Страница:
Наталья Иртенина
Железяка и Баламут Киберсказка
В каждой кошке
спит стремленье выше
А. Дугин
И будет всякому по Матрице его
Апокрифическая мудрость
Only reality
Вы меня слушаете? Я расскажу вам кое-что. Думаю, это покажется вам странным и нелепым, а скорее всего, вы ничего не поймете, потому что до вас еще не дошла очередь. И я не обещаю, что когда-нибудь дойдет. Так что просто слушайте. Все равно вы не можете выключить звук.
Кто я, вам знать необязательно. По правде, я и сам не знаю. Всю жизнь я только предполагаю, исходя из собственных действий. Из этого вы можете заключить, что мои действия направляются не мною, и не ошибетесь. Нельзя сказать, чтобы меня это тяготило. Я просто выполняю работу, для которой меня предназначили. А заключается она в том, что я выбираю одного из вас, и какое-то время этот один целиком принадлежит мне, пока не придет пора оставить его. И тогда все начинается заново.
Я, видите ли, работаю котом.
И стараюсь не думать, что мог бы быть одним из вас, людей, если бы не случилось то, что случилось.
Выражаясь мелодраматически и фигурально, я был похищен за три года до своего рождения. Говоря обыкновенно, меня изъяли из естественного хода вещей. Это единственное, что я знаю о себе точно. Но сводя знакомство с вами, людьми, каждый раз я все больше постигаю собственную сущность. Мне недоступны пока все глубины моего существования, и все же я уверен, что являюсь звеном какой-то важной цепи. Мое незнание не становится препятствием к этому… Удивительно. Знаете, меня это немного печалит. Но надежда живет во мне. Я должен разгадать эту тайну. Вы мне поможете…
Кто я, вам знать необязательно. По правде, я и сам не знаю. Всю жизнь я только предполагаю, исходя из собственных действий. Из этого вы можете заключить, что мои действия направляются не мною, и не ошибетесь. Нельзя сказать, чтобы меня это тяготило. Я просто выполняю работу, для которой меня предназначили. А заключается она в том, что я выбираю одного из вас, и какое-то время этот один целиком принадлежит мне, пока не придет пора оставить его. И тогда все начинается заново.
Я, видите ли, работаю котом.
И стараюсь не думать, что мог бы быть одним из вас, людей, если бы не случилось то, что случилось.
Выражаясь мелодраматически и фигурально, я был похищен за три года до своего рождения. Говоря обыкновенно, меня изъяли из естественного хода вещей. Это единственное, что я знаю о себе точно. Но сводя знакомство с вами, людьми, каждый раз я все больше постигаю собственную сущность. Мне недоступны пока все глубины моего существования, и все же я уверен, что являюсь звеном какой-то важной цепи. Мое незнание не становится препятствием к этому… Удивительно. Знаете, меня это немного печалит. Но надежда живет во мне. Я должен разгадать эту тайну. Вы мне поможете…
Unreal
…добропорядочный член общества, поэтому больше всего Железяка ценил в жизни взаимопонимание. Но этот кот все испортил.
Он выплыл из ночи, как призрак с огненными глазами, проходящий сквозь стены.
Он прочно обосновался в квартире, подобно косматому домовому, обходящему по вечерам свои владения.
Он вошел в Железякину жизнь вавилонским столпотворением и обрушил в ней не одну башню, а целую улицу башен.
Рухнувшие башни отдавили Железяки все, что можно было отдавить. Не сомневайтесь, это очень больно.
Кстати, Железяка — это фамилия. По паспорту. А если вы Железяка только по паспорту, вам совершенно ничто не мешает испытывать боль. Конечно, если только вы не Бревно по сути.
Интересно, мог ли Пушкин по собственному опыту знать, что его Лукоморье и дуб зеленый вовсе не сказочные абстракции, а нечто совсем иное? Оттуда, из Лукоморья приходят к нам коты ученые, спускаются с ветвей зеленых, чтобы баламутить воду наших душ и вздымать со дна их песчаные вихри сомнений. Черные ученые паршивцы.
И все-таки это был не дуб. Дерево — да. Что-то этакое… витальное… мировое. Никакой цепи. Все только живое. Может, и не органическое, но живое. Про живую воду слыхали? Вот то же самое. Железяка, запрокинув затылок, искал макушку в небесах. Не было макушки. Везде был только ствол. А потом приперся кот. Железяка не заметил, откуда он вывернул. Приперся, сел и сидит. Смотрит круглыми лиловыми глазами. Сказок не говорит. Песен не орет. Кот-молчун. Железяка хотел сказать «кис-кис», как вдруг зверюга эта разинула пасть. Вроде зевнула со вкусом. Но пасть все не закрывалась, а наоборот росла и ширилась. И когда достигла бегемотьих размеров, нацелилась на Железяку. Тот и подумать ничего не успел, не то что с белым светом попрощаться, а уж его аккуратно схарчили. Не разжевывая. Он очутился в темной, как темнота, темноте, заорал от жути и проснулся.
Кот смотрел на него круглыми лиловыми глазами. Черный.
Железяка замычал и бросил в кота подушкой. Не помогло. Кот не сгинул, а только пересел на полметра правее. И опять стал смотреть.
Железяка тихо выругался. Потом вспомнил, что Инга и «бандиты» отправлены на курорт, и выругался громче.
Как сюда попало это животное?!
Железяка сунул ноги в тапочки и обошел кругом мирно сидящее, обвернувшееся хвостом животное. Ни в анфас, ни в профиль кот узнан не был.
Железяка сел на постель и задумался. Потом вскочил, обежал квартиру — входная дверь на двойном запоре, окна на пятом этаже, балкон застеклен. Канализация, наверное, исключается. Вернулся, сел опять на постель и загрустил. Чего, между прочим, не делал уже давно. Лет с пятнадцати.
Кот подождал еще немного и вдруг вякнул нежным голосом: «Мяа?».
Наверное, жрать просил.
Железяка подумал, что в морозилке давно уже лежит какая-то рыба. Инга, уезжая, велела ни в коем случае не умирать с голоду. Но в ее отсутствие Железяка кормился преимущественно в харчевнях, и рыба мерзла без толку. Через пять минут ее уже кромсал кот. Железяка не знал, сколько едят коты, и шлепнул на газету в кухне шмат размером с треть батона. Кот отгрыз половину, остальное закопал и сказал, что доест потом. Вечером. Или завтра.
