Страница:
Бог, приняв на небо душу князя, так прогневался на землю Русскую за это злодеяние, что казалось, совсем оставил ее. Это говорили все добрые люди того времени. Они видели гнев Божий в тех ужасах, какие происходили после кончины государя. Убийцы его разграбили погреба и казну княжескую, разбежались по городку Боголюбову, сзывали к себе всех жителей, чтобы вместе идти грабить дворец и дома боярские. Не нужно сказывать вам, что все дурные люди тотчас послушались их. Ворвавшись во дворец, они вытащили тело князя и бросили его в огороде безо всякой одежды. Верный слуга его Козьма Киевлянин едва мог выпросить у злого Анбала ковер, чтобы покрыть его и отнести в церковь. И туда даже безумный народ не пустил своего князя. Все причетники были пьяны, и сторож велел положить тело на паперть. Жалко было смотреть и слушать, как добрый Козьма, горько рыдая над телом и целуя покрытые кровью руки государя, говорил: «О добрый князь мой! Никто из слуг твоих не узнает тебя, который так ласково принимал и угощал во дворце своем всякого – и грека, и латина, и болгара, и еврея! А тебя и в храм Божий не пускают!» Никто не пришел утешать его, он плакал один. Да и некому было разделять его горесть: весь народ был в ужасе и смятении. Одни убивали и грабили, другие прятались от убийц и грабителей, третьи плакали об убитых. Одним словом, нельзя пересказать вам всего, что происходило в это время в Великом княжестве Владимирском и особенно в Боголюбове! Наконец священники решили молить Бога о прощении великого злодеяния, сделанного в земле Русской. Помолясь усердно в церквах, они пошли в ризах, с образами, молитвами и пением по улицам. Бунтовщики испугались, вспомнили о Боге, которого они так прогневали, и усмирились. Тогда граждане и священники владимирские пришли за телом несчастного государя и повезли его во Владимир. Толпы владимирцев вышли из города, и, как только увидели вдали княжеские знамена и услышали печальное пение, все заплакали и упали на колени. Грустно было им видеть во гробе того, кого они встречали прежде с радостью в Золотых воротах своих: Андрей Георгиевич почти всегда возвращался из походов с победою. Он построил у въезда такие же Золотые ворота, какие были в Киеве. Сюда въезжал он живой с весельем и славою, – сюда ввезли его и мертвого и похоронили в прекрасной Златоверхой церкви Святой Богоматери, им же построенной.
Таблица XVIII
Семейство великого князя Андрея I Георгиевича Боголюбского
Супруга:
Улита, дочь боярина Кучки
Сыновья:
1. Юрий
2. Изяслав
3. Владимир
4. Мстислав
Великий князь Михаил Георгиевич
Вступление на престол великого князя Всеволода III
Первое стихотворение русское
Литовцы и рыцари немецкие
Роман Волынский и княжество Галицкое
Таблица XVIII
Семейство великого князя Андрея I Георгиевича Боголюбского
Супруга:
Улита, дочь боярина Кучки
Сыновья:
1. Юрий
2. Изяслав
3. Владимир
4. Мстислав
Великий князь Михаил Георгиевич
1174—1176 годы
После смерти Андрея Георгиевича все подданные его – ростовцы, суздальцы и переяславцы – съехались в город Владимир на вече, т. е. на совет, кого выбрать государем. Четыре князя имели право быть наследниками Андрея: два брата его – Михаил и Всеволод[16] Георгиевичи и два сына старшего брата – Ярополк и Мстислав Ростиславичи.
Вече было шумное, съехавшиеся бояре и военные люди много спорили: одни хотели иметь государями Михаила и Всеволода, другие – Ярополка и Мстислава. Глеб Святославич, князь рязанский, один из Олеговичей, женатый на сестре Ярополка и Мстислава, старался всеми силами, чтобы выбраны были молодые князья, братья жены его: они всегда жили в его доме, и потому он надеялся, что по молодости их будет иметь много власти в Великом княжестве.
Старания его, хотя и ненадолго, имели успех: Ярополк и Мстислав были выбраны, но съехавшиеся на вече из разных городов бояре-избиратели перессорились и Великое княжество разделилось на два – Владимирское и Ростовское. В первом стал государем Ярополк, во втором – Мстислав.
Княжение их было непродолжительно. Владимирцы скоро увидели, что не новый государь, а Глеб Рязанский управляет ими, что не природные бояре их, а только приезжие из Рязани и Киева живут счастливо и весело при дворе княжеском, что великий князь позволяет богатым обижать бедных, брать деньги не только из казны государственной, но даже из церковной; наконец, что он отдал Глебу Святославичу Рязанскому даже драгоценный образ Богоматери Пирогощей. Все это, и особенно последнее, вывело из терпения владимирцев: они увидели, что нечего ожидать им от государя, так мало любившего народ свой, и по согласию с ростовцами отправили послов к Михаилу Георгиевичу, жившему тогда в Чернигове, и велели послам сказать ему так: «Ты внук Мономаха и старший из князей его рода. Иди на престол Боголюбского».
Михаил был в это время болен, однако согласился на просьбы бояр владимирских и велел нести себя на носилках во Владимир. Вместе с ним был и меньшой брат его Всеволод Георгиевич.
Ярополк, услышав о такой неожиданной новости, пошел навстречу врагам своим, но ни он, ни пришедший на помощь ему брат его Мстислав Суздальский не могли остановить Михаила. Хотя он и был болен, но зато брат его Всеволод Георгиевич храбро сражался и прогнал обоих племянников.
