусок льда.
Железяка упал на диван и стал бить себя кулаками по голове.
Он собирался заняться любовью с куклой. Кукла с подкупляющей искренностью говорила ему про фальшивость мертвого мира. Кукла сказала, что верит ему. А потом у нее кончился завод, или что там у них бывает.
Железяка встал, включил свет и обошел куклу кругом. Одернул на ней платье. С поднятыми руками она была похожа на каменную фигуру жрицы солнца, поставленную у входа в языческий храм, если такое было когда-нибудь, Железяка не знал точно. Нет, не солнца, вспомнил он. Луны.
Он попытался опустить ее руки. Неожиданно легко они провернулись, как на шарнирах (собственно, почему «как»?) и повисли вдоль тела.
Железяка снова сел — думать, что с ней делать. Ясно, что нужно избавиться от куклы. Просто вынести на улицу? Это чревато некоторыми… э-э… недвусмысленностями, если увидит кто-то из соседей. Тут два варианта: либо его сочтут извращенцем (некрофилом или же любителем резиновых женщин при живой-то жене и детях — что хуже?), либо вызовут милицию, чтобы засвидетельствовала труп и арестовала изверга. Чемодана подходящего размера в доме не было. Сбросить с балкона? Железяку передернуло от этой мысли. Десять минут назад она сказала, что верит ему и готова была любить его.
Он посмотрел на часы. Десять вечера. За окном легкие сумерки. Авось пронесет. Подошел к кукле, примерился. Обхватил ее за пояс и поднял. Она оказалась совсем нетяжелой, весу в ней было не больше нескольких килограмм.
Железяка зажал куклу под мышкой и вышел из квартиры. Прислушался. Никого. Он быстро сбежал на два этажа. Лестница оказалась абсолютно цела и невредима. Но Железяке теперь было не до гулящих лестниц. Внизу послышались голоса и шаги. Он поставил куклу к стене возле мусоропровода и приготовился целовать ее мертвые губы. Но разыгрывать сцену подъездных нежностей не пришлось. Хлопнула внизу дверь и все затихло. Железяка схватил куклу и мягкой таящейся побежкой слетел вниз.
Дверь подъезда была распахнута настежь. Железяка высунул голову и осмотрел местность перед домом. Накрапывал дождь, ветер гнул тонкие деревца. Чисто. Он добежал с куклой до скамейки и быстро усадил ее. Волосы ее взметнулись под порывом ветра и закрыли лицо.
Железяка услышал, как рядом проехала и остановилась машина. Но не повернулся. Теперь он не спешил. Он думал о том, что за напасть превращает людей в цифровые картинки и автоматы. Почему это происходит? Или давно произошло? Почему призраки стали естественной частью повседневности? Или это весь мир стал призраком, собственной тенью?
— Стоять! Не двигаться! — в затылок ему уперлось что-то жесткое. — Руки за спину.
Но руки ему и без того уже завернули назад и сцепили наручниками. Ментов было двое. Один обыскивал Железяку, другой склонился над девушкой… то есть куклой.
— Отгулялась, — хмыкнув, констатировал он.
Железяка разволновался.
— Это совсем не то, что вы подумали. Вы все неправильно поняли… — Он осекся, потому что в это мгновенье мент с пистолетом в руке совершил нечто непостижимое. Он не целясь выстрелил в девушку… в куклу. На груди у нее сразу же расплылось темное на белом фоне пятно. Мент повернулся к Железяке и спросил с усмешкой:
— А так — правильно?
Железяка замотал головой, не отрывая глаз от пятна.
Ответа от него не требовали. Мент, что держал Железяку, развернул его и потащил к машине с мигалкой на крыше в полусотне метров от скамейки. Железяка, выворачивая шею назад, увидел, как второй подхватил куклу наперевес и пошел за ними.
Дождь полил сильнее. Менты торопились.
Во двор въехал крытый грузовик и остановился около ментовской машины. Из него, как картошка, посыпались парни в пятнистой форме спецназа.