— Ну ты, братец, и нахал, — ответил Железяка и пошел чистить зубы.
Вообще-то он не имел ничего против домашнего зверья. Сам в восемь лет копил медяки на ручного крокодила, чтобы плавать с ним в речке и шантажировать учителей. В десять мечтал о выводке черепашек-ниндзя, которых можно натравливать на врагов. Но кот? Что за странная идея. Мягкой игрушки в доме стараниями Инги и без того хватает. «Бандиты» лупят ими друг дружку по головам. Игра называется «ракетно-бомбовый удар миротворческих сил». Коту они, конечно же, найдут не менее эффектное применение.
Глядясь в зеркало — бриться или отпустить модную щетину? — Железяка вдруг поймал себя на мысли, что думает о подселении кота как о деле вполне решенном. И еще была мысль, что решил это дело не он, а самолично кот, и его, Железякины, раздумья совершенно излишни и ничего не значат, — но и сама эта мысль тоже ничего не значила. Железяка с досадой все бросил, сел на край ванны и стер полотенцем пену с щек.
Потому что было непонятно, что происходит. Смешная вещь — черный кот ниоткуда в спальне поутру, — обхохочешься. А ощущение такое, будто за шиворот сыпанули горсть шустрых тараканов, которые устроили там дискоклуб Heavy metal. На нервы до сих пор жаловаться не приходилось. Суеверия, видения, знамения не беспокоят. Тогда что? «Страхи бабы на сносях. Нет уж. — Железяка скомкал полотенце, заставил небритое отражение в зеркале светло и приветливо оскалиться. — Оставляю. Будет жрать Вискас и ходить в кошачий туалет». Однако в главном себе не признался: Вискас и кошачьи удобства в сложившейся ситуации были для Железяки совершенно тем же, чем для суеверного — плеванье через левое плечо, а для верующего — сотворение креста над нечистью.
Железяка не верил ни во что, кроме одного-единственного: что решительно все в мире поддается здравому объяснению и цивилизованному улаживанию. То есть это была официальная Железякина позиция, которую он отстаивал лично перед собой. Поэтому коту ниоткуда, поскольку такого не бывает, тоже предстояло стать цивилизованно улаженным. Железяка сам того не подозревая, надеялся выбить из кота всяческую инфернальную дурь с помощью культурных благ зооиндустрии. Одним словом, это была необходимая самооборона — о чем он тоже пока не догадывался. Очень уж это все дико, на взгляд просвещенного человека. А Железяка был просвещенным человеком.
Он наконец вылез из ванной, в меру помятый морально, в глубине души таящий надежду, что кот, может быть, смылся тем же путем, каким пришел, и больше не объявится. Но, очевидно, приблудыш был не из тех, кто просто так уходит от обеспеченной кормушки. Кот дрыхнул в кресле, накрывшись хвостом и тихонько всхрапывая. Железяка постоял немного над ним, как нянька над чадом, потом быстро оделся, затянул галстук и сбежал из собственной квартиры.
Он выплыл из ночи, как призрак с огненными глазами, проходящий сквозь стены.
Он прочно обосновался в квартире, подобно косматому домовому, обходящему по вечерам свои владения.
Он вошел в Железякину жизнь вавилонским столпотворением и обрушил в ней не одну башню, а целую улицу башен.
Рухнувшие башни отдавили Железяки все, что можно было отдавить. Не сомневайтесь, это очень больно.
Кстати, Железяка — это фамилия. По паспорту. А если вы Железяка только по паспорту, вам совершенно ничто не мешает испытывать боль. Конечно, если только вы не Бревно по сути.
Интересно, мог ли Пушкин по собственному опыту знать, что его Лукоморье и дуб зеленый вовсе не сказочные абстракции, а нечто совсем иное? Оттуда, из Лукоморья приходят к нам коты ученые, спускаются с ветвей зеленых, чтобы баламутить воду наших душ и вздымать со дна их песчаные вихри сомнений. Черные ученые паршивцы.
И все-таки это был не дуб. Дерево — да. Что-то этакое… витальное… мировое. Никакой цепи. Все только живое. Может, и не органическое, но живое. Про живую воду слыхали? Вот то же самое. Железяка, запрокинув затылок, искал макушку в небесах. Не было макушки. Везде был только ствол. А потом приперся кот. Железяка не заметил, откуда он вывернул. Приперся, сел и сидит. Смотрит круглыми лиловыми глазами. Сказок не говорит. Песен не орет. Кот-молчун. Железяка хотел сказать «кис-кис», как вдруг зверюга эта разинула пасть. Вроде зевнула со вкусом. Но пасть все не закрывалась, а наоборот росла и ширилась. И когда достигла бегемотьих размеров, нацелилась на Железяку. Тот и подумать ничего не успел, не то что с белым светом попрощаться, а уж его аккуратно схарчили. Не разжевывая. Он очутился в темной, как темнота, темноте, заорал от жути и проснулся.
Кот смотрел на него круглыми лиловыми глазами. Черный.
Железяка замычал и бросил в кота подушкой. Не помогло. Кот не сгинул, а только пересел на полметра правее. И опять стал смотреть.
Железяка тихо выругался. Потом вспомнил, что Инга и «бандиты» отправлены на курорт, и выругался громче.
Как сюда попало это животное?!
Железяка сунул ноги в тапочки и обошел кругом мирно сидящее, обвернувшееся хвостом животное. Ни в анфас, ни в профиль кот узнан не был.
Железяка сел на постель и задумался. Потом вскочил, обежал квартиру — входная дверь на двойном запоре, окна на пятом этаже, балкон застеклен. Канализация, наверное, исключается. Вернулся, сел опять на постель и загрустил. Чего, между прочим, не делал уже давно. Лет с пятнадцати.
Кот подождал еще немного и вдруг вякнул нежным голосом: «Мяа?».
Наверное, жрать просил.
Железяка подумал, что в морозилке давно уже лежит какая-то рыба. Инга, уезжая, велела ни в коем случае не умирать с голоду. Но в ее отсутствие Железяка кормился преимущественно в харчевнях, и рыба мерзла без толку. Через пять минут ее уже кромсал кот. Железяка не знал, сколько едят коты, и шлепнул на газету в кухне шмат размером с треть батона. Кот отгрыз половину, остальное закопал и сказал, что доест потом. Вечером. Или завтра.