Михаила внесли в город как победителя, народ встретил его с радостью и веселился несколько дней с новым великим князем, который старался исправить все ошибки Ярополка: отдал назад все деньги, взятые из церквей, и выгнал из Владимира чужих бояр, обижавших бедных жителей.
Ростовцы и суздальцы просили его также быть и их государем. Михаил ездил к ним, принял присягу и приказал войску приготовиться к войне, чтобы наказать Глеба Рязанского. Но Глеб прислал просить у него прощения и отдал назад все, что вывез из Владимира. В числе прочих вещей был и образ Богоматери.
Михаил, видя радость, с какой народ встречал Святую заступницу свою, согласился простить рязанского князя.
Кончив дело с этим хитрым врагом, Михаил посчитал первым долгом своим наказать убийц брата, Андрея Георгиевича: он приказал всех их утопить в озере, которое с тех пор называлось Поганым.
Великий князь Михаил, верно, отличил бы себя многими славными делами, но, к несчастью, болезнь его продолжалась, и через год народ русский лишился доброго государя.
Таблица XIX
Семейство великого князя Михаила I Георгиевича
Супруга:
неизвестна
Сын:
Глеб
Вече было шумное, съехавшиеся бояре и военные люди много спорили: одни хотели иметь государями Михаила и Всеволода, другие – Ярополка и Мстислава. Глеб Святославич, князь рязанский, один из Олеговичей, женатый на сестре Ярополка и Мстислава, старался всеми силами, чтобы выбраны были молодые князья, братья жены его: они всегда жили в его доме, и потому он надеялся, что по молодости их будет иметь много власти в Великом княжестве.
Старания его, хотя и ненадолго, имели успех: Ярополк и Мстислав были выбраны, но съехавшиеся на вече из разных городов бояре-избиратели перессорились и Великое княжество разделилось на два – Владимирское и Ростовское. В первом стал государем Ярополк, во втором – Мстислав.
Княжение их было непродолжительно. Владимирцы скоро увидели, что не новый государь, а Глеб Рязанский управляет ими, что не природные бояре их, а только приезжие из Рязани и Киева живут счастливо и весело при дворе княжеском, что великий князь позволяет богатым обижать бедных, брать деньги не только из казны государственной, но даже из церковной; наконец, что он отдал Глебу Святославичу Рязанскому даже драгоценный образ Богоматери Пирогощей. Все это, и особенно последнее, вывело из терпения владимирцев: они увидели, что нечего ожидать им от государя, так мало любившего народ свой, и по согласию с ростовцами отправили послов к Михаилу Георгиевичу, жившему тогда в Чернигове, и велели послам сказать ему так: «Ты внук Мономаха и старший из князей его рода. Иди на престол Боголюбского».
Михаил был в это время болен, однако согласился на просьбы бояр владимирских и велел нести себя на носилках во Владимир. Вместе с ним был и меньшой брат его Всеволод Георгиевич.
Ярополк, услышав о такой неожиданной новости, пошел навстречу врагам своим, но ни он, ни пришедший на помощь ему брат его Мстислав Суздальский не могли остановить Михаила. Хотя он и был болен, но зато брат его Всеволод Георгиевич храбро сражался и прогнал обоих племянников.
Михаила внесли в город как победителя, народ встретил его с радостью и веселился несколько дней с новым великим князем, который старался исправить все ошибки Ярополка: отдал назад все деньги, взятые из церквей, и выгнал из Владимира чужих бояр, обижавших бедных жителей.
Ростовцы и суздальцы просили его также быть и их государем. Михаил ездил к ним, принял присягу и приказал войску приготовиться к войне, чтобы наказать Глеба Рязанского. Но Глеб прислал просить у него прощения и отдал назад все, что вывез из Владимира. В числе прочих вещей был и образ Богоматери.
Михаил, видя радость, с какой народ встречал Святую заступницу свою, согласился простить рязанского князя.
Кончив дело с этим хитрым врагом, Михаил посчитал первым долгом своим наказать убийц брата, Андрея Георгиевича: он приказал всех их утопить в озере, которое с тех пор называлось Поганым.
Великий князь Михаил, верно, отличил бы себя многими славными делами, но, к несчастью, болезнь его продолжалась, и через год народ русский лишился доброго государя.
Таблица XIX
Семейство великого князя Михаила I Георгиевича
Супруга:
неизвестна
Сын:
Глеб
Вступление на престол великого князя Всеволода III
1176—1178 годы
Владимирцы тотчас после смерти Михаила Георгиевича собрались перед Золотыми воротами и выбрали князем брата Михаила – Всеволода III Георгиевича. Но не то было в Ростове. Хам рязанский князь Глеб Святославич принялся опять за прежнее любимое ремесло свое – ссорить князей и народ, чтобы пользоваться их ссорами; и ростовцы, по совету его, объявили, что желают иметь государем не Всеволода, а прежнего князя своего – Мстислава Ростиславича. Опять началась война, опять полилась кровь русских! Глеб, защитник Мстислава, доказал во время этой войны, что не имел никакой привязанности к отечеству, никакой жалости к народу: он нанял половцев и первый ввел их в северные области наши, где они до тех пор никогда не были. Под начальством этого жестокого князя они ворвались туда, как голодные волки в овчарню, взяли Боголюбов, грабили церкви, жгли деревни боярские, уводили жен и детей в плен. Но Бог наказал за это Глеба Святославича: он, сын его Роман и Мстислав Ростиславич были побеждены великим князем и посажены в темницу.