Железяка закричал. Его тут же ткнули носом в землю, и следующие десять секунд он ничего не видел, кроме армейских ботинок, бегущих прямо на него. Потом кто-то поднял его на ноги и снял наручники. Железяка дико озирался. Бравые парни спецназа пинками заталкивали двух ментов в фургон. Куклы нигде не было. Все происходило в устрашающем безмолвии, только в небе начинало погромыхивать.
К Железяке подошел офицер спецназовцев, отдал честь и протянул руку.
— Благодарю. — Железяка смотрел на его руку, как идиот, потом сообразил сунуть в нее свою вялую, дрожащую ладонь.
— За что?
— Вы оказали нам большую помощь при задержании особо опасных преступников, маскировавшихся сотрудниками милиции.
— Да? — поразился Железяка.
Капитан кивнул.
— А теперь идите домой. Вам нужно обсохнуть, и советую выпить чего-нибудь. На вас лица нет. Как говорится, береги нервы смолоду. Еще раз благодарю за помощь.
Он резко повернулся и направился к машине лжементов. Железяка знал, что нужно что-то спросить, но не мог вспомнить что и в отупении смотрел вслед офицеру. Грузовик уже выезжал со двора.
Когда капитан садился в машину, Железяка вспомнил.
— А кукла? — крикнул он.
Офицер повернул к нему бесстрастное в свете фонарей лицо, и Железяке почудилось, что это тоже голова куклы.
— Какая кукла?
Железяка молчал.
— Идите домой. — Капитан махнул рукой. — Вам что-то показалось, так бывает в нервных ситуациях.
Он сел в машину и уехал.
Железяка знал, что ничего не может возразить на слова спецназовца. Как не может и согласиться с ними. Тем более что никакой помощи, особенно большой, в поимке фальшивых ментов он не оказывал.
Железяка постиг лишь одно: это больше, чем заговор.
Как в том кино, про Матрицу. Только хуже. Не потому что все это происходит на самом деле, а потому что «Матрица» дает сбои.
Only reality
…В другой раз был у меня один матерый человечище. Слова всякие умные знал. Я у него многого наслушался, ума-разума набрался. Жаль, не вынес он тяжести общения со мной, головой повредился и у ходоков в астрал за просветленного сошел. Срочную забраковку ему, конечно, пришлось организовать. Если б я мог, начал бы с ним по новой работать. Глядишь, и по-другому бы вышло. Ну да чего уж там. Так я чего хотел — слова он один раз интересные сказал. Про вот это вот, про одиночество людское. Что, мол, это вой смерти, смотрящей в глаза жизни. Красиво сказал. Я даже записать хотел, только никто ж меня грамоте не учил. Думают, котам грамота ни к чему. Обидно, знаете.
Так вот я и думаю: от этого одиночества две дороги идут — одна к смерти и всему мертвому, вторая к жизни и всему живому. Оно и в ту сторону и в другую направить может. И вот мой матерый человечище потопал по первой. До сих пор понять не могу почему. Какая деталька в нем сломалась? Откуда червяк внутри завелся? Нет, не понимаю.
А еще думается мне, что работа моя состоит как раз в том, чтоб поставить вас, лично вас, перед камушком: налево пойдешь — мертвечину найдешь, направо пойдешь — … А что вы там отыщете, если пойдете, это уже вам самим узнавать придется.
Но мне-то известно: мало таких, кто вправо идет. Все больше в другую сторону заворачивают.
Влечет к себе смерть род человеческий. Могильные черви внутри у людей копошатся.
Так вот я и думаю: от этого одиночества две дороги идут — одна к смерти и всему мертвому, вторая к жизни и всему живому. Оно и в ту сторону и в другую направить может. И вот мой матерый человечище потопал по первой. До сих пор понять не могу почему. Какая деталька в нем сломалась? Откуда червяк внутри завелся? Нет, не понимаю.
А еще думается мне, что работа моя состоит как раз в том, чтоб поставить вас, лично вас, перед камушком: налево пойдешь — мертвечину найдешь, направо пойдешь — … А что вы там отыщете, если пойдете, это уже вам самим узнавать придется.
Но мне-то известно: мало таких, кто вправо идет. Все больше в другую сторону заворачивают.