— Ну ты, братец, и нахал, — ответил Железяка и пошел чистить зубы.
Вообще-то он не имел ничего против домашнего зверья. Сам в восемь лет копил медяки на ручного крокодила, чтобы плавать с ним в речке и шантажировать учителей. В десять мечтал о выводке черепашек-ниндзя, которых можно натравливать на врагов. Но кот? Что за странная идея. Мягкой игрушки в доме стараниями Инги и без того хватает. «Бандиты» лупят ими друг дружку по головам. Игра называется «ракетно-бомбовый удар миротворческих сил». Коту они, конечно же, найдут не менее эффектное применение.
Глядясь в зеркало — бриться или отпустить модную щетину? — Железяка вдруг поймал себя на мысли, что думает о подселении кота как о деле вполне решенном. И еще была мысль, что решил это дело не он, а самолично кот, и его, Железякины, раздумья совершенно излишни и ничего не значат, — но и сама эта мысль тоже ничего не значила. Железяка с досадой все бросил, сел на край ванны и стер полотенцем пену с щек.
Потому что было непонятно, что происходит. Смешная вещь — черный кот ниоткуда в спальне поутру, — обхохочешься. А ощущение такое, будто за шиворот сыпанули горсть шустрых тараканов, которые устроили там дискоклуб Heavy metal. На нервы до сих пор жаловаться не приходилось. Суеверия, видения, знамения не беспокоят. Тогда что? «Страхи бабы на сносях. Нет уж. — Железяка скомкал полотенце, заставил небритое отражение в зеркале светло и приветливо оскалиться. — Оставляю. Будет жрать Вискас и ходить в кошачий туалет». Однако в главном себе не признался: Вискас и кошачьи удобства в сложившейся ситуации были для Железяки совершенно тем же, чем для суеверного — плеванье через левое плечо, а для верующего — сотворение креста над нечистью.
Железяка не верил ни во что, кроме одного-единственного: что решительно все в мире поддается здравому объяснению и цивилизованному улаживанию. То есть это была официальная Железякина позиция, которую он отстаивал лично перед собой. Поэтому коту ниоткуда, поскольку такого не бывает, тоже предстояло стать цивилизованно улаженным. Железяка сам того не подозревая, надеялся выбить из кота всяческую инфернальную дурь с помощью культурных благ зооиндустрии. Одним словом, это была необходимая самооборона — о чем он тоже пока не догадывался. Очень уж это все дико, на взгляд просвещенного человека. А Железяка был просвещенным человеком.
Он наконец вылез из ванной, в меру помятый морально, в глубине души таящий надежду, что кот, может быть, смылся тем же путем, каким пришел, и больше не объявится. Но, очевидно, приблудыш был не из тех, кто просто так уходит от обеспеченной кормушки. Кот дрыхнул в кресле, накрывшись хвостом и тихонько всхрапывая. Железяка постоял немного над ним, как нянька над чадом, потом быстро оделся, затянул галстук и сбежал из собственной квартиры.
Only reality
…Не знаю, как объяснить. Я прихожу — и… Я ведь не делаю ничего особенного. Только то, что делают все другие коты и кошки. Но я — не они.
Очевидно, что я являюсь дестабилизирующим фактором. Конечно, ни мне, ни вам это ни о чем не говорит. Что дестабилизируется, как и для чего? И главное, что меня по-настоящему волнует, — не делает ли это меня исчадьем ада? Мне бы не хотелось, поверьте. Я ведь совсем незлой. В душе я даже добряк. Но служба, я полагаю, обязывает. А если вам все же захочется видеть во мне бесовскую тварь и источник всех бед, то позвольте сказать вам на это: на моем месте мог оказаться совершенно любой. Даже вы. Да вы уже каким-то боком причастны к этому. Вы ведь слышите меня. Хотя и не видите. Мои мысли звучат непосредственно у вас в голове. Вероятно, вам может казаться, что вы их просто читаете. Но я-то знаю, что это не так. Человеческий мозг, когда не может чего-то объяснить, создает иллюзию, призванную служить объяснением. Это известно даже у вас, в вашем мире… Я просто хочу сказать, что если вам на улице повстречается черный кот, не плюйте в него и не бросайте камнями. Возможно, этот кот занят делами службы и не может отвлекаться на вас. Но когда он придет к вам домой — вот тогда он уделит вам все свое внимание…
Очевидно, что я являюсь дестабилизирующим фактором. Конечно, ни мне, ни вам это ни о чем не говорит. Что дестабилизируется, как и для чего? И главное, что меня по-настоящему волнует, — не делает ли это меня исчадьем ада? Мне бы не хотелось, поверьте. Я ведь совсем незлой. В душе я даже добряк. Но служба, я полагаю, обязывает. А если вам все же захочется видеть во мне бесовскую тварь и источник всех бед, то позвольте сказать вам на это: на моем месте мог оказаться совершенно любой. Даже вы. Да вы уже каким-то боком причастны к этому. Вы ведь слышите меня. Хотя и не видите. Мои мысли звучат непосредственно у вас в голове. Вероятно, вам может казаться, что вы их просто читаете. Но я-то знаю, что это не так. Человеческий мозг, когда не может чего-то объяснить, создает иллюзию, призванную служить объяснением. Это известно даже у вас, в вашем мире… Я просто хочу сказать, что если вам на улице повстречается черный кот, не плюйте в него и не бросайте камнями. Возможно, этот кот занят делами службы и не может отвлекаться на вас. Но когда он придет к вам домой — вот тогда он уделит вам все свое внимание…
Turboreal
Женщина, шедшая впереди, взвизгнула и отшатнулась назад. Железяка был в раздумьях и не успел вовремя среагировать. Женская шпилька оставила отчетливую вмятину на его ботинке, в нос ударила ядреная волна парфюмерии, сумочка полетела на асфальт. Железяка вынужденно принял даму в объятия, выйдя из раздумий.