В этой темнице объявили беспокойному Глебу, что он будет освобожден только тогда, когда откажется навсегда от своего княжества и уедет жить в южную Россию. Он отвечал, что лучше умрет в неволе, нежели согласится на такое условие, и в самом деле вскоре скончался.
Рязанцы, услышав о несчастье своего князя, испугались сильного Всеволода и сами привезли к нему брата Мстислава – Ярополка Ростиславича. Народ владимирский, увидев опять этого князя, причинившего вместе с братом своим столько бед в Великом княжестве, пришел в ярость, ворвался в темницу и ослепил обоих братьев. Неизвестно, не хотел или не мог великий князь удержать дерзость народа, совершившего это преступление, мы знаем только то, что он не наказал злодеев, и оттого нельзя считать его совершенно невинным в этом деле.
Но Ярополк и Мстислав были всех менее виноваты в тех беспорядках, за которые думали наказывать их: они были молоды, никогда сами не начинали ссор, а только исполняли приказания Глеба, которого привыкли слушаться, потому что выросли в его доме. Богу угодно было доказать невинность их, и вы очень удивитесь, услышав, что случилось с ними.
Когда выпустили их – уже слепых – из темницы, они отправились в южную Россию и, проезжая мимо Смоленска, зашли помолиться в смядынскую церковь Святых Бориса и Глеба. Оба князя были всегда набожны, но в этот раз они с особенным усердием молились и, помня слова Иисуса Христа, не только не проклинали врагов своих, но даже простили их. Бог не оставляет никогда без награды такие добрые сердца, и вообразите же радость и счастье обоих князей, когда вдруг в то время, когда они оканчивали молитву свою, темнота, покрывавшая глаза их, начала исчезать и вместо нее показывалось что-то похожее на прежний прекрасный свет дня. Бедные князья думали сначала, что они видят это во сне! Но вот уже они различают образа, горящие перед ними свечи, видят всю церковь, наконец узнают друг друга! Со слезами восхищения и благодарности, громко прославляя имя Господа, они упали на колени и обещали всегда быть добрыми и не слушать советов злых людей.
Это чудо разнеслось по всей Руси: все полюбили князей, любимых Богом, и новгородцы призвали их быть государями в областях их. Мстислав начал княжить в самом Новгороде, Ярополк – в Торжке.
Таким образом, все успокоились, и Всеволод III Георгиевич уже безо всякого спора, как старший из Мономаховичей, сделался великим князем владимирским. Старший же из Олеговичей – Святослав Всеволодович, сын Всеволода II, был в это время князем черниговским и киевским.
В этой темнице объявили беспокойному Глебу, что он будет освобожден только тогда, когда откажется навсегда от своего княжества и уедет жить в южную Россию. Он отвечал, что лучше умрет в неволе, нежели согласится на такое условие, и в самом деле вскоре скончался.
Рязанцы, услышав о несчастье своего князя, испугались сильного Всеволода и сами привезли к нему брата Мстислава – Ярополка Ростиславича. Народ владимирский, увидев опять этого князя, причинившего вместе с братом своим столько бед в Великом княжестве, пришел в ярость, ворвался в темницу и ослепил обоих братьев. Неизвестно, не хотел или не мог великий князь удержать дерзость народа, совершившего это преступление, мы знаем только то, что он не наказал злодеев, и оттого нельзя считать его совершенно невинным в этом деле.
Но Ярополк и Мстислав были всех менее виноваты в тех беспорядках, за которые думали наказывать их: они были молоды, никогда сами не начинали ссор, а только исполняли приказания Глеба, которого привыкли слушаться, потому что выросли в его доме. Богу угодно было доказать невинность их, и вы очень удивитесь, услышав, что случилось с ними.
Когда выпустили их – уже слепых – из темницы, они отправились в южную Россию и, проезжая мимо Смоленска, зашли помолиться в смядынскую церковь Святых Бориса и Глеба. Оба князя были всегда набожны, но в этот раз они с особенным усердием молились и, помня слова Иисуса Христа, не только не проклинали врагов своих, но даже простили их. Бог не оставляет никогда без награды такие добрые сердца, и вообразите же радость и счастье обоих князей, когда вдруг в то время, когда они оканчивали молитву свою, темнота, покрывавшая глаза их, начала исчезать и вместо нее показывалось что-то похожее на прежний прекрасный свет дня. Бедные князья думали сначала, что они видят это во сне! Но вот уже они различают образа, горящие перед ними свечи, видят всю церковь, наконец узнают друг друга! Со слезами восхищения и благодарности, громко прославляя имя Господа, они упали на колени и обещали всегда быть добрыми и не слушать советов злых людей.
Это чудо разнеслось по всей Руси: все полюбили князей, любимых Богом, и новгородцы призвали их быть государями в областях их. Мстислав начал княжить в самом Новгороде, Ярополк – в Торжке.
Таким образом, все успокоились, и Всеволод III Георгиевич уже безо всякого спора, как старший из Мономаховичей, сделался великим князем владимирским. Старший же из Олеговичей – Святослав Всеволодович, сын Всеволода II, был в это время князем черниговским и киевским.