Влечет к себе смерть род человеческий. Могильные черви внутри у людей копошатся.
Turboreal
Железяка понял, что настало время для последнего шанса. Всеми силами оттягивал он этот момент, но теперь отступать уже некуда.
Железяка решил идти к психиатру. Либо тот поставит ему мозги на место, либо… либо они вообще не нужны, в таком-то бедламе. Самый настоящий дурдом, эти ваши драные простыни, привидения-камикадзе и похищения расстрелянных кукол особо опасными бандитами.
Железяка пришел в клинику, узнал фамилию и номер кабинета принимающего врача, пристроился в очередь. Очередь была немаленькой — в этот день работал всего один доктор, а мозги вправлять требовалось многим.
Железяка чувствовал себя неуверенно и вздрагивал каждый раз, когда открывалась дверь кабинета и оттуда выходили психопаты, невротики, истерики, депрессивные и маниакальные личности. Конечно, Железяка не знал их диагнозов, но тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Правда, пациенты почему-то все сплошь были молодыми. Большинство так и вовсе подростки — с какими-то странными застывшими лицами, блуждающими взглядами, резкими или наоборот медлительными, как у оперных певцов, движениями. Многие были с родителями.
Железяка старался не смотреть на них и вообще пытался делать скучающий независимый вид, как будто ждал трамвая. Он хотел, чтобы трамвай скорее пришел и в то же время не хотел в него садиться. Ведь этот трамвай мог увезти его в маленький, желтый домик, где его собственные переживания и откровения утонут в море чужих видений, явлений и знамений. Такого градуса трансформации окружающей реальности, во много раз превышающего теперешний, Железяка страшился по-настоящему, как человек, уже знакомый, близко и непосредственно, с тем, что это такое — когда на глазах мутируют обычнейшие вещи и превращаются в неведомую пакость.
Да вот хотя бы и такую (кое-кто из подростков в очереди бредил, или грезил — Железяка не разобрался, но внимательно прислушивался):
— …и увидел черный троллейбус. Ха! Ты знаешь, что такое троллейбус? Это тролль с усами. Он подошел и остановился. Двери разъехались, а там чернота, как ночью. А вокруг день. И в окнах тоже ночь. И никто не выходит. Только входят. Я не вошел. Трясучка напала. А чего он черный! Ты думаешь, я струсил? Ну да. А ты бы не наложил, думаешь, в штаны? Кто туда входил, сразу в темноте пропадал, как ежик в тумане. Знаешь, что я понял про этого тролля? Это был порт. Через него попадаешь туда, куда мы все хотим попасть, но боимся. Потому что там ты увидишь настоящего себя. Это реально, не глюк. Потому что ты ничего не увидишь. Это и будешь ты. НИЧЕГО — вот кто мы на самом деле, настоящие мы…
— Кто крайний? — услышал Железяка юношеский басок у себя над ухом. Не повернув головы, нервно ответил:
— За мной.
Парень сел на стул рядом, вытянул ноги на всю длину, и Железяка почувствовал, что его рассматривают в упор. Это раздражало, но он решил не реагировать, испытывая себя на крепость нервов. Через две минуты последовал новый вопрос:
— Слышь, чел, я тя в первый тут вижу. Лечишь отходняк или бумагу на релашку получаешь?
Железяка задумался.
— Боюсь, я…
— А-а, так это шугняк. Стрем, короче, — не дал ему договорить парень. — Если только боишься, это тюха. У меня тыщу раз было. Вот когда ломает, тогда завянуть можно. У меня-то не было, я на кислом марафете. А ты? Глюки ловишь или колесманишь? На заколотого не тянешь ты, я зрю.
Из всего сказанного Железяка понял только про «глюки» и совершенно честно признался:
— Ловлю глюки.
— Так ты свой, чел, — обрадовался его странный собеседник. — Я тоже духарь, — гордо сказал он и ткнул себя пальцем в грудь. — Ты по маркам или по грибы ходишь?
— Грибы не люблю, — ответил Железяка.
Парень кивнул.