Впереди стояло привидение. Одето оно было по современной моде, покачивалось, как деревце на ветру, злобно шевелило руками и смотрело потусторонним взглядом. Сквозь него просвечивали зеленые кусты и слово из трех букв на кирпичной стене трансформаторной будки. Железяка никогда раньше привидений не видел и вообще не знал, что они бывают. Тем не менее узнал сразу. Собственно, ничем иным это чучело, похожее на цветистый, чистый, как слеза, студень, и быть не могло. Но Железяке оно очень не понравилось. И то, что сказала женщина, тоже.
Она на удивление быстро оправилась от испуга и брезгливо отстранилась от Железяки. Он нагнулся, подобрал сумочку.
— Безобразие. Совсем проходу не стало. — Женщина раздраженно выдернула сумочку из протянутой руки Железяки, обогнула привидение, всем видом своим выразив брезгливость к пугалу, и зашагала дальше, возмущенно качая бедрами. Железяка услышал еще что-то насчет морального ущерба и расплодившейся швали с того света.
Привидение шатнулось сильнее, повернулось с отрешенным видом боксера, отправленного в нокаут, и исчезло в стене трансформаторной будки.
У Железяки в голове образовался сквозняк. По виску сползла крупная неприятная капля. Он вытер ее рукавом и вдруг увидел рядом с собой кнопку в просторных брючках и с тугими короткими косицами, торчащими в стороны. Как и он, малышка выжидательно глазела на будку.
— А мой папа сказал маме, что мультики про охотников за привидениями запретили. Потому что они не палиткаретные и сенофопные.
— Неполиткорректные и ксенофобские, — машинально поправил Железяка, после чего медленно вникнул в смысл сих простых слов. — А? Почему?
Девочка пожала плечами.
— Папа говорит, что убивать привидения — это же дикость и предрассудник.
— Предрассудок.
— Ну да, — кивнула девочка. — Расовый… этот… в котором закостевают.
— Закосневают. А что еще говорит твой папа?
— Что они питаются электричеством… Но они же его крадут! — разоблачительно воскликнула малышка и сжала кулачки. — Когда я вырасту, я все равно буду охотником.
— За привидениями?
— Нет. Лучше за теми, кто их разрешил. За палиткаретными. Они дураки. Я буду охотиться на дураков.
— А твой папа?
Девочка насупленно шмыгнула носом и отвернулась.
— Мой папа — андроид. Я ему поменяю программу. — И снова повернулась к нему: — А ты кто?
— Я? Э… надеюсь, что не андроид.
Девочка собрала губки бантиком и нахмурила редкие брови.
— А ты не можешь это знать. Мой папа не знает. Ты…
Она не успела договорить. В пяти шагах из кирпичной стены вылез призрак. На этот раз он не был похож на студень. Он прошел в полуметре от Железяки, и несло от него вовсе не могильным холодом, а африканским суховеем. Железяка поклясться мог: мимо прошло не бесплотное видение, а нечто, имеющее материальную структуру, преодолевающее сопротивление воздуха. «Они питаются электричеством», — подумал Железяка. Выглядело это до дрожи в коленках правдоподобно и рождало отвратительное чувство беспомощности. Кнопка пискнула и спряталась за его спину.
Привидение пересекло узкую пустую улицу и скрылось в подъезде дома. Только теперь оно не стало показывать фокус с прохождением через стену и вошло в открытую дверь. Железяка повернулся к малышке, но косичек нигде не было. Вместо них было кое-что другое. На крыше трансформаторной будки сидел черный кот. Намывал хамскую морду лапой и одним полуприкрытым глазом следил за Железякой. И глаз этот был лиловым.
Железяка сделал вид, что ничего не заметил.
Денек был определенно не из веселых. Вампирский какой-то был денек — тянул жилы и впрыскивал яд отчуждения.
В том безусловно приятном, комфортном, теплом местечке, которое было прогрессивным миром и в котором жил до этого дня Железяка, по улицам не шныряла «шваль с того света» и не мерещились на крышах черные прохвосты с лиловыми глазами. Детишки, мечтающие о перепрограммировании своих родителей, — легкая щекотка в сравнении с этим гнусным непотребством. Здесь все просто, ясно и давно никого не удивляет — поколение кибернетических вундеркиндов, они рождаются уже с чипом в голове. Но остальное — колоссальная нелепость, дурной розыгрыш. Тут Железяке пришла в голову чудовищная мысль. А что если это… Железяка убил мысль. Как невежественную и дискредитирующую современный миропорядок.
Автобус со стоном изрыгнул пассажиропоток возле семиэтажной стеклянной коробки, беспорядочно утыканной кондиционерами. Внутри этой коробки Железяка зарабатывал на жизнь. Занимал банальную должность менеджера в фирме, гордым профилем которой были поставки рыбы и морепродуктов. Железяка попал сюда случайно, по стандартному, ничего не говорящему объявлению в газете, абсолютно несведущим в торговле профаном. Но быстро прижился и наловчился, как горохом, сыпать унылыми словесами: погруз-разгруз, накладные, опт, мелкий опт, дилерская сеть, проплаты и предоплата, мерчендайзинг, контроль поставок, ревизия остатков. Конечно, внятно объяснить, чем он занимается на работе, Железяка вряд ли бы сумел. Но зато он знал и все это знали, в том числе начальство, а это главное, что он ценный работник и все у него идет отлично. Даже если не умеет опознать рыбку, которая в собственном холодильнике полеживает. Специфика работы, знаете ли. Лично обнюхивать товар не приходится.
Лифт вознесся на шестой этаж. Железяка нацепил бэдж и подошел к столу охраны — отметиться в кондуите. Охранник, молодой, с залысинами, обычно индифферентный ко всему без исключения, проявил слабый интерес.
— Так это… есть уже.
Железяка не понял:
— Что есть?
— Отмечен приход. Ваш.
— Почему? — Железяка нашел свою фамилию в списке. В клеточке напротив в самом деле стоял знакомый росчерк. Число в углу листа — сегодняшнее. Но не мог же он прийти раньше самого себя, расписаться, а потом прийти во второй раз.
Ручка вывалилась из пальцев Железяки.
— Не знаю почему, а только вы уже пришли и давно работаете.