Первое стихотворение русское
1178—1185 годы
Верно, многие из вас с восхищением слушают, когда старшие братья или сестры читают прелестные сказки Жуковского и Пушкина? Может быть, вы даже знаете наизусть некоторые из них? Припомнив несколько приятных строчек, прочитайте потом следующие:
«Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи: "О ветре, ветриле! Чему, господине, насильно вееше? Чему мычеши хыновьскыя стрелкы на своею нетрудною крыльцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшеть горъ подъ облакы въяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?.. О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозе землю Половецкую. Ты лелеялъ еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова. Възлелей, господине, мою ладу къ мне, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано"».
Это также стихи, сочиненные при великом князе Всеволоде Георгиевиче, в XII веке. Они те самые, несколько строк из которых вы уже читали в стихах Жуковского о княжении Владимира I, или Святого; они взяты из первой русской поэмы, которая называется «Слово о полку Игореве». Мы называем ее первою, потому что она была первая, до нас дошедшая, но надобно думать, что и до того времени были поэты русские: сочинитель «Слова о полку Игореве» говорит о соловье старого времени – стихотворце Бояне, который сладко пел о славе князей наших. Сочинения их, вероятно, затерялись во время беспрестанных войн, пожаров и грабежей, разорявших в старину наше отечество.
«Слово о полку Игореве» – это повесть или рассказ о походе Игоря. Игорь был внуком знаменитого Олега Черниговского и князем Новгорода-Северского. Этот город находился на земле Северской, там, где теперь две губернии наши – Черниговская и Полтавская. Игорь с самых молодых лет был чрезвычайно храбр, любил войну и для славы готов был с радостью умереть.
В 1184 году князья южной России, из которых главным был Святослав Всеволодович Киевский, не сказав ни слова Игорю Северскому, пошли против злых врагов отечества – половцев и 30 июля одержали над ними славную победу, взяли в плен 7 тысяч человек, 417 князьков, в том числе знаменитого Кобяка, множество прекрасных лошадей азиатских и разного оружия. Даже самый храбрый из ханов их, Кончак, был разбит ими, несмотря на то что у него было огнестрельное оружие, которое предки наши называли живым огнем.
Слава о такой победе разнеслась по всей земле Русской. И большие и маленькие говорили о храбрых князьях, певцы пели о делах их в песнях, сказочники рассказывали в сказках. Многие завидовали такой славе, и всех более – князь Игорь Северский. Он совершенно потерял прежнее спокойствие и веселость свою, сердился на князей за то, что они не пригласили его идти вместе с ними; думал только о том, чтобы прославиться еще более их, и для того начал вместе с меньшим братом своим Всеволодом Курским тайно приготовляться к походу. Не прошло года, как уже оба князя со своими боярами, дружиною и нанятыми черными клобуками пошли к Дону. Около этой реки раскинуты были шатры половецкие. Кончак, недавно разбитый русскими, и пять других ханов удивились, увидев их опять перед собою. С ужасной злобой, с сильным желанием отомстить бросились они на них, однако храбрые князья победили и принудили половцев бежать и оставить им в добычу весь стан и даже семейства свои.
Весело пировали князья русские на завоеванной земле и в шатрах неприятельских, гордо говорили: «Что скажут теперь князья и братья наши? Они победили половцев у себя дома и не смели идти в их землю, а мы уже в ней, скоро будем и за Доном, где никогда не были отцы наши, истребим всех поганых[17] и достанем себе славу вечную!»
Такая гордость, такое ненасытное желание прославиться истреблением невинных людей никогда не остаются без наказания. Это случилось и с Игорем. Он хотел истребить всех половцев, а между тем они собрали силы свои и на берегах реки Каялы[18] истребили почти все войско русское. Некому было даже принести в отечество известие о несчастье их: все оставшиеся в живых были уведены в плен, в том числе князь Игорь и брат его Всеволод.
К счастью, случилось в это время проезжать по Каяле каким-то купцам, им поручили половцы сказать в Киеве, что теперь они могут обменяться со Святославом пленниками.
Получив это известие, все князья опечалились, Святослав Киевский даже плакал, но никто не пошел выручать князей из плена, боясь такой же участи. Однако Игорь вскоре возвратился сам. Один крещеный половчанин помог ему убежать от хана Кончака, который, несмотря на жестокое сердце свое, уважал храброго Игоря и не обижал его во время плена, а позволил ему жить как князю, иметь у себя слуг, священника и забавляться ястребиною охотою. Зато и Игорь не скоро согласился бежать от благородного неприятеля своего: только сильное желание увидеть печальную супругу, детей и народ свой заставило его решиться на такой поступок, который он всегда называл постыдным.
Кончак не рассердился за это на Игоря; но, упустив сокола, хотел опутать соколенка, – сказано в «Слове о полку Игореве»: у Игоря был молоденький сын Владимир, такой же храбрый, как и отец. Он был с ним в этом походе и не отставал от отца ни в каких опасностях. Вместе с ним попал и он в плен. Это был тот соколенок, которого хотел опутать хан Кончак. Такими словами сочинитель первой поэмы нашей хотел сказать, что благородный Кончак желал привязать к себе молодого Владимира любовью и благодарностью и сделал это, выдав за него прекрасную дочь свою. Два года прожил молодой князь в новом семействе своем, на третьем начал просить тестя отпустить его на родину, и добрый Кончак согласился: Владимир уехал из земли Половецкой вместе с женой.