— Грибы — паль. Дозу догонять надо, а то мелко уносит. Я на грибницы никогда не хожу. Кислота — сила. На измену круто пропирает. У меня сейчас как раз стремовая измена. Такая, что хоть к хренологу иди снимать. Вот я и припер. Потерялся я, ловишь? В матрицу меня сносит. Смотрел «Матрицу»?
— Видел, — сурово ответил Железяка.
— Во. У меня то же самое. Присоски по всему мне, а сам я в корыте с соплями. А вокруг — тоже корыта, тыщи, как семечки в подсолнухе притертые стоят. Не, не стоят. Висят. И в каждой — присоски. И темно, как в космосе. Только слышь чего. Я туда в первый попал, когда еще не видел кина этого. Во как. А после матрицы полный звездец бывает. Тоже как в космосе — все мимо плавает, ложка от пасти и то в сторону сворачивает. Тут ведь какая вещь? Зависнуть можно. Ну как в компе. Операции будут недоступны. Рубишь фишку? Ну вот типа, поворачиваешь ты кран, а вода не течет. Жмешь на выключатель, а свет не зажигается. Вертишь ключ в замке, а дверь не открывается. Это значит недоступны операции включения и открывания. Ошибка программы. Я уже насобачился проходить через запертые двери, но думаю, остального не осилю. Напряжение в мозгах зашкаливает, лампочки перегорают. У тебя еще не было так: выходишь из дома и видишь себя, что ты уже возвращаешься обратно? Или идешь с дискотухи к барыге, а приходишь на дискотуху. Это значит файл не найден, возврат к текущему. И тут вот еще какая шмаль. Файл же совсем стереть можно. Барыгу стереть, хренолога туда же, тебя в корзину сбросить. Чуешь, где рыба воняет? Это все матрица… Да ты не шугайся, чел. Я сегодня малек на ухо присел, на базар развезло че-то. Слышь, перед тобой сколько еще?
Железяка подсчитал.
— Четверо.
— Притомился я. Хренолог тормо…
Железяка ждал пять секунд. Потом медленно, уже зная, что сейчас узрит, повернул голову. Парень как сидел, вытянув ноги и уперев затылок в стену, так и одеревенел. Глаза смотрели прямо, на противоположную стену, но, конечно, ничего не видели. Железяка дотронулся до его руки — холодна и тверда. У куклы кончился завод. Или кто-то стер ненужный файл с названием «Парень в очереди к психиатру». Вот только кому он не нужен? Но в душу закралось и другое, пострашнее: а кому он нужен? Нужны ли мы все кому-нибудь?
По коридору шел человек. Выглядел он несуразно: черное ветхое пальто, из-под которого видны мятые серые штанины, тапочки, на голове — дряхлая бесформенная шляпа. Под шляпой блестят глаза. Железяка слишком поздно сообразил, что это глаза сумасшедшего.
Человек остановился напротив него, пожевал губу, вынул руки из карманов пальто. Железяка напрягся, но все еще ничего не подозревал.
Человек рванул на себе пальто, как тельняшку, полетели в стороны пуговицы, вытащил из-под полы — у Железяки глаза на лоб полезли — топор.
И с диким воплем бросился на него.
Железяка успел только упасть со стула, а топор уже вошел в цель.
Раскроил голову куклы.
Железяка оцепенело смотрел, как из дыры в черепе струится кровь и дорожками стекает вниз по лицу.
К ним уже бежали. Трое или четверо в белых халатах. Они навалились на сумасшедшего, до этого спокойно стоявшего возле «убитой» куклы, заломили локти за спину, воткнули шприц и всем кагалом поволокли прочь, даже не взглянув на жертву психованного мясника. Но им на смену шли другие — с каталкой для покойников. Они невозмутимо остановились возле «трупа», быстро и деловито погрузили на тележку, не вытащив топора из черепа — его рукоятка теперь смотрела наклонно вверх — и укатили. Один из них при этом начал что-то насвистывать.
Стена над стулом кровавилась омерзительными пятнами.