Железяка мужественно хмыкнул и огляделся. Нет, все на месте, ничего не изменилось со вчерашнего, никаких следов посторонних разлагающих влияний. Он бодро зашагал по коридору к рабочему месту. Но уже на полпути почуял неладное. Все, кто попадался навстречу, здоровались с ним тоном, полным разнообразных скрытых смыслов и, напротив, явного восхищения. Железяка почувствовал себя заблудившимся Ален Делоном, который, напившись одеколону, забрел в прогрессом забытую дыру — но не настолько забытую, чтобы там не было телевидения. И перестал чувствовать себя Делоном, когда увидел, кто сидит за его, Железяки, столом и сосредоточенно щелкает мышкой компьютера. Там расположился он сам. Собственной персоной.
Возле двери толклись сотрудники, тянули шеи, заглядывая внутрь, и говорили шепотом. В комнате никого, кроме «дубля», не было. Железяка опустился на стул у стены, внезапно ослабев на ноги. Зазвонил телефон, и «дубль» взял трубку. Долго слушал, потом начал отвечать. Железяка, несмотря на легкое недопонимание происходящего, убедился, что в рабочей ситуации «дубль» разбирается превосходно. Пожалуй, даже лучше самого Железяки. Дела, однако, это не облегчало, а напротив, усугубляло.
Вглядевшись, Железяка приметил еще одну, не менее странную вещь. Тело «дубля» состояло из отдельных точек, как картинка на экране, только это была объемная, трехмерная картинка и взаимодействовала она с реальными, материальными предметами. Железяка впал в тупую прострацию. Не то чтобы он был настолько самонадеян и считал себя незаменимым, совсем нет. Он всего лишь полагал, что каждый человек в наше просвещенное время обладает правом на неприкосновенную индивидуальность. Индивидуальность — это святое, и нельзя вот так просто взять и безнаказанно раздвоить человека, украв у него не только внешность, но и голос, интонации, жесты, манеры. Да еще и нагло оттереть с законного рабочего места.
Железяка снова с горечью почувствовал, как вокруг выжигается полоса отчуждения, отторгая все привычное и знакомое и зажимая его в клещи какой-то гадкой, противоестественной, бесчеловечной природы вещей Он встал со стула («дубль» не реагировал ни на что, кроме информации на экране и телефона), захлопнул дверь снаружи, лишив мнущихся у порога сотрудников пикантного зрелища, и пошел искать убежища в туалете.
— Железо! Ух! Здор о во!
В туалете на подоконнике курил Сева Маркин, человек-шкаф, за глаза прозванный «У. Ё. безнала».
— Салют, — заморожено отозвался Железяка и попросил сигарету.
У Севы жадно блестели глаза.
— Отмочил ты финт, Железо! Я тебя зауважал. Раньше ты мне хиляком казался, неподходящим для своей фамилии.
Железяка резко, глубоко затянулся, и дым с кашлем выстрелил в лицо Севе.
— Э, так ты ж не куришь. Железо!
— Какой финт? Что ты имеешь в виду?
— Что имею, то и в виду, — заржал Сева. — А то ты не знаешь что. Бота твоего я имею в виду. Всех ты здесь сразил наповал, Железо. У народа уши торчком от зависти встали. Это еще странно, что за тобой толпой не ходят, чтоб ноу-хау списать. А ты еще скромнягой прикидываешься. — Сева хлопнул Железяку по спине, и тот выдал следующую порцию дыма с кашлем пополам.
— Кто бы самому ноу-хау объяснил, — морщась процедил Железяка. — Ни сном, ни духом…
Сева снова гоготнул.
— Не сомневайся, Железо, это ноу-хау тебе колом встанет, если начнешь копать.
— То есть? — Железяка с подозрением посмотрел на Севу, словно надеясь увидеть в нем и наконец разоблачить организатора глупого затянувшегося розыгрыша.
— То и есть. Ты у кого-нибудь здесь когда-нибудь видел бота? — Голос у Севы стал жестче, и ежик на голове встопорщился еще сильнее.
— Нет, — серьезно ответил Железяка.
— Вот то-то. Даже у гендира, возлюбленного брейнфакера нашего Егор Аркадьича нет бота. И ты думаешь, что тебе он за так дался?
Железяка вздрогнул.
— А как? И вообще, объясни толком, что за бот, ничего не понимаю!
Сева снисходительно покрутил головой, точным движением послав окурок в сливное отверстие рукомойника.
— Хоть ты и Железный, но дремучий. Ты что, о цифровых клонах никогда не слышал? Нет, старичок, — Сева положил руку Железяке на плечо, — рано ты в моих глазах поднялся. Крепчать тебе еще надо. Не заслужил ты, я гляжу, своего бота. Или… — Сева оценивающе сощурился. — Или ты такой потрясающий лох, что сам не знаешь свою цену.
Железяка униженно молчал. Он был лохом, он был дремучим пнем — разъяснения Севы не только ничего не дали, но даже и отняли — надежду выкарабкаться из этой свалки нелепиц и небылиц.
— Уж и не знаю, Железо, — продолжал задумчиво Сева. — По тебе не скажешь, что цена твоя тянет на персонального бота… Это же такая штука, бот, с которой ты как сыр в малине, очень приятная в хозяйстве вещь. Пашет за тебя в три горла и жрать не просит. Ты теперь, Железо, вольный орел, лечу куда хочу, никакого дерьма, только пряники.
И Сева вздохнул мечтательно.
— Ладно, пойду, что ли, вкалывать. А тебе, Железо, стало быть, теперь без надобности здесь торчать. Бот на твой счет мани сбрасывать будет. Так что ты уж чего там, не поминай задаром.
Сева Маркин, человек-шкаф, протиснулся в дверь туалета и навсегда ушел из Железякиной жизни. Железяка смял остаток сигареты в кулаке, обжегся, сунул в помутнении ума окурок под струю воды, потом выбросил в окошко. И только сейчас заметил, что в уборную явился с кейсом, намертво вцепившись в него, как в щит. Тем лучше, не придется возвращаться.
Апатичный охранник с залысинами проводил его долгим, вдумчивым взглядом протухшей рыбины.
Впереди стояло привидение. Одето оно было по современной моде, покачивалось, как деревце на ветру, злобно шевелило руками и смотрело потусторонним взглядом. Сквозь него просвечивали зеленые кусты и слово из трех букв на кирпичной стене трансформаторной будки. Железяка никогда раньше привидений не видел и вообще не знал, что они бывают. Тем не менее узнал сразу. Собственно, ничем иным это чучело, похожее на цветистый, чистый, как слеза, студень, и быть не могло. Но Железяке оно очень не понравилось. И то, что сказала женщина, тоже.