Вот этот несчастный поход и плен Игоря описаны в первом стихотворении русском. Чтобы оценить все достоинства его, надобно хорошо понимать старинный язык наших предков, а вы видели из нескольких строк в начале этой главы, что это невозможно для вас, милые читатели. Подождите, пока вы будете постарше, тогда вы, верно, скажете, что и самый старинный поэт наш ненамного уступал нынешним. А до тех пор будьте довольны теми немногими строками, которые прочли здесь. Я постараюсь сделать их более понятными для вас. В них описывается горесть супруги Игоря, когда она узнала, что он в плену у половцев.
«Ярославна плачет рано поутру, смотря с городской стены Путивля в чистое поле: "О ветер сильный! Для чего легкими крыльями своими наносишь ты стрелы ханские на воинов моего друга? Разве мало для тебя веять на горах подоблачных и лелеять корабли на синем море? Для чего, о сильный, развеял ты веселие мое?.. О Днепр славный! Ты пробил каменные горы, стремясь в землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладьи Святославовы до стана Кобякова. Принеси же и ко мне друга милого, чтобы не посылала я к нему рано утром слез моих в синее море!"».
«Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи: "О ветре, ветриле! Чему, господине, насильно вееше? Чему мычеши хыновьскыя стрелкы на своею нетрудною крыльцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшеть горъ подъ облакы въяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?.. О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозе землю Половецкую. Ты лелеялъ еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова. Възлелей, господине, мою ладу къ мне, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано"».
Это также стихи, сочиненные при великом князе Всеволоде Георгиевиче, в XII веке. Они те самые, несколько строк из которых вы уже читали в стихах Жуковского о княжении Владимира I, или Святого; они взяты из первой русской поэмы, которая называется «Слово о полку Игореве». Мы называем ее первою, потому что она была первая, до нас дошедшая, но надобно думать, что и до того времени были поэты русские: сочинитель «Слова о полку Игореве» говорит о соловье старого времени – стихотворце Бояне, который сладко пел о славе князей наших. Сочинения их, вероятно, затерялись во время беспрестанных войн, пожаров и грабежей, разорявших в старину наше отечество.
«Слово о полку Игореве» – это повесть или рассказ о походе Игоря. Игорь был внуком знаменитого Олега Черниговского и князем Новгорода-Северского. Этот город находился на земле Северской, там, где теперь две губернии наши – Черниговская и Полтавская. Игорь с самых молодых лет был чрезвычайно храбр, любил войну и для славы готов был с радостью умереть.
В 1184 году князья южной России, из которых главным был Святослав Всеволодович Киевский, не сказав ни слова Игорю Северскому, пошли против злых врагов отечества – половцев и 30 июля одержали над ними славную победу, взяли в плен 7 тысяч человек, 417 князьков, в том числе знаменитого Кобяка, множество прекрасных лошадей азиатских и разного оружия. Даже самый храбрый из ханов их, Кончак, был разбит ими, несмотря на то что у него было огнестрельное оружие, которое предки наши называли живым огнем.
Слава о такой победе разнеслась по всей земле Русской. И большие и маленькие говорили о храбрых князьях, певцы пели о делах их в песнях, сказочники рассказывали в сказках. Многие завидовали такой славе, и всех более – князь Игорь Северский. Он совершенно потерял прежнее спокойствие и веселость свою, сердился на князей за то, что они не пригласили его идти вместе с ними; думал только о том, чтобы прославиться еще более их, и для того начал вместе с меньшим братом своим Всеволодом Курским тайно приготовляться к походу. Не прошло года, как уже оба князя со своими боярами, дружиною и нанятыми черными клобуками пошли к Дону. Около этой реки раскинуты были шатры половецкие. Кончак, недавно разбитый русскими, и пять других ханов удивились, увидев их опять перед собою. С ужасной злобой, с сильным желанием отомстить бросились они на них, однако храбрые князья победили и принудили половцев бежать и оставить им в добычу весь стан и даже семейства свои.
Весело пировали князья русские на завоеванной земле и в шатрах неприятельских, гордо говорили: «Что скажут теперь князья и братья наши? Они победили половцев у себя дома и не смели идти в их землю, а мы уже в ней, скоро будем и за Доном, где никогда не были отцы наши, истребим всех поганых[17] и достанем себе славу вечную!»
Такая гордость, такое ненасытное желание прославиться истреблением невинных людей никогда не остаются без наказания. Это случилось и с Игорем. Он хотел истребить всех половцев, а между тем они собрали силы свои и на берегах реки Каялы[18] истребили почти все войско русское. Некому было даже принести в отечество известие о несчастье их: все оставшиеся в живых были уведены в плен, в том числе князь Игорь и брат его Всеволод.
К счастью, случилось в это время проезжать по Каяле каким-то купцам, им поручили половцы сказать в Киеве, что теперь они могут обменяться со Святославом пленниками.
Получив это известие, все князья опечалились, Святослав Киевский даже плакал, но никто не пошел выручать князей из плена, боясь такой же участи. Однако Игорь вскоре возвратился сам. Один крещеный половчанин помог ему убежать от хана Кончака, который, несмотря на жестокое сердце свое, уважал храброго Игоря и не обижал его во время плена, а позволил ему жить как князю, иметь у себя слуг, священника и забавляться ястребиною охотою. Зато и Игорь не скоро согласился бежать от благородного неприятеля своего: только сильное желание увидеть печальную супругу, детей и народ свой заставило его решиться на такой поступок, который он всегда называл постыдным.