Железяка вполз обратно на стул. Все произошло так стремительно, что очередь не успела никак отреагировать. Стояла мертвецкая тишина. Прекратился даже мерный, ни к кому не обращенный бред мальчика, видевшего черный троллейбус.
Железяка решил идти к психиатру. Либо тот поставит ему мозги на место, либо… либо они вообще не нужны, в таком-то бедламе. Самый настоящий дурдом, эти ваши драные простыни, привидения-камикадзе и похищения расстрелянных кукол особо опасными бандитами.
Железяка пришел в клинику, узнал фамилию и номер кабинета принимающего врача, пристроился в очередь. Очередь была немаленькой — в этот день работал всего один доктор, а мозги вправлять требовалось многим.
Железяка чувствовал себя неуверенно и вздрагивал каждый раз, когда открывалась дверь кабинета и оттуда выходили психопаты, невротики, истерики, депрессивные и маниакальные личности. Конечно, Железяка не знал их диагнозов, но тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Правда, пациенты почему-то все сплошь были молодыми. Большинство так и вовсе подростки — с какими-то странными застывшими лицами, блуждающими взглядами, резкими или наоборот медлительными, как у оперных певцов, движениями. Многие были с родителями.
Железяка старался не смотреть на них и вообще пытался делать скучающий независимый вид, как будто ждал трамвая. Он хотел, чтобы трамвай скорее пришел и в то же время не хотел в него садиться. Ведь этот трамвай мог увезти его в маленький, желтый домик, где его собственные переживания и откровения утонут в море чужих видений, явлений и знамений. Такого градуса трансформации окружающей реальности, во много раз превышающего теперешний, Железяка страшился по-настоящему, как человек, уже знакомый, близко и непосредственно, с тем, что это такое — когда на глазах мутируют обычнейшие вещи и превращаются в неведомую пакость.
Да вот хотя бы и такую (кое-кто из подростков в очереди бредил, или грезил — Железяка не разобрался, но внимательно прислушивался):
— …и увидел черный троллейбус. Ха! Ты знаешь, что такое троллейбус? Это тролль с усами. Он подошел и остановился. Двери разъехались, а там чернота, как ночью. А вокруг день. И в окнах тоже ночь. И никто не выходит. Только входят. Я не вошел. Трясучка напала. А чего он черный! Ты думаешь, я струсил? Ну да. А ты бы не наложил, думаешь, в штаны? Кто туда входил, сразу в темноте пропадал, как ежик в тумане. Знаешь, что я понял про этого тролля? Это был порт. Через него попадаешь туда, куда мы все хотим попасть, но боимся. Потому что там ты увидишь настоящего себя. Это реально, не глюк. Потому что ты ничего не увидишь. Это и будешь ты. НИЧЕГО — вот кто мы на самом деле, настоящие мы…
— Кто крайний? — услышал Железяка юношеский басок у себя над ухом. Не повернув головы, нервно ответил:
— За мной.
Парень сел на стул рядом, вытянул ноги на всю длину, и Железяка почувствовал, что его рассматривают в упор. Это раздражало, но он решил не реагировать, испытывая себя на крепость нервов. Через две минуты последовал новый вопрос:
— Слышь, чел, я тя в первый тут вижу. Лечишь отходняк или бумагу на релашку получаешь?
Железяка задумался.
— Боюсь, я…
— А-а, так это шугняк. Стрем, короче, — не дал ему договорить парень. — Если только боишься, это тюха. У меня тыщу раз было. Вот когда ломает, тогда завянуть можно. У меня-то не было, я на кислом марафете. А ты? Глюки ловишь или колесманишь? На заколотого не тянешь ты, я зрю.
Из всего сказанного Железяка понял только про «глюки» и совершенно честно признался:
— Ловлю глюки.
— Так ты свой, чел, — обрадовался его странный собеседник. — Я тоже духарь, — гордо сказал он и ткнул себя пальцем в грудь. — Ты по маркам или по грибы ходишь?
— Грибы не люблю, — ответил Железяка.
Парень кивнул.