Она на удивление быстро оправилась от испуга и брезгливо отстранилась от Железяки. Он нагнулся, подобрал сумочку.
— Безобразие. Совсем проходу не стало. — Женщина раздраженно выдернула сумочку из протянутой руки Железяки, обогнула привидение, всем видом своим выразив брезгливость к пугалу, и зашагала дальше, возмущенно качая бедрами. Железяка услышал еще что-то насчет морального ущерба и расплодившейся швали с того света.
Привидение шатнулось сильнее, повернулось с отрешенным видом боксера, отправленного в нокаут, и исчезло в стене трансформаторной будки.
У Железяки в голове образовался сквозняк. По виску сползла крупная неприятная капля. Он вытер ее рукавом и вдруг увидел рядом с собой кнопку в просторных брючках и с тугими короткими косицами, торчащими в стороны. Как и он, малышка выжидательно глазела на будку.
— А мой папа сказал маме, что мультики про охотников за привидениями запретили. Потому что они не палиткаретные и сенофопные.
— Неполиткорректные и ксенофобские, — машинально поправил Железяка, после чего медленно вникнул в смысл сих простых слов. — А? Почему?
Девочка пожала плечами.
— Папа говорит, что убивать привидения — это же дикость и предрассудник.
— Предрассудок.
— Ну да, — кивнула девочка. — Расовый… этот… в котором закостевают.
— Закосневают. А что еще говорит твой папа?
— Что они питаются электричеством… Но они же его крадут! — разоблачительно воскликнула малышка и сжала кулачки. — Когда я вырасту, я все равно буду охотником.
— За привидениями?
— Нет. Лучше за теми, кто их разрешил. За палиткаретными. Они дураки. Я буду охотиться на дураков.
— А твой папа?
Девочка насупленно шмыгнула носом и отвернулась.
— Мой папа — андроид. Я ему поменяю программу. — И снова повернулась к нему: — А ты кто?
— Я? Э… надеюсь, что не андроид.
Девочка собрала губки бантиком и нахмурила редкие брови.
— А ты не можешь это знать. Мой папа не знает. Ты…
Она не успела договорить. В пяти шагах из кирпичной стены вылез призрак. На этот раз он не был похож на студень. Он прошел в полуметре от Железяки, и несло от него вовсе не могильным холодом, а африканским суховеем. Железяка поклясться мог: мимо прошло не бесплотное видение, а нечто, имеющее материальную структуру, преодолевающее сопротивление воздуха. «Они питаются электричеством», — подумал Железяка. Выглядело это до дрожи в коленках правдоподобно и рождало отвратительное чувство беспомощности. Кнопка пискнула и спряталась за его спину.
Привидение пересекло узкую пустую улицу и скрылось в подъезде дома. Только теперь оно не стало показывать фокус с прохождением через стену и вошло в открытую дверь. Железяка повернулся к малышке, но косичек нигде не было. Вместо них было кое-что другое. На крыше трансформаторной будки сидел черный кот. Намывал хамскую морду лапой и одним полуприкрытым глазом следил за Железякой. И глаз этот был лиловым.
Железяка сделал вид, что ничего не заметил.
Денек был определенно не из веселых. Вампирский какой-то был денек — тянул жилы и впрыскивал яд отчуждения.
В том безусловно приятном, комфортном, теплом местечке, которое было прогрессивным миром и в котором жил до этого дня Железяка, по улицам не шныряла «шваль с того света» и не мерещились на крышах черные прохвосты с лиловыми глазами. Детишки, мечтающие о перепрограммировании своих родителей, — легкая щекотка в сравнении с этим гнусным непотребством. Здесь все просто, ясно и давно никого не удивляет — поколение кибернетических вундеркиндов, они рождаются уже с чипом в голове. Но остальное — колоссальная нелепость, дурной розыгрыш. Тут Железяке пришла в голову чудовищная мысль. А что если это… Железяка убил мысль. Как невежественную и дискредитирующую современный миропорядок.
Автобус со стоном изрыгнул пассажиропоток возле семиэтажной стеклянной коробки, беспорядочно утыканной кондиционерами. Внутри этой коробки Железяка зарабатывал на жизнь. Занимал банальную должность менеджера в фирме, гордым профилем которой были поставки рыбы и морепродуктов. Железяка попал сюда случайно, по стандартному, ничего не говорящему объявлению в газете, абсолютно несведущим в торговле профаном. Но быстро прижился и наловчился, как горохом, сыпать унылыми словесами: погруз-разгруз, накладные, опт, мелкий опт, дилерская сеть, проплаты и предоплата, мерчендайзинг, контроль поставок, ревизия остатков. Конечно, внятно объяснить, чем он занимается на работе, Железяка вряд ли бы сумел. Но зато он знал и все это знали, в том числе начальство, а это главное, что он ценный работник и все у него идет отлично. Даже если не умеет опознать рыбку, которая в собственном холодильнике полеживает. Специфика работы, знаете ли. Лично обнюхивать товар не приходится.
Лифт вознесся на шестой этаж. Железяка нацепил бэдж и подошел к столу охраны — отметиться в кондуите. Охранник, молодой, с залысинами, обычно индифферентный ко всему без исключения, проявил слабый интерес.
— Так это… есть уже.
Железяка не понял:
— Что есть?
— Отмечен приход. Ваш.
— Почему? — Железяка нашел свою фамилию в списке. В клеточке напротив в самом деле стоял знакомый росчерк. Число в углу листа — сегодняшнее. Но не мог же он прийти раньше самого себя, расписаться, а потом прийти во второй раз.
Ручка вывалилась из пальцев Железяки.
— Не знаю почему, а только вы уже пришли и давно работаете.
Железяка мужественно хмыкнул и огляделся. Нет, все на месте, ничего не изменилось со вчерашнего, никаких следов посторонних разлагающих влияний. Он бодро зашагал по коридору к рабочему месту. Но уже на полпути почуял неладное. Все, кто попадался навстречу, здоровались с ним тоном, полным разнообразных скрытых смыслов и, напротив, явного восхищения. Железяка почувствовал себя заблудившимся Ален Делоном, который, напившись одеколону, забрел в прогрессом забытую дыру — но не настолько забытую, чтобы там не было телевидения. И перестал чувствовать себя Делоном, когда увидел, кто сидит за его, Железяки, столом и сосредоточенно щелкает мышкой компьютера. Там расположился он сам. Собственной персоной.