Кончак не рассердился за это на Игоря; но, упустив сокола, хотел опутать соколенка, – сказано в «Слове о полку Игореве»: у Игоря был молоденький сын Владимир, такой же храбрый, как и отец. Он был с ним в этом походе и не отставал от отца ни в каких опасностях. Вместе с ним попал и он в плен. Это был тот соколенок, которого хотел опутать хан Кончак. Такими словами сочинитель первой поэмы нашей хотел сказать, что благородный Кончак желал привязать к себе молодого Владимира любовью и благодарностью и сделал это, выдав за него прекрасную дочь свою. Два года прожил молодой князь в новом семействе своем, на третьем начал просить тестя отпустить его на родину, и добрый Кончак согласился: Владимир уехал из земли Половецкой вместе с женой.
Вот этот несчастный поход и плен Игоря описаны в первом стихотворении русском. Чтобы оценить все достоинства его, надобно хорошо понимать старинный язык наших предков, а вы видели из нескольких строк в начале этой главы, что это невозможно для вас, милые читатели. Подождите, пока вы будете постарше, тогда вы, верно, скажете, что и самый старинный поэт наш ненамного уступал нынешним. А до тех пор будьте довольны теми немногими строками, которые прочли здесь. Я постараюсь сделать их более понятными для вас. В них описывается горесть супруги Игоря, когда она узнала, что он в плену у половцев.
«Ярославна плачет рано поутру, смотря с городской стены Путивля в чистое поле: "О ветер сильный! Для чего легкими крыльями своими наносишь ты стрелы ханские на воинов моего друга? Разве мало для тебя веять на горах подоблачных и лелеять корабли на синем море? Для чего, о сильный, развеял ты веселие мое?.. О Днепр славный! Ты пробил каменные горы, стремясь в землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладьи Святославовы до стана Кобякова. Принеси же и ко мне друга милого, чтобы не посылала я к нему рано утром слез моих в синее море!"».
Литовцы и рыцари немецкие
1185—1200 годы
На берегах Балтийского моря, стало быть, на западе России, в нынешних губерниях Лифляндской, Эстляндской и Курляндской, жили в XII веке литовцы и народы чудские, или просто чудь. Потомков последних мы видим теперь в наших финнах, или чухнах, которые так часто привозят на рынки петербургские масло, молоко, уголь, дрова и разные другие вещи. Хотите ли вы знать, как попали к нам немцы? Послушайте. В то время все народы европейские, принявшие веру христианскую, очень заботились о том, чтобы не было нигде идолопоклонников. Почти в каждом государстве были люди, которые, чувствуя истину христианской веры, так усердно желали сделать всех христианами, что собирались по нескольку сот человек и клялись стараться всеми силами крестить всех неверных, где бы они ни жили, и защищать церковь от всех врагов ее. Такие люди назывались рыцарями, а общество их – Орденом. Эти рыцари разъезжали по всем странам, где думали найти идолопоклонников, и часто даже силою заставляли их быть христианами.
Чудские народы и литовцы не имели еще никакого понятия о Боге истинном, и вот христиане разных государств пошли просвещать их. Чаще всего приходили к ним шведы, датчане и немцы, но учили их не с той кротостью, в которой показал нам пример Спаситель наш, а с жестокостью, можно сказать даже – со злодейством: они убивали тех, кто не слушал их, и, завладев землями убитых, поселялись сами в их жилищах. В 1186 году один из просветителей, по имени Мейнгард, построил первую латинскую церковь в городе Икскуле, на реке Двине. Папа[19] был так доволен усердием Мейнгарда, что сделал его епископом ливонским, и с тех пор немцы получили большую власть в литовской земле. Эта власть еще более увеличилась в 1197 году, когда после смерти Мейнгарда приехал из Германии и стал епископом ливонским Альберт фон Бугсгевден. Он привез с собой множество родственников своих, немецких купцов и воинов, чтобы поселить их в своем епископстве, и для того заложил в 1200 году город Ригу. Альберт был очень умен и хитер: чтобы еще более утвердиться в Ливонии, он выпросил у Папы позволение учредить военный и духовный Орден рыцарей, которые бы защищали церковь ливонскую, покоряли земли неверных и крестили их. Вот это и были меченосцы, или рыцари Святой Марии. Последнее название получили они потому, что церковь, которую им должно было защищать, была во имя Пресвятой Богородицы. Они так усердно помогали своему епископу, что бедные литовцы и чудь боялись их как огня. Из страха перед проповедниками они тотчас соглашались креститься и быть подданными епископа. Чтобы заставить литовца отдать все, что было у него самого лучшего, стоило только надеть белый плащ с красным крестом рыцаря: завидев издали эту страшную одежду, идолопоклонники прятались, куда только могли, многие убегали в дремучие леса и оставались там жить. Если кто-нибудь из них умирал, они плакали над ним, клали в гроб его пищу, питье, топор, немного денег и говорили: «Ступай, бедняк, в лучший мир, где не тебе немцы, а ты немцам будешь приказывать!» По этому можно судить, как во зло употребляли имя Божие эти жестокие рыцари и даже сам епископ!
При такой силе и при таких злодеяниях не удивительно, что владения епископа рижского беспрестанно увеличивались, и скоро нападения рыцарей с литовцами на соседние земли – полоцкие, псковские и новгородские – сделались страшны для бедного отечества нашего, и без того разоряемого ссорами собственных удельных князей и нерешительностью – можно сказать, даже слабостью – великого князя Всеволода Георгиевича, который, продолжая спокойно княжить в северных областях русских, казалось, мало заботился о южных и совсем не думал, что Россия счастлива только тогда, когда зависит от одного государя. Вместо того чтобы держать в страхе южных удельных князей, он позволял им своевольничать до того, что наконец они совершенно по своей воле распоряжались своими владениями и беспрестанно отнимали их друг у друга. Самым смелым, сильным, хитрым и жестоким из них был Роман Мстиславич Волынский, правнук Мстислава Великого. История о делах его так велика, что надобно рассказать ее в особой главе.