— Грибы — паль. Дозу догонять надо, а то мелко уносит. Я на грибницы никогда не хожу. Кислота — сила. На измену круто пропирает. У меня сейчас как раз стремовая измена. Такая, что хоть к хренологу иди снимать. Вот я и припер. Потерялся я, ловишь? В матрицу меня сносит. Смотрел «Матрицу»?
— Видел, — сурово ответил Железяка.
— Во. У меня то же самое. Присоски по всему мне, а сам я в корыте с соплями. А вокруг — тоже корыта, тыщи, как семечки в подсолнухе притертые стоят. Не, не стоят. Висят. И в каждой — присоски. И темно, как в космосе. Только слышь чего. Я туда в первый попал, когда еще не видел кина этого. Во как. А после матрицы полный звездец бывает. Тоже как в космосе — все мимо плавает, ложка от пасти и то в сторону сворачивает. Тут ведь какая вещь? Зависнуть можно. Ну как в компе. Операции будут недоступны. Рубишь фишку? Ну вот типа, поворачиваешь ты кран, а вода не течет. Жмешь на выключатель, а свет не зажигается. Вертишь ключ в замке, а дверь не открывается. Это значит недоступны операции включения и открывания. Ошибка программы. Я уже насобачился проходить через запертые двери, но думаю, остального не осилю. Напряжение в мозгах зашкаливает, лампочки перегорают. У тебя еще не было так: выходишь из дома и видишь себя, что ты уже возвращаешься обратно? Или идешь с дискотухи к барыге, а приходишь на дискотуху. Это значит файл не найден, возврат к текущему. И тут вот еще какая шмаль. Файл же совсем стереть можно. Барыгу стереть, хренолога туда же, тебя в корзину сбросить. Чуешь, где рыба воняет? Это все матрица… Да ты не шугайся, чел. Я сегодня малек на ухо присел, на базар развезло че-то. Слышь, перед тобой сколько еще?
Железяка подсчитал.
— Четверо.
— Притомился я. Хренолог тормо…
Железяка ждал пять секунд. Потом медленно, уже зная, что сейчас узрит, повернул голову. Парень как сидел, вытянув ноги и уперев затылок в стену, так и одеревенел. Глаза смотрели прямо, на противоположную стену, но, конечно, ничего не видели. Железяка дотронулся до его руки — холодна и тверда. У куклы кончился завод. Или кто-то стер ненужный файл с названием «Парень в очереди к психиатру». Вот только кому он не нужен? Но в душу закралось и другое, пострашнее: а кому он нужен? Нужны ли мы все кому-нибудь?
По коридору шел человек. Выглядел он несуразно: черное ветхое пальто, из-под которого видны мятые серые штанины, тапочки, на голове — дряхлая бесформенная шляпа. Под шляпой блестят глаза. Железяка слишком поздно сообразил, что это глаза сумасшедшего.
Человек остановился напротив него, пожевал губу, вынул руки из карманов пальто. Железяка напрягся, но все еще ничего не подозревал.
Человек рванул на себе пальто, как тельняшку, полетели в стороны пуговицы, вытащил из-под полы — у Железяки глаза на лоб полезли — топор.
И с диким воплем бросился на него.
Железяка успел только упасть со стула, а топор уже вошел в цель.
Раскроил голову куклы.
Железяка оцепенело смотрел, как из дыры в черепе струится кровь и дорожками стекает вниз по лицу.
К ним уже бежали. Трое или четверо в белых халатах. Они навалились на сумасшедшего, до этого спокойно стоявшего возле «убитой» куклы, заломили локти за спину, воткнули шприц и всем кагалом поволокли прочь, даже не взглянув на жертву психованного мясника. Но им на смену шли другие — с каталкой для покойников. Они невозмутимо остановились возле «трупа», быстро и деловито погрузили на тележку, не вытащив топора из черепа — его рукоятка теперь смотрела наклонно вверх — и укатили. Один из них при этом начал что-то насвистывать.
Стена над стулом кровавилась омерзительными пятнами.
Железяка вполз обратно на стул. Все произошло так стремительно, что очередь не успела никак отреагировать. Стояла мертвецкая тишина. Прекратился даже мерный, ни к кому не обращенный бред мальчика, видевшего черный троллейбус.