Возле двери толклись сотрудники, тянули шеи, заглядывая внутрь, и говорили шепотом. В комнате никого, кроме «дубля», не было. Железяка опустился на стул у стены, внезапно ослабев на ноги. Зазвонил телефон, и «дубль» взял трубку. Долго слушал, потом начал отвечать. Железяка, несмотря на легкое недопонимание происходящего, убедился, что в рабочей ситуации «дубль» разбирается превосходно. Пожалуй, даже лучше самого Железяки. Дела, однако, это не облегчало, а напротив, усугубляло.
Вглядевшись, Железяка приметил еще одну, не менее странную вещь. Тело «дубля» состояло из отдельных точек, как картинка на экране, только это была объемная, трехмерная картинка и взаимодействовала она с реальными, материальными предметами. Железяка впал в тупую прострацию. Не то чтобы он был настолько самонадеян и считал себя незаменимым, совсем нет. Он всего лишь полагал, что каждый человек в наше просвещенное время обладает правом на неприкосновенную индивидуальность. Индивидуальность — это святое, и нельзя вот так просто взять и безнаказанно раздвоить человека, украв у него не только внешность, но и голос, интонации, жесты, манеры. Да еще и нагло оттереть с законного рабочего места.
Железяка снова с горечью почувствовал, как вокруг выжигается полоса отчуждения, отторгая все привычное и знакомое и зажимая его в клещи какой-то гадкой, противоестественной, бесчеловечной природы вещей Он встал со стула («дубль» не реагировал ни на что, кроме информации на экране и телефона), захлопнул дверь снаружи, лишив мнущихся у порога сотрудников пикантного зрелища, и пошел искать убежища в туалете.
— Железо! Ух! Здор о во!
В туалете на подоконнике курил Сева Маркин, человек-шкаф, за глаза прозванный «У. Ё. безнала».
— Салют, — заморожено отозвался Железяка и попросил сигарету.
У Севы жадно блестели глаза.
— Отмочил ты финт, Железо! Я тебя зауважал. Раньше ты мне хиляком казался, неподходящим для своей фамилии.
Железяка резко, глубоко затянулся, и дым с кашлем выстрелил в лицо Севе.
— Э, так ты ж не куришь. Железо!
— Какой финт? Что ты имеешь в виду?
— Что имею, то и в виду, — заржал Сева. — А то ты не знаешь что. Бота твоего я имею в виду. Всех ты здесь сразил наповал, Железо. У народа уши торчком от зависти встали. Это еще странно, что за тобой толпой не ходят, чтоб ноу-хау списать. А ты еще скромнягой прикидываешься. — Сева хлопнул Железяку по спине, и тот выдал следующую порцию дыма с кашлем пополам.
— Кто бы самому ноу-хау объяснил, — морщась процедил Железяка. — Ни сном, ни духом…
Сева снова гоготнул.
— Не сомневайся, Железо, это ноу-хау тебе колом встанет, если начнешь копать.
— То есть? — Железяка с подозрением посмотрел на Севу, словно надеясь увидеть в нем и наконец разоблачить организатора глупого затянувшегося розыгрыша.
— То и есть. Ты у кого-нибудь здесь когда-нибудь видел бота? — Голос у Севы стал жестче, и ежик на голове встопорщился еще сильнее.
— Нет, — серьезно ответил Железяка.
— Вот то-то. Даже у гендира, возлюбленного брейнфакера нашего Егор Аркадьича нет бота. И ты думаешь, что тебе он за так дался?
Железяка вздрогнул.
— А как? И вообще, объясни толком, что за бот, ничего не понимаю!
Сева снисходительно покрутил головой, точным движением послав окурок в сливное отверстие рукомойника.
— Хоть ты и Железный, но дремучий. Ты что, о цифровых клонах никогда не слышал? Нет, старичок, — Сева положил руку Железяке на плечо, — рано ты в моих глазах поднялся. Крепчать тебе еще надо. Не заслужил ты, я гляжу, своего бота. Или… — Сева оценивающе сощурился. — Или ты такой потрясающий лох, что сам не знаешь свою цену.
Железяка униженно молчал. Он был лохом, он был дремучим пнем — разъяснения Севы не только ничего не дали, но даже и отняли — надежду выкарабкаться из этой свалки нелепиц и небылиц.
— Уж и не знаю, Железо, — продолжал задумчиво Сева. — По тебе не скажешь, что цена твоя тянет на персонального бота… Это же такая штука, бот, с которой ты как сыр в малине, очень приятная в хозяйстве вещь. Пашет за тебя в три горла и жрать не просит. Ты теперь, Железо, вольный орел, лечу куда хочу, никакого дерьма, только пряники.
И Сева вздохнул мечтательно.
— Ладно, пойду, что ли, вкалывать. А тебе, Железо, стало быть, теперь без надобности здесь торчать. Бот на твой счет мани сбрасывать будет. Так что ты уж чего там, не поминай задаром.
Сева Маркин, человек-шкаф, протиснулся в дверь туалета и навсегда ушел из Железякиной жизни. Железяка смял остаток сигареты в кулаке, обжегся, сунул в помутнении ума окурок под струю воды, потом выбросил в окошко. И только сейчас заметил, что в уборную явился с кейсом, намертво вцепившись в него, как в щит. Тем лучше, не придется возвращаться.
Апатичный охранник с залысинами проводил его долгим, вдумчивым взглядом протухшей рыбины.