Чудские народы и литовцы не имели еще никакого понятия о Боге истинном, и вот христиане разных государств пошли просвещать их. Чаще всего приходили к ним шведы, датчане и немцы, но учили их не с той кротостью, в которой показал нам пример Спаситель наш, а с жестокостью, можно сказать даже – со злодейством: они убивали тех, кто не слушал их, и, завладев землями убитых, поселялись сами в их жилищах. В 1186 году один из просветителей, по имени Мейнгард, построил первую латинскую церковь в городе Икскуле, на реке Двине. Папа[19] был так доволен усердием Мейнгарда, что сделал его епископом ливонским, и с тех пор немцы получили большую власть в литовской земле. Эта власть еще более увеличилась в 1197 году, когда после смерти Мейнгарда приехал из Германии и стал епископом ливонским Альберт фон Бугсгевден. Он привез с собой множество родственников своих, немецких купцов и воинов, чтобы поселить их в своем епископстве, и для того заложил в 1200 году город Ригу. Альберт был очень умен и хитер: чтобы еще более утвердиться в Ливонии, он выпросил у Папы позволение учредить военный и духовный Орден рыцарей, которые бы защищали церковь ливонскую, покоряли земли неверных и крестили их. Вот это и были меченосцы, или рыцари Святой Марии. Последнее название получили они потому, что церковь, которую им должно было защищать, была во имя Пресвятой Богородицы. Они так усердно помогали своему епископу, что бедные литовцы и чудь боялись их как огня. Из страха перед проповедниками они тотчас соглашались креститься и быть подданными епископа. Чтобы заставить литовца отдать все, что было у него самого лучшего, стоило только надеть белый плащ с красным крестом рыцаря: завидев издали эту страшную одежду, идолопоклонники прятались, куда только могли, многие убегали в дремучие леса и оставались там жить. Если кто-нибудь из них умирал, они плакали над ним, клали в гроб его пищу, питье, топор, немного денег и говорили: «Ступай, бедняк, в лучший мир, где не тебе немцы, а ты немцам будешь приказывать!» По этому можно судить, как во зло употребляли имя Божие эти жестокие рыцари и даже сам епископ!
При такой силе и при таких злодеяниях не удивительно, что владения епископа рижского беспрестанно увеличивались, и скоро нападения рыцарей с литовцами на соседние земли – полоцкие, псковские и новгородские – сделались страшны для бедного отечества нашего, и без того разоряемого ссорами собственных удельных князей и нерешительностью – можно сказать, даже слабостью – великого князя Всеволода Георгиевича, который, продолжая спокойно княжить в северных областях русских, казалось, мало заботился о южных и совсем не думал, что Россия счастлива только тогда, когда зависит от одного государя. Вместо того чтобы держать в страхе южных удельных князей, он позволял им своевольничать до того, что наконец они совершенно по своей воле распоряжались своими владениями и беспрестанно отнимали их друг у друга. Самым смелым, сильным, хитрым и жестоким из них был Роман Мстиславич Волынский, правнук Мстислава Великого. История о делах его так велика, что надобно рассказать ее в особой главе.
Роман Волынский и княжество Галицкое
1200—1212 годы
Ярослав Владимиркович, сын первого князя галицкого Владимирка Володаревича, был достоин знаменитого отца своего, которого читатели, конечно, помнят, потому что он был племянником ослепленного Василька и основателем Галича в княжение Всеволода II. Ярослав Владимиркович увеличил еще более это новое княжество и сделал его страшным для соседей своих – венгров и поляков. Но зато единственный сын его Владимир вовсе не походил ни на отца своего, ни на деда. Причиной этого было баловство матери, которая сначала позволяла ему делать всевозможные шалости, а потом не могла уже и унять избалованного сына.
Нельзя описать всех беспорядков, какие были при Владимире, когда после смерти отца он сделался государем галицким. Вместо того чтобы заниматься делами, он предавался невоздержанию, веселился как безумный. Вы можете представить себе, что при таком государе бояре могли делать все, что хотели. Бедный народ терпел ужасные притеснения, начал роптать и наконец взбунтовался. Но надобно сказать, к чести простого народа нашего, что никогда сам он не забудет почтения к государю своему, а всегда какие-нибудь дурные люди научат его этому. Так случилось и в Галиче. Самым близким соседом галичан был Роман Мстиславич Волынский, князь хитрый и властолюбивый. Беспрестанно слыша о беспорядках Владимира, он знал, что нетрудно будет взбунтовать недовольный народ и заставить его изгнать слабого государя. Он надеялся также, что галичане, сделав это, изберут непременно его князем своим. Надежда эта исполнилась. Владимир принужден был бежать в Венгрию, а Роман Мстиславич тотчас призван был галичанами на престол. Но это было ненадолго. Венгерский король Бела так же, как и Роман, хотел завладеть Галичем и послал туда с войском сына своего Андрея, который, выгнав князя Волынского, сделался сам королем галицким. Владимир же был посажен в темницу в Венгрии.
Но и царствование Андрея было непродолжительно. Все князья южной России с досадой смотрели, что прекраснейшая область отечества их была в руках чужеземцев; все они с жадностью бросились отнимать ее у венгров, но никто не успел в этом, потому что все они, по обыкновению своему, перессорились. Андрей радовался этим ссорам и уже думал спокойно владеть чужой областью, как вдруг неожиданно лишился ее.
Владимир Ярославич Галицкий был посажен по приказанию венгерского короля в высокую башню. Ему удалось, однако, уйти оттуда через окно, по веревкам, свитым из простынь и занавесок кровати. Немецкий император Фридерик Барберусса[20] и польский король Казимир Справедливый были его покровителями. Последний даже дал ему войско, чтобы выгнать венгров из Галича. Галичане радовались этому, потому что новый государь их Андрей делал им еще более зла, нежели Владимир. Он и приехавшие с ним венгры так презирали русских, что даже в церквах наших делали лошадиные стойла. После этого подумайте, могли ли они не радоваться возвращению Владимира? По крайней мере, он был одной с ними веры.
Владимир, выгнав венгров, боялся других искателей Галича и для того просил покровительства великого князя Всеволода Георгиевича. Он писал ему так: «Будь моим отцом и государем, я Божий и твой со всем Галичем, но только твой; тебе одному хочу повиноваться». Такие слова государя княжества знаменитого были лестны для гордого Всеволода, и он объявил себя защитником его.
Через несколько лет Владимир умер, не оставив детей. Роман Волынский тотчас явился туда с поляками, которых выпросил в помощь себе у короля польского. Галичане, зная жестокий нрав этого князя, умоляли сына Казимира, чтобы он сам управлял ими или прислал наместника. Однако он не согласился и силою сделал Романа государем их.
Если бы бедные галичане знали это, то, верно, не показали бы Роману, что так сильно ненавидели его: дорого заплатили они за эту ненависть. С самого начала его княжения не проходило дня, чтобы кто-нибудь из бояр не был наказан. Лучших из них он умерщвлял, зарывал живыми в землю, расстреливал и потом присваивал имения их. Любимая пословица его была: «Если хочешь есть мед, то надобно задавить пчел…»
Нельзя описать всех беспорядков, какие были при Владимире, когда после смерти отца он сделался государем галицким. Вместо того чтобы заниматься делами, он предавался невоздержанию, веселился как безумный. Вы можете представить себе, что при таком государе бояре могли делать все, что хотели. Бедный народ терпел ужасные притеснения, начал роптать и наконец взбунтовался. Но надобно сказать, к чести простого народа нашего, что никогда сам он не забудет почтения к государю своему, а всегда какие-нибудь дурные люди научат его этому. Так случилось и в Галиче. Самым близким соседом галичан был Роман Мстиславич Волынский, князь хитрый и властолюбивый. Беспрестанно слыша о беспорядках Владимира, он знал, что нетрудно будет взбунтовать недовольный народ и заставить его изгнать слабого государя. Он надеялся также, что галичане, сделав это, изберут непременно его князем своим. Надежда эта исполнилась. Владимир принужден был бежать в Венгрию, а Роман Мстиславич тотчас призван был галичанами на престол. Но это было ненадолго. Венгерский король Бела так же, как и Роман, хотел завладеть Галичем и послал туда с войском сына своего Андрея, который, выгнав князя Волынского, сделался сам королем галицким. Владимир же был посажен в темницу в Венгрии.
Но и царствование Андрея было непродолжительно. Все князья южной России с досадой смотрели, что прекраснейшая область отечества их была в руках чужеземцев; все они с жадностью бросились отнимать ее у венгров, но никто не успел в этом, потому что все они, по обыкновению своему, перессорились. Андрей радовался этим ссорам и уже думал спокойно владеть чужой областью, как вдруг неожиданно лишился ее.
Владимир Ярославич Галицкий был посажен по приказанию венгерского короля в высокую башню. Ему удалось, однако, уйти оттуда через окно, по веревкам, свитым из простынь и занавесок кровати. Немецкий император Фридерик Барберусса[20] и польский король Казимир Справедливый были его покровителями. Последний даже дал ему войско, чтобы выгнать венгров из Галича. Галичане радовались этому, потому что новый государь их Андрей делал им еще более зла, нежели Владимир. Он и приехавшие с ним венгры так презирали русских, что даже в церквах наших делали лошадиные стойла. После этого подумайте, могли ли они не радоваться возвращению Владимира? По крайней мере, он был одной с ними веры.
Владимир, выгнав венгров, боялся других искателей Галича и для того просил покровительства великого князя Всеволода Георгиевича. Он писал ему так: «Будь моим отцом и государем, я Божий и твой со всем Галичем, но только твой; тебе одному хочу повиноваться». Такие слова государя княжества знаменитого были лестны для гордого Всеволода, и он объявил себя защитником его.
Через несколько лет Владимир умер, не оставив детей. Роман Волынский тотчас явился туда с поляками, которых выпросил в помощь себе у короля польского. Галичане, зная жестокий нрав этого князя, умоляли сына Казимира, чтобы он сам управлял ими или прислал наместника. Однако он не согласился и силою сделал Романа государем их.
Если бы бедные галичане знали это, то, верно, не показали бы Роману, что так сильно ненавидели его: дорого заплатили они за эту ненависть. С самого начала его княжения не проходило дня, чтобы кто-нибудь из бояр не был наказан. Лучших из них он умерщвлял, зарывал живыми в землю, расстреливал и потом присваивал имения их. Любимая пословица его была: «Если хочешь есть мед, то надобно задавить пчел…»