Only reality
…Я вот думаю: почему вы, люди, когда я к вам прихожу, все время пытаетесь найти мне какие-то «рациональные» причины? Это что-нибудь изменит, полагаете? Могу уверить, легче вам от этого не станет. А кроме того, нет у меня рациональных причин. В смысле таких, которые корнями уходили бы в ваш мир. Я ведь говорил уже: меня просто вынесли за скобки человеческой реальности. Я всего лишь пятно тени на празднике вашей жизни. Если только она у вас праздник. Ну давайте, подскажите, какие ощущения я у вас вызываю?… Раздражение? Унылую скуку? Гнетущий страх? Мне кажется, скорее всего, я навожу на вас тоску. И за это вы меня ненавидите. Я делаю все, чтобы вам стало как можно хуже и гаже на вашем празднике. А вы зачем-то ищите причины. Кто же вам вбил в голову, что все на свете логично и рационально? Вы многого не знаете. И еще большего вы не видите. А я показываю вам то, чего вы не видите, — совсем мало, чуть-чуть. Открываю краешек завесы. Да и это еще не все. Я же говорю: мозг у людей непонятно устроен. Не видит того, чего не хочет видеть. Но
пятно тениумеет заставить его смотреть…
Turboreal
За два дня Железяка отощал на несколько килограмм, оброс щетиной и глядел на все волком. На работе больше не появлялся — нервировала сама мысль о новой встрече с ботом, чтоб его вирусы загрызли. На улице стал стороной обходить людей — в каждом подозревал цифрового клона, хоть и знал, что дурость это. Харчевался теперь только дома. Из квартиры без большой надобности не вылезал, опух от телевизора — нарочно смотрел все подряд, особенно рекламу, особенно тупую и еще тупее. Последняя по бронебойности не уступала среднекалиберной артиллерийской установке и на время в крепостной стене отчуждения, выросшей вокруг Железяки, образовывались пробоины. От этого немного легчало на душе, и мир снова становился добрым, богатым, слегка полоумным дядюшкой. Но это быстро проходило, добрый дядюшка снова отдавал концы и пробоины зарастали кирпичом.
Железяка ощущал себя подопытной крыской. Садист-вивисектор создал крыске условия, загнавшие ее в угол и заставившие крыситься на весь мир.
Окрысившаяся крыска. Страшнее зверя в мире нет.
Но Железяка, как и полагается крыске, с опаской посматривал на кота. Тот уже сделал трехкомнатную квартиру своей охотничьей территорией и жизнерадостно гонялся за мухами — выдавал акробатические номера с прыжками, кульбитами, бегом по стене. После мушиной закуси разражался громким мявом, переходящим в утробные подвывания, и терся мордой о Железякины ноги — требовал полноценной сбалансированной еды по имени Вискас. Потом заваливался спатиньки и во сне дергал усами и лапами, вздыхал, сворачивался в клубок.
Покупая в зоолавке кошачий туалет, Железяка сильно сомневался в том, что кот проявит лояльность к этой гремучей, воняющей пластмассой штуковине с белым горохом наполнителя. Скорее вытряхнет наполнитель и разгонит его по квартире. Однако кот продемонстрировал не только удивительную для своего рода-племени лояльность, но и горячее желание нравиться кормильцу-поильцу. С разбегу нырнул в лоток, задрал хвост мачтой и надул столько, что сразу пришлось менять весь наполнитель. После чего начались жесткие гонки по квартире с преодолением препятствий, заносами на виражах и торможением ушастой головой об углы и ножки мебели. Железяка взирал на этот бордеркросс со смешанным чувством оторопи, скупого мужского умиления и тревожного недоверия.
Звал он его просто Котом — никак не решался дать другое имя. Была какая-то внутренняя уверенность, что кот этот не просто кот, а зверюга себе на уме и любое домашнее имя к нему не пристанет.
Но если оставить эту необъяснимую уверенность за бортом, а также все сопутствующие ей обстоятельства, то никакого другого криминала за Котом не водилось — игрив, пушист, трогателен и занят всем тем, чем обычно бывают заняты коты.
Криминал появился немного погодя.
На третий день Железяка взбеленился от безделья и двинул в город на разведку. Плоды разведка принесла более чем удручающие. Началось с того, что город вымер. Железяка прошел два квартала, прежде чем окончательно осознал это. Улицы были девственно чисты и пусты. Двери магазинов глухо заперты. Людей и транспорт корова будто языком слизнула — доисторическая корова, на рогах которой держался мир до того, как ее сменили слоны.
Железяка ощущал себя подопытной крыской. Садист-вивисектор создал крыске условия, загнавшие ее в угол и заставившие крыситься на весь мир.
Окрысившаяся крыска. Страшнее зверя в мире нет.
Но Железяка, как и полагается крыске, с опаской посматривал на кота. Тот уже сделал трехкомнатную квартиру своей охотничьей территорией и жизнерадостно гонялся за мухами — выдавал акробатические номера с прыжками, кульбитами, бегом по стене. После мушиной закуси разражался громким мявом, переходящим в утробные подвывания, и терся мордой о Железякины ноги — требовал полноценной сбалансированной еды по имени Вискас. Потом заваливался спатиньки и во сне дергал усами и лапами, вздыхал, сворачивался в клубок.
Покупая в зоолавке кошачий туалет, Железяка сильно сомневался в том, что кот проявит лояльность к этой гремучей, воняющей пластмассой штуковине с белым горохом наполнителя. Скорее вытряхнет наполнитель и разгонит его по квартире. Однако кот продемонстрировал не только удивительную для своего рода-племени лояльность, но и горячее желание нравиться кормильцу-поильцу. С разбегу нырнул в лоток, задрал хвост мачтой и надул столько, что сразу пришлось менять весь наполнитель. После чего начались жесткие гонки по квартире с преодолением препятствий, заносами на виражах и торможением ушастой головой об углы и ножки мебели. Железяка взирал на этот бордеркросс со смешанным чувством оторопи, скупого мужского умиления и тревожного недоверия.
Звал он его просто Котом — никак не решался дать другое имя. Была какая-то внутренняя уверенность, что кот этот не просто кот, а зверюга себе на уме и любое домашнее имя к нему не пристанет.
Но если оставить эту необъяснимую уверенность за бортом, а также все сопутствующие ей обстоятельства, то никакого другого криминала за Котом не водилось — игрив, пушист, трогателен и занят всем тем, чем обычно бывают заняты коты.
Криминал появился немного погодя.
На третий день Железяка взбеленился от безделья и двинул в город на разведку. Плоды разведка принесла более чем удручающие. Началось с того, что город вымер. Железяка прошел два квартала, прежде чем окончательно осознал это. Улицы были девственно чисты и пусты. Двери магазинов глухо заперты. Людей и транспорт корова будто языком слизнула — доисторическая корова, на рогах которой держался мир до того, как ее сменили слоны.